• 1. Георгий Иванов - Роману Гулю. <Около 10 мая 1953>. Монмонранси. 
  • 2. Роман Гуль - Георгию Иванову. 17 мая 1953. <Нью-Йорк>.
  • 3. Георгий Иванов - Роману Гулю. 21 мая 1953. Монморанси.
  • 4. Роман Гуль - Георгию Иванову. 25 мая 1953. <Нью-Йорк>.
  • 5. Георгий Иванов - Роману Гулю. 31 мая 1953. Монморанси.
  • 6. Роман Гуль - Георгию Иванову. 13 июня 1953. <Нью-Йорк>.
  • 7. Георгий Иванов - Роману Гулю. 23 июня 1953. Монмонранси.
  • 8. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 16 июля 1953. Монморанси.
  • 9. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 25 июля 1953. Монморанси.
  • 10. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 13 августа 1953. Монморанси.
  • 11. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 31 августа 1953. Монморанси.
  • 12. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 26 сентября - 8 октября 1953. Монморанси.
  • 13. Ирина Одоевцева - Ольге Гуль. 29 октября 1953. Монморанси.
  • 14. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 29 октября 1953. Монморанси.
  • 15. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 6 ноября 1953. <Нью-Йорк>.
  • 16. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 16 ноября 1953. Монморанси.
  • 17. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 25 ноября 1953. <Нью-Йорк>.
  • 18 Георгий Иванов - Роману Гулю. <Конец ноября>. Монморанси.
  • 1953

    1. Георгий Иванов - Роману Гулю. <Около 10 мая 1953>. Монмонранси. 

    <Около 10 мая 1953>

    5, aw Charles de Gaulle

    Montmorency (S et O)[1].


    Дорогой Роман (Николаевич?)

    Простите, если я ошибаюсь в Вашем отчестве. Ведь мы, в сущности, почти не были знакомы.

    Во-первых, очень, очень благодарю Вас за отзыв о «Петерб<ургских> Зимах». Особенно меня обрадовало, что Вам понравились позднейшие мои статьи о Блоке—Гумилеве и Есенине[2]. И, поверьте, то, что это написали Вы, мне очень дорого: от «Генерала БО» — до «Коня Рыжего»[3], я очень люблю и «уважаю» Вас, как блестяще одаренного писателя. Кстати, еще до получения «Н<ового> Ж<урнала>» я сговорился с Мельгуновым[4] — о ряде отзывов о книгах Чеховского Издательства[5]. Так что, когда Вы мою рецензию о «Коне Рыжем» прочтете[6] — не подумайте, что я Вам плачу комплиментами за Ваши комплименты — все, что там сказано, сказано «от души»…

    Хорошо. Теперь вот что. Одновременно с этим письмом я посылаю на Ваше имя единственный экземпляр повести И. Одоевцевой[7] и свои стихи для «Нового Журнала»[8]. Думаю, так правильней, ибо возможно M. М. Карпович[9] — уехал опять в Европу, и до осени рукописи будут валяться в Кембридже[10], ожидая его.

    Прошу Вас как члена редакции о следующем: мои стихи напечатать не вместе с прочей поэтической публикой, а отдельно[11]. (В хвосте — это не имеет значения.) Прошу это и потому, что приятнее не мешаться с Пиотровско-Маковскими и ко[12], и потому еще, что эти стихи «Дневника» нечто вроде поэмы (для меня).

    2). Если М. М. Карпович сидит у себя — будьте любезны, передайте ему, что мы просим прислать нам под эти рукописи, не дожидаясь печатания, общий аванс. Суммы не называю, но само собою, каждые лишние 10 долларов очень существенны. Если его нет, и Вы можете «своей властью» исполнить эту просьбу, сделайте это, пожалуйста, по возможности быстро.

    3).Во всяком случае будьте милым, черкните мне обратной почтой — как и что. И европейский адрес М. М.[13] — если он в Европе.

    И. В. Одоевцева шлет Вам сердечный привет и просит сказать, что она всегда помнит Вашу дружескую услугу с кинематографистом Зильберштейном[14], в свое время чрезвычайно выручившую нас. Прибавлю от себя — мало кто из литературной братии поступил бы так, как Вы — особенно с незнакомыми людьми из «чуждого лагеря». Как правило — даже «друзья» поступают наоборот.

    Так ответьте, пожалуйста, насчет аванса и Карповича. И еще раз очень благодарю за рецензию в НЖ [15].

    Вам преданный Георгий (Владимирович) Иванов.


    2. Роман Гуль - Георгию Иванову. 17 мая 1953. <Нью-Йорк>.

    17 мая 1953


    Дорогой Георгий Владимирович, получил ваше письмо, большое спасибо. Отчество мое — Борисович вместо Николаевича, но сие не важно. Николаевич тоже есть — Р. Н. Гринберг[16] («Опыты»[17]), с которым мы дружим (с ним).

    Пойду по пунктам Вашего письма.

    Отзыв о «Петербургских зимах» — писал очень искренно. И рад, что Вам он был приятен. В частности, я не отмечал некоторых досадных неверностей. Почему Вы называете Клюева — Николаем Васильевичем (вместо Алексеевичем)?[18] Потом, у Вас на стр. 171 — получается так, что в 1913 г. Рейснер говорит о красной армии и чека?[19] В стихах Есенина вместо «дождь» — «день»; вместо «пронеслась» — «замерла»[20]. Вы не держали корректуру? Я не хотел об этом упоминать в рецензии, ибо в конце концов — не в этом же суть. Но это досадно. И читатель (литературный) это замечает. М. б., это Чехов виноват?[21] Он — могет... Далее. Спасибо за отзыв о «Коне Рыжем». Но разрешите — не поверить, чтоб на стр. «Возрождения» [22] мог бы появиться не только уж хороший, но даже приличный отзыв обо мне. Уж слишком я знаю — всю психопатию и злобность господина редактора.[23] Он уж даже «высказался» о моей книге —- что ее и издавать-то вовсе было не надо (это после того, как он мне в Париже — во времена нашей «дружбы», когда он по субботам приезжал к нам завтракать и обсуждать все дела — предлагал как-то издать «Коня Рыжего» вместе с его книгой — у него тогда появился какой-то издательский «шанс» — в Германии). Ну, да Бог с ним. Не пей из колодца, пригодится плюнуть. Ваш отзыв на стр. «Возрождения» меня теперь — спортивно заинтересовал. Жаль, что Вы дали туда, — лучше бы было в НЖ. Одним словом, их бин гешпаннт.[24] Думаю — «наоборот» — Мелилгунов [25] заплатил бы двойной гонорар тому, кто меня бы хорошо обругал. На мне у него заработать можно. Скажу Вам по чести — Я очень хладнокровен — к отзывам. Конечно, хороший приятен, но и на плохие не обижаюсь. Разумеется, Ваш отзыв был бы мне и приятен и интересен. Далее. Меня волнует, что Вы адресовали Ваше письмо М. С. Цетлиной.[26] Ведь у НЖ — СВОЙ адрес уже года два. И я боюсь, как бы не затерялся Ваш пакет, тем более, что М<ария> С<амойловна> 5-го числа уезжает в Европу. С «Опытами» мы состоим в самых корректных отношениях, но все же — адрес у нас — свой. Я скажу М<арии> С<амойловне>. А Вас прошу — напишите, по какому адресу Вы послали повесть И<рины> В<ладимировны> и Ваши стихи и как послали — воздухом или простым? заказным или нет? Дабы я мог бы тут предупредить М<арию> С<амойловну>, что вот, мол, пакет придет для нас и пр. И на чье имя? На мое? И на ее адрес? Это не годится, конечно. (Это Ваше письмо М<ария> С<амойловна> мне переслала.) «Закругляю», как говорят советские: мой адрес (личный) на бланке.[27] А адрес редакции Нов. Журн. такой:<...>[28]

    Посылать лучше на адрес редакции (ибо начиная со второй половины июня, две недели в месяц я буду отсутствовать, буду в деревне). Мих. Мих.[29] с июня месяца будет у себя в деревне, в Вермонт, у него вакации. Далее. Все Ваши просьбы относительно напечатания Ваших стихов так, как Вы хотите, будут исполнены. Относительно аванса тоже. Как получу, так тут же позвоню Мих. Мих. в Кэмбридж (мы часто переговариваемся, тут это много проще, чем из Монморанси в Париж) и тут же сделаю, постараюсь даже перевести по воздуху (есть такие банковские чеки — на любой банк; но если Вам это все-таки неудобно, напишите, тогда вышлем по почте, но сие длиннее). Далее. Очень тронут, что И<рина> В<ладимировна> помнит что-то такое приятное для меня. А я — признаюсь — и позабыл. [30] Но я вообще не из «ницшеанцев» (не из дорогих, не из дешевых) — не толкаю,[31] не так скроен. Да и как толкать, когда мы сами все того гляди — упадем...

    Кстати, мне всегда было неприятно видеть в «Возрождению» — Ваше имя, имя Ир. Вл., Н. Н. Евреинова [32](другие — в порядке). Ведь между нами говоря, это все-таки не журнал, а какой-то «народный нужник». Почему Вы пренебрегаете Нов Журн.? Понимаю, что стихи не пекут как французские булки. Но кроме стихов - рецензии, статьи? Ведь во всех смыслах - НЖ - приятнее (и платит, наверное, лучше "все-таки"), и место не "народный нужник". Пишите почаще и Вы, и И. В. [33], а мы всегда будем рады и напечатать, и поддержать.

    Всего хорошего

    Дружески Ваш: Роман Гуль

    Ирине Владимировне цалую [34] ручки.

    3. Георгий Иванов - Роману Гулю. 21 мая 1953. Монморанси.

    21. V. 1953

    5, av. Charles de Gaulle

    Montmorency (S et O).

    Дорогой Роман Борисович,

    Спасибо за Ваш быстрый и дружеский ответ. Посылаю вторично рукопись стихов, прибавив два «только что из печки». Предыдущая рукопись Одоевцевой и моя — отправлены на Ваше же имя и по тому же адресу, заказной бандеролью, но простой, а не воздушной почтой. Недоразумение с адресом произошло вот почему: я искал — и не нашел! — адреса НЖ в XXXII книжке, единственной, которая была у меня под рукой. И отыскал письмо М. М. Карповича от 6 января с. г. на бланке — The New Review. 112 West и пр. Так что я добросовестно заблуждался. Надеюсь, что Цейтлинша [35] любезно перешлет Вам ее, как переслала письмо.

    Буду Вам очень-очень признателен за быструю присылку аванса (и, понятно, если можно, то именно «воздушным чеком», о котором Вы упоминаете). Спасибо, что напечатаете мои стихи отдельно, и, пожалуйста, просмотрите корректуру — чтобы слова были правильные. Что же касается знаков препинания, то всецело полагаюсь на Вас.

    Ну насчет Мельгунова и «Возрожденья» — не мне об этом спорить. Редактор редкая сволочь, тупица, дурак и к тому же «предатель». Ссорит всех со всеми, кого можно унизит, кому требуется вылизать ж. — его стихия.

    Я ему приблизительно и высказал это мнение о его особе, когда бросил из-за полной невозможности иметь с ним дело — свой критический отдел в «Возрожденья». Почему я теперь, когда он написал мне всякие нежности, предложил сотрудничество возобновить, согласился?.. Да только потому, что это немедленные, хотя и жалкие, деньги — в ту минуту, когда они необходимы, сразу на бочку. И потому-то я не посылаю ничего Вам: напиши, наклей на триста франков марок и жди потом «по напечатании»... А на письма милый М. М. <Карпович> принципиально не отвечает или отвечает год спустя. Если можно вести дело так, как сейчас выходит из Вашего письма, я с наслаждением плюну на Мельгунова. Чтобы не откладывать в долгий ящик — ответьте, хотите ли Вы нечто вроде «Парижских Зим» — т.е., м. 6., без прежней «игры пера», зато сериозней и без того легкомыслия, которое «Зимы» портит. Таким вот образом: я Вам посылаю «порцию» — законченную саму по себе. Вы ее читаете и посылаете мне более менее обратной почтой за нее гонорар. А я пишу и посылаю второй кусок, снова зная, что получу за нее сразу деньги. Если это Вам подходит, то ничего лучшего не желаю. Занялся бы и рецензиями. Но тут неясно, как технически это делать. Пока я узнаю только, что вышла книга — у Вас уже местный Иваск[36] отозвался...

    Хорошо. Простите, кстати, за черт знает какую бумагу — нет другой и в здешней дыре негде купить. Спасибо, что не выводили меня на чистую воду с всякими несуразностями «Пет<ербургских> Зим». Я ничего не исправлял и почти не держал корректуры — не столько по лени, сколько по тому болезненному отвращению к всему этому, в котором был, когда имел возможность этим заняться. Теперь я об этом жалею, хотя, впрочем, не все ли равно: «скорбь науки и скорбь личности» или как там получилось в предисловии Завалишина,[37]стоят Рейснера в 1913 году...

    Так вот, дорогой Р. Б., — следующий раз отвечу Вам более толково и более разборчиво, пока же жду Вашего ответа и воздушного чека. Что касается «Коня Рыжего» и нелюбви к нему Мельгунова — то я условился, что напишу, что хочу и о ком хочу, и если он полезет со своим редакторством — то не получит ничего от меня. «Где наша не пропадала». Но он теперь в Мюнхене «спасает Россию» вместе с Вейдле.[38]

    И. В. кланяется Вам очень дружески. Вам преданный Г. И.

    Спасибо за купоны!

    4. Роман Гуль - Георгию Иванову. 25 мая 1953. <Нью-Йорк>.

    25 мая 1953


    Дорогой Георгий Владимирович, — получено все. Стихи: — чудесные. Сейчас пишу второпях, но все ж скажу об одной ассоциации, которую они вызвали: «Васька Розанов в стихах», много, много общего и в «философии», в «касании к миру» [39]. Но сейчас дело не <в> «баснях», а в чеке, который посылаю Вам с какой-то неимоверной стремительностью. Далее. Я говорил с М.М. и о прозе. Это можно тоже сделать. Стало быть — к сентябрьскому номеру шлите прозу (она может быть и вместе со стихами, сие одно другого не кусается)[40]. Оплатим. Заказной пакет буду ловить у Цейтлиной>. Если с рецензиями у Вас с Мелилой [41] будет ч<то>-н<ибудь> не ладно — шлите к нам. Гораздо будет вкуснее. Обрываю.

    Сердечный привет, Ваш <Роман Гуль>

    Ирине Владимировне цалую ручки и с нетерпением жду повесть.

    Первая строфа В<ашего> «Дневника» [42] — просто гениальна — в ней такая магия — что физиологически хочется «грациозного», да как...


    5. Георгий Иванов - Роману Гулю. 31 мая 1953. Монморанси.

    31 мая 1953

    5 av. Charles de Gaulle

    Montmorency

    (S et O)


    Дорогой Роман Борисович,

    Очень благодарю Вас и за «неимоверную стремительность», с которой Вы прислали мне чек, и особенно за милые слова о моих стихах. То, что они Вам нравятся, мне очень дорого. Я совершенно так же, Вы писали о себе в предыдущем письме, – равнодушен к мнению «сволочи», будь то восторги или ругань. Последняя даже больше забавляет меня. Но если пишешь стихи «для нескольких человек» — тем ценней и дороже, если один из этих нескольких тебя так нежно и лестно приветствует. Тем более что от Вас, скажу начистоту, я этого не ждал. Видите ли — «добрые друзья» не раз сообщали мне, что Вы меня терпеть не можете, считаете «холодным эстетом», «мертвецом» и т. д. И Ваша рецензия была для меня большим и вполне неожиданным сюрпризом. Не будь ее, я бы не обратился непосредственно к Вам и, м. б., так бы никогда не узнал, что Вы не враг, а друг. Очень жалею теперь, что пока Вы были в Париже, не столкнулся где-нибудь с Вами — мы бы наверное сошлись бы и близко подружились. Но так всегда, или почти всегда, в моей странной жизни.

    Моя жена, напротив, торжествует: «я тебе говорила». Она, действительно, всегда, с очень давних времен, «тянулась» к Вам и была Вашей горячей поклонницей, ставя в пример Ваши книги — от которых «прежде всего нельзя оторваться» — начал читать и обязательно прочтешь в один присест, «не то, что этот выматывающий кишки Алданов» (сравнивая — с чем я вполне соглашался — Вашего Азефа и его[43]).

    Вот тут, кстати, о рецензии, которую я написал вчерне о Вас. Вы, должно быть, правы насчет Мельгунова: он, когда я уславливался с ним насчет книг, которые я прорецензирую для июльского «Возрождения» — не моргнул глазом насчет «Коня Рыжего». Но сказал, чтобы я выписал из Чех<овского> фонда книги — в том числе и Вашу, — т. к. они еще ему не присланы. Но теперь выяснилось, что Ваша как раз давно ему была послана. Его все нет. У секретарши книги тоже нет — «мы не получали». Опасаюсь, что тут какой-то подозрительный мандеж [44], имеющий целью «замотать» «Коня Рыжего» — так, как будто произошло какое-то недоразумение. Этот старый чорт на днях вернется, и я это выведу на чистую воду без обиняков. Но как быть. Обязательно хочу написать о Вас. С удовольствием бы послал маленькую статейку о «Коне Рыжем» — вместо «Возрождения» в «Нов<ый> Журнал». Но возможно ли это? Не говорю уже, что о Вас была чья-то рецензия[45] — но если и можно написать во второй раз, то хотя бы тоже параллель между Вами (исторически<ми> Вашими книгами) и Алдановым, на которой рецензия начинается,>[46] возможна ли, возможна ли в «Нов<ом> Ж<урнале>», где М<арк> Ал<ександрович> как свадебный генерал тянет из номера в № свою нуду о Бальзаке[47] и пр.? А у Мельгунова это как раз не только возможно, но и желательно для «известного историка», который Алданова — но дурацки, как все у него — ненавидит.

    Ответьте, пожалуйста, на этот счет. Если да — я пришлю две-три странички, как маленькую статью, а не отзыв о книге, т. е. более общего характера и о Вас и о Вашем месте в русской литературе. Тогда хорошо, если бы Вы прислали бы мне «Коня Рыжего», для скорости и удобства. Читал я его и в «Нов<ом> Журнале» и в отдельном издании[48] и читал очень внимательно — но книга мне необходима для цитат. Ответьте.

    Кстати — если бы видели пометки Бунина на страницах «Нов<ого> Журнала» — Вы бы очень веселились странными отметками нашего лауреата. В свое время, когда мы жили в Русском Доме в Жуан ле Пен[49], по его экземпляру я и знакомился с вашей этой прекрасной — такой человечной и такой русской книгой.[50]

    Хорошо. Я, между прочим, стараюсь писать сегодня не так неприлично грязно, как в прошлый раз, но боюсь, что получается все-таки вроде почерка Керенского или Маклакова[51]. Это все остатки моей недавней хвори, едва не сведшей меня в гроб да и по сей день не вполне меня отпустившей.

    Я очень рад возможности посылать Вам отрывки из того, что будет называться «Жизнь, которая мне снилась»[52]. Не будь Вашего согласия на предложенный мною «товарообмен» — рукопись и, когда она получена, драгоценный чек — я бы, конечно, никогда не написал бы этой, давно мне «снившей<ся>» книги. Но теперь с позавчерашнего дня я уже пишу для Вас первый отрывок. Когда, приблизительно, я должен Вам его доставить, чтобы он попал в сентябрьскую книжку? Не знаю, конечно, но думаю, что получится ничего себе. М. б. даже и хорошо. Пишу я теперь приблизительно тем же стилем, что мои последние, понравившиеся Вам стихи — т. е. стараясь попроще без турусов на колесах дутой метафизики и пр. напущенья тумана. И в то же время хочу быть чутку серьезней, не врать что попало как — увы! — в ранних «Петербургских Зимах» — того, что Вы, деликатно, назвали Dichtung'oм![53]

    Да, чтобы не забыть, — исправьте, пожалуйста, в моем «Дневнике» описку: толковать (а не говорить , как в рукописи) мне в общем не о чем…[54]

    Одоевцева Вам нежно кланяется. Она малость тревожится попадет ли в Ваши руки своевременно рукопись[55]. Насчет этой рукописи, от себя — и между нами!— прибавлю: если можете напишите автору, когда ее прочтете, по возможности лестно, т. к. сейчас это психологически очень важно для нее. Ведь стихи, написанные во время болезни[56] — действитель<но> написаны во время очень сериозной болезни и вообще в таких душевных и физических обстоятельствах, что лучше не вспоминать. И она еще медленнее, чем я, выкарабкивается теперь из ямы, в которой мы оба сидели. Это, повторяю, между нами. Что рукопись такая грязная[57] — потому что писалось во время оккупации и бог знает где валялась. Поэтому, если можно, не откажите прислать корректуру. Ну, как говорится, о обещанном авансе «не напоминаю», зная на опыте, как Вы быстро прислали мне деньги за стихи. Но все-таки… «округлите» его по возможности. Можно, для простоты, прислать на мое имя, но если это не полагается для отчетности или чего-нибудь вроде — то по carte d'identitе[58] фамилия ее тоже Ivanoff, причем буква имени I превратила<сь> за это время перемен карт в F., т. е. «F. Ivanoff».

    Обнимаю Вас.

    Ваш Георгий Иванов.


    6. Роман Гуль - Георгию Иванову. 13 июня 1953. <Нью-Йорк>.

    13-го июня 1953


    Дорогой Георгий Владимирович,

    Письмо я Ваше получил, но несколько задержался ответом. По причинам вполне уважительным. Во-первых, я только на днях получил рукопись Ирины Владимировны. Ни прочесть, ни даже заглянуть — пока не в состоянии, ибо идет печатание кн. 33 — и я замотан до чрезвычайности. Но это не затягивает дела, как такового>. Ибо М. М. сейчас заканчивает — работу в Кембридже и на днях выезжает к себе на дачу в Вермонт.[59] В Кэмбридж я ему ничего не посылаю, ибо это вполне не имеет смысла: он замотан выше меры и там читать ничего не может. Но окончив свои университетские дела — в Вермонте он будет на полной свободе — и вот туда-то (в начале след. недели) я ему и пошлю рукопись Ир. Влад. Постараюсь ее (с большим интересом — хочу) прочесть и высказать свое мнение Михаилу Михайловичу. Одним словом, с максимумом> благоприятствования и таким же интересом рукопись будет прочтена, и тут же Вам сообщу, как и что. Вы понимаете, конечно, что с рукописью — труднее производить такие операции (приятные), чем со стихами. Там коротко — раз и два. И чек летит в облаках — к Вам. Тут это длиннее. Вооружитесь терпением ненадолго. И все — хочу думать — будет олл райт, как говорят французы. Это насчет рукописи.

    Теперь (идя по Вашему письму). Не удивляюсь, что какие-то «друзья» что-то там наговаривали Вам о моем отношении и прочее. Эта чесотка в литературных кругах вполне эпидемична. Врали, конечно. Одни врут как чешутся, другие — злее — живут этим почесыванием. Ну да, как бы это сказать поэлегантнее... — скажем... Бог с ним (но подумаем круче). «Коня Рыжего» я Вам выслал и думаю, что Вы его получили. В НЖ о нем ничего не было (оцените — до чего мы скромны, до «стыдливости»). Поэтому, я полагаю, было бы очень хорошо, если б Вы написали (только об Ал<данове> не надо, это «бяка»). Но если Вы хотите в «Возр<ождении>» — дуйте, только думаю, что безумный старик — взовьется штопором и кого-нибудь искусает из-за этого. Кстати, в «Возр<ождении>» в списках ««для отзыва» я книгу свою видел. Одним словом, действуйте, как сочтете нужным, - я честно говорю. ВАШ отзыв хотелось бы прочесть. И в НЖ для него место найдется, как рецензию, странички на две с половиной (машинных). Платим за рецензии так же, как и за статьи, - полтора доллара страничка.

    Идем далее по Вашему письму. Между прочим, очень интересно то, что Вы пишете о Великом Муфтии,[60] о его пометках на страницах НЖ. Хотелось бы прочесть. Кстати, он сам без всяких встреч, разговоров и прочего — писал мне дважды или трижды — страшные комплименты относительного «Рыжего (часть их я опубликовал предисловием). Скажите, а читая, ругал? Между нами, по чести, — напишите, было бы интересно Смешно. Я, как и Вы, философски и юмористически отношусь ко всем этим вещам и вещичкам. Для забавы — черкните.

    Письмо Ваше, слава Богу, не похоже ни на Сашкины, ни на Ва<силия> Ал<ексеевича>.[61] Сашка пишет, как «порочный школьник» или даже как «Пьеро» — за кулисами.[62] Черт знает что. Но — характерно. С эдаким почерком в правительство брать людей просто было неприлично. Вот и получилась... клякса... правда, говорят, что через сто лет Сашка — это тема для драмы.[63] Верно. Только трудно тянуть-то эти вот сто лет.

    Очень рад, что Вы уже пишете «Жизнь, которая мне снилась». Прекрасно. Вот Вам и сила ЧЕКА (но не Че-Ка!). След<ующая> книга выйдет в сентябре. У Вас — весь июль и даже пол-августа (или даже чуточку больше). Но лучше бы было, если б прислали августе. В удаче Вашей вещи — уверен. Я понимаю, что «прежние»  «П<етербургские> 3<имы>» Вас и не удовлетворяли, и, м. б., даже раздражали. Последние главы — ведь совсем другое — по общему тону, по общему строю — крепче, проще, сильнее — и без «рококо». «Рококо» пережито. Очень, очень жду Ваши вещи. М. М. тоже очень рад этому.

    В стихах Ваших уже было исправлено — «толковать». Я ведь в набор сдал ВТОРОЙ список. Очень, очень хороши стихи. Я люблю возиться — с «техникой» журнала. И сверстал их сам очень хорошо. Только одно стихотворение разорвалось (со страницы на страницу). Все остальные — целехоньки (им же больно стихам-то, их рвать нельзя).

    Далее. Еще о рукописи Ирины Владимировны. Не сумлевайтесь. [64] В первую свободную минуту засяду, прочту, пошлю. У меня тоже сейчас чертовщина большая — я должен выполнить свою работу вдвойне (я ведь работаю еще в радио-отделе Ам<ериканского> Ком<итета> для Мюнхена [65], и вот, чтобы уехать на две недели в деревню, куда уже отвез жену, — надо в две недели сделать месячную нагрузку, это нелегко, но выполнимо. Посему я и замотан немного). Но это не затянет дела. Будьте «у Верочки» (Боже, как нас обогатила революция — в смысле языка! Закачаешься!). Насчет корректуры не ручаюсь. Это нам очень трудно. Еще скажу: сентябрьская беллетристика у нас уже набрана. Вас начнем с сентябрьской (это я принял в расчет). Но прозу И. В. можем начать только с декабрьской. Впрочем, если все будет устроено в смысле гонорара — то это значения большого иметь не будет. Все попытаюсь обговорить с Мих. Мих. Он — самодержец. Но очень конституционный. И мы с ним работаем очень хорошо и дружно. Транскрипцию карт д'идантитэ принял во внимание. Вспомнил я эти карт д'идантитэ — и прямо рвать потянуло. Ведь тут ничего подобного, все по-человечески. Сошли на берег — и не видите никаких карт д'идантитэ, никакого Афганистана Парижской Префектуры,[66] ничего. Вообще, хороша страна Америка.[67] Очень. И у нас в Европе о ней были совершенно не те представления. Ну, скажите, можете ли Вы себе представить, что по Бродвею бегают белки (самые настоящие), я живу возле Бродвея. Они перебегают Бродвей и бегут к Гудзону, где живут — в саду (над берегом) и в аллее (набережной). Или — на Бродвее стая голубей — садится людям на плечи, на руки, когда люди эти их кормят. А таких старичков, старушек (и не старичков и не старушек) множество. А как хорош — этот самый Риверсайд Драйв — набережная по Гудзону — вся в зелени, на газоне, на луговинах можно валяться как хочешь, не то что «ферботен»[68]. Одним словом, зря Вы не приехали в Америку. Жили бы тут во всяком случае не хуже (а уверен даже лучше), чем в Монморанси.

    Кончаю. Дружески жму Вашу руку.Ручки Ирины Владимировны цалую. Ваш искренно: <Роман Гуль> (Роман Борисович!)

    7. Георгий Иванов - Роману Гулю. 23 июня 1953. Монмонранси.

    23. VI. 1953

    5, av. Charles de Gaulle

    Montmorency (S et O).


    Дорогой Роман Борисович,

    Сегодня, 23 июня, получил «Коня Рыжего». Спасибо. О — преувеличенно — лестной надписи не буду распространяться. Я «скисняюсь», когда слышу такие выражения по моему скромному адресу. Но, разумеется, большое спасибо за такую надпись.

    «Портрет без сходства» и «Контрапункт»[69] пошлем Вам, как только раздобудем экземпляры, т.е. через несколько дней. Насчет отзыва о «Коне Рыжем» – решим, с Вашего согласия так: я даю отзыв в «Новый Журнал». Вы правы, Мельгунов, по-видимому, хотел бы замять отзыв о Вас: книга «была» у него, но «кто-то ее унес». Это «не к спеху» — когда он опять вернется из Мюнхена, он книгу «поищет» и прочий сухой мандеж в том же роде. Так что мне и проще и приятней прислать рецензию к Вам. Если я буду жив и здоров — вероятно я пришлю ее Вам довольно скоро, во всяком случае до «Жизни, которая…»[70]

    Чтобы кончить с этим, удовлетворяю тут же Ваше любопытство — законное! — насчет отметок и реплик Бунина. Нет, совсем не то, что Вы думаете. Кусок из письма, напечатанный перед текстом[71], подтверждает, что «Великий Муфтий» — в отличие от большинства нашей братии — мущина искренняя: пишет и говорит, что думает. Разница только в выражениях. Он отзывался и делал пометки в выражениях менее академических, чем в письме. И одобрения, и осуждения, сопровождались эпитетами весьма смачными. «Молодец с. с!» Или «св…. » — «вроде меня работает», чередовались еще более сильными выражениями, когда что-нибудь, как-нибудь «задевало» белых или «оправдывало» красных. Вот это последнее и было забавно: отметки делались в 1948 году[72], когда на губах Муфтия не обсохла полпредская икра и не износились подметки, на которых он шлялся на рю Гренель[73]. И особенно забавно, трогательно даже — что в своей «непримиримости» он был ребячески искренен, без всякого оттенка притворства…

    Хорошо. Значит, рецензию я даю Вам, на Мельгунова плюю, все в порядке. Перехожу к другому.

    Это «другое» чрезвычайно взволновало нас обоих. Так взволновало, что прямо не нахожу слов. В Вашем последнем письме есть приписка: «а лучше приезжайте в Америку». И еще: «там вам будет житься не хуже, а, уверен, даже лучше, чем в Монморанси»

    Видите ли, Роман Борисович, — переехать для нас в Америку значит, наверняка, не «лучше, чем в Монморанси» или вообще где бы то ни было во Франции, а значит возвращение в жизнь из (по корявому выражению Вейдле) «предсмертья»[74]. Нам обоим здесь отвратительно — тошно. Русский Париж — кладбище с могилами не дорогими, а чуждыми [75], располагающими не столько вздохнуть, сколько плюнуть. Делать здесь нечего ни Одоевцевой ни мне. Короче говоря, если бы представилась возможность из «прекрасной Франции» вырваться — и я и она считали бы часы и минуты до отъезда и, сев на пароход или аэроплан, и не оглянулись бы назад.

    И вот Вы пишете: «Приехали бы вы…» Значит ли это, что Вы можете достать для нас визы, такие визы, которых не надо ждать месяцами, заполняя десятки анкет и выстаивая часы в очередях? Если Вы это нам предлагаете устроить — ухватимся руками и ногами и будем Вашими неоплатными должниками навсегда. Но ни я, ни она не в силах преодолеть всяких рогаток и волчьих ям, всех очередей, анкет, сертификатов домисил (фр. domicile — жилище. — А. А.) за десять лет (тоже требуется) и т. д. — которые нужны, чтобы получить визу в «обычном порядке».

    А если я Вас правильно понял и вы хотите нам протянуть руку, чтобы перебраться к Вам через океан, то, пожалуйста, пожалуйста сделайте это. В надежде, что это так, перечислю наши расчеты и возможности.

    Чех<овское> Изд<ательство> обещало подписать в конце мая контракт с Одоевцевой на ее роман[76]. Это до сих пор еще не сделано, т. к. они — как Вы лучше меня должно быть знаете — ждут кредитов *. Допустим, 500 долларов у нас разойдутся, но тысяча останется на билеты и на первое время. Одоевцева с детства знает досконально английский язык — ее здесь не раз спрашивали англичане, «давно ли она на континенте», принимая за своего брата. Она свободно, отличным стилем по-английски пишет. Кроме того — в отличие от меня — она очень социабельна, очень любит людей — всяких людей — работу — всякую живую работу.

    В Биаррице после liberation она два семестра была студенткой (для собственного удовольствия) американского военного университета, и у нас на даче сплошь и рядом собиралось по тридцать—сорок и студентов и профессоров, и «контакт» между ними и ею был полный.

    Пишу это к тому, что, может быть, возможно было бы скажем через милого Мих. Мих. Карповича, устроить ей место учительницы при каком-нибудь колледже? Тогда бы мы, приехав, имели сразу почву под ногами. А она бы — поверьте — не подвела бы того, кто бы ее рекомендовал. Впрочем, лучше подождать Вашего ответа и не пытаться сказать сразу все. Но м. б. полезно — для визы — прибавить, что И. В. как-никак автор двух книг, изданных по-американски и в Нью-Йорке. «Ангел Смерти» — «Out of Childhood», Richard R. Smith, N. Y. и «All Hope Abandon», Panteon Books, 1949, N.Y. Последняя – не знаю, слышали ли Вы о ней – антикоммунистическая книга. Отберите, кстати, у М.М. Карповича экземпляр и прочтите на досуге – увидите сами, что это и как написано.

    Я, кроме контракта Чех<овского> Изд<ательства>, никаких доказательств, что я тоже писатель, не имею. Но тут, вероятно, на выручку можете прийти Вы?

    Так вот, дорогой Р. Б., — будьте милым, ответьте на все это по возможности сейчас же, т. к., повторяю, оброненная Вами фраза — как вдруг приотворенная дверь из склепа и в щелку воздух и солнечный луч. Если нам прийдется свидеться и поболтать — я Вам тогда расскажу, чего мне пришлось пережить, и Вы поймете жадность, с которой хватаюсь за Вашу обмолвку. Ну, понятно, с нетерпением ждем и «известий» о «Годе жизни». И. В. сердечно Вам кланяется и благодарит «за прошлое и будущее».

    Ваш всегда Г. И.


    <На вклеенном перед P. S. обрывке листа:>

    Мой рост 175 см., ее 167.

    Длина рук моя 59, ее 57.

    Обхват груди мой 90, ее 88.

    Талия моя 78 см., ее 66 см.

    P. S. Конечно, нам — если это возможно и для Вас необременительно — нужны вещи. Какие? Более менее всякие. Более всего мы оба были бы довольны получить по непромокаемому пальто. Если непромокаемых нельзя, то недурно и промокаемые. Я лично был бы очень польщен костюмом — лучше всего темным, синим или серым. Если нет костюма, недурно и приличные штаны. Обоим мечтаются недырявые пижамы, но это, пожалуй, уже люкс, который нахально просить. Спасибо Вам отдельно. Т. е. за это желание помочь[77].

    Г. И.

    * Напишите, что знаете, когда можно ждать этих ассигновок и вообще что знаете


    8. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 16 июля 1953. Монморанси.

    16. 7. 1953[78]


    Дорогой Роман Борисович,

    Начинаю сразу, без всякого вступления с неприятного. Что поделаешь? Раз иначе нельзя, печатайте сколько, как и когда хотите.[79] Не скрываю я огорчена, но


    Нам ли, брошенным в пространстве, Обреченным умереть[80],

    и к тому же столько пережившим, огорчаться из-за таких, в сущности, пустяков?

    Утешением является чек, очень и очень срочно мне нужный. Будьте милым, вышлите его мне с той же сказочной быстротой, как Г<еоргию> В<ладимировичу> [81] за стихи.

    Ну, и довольно об этом, хватит. Мимо. мимо...

    Теперь только о приятном. Большое спасибо Ольге Андреевне [82] и Вам за посылку и желание приодеть нас.

    Пижама, да еще и пестрая, мне, безусловно, придется по вкусу. Предчувствую, что я в ней если и не буду похожа на колибри, летающих под Вашими окнами, то на «попугая с Антильских Островов», что тоже не плохо. Она, во всяком случае, внесет в мои сны что-то крылатое, перистое, экзотичное, о чем я давно мечтаю. Для меня, страдающей бессонницей, сны важны и дороги.

    И я действительно очень благодарна Вам и Ольге Андреевне. Как жаль, что мы с ней не знакомы и что мне даже не пришлось увидеть ее. Но я прекрасно представляю себе очаровательную светловолосую Олечку Новохацкую в институтском платье.

    Не знаю, что Вы думаете о «ряде волшебных изменений милого лица»?[83] Мне это кажется вздорным, как и


    «Но Я боюсь, изменишь облик ты».[84]

    Нет во мне этой боязни и не верю я «изменениям». Для меня люди — «настоящие» люди, о других и говорить не стоит — не меняются и не меняют «облика», ни при каких обстоятельствах — никогда. Снаружи, конечно, посыпаются солью времени, изнашиваются, морщинятся, но это по существу значения не имеет. Для меня одним из подтверждений этого являетесь именно Вы.

    Ведь «Конь Рыжий» пронес Вас через все Ваше «земное странствие» из Керенска [85] до Нью-Йорка абсолютно не изменившегося. Возможно, что Вы со мной не согласны. Вам изнутри виднее, чем мне со стороны — читательскими глазами.

    Впрочем, еще и до «Коня Рыжего» Вы для меня были именно таким, каким оказались в действительности. И меня — не в пример Г. В. — ничуть не удивило Ваше «необычайно» дружеское отношение к нам. Обратно девочке из анекдота» которая увидела льва, но нашла что он «не похож». Лев разочаровал ее несходством. Но Вы оказались совершенно «похожим». И совпадение с моим представлением о Вас не удивило, но все же очень порадовало меня.

    Я ведь Вас давно знаю. Я с увлечением читала и «Скифов», и «Генерала Бо», и «Тухачевского».[86] Еще до войны мне очень хотелось познакомиться с Вами. Но благодаря всяким «он, она, оно, они сказали» из моего желания ничего не вышло.

    Впрочем, я никогда не жалею о прошлом и всегда смотрю не назад, а вперед. И сейчас уже думаю о встрече с Вами. Оттого, что мы действительно решили ехать в Америку.

    Решили, несмотря на все трудности. Для Г. В. это просто необходимо. Для него это, выражая<сь> «высоким стилем», вопрос жизни и смерти (без преувеличения, увы!). Здесь он, несмотря на комбинированные усилия доктора и меня, «медленно, но верно» сходит на нет. Он физически поправился и совсем здоров, но потерял всякий интерес к жизни и заскучал. За последние месяцы только переписка с Вами его немного задела и встряхнула. Он сам захотел ехать в Америку, на что прежде не соглашался. И если нам это действительно удастся, то этим мы отчасти будем обязаны Вам. Но поездка даже с туристической визой все же дело сложное. О проекте ее напишу Вам следующий раз, а то боюсь, что пропущу «почту». Я, которая терпеть не могу писать письма, вдруг неожиданно расквакалась и раскудахталась: из желания «вступить с Вами в контакт».

    Шлю Вам обоим самый сердечный привет. Ирина Одоевцева.

    И пожалуйста, кланяйтесь от меня белкам, пробирающим к Гудзону. Сколько я читала описаний Нью-Йорка, а о них никогда не слышала, хотя для меня они важнее небоскребов.

    Г. В. благодарит и просит сказать, что скоро пошлет отзыв о «Коне Рыжем»

    «Жизнь» [87] двигается. Ворот его рубашек 38-39, размер ботинок 42.

    Аванс пришлите, пожалуйста, таким же чеком, как Г. В., это самое удобное. На имя М-me F. Ivanoff, как у меня проставлено в carte d'identite.

    Пишу, лежа в саду, чем и объясняется корявость почерка.

    Теперь буду ждать от Вас очень большое письмо.


    9. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 25 июля 1953. Монморанси.

    25. 7. 53


    Дорогой Роман Борисович,

    Ну до чего приятно быть с Вами в «деловых отношениях». Даже не верится, что такое бывает. Ведь обыновенно, чуть только коснется денег, начинается извод и канитель.

    Итак, спасибо. Спасибо и «за это и за то». Это - для понятливости - чек, то - посылка, которую Вы мне так мило обещаете. В сущности мне более или менее ничего не надо - конечно, менее, чем более - научилась обходиться и приспосабливаться. Но отказываться не буду. Я с детства сохранила страсть к праздникам и подаркам. К тому же ине никто не посылает американских подарков. Так что Вашей посылке буду, и уже начинаю, очень радоваться.

    Г. В. написал о «Коне» [88] рецензию и вышлет ее на будущей неделе - «Жизнь» [89] подвигается

    С сердечным приветом от нас обоих, Ирина Одоевцева. [90]


    10. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 13 августа 1953. Монморанси.

    13-го. августа. 1953


    Дорогой Роман Борисович,

    Действительно, до чего все «неладно получилось». В особенности для меня — ведь переписывать «Жизнь, которая снилась» Г. В. придется мне, а мне сейчас моей реальной собственной жизни за глаза и за уши. Я кончаю свой французский роман,[91] работаю целый день и избегаю не только писать, но даже и думать по-русски. Но делать нечего, завтра же начну «раскопки» черновиков Г. В. Задача эта нелегкая, чтобы «соединить в создании одном прекрасного разрозненные части»,[92] придется зря ухлопать много времени и сил. Сам автор только рычит и злится. Он ненавидит всякий род коллаборации, даже переписку его рукописей, все желает делать сам. Но сейчас он чувствует себя так мерзко, что ничем, кроме рычанья и перечеркиваний моей переписки, участвовать в работе не может. До чего досадно, что рукопись не дошла![93] Выслана она была авионом, но не застрахована, на Ваш домашний адрес. Г. В. не хотел верить мне, что она не дошла, а теперь всполошился. Оказывается, что я не переписала целой страницы рецензии (букв 1500), и он очень просит Вас прислать ему корректуру. Он вернет ее Вам немедленно, т. е. в тот же день. Он считал моей излишней предосторожностью посылку дубликата рецензии и отнесся к нему «без должного внимания». Очень, очень прошу Вас, пришлите корректуру, а то Г. В. рвет и мечет, хотя «свидетель Бог, не я тому виной».[94]

    Теперь о «Годе жизни». Мне очень нравится названье, но, отличаясь сговорчивым характером, спорить не хочу. Предлагаю на выбор «Театр призраков» или «Маскарад». Во всяком случае прошу сохранить стихи в виде эпиграфа.[95] Но к названию вернемся еще. Ведь это не к спеху, не то, что это письмо, которое должно быть на почте через час — сегодня суббота, в воскресенье у нас почта не действует. Сознаюсь Вам все же, что «Год жизни» не повесть, а роман. Так и печатайте, пожалуйста — Отрывок из романа. Повестью я сделала его лишь в Вашу честь - т.е. попросту отрезала от него целую часть. Но, сознаюсь, и в тайной надежде, что Вы, начав его печатать и узнав, что у него есть еще и конец, напечатаете и его. Я, видите ли, очень избалованный писатель, привыкший к читательской любви, поэтому я для начала была даже немного «поражена».

    Но все это пустяки. Теперь о посылке. Еще раз спасибо, так она нас обрадовала. В особенности меня, не ждавшей ничего кроме пижамы — кстати, она очаровательна, — у нас с Вами общий веселый вкус. Действительно, она похожа на персидскую колибри (если бывают в Персии колибри). Но платье, блузки и т. д. никак не ждала. Г. В. сам виноват, что синий костюм ему велик и, главное, широк. Он так размахнулся, давая мерку, потому что любит длинные пальто, как здесь носят. Но Ваше пальто ему по мерке, как и светлый костюм, доставивший ему большое удовольствие. Курточка и полосатая пижама ему очень подошли Лучше и желать нельзя. Мне же не пришлось даже перешивать ни одной пуговицы — все отлично сидит. Теперь буду с нетерпением ждать серый костюм. Очень люблю серый цвет.

    Спасибо за желание написать о нас. В следующий раз пришлю «сведения», сейчас некогда. К тому же я как не любительница воспоминаний не помню даже, где был напечатан мой «Извозчик»,[96] да и вообще ничего о себе не помню или вернее — не знаю. Так что биографию свою написать никак не могла бы.

    В Америку мы по всей вероятности никак не соберемся. А жаль. Хотя бы из-за Вас. Но все это слишком трудно и сложно. Не стоит и стараться.

    Ольге Андреевне напишу следующий раз. Пока же сердечно ей кланяюсь.

    Всего Вам хорошего. Кончаю, а то письмо не уйдет. Пришлю Вам свои стихи вместе с рукописью. Г. В. просит забронировать за ним для отзыва «Антологию» Иваска.[97] До свидания. И. Одоевцева.


    <Дальше — рукой Георгия Иванова :>


    Дорогой Роман Борисович, спасибо за все. Извините, что сам не пишу, т. к. действительно вроде как дохну. Непременно пришлите мне набор заметки о Вас — не буду спать спокойно, пока не наведу порядок. Верну сейчас же. Целую ручки и благодарю очень Ольгу Андреевну. Ну Елагин [98] ошибается — я очень высоко ставлю его талант. Это я когда-то писал, зная его только по имени, в пику колхозному духу.[99] Но он-то, как я потом убедился, совсем другого сорта.


    11. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 31 августа 1953. Монморанси.

    31-го августа. 1953


    Дорогой Роман Борисович,

    Получили ли Вы статью и рецензию Г. В., которые он выслз Вам 6-го августа?[100] Не получая от Вас ответа, очень боимся, что нет — ведь из-за забастовки пропала масса писем. На всякий случай я переписала рецензию — простите, что так грязно, но черновики у Г. В. такие, что переписка их является огромным трудом, и я действительно потрудилась — Вам на славу, отечеству на пользу — до головной боли. Конечно, если статья уже Вас, печатайте и рецензию по экземпляру Г. В., она, насколько помню, более обстоятельна. Но Г. В. нездоров, писать сейчас не в состоянии и только черкает то, что я переписываю. Так что, извините. Вашу посылку получили — восторги и благодарности! Все, за исключением синего костюма, совершенно по мерке и к нельзя более кстати. Напишу еще о посылке, пока что шлю лишь Вам и Ольге Андреевне благодарности от нас обоих. Кстати, получила ли она «Контрапункт»? Вы обещали мне написать, но письма от Вас я еще жду.

    Г. В. совершенно расхворался. Главным образом от гнусных матерьяльных условий, еще увеличившихся забастовкой, — даже лекарства ему купить не на что. Мы все ждем мой контракт «Ч<еховского> фонда».[101] Сообщите мне, пожалуйста, получили ли они наконец кредиты.

    Г. В. Вам очень кланяется и просит: если рукопись до Вас дошла, выслать сейчас же ему чек, если же нет, то пришлите, пожалуйста, сейчас же 20 дол<ларов>. Получив их, я Вам сейчас же отошлю дубликат рукописи par avion. Без денег, к сожалению, этого сделать не могу.

    Кончаю, чтобы не опоздать на почту. И еще раз спасибо. И. Одоевцева.


    12. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 26 сентября - 8 октября 1953. Монморанси.

    26 сентября - 8 октября 1953


    Дорогой Роман Борисович,

    Сглазили Вы нашу электрическую переписку. Начала Вам отвечать сейчас же по получению Вашего письма 19го, но «жизни мышья беготня»[102] помешала мне окончить ответ. Жорж был очень болен все эти дни. Сейчас ему лучше, и я могу, хотя и плохо еще, собравшись с мыслями, написать Вам. Отвечаю по пунктам, научившись от Вас. Во-первых — Жорж очень благодарит за чек и очень жалеет, что не будет корректуры. Но ничего не поделаешь, хоть первый вариант рецензии и был «поглянцовитей».[103] Он будет с нетерпением ждать окончания «Рыжего Коня»[104] как критик, а я, как «рядовой читатель». И оба просим не задерживать. Во- вторых — напишите, пожалуйста, когда у Вас должна быть статья. Я немного сбилась с ног и с рук, ухаживая за Жоржем, переписывая его рукопись и пиша для себя. Энергии не хватает. При том же все это производится кустарным способом без помощи каких бы то ни было машин. Живем мы с «полным конфортом, без всяких удобств».[105] Так что действительно «Утомилась, утомилась, утомилась я»,[106] как поется в песне.

    В-третьих — Я очень рада, что в НЖ пойдет «отрывок из романа "Год жизни"», а не «отрывок из повести» (никогда повестей не писала) «Кира, Ася, или Остров голубых Антилоп».[107] «Год жизни» — название, которое мне чрезвычайно дорого, и я, скрепя сердце, решила им пожертвовать, чтобы потрафить Вам. Но появление этой самой Маскарадной Киры да еще из повести «не доставило бы мне никакого удовольствия». Теперь другое дело. И я хочу Вас просить, так как я сама не смогла этого сделать, разбить текст красными строчками. Он переписан слишком сбито, слепо, что придает ему скучный и безжизненный вид. Слишком по-прустовски, сплошной полосой. Придайте ему, пожалуйста» динамизма разбивкой диалогов. Ведь Вы отлично справитесь этим, у Вас настоящее чувство ритма, вкуса и веса фразы. И графически Вы тоже прекрасно располагаете текст. Думаю, что просить корректуру не полагается. Если не полагается, то я и не прошу. С пунктуацией не стесняйтесь. Только, пожалуйста, не ставьте точки с запятой. «Не ндравится» мне эта запятайная тонка, и к многоточиям и восклицательным знакам я отношусь с «разумной экономией». Вот и все сведения, которые могу сообщить о себе и Жорже. После случая с Евреиновым[108] — бррр... не хочется (с многоточием). Если же Вы вздумаете сромантизировать что-нибудь на наш общий с Жоржем счет, мы будем только польщены. Выдуманные биографии часто интереснее настоящих — впрочем, Вас это не «кусается», чему доказательством служит «Конь Рыжий» и рецензия Георгия Иванова. Дальше, по пунктам: Вы просите помочь Жоржу поправиться. С радостью исполнила бы всякую Вашу просьбу, а эту в особенности. Только как? И так уже я делаю все, что могу и даже немного больше, а толка никакого. Ему нужен санитарный режим, полный покой и перемена атмосферы — по мнению докторов. Одним словом, как в чеховской «Женитьбе» — Дайте мне атмосферы![109] А как раз эти самые чеховцы ни атмосферы, ни покоя (не только полного, где уже там) не дают. А подвергают нас и, главное, конечно, Жоржа пытке ожидания обещанного мне контракта. Год жизни нашей ушел на эту пытку. Конечно, никто не виноват.

    Но нам от этого не легче.

    И поэтому опять обращаюсь к Вам с просьбой. Узнайте, пожалуйста, что и как и «доколе терпеть»? Можете сказать Т. Г. Терентьевой,[110] что Жорж очень болен, но не говорите, что я Вам жаловалась. Ведь мне полагается радоваться и благодарить за такую скорую и верную помощь. В последнем письме от 20-го июля она «надеется» еще раз, а пока сулит 50 дол<ларов> за стихи «Антологии», которые мы тоже еще не получили. А мне даже лекарств купить Жоржу не на что. И дальше — какая уже тут Америка? Хотя для Жоржа это было бы без преувеличения продлением жизни, ведь ему необходимо — по мнению врачей — радикально переменить обстановку. Ом очень оживился и даже слегка «встрепенулся, как пробудившийся орел» [111] (чему доказательство стихи «Дневника»), от Ваших писем и надежды уехать в Америку. Но это продолжалось недолго. Выяснилось,что необходим залог, а его за нас никто не внесет. Сколько, казалось бы, у Жоржа читателей и почитателей, и нет никого, кто бы захотел ему помочь. Даже странно, мне иногда просто не верится. Как-то так вышло, что Вы наши единственные Американские Друзья (с большой буквы). Так представьте же себе, до чего мы Вас обоих ценим и с какой нежностью относимся к Вам, а через Вас и к «душке миссис Хапгуд».[112] Поблагодарите ее от нас очень и очень.

    Теперь снова о себе. Посылаю Вам стихи. Бели можно, напечатайте их все вместе, они друг друга дополняют и поддерживают. Но не настаиваю (я уже хвасталась Вам моим легким характером, единственным моим несомненным достоинством), попрошу все же не печатать в рассыпную «на затычку» по мельгуновской манере.[113] И еще попрошу прислать мне весь гонорар (авансом, конечно) без вычета из «этого» аванса «того» аванса. Конечно, если это не встретит препятствий. Для наглядности — это письмо ждет отправки уже десять дней. Ну, вот и довольно жалких слов. Продолжаю — у меня еще имеются стихи, и я Вам их с удовольствием пришлю. Ведь Н. Журнал единственное место, где можно печататься с удовольствием! Дальше — буду ждать Вашу рецензию о «Контрапункте». Читали Вы, как Иваск выразился обо мне в «Опытах». «Умри, Денис»,[114] да и только: «Не подражает Гумилеву, а продолжает его».[115] Мы с Жоржем от души посмеялись.

    Синий костюм перешила и, представьте себе, довольно удачно. Слишком горько было оставить без употребления.

    Возвращаюсь вспять: нельзя <ли> послать мне гонорар новым способом. Ваши молниеносные чеки не без неудобств. Оригинал приходит восхитительно быстро, но подтверждение его запаздывает на 3-4 дня, а без него банк не платит. И к тому же на каждом долларе теряется 50 франков! Не могли ли бы Вы прислать чек, выписанный на какой-нибудь Ваш местный, т. е. чек на текущий счет непосредственно в Нью-Йорке, как Вы выписываете для Америки, а не туристический. Эти чеки здесь оплачиваются как доллары, по свободному курсу. Кстати, так посылает свои скудные подачки Литературный Фонд.[116]

    Но если это по каким-либо соображением неудобно, будьте милым и пришлите мне хоть половину гонорара на риск, просто в плотном конверте. Мы не раз получали так доллары, между прочими и от М. М Карповича. Но если и это неудобно, посылайте по-прежнему и на Жоржа. «Жвиняюсь» за все беспокойства. И «жвиняюсь», что мои стихи так грязно переписаны, стило мое отказывается чисто писать по дряхлости. Посылаю Вам стихи Дряхлова.[117] Буду рада, если Вы их напечатаете, — они стоят того. Передайте, пожалуйста, наши самые сердечные приветы Ольге Андреевне и «примите таковые же сами» от нас с Жоржем.

    Ирина Одоевцева


    13. Ирина Одоевцева - Ольге Гуль. 29 октября 1953. Монморанси.

    29 октября 1953


    Многоуважаемая и дорогая Ольга Андреевна,

    Я еще не собралась Вас поблагодарить за первую посылку и вот уже снова подарок. Меня не меньше вещей радует Ваше милое отношение к нам.

    Все, что Вы нам прислали, чрезвычайно пригодилось и почти каждодневно служит.

    Не знаю, как Вас и благодарить.

    Я очень жалею, что нам не пришлось познакомиться в Париже. Мы, как Вы должно быть знаете, собирались в Америку, но увы... Вряд ли нам с Вами придется когда-нибудь встретиться.

    Вы мне сделали бы большое удовольствие, прислав какую-нибудь Вашу фотографию. Я Вас помню не совсем ясно, но Вы теперь заняли в моей жизни такое место, что эту неясность необходимо ликвидировать. Р<омана> Б<орисовича> я помню отлично, и его, и его улыбку.

    До свиданья — в письме.

    Сердечно Ваша

    И. Одоевцева


    14. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 29 октября 1953. Монморанси.

    29 октября 1953


    Дорогой Роман Борисович,

    Все дороги ведут в Рим, а все мои благодарности летят прямо к Вам. Ну, до чего Вы милый! Я всегда была уверена, что на свете гораздо больше милых людей, чем кажется, и на Вашем примере убеждаюсь, что была права. Скажу Вам только, как армянин в анекдоте, два слова: «Спа сибо».

    Чек и письмо пришли только сегодня — на седьмой день Действительно сглазили Вы нашу «электрическую переписку». На конверте Вашей рукой, Вашим отличным почерком (я между прочим и графолог, и толк в почерках знаю) выведено Montmorency Seine, а мы, извиняюсь, Seine et Oise,[118] вот и прогуляло письмо по Франции лишних четыре дня, попав в руки невероятно умного почтаря, не вернувшего Вам его в Америку, а решившегося попытать счастье в единственном Montmorency (S. et О.). Подумать, что на такое Соломоново решение понадобилось всего только четыре дня. Поистине, велик французский картезьянский народ![119]

    Посылаю Вам еще три стихотворения — в уплату 20-долларного аванса. Не бойтесь — больше Вас стихами затапливать не буду. Понимаю, что такое стихотворное изобилие может стать угрожающим, как наводнение. Обещаю не посылать Вам стихов, пока Вы сами не попросите. Печатайте их вперемешку с прежними, если хотите.[120] По Вашему усмотрению — как и когда. Протестовать не буду. Еще о стихах: в стихотворении с лисицей и вороной поправьте, пожалуйста:


    Лампа светит уютней и шире,
    Образуя спасательный круг. [121]

    «Спасательный», вместо «домашнего», как там написано. Ну, вот и все.

    Продолжаю уже в Париже, куда ездила менять чек. И, получая лишние две тысячи, думала о Вас со всяческими добрыми пожеланиями.

    Жорж все еще болен и совершенно извел и себя и меня кашлем. Вчера доктор посоветовал повезти на юг. А почему бы не на луну? Возможности одинаковые. Жорж просит сообщить, когда последний срок посылки статьи. Всю мою переписку он уже дважды перечеркал. Отношение к своим рукописям у него чисто толстовское.[122] Но я, к сожалению, не обладаю талантами Софьи Андреевны [123] — ни как переписчица произведений мужа, ни как многодетная мать. Единственную свою дочку — цветок-Наташу [124] — и ту отослала в «Новый журнал». (Все же прошу отнестись к ней с нежностью.)

    Пожалуйста, сообщите о «чеховцах». Известили нас, что опять откладывается,[125] не указывая срока. Весело.

    Посылка пришла тоже сегодня. Все те же два сакраментальных слова.[126] Хоть и спешила, но успела убедиться, что по мерке. И очень приятного цвета.

    Жорж шлет Вам сердечный привет и целует ручки О<льге> А<ндреевне>. Кстати, Жорж все еще не может успокоиться насчет неудачи рецензии о «К<оне> Р<ыжем>». Вышел ли НЖ?

    Пожалуйста, ответьте мне — люблю чеки, но ценю дружеские письма.

    Будьте счастливы

    И. О.


    15. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 6 ноября 1953. <Нью-Йорк>.

    6 ноября 1953 г.


    Дорогая Ирина Владимировна,

    Пишу второпях, из редакции. Письмо Ваше получил. Стихи тоже. Они уже сданы в набор. Но пустить мы их сможем только в 36-ой книге. В 35-ой идут стихи одного Н. Клюева [127] (в этой же книге идет отрывок из Вашего романа). Когда сдавал этот отрывок в набор, понял, что с оплатой его мы, кажется, переборщили. В нем будет меньше страниц, чем я думал. Но это ничего. Мы не особенные «шейлоки» и живого мяса от Вас не потребуем. В доказательство сего скажите, пожалуйста, Георгию Владимировичу, что он может получить от Дома Книги [128] 1300 франков за рецензию в книге 34-ой.

    В Дом Книги Конторой «Нового журнала» одновременно послано письмо, чтобы они перевели Г. В. деньги, но, думаю, что они ленивы и нелюбопытны,[129] и потому будет правильнее, если Вы при приезде в Париж сами зайдете в это замечательное общественное заведение...

    К 35-ой книге статья Г. В. явно опоздала. Тем не менее мы ее ждем и рады будем встретить в ближайшее время.

    Целую Ваши ручки и очень благодарю Вас за Ваши прекрасные стихи.

    Сердечный привет Г. В.

    Искренне Ваш <Роман Гуль>

    Все-таки я не понимаю, почему Вы так категорически пишете о том, что Вам до Америки не доплыть. Есть ли к тому достаточно серьезные основания? Вы писали о залоге, но залог я не думаю, чтобы был непреоборим. Так, например, за Берберову[130] внес Р. Н. Гринберг. Думаю, что он внес бы и за Вас. Ведь это чистая формальность.


    16. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 16 ноября 1953. Монморанси.

    16. 11. 53


    Дорогой Роман Борисович,

    Спасибо за письмо. Будьте добры - исполните две мои просьбы. Первая - отправьте сейчас же мне II-ую часть «Года жизни» по воздуху, т. к. она мне срочно нужна. Вторая просьба, не забудьте напечатать эпиграфом приложенные к  «Г<оду> ж<изни>» стихи - «Как неподвижна в зеркале луна...» [131]

    Они составляют с «Годом жизни» одно целое. И насчет разбивки и пунктуации, как я уже просила, присмотрите. Вот и все.

    Желаю Вам всего хорошего.

    Искренно Ваша

    Ирина Одоевцева 


    17. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 25 ноября 1953. <Нью-Йорк>.

    25 ноября 1953 г.

    И. В. Одоевцевой


    Дорогая Ирина Владимировна,

    Посылаю Вам рукопись (все, что не напечатано) [132]. Этим первая просьба выполнена. Вторая просьба об эпиграфе - тоже в порядке. Книга сверстана.

    Всего хорошего. Простите за краткость. Пишу второпях.

    Искренне Ваш <Роман Гуль>


    18 Георгий Иванов - Роману Гулю. <Конец ноября>. Монморанси.

    <Конец ноября 1953>

    5, civ. Charles de Gaulle

    Montmorency (S et O)


    Дорогой Роман Борисович,

    И<рина> В<ладимировна> получила рукопись[133] и просит поблагодарить Вас за быстрое исполнение ее просьбы. Прилагаю письмо к М. М. Карповичу[134]. Оно не заклеено, чтобы Вы могли осведомиться, в чем дело. Очень рассчитываю и на этот раз на Вашу любезную исполнительность и скорый ответ. Я очень хотел бы прислать Вам рукопись и получить за нее просимые деньги до праздников, чтобы не сидеть без гроша в «мертвые дни» — время, когда французы веселятся, богатые русские уезжают и жить еще поганее, чем обычно.

    Я болен, болен и болен. В «Кристабели», которую предлагаю,[135] есть — символически — сходство с — ужасными — посмертными стихами Бунина 1910—1953[136]. Мои правда «малость» повыше сортом. Но возможно, что и я сдохну ко дню, когда они появятся — тогда уж тоже на первой странице!

    Хорошо. Я бы написал Вам, собравшись с силами, поподробнее. Но опыт последнего времени показал, что «дружеская переписка», завязавшаяся было между нами, Вами отклоняется. Увы, ощущаю Вас как в высшей степени внимательного и исполнительного члена редакции… Но что касается прочего, чувствую вдруг возникшую «стенку». Жалею, что так. И не знаю, чему это приписать. Т. е. какая кошка вдруг пробежала между нашей так мило и неожиданно наладившейся — чтобы оборваться — «эпистолярной дружбой».

    Задал бы кое-какие вопросы — но, увы, знаю, что не получу ответа, как на множество заданных в письмах И. В. Хоть бы сообщили столь волнительные для нас, что и когда с Чеховскими кредитами[137].

    Мы оба шлем сердечный привет Ольге Андреевне.

    Ваш всегда Г. И.


    Но то, что касается Карповича и «Кристабели», пожалуйста, не задержите!



    Примечания:



    1

    В «Русском доме» (пансионат для эмигрантов) городка Монморанси, к северу от Парижа, на авеню Шарля де Голля, 5, Г.И. с Одоевцевой жили с короткими перерывами около трех лет - с 1951 по начало 1954 г. S et O (Seine et Oise) - департамент Сена и Уаза



    2

    В кн. XXXII (1953) «Нового журнала» напечатана рецензия Гуля на второе издание «Петербургских зим» (1952). По сравнению с первым (1928), в книгу добавлены две новые главы: о Есенине и о Блоке и Гумилеве.



    3

    «Генерал БО» (1929) — роман об Азефе и Савинкове, в позднейшем издании — «Азеф» (1959); «Конь Рыжий» — художественная автобиография, печаталась в «Новом журнале» в 1946—1948 гг. (кн. XIV—XVII, XIX, XX), отдельным изданием вышла в 1952 г.



    4

    Сергей Петрович Мельгунов (1879/1880—1956) — историк, политический деятель, в 1917 г. начал издавать «Материалы по истории общественного и революционного движения в России», выпустил сборник документов Московского охранного отделения «Большевики». После ареста в феврале 1920 г. был в августе 1920 г. приговорен к расстрелу решением Верховного революционного трибунала ВЦИК, замененному тюремным заключением на 10 лет. В феврале 1921 г. освобожден, затем 3 июня 1922 г. снова арестован, снова освобожден 3 августа 1922 г. Осенью отпущен за границу, где участвовал в издании журналов, выпускал собственные исследования по истории России. Мельгунов первый написал системное исследование по развертыванию большевиками тотального террора: "Красный террор в России. 1918-1923" (Берлин, 1923;1924). Г. И. был близко знаком с Мельгуновым с 1949 г., когда начал сотрудничать с журналом «Возрождение», где Мельгунов до 1954 г. был главным редактором.



    5

    Эмигрантское Издательство имени Чехова (Нью-Йорк) создано в 1952 г. на американские средства, просуществовало до 1956 г., выпустив 178 книг 129 авторов, в том числе «Петербургские Зимы» Г. И. (1952), «Конь Рыжий» (1952) Гуля и «Оставь надежду навсегда» Одоевцевой (1954)



    6

    Рецензия Г. И. на «Коня Рыжего» напечатана в кн. XXXIV «Нового журнала» (1953).



    7

    Рукопись романа Одоевцевой «Год жизни».



    8

    Речь идет о двенадцати стихотворениях, напечатанных в кн. XXXIII «Нового журнала» (стр. 124-128) как «Дневник (март — май 1953)»



    9

    Михаил Михайлович Карпович (1888—1959) — историк, с мая 1917 по 1922 г. работал в Вашингтоне в составе посольства России. Затем жил в Нью-Йорке, с 1927 по 1957 г. преподавал в Гарвардском университете. Одновременно с 1943 г. соредактор, с 1946 по 1959 г. главный редактор «Нового журнала». Письма к нему Г.И. напечатаны в "Новом журнале": 1966, кн. 203-204, с. 170-194. Публ. Веры Крейд и Вадима Крейда.



    10

    Имеется в виду американский Кембридж, в котором находится Гарвардский университет, где преподавал Карпович. В Кембридже также жила М. С. Цетлина, адрес которой первоначально значился на бланках «Нового журнала» (ее муж, М. О. Цетлин, один из его создателей и редакторов в 1942-1945 гг.). По этому адресу Г. И. отправлял письма в первые годы сотрудничества с «Новым журналом».



    11

    Эту просьбу — печатать стихи Г. И. отдельно от «прочих» — «Новый журнал» неукоснительно выполнял до конца дней Г. И.



    12


    Владимир Львович Корвин-Пиотровский (1891 — 1966) — поэт, драматург, с 1920 г. в эмиграции, до 1933 г. в Берлине, где в 1928 году выпустил совместно с Овадием Саввичем написанный роман "Атлантида под водой", в 1933 переехал затем в Париже, в 1953 г. - в США. В 1950-е постоянно печатался в «Новом журнале».

    Сергей Константинович Маковский (1877—1962) — искусствовед, издатель, поэт, основатель и редактор журнала «Аполлон», с 1920 г. в эмиграции, в Праге, в 1926 г. переехал в Париж, в 1939—1944 гг. председатель Объединения русских писателей в Париже, в 1949—1959 гг. председатель редколлегии издательства «Рифма», выпустившего в 1950 г. «Портрет без сходства». Г. И. был знаком с Маковским со времен «Аполлона», но поэзию Маковского не признавал ни до революции, ни после.




    13

    Дальше всюду инициалы М. М. Карповича остаются, как в письмах, нераскрытыми: М. М., Мих. Мих. и т.п.



    14

    В публикации НЖ-80 фамилия Зильберштейн без объяснения переправлена Гулем на Зильберберг. Это Захар Макарович Зильберберг (1872-1965), известный в мире кино парижский адвокат. Кроме названий нескольких киносценариев, которые Одоевцева писала до войны, нам ничего об их судьбе неизвестно.



    15

    Дальше всюду "Новый журнал" обозначается как в письмах: НЖ, Н. Журнал, Нов. Журн. и т. п.



    16

    Роман Николаевич Гринберг (1893—1969) — редактор, издатель, в молодости был близок к футуристам, в 1924 г. бежал из Ленинграда за границу, занимался коммерцией жил в Германии, Италии, Франции, с 1940 - в США, в 1953—1954 гг. (до кн. IV) соредактор (вместе с В. Л. Пастуховым) «Опытов».



    17

    «Опыты» - эмигрантский журнал, издавался в Нью-Йорке с 1953 по 1958 г. М. С. Цкьлиной, вышло 9 номеров.



    19

    Михаил Андреевич Рейснер (1868-1928) — правовед. О нем рассказы вается в посвященной его дочери Ларисе Рейснер главе XIV «Петербургских зим». Отмеченный Гулем анахронизм, строго говоря, анахронизмом не является. Подглавка о 1913 г., в которой он содержится, завершается авторским воспоминанием о послереволюционном Петрограде: «...помню, звучал этот голос на каком-то официальном собрании в Доме ученых перед голодными и заморенными "дорогими коллегами"...».



    20

    Из стихотворения Сергея Есенина «Проплясал, проплакал день весенний...»(1917). Цитируется в посвященной Есенину XVIII гл. «Петербургских зим». В позднейших изданиях исправлено без комментариев.



    21

    Имеется в виду Издательство им. Чехова. В данном случае Гуль перефразирует популярную в России отговорку. Когда не на кого свалить вину, произносят: «Пушкин виноват».



    22

    Журнал «(Возрождение" издавался с 1949 г. как продолжение довоенной парижской газеты «Возрождение» (1925-1940). первым главным редактором которой был П. Б. Струве и в которой в 1930-е гг. регулярно писал на литературные темы основной противник Георгия Иванова в эмиграции Владислав Ходасевич. И газета, и журнал издавались на деньги промышленника и мецената А. О. Гукасова. В 1949 г. главным редактором «Возрождения» стал И. И. Тхоржевский. Вскоре его сменил Мельгунов. Журнал имел подзаголовок «Литературно-политические тетради» и называл себя «Органом русской национальной мысли». Просуществовал до 1974 г.



    23

    О «сумасшествии» Мельгунова у Гуля есть специальная главка в «Я унес Россию» (Т. 3. «Россия в Америке»).



    24

    Ich bin gespannt (нем.) — с интересом жду.



    25

    Изменив «ь» на «ил», Гуль каламбурно прочитывает фамилию Мельгунов как «Мели лгун» — по аналогии с «мели Емеля», К Мельгунову отношение Гуля было не всегда неприязненное. В 1946-1948 гг. они тесно сотрудничали в Париже на ниве издания антикоммунистической литературы, что тогда было очень нелегким делом (французские коммунисты в это время входили в правительство и препятствовали возникновению эмигрантской антисоветской периодики). Разошлись они, по версии самого Гуля, из-за напечатанной Мельгуновым статьи о Белой армии, с которой Гуль был не согласен.



    26

    Мария Самойловна Цетлина, рожд. Тумаркина (1882-1976) — общественная деятельница, меценатка, в первом браке жена Н. Д. Авксентьева, во втором (с 1910) — М. О. Цетлина, с 1919 г. жила во Франции, с 1940 г. — в США.



    27

    Бланк с адресом Гуля к письму не приложен. Очевидно, он отправлен Г. И. вместе с оригиналом.



    28

    В копии оставлено место для написания адреса «Нового журнала» от руки: THE NEW REVIEW. 112 WEST 72nd STREET. NEW YORK 23, N. Y.



    29

    M. M. Карпович.



    30

    Судя по тому, что при публикации письма Гуль уверенно переправил фамилию Зильбершетейн на Зильберберг, он об оказанной Одоевцевой услуге помнил (см. примеч. 14 к письму 1).



    31

    Одна из упрощенных формул разветвленного мотива «падения» в «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше гласит: «Падающего — толкни» (Часть III).



    32

    Николай Николаевич Евреинов (1879-1953) — режиссер, драматург» историк театра, с 1922 г. в эмиграции, с 1937 г. главный режиссер Русского театра в Париже.



    33

    Дальше всюду инициалы Одоевцевой остаются, как в письмах, не раскрытыми: И. В. (Ирина Владимировна), И. О. (Ирина Одоевцева), Ир. Вл. и т. п.



    34

    Слово «целую» Гуль всюду пишет на просторечный лад - "цалую".



    35

    М. С. Цетлина.



    36

    Юрий Павлович Иваск (1907-1986) — поэт, эссеист, родился в Москве, с 1920 г. до 1944 г. жил в Эстонии, затем в Германии, с 1949 г. в США. Г. И. был знаком с ним сначала как с составителем поэтической антологии «На Западе» (1953), затем как с главным редактором журнала «Опыты» (с 1955). Письма Г. И. к Иваску опубликованы: Георгий Иванов. «Шестнадцать писем к Юрию Иваску». Вступит, статья, публ. и комментарий А. Ю. Арьева («Вопросы литературы». М., Ноябрь-Декабрь 2008, № 6, с. 282-308).



    37

    Вячеслав Клавдиевич Завалишин (1915—1995) — критик, писал прозу, стихи, по образованию филолог, закончил филфак ЛГУ в 1939 г., работал у академика А. С. Орлова, во время войны попал к немцам в плен, представитель второй волны русской эмиграции, жил в Германии, затем в США. В 1951—1987 гг. литературный обозреватель «Нового русского слова», постоянно печатался в «Новом журнале», автор предисловия ко второму изданию «Петербургских зим».



    38

    Владимир Васильевич Вейдле (1895-1978) — историк и теоретик искусства, с 1924 г. в эмиграции, с 1925 по 1952 г. работал на кафед истории искусства и западной церкви Богословского института в Париже, участник «Зеленой лампы». Твердый сторонник Ходасевича в его литературной войне с Г. И. в 1928-1934 гг. Наиболее известный труд Вейдле - «Умирание искусства» (1937), изданный по-французски и затем по-русски. В 1952 г. стал руководителем программ Русской службы располагавшегося в Мюнхене «Радио Освобождение» (теперь «Радио Свобода»). Под «спасением России» имеются в виду выступления по радио, предназначенные для слушателей в СССР.



    39

    Эту характеристику Гуль сохранит и в обобщающем очерке поэзии Г. И., напечатанном в виде вступительной статьи к сборнику «1943-1958 Стихи» (Нью-Йорк. 1958, с. 10): «Вообще, и внутренно и литературно-формально, у Георгия Иванова много общего с "гениальным Васькой"». «Чудесные» стихи Г. И. вошли в состав его «Дневника» (март—май 1953), напечатанного в «Новом журнале» (1953, июнь, кн. XXXIII, с. 124-128), — 12 стихотворений.



    40

    Гуль перефразирует финал «Распада атома» (1938): «...это вашего высокоподбородия не кусается».



    41

    Т. е. с С. П. Мельгуновым.



    42

    Первая строфа напечатанного в кн. XXXIII «Нового журнала» (с. 124) «Дневника»: «Насладись, пока не поздно, / Ведь искать недалеко, / Тем, что в мире грациозно, / Грациозно и легко».



    43

    Марк Александрович Алданов, наст, фамилия Ландау (1886— 1957) — прозаик, историк публицист, с 1919 г. в эмиграции, жил во Франции, с 1940 г. в США, с 1947 г. снова во Франции. До войны у Г. И. с ним были самые добрые отношения, вместе они (при участии Адамовича) издали книгу о Леониде Каннегисере (1928). Однако после войны отношения резко обострились: Алданов оказался в числе тех, кто заподозрил Г. И. в коллаборантстве.Переписка обоих писателей по этому поводу опубликована: «Новый журнал» (1996, кн. 203-204, с. 143-150) и исторический сб. «Минувшее» (М.; СПб., 1997, кн. 21, с. 495-500). Кроме того, Г. И. напечатал в «Возрождении» ядовитую рецензию на роман Алданова «Истоки» (1950. № 10, с. 182-188). В данном случае Г. И. сравнивает алдановскую «Десятую симфонию. Азеф: философские сказки» (Париж, 1931) и вышедший в Берлине (1929) роман Гуля «Генерал БО», в 1937 г. переделанный автором в пьесу «Азеф» — для русской сцены в Париже. Под заглавием «Азеф» переработанное издание романа вышло уже после смерти Г. И.



    44

    Мандеж - болтовня.



    45

    В «Новом журнале» рецензии на «Коня Рыжего» не было (до появления рец. Г. И.).



    46

    Никаких параллелей с Алдановым или его сочинениями в опубликованной рецензии Г. И. не содержится.



    47

    «Повесть о смерти» Марка Алданова печаталась в «Новом журнале» с 1952 г. (март, кн. XXVIII) по 1953 г. (июнь, кн. XXXIII). Ее действие завязывается в Киеве задолго до появления самого Бальзака.



    48

    См. примеч. 3



    49

    В «Русском доме» («Maison russe») на Средиземноморском побережье Франции в Жуан-ле-Пене (Juan-les-Pins) Г. И. с Одоевцевой жили сначала ноября 1947 г. по 14 марта 1948 г. Бунин с женой приехали сюда 26 декабря 1947 г. и расположились в соседнем с Ивановыми помещении. См.: А. Ю. Арьев. «Сосновое — Жуан-ле-Пен» (Славянские чтения VI. Даугавпилс, 2008, с. 167-181).



    50

    Первоначально «Конь Рыжий» печатался в «Новом журнале» (1946, кн. XIV; 1947, кн. XV-XVII; 1948, кн. XIX, XX).



    51

    Александр Федорович Керенский (1881-1970) — адвокат, политический деятель, лидер фракции трудовиков в 4-й Государственной думе России, с марта 1917 г. эсер, во Временном правительстве министр юстиции, затем военный и морской министр, с 12 сент. 1917 г. Верховный главнокомандующий, с 1918 г. в эмиграции. Г. И. познакомился с ним в середине 1920-х, сначала как автор выходившей под редакцией Керенского газеты «Дни», затем как с посетителем «воскресений» Мережковского — Гиппиус. Общался Г. И. с ним и позже — в Биаррице, а когда в 1940 г. Керенский уехал в США — переписывался.

    Василий Алексеевич Маклаков (1869-1957) — юрист, член ЦК партии кадетов, депутат II—IV Государственных дум, с августа 1917 г. назначен Временным правительством послом России во Франции (в должность вступить не успел), с 1924 г. председатель Русского эмигрантского комитета при Лиге Наций. Г. И., очевидно, общался с ним как с председателем Центрального комитета по устройству дней русской культуры (с 1927 г.), а затем неоднократно виделся как до войны, так и после нее на различных эмигрантских собраниях (например, Маклаков 2 июля 1954 г. был на вечере Одоевцевой в Русской консерватории Парижа).



    52

    «Жизнь, которая мне снилась» — мемуарная книга Г. И., задуманная, но вряд ли написанная. Никаких следов ее пока не обнаружено, хотя еще в 1951 г. Г. И. писал Берберовой: «Я пишу, вернее записываю "по памяти" свое подлинное отношение к людям и событиям <...>. Не берусь судить — как не знаю, допишу ли — но, по-моему, мне удается сказать самое важное, то чего не удается в стихах, и потому мне "надо" — книгу мою дописать. Впрочем, мало ли что надо. <...> "Жизнь, которая мне снилась" — это предполагаемое название» (Нина Берберова. «Курсив мой». Т. 2. New York, 1982, с. 557). См. также: S. Guagnelli. «Sulla prosa memorialistica di Georgij Ivanov» (Europe Orientalis. XXV, 2006, c. 17-36).



    53

    Dichtung (нем.)- воображение.



    54

    Строчка из стихотворения «Все туман. Бреду в тумане я...» из цикла «Дневник (март — май 1953)».



    55

    Рукопись романа Одоевцевой «Год жизни».



    56

    «Стихи, написанные во время болезни» (Париж. 1952).



    57

    Речь снова идет о романе «Год жизни».



    58

    Le carte d'identitе — во Франции основной документ, удостоверяющий личность.



    59

    Гарвардским университет находится в граничащем с Бостоном городе Кембридж, штат Массачусетс. Штат Вермонт — соседний с Массачусетсом.



    60

    «Великий Муфтий» — так в эмиграции иногда называли Бунина его знакомые. Муфтий — толкователь Корана, юрист-богослов, облеченный правом выносить решении по религиозным и юридическим вопросам. Во французском языке есть устойчивый фразеологический оборот: «Per ordre de mufti» — «По велению муфтия».



    61

    В своей публикации Гуль вместо «Сашки» ставит «А. Ф ». а затем «Керенский», и делает сноски: «У А. Ф. почерк был и неразборчивый и детский»; «У В. А. почерк совершенно неразборчивый, как какие-то иероглифы».



    62

    Характеристика Керенского из стихотворения Зинаиды Гиппиус «Кто он?» (1918, опубл. в 1920): «Пьеро, болтун, порочный школьник...» (указано Н. А. Богомоловым).



    63

    В книге «Я унес Россию» (Т. 2. «Россия во Франции». Нью-Йорк, 1984, с. 50) Гуль пишет: «Помню, на Монпарнасе в литературной компании поэт Георгий Иванов как-то сказал, что через сто лет — Керенский — это тема для большой драмы. Не знаю».



    64

    Постоянно встречающееся в переписке просторечие, используемое для выражения почтительности с ироничным оттенком.



    65

    Имеется в виду «Радио Освобождение», финансировавшееся ЦРУ из США, но административно расположенное в Мюнхене.



    66

    «Афганистан Парижской Префектуры» — «Афганистан» здесь своего рода символ бесконтрольной, никем извне не управляемой административной структуры.



    67

    По мнению Н. А. Богомолова, парафраз песни Матвея Блантера на слова Михаила Исаковского «Где ж вы, где ж вы, очи карие!» (1944), заканчивающейся строчками: «Хороша страна Болгария, / А Россия лучше всех».



    68

    Verboten (нем.) — запрещено.




    69

    «Контрапункт» - сб. стихотворений Одоевцевой (Париж: «Рифма», 1950).



    70

    См. примеч. 52.



    71

    В качестве предисловия к «Коню Рыжему» напечатана часть письма И. А. Бунина к автору.



    72

    То есть, когда Бунины и Ивановы вместе находились в Жуан-ле-Пене.



    73

    Рю Гренель (rue de Grenelle) — на этой улице в Париже находилось посольство СССР. Осенью 1945 г. Бунин принял предложение советского посла во Франции А. Е. Богомолова и имел с ним беседу за завтраком, выразив «большую симпатию», по словам Богомолова, к Советскому Союзу, разгромившему гитлеровцев. 21 июля 1946 г. Бунин присутствовал на собрании в зале Мютюалите, где посол излагал содержание Указа Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня «о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи, а также лиц, утративших советское гражданство, проживающих на территории Франции». По поводу слухов о благостной встрече с Богомоловым Одоевцева пишет (о дне приезда Бунина в «Русский дом» в Жуан-ле-Пене): «— Слыхали, конечно, слыхали, — обращается он к нам с Георгием Ивановым, — травят меня! Со свету сживают! Я, видите ли, большевикам продался. В посольстве советском за Сталина водку пил, икру жрал! А я, как только посол предложил тост за Сталина, сразу поставил рюмку на стол и положил бутерброд. Только успел надкусить его (это уже нечто зощенковское. — Публ.). Не стал я есть их икру и пить их водку. Это все гнусные сплетни, выдумки» (Ирина Одоевцева. «На берегах Сены», М., 1989, с. 241).



    74

    Роман Одоевцевой «Оставь надежду навсегда», уже опубликованный по-французски («Laisse toute esperance», Paris, 1948), по-испански («Abadona toda esperanza», Barcelona, 1949) и по-английски («All Hope Abandon», New York, 1949). Замысел романа принадлежит Г. И., о чем Одоевцева, не называя роман, писала в книге «На берегах Сены» и о чем уже после смерти Г. И. сообщала Гулю 10 марта 1963 г.: «Ведь это он сам хотел написать "Оставь надежду", а потом отдал мне, не справившись» (BLG, Box 10, Folder 242). Тэффи, еще до выхода романа по-русски, отозвалась о нем и о его авторе в письме к Бунину от 11 февр. 1948 г.: «А роман из советской жизни ловко задумано. Молодец» («Переписка Тэффи с И. А. и В. Н. Буниными. 1939-1948». Публ. Ричарда Дэвиса и Эдит Хейбер // «Диаспора II». СПб., 2001, с. 566К



    75

    Этот мотив будет развит через два года в стихотворении «Нет в России дорогих могил, / Может быть, и были - только я забыл...»



    76

    Письмо Гуля с предложением материальной помощи или не сохранилось, или находится в неизвестном нам месте.



    77

    Письмо Гуля с предложением материальной помощи или не сохранилось, или находится в неизвестном нам месте.



    78

    Перед текстом письма рукой Гуля написано: «Сохрани». Эта же приписка на двух следующих письмах Одоевцевой к Гулю, очевидно, пересланных им на дачу жене.



    79

    Скорее всего, это ответ на отсутствующее в BLG письмо Гуля к Одоевцевой, в котором он предлагает напечатать кусок из «Года жизни», не публикуя роман полностью. Из «Года жизни» в «Новом журнале» был напечатан один фрагмент (1953, кн. XXXV, с. 72-112); полностью роман напечатан в «Возрождении» в 1957 г.



    80

    Из стихотворения Осипа Мандельштама «О свободе небывалой...» (1915).



    81

    В дальнейшем в письмах Одоевцевой и Гуля инициалы «Г. В.», всегда обозначающие имя и отчество Иванова, не раскрываются.



    82

    Ольга Андреевна Гуль, рожд. Новохацкая (1898-1976) — жена Гуля с 1926 г. Судя по тому, что в предыдущих письмах Гуля ее имя не встречается, часть его писем или утрачена, или находится в неизвестном нам месте.



    83

    Из стихотворения А. А. Фета «Шепот, робкое дыханье...» (1850).



    84

    Измененная строчка из стихотворения А. А. Блока «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо...» (1901). У Блока: «Но страшно мне: изменишь облик Ты».



    85

    Город Керенск Керенского уезда Пензенской губернии, где провел детские годы Роман Гуль. Основанный в 1636 г., Керенск в 1936 г. переименован (из-за сходства с фамилией А. Ф. Керенского) в Вадинск, а его статус был понижен до села.



    86

    Упоминаются книги Романа Гуля «Скиф» (1931), «Генерал Бо» (1924), «Тухачевский, красный маршал» (1932). «Скиф» упоминается неточно заглавие в множественном числе: «...читала и "Скифов"..». «БО» — аббревиатура («боевая организация» эсеров).



    87

    Задуманная Г. И. книга «Жизнь, которая мне снилась». См. примеч. 52.



    88

    Рецензия Г. И. на «Коня Рыжего» опубликована в «Новом журнале»: 1953, сентябрь, кн. XXXIV, с. 304-306.



    89

    Имеются в виду мемуары Г. И. «Жизнь, которая мне снилась».



    90

    На письме рукой Гуля несколько приписок жене: «Сохрани»;«Одоевцева прислала тебе ко дню Ангела свою книжку стихов <«Контрапункт». - Публ.>. Привезу»; «Она глупо пишет, я писал о Ел. Льв <Хапгуд - Публ.> и тебе, а не о себе <имеется в виду посылка для Ивановых - Публ.>».



    91

    Очевидно, роман «Histoire d'Anges» («История ангелов»). См. письмо 42.



    92

    Из стихотворения Г. И. «Душа черства. И с каждым днем черствей...» («Розы», 1931): «...я больше не имею власти / Соединить в создании одном / Прекрасного разрозненные части».



    93

    Рукопись рецензии Г. И. на «Коня Рыжего».



    94

    Фраза взята в кавычки, видимо, как принадлежащая М. Ю. Лермонтову, хотя может встретиться и в каком-либо ином тексте. В поэме Лермонтова «Измаил-Бей» (1832) герой убивает соперника со словами: «Свидетель Бог: не я тому виной».



    95

    Стихотворение Одоевцевой «Как неподвижна в зеркале луна...». См. письмо 16.



    96

    «Баллада об извозчике» из первого сборника Одоевцевой «Двор чудес» (Пг., 1922).



    97

    Имеется в виду составленная Юрием Иваском антология русской зарубежной поэзии «На Западе» (Нью-Йорк, 1953). В антологию включено 88 поэтов, в том числе Г. И. и Одоевцева.



    98

    Иван Венедиктович Елагин, наст, фамилия Матвеев (1918-1987) — поэт, сын дальневосточного футуриста Венедикта Марта (Матвеева), в 1941 г. вместе с женой, поэтом Ольгой Анстей, оказался в оккупированном Киеве, служил в РОА (армии Власова), в 1945 г. перебрался в Мюнхен, в 1950 г. переехал в США. Очевидно, Г. И. реагирует на какое-то не сохранившееся в BLG письмо Гуля к Одоевцевой или к Г. И.



    99

    В статье «Поэзия и поэты» («Возрождение». 1950, № 10, с. 179-182) Г. И. отметил «несомненный талант» Елагина среди новых эмигрантских поэтов второй волны, но назвал его при этом «ярко выраженным человеком советской формации».



    100

    Письмо Г. И. к Гулю от 6 авг. 1953 г. в BLG отсутствует. «Рецезия» - очевидно, на «Коня Рыжего» (см. письмо 10). О какой «статье» идет речь, неясно.



    101

    Речь идет о договоре с Издательством им. Чехова на роман Одоевцевой «Оставь надежду навсегда».



    102

    Цитата из «Стихов, сочиненных ночью во время бессонницы» А. С. Пушкина (1830). Используется, когда нужно сказать о постоянных будничных заботах.



    103

    См. письмо 10.



    104

    Речь идет о возможном продолжении уже опубликованной автобиографической книги Гуля «Конь Рыжий».



    105

    Источник цитаты не установлен. Поэтому неясно, неграмотное написание слова «комфорт» — на совести Одоевцевой или же входит в состав цитаты.



    106

    Строчка из имеющей разные варианты («Я под горку шла, / Пирожок нашла...», «Баба шла, шла, шла...» и т. п.) русской народной песни. Обычно цитируемая строчка записывается как «Утомилась, утомилася, утомилась я».



    107

    Очевидно, предложенное Гулем в несохранившемся письме заглавие предназначенного для публикации отрывка из «Года жизни». В «Новом журнале» (1953, декабрь, кн. XXXV, с. 72) оставлено заглавие «Год жизни» — с редакционным примечанием, что это «отрывок из нового романа И. В. Одоевцевой». Однако именно «повестью» этот роман назван в первом письме Г. И. к Гулю.



    108

    О каком «случае» с Н. Н. Евреиновым идет речь, установить не удалось. Наверное, что-то связанное с его кончиной 7 сент. 1953 г. в Париже и похоронами на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.



    109

    Одоевцева пугает название чеховской «сцены в одном действии» «Свадьба» (1889) с гоголевской «Женитьбой», У Чехова реплика вложена в уста акушерки Змеюкиной: «Возле вас я задыхаюсь... Дайте мне атмосферы!».



    110

    Татьяна Георгиевна Терентьевна (1908-1986) — редактор Издательства им. Чехова. Ей посвящен цикл Г. И. из четырех стихотворений, напечатанный в кн. I «Опытов» («Все представляю в блаженном тумане я..», «На один восхитительный миг...», «Ветер с Невы. Леденеющий март...», «А еще недавно было все, что надо...»; в сб. «1943 — 1958 Стихи» посвящение относится только к последнему стихотворению).



    111

    Слегка измененная цитата из стихотворения Пушкина «Поэт» (1827): «Душа поэта встрепенется, / Как пробудившийся орел».



    112

    Элизабет (среди русских — Елизавета Львовна) Рейнольдс Хапгуд (Hapgood, 1894-1974), переводчица, приятельница К. С. Станиславского, из старинного английского рода Хьюстонов, американская знакомая Гуля, постоянно помогала русским эмигрантам (в частности, содействовала переезду Гуля с женой в США), регулярно отправляла Ивановым посылки с вещами. В какой момент ее имя появилось в переписке, неясно — очевидно, в одном из несохранившихся предшествующих писем Гуля. См. об Элизабет Хапгуд в книге Гуля «Я унес Россию» (Т. III: «Россия в Америке»).



    113

    Имеется в виду манера публикации стихов в редактируемом С. П. Мельгуновым журнале «Возрождение». Они подвёрстывались к пустующему концу полосы (страницы) того или иного прозаического текста.



    114

    Приписываемая кн. Г. А. Потемкину реплика на первое представление комедии Дениса Фонвизина «Недоросль» (1782): «Умри, Денис, лучше не напишешь».



    115

    Пересказ соображений Юрия Иваска из его напечатанной в «Опытах» (1953, кн. I, с. 194-199) рецензии на сборники стихов парижского издательства «Рифма», в том числе на «Контрапункт» и «Стихи, написанные во время болезни» (издан журналом «Возрождение») Одоевцевой: «Удачнее кого бы то ни было, она продолжает сюжетную поэзию Гумилева, которому посвятила замечательную балладу. Но подражания нет. Есть — именно — продолжение» (с. 196).



    116

    Литературный фонд помощи русским писателям и ученым в Нью-Йорке создан в 1918 г., в 1950-е гг. его председателем был М. Е. Вейнбаум.



    117

    Валериан Федорович Дряхлов (1898-1981) — поэт, до революции жил в Поволжье, с 1920-х — в Париже, печатался в «Числах». В 1952 г. Г. И. рекомендовал его Иваску: «Прочтите его стихи хотя бы в том же "Орионе". Я их ценю больше многих, несмотря на формальные недостатки» («Вопросы литературы». Ноябрь-Декабрь 2008, с. 287). Иваск включил стихи Дряхлова в антологию «На Западе». Однако в «Новом журнале» стихи Дряхлова не появлялись.



    118

    Городок Монморанси входил в департамент Сена и Уаза, а не в департамент Сена.



    119

    Бытует мнение, что французы сплошь приверженцы и продолжатели рационалистического метода философии Декарта, с его тезисом о самодостаточности сознания: «Cogito, ergo sum» («Мыслю, следовательно существую»).



    120

    Стихи Одоевцевой регулярно стали появляться на страницах «Нового журнала» с 1954 г. (март, кн. XXXVI, с. 131-133), где напечатаны: «На заре вернулась с бала...», «Неправда, неправда, что прошлое мило...» и «Дни лучезарней и короче...»



    121

    Из стихотворения Одоевцевой «...Началось... И теперь опять...». Напечатано в «Новом журнале» через полтора года (1955, март, кн. XL, с. 96, с учтенной правкой и посвящением В. Н. Ильину), позднее присоединено в качестве завершающего к уже изданному в 1952 г. циклу «Стихи, написанные во время болезни» (без посвящения и с датировкой 1950 г.). В этой же кн. «Нового журнала» напечатано стихотворение Одоевцевой «— За верность, за безумье тост!..» Адамович дважды написал Одоевцевой об этих двух стихотворениях. 6 мая 1955 г.: «...Чиннов прислал мне о них восторженный отзыв. А я считаю, что в нашем окружении или экс-окружении, есть два человека, смыслящих в самих стихах, а не в поэтических чувствах вокруг — Чиннов и Гингер». И 11 июня 1955 г.: «Ваши стихи в НЖ я, наконец, прочел. Очень хорошо, и очень "Вы" два Ваших облика в двух совершенно разных стихотворениях. Иваску больше нравится первое, а я, со склонностью к лиризму, предпочитаю второе» («Минувшее». Кн. 21. М; СПб., 1997, с. 409-411. Публ. О. А. Коростелева).



    122

    Л. Н. Толстой принципиально не писал сразу набело, многократно перерабатывая свои тексты.



    123

    Софья Андреевна Толстая, рожд. Берс (1844-1919) — жена Толстого с 1862 г., переписчица и часто издательница сочинений мужа. Писала стихотворения в прозе, рассказы для детей, автобиографические повести, записки «Моя жизнь» и др. Многое опубликовано только посмертно, в том числе ее «Дневники» и «Письма к A. Н. Толстому».



    124

    Имеется в виду стихотворение Одоевцевой «О жизни» что прошла давно...», заканчивающееся строчками: «Дочку нашу, / Цветок-Наташу, / Подарим мы / Снегам зимы» (опубликовано в «Новом журнале», 1955, км. XLI с. 99-100).



    125

    Речь идет о романе Одоевцевой «Оставь надежду навсегда», опубликованном в Издательстве им. Чехом в следующем, 1954 году.



    126

    «Спа сибо!»



    127

    В XXXV кн. «Нового Журнала» (1953, декабрь, с. 113-122) напечатаны поэмы Клюева «Заозерье» и «Плач о Есенине» (не полностью).



    128

    Дом Книги — книжный магазин и издательство в Париже, по адресу: 9, rue de l'Eperon. Открыт в 1929 г., просуществовал до 1991 г.



    129

    «Мы ленивы и нелюбопытны», — написал Пушкин в «Путешествии в Арзрум во время похода 1829 года».



    130

    Нина Николаевна Берберова (1901-1993) — поэт, прозаик, мемуарист, с 1922 г. в эмиграции, гражданская жена В. Ф. Ходасевича, затем Н. В. Макеева — до 1947 г. В 1950 г. уехала из Франции в США, где ее встречал Гуль. В книге воспоминаний «Курсив мой» дала яркий, но тенденциозный портрет Г. И. Критически относясь к личности Г. И., Берберова несомненно ценила его стихи. Г. И. был знаком с Берберовой с 1921 г., года ее переезда из Ростова-на-Дону в Петроград. На членском билете Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов, выданном Берберовой в 1921 г., рядом с подписью председателя Союза Н. Гумилева стоит подпись секретаря союза Г. Иванова. Гуль в «Я унес Россию» отзывается о Берберовой скептически из-за ее пронемецких настроений в годы войны.



    131

    Стихотворение на эпиграф поставлено.



    132

    Не опубликованные в «Новом журнале» части романа «Год жизни».



    133

    Рукопись романа «Год жизни».



    134

    Письмо к М. М. Карповичу с предложением напечатать в «Новом журнале» переведенную Г. И. и опубликованную отдельным изданием в 1923 г. поэму Кольриджа «Кристабель» (см.: «Новый журнал», 1996, кн. 203-204, с. 188-191). Самюэль Тэйлор Кольридж (Coleridge; 1772-1834) — английский поэт. Его незаконченная поэма «Кристабель», написанная в 1798- 1799 гг. и опубликованная только в 1816 г., оказала влияние на Байрона, Вальтера Скотта и развитие английской романтической поэзии в целом.



    135

    В письмо к Карповичу вложен перевод заключительных строф «Кристабели»». Перевод «Кристабели» повлиял, по признанию Одоевцевой, на всю ее литературную судьбу. Прочитав его в 1920 г. в рукописи, еще до публикации, она, под впечатлением от прочитанного, написала «Поэму Луны» (в первом ее сборнике «Двор Чудес» напечатана под заглавием «Луна»). По рекомендации М. Горького «Лунная поэма» была опубликована в петроградском сборнике «Дом искусств» (1921, № 2) и стала первой публикацией Одоевцевой. Память о переводе «Кристабели» диктует Одоевцевой через четверть века заключительную сцену романа «Год жизни» — современную вариацию последней сцены поэмы.



    136

    «Новый журнал» (1953, кн. XXXIV, с. 5) открывается стихотворением Бунина «Каир». К моменту, когда журнал попал к Г. И., Бунин умер — 8 ноября 1953 г. в Париже. Даты под стихотворением «1912-1953» свидетельствуют о том, что автор печатает переработанный вариант раннего текста, оказавшегося для читателей «посмертным». «Сходство» «Каира» с переводом Г. И. довольно расплывчатое. Разве что последняя строчка «Каира» — «Но на что все это мне — вопрос» — «символически» напоминает: взявшись, подобно Бунину, за публикацию давнего опуса, не лучше ли было бы заняться вопросом более кардинальным — о смысле жизни, а не о смысле пышных древних забав, которыми очаровали себя как Бунин, так и переводчик «Кристабели».



    137

    Г. И. в очередной раз беспокоится о гонораре за роман Одоевцевой «Оставь надежду навсегда».








    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх