• 152. Роман Гуль - Георгию Иванову. 18 января 1958. Нью-Йорк.
  • 153. Георгий Иванов - Роману Гулю. 1 февраля 1958. Йер.
  • 154. Георгий Иванов - Роману Гулю. 1 марта 1958. Йер.
  • 155. Роман Гуль - Георгию Иванову. 8 марта 1958. Нью-Йорк.
  • 156. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 16 марта 1958. Йер.
  • 157. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 25 марта 1958. Нью-Йорк.
  • 158. Георгий Иванов - Роману Гулю. <Около 26 марта 1958>. Йер.
  • 159. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 26 марта 1958. Йер.
  • 160. Роман Гуль - Георгию Иванову. 30 марта 1958. Нью-Йорк.
  • 161. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 2 апреля 1958. Йер.
  • 162. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой и Георгию Иванову. 12 апреля 1958. Нью-Йорк.
  • 163. Георгий Иванов - Роману Гулю. Середина апреля 1958>. Йер.
  • 164. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 18 апреля 1958. Йер.
  • 165. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой и Георгию Иванову. 21 апреля 1958. Нью-Йорк.
  • 166. Георгий Иванов - Роману Гулю.<Конец апреля 1958>. Йер.
  • 167. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 28 апреля 1958. Йер.
  • 168. Роман Гуль - Георгию Иванову. 3 мая 1958. Нью-Йорк.
  • 169. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 11 мая 1958. Йер.
  • 170. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 14 мая 1958. Йер.
  • 171. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 28 мая 1958. Йер.
  • 172. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 14 июня 1958. Йер.
  • 173. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 19 июня 1958. Нью-Йорк.
  • 174. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 23 июня 1958. Йер.
  • 175. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой и Георгию Иванову. 29 июня 1958. Нью-Йорк.
  • 176. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 12 августа 1958. Йер.
  • 177. Ирина Одоевцева - М. М. Карповичу. 15 сентября 1958. Йер.
  • 178. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 17 сентября 1958. Йер.
  • 179. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 29 сентября 1958. Нью-Йорк.
  • 180. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 6 октября 1958. Ганьи.
  • 181. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 5 ноября 1958. Нью-Йорк.
  • 182. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 11 ноября 1958. Ганьи.
  • 1958

    152. Роман Гуль - Георгию Иванову. 18 января 1958. Нью-Йорк.

    18 января 1958


    Мой драгоценный коллега,

    Получил Ваше письмо. Устыдился. Более или менее. Но не на 100%. Ибо дело наше с Вами нескорое. Скоро только кошки... (любят друг друга, не показывайте это политическому автору). Умоляю Вас об этом. Типография дала смету — глупую, дорогую. Надо было торговаться. Наконец дали — 600, стр. 115 (каждое стихо на отдельной стр., хорошая бумага и пр.). Думаю, что это приемлемо. Перешлю это на днях М. М., чтоб получить его о-кэй. И тогда можно будет сдать. Ни о каких моих статьях как предисле[1039] не может быть и речи. Это все удорожает смету. И совершенно ни к чему. Я лучше бабахну новую статью. Вот это будет — да! Хотите? Не хотите? Ну, как хотите...

    Далее. Если Вы о Смоленском рецензию не пришлете — то это будет свинство. Напишите, пришлете ли? Если нет — то на­пишем здесь. Не затягивайте. Книга все ж достойная.[1040] Так что гражданин начальник, не разводите политику, а пишите. Тем более, Вам, оказывается, можно пить красное вино. Да если бы мне было можно пить красное вино — да я бы человеком был, а так — «не человече, а г...» (это из моего последнего экзистенциального — тоже — стихотворения, ради Бога не воспользуйтесь, оно еще не опубликовано нигде). Кстати, об экзистенциальности. Вашей. Видали, как Померанцев (мыслитель и большой мыслитель!) слизнул у меня эту Вашу гениальную характеристику [1041] и не поперхнулся и не поморщился. Боже, великий Боже, до чего мы дошли, до чего пали горестно и низко... ай-ай-ай...

    Когда стихи пришлете? О деньгах на днях дадим рескрипт кн<ижному> маг<азину> в Париже.[1042] Но не знаю, войдет ли «В Вагоне».[1043] Буду стараться, рад стараться, но на все воля Божья...

    Полагаю, что Вы и политический автор уже получили моего «Скифа в Европе» и рвете друг у друга из рук — и разорвали вдребезги эту небывалую книгу. Не знаю, оцените ли замысел (слияния двух прекрасных лиц Бак<унина> и Ник<олая> I [1044] — в смердящую харю Хрущева) и оцените ли фактуру словес (которую можно сравнить разве что с Вашими стихами, да и то вряд ли), не знаю, как разрешит этот вопрос мыслитель Померанцев... совершенно не знаю... Почему-то вспомнилось, по какой-то ассоциации — неведомой — «дурак учитель Препотянский» — (кажется из Лескова?).[1045] Я, разумеется, уверен, что Вы не удержитесь после чтения «Скифа» и напишете в «Р<усскую> м<ысль>» открытое письмо под названием «Не могу молчать». Вот посмотрю, как это все выйдет. Может быть, это письмо даже мне и не понравится? Хотя нет, я уверен, что оно будет прекрасно — как небо, звезды и стихи...

    Жму лапу, как льву, и цалую лапки политического автора

    <Роман Гуль>


    153. Георгий Иванов - Роману Гулю. 1 февраля 1958. Йер.

    8 февраля 1958

    Beau-Sejour

    Нуeres

    Var


    Дорогой Роман Борисович,

    Опять от Вас ни гу гу. «Берусь за перо» поистине через силу, т. к. опять навалилось изнеможение — руку трудно поднять, не то что эпистолярно обращаться к столь блистательному коллеге. «Скифа» наконец (четыре дня тому назад) получили. Не порвали на куски, но очень пререкались за первенство чтения. Поочередно уступали друг другу. После я отобрал прочитанное дважды пол<итическим> автором и перечел спокойно основательно сам. Очень досадно, что живу в дыре, где нет русской библиотеки и нельзя сличить старого «Скифа» с модернизованным. Насколько помню, основа осталась та же, сомневаюсь — был ли или <не> был таким же конец (лучшее самое в нем — про Николая I, про то, как тройка мчала Бакунина, и страницы до этого. Этак с «Ночь была непроницаема».[1047] Было или нет — написано обворожительно, без лести*). Есть еще впечатление (м. 6., воображаемое?), что по всей книге, по всей ее толще остался весь блеск генеральских форм и звон их шпор. Вы там и тут прошлись коротки<ми,> иногда небрежными фразами и словами, и от этого (если это было сделано) блеск и звон неуловимо смягчился. Если желаете, выпишу такие места. Но возможно, что пишу чепуху, возникшую в галлюционной от склероза башке.** Тогда pardon. Сказать о «Скифе» могу, собственно, еще много. Основное чувство после прочтения: почему так мало, почему 200, а не 400 страниц.*** И, если не кретины, читатели (забыли за четверть века о старом «Скифе») должны рвать друг у друга книгу (как мы рвали). Только где они и кто они, эти читатели? Вот бы российскому нынешнему читателю дать такую штуку — построили бы Вы на нем дом или хоть купили бы. Как хвастался Леонид Андреев, показывая свои сокровища — «самый большой зеркальный шкап в мире» и таковую же пятиспальную кровать из гигантской медвежьей шкуре - хвастался, поясняя - это на сбор с «Анатемы».[1048]

    Перехожу к щекотливому и неприятному делу. Прошу понять мои чувства. Я, верьте не верьте (надеюсь, все-таки должны верить), начиная с возникновения нашей — эпистолярной — дружбы — очень полюбил и привязался к Вам. Немалую роль играет в укреплении этих чувств вера и не столько то, что Вы меня «прославили», но особенно, как это делалось. То, что Вы (это в сторону) не можете найти места для хотя бы сокращенной Вашей статьи в виде предисловия, мне очень грустно и больно. Так как и о самой книге что-то ничего не слышу и что ж торговаться о поросенке в мешке, то скажу только сейчас конкретно: статья «не помещается?» А на что эти отдельные страницы, когда можно сжать. Конечно, набор, но нельзя ли потеснить на счет качества бумаги или даже выбросить (по моему отбору) десяток-другой стихов, из наиболее завалящих. Подумайте, сериозно, на случай если издание будет-таки решено. Прошу. Это говорю «в сторону», т. к. щекотливо-неприятное вот в чем. Итак, я Вас очень полюбил, очень ценю и Вашу дружбу и Вас самих. И вот проблема. Известный Вам Яновский написал политическому автору письмо, от которого нас обоих стошнило, и до сих пор тошнит. И в этом письме есть нечто, существенно касающееся и Вас лично, и наших с Вами отношений. Первое движение было бросить его, порвав, в мусорный ящик и кончить на этом деле. Но, рассудив, я думаю (согласны ли Вы, решите сами), что, пожалуй, хотя и неприятно по с детства вдолбленным правилам самогигиены — ознакомить Вас с этим документом. Не посылаю пока — решите, повторяю, сами. Сужу так. Вы вот, по-видимому, откровенны с этим типом, несомненно покровительствуете ему литературно. Одним словом, доверяете с той душевной щедростью, с которой Вы от Бога произошли на свет, и вот за Вашей спиной... По крайней мере, Вы будете знать, что за человеку Вы дружески пожимаете руку Вашей великодушно-державной лапой.

    Конечно, если знакомить Вас с этим письмом, то знакомить конфиденциально. Ему же прямо отвечу сам, как он этого заслуживает и прекращу знакомство. Ну, судите сами. Устал и с трудом дописываю. От имени пол<итического> автора кланяюсь и поздравляю со «Скифом».

    Г. И.

    И я тоже. И. О.

    Письмо обращено ко мне - и, ради Бога, чтобы о нем никто, кроме Вас и О. А., не знал.


    * Читать «лести». И я того же безлестного мнения. И. О.

    ** Вздор - никакого склероза. Все нервы и неврастения. Ну, и кокетство, конечно.

    *** Правильно - хочется еще.  [1049]


    Добавление [1050]
    I

    Смоленский будет у Вас на Бродвее через две недели (надо перелизать и подчистить набросанное давно вчерне). Так что не беспокойте здря больного старичка, как говорил Гончаров, когда племянник клянчил денежки. [1051] Т. е. не пишите, что нужно срочно через неделю, когда хвост книжки ведь когда еще пойдет набираться.

    Теперь, что это Вы элегантно намекали о моем возможном «не могу молчать». В «Р<усской> Мысли» это не по адресу: в этом Органе я не сотрудничаю, и не «могу молчать» помещено там дважды только о Бурове по 75 000 фр<анков> за фельетон prix-fixe.* И если Ваш намек относится к рецен<зии> на «Скифа», то очень охотно посильно восхищусь элегант<ным> стилем в соответственно элегантном месте — могу у Вас или, если желаете, в «Опытах». А то после Бурова в «Р. М.» не особенно удобно. Если же почему-либо Вам нужна рецензия в «Русской Мысли» — то готов для Вас постараться и послужить и в этой дыре (Ваше дело, хотя этот вариант мне очень не по душе). Но не могу иначе, как чтобы «дорогой Сергей Акимович» [1052]прислал бы мне об этом любезную просьбу, иначе чин не позволяет.


    II

    Ваше письмо к «дорогому Сергею Акимовичу» только что (утренняя почта) прочли, и оба чуть не лопнули от смеха. И как ловко напечатано — обыкновенно я разорву бандероли — просмотрю знакомых покойников — и отложу в сторонку. А Ваше «Письмо в редакцию»[1053] так и лезет в глаза само собой.

    Ох, ох — дал же Бог перо человеку! А я ценитель такого рода письма — сам к нему расположен — да ходу нет, — вот, напр<имер>, Ваш почтенный орган — всего моего Струве безобразно охолостил. Ну, теперь буду ждать реакцию несчастного Померанца.[1054] Боюсь, что он уйдет, оскорбившись, из газеты, а если начнет отвечать, то только сумеет расписаться в получении оплеухи.[1055] Я искренно его жалею. Он


    — Добрый малый, хоть и пень.
    Не хочешь ли покушать, брат, мякины,

    как где-то в великом каком-то романе сказано.[1056] Ужо извещу Вас о реакции Померанца, если таковая будет. Не может не быть у бедолаги.

    Целую Вас еще раз. Не жадничайте на марку в 15 центов и ответьте сразу.


    * Врет. Писала я, а он только подписывал, не читая, и только загреб гонорар.[1057]

    * Prix-fixe (фр.) — твердая цена.


    154. Георгий Иванов - Роману Гулю. 1 марта 1958. Йер.

    1-го марта 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Три недели назад от Вас пришел адрес лица, которое вышлет нам гонорар, а на другой день <объявилось> это же лицо. Гонорар от него пришел. И это все, что я получил от Вас за мои нежные письма и в ответ на мои недоуменные вопросы. Прежде, в добрые старые времена, когда Вы замолкали, достаточно было Вам <нрзб.> дополнительную открытку, и с «сожалениями и извинениями» отвечали в Вашем великолепном стиле. Теперь Вы, друг мой Ницше, плюете на меня вполне откровенно. Не задаю «вопросов», они и так давно заданы и перезаданы в моих прошлых письмах — если Вы ими не подтерлись, то, прошу, перечтите и попытайтесь ответить. А то, ей-Богу, нехорошо получается. Я, кстати, поругался за Вас с знаменитым мыслителем Померанцевым, и нажил себе, конечно, лютого врага — продиктовав политическому автору соответств<ующий> ответ негодяю Яновскому.

    Я сяду и перепишу в сутки рецензию о Смоленском, когда получу от Вас приличествующий нашей дружбе ответ. Мне тошно действовать в безвоздушном пространстве.

    Ну, прочел Адамовича о Вас [1058] — конечно, маститое имя, но оставляет (сильно) желать лучшего. Вот Зинаида имела выражение «интересное об интересном». Так на мой взгляд получилось обратное: «неинтересное об интересном». Вам, конечно, виднее. Но вот, будьте ангелом, пришлите мне, как только будет набор, его, т. е. Адамовича статейку обо мне. Я имею право просить Вас об этом. Он, собственноручно отсылая свою статью Вам — писал мне: «У меня нет копирки, чтобы прислать тебе копию — попроси твоего друга и почитателя Гуля прислать тебе корректуру».[1059]На это распоряжение-просьбу я не обратил внимания, но теперь после «Скифа» опомнился и настойчиво прошу Вас это сделать поскорее, чтобы оценить, что он там навалял. Если Вы желаете могу разыскать это письмо и прислать Вам, чтобы доказать, что я не фантазирую. Можете и у него самого справиться. Но я очень сериозно прошу, чтобы я мог прочесть его сочинение до окончательной печати. Вам, заметьте, когда Вы писали обо мне, я таких претензий и не думал предъявлять — знал носом, с кем имею дело. Но что же еще. Голова болит. Скучища. Бобок. «Бобок», кстати, название того, что я теперь пишу, не считаясь, «что об этом подумают», как писал в свое время «Атом». Если не помру, прочтете. Кстати, покойники одолевают даже во сне: в одном нашем BeauSejour чуть ли не каждый день похороны. Да, Глеб Струве прислал мне «от редактора» «Лебединый стан» Цветаевой. [1060] Что сие значит после всего? Я даже умилился. Стихи, увы, неважнец.[1061]

    Обнимаю Вас. Когда очень скучно, любуюсь цифрами сметы на мою книгу и гордо озираюсь — ай да Иванов.[1062]

    PS. От души: то, что Вы мне ничего не пишете, просто — пардон! — свинство


    155. Роман Гуль - Георгию Иванову. 8 марта 1958. Нью-Йорк.

    8 марта 1958


    Итак, мой драгоценный коллега, в который раз мы возобновляем с Вами нашу неразрывную дружбу на расстоянии 30.000 лье под водой.[1063] Чудно! Возобновляем. И сразу же переходим к очередным делам, имеющимся на нашей повестке дня. Во-первых, я конечно ждал, что на первой странице «Русс<кой> мыс<ли>» (именно на первой, а не на второй) появится Ваша восторженная статья о «Скифе в Европе» с моим портретом и что Вы озаглавите эту статью «Не могу молчать». Ничего этого не произошло. Почему? Неизвестно. Оказывается, Вы «смогли» промолчать и вместо этого пишете мне, что появилась статья Адамовича, которую Вы не одобряете. Ну, что же, пеняйте на себя, только на себя... Вы могли бы превознести меня, прославить и мной стать бессмертным...[1064] Это нечастый случай. Но Вы его упустили... Ну, ладно. С чего же мы начнем нашу повестку дня? Вы упрекаете меня, что я не ответил на Ваши вопросы, которые были в большом количестве. Попробую.

    Первый вопрос. Вы обещали рецензию на Смоленского. И до сих пор не прислали. Если Вы ее не пришлете СТРЕМИТЕЛЬНО, то — простите, дорогой коллега, но мы вынуждены будем увидеть в Ваших дорогих действиях поэтический злоумысел — затянуть отзыв в Н. Ж. так, чтобы он более-менее не появился вовсе. Мы понимаем такую пуан де вю,* но не одобряем, совершенно не одобряем. И ежели стремительности Вы не проявите, то ничего не поделаешь, придется уже к июньскому номеру написать самим. Книга все же достойна «быть отозванной». Итак, маэстро, что Вы думаете по этому поводу и признаете ли себя виновным по 58 статье уголовного кодекса:[1065] — злоумышленное молчание?

    Это один вопрос. Отвечайте!

    Второй вопрос. О Вашей книге. Деньги на нее получатся на днях. И мы сможем приступить к ее набору. Но предварительно надо выяснить некоторые весьма важные обстоятельства. В своем письме, предпоследнем, Вы пишете текстуально следующее: — «то, что Вы не можете найти места для хотя бы сокращенной Вашей статьи в виде предисловия, мне очень грустно и больно... (я жалею Вас, мой друг! Р. Г.)... а на что эти отдельные страницы, когда можно сжать... или даже выбросить (по моему отбору) десяток-другой стихов из наиболее завалящих». Во-первых, я считаю, что у Георгия Иванова нет и не может быть завалящих стихов! Иначе я бы о нем не написал статьи, которая прославила и его и меня (см. письмо в редакцию профессора Апельсинова![1066]Р. Г.), и положила начало критической литературе об Иванове (вослед за ним спешат толпой — и Струве вечно благородный, [1067]и Марков, и Георгий Адамович, не говорю уже об апельсинах и прочем). Итак, напишите мне без всяких жеманств, пишите как солдат солдату: — считаете ли Вы нужным помещение статьи или это Вы «хотите мне сделать удовольствие». Уверяю Вас, драгоценный коллега, что при всем моем восхищении Вашей музой, я не дурак и вовсе не хочу лезть с своей статьей (пусть и прекрасной, как все выходящее из-под моего пера!). Если Вы напишете, что можно и без статьи — пусть без статьи. Если напишете — со статьей — я ее сокращу, устранив всякие там кодексы, и прочее — и дадим петитом. Но вот вопрос — чей же давать портрет? Мой или Ваш? Это дело серьезное, и над сим подумайте в одну из неспаных ночей. А, кстати, серьезно — хотите дать портрет (свой, конечно, свой, не мой же, Господи ты Боже мой! я на это не рассчитываю! На такую Вашу широту!).

    Следующий вопрос вот какой: стало быть, Вы не оч<ень> были бы огорчены, если бы особой расстановки меж стихами (каждое на отдельной стр.) не было бы сделано. Это, конечно, облегчит набор очень. Я полагаю, что дело все-таки в стихах, а не в количестве страниц. Тем более, что у Вас есть стихи (много) недлинные и все будет оч<ень>, по-моему, хорошо. Далее, как Вы хотите — дать изд-во «Нов. журнала»? Я не знаю, как по уставу нашей корпорации, можем ли мы это делать? Кажется, можем. Если бы не могли, можно дать знаменитое изд-во «Мост» [1068] (благо есть даже марка). Тираж — 500 (больше не нужно по нашим грустным временам), так и по смете типографии. Не писал я Вам обо всем этом, ибо было не время, — деньги на издание получатся только после 10 марта. Вот и пишу. На все вопросы ответьте ясно, четко, чтоб не разбирать в лупу, а так, как Суворов — раз и два. Но вот самый главный вопрос. Юрасов создал (не он один, а группа новых) какое-то изд-во в Германии при обществе с весьма странным названием «ЦОПЭ» [1069] (расшифровывается, кажется, так, но впрочем не уверен — Цопайте Олухи Побольше Эквивалентов!) и сказал мне, что они бы издали Ваш сборник стихов. Я спросил, а гонорар Вы платите? Да, говорит. Можем долларов 200 уплатить. Я подумал, если бы это был не миф, а факт, то за изданную книгу стихов приятнее получить 200 долларов, чем решительно ничего (наоборот, надо доставать на издание деньги). Я ему сказал, выясните молниеносно, а я напишу Иванову, может быть, он предпочтет ЦОПЭ (я не уверен в правильности расшифровки названия) «Новому журналу»? Я не очень уверен в твердости и крепости этого предприятия, вот в чем дело. Тут дело верное — книжка будет. А там? Черт его знает. Но говорит, что дадут гонорар — опять же это важно. Что Вы обо всем этом думаете? Но тут надо отвечать абсолютно молниеносно: за что Вы, за цопэ или не за цопэ? Издадут там (в Мюнхене), конечно, хуже, тут мы присмотрим и будет в порядке. Там как попало, наверное. Но там к Вам ближе. Не знаю, напишите мне Ваше мнение по сему вопросу быстро и безотлагательно. В частности, отступление, думал я, что, м. б., политический автор напишет «Не могу молчать» или «Не могу замолчать!» — но «Втуне она прочитала Бакунина»... ах, ах, ах... какой ужас...

    Теперь совершенно новая тема — о любви, о нашей любви и о писателе Яновском. Что это такое — я никак не пойму. Но по­нимаю подкладку этой темы — прямо «с каблука»! Очень прошу Вас, пришлите мне оригинальное это письмо, я буду от него в восторге (пусть оно будет жить у меня — я прочту его снова и снова!). Серьезно говоря, я понимаю только подоплеку гадости, но самое гадость не понимаю и ума не приложу, что сей Кафка мог выдумать? Должен сказать, Яновского я видел в своей жизни всего раза четыре (может быть пять, максимум). Я его не люблю и не ценю. Он меня — тоже, наверное. В Париже я его никогда не видал, но знал, что где-то в литературной подворотне существует, живет его такая «покавка».[1070] Книг его не читал (так же, как Померанцев мои). Первый раз увидел в Нью Иорке, но так как они были тогда советскими патриотами, то к Н. Ж. — они не приближались. Наконец, в первый раз увидел Яновского на инициативном собрании писателей по созданию «Пен Клуб ин Эхайл»[1071] (я был приглашен от русских, и там же оказался Яновский). Яновский хотел возглавить «русских». Но был элегантно отстранен. У меня было маленькое инициативное собрание, после которого в правление Пен Клуба ин Экзайл вошли Берберова и я. Яновский, обидевшись, совсем не вошел в организацию. Лицо, и знающее его хорошо, сказало мне: «этого он Вам никогда не простит». А мне насрать, ответил я по-французски. Это было «первое свидание».[1072] Второе было у Гринберга на чтении Яновским своей какой-то вещи — «покавки». Прочел. Тоска чудовищная. Блевать хочется. Причем сначала было вступление, что вот, мол, «Чеховское изд-во» дошло до того, что издает Мордовцева,[1073] а Яновского так и не издало. Скончал чтец. Все молчат. Гринберг обращается ко мне — Р. Б., может быть, Вы начнете прения? Я начал «прения», сказав «два слова». Сначала о том, что Яновский пугает меня, а мне не страшно (извинился за банальность утверждения).[1074] А потом сказал, что, прослушав Василия Семеновича, мне захотелось прочесть хотя бы две странички Мордовцева. И все. Некоторое смятение. И прилегли стада. [1075] Ульянов подходит ко мне во время бутербродов и говорит: «Ну, Р. Б., Вы мужественный человек». В ответе «ораторам» Яновский обрушился на меня с каскадом шпилек и презрения, указав, что я дошел... «до Мордовцева» и пр. Опять сказали, что он Вам этого не простит. Я опять ответил по-французски. Это была, стало быть, вторая иль третья (уж спутал) встреча. Наконец — четвертая (и самая драматическая). Яновский послал М. М. свою эту сраную повесть. Я прочел первые десять стр. и сказал, что я б ее не печатал ни при какой погоде — сказал, что это просто бездарно, под молодого Эренбурга, но без его таланта и пр. Яновск<ий> насел на М. М., и М. М. по доброте сказал мне, что он все-таки напечатает. Но я «умыл руки». И даже не читал первой части в корректуре. Знаю, что М. М. некоторые «детородные члены» выправил. Но драма пришла позднее - М. М. уехал на шесть месяцев в Европу и вторая часть повести попала в мои лапы. Уже набранная. Я прочел ее, и увидел всякое множество детородных членов, долженствующих довести до сердечного припадка целомудренного читателя, вся кие триппера и пр. авангардную литературу. Я написал М. М., что надо многое выправить, так пускать нельзя. А Яновск<ому> позвонил и говорю, что так и так, трефы козыри, повесть в таком виде пустить нельзя. Он на стену. А я, как Черчиль в палате общин, тихим голосом говорю, что пустить не могу, а если он упирается, то пусть ждет М. М., мы ее отложим. М. М. написал мне, что он действительно забыл выправить. И вот Яновский приходит ко мне на цензуру. А я, как некий цензор Никитенко,[1076]сижу с карандашом в руках (с красным!) и говорю: — вот, мол, молодой человек, сии места никуда не годятся. Я ему всерьез, по дружбе, сказал, что все эти триппера и детородные члены — все это летошный снег, сказал, что понимаю, на что он ставит — на скандал, на то, чтобы Вера Александровна и ее муж [1077] умерли бы от разрыва сердца, прочтя это, но что это скучно до невероятности и этот «авангард» никому не нужен. Сказал ему и о Эренбурге. Сказал ему и о том, что подмывается у него девочка (проститутка) совершенно неправильно, что изобличает плохое знание предмета Яновским и что если кто-нибудь и умрет от разрыва сердца, то, напротив, знатоки вопроса, как напр. Юрий Павлович Анненков, его засмеют и пр. и пр. Он принял все это очень мирно. Все было выправлено, как я предложил.[1078] И расстались мы, но твой портрет я на груди своей храню...[1079] Но возненавидел он меня, вероятно, невероятно. Отвечаю на это по-французски. О повести его выражался очень откровенно. Ему это передали конечно. Он собирал какие-то подписи под письмом, что его, мол, сожгли в «Чех<овском> изд<ательстве>» — я отказался подписаться, сказав, что, если бы сожгли, я считал бы это совершенно правильным, но, к сожалению, я не верю, что сожгли... Вот вся история знакомства с моим современником... [1080] Больше не встречаюсь... да и негде встречаться... Как-то на собрании у Гринберга, впрочем, видел мельком.

    Постскриптум к этой повести — он взял и Вам написал какую-то гадость — обо мне и о Вас. Он псих самый настоящий и если не может меня укусить прямо, то пробует укусить через бумагу. Вот и все. Для меня он просто психопатическое или вернее психостеническое говно. Ни о Вас, ни о И. В. я с ним не сказал слова. Да вообще все встречи описаны выше и ни о чем, кроме «делов», я с ним и не говорил и говорить не мог. Но я был бы очень порадован, если бы Вы прислали мне оригинальную версию его психопатического вранья — его письма. Пришлите, пожалуйста. В копилке литературных раритетов — это будет экспонатом. В ордюры** не бросайте, пришлите, «дабы мерзость каждого была явлена»...[1081] Вы пишете «конфиденциально», ну, конечно, а как же иначе... Верьте мне, я стар, я сед, мои седины...[1082] на какого-то Яновского обращать внимания я просто не в состоянии... Иначе ведь я должен бы был зарыдать оттого, что «меня не читал Померанцев», а я, напротив, счастлив за мировую общественную, философскую, научную и литературную мысль, что за ней следит Померанцев. Она, наверное, — мысль-то эта — счастлива и польщена до небес... И Бог с ними с обоими. «Нам не жалко, но мы удивляемся...» [1083].

    Ну, вот на все Ваши «вопросы» ответил. И должен ждать Вашего самого скорого реагажа насчет Вашей же книги стихов. И насчет Смоленского. Статью Адамовича Вам прислать, конечно, не могу. Это было бы нехорошо, не бонтонно, а мы все-таки

    «Хоть сто мозолей — трех веков не скроешь!».[1084]

    В частности, чудное стихо Марины. Не помню, где оно было и напечатано в Париже, но помню, читал. «Леб<единый> стан» и я получил (без надписи), буду о нем писать.[1085] Многое из него было известно, но все же рыжий мерзавец молодец, что издал, это он хорошо сделал.

    Ну, кончаю, ауфвидерзеен!

    Написал Вам чрезвычайно много, и без гонорара без всякого, хоть плачь.

    Итак, жду Ваших реляций.

    Цалую ручки Ирины Владимировны.

    Крепко жму Вашу «львиную».

    Искренне Ваш

    <Роман Гуль>

    * Point de vue (фр.) — точка зрения, взгляд.

    ** Ordure (фр.) — здесь — помойка.


    156. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 16 марта 1958. Йер.

    16-го марта 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Жорж уже 10 дней, как в госпитале. При Вашей творческой фантазии можете себе представить, что это для него значит — и для меня.

    Поэтому, извините, без лирики, по пунктам и сухо — но постараюсь — исчерпывающе.

    1)   Берберова уже прислала письмо с предложением издать стихи в Мюнхене,[1086] но я этого письма до Вашего Ж<оржу> не показывала. Там была фраза «в "Нов. журнале" по-видимому ничего не вышло», что, конечно, разволновало бы его. К тому же, без Ваших пояснений все казалось неясным. Деньги, конечно, в связи с Ж<оржа> болезней <так — Публ.> нужны до чертиков, т<ак> ч<то> 200 долларами кидаться нельзя.

    Ж<орж> страшно хотел все-таки в «Нов. журнале», но не в ЦОПЭ, и вчера еще никак не мог решиться. Я только что вернулась из госпиталя — он просит написать, что, к сожалению — если только эти 200 долларов действительно получатся... Он очень огорчен. Но благоразумие берет верх. Я его не уговаривала, но т. к. ему теперь надо будет съездить в Париж на консультацию, то я одобряю его решение, хотя и мне хотелось, чтобы его стихи были изданы Вами. Но что поделаешь?

    2)   Насчет Шестова — нигде в печати он Ж<оржа> не называл никогда экзистансиалистом <так — Публ.>, но говорят, что в письме к Мамченке [1087] и в частных разговорах, как будто... Можно верить или нет — по желанию. Правда только, что Шестов очень любил Жоржа и его стихи. Ни за что больше не ручаюсь.

    3)     Посылаю Вам письмо — документ человеческой низости — без комментариев. Но от Вас на оное комментариев хотелось бы. Кстати, известно ли Вам, что З. Н. Гиппиус прозвала Яновского «завитая вошь»? И еще кстати, никогда Ж<орж> не называл его «великодержавным писателем», а как-то сказал ему, что он бы в России научился писать не на своем жаргоне — «я как безумный бился в корчах» [1088] — и при своем темпераменте мог бы стать бойким писателем, печатаемым в разных журналах. И уже некстати — я, конечно, эту самую «Челюсть» [1089] не читала, а так ловко скомплеменила по статье о ней Адамовича [1090]— такая уж я умная, чего Вы до сих пор еще не заметили, к сожалению.

    Дальше — пожалуйста, оттиски статьи Адамовича для Жоржа с десяток, когда будет печататься Нов. Журнал. Ж<орж> до сих пор жалеет, что не попросил Вас сделать оттисков Вашей ницшевской статьи.

    Будьте добры, пришлите корректуру статьи Адамовича, как видите, это по просьбе автора — иначе бы Ж<орж> и просить не стал — <не> корректно.


    «...Я ведь переписывал сам, одним пальцем, у меня нет такой бумаги (carbon?*) и я раз с ней писал и так все выпачкал, что при­шлось бросить. Попросите Гуля прислать корректуру, он ведь Ваш друг и почитатель. Но изменять ничего не надо будет, я уверен: нет ни одного кислого слова...».[1091]


    Еще дальше — посылаю Вам свое стихо, по желанию опять же Жоржа. Ему очень хочется, чтобы оно появилось вместе <с> «В вагоне».[1092] Ему кажется, что Вы должны его оценить. Ему оно чрезвычайно нравится.

    Теперь о статье о Смоленском. Как видите, он сейчас физически не в состоянии привести в порядок черновика. Между нами, стихи не таковы, чтобы ими было приятно восхититься, а в порядке дружбы следует. Статья будет готова через номер Нов. Жур. Если хотите, объявите, что из-за болезни Георгия Иванова он не успел ее прислать. Если же есть кому написать, то Жорж обижен не будет.

    Будьте другом, ответьте откровенно и искренно о ЦОПЭ. Сколько и когда они могут заплатить? Берберова сообщает, что у них есть типография и деньги. Гак ли это? Жорж еще раз напоминает, что Вашу статью считает лучшей и наиболее глубокой о себе, дорогой Ницше.

    Пожалуйста, не томите ожиданием ответа больного на больничной койке. И так в бесплатном госпитале, сами понимаете, а тут еще волнения об издании. Пришлите скорее этакое письмецо-бодрячек.

    Шлю Вам самый сердечный привет, т. е. 0<льге> А<ндреевне> и Вам. Жорж тоже просит кланяться.

    Ваша И. О.

    Жорж просит заменить в рукописи этим стихо стихо с эпиграфом Мандельштама: «А черемуха услышит».[1093] И еще просит не забыть поставить посвящение Т. Г. Терентьевой на стихо о Тургеневе — «А еще недавно было все, что надо».[1094] И благодарит за хлопоты. Отвечайте поскорее, пожалуйста.


    * Papier carbone (фр.) — копировальная бумага.


    157. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 25 марта 1958. Нью-Йорк.

    25 марта 1958


    Дорогая Ирина Владимировна,

    Пытаюсь ответить стремительно. Хоть и трудно сейчас — кручусь со всякими делами. Первое. Очень опечален, что Г. В. в госпитале, но если он собирается в Париж на консультацию, думаю, что положение его несерьезное и он скоро поправится. Дай Бог! Передайте ему мои самые львиные пожелания.

    По пунктам: 1. Стихо Ваше прекрасно. Но, увы, книга уже отпечатана и у переплетчика. Пойдет в следующей. Кстати, отметьте, что слово — стихо — введено мной в русскую литературу,[1095]а не Померанцевым и не Яновским. Это страшенно важно. 2. Я несколько раз говорил с Юрасовым (я его вижу ежедневно) о возможности издать книгу Г. В. — Все ясно, ясно, как туман... Берберова не имеет отношения к изд-ву. Главный махер это Юрасов (здесь), но дела-то решаются там, в Мюнхене, там есть какая-то «рабочая группа»,[1096] она и решает. Юрасов говорит, что ему ответили, что стихов у них вообще в изд<атель>ском плане нет. Но он ответил, якобы, что стихи Г. В. важно издать. И ждет ответа. Но я вижу, что все это — тень на плетень и прочее. Вы должны сами написать в Мюнхен и все выяснить. Вот адрес кому писать: <...>[1097]

    Лебедев [1098] — старый эмигрант, журналист, кажется, из Риги. Пусть он Вам спешно ответит. Ибо тут все готово, и типографщик мне уже несколько раз звонил, спрашивая, набирать? Я говорю, нет, ждите приказа. А они даже уже начали было. Но я приостановил. Выясним все. И я, и М. М. хотим только одного, чтобы вышли последние стихи Г. В. И точка. Больше у нас никаких интересов нет. У меня же — знаю — будет всякая морока с типографией (ведь кто-то должен все это вести). И при моей загруженности, это будет еще лишний груз (пусть небольшой, но будет). Но — на это жертвенно идем. И тут — стало быть — успокойте Г. В. — дело все конченное и решенное. Если с ЦОПЭ ничего не выйдет р тут напечатаем. Но я сам запросил и Юрасова (когда он мне сказал, что Г. В. может получить гонорар в 200 дол.), и написал Вам, ибо понимаю, что 200 дол,, увы, на полу не валяются. Но боюсь, что все это окажется «липой», «туфтой», и прочим. Выяснить должны Вы у Лебедева. Рукопись я тогда передам, когда Вы получите 200 дол. Так что я стараюсь, увы, для Вас с Г. В., что в нашем мире безобразном [1099] никак не котируется, но я никак не смущаюсь. Сказал же Померанцев со слов Крымова, что я «обязательный и услужливый человек». Пусть так и будет. Итак, выясняйте стремительно, чтобы мне не быть под нажимом типографщика. Кстати, имейте в виду, что деньги, которыми будет оплачена типография, не идут ни через руки М. М., ни через мои, а идут непосредственно в типографию — в три срока. Пишу потому, что не думайте, что Вы их можете «тоже получить». Это совершенно аусгешлоссен.* Совершенно. Так что при общей калькуляции учтите это. Деньги можно только цапнуть в ЦОПЭ Вам. Итак, я жду Вашего сигнала — «приступайте к набору!». И в тот же день — начнется набор... Вот. Все выяснено. 4. Насчет Шестова я и знал, что наврано. Ну, да Бог с ним. На том свете может Шестов ему по морде дать. А я на этом — прощаю. 5. Документ человеческой низости [1100] — великолепен. Это ниже всякой ватерлинии. Какая сволочь. Но и дурак (все уши наружи). Но Вы хороши с Г. В. Это что же, Вы подумали, что я читаю Ваши письма «документу человеческой низости»? Мон Дье! За кого же Вы меня-то принимаете? У меня все-таки больше вкуса. С этим типом я не встречаюсь, а когда (у Гринберга) встречал, то мне сразу же из комнаты хотелось выйти в уборную... до того психофизически противен. ... «белая вошь... завитая вошь, а в морду хошь?»... Нет уж, от чего-чего, а от вши избавьте меня — не общаюсь... 6. Оттисков Адам<овича> сделать нельзя, ибо книга уже отпечатана, увы! Моей статьи у меня есть несколько, если хотите, пришлю штуки три. Кстати, Адам<ович> в своей статье — пошел по моей — как по руслу — так я почувствовал.[1101] 7. О рецензии на Смоленского — надо дать обязательно в след. книге. Если напишете — пишите Вы, или Жорж, если нет — не говорите, что напишете...

    Итак, все ЦОПЭ зависит от Вас теперь — пишите Лебедеву и спрашивайте. Если же тут ч<то>-н<ибудь> будет узнано мной от Юрасова, я Вам тут же напишу, но по нюху моему — что-то там не так это крепко (относительно стихов Г В., Юрасов-то хочет, но «рабочая группа».., в ней вся заковыка — выясняйте...).

    Итак, кончаю, поздно, спать надо, завтра на работу ехать — это Вам не розы и не мимозы, а Нью Иорк, поглощающий Вас.

    Цалую ручки Ваши

    Р. Г.

    Жоржу жмите крепко руку и возвращайте его скорей домой. И издадим книгу. И прогремим на барабане...[1102]

    * Ausgeschlossen(нем.) — исключено.


    158. Георгий Иванов - Роману Гулю. <Около 26 марта 1958>. Йер.


    <Около 26 марта 1958>


    Дорогой Роман Борисович,

    Я пролежал 12 дней в госпитале[1103], где меня всячески мучили, и сейчас я совсем разбит. Поэтому отвечаю на Ваше письмо по необходимым пунктам без всякой лирики и игры пера. Уж Вы извините великодушно на этот раз Вагнера.

    1) Конечно , я предпочитаю издание Ваше, гадательному Цопе. Лишняя сотня экземпляров, отпечата<нных> в мою пользу Вами, «та же Валюта», во-первых, во-вторых, предпочитаю во всех отношениях Вашу заботу о книге и марку «Нового Журнала», «Моста» марки я решительно не хочу. Если (что меня очень удивляет) по каким-то условиям Вы, издавая меня, не можете украс<ить> издание маркой изд. «Нов<ого> Журнала», то поставьте издательство «Гиперборей», [1104] на что я имею право: внес в свое время 100 царских рублей в фонд этого издательства, и оно никогда не было формально ликвидировано. Но, конечно, очень рассчитываю на марку «Нового Журнала», что более чем естественно: Карпович достал деньги, а я как-никак долголетний сотрудник, 3/4 стихов из книги там же и опубликовавший.

    2) Прошу заменить в наборе стихотворение (забыл его первые строки), то, которому предпослан эпиграф Мандельштама «А черемуха услышит и на дне морском простит» прилагаемым «Так, занимаясь пустяками»[1105]. Прошу корректуру, по возможности в гранках, а не в верстке, чтобы порядок стихотворений можно было бы изменить кое-где, если же это никак нельзя, то пусть наберут «содержание» и книги того же автора. «Содержания» не было мною послано. Следовательно, Вы лично, или Ваша секретарша должна его по рукописи составить. Очень прошу книгу, в отличие от американских замашек, не обрезать. Можно просто не обрезать, как делали в России и всюду, или сделать, как в «Опытах», <с> этакими легко разрываемыми дырочками по краям книги. Будьте ангелом, пришлите мне возможные (т. е. доступные по Вашим денежным возможностям) образцы бумаги и для текста и для обложки. Ради Бога, никаких рисованных обложек, никаких черточек под фамилией и т.п. Мне хотелось бы белую очень или просто белую обложку. «Стихотворения» ярко красным, остальное черным. Очень хотел бы просто белую обложку поплотнее. Бумагу, для текста, хотел бы суховатую (пожалуйста, образцы на выбор). Через океан само собой трудно об этом объясняться — рассчитываю на Ваш вкус и дружескую помощь. Тип бумаги для текста мне очень хотелось бы вроде той, которую Вы употребляете с адресом Roman Goul и т. д., слегка желтоватую и с жилками. Это идеальная бумага для книги стихов. Судя по Вашей бумаге для писем и цвету штампа, у Вас хорошее чувство бумаги и цвета. Присмотрите же Вашим, талантливым и в этом, глазом, дорогой Нитце! Мне это, представьте, очень душевно важно.

    3) Прилагаю письмо Адамовича — прошу срочно прислать мне корректуру его статьи, как убедитесь из этого письма, с его письменного разрешения[1106]. Не забудьте, пожалуйста. Также заранее прошу не отказать в любезности — сделать мне с этой его статьи, когда книга «Нов<ого> Ж<урнала»> будет печататься, десяток оттисков. По <у Г.И. - «До». - Публ.> сей день жалею, что не попросил Вас сделать это с гениальной статьей моего прославителя Нитце. Пожалуйста, отметьте это, чтобы не забыть впопыхах печатания №№. «Опыты» так сделали со статьей Маркова, и это очень приятно, на случай иметь.

    4) Который раз должен Вам <сказать>, друг мой Ницше, что я, настаивая на Вашей статье, делаю удовольствие МНЕ, а не Вам. Снисходя к моему болезненному состоянию, примите это к сведению, не требуя дополнительно клятв. Кое-что я хотел бы, чтобы из этой гениальной статьи удалить, напр<имер>, знаменитое убийство. Там есть и опечатки. Пассаж с Леконт де Лилем можно также удалить[1107]. Я все это отмечу по стр<аницам> статьи и Вам дополнительно пришлю, когда немножко очухаюсь. Что ж, что статья будет петитом — это даже может быть красиво в издании. Этаким подобием елизаветинского шрифта (есть этакие изящные курсивы или их подобия). Цитаты из меня, естественно, тоже можно выбросить — ведь целые стихи будут в тексте. Если нужно по смыслу, то оставьте где захотите одну строчку.

    5) Конечно, ерунда, если будет по 2 стихо на странице. Гораздо приятнее, если будет хорошая внешность – бумага обложка, приличный шрифт. Портрет пришлю. Для этого надо сняться – через несколько дней – сейчас лежу в кровати, без права двигаться.

    6) Прилагаю стихо политического автора. Если есть возможность, очень уважите, вставив его в ближайшую книжку «Н<ового> Ж<урнала»> рядом с «В вагоне»[1108] — оно очень парное Оцените его. Я очень им пленен. Парочкой будет очень красиво. Сократите для этой цели какого-то-нибудь из Ваших графоманов.

    7) Шестов что-то болтал (и, кажется, писал Мамченке) обо мне в связи с Киркергартом[1109]. В печати ничего подобного за подписью его не появлялось. Так что это не аргумент в устах Апельсинцева. И Ваша вселенская смазь ему сохраняет полную действительность.

    Не имею физической возможности привести в порядок заметку о Смоленском. Как хотите. Либо отложите мою заметку до будущей книжки, либо дайте написать кому угодно. Прошу простить — я не хотел Вас подводить. Писать о Смоленском должен был по его просьбе. Книга (между нами) не такой важнец. Стихи, с которых он начинал при царе Горохе, то же самое. Только посвежей, что последние. От реторики [1110] тошнит. Я, конечно, пишу, чтобы сделать ему удовольствие, иначе.

    7) [1111] От Берберовой пришло письмо с предложением издаться, с упомин<анием?> ZOPE, Юрасова. «Возможно, что Роман Гуль Вам уже написал» об этом. «Я знаю, — прибавляет она, — что Вы посылали рукопись в Нов. Журнал, но как будто там ничего не вышло по их вине». Я ей отвечу, когда смогу — что благодарю и пр. Но что «Новый Журнал» меня издает.

    8) Прилагаю «без комментариев» письмо Яновского и с большим интересом жду Ваших комментариев на сей человеческий документ[1112].

    Обнимаю Вас, ответьте сразу «бедному больному старичку»[1113].

    Ж.


    159. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 26 марта 1958. Йер.


    26 марта 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Это письмо, добавление к первому — ответ Н. Н. Берберовой совершенно разочаровал Жоржа, улита едет... И вообще.

    Так что полным ходом обратно к Вам. Ведь на Мюнхен Ж<орж> хотел, скрепя сердце, согласиться только из-за 200 долларов, но и они журавль в небе и неизвестно, не растащат ли наполовину и совершенно неизвестно, когда получатся.

    Я очень рада такому обороту дела и с самого начала советовала предоставить Ницше издавать Вагнера, но деньги, деньги, деньги и немедленно на бочку! — против такого аргумента не поспоришь в нашем положении.

    Берберова пишет, что дело не горит, думаю, между нами, что оно может и прогореть. Тогда, как Ницше. Опять же, и статья и портрет и внешность, за которой Ницше присмотрит талантливым глазом. Значит, по рукам.

    На-би-рай-те. И шлите корректуру!

    Посылаю Вам письмо, писанное Жоржем своей хладеющей рукой, сейчас же по возвращению из госпиталя.[1114] Из него Вам станет ясно, что он тогда решил презреть золото и серебро — в Вашу честь и, только написав письмо, спохватился и засомневался. Но сейчас и сомнений нет. Не осталось их.

    Н. Н. Берберова пишет, что «от этого» Вам «никакой обиды не будет», да, но Жоржу была бы большая — т<ак> ч<то> все устраивается к лучшему, хоть в этом.

    Жорж все еще лежит и улучшения пока никакого. Я так устала, что просто не понимаю, как еще дышу. И чем это все кончится? Конечно, смертью, но до смерти?

    Нет ли каких сплетен и слухов для развлечения Жоржа? И напишите мне, пожалуйста, что бы Вы предприняли для спасения Жоржа — на моем месте.

    Я только схожу с ума от бессилия ему помочь — этого, конечно, мало.

    По-со-ве-туй-те.

    Желаю Вам и О<льге> А<ндреевне> всяческих благополучий.

    И. Одоевцева.


    160. Роман Гуль - Георгию Иванову. 30 марта 1958. Нью-Йорк.

    30 марта 1958


    Итак, «бедный больной старик», вот Вам ответ от резвого юноши. Ответ стремителен и прям. Во-первых, весь инцидент с Цапайте Олухи Побольше Эквивалентов — исперчен. Я звонил Юрасову, его не застал, звонил Берберовой и сказал ей, что от Вас пришло письмо, Вы издаетесь в Н. Ж. И типографии уже отдан приказ — на-би-рать! Перед набором (сегодня) я все же заеду к типографщику (я с ним оч<ень> хорош) и поговорю о всяких мелочах, чтобы не было потом никаких осложнений. Для набора им надо знать, как они будут ставить стихи (на одной ли странице, или нет). Я хочу сделать так, чтобы там, где на одной надо — должно быть на одной, но там, где стихи короткие (восьмистишия, напр.), можно ставить и два стиха на одной. Одним словом, предоставьте мне, я в пределах возможного, сделаю все как для себя. Я типографское дело люблю, знаю, и у меня не очень плохой вкус. В частности, технически я преобразовал Н. Ж. (помните, прежние номера были совершенно американские, как кирпичи, без всякой тщательности к виду книги, к ее лицу). Страдаю (и М. М. тоже), что нам закон изуродовал обложку Добужинского, заставив на обложке дать и английское название (без этого нельзя рассылать по удешевленному тарифу, увы!). Но, в частности, мне обложка Добужинского — не оч<ень> по душе. Это все-таки летошный снег, эти ампиры нам сегодня не к лицу. Я бы сделал — проще, суше, современней. Но — со вкусом.

    Теперь о делах. Стихо присланное я вставлю на место. Но Вы когда-то писали, что надо дать еще последний из Н. Ж. и одно из «Опытов»? Укажите точно, какие (из посл<еднего> Н. Ж. и из послед<них> «Опытов»?[1115] Дайте для точности заглавия, заглавные строчки).

    Далее. Я забыл Вам написать о самом главном. Если б я не был такой дурак, то и о ЦОПЭ нечего было бы разговаривать. Ведь мы Вам не только пришлем 100 экз. Вашего сборника. Ведь мы же не с коммерческими целями издаем Вас. Весь тираж — 500 экз. — это Ваша собственность будет, а не наша. Все, что мы тут будем продавать, это — Вам, а не нам. Ведь вот как вопрос стоит. Так что 200 дол. (а м. б., 100) цопелкиных все равно к Вам придут. Ведь купят же тут, ну, пусть скажем 50 человек (примерно по 3 дол.) — вот Вам 150 дол. А некоторые будут давать и больше (богатые). Так что теперь я, сообразив все это, понял, что Цапайте Олухи — это было просто наваждение какое-то... Берб<еровой> я сказал сейчас по телефону, что инцидент исперчен, на что она ответила, «ах, как я рада за Иванова, как это хорошо, это просто прекрасно...». Отойди от зла и сотворишь благо. Но надо прощать всех, мой дорогой друг, надо любить всех (даже если у Вас болят зубы, как у В. В. Розанова), Бог с ними, некоторые ведь не могут удержаться хоть от к<акой>-н<ибудь> «интрижки поперек»... Так устроены.

    Далее. Я очень тронут Вашими заботами о книге. Оказывается, Вы это любите, оказывается, Вам вовсе не наплевать как и кто напечатает, оказывается, Вы хотите и бумагу — такую-то, и шрифт — такой-то и вообще — любите это. Ну, слава Богу, что Вы хоть это любите и не хотите сжевать это, как «вчерашний пирожок».[1116] Прекрасно. Образцы бумаги и обложки я Вам пришлю. Надо будет, конечно, учитывать, что обложка в две краски, портрет и все пр. это будет удорожать, но я думаю, что я сговорюсь с Раузеном, ибо мы хороши и Н. Ж. их часто поддерживает. Размер я дал, как книжка Смоленского,[1117] это будет неплохо.

    Должен еще, кстати, сказать, что Ваше письмо пришло в самую пору. Раузен мне звонил позавчера и спросил, как с Ивановым? Я ответил — подождите. Он мне отвечает, имейте в виду, что мы сейчас будем страшно завалены (скоро) и если не сейчас, то книжку придется отложить вглубь лета. Видите, все вышло хорошо. И думаю, что все и будет хорошо.

    Жалею, что статьи Адамовича не могу Вам послать, ибо у меня ничего нет на руках, да и ни к чему, ибо книжка уже отпечатана и у переплетчика. Так что скоро получите книжку. Но грустно, что Вы раньше не написали об оттисках. М. б., в типографии остались к<акие>-н<ибудь> листы, но не думаю. Свою статью я в былые времена сделал себе (10 оттисков), кое-кому посылал. У меня еще есть, если хотите» я пришлю Вам несколько.

    Если Вы о Смоленском все-таки напишете, то напишите к июньской книге. Но условие такое — мы должны получить в течение апреля. Это крайний срок. Я Вам дам совет — попросите политического автора, он пишет оч<ень> быстро, а Вы царственно просмотрите, кое-что вонзите, чтоб был виден Ваш почерк — и дадите. Я, например, уверен, что о «Коне Рыжем» писал политический автор. Я сразу сказал жене — это «в четыре руки», но основные руки — ручки политического автора. Вуаля, какой я духовидец Сведенборг.[1118]

    О стихо полит, автора я уже писал. Стихом этим и я пленен до крайности. Но, увы, — пустим в июне. М. б., Ир. Вл. даст и еще ч<то>-н<ибудь> к июню.

    Теперь моя задача — гнать Вашу книгу. Постараюсь это сделать. Корректуру Вам пришлю, конечно, в гранках во всяком случае. В верстке будет много труднее, ибо тут все рассчитано на скорость. И это будет вряд ли выполнимо. Но не бойтесь, если Вы прочтете гранки, все будет прекраственно.

    Статью свою я уже сократил (до Вашего письма) и, представьте, выбросил именно те места, о кот<орых> Вы пишете — уб<рать>-уб<рать>, и про Руже де Лиля (и Ходасевича), а не про Леконта де Лилля, как Вы пишете, мой друг. Статью я дам набрать петитом-курсивом (эдаким италиком, маленьким, как иногда посвящения к стихам у нас делаются (не всегда)), она займет мало места и будет красиво в смысле техническом. Статью в гранках тоже, конечно, Вам пришлю. Опечаток там я не заметил; м. б., Вы заметите их. Теперь скажу Вам совершенно чистосердечно и искренно — все-таки моя статья о Вас — лучшая — из всех, которые я о Вас знаю: Зинаида, Марков, Адамович. Она как-то удалась — «вглубь», в сущность дела. И Марков пошел все-таки за ней (хоть и с своими бранделясами, без которых он, увы, не может), и Адамович, на мой взгляд, пошел тоже по ее руслу — хоть, конечно, написал по-своему. Но вот и Вы увидите, что Ницше, Фридрих, был все-таки не фунт изюму и был хоть чудовищно ленив (и писал поэтому оч<ень> мало, он больше любил жизнь, флору и фауну), но когда садился, то это было довольно дельно. Шестов — Апельсинцев — Мамченко — это я уже все забыл... все это говно, дорогой Вагнер, и не дай Бог этим жить... Пусть Апельсинцев живет. Поэму низости Яновского я прочел с истинным наслаждением, как человеческий документ, как потаенный документ, но, Боже мой, как же он неумен, как он Вас обоих «подкупает» (но глупо, ибо сразу же видно, что хочет обмануть: Вы напишите, а я Вас обману, дурак он психопатологический). Я уж писал Ир. Вл., что просто поражен, как Вы могли подумать, что я что-то читаю этой дубине и мерзавцу. Да я его не вижу и видеть не могу. Но я понял все-таки, «где собака зарыта», — он общается с Ниной — отсюда и идет вся сентенция о невозможности моей статьи в Вашем сборнике, отсюда и «чтение писем иногда». Вот моя догадка. Хотя как-то на днях, звоня мне по делу, Нина и сказала, что даже она перестала общаться с ним — ибо «это невыносимо» — (но, стало быть, общалась? стало быть!). У нас, как у следователя, ни один Раскольников не вывернется... Ну, вот, кончаю. Хочу, чтоб Вы были здоровы, благополучны. Хочу скорей пустить Вашу книжку в оборот и чтоб Вы что [1119]


    161. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 2 апреля 1958. Йер.

    2-го апреля 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Ваш бодрячек был встречен нами с обоюдным удовлетворением и даже энтузиазмом. А «что крику было», как заявлял какой-то Отелло после удушения Дездемоны.

    Но теперь все отлично — тишь и благодать, а о Берберихе и вспоминать не будем. Ее «интрижка поперек» испортила мне много крови — замечанием вскользь: «в Нов. Журнале ничего не вышло, по их вине». Сказать это Жоржу я не решилась и чувствовала себя премерзко — ведь Жорж в это время лежал в госпитале.

    Вашему вкусу он вполне доверяет и опыту тоже. У меня все-таки мелькнула маленькая мысль — хорошо бы на примерно 50 экземплярах поставить № и тем самым без лишних затрат, а просто вложив в них страничку с написанным Жоржем — от руки — стихо,* превратить обыкновенную книгу в библиофильски-люксовую, что благотворно отзовется на ее цене. И конечно, Вы сто <раз> правы — Ваше издание, не говоря уже о всем прочем, принесет долларов не меньше, чем Цапай.[1120] Тут, между прочим, не могу не обратить Вашего внимания на высокую незаинтересованность Жоржа, отрекшегося от предполагаемых благ Цапай, не зная еще, что Вы совмещаете идеально любовь с приданым.

    Дальше по пунктам — о Смоленском пусть лучше кто другой — если можно. Этот самый гусь распустил о нас сплетню, что мы собираемся... в Москву, Москву, Москву [1121] и поручили хлопотать о столь щекотливом дельце Апельсинцева — через Эренбурга, который с Апельсинцевым даже и не знаком. Правда, весь этот вздор родился из пьяного спора Смоленского с Апельсинцевым, в чем последний нам и покаялся. Когда Ясперсов, Шестовых, Бердяевых [1122] ему не хватило в его философско-идеологических доказательствах, он, как утопающий, схватился за соломинку — «Они (т. е. мы) разделяют мои взгляды!», откуда и вся последующая постройка. Смоленский, успев протрезвиться, побежал в «Русск<ую> мысль» с сенсационным известием — «Едут! Едут все трое! В Москву!». Правда, Водов не так наивен, чтобы поверить, но все же, в особенности с болезнью Жоржа, эта история его сильно взволновала и обозлила.[1123] Я по дружбе, потому что Вы, духовидец Сведенборг, правильно поняли, что этим займусь я, собиралась даже покривить сердцем, «польсти, польсти Луиза!» [1124] — ведь все-таки хоть стиха — множественное от стихо, так, если не ошибаюсь? — и не стоят восторгов, я помню, что «ни один человек не достоин похвал, каждый человек достоин жалости» [1125] — особенно поэт. Вот я и собиралась, пожалев, похвалить, и даже пышно. Но сейчас что-то не хочется. И даже очень.

    Теперь о Вашей статье, т. е. о Вас. Вам-то кажется — «я по ушам узнал его тотчас»,[1126] а я в ней показала только кончик ушка. Остальное — Жорж, саморучно.[1127] Зато ответ Рыжему Мерзавцу писала я — без всякого участия, кроме одобрения, со стороны Жоржа. И была мне наградой Ваша похвала. Кстати, раз уж на откровенность — статья о Мандельштаме тоже писалась в две руки. И — держитесь, сэр, — в стихах Жоржа не мало моего куде мэн'а* — многие из них тоже писаны в две руки. Вернее, пишутся Жоржем и даются мне для заканчивания. Но это — гробовая тайна, которую я доверяю Вам, как признанья знак.

    Дальше — о Яновском. Я Вам не сообщила еще о моем ответе ему — оцените. Начав с благодарности за лекарство, вместо рецепта, я обещала «попросить Гуля заплатить Вам за него и за пересылку из гонорара за мои стихи в следующем № Нов. Жур.». Конечно, платить не надо, покройте хвостом. И дальше объяснила, что Вы наш общий с Жоржем друг и посвящение Вам от сердечной дружбы, а не от подхалимажа, что он, наверно, забыл, какие мы и что, по-моему, Адамович его расхвалил за «Челюсть» и даже навлек на себя «упреки читателей», поставив имя Яновского рядом с Сириным.[1128] Пожелав ему всего хорошего и не передав привета от Жоржа, я поставила точку на нашей переписке.

    Думаю, что он нас теперь ругает, но я предпочитаю быть в хорошей компании в ругани, чем превозноситься с Берберовой.

    О дальнейшем напишет уже Жорж, когда хоть немного поправится. Сейчас он, увы, еще очень слаб. Но об этом не стоит.

    Посылаю Вам еще одно стихо, навеянное, но Вы и сами поймете, что, зачем и почему.

    Желаю Вам и Ольге Андреевне веселой Пасхи и вообще всяческого веселья и приятности.

    Ваша И. О.

    * Ваше, Ваше и никто на «стихо» покуситься не смеет.


    <Приписка рукой Г. И.:>

    Обнимаю Вас, дорогой Р. Б., и очень благодарю за все. Очень. Поцелуйте ручки Ольге Андреевне (по слабости ума — едва не прибавил «от нас обоих». «<Разжижь?> Ум», [1129] был такой орган печати в былое время. Вот бы мне теперь в редакторы.


    *Coup de main (фр.) — помощь.


    162. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой и Георгию Иванову. 12 апреля 1958. Нью-Йорк.

    12 апр. 1958


    Дорогие коллеги, получил Ваши письма, хочу ответить. Прежде всего — «давайте дружить!», как сказал Василий Великий. [1130] Вот сволочь. Как вспомню, так рвать тянет... Но не об этом же я буду Вам писать, ум Готтес Виллен!* О книге и только о книге. Она набирается уже. Но есть всякие «невыясненные» места. Во-первых, я снова перечитал весь ее текст. Боги! Какой манускрипт Вы прислали... поэтический... ужас... Ну, ладно, это уже в прошлом, с него набирают. Я добавил (тайно от типографщика) — стихо из «Опытов» про пирожок, и последние пять стихо (не склоняется!) из Н. Ж. Но Вы, дорогой коллега (это Г. В.) пишете — «Поговори со мной о пустяках» со стр. 21 «Портр<ета> без сходства». Легко сказать, у меня сей прелестной книжки ведь нет (Вагнер мне ее не присылал, т. е. Вагнер-то прислал, но Ницше ему ее вернул, и Вагнер ее разорвал на куски), не ехать же мне в библиотеку списывать — на это времен нет никаких, и потому этого стихо (не склоняется!) нет, и не знаю, будет ли. [1131] Далее. Вступительную статью я сократил еще (Ваш совет был совершенно правилен, я опустил стихи-цитаты, те, кот<орые> есть в сборнике, и оставил почти только те, которых в сборн<ике> нет, — «Хорошо, что нет Царя» — «О, посуди сама» [1132] и прочее, дабы читатель мог оценить и былые роскоши, а не только сегодняшние). Кроме того, еще кое-что пропустил в статье (из прозы). Так что сжимаем как можем и будем жмать дальше. Терентьевой посвящ<ение> вставил, но с болью в сердце заменил черемуху.[1133] Почему? Ведь это прекрасное стихо? Я, конечно, понимаю, почему и отчего, но, по-моему, это зря... это зря... Но дело — хозяйское. Дальше насчет бумаги вержэ — кажется, не выйдет, ибо типографщик говорит, что это здесь дорого и не войдет в смету, но он даст образцов шесть и Вы выберете. Я попрошу дать их поскорее. Я попрошу его также отпечатать на пробу с двух сторон (чтобы не пробивались стихи — сквозь страницу). Обложку тоже пришлю, образцы. Издание «Нового Журнала», конечно. Мы сейчас выпустили письма Герцена, вот с кем Вы будете в паре, с Александром Ивановичем... (это из Н. Ж., что печаталось). [1134]  Насчет нумерованных экземпляров я, м. б., уломаю типо (это также как стихо — типография). Поговорю, а Жорж напишет от руки — но прекрасно напишет стр. — Цап. Ол. Поб. Экв.[1135] — умолкли, это была, как я думаю теперь, просто брехня, выражаясь светски. Н. Ж. вышел и на днях к Вам отправляется, в нем есть — о, неожиданность для Вас! — статья Адамовича об Иванове. Хорошая. От Смоленского Вас освобождаем. М. М., кажется, хочет попросить рыжего мерзавца написать, не знаю. Насчет всякой «липы» и «легенды» о том, что Вы, как три сестры, поехали в Москву, думаю, надо просто оставить без разбирательства. Просто оттого, что «легенда» неумна. Кстати, прочел «разоблачения любви» Зин<аиды> Ник<олаевны> и Фил<ософова>[1136] с комментариями Злобина [1137](во втором «Возр<ождении>» [1138]). Это, конечно, интересно, как всякое интересное чужое письмо, как всякая интимность, не выпускаемая на улицу, но Злобин-то все-таки настоящий лакей, укравший барскую переписку и «трахнувший» ее за три рубля в печать. Смердяков, укравший переписку Мити и Грушеньки,[1139]так, к примеру, что ли скажем. Но до чего же неаппетитны они оба физиологически и... психологически (конечно, надо сделать поправку на время, на «эпоху», но все-таки — никак им не позавидуешь... упаси Господи... пронеси, Господи...).

    Теперь два слова к Вам, Ирина Владимировна, — совершенно секретно и совершенно интимно. Что Вы доверили мне тайну некоторого «заканчивания» некоторых стихов Жоржа — я страшно польщен и никому — ни-гу-гу, не дай Бог! Но хочу (не могу удержаться) Вас шепотком спросить, ну, а он, Джорджио, тоже, поди, Вам заканчивает что-нибудь... ой, давно я уж чувствую во всем четвероручье. И это очень хорошо. Это просто даже чудно, и это даже через сто лет — тема для аспирантской диссертации — праправнукам Струве и Филиппова — будьте любезны, найдите всякие такие интонации, ямбические и нет, хореические и нет... пожалуйста, а мы с того света поглядим вместе с Романом Гулем (я надеюсь, что мы с Вами будем в одном купэ на том свете ехать — иль Ваше будет очень страшным? Все равно — я за интерес, за остроумие, как говаривал Федор Павлович[1140])... И уже совсем кончая письмо (это не как стихо, это склоняется куда угодно и как угодно) — Ваше стихо присланное я очень оценил, восхитительное стихо и вместе с Хлебниковым [1141] они украсят наш журнал в июне (книга делается). Да, книгу не обрезать для типографии лучше, чем обрезать, им выгоднее, а для нас роскошнее. Да, насчет портрета очень бы хотелось, но, боюсь, как бы не взвихрился типографщик — начнет орать, что надо доплачивать (он будет прав, конечно!), но давайте сделаем так: если это для Вас не оч<ень> обременительно (финансово), то пришлите — а я сделаю ту мон посибль.** Ну, вот все, кончаю.

    Цалую ручки Ирины Владимировны который раз подряд [1142] и крепко жму Вашу стихо-руку!

    Ваш <Роман Гуль>


    * Urn Gottes willen! (нем.) — ради Бога!

    ** Tout moil possible (фр.) — что в моих возможностях.


    163. Георгий Иванов - Роману Гулю. Середина апреля 1958>. Йер.


    <Середина апреля 1958>


    Дорогой Коллега,

    Не требуйте песен, их нет у меня — госпиталь меня доконал все-таки и покойницким «амбиенсом» и тем, что со мной там проделывали, пытаясь доискаться, от чего собственно я, в цвете лет, дохну на корню. Не доискали<сь> ни до чего — утешительного, узнал только, послушав, как доктор, считающийся светилом, толстым тыча пальцем в меня, объяснял интерну[1143] — cause perdue*, как вроде в Цехе поэтов Гумилев указывал молодняку — «удачная метафора» или «славная рифма». Не буду распространяться, но, сами понимаете. Мой главный шанс — попасть в Париж на осмотр настоящим светилом. А, если даже это и удастся осуществить (деньги), то где гарантия, что светило <не> окажется Терапианцем, заслужившим репутацию долголетним лизаньем жопы, или известным специалистом а lа рыжий мерзавец? Когда я был молод и прекрасен, меня среди многих приятных людей, любил и баловал дружбой проф. Карпинский[1144], лейб-медик Карпинский — тот самый, у Розанова: «Зачем не позвал Карпинского?» [1145] И как-то образно объяснил мне: «Доктора, медицина, наука… Но вот Вы, юноша, пишете и вертитесь в литературе. Кругом писатели с именами, их сотни, даже тысячи — издают книги, учат писать, учат жить… Если всмотреться, есть Лев Толстой, дикий феномен, ну есть какой-нибудь Блок, говорят, талант (в декадентах не разбираюсь, но допустим). Допустим, есть еще пяток или десяток чего-то стоющие – остальные дурачье, бездарности, самодовольные ослы. Точно то же и в медицине, с той разницей, что прочтете вы сто дурацких книг или статей и, если в вас „есть кость", отряхнетесь и пойдете своей дорогой дальше, а лечась у Леонида Андреева (жупел Карпинского) от науки, Вы доверяете свою жизнь пройдохе рекламисту».

    Ну passons**. Язык мой — враг мой. Перо не держу в руках, а сяду и давай чесать языком. Без шуток. Ваше письмо требует ответа и срочного. Поэтому в целях самогигиены перехожу круто к конкретным <ответам> по пунктам.

    Прилагаю стихо «Поговори со мной о пустяках». Очень прошу вставить в число тех — в конце книги — которые посвящены И. О. Ссылка в рукописи значила — перенести в надлежащее место с соответствующей страницы «Портрета без сходства» в том отделе книги, который озаглавлен «Портрет без сходства», т. е. первом. Он был послан без наклейки на листики и если типограф (или Вы!) не постави<ли> страниц экземпляра «Портрета без сходства», то оно находится где было, т. е. в первой части. Если же оно исчезло, то не иначе, как вместе с каким-то еще стихо, напечатанным вместе и на другой стороне. Другого экземпляра у меня нет и не было. Я только не мог рвать на куски зря и перенес одно стихотворение. См. такую-то страницу из «Портрета» — в конце. Весьма боюсь, что еще (кроме дорогого мне «Поговори…») какие-нибудь важные стихо могли таким образом затеряться. Нельзя ли, очень прошу (хотя бы ценя внешность) срочно прислать гранки, а то получится Бог знает что. Я не мог не послать это стихотворение, и иначе как в Нью-Йорке оно не могло исчезнуть.

    Мне самому интересно рассказать Вам о нашей общей поэт<ической> кухне с пол<итическим> автором, но не имею физической силы. Отложу до следующего письма. Образец карточки с меня сняли на дому — трудно передвигаться. Что получилось — увидите. Через два-три дня пришлю par avion.

    Спасибо, что вставили «Пирожок»[1146] и 5 <стихотворений> из Н. Ж. Об этом я и просил в сопров<ождающем> рукопись письме. Если хотите, верните «Черемуху»[1147] обратно, вместо «Воздуха Тюрьмы»[1148]. Верю Вашему вкусу. Я не читал «Возрождения» — его за несотрудничество перестали нам высылать. Злобин и есть (хотя его новые стихи, по-моему, очень и очень недурны) хам и лакей. «Так его задумал Бог», и ничего не поделаешь. Но стихи его теперь каким-то чудом стали хороши. Загадка. 1/4 века он бездарно обгладывал ту же Зинаиду, и вот откуда-то что-то из него посыпалось. Редко кто кого так попирал и унижал, и публично, и в интимной жизни, как Зинаида Злобина. Если желаете, то могу и пояснить в «частном порядке для будущего историка», как это происходило. Думаю, что, публикуя ее письма и письма о ней, он руководится слепым чувством бывшего собачьего подобострастия и любви-ненависти, с возрастающей долей последней. Он уничтожил множество ее писаний из этих чувств. Он вроде как пыткой умирающей добился от нее усыновления и наследства — «подпиши, а то не дам есть», в таком роде. Усыновить и сделать наследником она хотела Мамченку. Ну, расскажу потом, если хотите.

    Видите, во что превратился мой почерк, как он не был ужасен прежде. Я записал целое новое стихо и не могу прочесть, и политический автор ни строчки не мог разобрать. Так его и выбросили. Факт. Это я очень стараюсь писать каллиграфически — таковы, кстати, цели, одним словом.

    Сделайте мне одолжение — при встрече с Вишняком — спросите как-нибудь келейно, не для меня, а будто бы Вас интересует упомянутый в его книге Н. В. Макеев[1149] — какую роль в партии с. р. Макеев играл и играл ли вообще . Т. е. в России. Был ли он, в частности, членом Учред<ительного> собрания и заменял ли он когда-либо князя Львова[1150]. Обяжете этой справкой.

    Очень (Вы все не верите) меня радует, что будет Ваша статья перед моими стихами. Конечно (твержу который раз), это лучшее, что обо мне написано. И м. б., всегда таким останется. Вот замеченные «опечатки» или «описки»:

    стр. 117 . не хочу засохнуть (вм. иссохнуть)[1151].

    стр. 118. начинает влиять… Одарченко (уберите, если можно, этого Одарченко[1152], да и начинал я давно «влиять» и на лучшее, чем на это говно).

    стр. 121 Печерин (не Печорин)[1153].

    стр. 123 Столь же двоедушно ? Не то слово, очевидно[1154].

    стр.125 Не обманывают только сын (Не обманывают только сны)[1155]

    выше (вроде черногорской или латинской народной мудрости)

    Ну, на той же странице… «последняя конкретная нота…» Поставьте просто «самоубийство» и дело с концом.


    Искусства сладкий леденец,
    Самоубийство, наконец. [1156]

    Да стр. 112. Не для себя! — мне безразлично — опустим жевуана Бунина. Ведь Вам, так же как и мне, более менее ясно, что Бунин поэт -  тот же Голенищев-Кутузов[1157] нашего детства, и это факт, и никакого особого мнения не может об этих сухих <холощеных?> дровах быть, кроме говно. Повторяю — мне все равно, но «высший тон» статьи портит сей реверанс на могиле сановника.

    Мы, конечно, будем «в одном купе». Ощущаю так, что это уже есть. Только не купе это, а катер, этакий легкий, легкий, и летим мы все «избранники» знаете куда? [1158] В этом духе я дряхлеющей рукой делаю непрерывные заметки и, если очухаюсь, страстно хочу написать книгу и издать, если удастся <нрзб.> — разве на ротаторе. Этакий «Новый Бобок», как была «Новая Элоиза» или «Новый Ролла»[1159]. В замыслах давно получается, сам считаю.

    Ответьте мне сразу, а то беспокоюсь, кроме прочего, <не провороним?> ли утра и стихов и т. д. Когда же, Вы думаете, выйдет книга? Спасибо за все. Да будем дружить! Кому же, как не нам с Вами, и не дружить? Для сведения. Вчера политическому автору не спалось, а я все читал «Скифа», прежде чем заснуть, но начал, с наслаждением стал читать изнутри, с конца, снова с начала — не прочтенное и т. д. В результате не дочитал, а выбыл из сна, и беседа о Вас, затянулась далеко за полночь.


    <Рукой Одоевцевой:>


    И. О.


    Поговори со мной о пустяках,
    О вечности поговори со мною,
    Пусть, как ребенок, на твоих руках
    Лежат цветы, рожденные весною.
    Так беззаботна ты и так грустна,
    Как музыка ты можешь все простить.
    Ты так же беззаботна, как весна,
    И, как весна, не можешь не грустить.

    Сами понимаете, что и мне — беззаботной и грустной - жаль, если это стихо пропадет[1160]. Я тут «как живая».

    Теперь вопрос о моем старичке. Как на Ваш вкус – у меня было – А рядом енчит старичок. Но Жоржу «енчит» не нравится. Вот я и переделала на стонет . Как лучше по-вашему?

    Очень, очень прошу корректуру. Верну в тот же день. Еще кланяюсь низко.

    И.О.


    *Безнадежное дело (фр.).

    **Не стоит говорить об этом, оставим (фр.).


    164. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 18 апреля 1958. Йер.

    18-го апреля 1958

    Beau-Sejour

    Hyeres. (Var.)


    Дорогой Роман Борисович,

    Посылаю Вам фотографии Жоржа — по моему, в кресле недурна.[1161] И какая важность в позе и на лице — сейчас видно, что Вагнер, достойный хвалебной статьи Ницше.

    Как видите, не щадим расходов, только бы Вам, Ницше, угодить.

    Но за это и у меня к Вам просьба уже не вагнерианская, а личная.

    Будьте ангелом, попросите переписать нее мои стихи,напечатанные в Новом Журнале, Вашу дактило-машинистку — он-она, растерянность, сомнение! Но дело не в местоимении, а в моих стихах на «пишмаше». Очень нужны. Очень. Не помню их — «Память, ты слабее год от года»,[1162] ломаю голову, вспоминая старые стихи — и не могу вспомнить. А есть возможность пристроить их.[1163] Да, представьте себе — и у меня. Не в Новом Журнале с хвалебной статьей Ницше — где уже нам! Но все же...

    И потому, у-мо-ляю, шлите поскорее. Спешно. Без замедленья, в тот же час...[1164] Жду, очень жду — по-Симоновски.[1165]

    У нас все то же, то же, что и прежде, т. е. все по-прежнему плохо, Жорж болен и, чтобы от него не отставать — чем я хуже? — я тоже заболела.

    Весело, что и говорить, «здесь у моря южного, лазурного». Не желаю Вам такого развлечения. Не-же-лаю.

    Жорж шлет привет и «книги того же автора»,[1166] а я привет и всяческие добрые пожелания Вам и Ольге Андреевне. Особенно, здоровья.

    Пожалуйста, кланяйтесь от меня Вишняку за коряковскую Дуньку, меня когда-то глубоко возмутившую. Дуньку с целлулойдовой брошкой, которую Коряков возвращал насильно на родину - и хвастался этим, [1167] как и любовью к католикам. Хорошо, что Вишняк, хотя и по личному поводу, но все же отделал этого негодяя [1168] - рыжего или нет?

    Ваша

    Ирина Одоевцева


    Вагнер размахнулся и подписался 1988 год [1169] - что делать? Прислать новую карточку? Рука, видите, четырехпалая на карточке. [1170] Я посоветовала поставить <дату> - но Вагнер и этого не сумел.

    Жорж благодарит за письмо и ждет продолжения о делах, чтобы, собравшись с силами, ответить исчерпывающе.


    165. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой и Георгию Иванову. 21 апреля 1958. Нью-Йорк.

    21 апр. 1958


    Дорогие Ирина Владимировна и Георгий Владимирович, пишу вечером, устал, только два слова. Сначала — разговор с Ир. Вл. Стихо выправлено, оно явно засияло и ушло в набор (оба). Насчет старичка я, конечно, за «енчит». В первый раз слышу, но именно это-то и прекрасно. И чудное слово, я его уже ввел в свой разговорный оборот с женой. У Вас его тут же украдут все, но «копирайт» будет за Вами. А «стонет», ну, кто не «стонет». Я не исправлял, но оч<ень> Вам рекомендую. Не думал, что Г. В. такой «пурист» и нерешительный творяга. Нет, это чудно — «енчит»! Очень приветствую! Корректуру пришлю, ибо и Вы и Джорджио, хоть и доставляете мне всякие амердеманы* с типографией Вашими исправлениями, но они всегда (исправления) мастерские, и я им всегда радуюсь.

    Теперь разговор с Г. В. Накоротке. Стихо «Поговори» послал в набор, хотя оно на мой вкус не оч<ень> бешеное. Вот черемуха была хороша, а Вы опять испугались. Да не бойтесь Вы, страшнее — лучше, уверяю Вас. Кн. 52 ушла уже к Вам. Из своей статьи я давно уже выкинул Бунина [1171] (и с удовольствием, ибо это были необходимые реверансы, выкинул и многое другое. Одарченко не выкинул, не надо, по-моему. Он иногда бывает оч<ень> мил — инфантильно мил. В частности, никогда его в жизни не видал и не знаю, что это за зверь? На этой неделе все Ваши стихи будут набраны и я тут же Вам их вышлю (и статью тоже, конечно). Прочтите тщательно. Первую часть я уже читал, ошибок оч<ень> мало, но были пропуски. Но Вы своим хозяйским глазом уж все увидите. Верстку не смогу, вероятно, послать, ибо тут ведь американские темпы, а образцы бумаги и обложки пошлю. Сверстаю сам. Все должно войти в 112 стр. (и посвящ<ение>, и оглавл<ение>, и статья; книги того же автора, если Вы пришлете, можно напечатать, если надо будет экономить место, на обложке — сзади). Книжка будет хорошая. Я хочу объявить (для Вас) предварительную подписку в «Н<овое> р<усское> с<лово>» и в «Р<усскую> м<ысль>». Тут я думаю назначить - 2 дол. 50 ц. А в Париже - напишите, как думаете — 400 фр. - 500 фр. — 600 фр.? Как получу от Вас, так пошлю заметки в обе эти газетины. Что моя статья о Вас лучшая — думаю, Вы правы. После сокращения она не ухудшилась, а даже как бы засияла. О Злобине и трупе Зины расскажите. Но удивляюсь, что Вы цените его стихи. Были несколько хороших, но оч<ень> похожих на Зинины, и я, грешник, думал, что это, вероятно, были отложены к<акие>- н<ибудь> оставшиеся незаконченными или ч<то>-н<ибудь> в этом роде. А потом — слабо, оч<ень> водянисто, мы многого не взяли даже. Не обессудьте, что кончаю, оч<ень> устал. К тому же у нас были неприятности, и мы оба от них немножко устали. Олечке делали операцию — была небольшая опухоль в груди. Хирург (оч<ень> хороший, ферст класс!) предполагал, что не злокачественная, но на всякий случай наркоз был — большой и на возможность большой операции. Все оказалось, слава Богу, хорошо, опухоль была доброкачественная и грудь не вырезали. Но и такая операция ее здорово утомила (у нее высокое давление давно и с сердцем слабости, так что все надо было делать оч<ень> аккуратно). Но, слава Богу, обошлось. Она уже дома. И мы уже выходили даже гулять. И все — ол ис копесетик** (это американский слэнг — все, мол, в порядке).

    Ну, конец, ждите продолжения уже с стихами. Когда читал Ваши стихи в наборе — оч<ень> здорово получается. И хоть мы скоро, наверное, поедем или поплывем на легком катере — но оч<ень> приятно, что выходит книга, хорошая будет. Надо бы послать ее Пастернаку, в главные журналы [1172] — пусть, собаки, читают! Ну, конец и Богу слава!

    Ваш друг

    <Роман Гуль>


    * Emmerdements (фр., груб.) — неприятности.

    ** All is copacetic, также copecetic, сораsetic (aнгл.) — слэнговый вариант выражений fine, completely satisfactory.


    166. Георгий Иванов - Роману Гулю.<Конец апреля 1958>. Йер.


    <Конец апреля 1958>


    Дорогой Роман Борисович,

    Сейчас пришла 1/2 корректуры. Спешу ответить, чтобы предупредить возможные недоразумения.

    Прошу Вас быть ангелом и прочесть внимательно делаемые здесь замечания: очень опасаюсь ерунды со стороны типографии — все они одинаковы, если за ними за каждым шагом не следить.

    1) В книге — 3 части. Первая: «Портрет без сходства». 2-ая — «Rayon de Rayonne». III-ья — «Дневник». В корректуре стоит один «Rayon de Rayonne». Я отправлял корректуру, опять это напишу где надо, но, пожалуйста, присмотрите, чтобы было разделено и помечены правильно гранки. 7—8 стихо, «Как туман на рассвете» и «Поговори со мной о пустяках» — перенести в самый конец III-й части, т. е. самой книги и вставить оба в число посвященных И. О. Очень прошу.

    Стихо из 5 штук предпоследнего «Н<ового> Ж<урнала>» и «Зима идет своим порядком» вставьте на свой взгляд: как хотите, в ту же третью часть.

    Кончил «Rayon de Rayonne», в гранках начинается чепуха. «Кенгуру» из насмешливого «Rayon de Rayonne» залезла, т. е. поставлена, между двумя первыми серьезными стихами «Торжественно кончается весна» и «Калитка закрылась со скрипом» — открывающими III-ью часть. Приглядите за этим, а то получится чепуха[1173]. Вообще теряюсь, как быть. Думаю, что без расклейки наново не могу обойтись. Были бы Вы другом и прислали бы мне на 24 часа верстку, а то голова идет кругом. Это не авторский каприз, а просто отчаянное положение. Или укажите, как отметить порядок стихов. Боюсь путаницы. Пишу целое сочинение. Но боюсь, что Вы, дорогой Ницше, не особенно разбираете мой почерк или не обращаете внимания – в Вашей гениальной статье я кропотливо выписал в прошлый раз разные мелочи вроде «засох», а не «иссох» Ходасевич [1174](это же мой текст), и Печерин вместо ужасного Печорина – а Вы исправили только одно «не обманывает сын».

    Вы написали обо мне чудную статью, Вы же устроили это издание! Будьте другом до конца, не допустите, чтобы в книге произошла искажающая ее галиматья. Приглядите сами как следует, и дайте мне возможность хоть чутку пригладить — так или иначе. «Книги того же автора» я должен перечиркать, оставив только изданные заграницей. Содержание, а не Оглавление: не забудьте, что текст его не был приложен.

    Прилагаю макет обложки и приблизительную величину и расположение шрифта. Посвящение всей книги Ирине Одоевцевой, я думаю, крупным курсивом.

    Ох, сразу надорвался старик писать внятно и четко — но, боюсь, разберете ли. Годится ли фотография? Прилагаю еще одну. Лицо расплывчато, но лучше нет. Хотел бы, конечно. Да, очень важно: тискать стихи по двое это одно, а переносить со страницы на страницу другое. Не хотелось бы этого, если удастся.

    Целую ручки Ольге Андреевне. Очень понимаю Вас и пережи<ваю> за Вас все.

    Жму руку

    Ваш Жоржа.

    О Зл<обине> и Зин<аиде> и статье и пр. до другого раза.


    167. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 28 апреля 1958. Йер.

    28-го апреля 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Примите мое взволнованное сочувствие, слава Богу, запоздалое — и огромную актуальную радость, что все обошлось благополучно.

    Горячо поздравляю Вас и Ольгу Андреевну.

    Я по опыту знаю, как все это тяжело и мучительно, и действительно страшно рада за Вас обоих.

    Ну, вот. Больше сейчас мне и сказать нечего — разве что поблагодарить за радушный прием, оказанный Вами «енчит». А Жорж спорил! Хорошо, что я обратилась к Вашему Соломонову Суду.

    Всего, всего Вам обоим наилучшего и, главное, 100%-ного здоровья.

    Ваша И. О.


    Как не вспомнить Ходасевического: «Был мой отец шестипалый»,[1175] любуясь четырехпалым Вагнером.[1176] А важности сколько в осанке! Жаль, что «портрет без сходства» или, вернее, «как туман на рассвете».[1177] Но нельзя ли все-таки поместить. А то читатели представляют себе этакого богодельщика — «бредет старик на рыбный рынок» [1178] — а он вон какой, хоть четырехпалый, — орел.

    Он честолюбив, и фотографию ему адски хочется, хотя он это и скрывает, даже от себя.

    Если пришлете мои стихи, бесконечно меня обяжете.

    И. О.


    168. Роман Гуль - Георгию Иванову. 3 мая 1958. Нью-Йорк.

    3 мая 1958


    Дорогой Георгий Владимирович, — вчера послал Вам по воздуху конец набора стихов. Письма написать не успел. Догоняю. Все только о делах и никакой козери.* Во-первых, портреты все получены, но сильно сомневаюсь, что удастся напечатать. Во-первых, типо может закинуться и потребовать добавления-платы (что будет правильно), и этого мы не осилим, пожалуй. Дальше — за две краски на обложке буду бороться, но это тоже будет, конечно, закид, ибо сие тоже не предусмотрено. Все это не так просто. Но постараюсь, ибо я «услужливый и обязательный», как утверждает Апельсинцев.[1179] Посмотрим. Ай уил ду май бест...** Дальше. Насчет корректуры книги не волнуйтесь, тут будет все сделано с невероятной тщательностью. Прочел я, прочла жена, прочла секретарша Н. Ж., прочтете Вы, прочтет политический автор. И снова я все просмотрю. И насчет верстки не волнуйтесь — буду делать, как для себя, ибо я все это люблю и страшно дотошный. Насчет разделов — я сразу увидел, что у Вас какая-то чепуха в манускрипте. В частности, Вы прислали манускрипт в таком первозданном виде, что я удивлен, как они с него набрали, это были какие-то отрывочки и обрывочки. И если из этого создастся книга — то тут промысел Божий будет виден довольно отчетливо. Все разделы я сделаю. Но не уверен, что их можно будет сделать на отдельных страницах. Да это и вряд ли особенно нужно. Достаточно наверху страницы, хорошим легким шрифтом с римской цифрой (внизу или рядом, а можно и без оной, но, пожалуй, лучше с цифрой, внизу раздела). Стихи я сверстаю прекрасно и, конечно, я с ума не сошел, чтобы их рвать со страницы на страницу. Нет, если будут жить два рядом — пусть живут, но без разрывов (это просто, ибо большинство стихов короткие). Если смогу прислать Вам верстку — пришлю, если нет — то нет. Постараюсь. Заглавие книги Вы переменили удачно, на мой взгляд. Вы должны в гранках расставить их в порядке следования, дабы я их так и верстал. Вы можете гранки резать, конечно, но оч<ень> прошу, будьте аккуратны и не устраивайте какого-то салата-винегрета-соус тартар, в котором трудно разбираться. Не устраивать салата-винегрета — в Ваших же интересах, ибо, когда я все с гранок буду переносить на оставшиеся у меня (для типографии), то при салате-винегрете — могут быть сделаны ошибки, ответственность падет только и исключительно на Вас, увы. За Печерина спасибо, но «засох» у Вас в тексте, все это может быть прекрасно восстановлено. Для присыла корректуры вложил Вам межд. купоны, сколько было. Б<ыть> м<ожет>, они помогут. Корректурой не наслаждайтесь длительно, шлите стремительно, дабы все это сделать быстрей, типо ждет. Бумагу Вам пришлю (образцы), но вержэ же не дают, сволочи. Говорят — дорого. Но я выберу хорошую и заставлю на образце напечатать с двух сторон (чтобы быть уверенным, что не пробивается насквозь, что не просвечивает печать другой страницы). Повторяю, разрежьте гранки и склейте, как надо в смысле последовательности. Но не распределяйте по страницам — это ни к чему, ибо Вы не знаете размера страницы и произойдет только чепуха, затрудняющая дело. Напишите, какую цену дать в заметке для Франции — 400 — 500 — 600. Или — 1.000.000 фр<анков>. Номерные экз<емпляры> — штук 50, я думаю, мне удастся сделать. И тогда в них можно будет вклеить (это может чудно сделать жена — она же потрясающая художественная переплетчица, и одна из наших комнат обращена в переплетную, она делает это с потрясающим вкусом и чудесно, я спрашивал ее — вклеить лист — ничего не стоит, а Вы будете загонять эти экземпляры Вашим буржуям и любовницам). Ну, вот, кажется, все дела. Что статья моя чудная, Вы правы. Лучшая из всех чудных. Что издаю Вашу книжку — это тоже верно. Но — предупреждаю — не требую благодарности. Ни от Вас, ни от кого вообще в мире. Таков мой кодекс (уже давно). Наоборот, знаю, что за всякую «любезность» человек должен быть наказан. И покорно и стоически жду очередного наказания... Содержание надо будет составить, это тоже работа, Вагнер. Но даже за нее не требую благодарности — «Моргас — погас — тюремной администрации хуй в глаз — вот как у нас!» — как выразился один уголовник в тюремной камере (сие, конечно, не из литературы какой-нибудь, а прямо из мяса жизни взято). Вуаля. Вчера с женой видели «Порт де Лиля» Ренэ Клэра [1180] — первый класс! — моргас — погас... На этом заканчиваю письмо к Вам, дорогой коллега, и жду гранки назад целиком и полностью.

    Дорогая Ирина Владимировна, спасибо за Ваши милые и теплые слова о здоровье жены. Все, слава Богу, — хорошо. И мы еще «поживем немножко». Спасибо, «енчит» измените в корректуре, кот<орую> пришлю все-таки. Стихи Ваши постараюсь собрать и «без благодарности» — тоже (но, конечно, и без моргас-погаса, упаси Господи!).

    Искренне Ваш

    <Роман Гуль>


    П. С. Да, совершенно забыл — Джорджио, воззвах к тебе. [1181]Я бы умолял — изменить в стихо «Насладись, пока не поздно» — «беззаботно» на второе «грациозно».[1182] Я оч<ень> люблю эти строки (очень!), но уверяю Вас, что «беззаботно» умаляет и музыкальность и внутренную тему. При чем тут «беззаботно» — «беззаботно» это внутренний образ, а тут ведь дело все в увиденной внешности, в увиденности — вот этой случайной грациозности и легкости — Ну, вот по улице идет шестнадцатилетняя герлс — она сумасводяще грациозна, легка — и конечно, «насладись, насладись, пока не поздно» — и по моему звуку, по моему нюху, по моему музыкальному видению — беззаботность тут совершенно не при чем. Она, напротив, может быть даже оченно озабочена и совсем не беззаботна — но грациозность, легкость, прелесть — вот ведь где собака зарыта. И если Вы не послушаете Ницше, то погубите гениальное стихо. Будьте у Верочки...

    Ну, вот это все. Никак не умею написать письма в десять строк, как пишут французы. Всегда разведешь, разведешь и все ни к чему... Ну ауфвидерзеен! Ждем гранки назад. И шлем Вам пламенные приветы от нас обоих.


    Вот дурак старый! Забыл было Вам написать о самом главном, для чего и сел писать. Увлекся Вашими «пунктами». Простите, что пишу не на гербовой, а на зелененькой. Но дело не в цвете, а в теме. Я хочу предложить Вам план Вашего обогащения. Всерьез. Дело в том, что я с некоторых пор призван к редакторству в здешнем радиоотделе станции «Освобождения». Через меня проходят все скрипты. В свое время мы давали эдакие сатирические стихи (писал Иван Елагин и оч<ень> неплохо). Но теперь он давно не пишет (работает в другом предприятии). И вот я подумал — не дунули ли бы Вы? Оплачивается это прекрасно. За эдакий скрипт в два, скажем, небольших стишка, или даже в один — длинный (или несколько таких эпиграмм всяких) платили и платят 35 дол. Чувствую редакторским чухом, что Вы могли бы печь такие вещи превосходно — нужно остроумие (оно у Г. В. — в избытке хлещет через край) и версификационное мастерство (о кот < о ром > даже и говорить было бы смешно в приложении к князю поэзии русского зарубежья (см. статья Р. Гуля, Н. Ж. и т. д.). Так вот. Если Вам было бы интересно посмотреть, как это у нас делалось — я могу Вам прислать то, что передавалось уже раньше. Темы? Самые жгучие по современности: Единоличная дикт<атура> и коллективная, Маленков в Англии (сожалеет, что лошадь королевы-матери не выиграла какое-то там дерби[1183] что ли); интервью с ним журналистов, из которых один спросил «а как насчет мертвых?» [1184] Вообще не мне Вас тут учить, газеты же видите — тут нужны бы были по возможности свежие вещи — «Тан» или к<акую>-н<ибудь> другую большую газетину видите? «Фигаро», напр. и др. И политический автор мог бы тут вполне коллаборировать. Подумайте. Но нужно, конечно, чтобы было «остро». Я пришлю Вам образцы, чтоб Вы почувствовали, как и что нужно. А теперь для вдохновения на обороте сообщаю Вам два отрывка — один из Ник. Эрдмана,[1185]другой из Демьяна Бедного.[1186] Турнэ силь ву плэ!***


    Какой-то бюрократ
    По имени Федот
    Во вторник услыхал
    Веселый анекдот.
    Но втайне радуясь ,
    Смешному анекдоту,
    Он рассмеялся лишь в субботу.
    Нетрудно объяснить сей странный интервал.
    Он предварительно свой смех согласовал. [1187]

    За эти штуки Эрдман был репрессирован.

    А вот отрывочек из поэмы Демьяна, она была написана на тему — что, когда водку в России начнут гнать из г...а, то большевики завоюют весь мир. Эта поэма, будто бы, попала к Сталину и вызвала его бешенство и, будто бы, он сказал: уничтожить этого хулигана.[1188]

    Отрывочек такой:


    Завоюем мы тогда
    Власть над целым миром.
    Алкоголем будем ср... и перд... эфиром.
    Будем царствовать тогда
    Точно эфиопы,
    Если водка потечет прямо в рот из ж...ы.

    Для того, чтоб Вы не прочли вслух эту гадость при Ир. Вл. — я, само собой разумеется — поставил там, где надо, точки. Вуаля.


    * Causerie (фр.) — беседа.

    ** I will do my best (англ.) — сделаю все, что смогу.

    *** Tournez s'il vous plait (фр.) — переверните, пожалуйста, (страницу).


    169. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 11 мая 1958. Йер.

    11-го мая 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Посылаю Вам гранки, увы, моего, не Жоржиного исправления. Я не особенный мастак в этом деле. Старалась очень, и если что не так — прошу извинить.

    Жоржу с прошлой недели опять стало совсем плохо и он только стонет и енчит — вот мне и пришлось заменить его. И это было нелегко.

    Все же, дорогой Ницше, он взывает к Вам, прося корректуру, образцы бумаги и проект обложки. Он очень хотел бы в два тона. Он очень волнуется, понятно — зря. Ему все кажется, что я что-то спутала или упустила.

    Цену на книгу он думает — 500 фр., чтобы не дорого слишком, но и не дешево. Согласны? Адамовича статья,[1189] Вы правы, очень хороша. Вполне оба удовлетворены. Хотя не забываем, что пальма первенства в этом «деле» принадлежит Вам. Но зачем же, Ницше, Вам ждать наказания? Я, наоборот, всегда жду награды. Опыт Ваш ошибочен, как, впрочем, всякий опыт. Я вообще в опыт не верю. Нет такой штуки — не существует — по опыту знаю, что опыта не существует и что добро притягивает добро и всяческие награды и приятности. Не говоря уже о нашей благодарности, от которой Вы так презрительно отмахиваетесь.

    Адамович сообщил мне, что советует поручить Вагнера заботам Степуна. По-нашему умно, если Степун любит Вагнера. [1190]Конечно, не Рыжему же Мерзавцу выражаться о Жорже — и Вас, Ницше. И не Терапианцу и прочим. Разве что былинному богатырю Вейдле,[1191] если Степун отклонит «сию честь»!

    «Грациозно» с удовольствием и с согласием Вагнера грациозно заменило «беззаботно». Вы опять-таки правы. Так грациозней.

    Конечно, будет чудесно, если Ольга Андреевна вклеит листок со стихо. Можно и рисунок гуашью.[1192] Мы с Вагнером пикантно рисуем в четыре руки «музейские вещицы» — уж такие мы всесторонне одаренные — даже сами удивляемся. Жаль, что портрета нельзя. Или все-таки можно? Вагнеру было бы лестно.

    Очень прошу, напишите, пожалуйста, сейчас же хоть два слова насчет корректуры и всего — Жорж все и обо всем волнуется, а ему это вредно. Ну, вот и все. И без благодарности, раз Вы ее не кушаете. А жаль — очень вкусно. Не хуже индюшки, но ни та, ни другая не для нас, а для американских снобов. А про сестрицу Ницше [1193] читали? Желаем Вам и О<льге> А<ндреевне> счастья и здоровья.

    Ваша неблагодарная

    И. О.

    Спрашивали ли Вы Вишняка о Макееве? Ж<орж> интересуется. Идею послать стихи Вагнера в Москву — приветствую.

    Корректуру Ж<орж> клянется вернуть в тот же день.


    <Приписка рукой Г. И.:> Обнимаю Вас, дорогой мой Ницше. Ей Богу, болен, не притворяюсь.

    Ж—ж


    170. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 14 мая 1958. Йер.

    14-го мая 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Жоржа вчера опять отвезли в госпиталь. Ему, по всей вероятности, будут делать операцию, но я даже не знаю какую.

    Последние дни он был в ужасном состоянии и стонал и задыхался беспрерывно.

    Посылаю Вам корректуру. Боюсь, что неясно:


    Я твой читатель-почитатель­ница.
    Как дева ветреной воды

    и т. д.[1194]

    В «Разностопных ямбах» после


    И до чего мой сон нелеп
    (О, лучше б я оглох, ослеп!..)
    Я — нищий, русский эмигрант [1195]

    Если я напутала что-нибудь в корректуре Жоржа, пожалуйста, исправьте сами. Не упрекайте его в письме — это его волнует. Я искромсала корректуру, чтобы было подешевле, и так обошлись около 600 фр.

    Жорж хотел еще указать, где какие стихи были написаны — в конце: с 43 до 46 года в Биаррице, с 46 до 51 года в Париже, с 51 до 53 в Монморанси, с 53 до 58 в Hyeres-les-Palmiers.[1196] Он говорил мне об этом, но текста не написал, не до того ему было, когда я правила корректуру. На Ваше усмотрение. По-моему, скорее, стоит. Я вообще люблю даты под стихами, знать, когда и где они были написаны. Но решайте сами. И, если можно, пришлите Ж<оржу> гранки. С сердечным приветом

    И. Одоевцева.


    171. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 28 мая 1958. Йер.

    28-го мая 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Хотя Вы не ответили на мое письмо, но думаю, что Вам все же небезразлична и небезинтересна судьба Жоржа.

    Операции ему никакой делать не пришлось, все это была ошибка. Его продержали неделю в госпитале, делая ему всевозможные мучительные исследования и, наконец, вернули домой. На следующий же день с ним сделался паралич (слава Богу, временный), и он два дня не мог ни пошевелиться, ни внятно говорить. Я думала, что уже наступил конец, такой страшный у него был вид.

    Самое ужасное, что он оказался почти без медицинской помощи — доктор бывает два раза в неделю и больных увозят в госпиталь, а не лечат на месте. Приглашать частного доктора по уставу дома не разрешается. Так что мне пришлось ухаживать за ним одной и ездить к частному доктору объяснять, что с ним, и узнавать, какие ему давать лекарства. Сейчас он начал поправляться, хотя еще не может держаться на ногах и даже повернуться с бока на бок в кровати. Но все же он ясно говорит и не задыхается больше. Я и этим уже очень довольна.

    Сделалось это с ним от нервов, от госпитальных лечений. У него весь организм пришел в расстройство — и почки, и серд­це, и печень. Не знаю, что будет дальше, если его не будут по- настоящему лечить.

    Он как-то примирился с мыслью о смерти и сегодня заплакал, что оставляет меня одну на свете. Но, пожалуйста, не гово­рите никому, что он плакал. Это в первый раз за нашу общую жизнь и я страшно потряслась. Что будет с ним, не знаю. Лит. Фонд прислал 30 долларов — хуже насмешки и оскорбления. Чтобы свезти Жоржа к профессору в Марсель, нужно по меньшей мере истратить 50 долларов. А воззвания в «Нов. Русск. Слове» Вейнбаум «делать не разрешает». Так что — вот. Теперь Вы знаете и моя совесть чиста. И довольно.

    Совсем о другом. Если не поздно, переделайте в моем «Сне» вместо: «Совсем, как окна на Неву» — на «Подобно окнам на Неву»,[1197] а то «как окна» звучит плохо. Видите, даже и сейчас я не забываю о стихах.

    С самым сердечным Приветом

    И. Одоевцева.

    Я не спала шесть ночей, оттого так сумбурно пишу. Но главное — Жоржу лучше.

    Хорошо бы, если Вы написали Жоржу. Он говорит — Гуль плюнул на меня. Ему-то что? А Вы один из немногих, кого он любит.


    172. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 14 июня 1958. Йер.

    14-го июня 1958

    Вот как надо посылать Lederplex [1198]


    Дорогой Роман Борисович,

    Вам через океан, конечно, не видно, что Жорж чуть было не умер. Теперь ему чуточку легче, и я вот уже два дня, как начинаю очухиваться. А до того не спала 22 ночи подряд и круглые сутки изображала сиделку.

    Поблагодарите, пожалуйста, М. М. Деньги нам сейчас нужны катастрофически. Судите сами — сегодня я заплатила за одни лекарства 945 франков, а кроме того истратила почти столько же на его питание.

    Но, слава Богу, анализ, сделанный вчера, показал, что у него вместо грамма альбумина 0,40,[1199] что хотя и очень много, но не грозит немедленной опасностью.

    Но сердце, печень и задыхание — всего даже не перечислишь. Не говоря о страшной неврастении. Так что, сами видите, даже через океан.

    Книга его, несмотря на все, слегка интересует, и он каждую почту ждет образцы бумаги и т. д. Так что, пожалуйста, утешьте его.

    Специальная просьба от меня — пришлите мне, пожалуйста, Ледерплекс в счет будущего гонорара. Я дошла до точки от изнеможения и даже не понимаю, как еще двигаюсь и «справляю службу» при Жорже. Если я свалюсь, будет совсем плохо, ведь за ним, кроме меня, никто не ухаживает.

    Насчет «окон на Неву», возможно, и даже наверно, Вы правы. Если не поздно, переправьте. «Подобно окнам на Неву» — действительно нехорошо. Лучше или как было, или «Как будто окна на Неву» — по Вашему вкусу.[1200] Если нельзя исправить, ничего не поделаешь. Это я от усталости — мозги набекрень и слон на ухо наступил. Жорж тоже согласен с Вами и обругал меня, а Вас похвалил за понимание.

    Всего хорошего Вам и О<льге> А<ндреевне>. Как ее здоровье?

    Так пишите болящему, его это порадует.

    Ваша И. О.


    173. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 19 июня 1958. Нью-Йорк.

    19 июня 1958


    Дорогая Ирина Владимировна,

    Получил Ваше письмо. Большое спасибо. Спешу сообщить, что Михаил Михайлович устроил Вам помощь в 200 дол. Он мне говорил вчера, что Вы получите чек, он советовался со мной, как лучше послать. Я сказал — чеком. Рад, что это поддержит Г. В. и Вас. Как здоровье Г. В.? Шлю ему самый дружеский привет. Верстку книги его читаю. Все хорошо. Напутали только в содержании, и это все надо выправить. Кстати, вновь исправить Ваше исправление было нельзя: уже напечатано. Жаль. Осмеливаюсь высказать следующее о стихах в книге. Г. В. исправил «О Италии» на «Об Италии».[1201] По-моему, этим он очень ухудшил это прекрасное стихотворение, где все дело в изумительной игре гласных. Да и не говорят «об Италии». Это как-то тяжело.

    Второе. Почему — «И Лермонтов один выходит на дорогу». Понимаю, это, вероятно, от «Выхожу один я на дорогу». Но в стихах эта ассоциация не приходит читателю. И, я думаю, строка очень бы выиграла, если бы «одного» не было. [1202] И третье нахальное мнение прозаика таково. «Зато как человек я умираю». По-моему, здесь «зато» нехорошо, и было бы много выигрышнее, если бы строка начиналась — «Но все ж, как человек, я умираю».[1203]Мне кажется, что здесь было бы больше «дыхания бессмертия». Говорю все это по дружбе и, конечно, Г. В. может просто послать меня к черту.

    Прилагаю образцы бумаги для книги и обложки. Они нумерованы. Все их надо мне вернуть, укажите желаемые. Типограф предупреждает, что вдруг может оказаться, что в течение этой переписки бумаги какой-нибудь на складе не будет, уйдет. Имейте это в виду. Но я буду стараться исполнить Ваше желание. Ледерплексы постараюсь выслать Вам поскорее, хотя сейчас я очень погибаю из-за кучи всяких дел и неприятностей.

    Шлю самый сердечный привет.

    Искренне Ваш

    <Роман Гуль>


    174. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 23 июня 1958. Йер.

    23-го июня 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Спасибо за письмо и образчики. Насчет бумаги Жорж вполне согласен с Вашим выбором. Он просит только, чтобы цифры на обложке были крупные и ярко-красные. И «Стихи» большими буквами. Нельзя ли макетку?

    Насчет поправок — пусть остается, как было прежде «о Италии» — в Вашу честь. Но «И Лермонтов один выходит на дорогу» — магическая строчка и менять ее никак нельзя.[1204] И «зато, как человек»... тоже поправкам не поддается. Пусть остается, как есть.

    Все же Жоржа очень тронуло, что Вы принимаете так близко к сердцу его стихи, несмотря на неприятности. Какие? Очень оба надеемся, что они уже в прошлом.

    Жоржу, к сожалению, совсем не лучше. За шесть недель он потерял 8 кило и стал скелетом. Весит он 52 кило. Наше существование сейчас до того тяжело, что об этом и писать не стоит.

    Сегодня доктор неожиданно объявил мне, что можно ждать конца в любой день и час. Что сердце абсолютно никуда не годится. Но я ему не очень верю, т. к. он уже отправил Жоржа в госпиталь для операции простата,[1205] совершенно зря.

    Благодаря 200 долларам Мих. Михайловича я смогу свести Жоржа на такси в Тулон к кардиологу. Слава Богу, что это теперь нам доступно. До сих пор никакого правильного диагноза поставлено не было. То — сироз <цирроз. — Публ.> печени, то всякие другие ужасы. И все оказывается вздор.

    Простите, что енчу.

    Ну, всего-всего наилучшего и всевозможных удач Вам и О<льге> А<ндреевне>.

    Жорж сам поблагодарит Мих. Михайловича. Я не рискую — мне он ни разу не соблаговолил ответить, но все же я ему горячо благодарна. Не знаю, удастся ли спасти Жоржа, но я смогу по крайнем мере постараться спасти его. Без денег же...

    Если напишете Жоржу, будет очень хорошо. Он очень ценит и любит Ваши письма и Вас. С сердечным приветом

    И. Одоевцева.


    175. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой и Георгию Иванову. 29 июня 1958. Нью-Йорк.

    29 июня 1958


    Дорогая Ирина Владимировна, и дорогой Георгий Владимирович, Ваше письмо меня опечалило сообщеньями о недуге Г. В. Что же это такая за напасть? Думаю, что чек уже пришел или вот-вот придет, и это поможет Г. В. встать на ноги. Чеки всегда поднимают лучше всего. За книжку не беспокойтесь, с ней произошла задержка чисто технического порядка, типографщик сказал, что строки набрали несколько длиннее и поэтому стихи неладно становятся на странице. Сейчас их обрезают (хотя они не евреи) и все будет в порядке. Образцы бумаги я уже передал типографщику. И получу от него еще раз верстку на просмотр, как и что. «Об» Италии превращу с разрешения маэстро в «о» Италии. Остальное останется без перемен. Скажу совершенно честно. Когда я возился с версткой стихов — уже набранных — их перебирал, и проверял, перечитывал, то я испытывал совершенно музыкальное чувство — ну, вот как будто Вальтер Гизекинг [1206](покойный) играет Дебюсси,[1207] что ли, — прикосновение к какой-то музыкальной плоти, к музыкальному существу... И я очень рад, что эта книга вскоре выйдет в свет. Слышал с разных сторон — что люди хотят обязательно купить (братья литераторы и др.). Сегодня прислал письмо Чиннов, просит обязательно подписать его. Кстати, прислал совершенно превосходное стихотворение.[1208] Он растет музыкально как гриб под дождем... Очень растет и «нежнеет»...

    В среду 2-го мы едем с женой в Питерсхэм (мой отпуск), но связь у меня с Нью Иорком постоянная, быстрая и простая. Пробуду там 3 недели. Писать можно и прямо туда: — я, Питерсхэм, Масс (т. е. Массачузетс). Если хотите, можете добавить с/о миссис Норман Хапгуд,[1209] но нас там и так каждая собака знает — деревенька небольшая (состоящая из усадеб — белых с белыми колоннами обязательно — и садов). На М. М. не сердитесь за молчание, он оч<ень> замотан, и у него много всякого тяжелого - и болезни и прочее. Но М. М. — исключительной прелести (и культуры) человек. Каковые уже кончаются, к сожалению.[1210]

    Ну, цалую Ваши ручки, Жоржу жму лапу и желаю

    <Роман Гуль>


    176. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 12 августа 1958. Йер.

    12-го августа 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Я не писала Вам оттого, что не хотела наводить тоскливую тень на Ваши сияющие каникулы — за это время Жорж дважды был при смерти и сейчас ему все еще очень плохо.

    Но я совсем не теряю надежду и борюсь за него днем и ночью.

    Его должны были везти в горную санаторию, но, когда наконец все было готово, оказалось, что он слишком слаб, чтобы выдержать путешествие. И его пришлось оставить здесь. Пока что, как видите, — писать о «таком» не стоит — не утешительно.

    Но от Вас мы оба ждали письмецо бодрячка. И хотя Вы прислали всего несколько сухих строк, без привычной и столь ценимой нами талантливейшей игры пера — «только факты, сэр»,мы оба вполне удовлетворены. И тем, что скоро выйдет книга, и тем, что мы скоро получим Lederplex, которого здесь не достать. Спасибо. Большое спасибо.

    Но ведь я Вас просила за мой счет. Надо было вычесть из моего гонорара. Еще один факт, обрадовавший нас обоих, несмотря на наше горе, — то, как Вами помещены мои стихи.[1211]

    До чего неожиданно-приятно!..

    Большое, большущее спасибо, как говорил Андрей Белый. Очень, очень признательны. Как стихи заиграли!

    Теперь будем ждать книжку — в блаженном нетерпении.

    Кстати, или не кстати, но мы не находим, что «Чиннов растет, как гриб». Нет, дорогой Ницше, скорей замариновался, как гриб. Очарователен был только его «Фонтан» (в Нов. Жур.). А «Хирошима» и прочее в «Опытах» — слабоватенько.[1212] И часто с перепевами, с чужого голоса.

    Как Вам кажется — будет ли доволен Смоленский статьей Струве? [1213] Вы ему в своей прелестной и правильной критике Цветаевой сделали омаж* почувствительнее с приведением Ангела.[1214]

    Ну вот и кончаю. Пожалуйста, напишите Жоржу — мы оба уже просили Вас об этом — он так любит Ваши письма.

    Сердечный привет О<льге> А<ндреевне> и Вам.

    Ваша И. О.


    Пожалела только, что «подобно окнам». «Совсем как» было бы лучше.[1215] Н. Жур. прибыл только сегодня — прочла только Вас, себя и Струве о Смоленском. [1216] Я о нем написала пышнее и льстивее, но рада, что обошлось без меня. Т. е. Г. Иванова.

    В четверг к нам приедет Адамович.[1217] Иваск, кажется, тоже собирается к нам, [1218]но нам об этом не писал — Ж<оржа> бы развлекло.

    Жорж обнимает Вас.

    Если Жоржу удастся поправиться, то только благодаря Мих. Мих. Теперь его всячески лечат — отказа ни в чем нет.


    * Hommage (фр.)— здесь «воздали должное».


    177. Ирина Одоевцева - М. М. Карповичу. 15 сентября 1958. Йер.

    15-го сентября 1958

    Beau-Sejour

    Hyeres. (Var.)


    Дорогой Михаил Михайлович,

    Спасибо за участие.[1219]

    О последних днях Жоржа я еще не могу писать, это было слишком ужасно. Но о Вас он часто и с благодарностью вспоминал.

    Он оставил массу стихов. Иногда он мне диктовал три-четыре стихотворения в сутки «Для "Посмертного Дневника"»», как он говорил, «при жизни их печатать нельзя». Но и сейчас, мне кажется, некоторые лучше не печатать — слишком потрясающие. Как это:


    За горе, за позор и все мои грехи
    Ты послана была мне в утешение.
    Лишь о тебе в мучительном томлении...
    Но это смерть, а не стихи.[1220]

    Конечно, все его стихи, т. е. те, которые мы с Вами решим возможным напечатать, я отдам Вам для Нов. Журнала.

    Это только справедливо, т. к. Вы сделали больше, чем кто-либо, для Жоржа.

    Я еще не могу заставить себя разобрать все, что осталось после него. Не только стихи, но и проза. Он последнее время писал свой «Бобок» — об эмиграции. Кроме того, остались главы воспоминаний «Жизнь, которая мне снилась» и всякие другие отрывки, не знаю даже толком что.[1221]

    Я Вам потом подробно сообщу.

    Как только я смогу, я начну писать о нем книгу — ведь никто его так не знал, как я.

    Если Вы захотите, многое из всего этого появится в Нов. Журнале.[1222]

    Но за эти стихи, кот<орые> я Вам шлю, пожалуйста, не посылайте мне гонорара. Это мне слишком больно.

    Теперь у меня к Вам просьба. Вернее, это загробная просьба Жоржа. Он взял с меня слово, что я напишу Вам о ней —

    Жорж предчувствовал, как мне будет невыносимо без него, как трудно мне будет здесь или в Париже, где все мне напоминает его. Он хотел, чтобы я как можно скорее уехала бы в Америку хотя бы на полгода, чтобы быть в состоянии жить дальше.

    Администрация Дома дает мне отпуск хоть на целый год, дорогу мне тоже оплатят. Но затруднения с туристической визой — для неимущих. И вот Жорж придумал, чтобы я Вас попросила прислать мне фиктивное приглашение от университета для чтения ряда лекций о Георгии Иванове и для устройства его литературного наследства. Он хотел мне сам продиктовать письмо к Вам, но я отговорила его, обещав, что сделаю это. Может быть, Вы придумаете что-нибудь более подходящее. Важно только, чтобы мне дали визу и чтобы я, раз этого так хотел Жорж, могла уехать на время в Америку.

    Его страшно мучила мысль о моем будущем. Он оставил письмо всем своим читателям обо мне. Но его я не могу сейчас переписать — Вы поймете.[1223]

    Пожалуйста, если Вам трудно — ведь Вы так не любите писать, ответьте мне через Вашу секретаршу. Но если можно, не откладывайте очень.

    Меня, теперь, когда он умер, переводят под Париж.[1224] Но пишите еще сюда.

    Как жаль, что он так и не увидел своей книги. Даже в этой маленькой радости ему было отказано.

    Боюсь, что мое письмо Вас расстроит — ведь Вы, я знаю, к нему по-настоящему хорошо относились.

    Сердечно Ваша

    Ирина Одоевцева


    Посмертный дневник
    1) ...Александр Сергеич, я о Вас скучаю.
    С Вами посидеть бы, с Вами б выпить чаю.
    Вы бы говорили, я б, развесив уши,
    Слушал бы да слушал, душа-дорогуша.
    Вы мне все роднее, Вы мне все дороже,
    Александр Сергеич, Вам пришлось ведь тоже
    Захлебнуться горем, злиться, презирать -
    Вам пришлось ведь тоже трудно умирать.

    2) Кошка крадется по светлой дорожке.
    Много ли горя в кошачьей судьбе?
    Думать об этой обмызганной кошке
    Или о розах. Забыть о себе.
    Вечер так длинен и скучен и душен.
    Небо в окне, как персидская шаль.
    Даже к тебе я почти равнодушен,
    Даже тебя мне почти уж не жаль.

    3) Я жил, как будто бы в тумане,
    Я жил, как будто бы во сне.
    В мечтах, в трансцендентальном плане.
    И вот пришлось проснуться мне.
    Проснуться, чтоб увидеть ужас,
    Чудовищность моей судьбы.
    …О русском снеге, русской стуже…
    Ах, если б, если б… Да кабы!

    4) В громе ваших барабанов
    Я сторонкой проходил —
    В стадо золотых баранов
    Не попал. Не угодил.
    А хотелось, не скрываю, —
    Слава, деньги и почет.
    В каторге я изнываю,
    Черным дням ведя подсчет.[1225]
    Сколько их еще до смерти —
    Три или четыре дня?
    Ну, а все-таки,[1226] поверьте,
    Вспомните и вы меня.

    Август 1958 года

    Георгий Иванов


    178. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 17 сентября 1958. Йер.

    17-го сентября 1958


    Дорогой Роман Борисович,

    Спасибо за книгу![1227] Теперь, конечно, никакого значения не имеет, что обложка не в две краски.

    Но до чего жаль, что она так задержалась. Жорж был уверен, что она вообще не выйдет, что набор разобрали. Он брал с меня слово, что я не получила от Вас письма и не скрыла его.

    Он ничем не мог объяснить, что Вы больше двух месяцев не писали ему. Он думал, что Вы не решаетесь заявить, что книги не будет. Я старалась его разубедить, что Вы заняты, что Вам не до нас — вот даже ледерплекс не послали мне — но он не верил — Гуль не такой. Я знаю...

    Но теперь поздно об этом жалеть. Я потом напишу Вам обо всем. Это было так ужасно, что я сейчас не могу совсем.

    После Жоржа осталось много стихов. Он в последнее время сочинял иногда по три, по четыре для «Посмертного Дневника», как он говорил. «При жизни таких печатать нельзя».

    Я записала почти все, он диктовал мне их — сам он писать уже не мог. «Ты подправь и доделай». Но сейчас я ни подправлять, ни доделывать не в состоянии. Это кажется мне кощунственным. Как он сочинил, так пусть и остается. Только печатать пока можно далеко не все.

    Я еще не начала разбирать ни его рукописей, ни моих записей его стихов. Они лежат у меня в ящике, и я не решаюсь их тронуть.

    Я послала вчера четыре стихотворения М. М.[1228] Он, наверно, перешлет их Вам. В последнем я описалась два раза. Во второй строфе, последняя строчка — Черным дням веду подсчет,[1229] и в последней строфе предпоследняя строка:

    Ну, а все-таки, поверьте,
    Вспомните и вы меня.

    Я это вспомнила сегодня ночью, как и вот это стихотворение:


    Мне уж не придется впредь
    Чистить зубы, щеки брить.
    "Перед тем, как умереть,
    Надо же поговорить".
    В вечность распахнулась дверь,
    И "пора, мой друг, пора!"…
    Просветлиться бы теперь,
    Жизни прокричать ура!
    Стариковски помудреть,
    С миром душу примирить…
    …Перед тем, как умереть,
    Не о чем мне говорить.

    Август 1958

    Георгий Иванов


    Простите, что так грязно. И это мне тяжело дается. У меня как-то не ладно с головой — хочу сказать или написать одно, а получается другое. И все забываю.

    Перед тем, как умереть,
    Надо же поговорить

    - строчки Жоржа еще из «Роз».[1230] Он часто с насмешкой брал свои старые строчки, «на новый лад», как он говорил.

    Может быть, мы с Вами скоро увидимся. Жорж непременно хотел, чтобы я постаралась уехать на полгода или год в Америку. Он угадал, что здесь или в Париже мне будет невыносимо.

    Теперь после его смерти, все как будто спохватились и хотят мне помочь. Мне оплатят дорогу туда и обратно. В Доме мне дают «отпуск» на год и я не теряю отдельной комнаты. Меня переводят в Gagny, под Парижем, чтобы мне было удобнее уезжать и хлопотать о визе. С визой нелегко, я написала об этом, по желанию Жоржа, Мих. Мих.

    Жорж придумал, чтобы мне прислали бы на бланке университета приглашение читать о нем лекции и еще какое-нибудь приглашение для устройства его посмертных произведений хотя бы по англ<ийски> на бумаге Нов. журнала.

    Это, чтобы не класть affidavit.[1231] Не знаю, найдется ли кто в Америке, кто бы положил деньги для меня. Но с приглашением, думаю, можно без денег. Может быть, и Вы мне что посоветуете.

    Я хлопочу о поездке, потому что обещала и даже поклялась Жоржу. Мне самой совершенно безразлично. Но он этого хотел — для меня.[1232]

    Я очень хотела бы с Вами о многом поговорить. Писать об этом мне трудно. Это касается не меня.

    В следующий раз пошлю Вам свои стихи — я их написала еще при Жорже, и он их очень хвалил. Об этом тоже в следующем письме.

    Пожалуйста, пришлите мне Lederplex — я очень скверно себя чувствую. И нервы — и вообще. Пожалуйста, не забудьте.

    И еще — пошлите «Стихи» по этим адресам:

    1)   Mrs. L. Chaize C-ie des Messageries Maritimes 6/20 North Beach, B-d. P.O.B. 181 Madras (India)[1233]

    2)  Mrs. E. Grot 1809 1/2 Shattuck Ave Berkeley, 9 Calif.[1234]

    3)  Madame Krusenstern-Peteretz 118 Rua Senador Dantos Sola 912 Rio de Janeiro. Brazil.[1235]

    Пока этим, но нужно еще и другим.

    Пошлите пожалуйста Ульянову, Маркову и... Глебу Струве — от Ирины Одоевцевой.

    И пишите мне, если Вам не трудно. Будет ли что-нибудь о Жорже в Н. Ж.? [1236] Я хотела бы, чтобы Ульянов или Марков. Если не Вы.

    И. О.


    Сердечный привет О. А. За Жоржины стихи мне гонорара не надо, т. е. за «Посмертный Дневник».

    Еще два слова, дорогой Р. Б.

    Мне бы очень хотелось, чтобы на 40-ой день его смерти была отслужена в Нью-Йорке панихида.

    Пожалуйста, устройте это. Ведь это должно быть не так дорого — деньги возьмите из проданных книг — или одолжите мне под будущий гонорар.

    Поставьте объявление от моего имяни о панихиде (платное).

    Пожалуйста, ведь он Вас считал другом. Сделайте это. 40-й день — 3 октября в пятницу. Можно будет, если в пятницу неудобно в воскресенье 5-го октября. [1237] Простите, что утруждаю Вас, но я не знаю, к кому обратиться в Н<ью>-Й<орке>.


    179. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 29 сентября 1958. Нью-Йорк.

    29 сент. 1958


    Дорогая Ирина Владимировна,

    Получил Ваше письмо, несколько задержался с ответом из-за той же занятости, но это уже дело вечное. Поручения Ваши выполнены — книги разосланы всем, кому просили. Дал объявление о книге в «Н<овое> р<усское> с<лово>» и заметку, послал объявление в «Р<усскую> М<ысль>» и заметку. О панихиде сговорился с о. Александром Шмеманом — будет в воскресенье, дам объявление в «Н<овое> р<усское> с<лово>». Мартьянов, продавец книг[1238] с «Н<ового> р<усского> с<лова>» говорит, что 500 экз. мало для книги Г. В., спрос на нее, говорит, есть и будет, и она пойдет хорошо. Дай бы Бог. Сейчас заказы уже кое-какие были, завели в Н. Ж. специальную книгу, где ведутся все расчеты — приходы-расходы. Буду Вам об этом писать, дабы Вы были бы в курсе дела. Ледерплексы попрошу жену выслать на этой неделе. Сам бегаю, как проклятый. Но все тот же ли Ваш адрес, когда Вы переедете под Париж? Напишите. Стихи все сдал, они пойдут в этой книге, котор<ая> уже сверстана, изменения сделаю в последнюю минуту, завтра вероятно. Но скажу Вам — как на духу — мне думается, что <с> наследством Г. В. надо быть осторожнее, не давать слабых стихов, дабы не снижать его. Некоторые из присланных Вами, по-моему, не оч<ень> сильны. Но Вам, как поэту, виднее. В «Н<овом> р<усском> с<лове>» была статья Перфильева,[1239] товарища по корпусу, я ее вырезал, если до Вас не дошла, пришлю. Была заметка в «Общее дело» (америк<анская> ком<мунистическая> газета) без подписи.[1240] Видел много в «Р<усской> М<ысли>».[1241] Сегодня была статья Зав<алишина>[1242] о книге. Все хвалебно, конечно. Но — видит Бог — какую чепуху пишут, какое кругом непонимание стихов.[1243] В частности, пошлю бесплатно Адамовичу, послал уже Вейдле и Степуну (их хочу попросить написать для Н. Ж. У меня план — попросить обоих, если М. М. согласится). Мнения обоих интересны. В частности, я обнаружил одну досадную пропажу. В книге нет стихотворения - про старичков, в Ни<ц>це наверное, как вернутся ять с фитою, его забыл дать Г. В. в манускрипте? [1244] Я только сейчас это заметил. Жаль. Но книге я оч<ень> рад. Хорошая книга. И издана, хоть и с запозданием (ужасным), но хорошо вышла — есть чем помянуть.

    Все, что у Вас будет написано, присылайте, будем рады Понимаю, что сейчас Вам пока трудно этим заняться. Не знаю, сможет ли М. М. выслать Вам такое фикт<ивное> свидетельство (и нужно ли оно?). Ведь он уже в отставке и связи его административные кончены. Кстати, он переехал туда же, где и Ульянов — жить, в Нью Хэвен. Адрес тот же, что Ульянова, но «апарт. 21». Ну, кончаю, тороплюсь отправить. Будем рады увидеть Вас здесь. Я думаю, что Вам устроиться тут будет нетрудно, а теперь прошел закон, по кот<орому> приехавшие по туристской визе могут хлопотать о постоянном жительстве, не уезжая из страны. Сейчас большой спрос на русский язык, да и на другие — на фран<цузский> есть спрос. Кстати, Берберова начала читать лекции в Иельском у<ниверсите>те, там же, где Ульянов (не знаю какие — вероятно по русскому языку, а м. 6., по литературе — не знаю).

    Цалую Ваши ручки, искренне Ваш

    <Роман Гуль>


    180. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 6 октября 1958. Ганьи.

    6-го октября 1958

    Maison de Retraite

    18, av. Jean Jaures

    Gagny (S et O)


    Дорогой Роман Борисович,

    Ваше письмо мне переслали уже в Gagny — вчера была неделя, как я тут.

    Отвечаю по пунктам — большое спасибо за панихиду. Пришлите мне, пожалуйста, книг двадцать — для друзей. «Старичков» Г. В. сознательно выбросил, считая их слабыми, с чем согласилась и я, хотя мне их и было жаль.[1245]

    Но вот чем Вы меня поразили, так это тем, что находите стихи из «Посмертного дневника» «не оч<ень> сильными».

    Мне они кажутся потрясающими, и все, кому я читала и эти и еще другие, были буквально потрясены ими. Думаю, что это вершины Г. В. Будьте добры написать, какие Вы считаете «не оч<ень> сильными» — все или нет. Меня это страшно интригует. «Посмертный дневник», по всей вероятности, выйдет отдельной книгой.[1246] Об этом уже ведутся переговоры.

    Но торопиться я не буду — пусть раньше разойдется Ваше издание, чтобы «Дневник» не конкурировал с «Стихами» — к тому же я разобрала далеко не все записи Г. В. Вы знали его почерк, когда он старался. Я иногда бьюсь час над какой-нибудь строчкой и все же не могу разобрать.

    Писал он редко в тетради, чаще на полях книги, на обложках или на клочках бумаги.

    Посылаю Вам свои стихи, посвященные Адамовичу.[1247] Он оказался настоящим другом и очень поддержал меня. Он приезжал прощаться с Г. В., и Г. В. после этого свидания совершенно изменил к нему отношение.

    Он просил Вас уничтожить все, что он Вам писал о «деле на Почтамтской». Все, исключая бумаги, свидетельствующей, что Г. В. покинул Петербург в августе 22-го года.

    Г. В. хотел, чтобы я это Вам с казала бы лично, Т. к. он думал, что я очень скоро после его смерти уеду в Америку.

    Но т. к. я совсем еще не знаю, когда мне это удастся — кроме оплаченной дороги у меня нет ни визы, ни приглашения, у кого остановиться на первое время, — то я и решила сообщить Вам о его желании письменно. Ведь я могу умереть, так и не увидевшись с Вами. Это меня очень беспокоит. Поступайте, как найдете удобнее — или верните мне все «о деле» или сожгите его сами. Но, во всяком случае, очень прошу Вас — если решите сами уничтожить — сообщите мне об этом. И если можно, не очень откладывая.

    Спасибо за хлопоты со «Стихами». Мне, конечно, будет очень кстати найти деньги к моему приезду в Америку. В сущности, мне сейчас совершенно безразлично, где жить — и жить ли вообще. Но так как это было настойчивое желание Г. В., то я всячески буду стараться его исполнить.

    Книгу о Г. В. я скоро начну писать. Если хотите, можно будет напечатать в Нов. Журнале выдержки из нее. Но это, конечно, если Вам они подойдут. Ведь я по наивности думала, что я, посылая Вам стихи Г. В., делаю Нов. Журналу бесценный подарок. И видите — до чего ошиблась. Но не думайте, что я обиделась за Г. В. Меня просто поразило, как мы разно смотрим на вещи, — по-моему, это небывалое в поэзии — стихи за несколько дней до смерти. Ясность, простота и отрешенность от жизни уже почти потусторонние. Некоторые стихи настолько ужасны, что их — из чувства жалости к читателям и современникам — не решусь напечатать.

    С сердечным приветом О. А. и Вам

    И. О.


    Пожалуйста, пошлите три книги Mrs L. Chaize C-ie des Messa-geries Maritimes 6/20 North Beach Road P.O.B. 181. Madras, India.[1248]


    181. Роман Гуль - Ирине Одоевцевой. 5 ноября 1958. Нью-Йорк.

    5 ноября 1958


    Дорогая Ирина Владимировна, простите? пожалуйста, что я так задержался с ответом на Ваше письмо, но — я пропадаю совершенно в страшной рабочей загруженности плюс (во всякую свободную минуту) пишу статью о Пастернаке для Н. Ж.[1249]А так как свободных минут у меня очень мало, то и получается черт знает что. Хочу ответить сейчас подробно на Ваше письмо и вообще. Вы, наверное, уже знаете из «Н<ового> р<усского> с<лова>», что тут был вечер, посвященный творчеству Г. В. Меня просили прочесть главный доклад, потом Варшавский говорил о Г. В. вообще — по личным воспоминаниям, и потом читались стихи. Вечер прошел очень удачно. Народу было в зале полно. Так что все было как надо. Хотел послать Вам отчет об этом вечере, но куда-то забозлал, но Вы, наверное, получаете «Н<овое> р<усское> с<лово>» и увидите.[1250] Прекрасную статью о Г. В. написал в «Н<овом> р<усском> с<лове>» Адамович,[1251] оч<ень> хорошо. Вообще, что Адамович за последнее время ни напишет — все оч<ень> хорошо, на мой взгляд и вкус. К старости у многих приходит какая-то мудрость. Вот пришла и к нему. И пишет все мудро, умно и хорошо. Теперь по пунктам В<ашего> письма.

    Книги (20) Вам высланы тут же были, наверное, уже получили. Дальше. Беру назад то, что написал с маху о посмертных стихах (о некоторых). Вы знаете, в них надо вчитаться. Я читал их на вечере памяти Г. В. (перед докладом) — и все дошли полностью до слушателя. Вы правы, стихи чудесные. Когда я прочел их на клочках бумаги, чернилом, как-то не разобрался сразу. А вот сейчас, например, только что звонил И. Г. Церетели — говорил, что стихи «просто потрясающие». Он купил книгу, очень любит стихи Г. В. и несколько раз по поводу них разговаривал со мной по телефону. Любит еще Цветаеву. Но, конечно, я думаю, что у нас с Вами много разного в стихоощущении. И слава Богу, не всем же дуть в одну дудку. Правда? Дальше. Не хотите ли Вы пропустить стихи «Посмертного дневника» в Н. Ж. — в этом случае можно оставить набор их и тогда выпуск книжки будет совсем дешевый. Это для Вашего сведения при издании. Но если Вы уже договорились в Париже, то все-таки — пришлите же нам еще, для декабрьского номера. Я думаю, как там ни крути, а лучше Н. Ж. для стихов Г. В. места нет. А Вы как думаете? Ваши стихи, посвященные Адам<овичу,> прекрасны и ушли уже в набор для кн. 55 (декабрьской). То, о чем Вы меня просите, я конечно, сделаю, будьте совершенно спокойны. Вот свалю свои спешные дела, разберу архивы и сделаю.[1252] За проданные экз. тут ведет наша секретарша счеты. Кое-что лежит на нашем счету (на счету Н. Ж.), кое-что в кассе наличными. Когда она все подсчитает, напишу Вам, что тут есть. А как с Парижем? Я думаю, самое простое, если Вы будете там получать сами. Мы написали в кн. маг., что стоит — 600 фр. и даем им 25% скидки (не сорок, как на некоторые книги, как я сдуру дал «Скифа»). И при приезде в Париж Вы с них и будете получать. Но т. к. у нас был в редакции пожар, о чем тоже было в «Н<овом> р<усском> с<лове>» сообщено, то сейчас у нас страшный завал со всеми делами. Но как наша секретарша разберется со всем — напишу Вам, куда сколько послано, чтобы Вы знали, с кого сколько брать. Дальше. Если будете — а Вы, конечно, будете — писать о Г. В. — будем очень рады напечатать это в Н. Ж. Пришлите обязательно. Думаю, напрасно совершенно Вы не решаетесь некоторые стихи печатать «из чувства жалости к читателям и современникам». А Вы не жалейте! Так будет интереснее! Видел Вашу фотографию с Г. В. в «Возрождении»[1253] — хорошая фотография. И он молодцем на ней. Ах, как все это грустно. «Ведь только после нашей смерти нас любят так, как мы хотели». И из того же неизвестного стихо — «Нежней, нежнее будьте с теми — Чье сердце бьется с Вами рядом». [1254]

    Ну, вот кончаю, цалую Ваши ручки,

    искренне Ваш

    <Роман Гуль>


    Как Ваши дела с Америкой? Они всегда оч<ень> тянутся. А потом как-то сразу выходят. Я думаю, что, приехав сюда — Вы бы здесь нашли достойное Вас занятие. Главное, Вы ведь владеете четырьмя языками, как хотите. А это здесь — оч<ень> ценится. Берберова сейчас преподает в Иельском у<ниверсите>те (там, где Ульянов) — не то русский язык, не то французский, не то оба вместе. Связаны ли Вы к<ак>-н<ибудь> с Толстовским фондом? [1255] У них в Париже есть представительство. Думаю, они могли бы Вам помочь, при приезде сюда.


    182. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 11 ноября 1958. Ганьи.

    Сегодня день рождения Жоржа

    Ему исполнилось бы 64 года. [1256]

    11-го ноября 1958

    18, av. Jean Jaures

    Gagny (S et O)


    Дорогой Роман Борисович,

    Ваше письмо меня страшно обрадовало. Я была ведь совершенно уничтожена Вашей оценкой «Посмертного дневника». Как Ницше мог не понять Вагнера? А если он прав, то значит, я совсем ничего не понимаю в стихах.

    Но теперь, слава Богу, хоть с этой стороны все в порядке.

    Конечно «Посмертный дневник» принадлежит Вам и Новому Журналу из дружбы и из благодарности. При жизни Жоржа он ведь печатался почти исключительно у Вас — пусть так будет и после его смерти.

    Я с чувством величайшей обиды за него хотела, нигде предварительно не печатая «П<осмертного> дневника», сразу издать его. Послала также два стихотворения в «Опыты»[1257] — и даже об этом жалею. «П<осмертный> дневник», повторяю, Ваш — целиком по справедливости Ваш.

    В «Возрождение» у меня все же хватило ума дать забракованного Вами «Старичка» и еще одно десятилетней давности. [1258]

    С выходом «Посм<ертного> дневника» торопиться некуда. Стихи, конечно, можно раньше пропустить в Нов. Журнале и сохранить набор. Пошлю Вам через несколько дней стих. 5 или 6, а может быть, и больше.

    Но, как я Вам уже писала, мне это бесконечно тяжело. Я расстраиваюсь так, переписывая их, что после целые сутки никак не могу ни успокоиться, ни найти себе места. Поэтому будьте милым и напишите крайний срок присылки стихов и сколько Вам для этого номера требуется, т. е. сколько страниц — две или три. У меня многие уж разобраны совсем, кроме тех, что он в последнее время мне диктовал. Но даже и эти трудно.

    Теперь о другом, хотя о том же Н. Журнале. Я хочу написать критику о «Встрече» Прегель.[1259] Но нет ли у Вас уже другого кандидата? Ответьте, прошу, спешно. О Жорже — нет, с этим я решила повременить. Не могу, не хватает сил. Слишком больно. И если бы Вы знали, до чего это было ужасно. Я удивляюсь, как я могла пережить и не сойти с ума. Или повеситься.

    Но, как видите, я живу. И даже — я очень спокойная, только не надо со мною о нем говорить. [1260] И сама с собой я еще не могу говорить о нем.

    Я рада, что Вы написали мне так дружески. Верите ли, мне казалось в последнее время, что между нами, т. е. между Жоржем и Вами, пробежала черная кошка. Вы ведь ему так и не написали, а он очень ждал от Вас письма. То, что Вы, зная, что он при смерти, даже из деревни ему не написали, его огорчало и мучило — не похоже на Вас. И вот мне пришло в голову — не постарались ли в этом какие-нибудь общие друзья-приятели?

    Клянусь Вам памятью Жоржа, что он к Вам относился не только дружески, но абсолютно лояльно. Доказательство чему — посылка письма Яновского — против моих взглядов на частную переписку. Он Вас любил. А любил он очень мало кого.

    Мне здесь пришлось слышать всякие пародии, сочиненные якобы Жоржем, — все это абсолютный вздор. Никогда ничего подобного он не сочинял, но все они оскорбительны и конечно, должны были создать новых врагов Жоржу — хотя у него и так врагов было слишком много.

    Это на всякий случай — к Вашему сведению.

    Сейчас я получила вот какое письмо — прилагаю его, тоже для сведения. Статьи Терапиано [1261] я еще не видела — «Р<усскую> Мысль» мне все еще посылают в Иер, и я ее получаю на четвертый день. Или на пятый.

    В здешнем доме я живу, как на маяке, в интегральном одиночестве, ни с кем не разговаривая. С Терапиано встретилась как раз в субботу в кафэ в Париже, где Страховский [1262] сообщил парижанам о будущем журнале «Современник».[1263]

    О статье Терапиано речи не было. Прочту ее завтра, когда буду в Париже, если не получу «Р<усскую> Мысль» до того времени. Но ненависть его к Вам идет от «телефонной книжки» — и сравнения с «Петер<бургскими> зимами». [1264] Как раз от того, что положило начало нашего сотрудничества (постоянного) в Н. Журнале и нашей с Вами дружбы. Это тоже к Вашему сведению. Я в писаниях Терапиано, как и в Померанц<ева> (прежних), не при чем. Теперь, конечно, за Померанцем могу присмотреть — и не позволить ему «перерезвиться», но над Терапианцем власти не имею — ни-ка-кой. Он важный и толстый. [1265] А я только бедная и тощая вдова Георгия Иванова — потерявшая самостоятельное значение, ставшая только чем-то вроде росчерка его посмертной подписи и даже потерявшая шесть кило «живого веса» — вместо прежних 60 кило осталось только во мне 54 кило вдовьего веса. И что со мной теперь считаться?

    Хоть горько, но сознаю и чувствую свою «вдовью долю».

    А бедный Жорж воображал по наивности, что после его смерти все спохватятся, и все, кто не сумели проявить ему при его жизни свою любовь, — откроют мне сердце, объятия, ну и слегка кошельки, хотя этого мне не надо, и окружат меня, в память его, любовью, нежностью и заботой, будут наперерыв стараться обо мне.

    Но ничего подобного не получилось, Адамович меня утешает: «Пора Вам понять, что человек человеку бревно и ничего ни от кого не ждать».*[1266] Я и не жду. И поэтому и не еду — хотя Жорж этого так хотел — в Америку.

    Не еду не потому, что боюсь не смочь материально устроиться — устроилась бы вполне сносно. А вот это самое: «нежней, нежнее будьте...» мне необходимо. А то могу сигануть с 24-го этажа от одиночества.

    Может быть, все-таки, когда немного очухаюсь, и поеду в Нью-Йорк, но не сейчас. Хоть и жаль, что не могу даже в этом исполнить волю Жоржа.

    Хотелось бы мне также посоветоваться с Вами, надо ли перевозить Жоржа в Париж, как настаивает Водов.[1267] Но об этом в следующий раз. Уже и так для Вас слишком большой труд меня читать. Ну, а о зайчьем тулупчике Lederplex'e и вспоминать не будем.

    Отчета о вечере не видела, но спасибо. И за все, что Вы делаете спасибо. Жорж бы Вас поблагодарил — я за него. И за себя.

    Книги я получила в субботу. И опять приношу благодарность, а то было неловко — все ждут и обижаются.

    Вы меня сегодня очень, очень, очень обрадовали — «П<осмертным> Дневником». Как могло быть, чтобы Вы — Ницше...

    С самым сердечным приветом О<льге> А<ндреевне> и Вам. А чье это стихо — не знаю — нежней, нежнее. Но, пожалуйста, со мной.

    Ваша Ирина Одоевцева.


    * Это Адамовичу единственное нравилось у Ремизова.

    Простите за почерк, у меня, как у пьяницы, дрожат руки.[1268]



    Примечания:



    1

    В «Русском доме» (пансионат для эмигрантов) городка Монморанси, к северу от Парижа, на авеню Шарля де Голля, 5, Г.И. с Одоевцевой жили с короткими перерывами около трех лет - с 1951 по начало 1954 г. S et O (Seine et Oise) - департамент Сена и Уаза



    10

    Имеется в виду американский Кембридж, в котором находится Гарвардский университет, где преподавал Карпович. В Кембридже также жила М. С. Цетлина, адрес которой первоначально значился на бланках «Нового журнала» (ее муж, М. О. Цетлин, один из его создателей и редакторов в 1942-1945 гг.). По этому адресу Г. И. отправлял письма в первые годы сотрудничества с «Новым журналом».



    11

    Эту просьбу — печатать стихи Г. И. отдельно от «прочих» — «Новый журнал» неукоснительно выполнял до конца дней Г. И.



    12


    Владимир Львович Корвин-Пиотровский (1891 — 1966) — поэт, драматург, с 1920 г. в эмиграции, до 1933 г. в Берлине, где в 1928 году выпустил совместно с Овадием Саввичем написанный роман "Атлантида под водой", в 1933 переехал затем в Париже, в 1953 г. - в США. В 1950-е постоянно печатался в «Новом журнале».

    Сергей Константинович Маковский (1877—1962) — искусствовед, издатель, поэт, основатель и редактор журнала «Аполлон», с 1920 г. в эмиграции, в Праге, в 1926 г. переехал в Париж, в 1939—1944 гг. председатель Объединения русских писателей в Париже, в 1949—1959 гг. председатель редколлегии издательства «Рифма», выпустившего в 1950 г. «Портрет без сходства». Г. И. был знаком с Маковским со времен «Аполлона», но поэзию Маковского не признавал ни до революции, ни после.




    103

    См. письмо 10.



    104

    Речь идет о возможном продолжении уже опубликованной автобиографической книги Гуля «Конь Рыжий».



    105

    Источник цитаты не установлен. Поэтому неясно, неграмотное написание слова «комфорт» — на совести Одоевцевой или же входит в состав цитаты.



    106

    Строчка из имеющей разные варианты («Я под горку шла, / Пирожок нашла...», «Баба шла, шла, шла...» и т. п.) русской народной песни. Обычно цитируемая строчка записывается как «Утомилась, утомилася, утомилась я».



    107

    Очевидно, предложенное Гулем в несохранившемся письме заглавие предназначенного для публикации отрывка из «Года жизни». В «Новом журнале» (1953, декабрь, кн. XXXV, с. 72) оставлено заглавие «Год жизни» — с редакционным примечанием, что это «отрывок из нового романа И. В. Одоевцевой». Однако именно «повестью» этот роман назван в первом письме Г. И. к Гулю.



    108

    О каком «случае» с Н. Н. Евреиновым идет речь, установить не удалось. Наверное, что-то связанное с его кончиной 7 сент. 1953 г. в Париже и похоронами на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.



    109

    Одоевцева пугает название чеховской «сцены в одном действии» «Свадьба» (1889) с гоголевской «Женитьбой», У Чехова реплика вложена в уста акушерки Змеюкиной: «Возле вас я задыхаюсь... Дайте мне атмосферы!».



    110

    Татьяна Георгиевна Терентьевна (1908-1986) — редактор Издательства им. Чехова. Ей посвящен цикл Г. И. из четырех стихотворений, напечатанный в кн. I «Опытов» («Все представляю в блаженном тумане я..», «На один восхитительный миг...», «Ветер с Невы. Леденеющий март...», «А еще недавно было все, что надо...»; в сб. «1943 — 1958 Стихи» посвящение относится только к последнему стихотворению).



    111

    Слегка измененная цитата из стихотворения Пушкина «Поэт» (1827): «Душа поэта встрепенется, / Как пробудившийся орел».



    112

    Элизабет (среди русских — Елизавета Львовна) Рейнольдс Хапгуд (Hapgood, 1894-1974), переводчица, приятельница К. С. Станиславского, из старинного английского рода Хьюстонов, американская знакомая Гуля, постоянно помогала русским эмигрантам (в частности, содействовала переезду Гуля с женой в США), регулярно отправляла Ивановым посылки с вещами. В какой момент ее имя появилось в переписке, неясно — очевидно, в одном из несохранившихся предшествующих писем Гуля. См. об Элизабет Хапгуд в книге Гуля «Я унес Россию» (Т. III: «Россия в Америке»).



    113

    Имеется в виду манера публикации стихов в редактируемом С. П. Мельгуновым журнале «Возрождение». Они подвёрстывались к пустующему концу полосы (страницы) того или иного прозаического текста.



    114

    Приписываемая кн. Г. А. Потемкину реплика на первое представление комедии Дениса Фонвизина «Недоросль» (1782): «Умри, Денис, лучше не напишешь».



    115

    Пересказ соображений Юрия Иваска из его напечатанной в «Опытах» (1953, кн. I, с. 194-199) рецензии на сборники стихов парижского издательства «Рифма», в том числе на «Контрапункт» и «Стихи, написанные во время болезни» (издан журналом «Возрождение») Одоевцевой: «Удачнее кого бы то ни было, она продолжает сюжетную поэзию Гумилева, которому посвятила замечательную балладу. Но подражания нет. Есть — именно — продолжение» (с. 196).



    116

    Литературный фонд помощи русским писателям и ученым в Нью-Йорке создан в 1918 г., в 1950-е гг. его председателем был М. Е. Вейнбаум.



    117

    Валериан Федорович Дряхлов (1898-1981) — поэт, до революции жил в Поволжье, с 1920-х — в Париже, печатался в «Числах». В 1952 г. Г. И. рекомендовал его Иваску: «Прочтите его стихи хотя бы в том же "Орионе". Я их ценю больше многих, несмотря на формальные недостатки» («Вопросы литературы». Ноябрь-Декабрь 2008, с. 287). Иваск включил стихи Дряхлова в антологию «На Западе». Однако в «Новом журнале» стихи Дряхлова не появлялись.



    118

    Городок Монморанси входил в департамент Сена и Уаза, а не в департамент Сена.



    119

    Бытует мнение, что французы сплошь приверженцы и продолжатели рационалистического метода философии Декарта, с его тезисом о самодостаточности сознания: «Cogito, ergo sum» («Мыслю, следовательно существую»).



    120

    Стихи Одоевцевой регулярно стали появляться на страницах «Нового журнала» с 1954 г. (март, кн. XXXVI, с. 131-133), где напечатаны: «На заре вернулась с бала...», «Неправда, неправда, что прошлое мило...» и «Дни лучезарней и короче...»



    121

    Из стихотворения Одоевцевой «...Началось... И теперь опять...». Напечатано в «Новом журнале» через полтора года (1955, март, кн. XL, с. 96, с учтенной правкой и посвящением В. Н. Ильину), позднее присоединено в качестве завершающего к уже изданному в 1952 г. циклу «Стихи, написанные во время болезни» (без посвящения и с датировкой 1950 г.). В этой же кн. «Нового журнала» напечатано стихотворение Одоевцевой «— За верность, за безумье тост!..» Адамович дважды написал Одоевцевой об этих двух стихотворениях. 6 мая 1955 г.: «...Чиннов прислал мне о них восторженный отзыв. А я считаю, что в нашем окружении или экс-окружении, есть два человека, смыслящих в самих стихах, а не в поэтических чувствах вокруг — Чиннов и Гингер». И 11 июня 1955 г.: «Ваши стихи в НЖ я, наконец, прочел. Очень хорошо, и очень "Вы" два Ваших облика в двух совершенно разных стихотворениях. Иваску больше нравится первое, а я, со склонностью к лиризму, предпочитаю второе» («Минувшее». Кн. 21. М; СПб., 1997, с. 409-411. Публ. О. А. Коростелева).



    122

    Л. Н. Толстой принципиально не писал сразу набело, многократно перерабатывая свои тексты.



    123

    Софья Андреевна Толстая, рожд. Берс (1844-1919) — жена Толстого с 1862 г., переписчица и часто издательница сочинений мужа. Писала стихотворения в прозе, рассказы для детей, автобиографические повести, записки «Моя жизнь» и др. Многое опубликовано только посмертно, в том числе ее «Дневники» и «Письма к A. Н. Толстому».



    124

    Имеется в виду стихотворение Одоевцевой «О жизни» что прошла давно...», заканчивающееся строчками: «Дочку нашу, / Цветок-Наташу, / Подарим мы / Снегам зимы» (опубликовано в «Новом журнале», 1955, км. XLI с. 99-100).



    125

    Речь идет о романе Одоевцевой «Оставь надежду навсегда», опубликованном в Издательстве им. Чехом в следующем, 1954 году.



    126

    «Спа сибо!»



    1039

    По аналогии со «стихо» вместо «стихотворение» Гуль хочет внедрить «предисло» вместо «предисловие» (это удостоверяется письмом 141).



    1040

    В «Собрание стихотворений» Смоленского вошли оба его довоенных сборника и новые стихи.



    1041

    К. Д. Померанцев статье «О старом и новом» в «Русской мысли» (1958, № 1159, 11 янв., с. 4) предпослал эпиграф из Г. И. («И гадко в этом мире гадком / Жевать вчерашний пирожок») и начал ее словами: «Георгия Иванова с полным правом можно было бы назвать настоящим и единственным современным поэтом-экзистенциалистом. Экзистенциалистом гейдеггеровского толка, с той только разницей, что если немецкий философ просто отрицает существование вне — или экстра — человеческих духовных ценностей, то русский поэт понимает, что если эти ценности и существуют, то говорить о них в наше время является сплошь и рядом "жеванием вчерашнего пирожка"».



    1042

    Парижский Дом Книги. См. примеч. 3 к письму 15.



    1043

    Стихотворение Одоевцевой «Ночь в вагоне» («У окна качается пальто...») напечатано в «Новом журнале» (1958, март, кн. LII).



    1044

    Бакунин и Николай I из «Скифа в Европе».



    1045

    Варнава Препотенский (не Препотянский) — персонаж из «Соборян» (1872) Н. С. Лескова, учитель, ставящий некие опыты над утопленником.



    1047

    Г. И. цитирует начало 6 гл., 7 подгл., «Скифа в Европе» (Нью-Йорк, 1958, с. 147): «Ночь была непроницаема, может быть, в разрыв и глядела звезда, ее не видали едущие. Карета неслась от Альтенбурга к Дрездену сумасшедшим аллюром. Хрипели лошади. Окруженный факелами майор фон Торклус быстро облегчался на крупной рыси, карета окружена конными жандармами; последним, на размашистой кобыле, скакал старый вахмистр».



    1048

    Пьеса Леонида Андреева «Анатема» (1908) поставлена в 1909 г. в МХТ В. С. Немировичем-Данченко с В. И. Качаловым в главной роли современного Мефистофеля. В «Китайских тенях» («Звено». 1925, № 133, 17 авг.) Г. И. писал об Андрееве в том же, что и здесь, духе: «И в редакционном кабинете, и в квартире все у Андреева было грандиозное <...>. Гигантские кресла и шкафы, гигантский письменный стол, гигантские панно на стенах».



    1049

    Все приписки рукой Одоевцевой, на полях.



    1050

    «Добавление» написано рукой Одоевцевой.



    1051

    Любимый анекдот Г. И. о Гончарове, имеющий реальное основание. Племянник (и не один) у писателя был, а своей сестре А. А. Музалевской Гончаров писал 27 сент. 1868 г.: «Я теперь бедненький старичок, живущий весьма ограниченными средствами в обрез» (указано М. В. Отрадиным). Было ему в это время 56 лет, он работал над завершением «Обрыва».



    1052

    С. А. Водов, главный редактор «Русской мысли».



    1053

    «Дорогой Сергей Акимович!

    Не откажите в любезности поместить в "Р. М" в порядке литературно-педагогическом, нижеследующие строки. В одном доме за чайным столом сидели мать, отец, их одиннадцатилетний сын и гость. Гость оказался не особенно церемонным. Перед ним стояла коробка конфет, и он за чаем поедал одну конфету за другой, так что к концу чаепития коробка была пуста. Когда гость ушел, мальчик взглянул на пустую коробку, потом на родителей и сказал: "Нам, конечно, не жалко, но мы удивляемся". Родители засмеялись, но по существу вопроса были вполне согласны с сыном.

    В № 1159 «Русск. Мысли» от 11 января с. г. К. Померанцев поместил статью "О старом и новом". Начало ее таково: "Георгия Иванова с полным правом можно было бы назвать настоящим и единственным современным поэтом-экзистенциалистом"

    В сентябрьской книжке "Нового журнала" за 1955 год, в статье "Георгий Иванов" я писал: "Если на Георгия Иванова надо было бы наклеить ярлык какого-нибудь "изма", то это сделать было бы просто. Георгий Иванов — сейчас единственный в нашей литературе экзистенциалист. Пусть литературные критики (и он сам) так его еще не наименовали, но всякий, кто знает его поэзию и прозу, увидят это с ясностью". Прочтя начало статьи К. Померанцева, я вспомнил фразу мальчика: "Нам, конечно, не жалко, но мы удивляемся"

    Искренне Ваш Роман Гуль».




    1054

    К. Д. Померанцев ответить не замедлил. 6 февраля 1958 г. в «Русской мысли» (№ 1170, с. 4) появилось и его «Письмо в редакцию»:

    «Дорогой Сергей Акимович!

    В ответ на письмо в редакцию Романа Гуля в № 1167 "Русской мысли" относительно моей статьи "О старом и новом", считаю нужным разъяснить, что по трудным обстоятельствам эмигрантской жизни я еле-еле нахожу время для ознакомления с современной мировой литературой, общественной и философской мыслью и решительно лишен возможности читать все эмигрантские издания. Таким образом, я никогда ни одного произведения Романа Гуля не читал, о чем, кстати, очень сожалею. Впрочем, если бы я и прочел статью Романа Гуля о Георгии Иванове, я все-таки не сослался бы на нее, так как об экзистенциализме Георгия Иванова Лев Шестов говорил уже двадцать лет тому назад.

    Искренне Ваш К. Померанцев

    P. S. Кстати, от В. П. Крымова я знаю, что Роман Гуль очень услужливый и обязательный человек, и мне очень жаль, что вышло такое недоразумение».

    На этом P. S. Гуль, как видно из дальнейших его писем, остановил особое внимание. Характеристика Гуля тут явно совпадает с отзывом о нем Г. И. в письме к самому Гулю в ноябре 1953 г. (№ 18): «...рассчитываю <...> на Вашу любезную исполнительность <...>. Ощущаю Вас как в высшей степени внимательного и исполнительного члена редакции...» В этом письме посторонней рукой (очевидно самого Гуля) слово «исполнительность» обведено карандашом).




    1055

    Аллюзия на эпиграмму Пушкина «Как сатирой безымянной...» (1829): «В полученье оплеухи / Расписался мой дурак?».



    1056

    Давшие повод к дуэли строчки из стишков, сочиненных на именинах Степки Сальникова в романе А. Ф. Писемского «Богатый жених» (1851): «Ты парень добрый, хоть и пень... / Не хочешь ли покушать, брат, мякины?» (Часть I, гл. 7).



    1057

    Приписка на полях рукой Одоевцевой.



    1058

    Г. И. имеет в виду рецензию Адамовича на «Скифа в Европе» Гуля («Русская мысль». 1958, 27 февр.).



    1059

    Адамович и на самом деле в письме от 2 февр. 1958 г. этим обстоятельством объяснял Одоевцевой (не самому Г. И.) невозможность прислать копию: «Madame, я не могу прислать Вам копии (т. е. Жоржу — ибо Вы хитрите <дальше вырезана часть письма, как раз та, где Адамович ссылается на «копирку; см. письмо 156 — Публ.>...» («Минувшее». Кн. 21, с. 469). На следующий день, 3 февр. он отправляет статью Гулю: «Вот "Георгий Иванов". Я ему написал, что если он не будет доволен, я "расстаюсь с ним вечным расставанием". Надеюсь — будет» («Письма Георгия Адамовича к Роману Гулю». Публикация, вступит, заметка и примеч. Вадима Крейда // «Новый журнал». 1999, кн. 214, с. 203). См. также примеч. 4 к письму 145 и примеч. 10 к письму 146.



    1060

    Марина Цветаева. «Лебединый стан. Стихи 1917-1921 гг.». Подготовка к печати и предисловие Г. П. Струве; вступит, статья Ю. П. Иваска (Мюнхен, 1957).



    1061

    Одоевцева в письме к В. Ф. Маркову от 20 марта 1958 г. высказала о «Лебедином стане» схожее мнение: «Стихи меня, к сожалению, не совсем восхитили, за небольшим исключением. Я ждала большего» («In memoriam». СПб.; Париж, 2000, с. 449).



    1062

    Возможно, окончание письма утрачено, т.к. нет подписи и последняя фраза оборвана.



    1063

    Гуль имеет в виду роман «20000 лье под водой» (1870) Жюля Верна (Verne; 1828-1905), французского писателя, одного из создателей научно-фантастического жанра в литературе.



    1064

    Перефразированное окончание «Видения Мурзы» (1798) Державина: «Превознесу Тебя, прославлю; / Тобой бессмертен буду я».



    1065

    В составе советского «Уголовного кодекса» политическая статья 58, по которой преимущественно осуждались «враги народа».



    1066

    «Письмо в редакцию» К. Д. Померанцева (см. примеч. 10 к письму 153). Прозвище «Апельсинов», в дальнейшем «Апельсинцев», возникло по ассоциации: апельсины, как и померанцы — из одного семейства цитрусовых.



    1067

    Имитация стиля пушкинской «Полтавы»: «За ним вослед неслись толпой /.../ И Шереметев благородный, / И Брюс, и Боур, и Репнин...».



    1068

    «Мост» — издательство при «Новом журнале», по существу даже не издательство, а издательская марка, под которой вышло большинство книг Гуля, начиная с середины 1950-х и до середины 1980-х гг.



    1069

    ЦОПЭ (ZOPE) — «Центральное объединение политических эмигрантов» (первоначально «послевоенных эмигрантов»), с обширной издательской программой («Технология власти» А. Авторханова, первые выпуски альманаха «Мосты» и др.). Располагалось в Мюнхене.



    1070

    .



    1071

    «Покавка» — очевидно, каламбур самого Гуля, произведенный от «поковки» (подковывание коня) и фамилии писателя Кафки.



    1072

    «Pen Club In Exile» (англ.) — «Пен клуб в изгнании» (Гуль в русской транскрипции слово «Эксайл» пишет через английское «х», читаемое как «кс».



    1073

    Возможно, ироническая отсылка к поэме Андрея Белого «Первое свидание» (1921).



    1074

    Даниил Лукич Мордовцев (1830-1905) — прозаик, публицист, писал на исторические темы по-русски и по-украински. В Издательстве им. Чехова переиздан его роман «Железом и кровью» (о присоединении Кавказа к России в XIX веке).



    1075

    Отсутствующая в рукописях самого Льва Толстого, эта реплика на вопрос о произведениях Леонида Андреева записана в нескольких вариантах. Например, А. С. Сувориным в «Дневнике» 5 июля 1907 г. переданная ему фраза зафиксирована так: «Андреев все меня пугает, а мне не страшно». В конце концов, все эти пересказы отшлифовались в афоризм: «Он пугает, а мне не страшно».



    1076

    Из басни И. А. Крылова «Осел и соловей» (1811): «Затихли ветерки, замолкли птичек хоры, / И прилегли стада».



    1077

    Александр Васильевич Никитенко (1804-1877) — мемуарист, автор обширного «Дневника», служил цензором.



    1078

    В. А. Александрова (см. примеч. 2 к письму 51) и ее муж Соломон Меерович Шварц, наст, фамилия Моносзон (1883-1973) — меньшевик, высланный в январе 1922 г. из России. Вместе с ним уехала из Москвы в Берлин и Александрова.



    1079

    В. Яновский. «Челюсть эмигранта» («Новый журнал». 1957, кн. XLIX, часть I, с. 52-100; кн. L, часть II, с. 58-109).



    1080

    Не совсем точно процитированное начало стихотворения Лермонтова (1837): «Расстались мы; но твой портрет / Я на груди моей храню...».



    1081

    Очевидно перифраз Указа Петра I в Думе «говорить по ненаписанному, дабы дурь каждого видна была».



    1082

    «Я стар, я сед, мои седины...» — из-за многочисленности аллюзий («Я стар, я сед. А ты юна...» и т. п.) конкретный источник цитаты оставляем неопознанным.



    1083

    «Нам не жалко, но мы удивляемся» — назидательная фраза из письма Гуля в «Русскую мысль» (см. примеч. 9 к письму 153).



    1084

    Начало стихотворения Марины Цветаевой из «Лебединого стана» «Ех — ci-devant» (1920) — «Выбывший из "бывших"» (фр.). Впервые напечатано в составе «Повести о Сонечке» («Русские записки». Париж, 1938, № 3). Гуль считал это стихотворение лучшим в «Лебедином стане» и одним из лучших цветаевских стихотворений вообще.



    1085

    Рецензия Гуля на «Лебединый стан» Цветаевой напечатана в «Новом журнале» (1958, кн. LIII).



    1086

    Берберова с сентября 1957 г. была секретарем отдела ЦОПЭ в США (см. примеч. 7 к письму 155).



    1087

    Виктор Андреевич Мамченко (1901-1982) — поэт, журналист, с 1920 г. в эмиграции: Тунис, с 1923 г. Париж. Участник «Зеленой лампы», «Круга» и др. Инициатор «Объединения русских поэтов в Париже» (1924) и «Союза молодых русских поэтов и прозаиков» (1936).



    1088

    Оценка, видимо, относится к довоенному, французскому, периоду творчества Яновского, уехавшего в 1942 г. в США. После этого Г. И. вряд ли мог ему что-то «сказать». Однако, в своей «книге памяти» Яновский вкладывает в уста Г. И. именно приведенную оценку своих сочинений, дословно: «Вы великодержавный писатель...» (Василий Яновский. «Поля Елисейские». СПб., 1993, с. 121). И ее же, скорее всего, упоминает в обсуждаемом письме, местонахождение которого нам не известно.



    1089

    Повесть Яновского «Челюсть эмигранта», напечатанная в «Новом журнале» (1957, кн. XLIX, L), затем — отдельной книгой (Нью-Йорк, 1957).



    1090

    Что означает глагол «скомплеменить», неясно — по-видимому, «сделать комплимент», что совершенно затемняет смысл фразы. Может быть, тут описка и Одоевцева хотела сказать «скомпоновала» (фразу «Я как безумный бился в корчах») по статье Адамовича, то есть по его рецензии на «Челюсть эмигранта» в «Новом русском слове» (1957, № 16234, 8 дек., с. 8).



    1091

    В кавычках — вклеенный обрывок письма Адамовича к Одоевцевой от 2 февр. 1958 г. (см. примеч. 2 к письму 154).



    1092

    Кроме «Ночи в вагоне», в «Новом журнале» (1958, кн. LII,) других стихотворений Одоевцевой не напечатано. Речь, очевидно, идет об одном из двух стихотворений, напечатанных в следующей книжке (LIII, с. 55-57) под общим заглавием «Разностопные ямбы»: «Лазурный берег, небо Ниццы...» и «Отравлен воздух, горек хлеб...».



    1093

    Г. И. заменяет в готовящемся сборнике стихотворение «Это было утром рано...» (с эпиграфом из стихотворения Мандельштама «Что поют часы-кузнечик...») на прилагавшееся к этому письму «Так, занимаясь пустяками...» (см. примеч. 3 к письму 158).



    1094

    Это стихотворение вошло в сборник с посвящением Т. Г. Терентьевой.



    1095

    Приоритет Гуля в изобретении слова «стихо» сомнителен. Скорее всего, этот литературный жаргон восходит к Андрею Белому. Во всяком случае, еще до знакомства с Гулем Г. И. употребляет его в письме к Берберовой от 31 окт. 1950. г.



    1096

    «Рабочая группа» — редакционный сектор ЦОПЕ.



    1097

    Здесь оставлено место, чтобы вписать адрес от руки.



    1098

    Федор Тарасович Лебедев (1898-1965) — преподаватель и журналист, в Гражданскую войну был военным корреспондентом при армии генерала Е. К. Миллера на Северном фронте. С 1922 г. в эмиграции, жил в Эстонии. Во время войны редактировал в Ревеле газеты «Северное слово» и «За родину», с 1944 г. жил в Берлине, затем в Мюнхене, где (под псевдонимом Ф. Тарасов) стал главным редактором иллюстрированного журнала «Сатирикон» (1951-1953). Один из организаторов ЦОПЕ и главный редактор издательства. С1958 г. — председатель правления ЦОПЕ.



    1099

    Отсылка к стихотворению Г. И. «Иду — и думаю о разном...» со строчками: «И в этом мире безобразном / Благообразно одинок».



    1100

    Письмо В. С. Яновского к Ивановым (см. письма 153 и 155).



    1101

    Адамович в письме к Одоевцевой от 21 дек. 1957 г. сообщал о Гуде и его статье: «Очень интересуется, соглашусь ли я с ним или буду возражать. Вернее, не будет ни того, ни сего. До чего все на свете одержимы литературой и самолюбием» («Минувшее». Кн. 21, с. 464).



    1102

    Отсылка к стихотворению Г. И. «Скучно, скучно мне до одуренья!..» со строчкой: «Мне бы прогреметь на барабане...».



    1103

    Г. И. попал в госпиталь числа 6 — 7 марта 1958 г. 20 марта Одоевцева сообщает В. Ф. Маркову: «Только что отнесла Ваше письмо Г. В. в госпиталь. Он уже больше недели находится там на исследовании. Ему стало так скверно, что он наконец согласился на это. Но переживает он это невероятно тяжело. <...> Вчера я говорила с старшим врачом госпиталя, которому кто-то сообщил, что Г. В. "русский Виктор Гюго" <...> — пусть будет Виктор Гюго, раз из-за этого он занимается здоровьем Г. В. — "Если бы он был обыкновенным смертным, я предоставил бы его его участи" Сказал он мне, что у Г. В. "повреждена мораль" и что его надо хоть на время вырвать из дома и поставить в нормальные условия жизни» («...Я не имею отношения у Серебряному веку...». Письма Ирины Одоевцевой к Владимиру Маркову (1956-1975). Публ. Олега Коростелева и Жоржа Шерона // «In memoriam». СПб.; Париж. 2000, с. 447).



    1104

    Издательство и журнал «Гиперборей», редактором-издателем которого был М. Л. Лозинский, существовали в Петербурге начиная с 1912 г. Количество изданных книг было невелико, и ориентировано было издательство на публикацию собственных авторов из «Цеха поэтов». Первой была издана в марте 1912 г. книга Михаила Зенкевича «Дикая порфира». Большую роль в издательских делах «Гиперборея» играл Н. С. Гумилев.



    1105

    Цель замены стихотворения «Это было утром рано...» на «Так, занимаясь пустяками...» — изъять из собрания стихотворений текст, истолкованный Гулем как подтверждение ивановской «страсти к убийству».



    1106

    Корректура Г. И. послана не была — и потому, что книжка журнала уже печаталась, и по соображениям, высказанным Адамовичем в письме к Гулю от 23 апреля 1958 г.: «Совершенно согласен, что посылать корректуру статьи Ивановым не следовало. Если бы послали, беды, конечно, не было бы, но en principe — это никуда не годится! Ивановы, и он, и она — люди "по ту сторону" если не добра и зла» то чего-то вроде, и, кроме того, они просили у меня не только корректуру, но и текст до отсылки Вам. Я и отговорился: "просите корректуру!" чтобы избежать поправок, — но на Вашем месте не послал бы и корректуры» («Новый журнал». 1999, кн. 214, с. 203-204).



    1107

    Гуль писал не о Леконт де Лиле, а о Клоде Руже де Лиле (Rouget de Lisle; 1760 — 1836) — французском поэте и композиторе, авторе «Военной песни Реймской армии», ставшей «Марсельезой», национальным гимном. Гуль проводил параллель между Руже де Лилем, которому «пришлось скрываться и спасаться» от санкюлотов, и не признавшим в «Марсельезе» своей песни, Блоком, автором «Двенадцати», которому чужды были политические спекуляции на его поэме, и Г. И. с его стихами о России, «за тридевять земель уходящими от эмигрантского штампа» («Новый журнал». 1955, кн. XLII, с. 122).



    1108

    Хотя фамилия Кьеркегора по-русски транслитерируется разными способами, написание Г. И. свидетельствует, видимо, о его приблизительном знакомстве с книгами этого «отца» экзистенциализма. Об оценке Г. И. как экзистенциалиста Шестовым, Гулем и Померанцевым см. письмо 153.



    1109

    См. примеч. 9 к письму 153.



    1110

    Слово «риторика» Г. И. всюду пишет, ориентируясь на французское начертание: rhetorique.



    1111

    Так у Г. И., нужно 8 и дальше 9.



    1112

    Гулю, пока Г. И. находился в госпитале, письмо Яновского было уже отправлено — 16 марта, и Гуль на него ответил — 25 марта. Это, ответное, письмо Г. И. прочитать не мог, т. к. это его письмо и письмо Гуля разошлись в пути.



    1113

    См. примеч. 7 к письму 153. В. Ф. Маркову 29 декабря 1955 г. Г. И. также «жаловался»: «...Извините, я ведь "бедный, больной старик", как писал Гончаров племяннику, просившему у него пять рублей» (Georgij ivanov / Irina Odojevceva. «Briefe an Vladimir Markov...», c. 5). И через полтора года 1 мая 1957 г., снова: «Я бедный больной старичок, как отвечал Гончаров когда у него племянник клянчил деньги» (там же, с. 57).



    1114

    Письмо 158.



    1115

    Из «последней» кн. «Нового журнала», т. е. декабрьской (Li) за 1957 г., в книгу «1943 — 1958 Стихи» включены все шесть стихотворений «Дневника 1957». Из всех «Опытов» напечатаны: «Все представляю в блаженном тумане я...», «Ветер с Невы. Леденеющий март...», «А еще недавно было все, что надо...» и «Зима идет своим порядком...».



    1116

    Из стихотворения Г. И. «Зима идет своим порядком...»: «И гадко в этом мире гадком / Жевать вчерашний пирожок».



    1117

    Владимир Смоленский. Собрание стихотворений (обложка А. Икскюля). Париж, Типография «Navarre», 1957,208 с.



    1118

    Эмануэль Сведенборг (Swedenborg; 1688-1772) — шведский теософ мистического склада, естествоиспытатель, объяснявший систему мироздания и духовидчески толковавший Библию. Был сторонником идеи «точного» соответствия земных явлений и потустороннего «царства духов», что особенно корреспондировало с интуициями людей русского «серебряного века». Гуль к ним прямо не относился, но в курсе проблематики этой был.



    1119

    На этом письмо обрывается.



    1120

    ЦОПЭ.



    1121

    Рефрен из пьесы Чехова «Три сестры».



    1122

    Известные философы: Карл Ясперс (Jaspers; 1883-1969); Лев Шестов, наст, фамилия Лев Исаакович Шварцман (1866-1938); Николай Александрович Бердяев (1874-1948).



    1123

    В конце апреля — начале мая 1958 г. Г. И. писал об этой истории И. К. Мартыновскому-Опишне: «Из Парижа время от времени прибывают свежие новости и сплетни: Вы тоже, наверно, слыхали от одного из "певцов эмиграции" <Смоленского. — Публ.>, которого до сих пор я считал своим другом, что я ищу контакта с Эренбургом, чтобы ехать в Москву. Ищу, кстати, через Померанцева, который Эренбурга в глаза не видел, это я-то, близко знакомый с Эренбургом, как и с многими из СССР литературы свыше 40 лет!» (BL. Gen Mss Misc, Group 248, Item F-l). Адамович об этих слухах писал Одоевцевой 25 марта 1958 г.: «На историю со Смоленским не обращайте внимания. Водов преувеличивает ее значение. Собака лает, ветер носит, особенно, если собака подвалила» («Минувшее». Кн. 21, с. 476).



    1124

    Переиначенная реплика из «Коварства и любви» Шиллера. См. примеч.к письму 50.



    1125

    Слова В. В. Розанова из книги «Уединенное» (1912): «Никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости».



    1126

    Чуть измененная цитата из эпиграммы «Ех ungue leonem» Пушкина на журнал «Благонамеренный», посланная в письме к П. А. Вяземскому в начале июля 1825 г.: «Он по когтям узнал меня в минуту, / Я по ушам узнал его как раз».



    1127

    Речь идет о рецензии Г. И. на «Коня Рыжего». См. письмо 160.



    1128

    В обзоре кн. XLIX, L «Нового журнала» (1957), где печаталась повесть Василия Яновского «Челюсть эмигранта», Адамович сравнил ее автора с Набоковым только в том смысле, что оба критически относятся к Достоевскому, в частности к его знаменитой речи о Пушкине («Русская мысль». 1957, № 1149,19 декабря). См. примеч. к письму 156.



    1129

    Подобное издание найти не удалось.



    1130

    Очевидно, речь идет о словах из письма Василия Яновского к Одоевцевой, пересланного Гулю.



    1131

    Стихотворение «Поговори со мной о пустяках...» из «Портрета без сходства» в книгу «1943—1958 Стихи» вошло.



    1132

    Стихотворение из «Садов» «Не о любви прошу, не о весне пою...».



    1133

    Стихотворение «Это было утром рано...» (см. примеч. 8 к письму 156 и примеч. 3 к письму 158).



    1134

    А. И. Герцен. «Письма из Франции и Италии». Нью-Йорк, «Мост», 1958.



    1135

    Саркастическая расшифровка Гулем аббревиатуры ЦОПЕ (см. письмо 155).



    1136

    Дмитрий Владимирович Философов (1872-1940) — публицист, общественный деятель, один из организаторов и затем председатель петербургского Религиозно'философского общества, ближайший друг Мережковских, вместе с ними в январе 1920 г. нелегально покинул Россию, жил в Польше.



    1137

    Владимир Ананьевич Злобин (1894-1967) — поэт, лит. критик, лит. секретарь Мережковских, вместе с ними и Философовым нелегально покинул Россию.



    1138

    В 1955-1958 гг. Злобин опубликовал в «Возрождении» несколько работ о Гиппиус из своей книги о ней «Тяжелая душа», в частности, «Гиппиус и Философов» (1958, № 74-76). Здесь имеется в виду начало публикации в № 74 (февраль).



    1139

    Сюжетно значимый эпизод из «Братьях Карамазовых» Достоевского.



    1140

    В «Братьях Карамазовых» Федор Павлович Карамазов в главе «За коньячком» (Часть первая, гл. VIII) говорит сыну, Ивану: «Я за умных людей стою. <...> Знаешь, что я люблю? Я люблю остроумие».



    1141

    В июньском (1958, кн. LIII) «Новом журнале» напечатаны два стихотворения Одоевцевой, в том числе «Отравлен воздух, горек хлеб...» с центральным образом Хлебникова: «И Хлебникова светлый профиль / В пурпурном ящике-гробу. / — Приветствую твою судьбу, / "Земного шара Председатель"! / Приветствую в тебе творца, / я твой читатель — почитатель / ница». Одоевцева посвятила эти стихи В. Ф. Маркову, интенсивному стороннику Хлебникова, пойдя в оценке Хлебникова резко наперекор Г. И. Самому Маркову Одоевцева писала 20 марта 1958 г.: «Я написала стихи, которые хочу Вам посвятить. <...> Г. И., как Вы знаете, стал перечитывать Ваши статьи и читал мне о Хлебникове вслух. Меня и Ваша статья «О Хлебникове»: «Грани». 1954, № 22. — Публ.>, и цитаты из Хлебникова "пронзили". Результатом чего и посвящение Вам...» («In memoriam». СПб.; Париж, 2000, с. 448).



    1142

    Гуль «который раз подряд» цитирует строчку из стихотворения Блока «Седое утро» (см. примеч. 3 к письму 41).



    1143

    Интерн — сверхштатный врач, прикомандированный к лечебному учреждению — для повышения квалификации.



    1144

    Александр Иванович Карпинский, практикующий врач, работавший в 1910-е гг. в петербургском Психоневрологическом институте, член Русского общества нормальной и патологической психологии. Карпинские — известная в России с XVIII века семья медиков, в том числе и лейб-медиков.



    1145

    У Розанова в «Опавших листьях. Короб первый» эти слова записаны несколько раз подряд: «Как с головной болью каждый день поутру: — "Почему не позвал Карпинского?" "Почему не позвал Карпинского?" "Почему не позвал Карпинского?" (все лето 1912 г.)». И в «Коробе втором» то же самое: «Вот на остающиеся 10 лет жизни я несчастен потому, что не позвал вовремя Карпинского».



    1146

    Стихотворение «Зима идет своим порядком...», напечатанное в «Опытах» (1957. Кн. VIII).



    1147

    Стихотворение «Это было утром рано...», в сборник «1943-1958 Стихи» так и не вошло. См. примеч. к письму 158.



    1148

    Стихотворение «Так, занимаясь пустяками...», в сборнике «1943-1958 Стихи» осталось.



    1149

    Николай Васильевич Макеев (1889-1974) — правый эсер, член Учредительного собрания, в 1919 г. эмигрировал, с 1920 г. член исполкома Земгора в Париже, в конце 1930-х — 1940-е работал при Луаре; муж Берберовой до 1947 г, В середине 1956 г. Макеев поселился в Beausejour.



    1150

    Князь Георгий Евгеньевич Львов (1861-1925) - в марте—июле 1917 г. глава Временного правительства, эмигрировал, 1918-1920 гг. возглавлял Русское политическое совещание в Париже.



    1151

    В статье «Георгий Иванов» Гуль цитирует письмо к нему Гю И. от 29 июня 1955 г. (№ 37): «Не хочу иссохнуть, как засох Ходасевич» («Новый журнал». 1955. Кн. XLII, с. 117-118). Во вступительной статье поправлено: «Не хочу иссохнуть, как иссох...» (с. 11).



    1152

    Юрий Павлович Одарченко (1903-1960) — поэт, с 1920-х гг. жил в Париже. В журнальном варианте было написано: «В нашей небольшой зарубежной литературе именно Иванов начинает влиять. Именно у него уже есть литературные попутчики (отмечу своеобразное дарование Юрия Одарченко) и неожиданные подражатели (их не называю)» (с. 118)- Этот фрагмент сохранился и во вступительной статье к книге (с. 11).



    1153

    Владимир Сергеевич Печерин (1807-1885) — переводчик, поэт, мемуарист, автор ходившего в списках стихотворения «Как сладостно — отчизну ненавидеть / И жадно ждать ее уничтоженья!» (1834). В 1836 г. навсегда уехал из России. Интерпретируя стихи Г. И. о России, Гуль отсылал читателя к опыту других писателей, в том числе Печерина: «Когда-то Брюсов написал довольно страшные строки — "Родину я ненавижу". Еще острее эту тему развивал Печорин». Во вступительной статье написание фамилии исправлено (с. 14).



    1154

    Во фразе «Столь же двоедушно и резко, как тема России, сквозь лирическую сонность подана Георгием Ивановым и тема эмиграции» никаких изменений Гулем сделано не было, слово «двоедушно» осталось и во вступительной статье (с. 15).



    1155

    Опечатка в начальной строчке стихотворения «Не обманывают только сны...» во вступительной статье исправлена (с. 15).



    1156

    Абзац из журнального варианта статьи, начинающийся словами «Последней конкретной темой часто звучащей в оркестре ивановской поэзии является тема убийства», из вступительной статьи убран вовсе.



    1157

    Арсений Аркадьевич Голенищев-Кутузов (1848-1913) — поэт, с именем которого связана в России разработка концепции «чистого искусства».



    1158

    Символика эта характерна и для поздней лирики Г. И.: «Волны шумели: "скорее, скорее"! / К гибели легкую лодку несли...» и др. Однако несомненна совершенно грубая подкладка этой сентенции, самим Г. И. приведенный стишок в очерке «Невский проспект»: «...Мы все на легком катере / летим к ...» («Последние новости». 1927, № 2294, 4 июля, с. 2).



    1159

    «Новая Элоиза» — роман в письмах (1761) Ж.-Ж. Руссо. «Новый Ролла» — «неоконченный роман в отрывках» из книги Кузмина «Глиняные голубки» (1914). Но важнее здесь у Г. И. аллюзия на поэму А. де Мюссе «Ролла» (1833), герой которой Жак Ролла страдает романтической тоской, «болезнью века», влекущей его к самоубийству.



    1160

    Стихотворение это в сборник «1943 — 1958 Стихи» вошло.



    1161

    Фотография в книгу Г. И. «1943 — 1958 Стихи» не попала. Впервые воспроизведена в книге Анны Колоницкой «Все чисто для чистого взора...» (М., 2001) без датировки, затем на фронтисписе книги Георгий Иванов. «Стихотворения». СПб., 2005 («Новая библиотека поэта») — с неправильной датировкой «1940-е гг.». Перепечатана также в книге: Арьев-2009 (с верной датировкой — 1958). См. иллюстрации.



    1162

    Из стихотворения Гумилева «Память» (1921): «Память, ты слабее год от году...».



    1163

    Следующая книга стихов Одоевцевой «Десять лет» вышла лишь в 1961 г. (Париж, «Рифма»).



    1164

    Аллюзия на первую главу «Евгения Онегина»: «С героем моего романа / Без предисловий, сей же час / Позвольте познакомить вас...».



    1165

    Аллюзия на стихотворение «Жди меня и я вернусь. / Только очень жди...» (1941) Константина, наст. имя Кирилл, Михайловича Симонова (1915-1979) — популярного, особенно в годы войны и послевоенное время, советского поэта, прозаика, публициста, приезжавшего сразу после войны в Париж.



    1166

    Информация об изданных книгах Г. И., помещенная в конце сборника «1943 — 1958 Стихи».



    1167

    О М. М. Корякове см. примеч.к письму 86. В «Русской мысли» (1958, № 1186, 15 марта, с. 2-3) М. В. Вишняк напечатал статью «Дьявольское обольщение» — об октябрьском перевороте 1917 г. в России. В ней оспаривается бытовавшее в разных кругах «мистическое» истолкование событий, вновь воспроизводимое в «Новом русском слове» М. М. Коряковым, в своей рубрике «Листки из блокнота» заявившим о «дьявольской», а не «политической» подоплеке революции. По Корякову «большевизм - это дьявол». Вслед за первой статьей Вишняк напечатал новую — «Еще о дьяволе и М. М. Корякове» («Русская мысль». 1958, № 1194,3 аир., с. 2-3), возражение на очередные «Листки из блокнота» Корякова («Новое русское слово».1958, 16 марта). Отвергая нападки личного свойства — о связи участников революции с дьяволом — Вишняк приводит историю, почерпнутую из самого Корякова, в прошлом советского орденоносца. Эпизод «как капитан Коряков, не успев еще выбрать для себя свободу», «от души "порадовался за дуру Дуньку и за Европу тоже" когда ее, "курносенькую", семнадцати лет от роду, советские чекисты силком вталкивали в машину, чтобы везти из Парижа на родину, а та "плакала и даже отбивалась кулаками"?!». Позже Гуль в книгу «Одвуконь» (1973) включит статью «Дунька и Коряков».



    1168

    Вслед за двумя статьями Вишняк публикует в «Русской мысли» еще и третью (1958, № 1200,17 апр., с. 3) «Адвокат дьявола», которая и вызвала реплику Одоевцевой.



    1169

    Очевидно, на своем фотопортрете Г. И., расписавшись, поставил дату «1988» вместо «1958».



    1170

    На этом снимке рука Г. И., положенная на подлокотник кресла, действительно кажется «четырехпалой».



    1171

    В журнальном варианте статьи Гуль, сравнивая Г. И. с Цветаевой и Ходасевичем, пишет: «Я не говорю о Бунине, тема о Бунине-поэте для меня совсем особая» (с. 112).



    1172

    Отклики Бориса Пастернака на последний сборник Г. И. нам неизвестны, как и вообще какие-нибудь его отзывы о стихах Г. И. Вряд ли идея рассылки книги «1943 — 1968 Стихи» Пастернаку и советским журналам была осуществлена. Немногое, что тут можно привести, это письмо Одоевцевой к Гулю от 12 дек. 1958 г.: «Я с Пастернаком познакомилась в Берлине в 23-ем году, и он сделал мне самый пышный комплимент — т. е. моим стихам — который я слышала в моей жизни. Но и без того он мне очень понравился» (BLG, Box 10, Folder 241). О содержании этого комплимента можно, очевидно, судить по устному свидетельству Одоевцевой. В берлинском кафе «...Андрей Белый, перечисляя присутствующих, сказал Пастернаку, что среди них и Одоевцева. И тут Пастернак, оживившись, заявил: "Как, Ирина Одоевцева! ... это лучшее, что сейчас есть в русской поэзии"» (Анна Колоницкая. «Все чисто для чистого взора...». М., 2001, с. 176). По версии Г. И., Пастернак после одного из выступлений Одоевцевой в Берлине, обращаясь к нему, сказал: «Куда нам с Вами до нее!».



    1173

    Все замечания Г. И. в издании сборника «1943—1958 Стихи» учтены.



    1174

    По крайней мере в отношении «цветка» употребимо и «засох» и «иссох».



    1175

    Начало и рефрен цикла Владислава Ходасевича «Дактили» (1927): «Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго...».



    1176

    Одоевцева имеет в виду фотографию Г. И. для сборника «1943 — 1958 Стихи» (см. письмо 164).



    1177

    Используя образы самого Г. И. (заглавие книги «Портрет без сходства» и начало стихотворения «Как туман на рассвете, чужая душа...»), Одоевцева описывает впечатление от последнего снимка Г. И.



    1178

    Стихотворение Г. И. «Бредет старик на рыбный рынок...».



    1179

    К. Д. Померанцев.



    1180

    Ренэ Клер (Clair; 1898-1981) — французский кинорежиссер, в его франко-итальянском фильме «Порт де Лила» («Porte des Lilas», 1957) действие происходит на окраине Парижа, под музыку Жоржа Брассанса (он же исполняет роль Артиста), с персонажами, по словам самого режиссера, «подобными той унылой местности, которой достаточно немного тумана, трех капель дождя или мимолетного солнечного блика, чтобы совершенно изменить свой вид» (Рене Клер. «Сценарии и комментарии» М., 1969, с. 259).



    1181

    Гуль иронически использует начало покаянного псалма: «Из глубины воззвах к Тебе, Господи!» (Псалтирь: 129,1).



    1182

    В стихотворении Г. И. «Насладись, пока не поздно...» первоначально было: « Тем, что в мире грациозно, / Беззаботно и легко». Г. И. последовал совету Гуля и вместо «Беззаботно» поставил «Грациозно».



    1183

    Гуль вспоминает события двухгодичной давности: визит советских лидеров в Англию в марте-апреле 1956 г. (см. письмо 108). Г. М. Маленков тогда был приглашен на Большие национальные скачки под Ливерпулем, во время которых лошадь королевы-матери Devon Loch упустила победу на самом финише. В апреле 1958 г. Маленков уже отрешен от власти и отправлен на «хозяйственную работу».



    1184

    6 апр. 1956 г. в «Дэйли Мэйл» напечатан отчет о заключительной пресс-конференции Маленкова в Англии, в котором приведен и вопрос журналистки: «Испытывает ли г-н Маленков чувство вины за свое участие в сталинских чистках?» («Does Mr Malenkov feel any sense of guilt for the part he played in the Stalin purges?»).



    1185

    Николай Робертович Эрдман (1900-1970) — драматург, киносценарист, в молодости примыкал к имажинистам, в 1933 г. был арестован, приговорен к ссылке, однако в начале 1934 г. на экраны выходит фильм «Веселые ребята», по сценарию Эрдмана и В. 3. Масса, приобретший необыкновенную популярность, чем, видимо, объясняется некоторое смягчение его участи. И хотя имена сценаристов из титров к фильму были изъяты, место ссылки Эрдману в 1935 г. изменяется на город Томск, где он получает работу в местном театре. В 1941 г. был мобилизован и получил назначение в Ансамбль песни и пляски НКВД, в 1951 г. Эрдман стал лауреатом Сталинской премии за фильм «Смелые люди».



    1186

    Демьян Бедный, наст, имя Ефим Алексеевич Придворов (1883-1945) — поэт-сатирик, баснописец, еще до революции сблизившийся с большевиками и одобренный самим Лениным, в середине 1930-х подвергался критике со стороны властей, однако сохранил свое достаточно привилегированное положение до конца



    1187

    Эрдман часто писал басни, за которые скорее всего и был арестован, в соавторстве с В. З. Массом, также репрессированным. Точное авторство возможно установить далеко не всегда.



    1188

    Существует бесчисленное количество вариантов этой «поэмы», вошедшей в фольклор советской поры. Установить точно авторство Демьяна Бедного не удалось.



    1189

    Адамович по поводу реакции Гуля на свою статью о Г. И. в «Новом журнале» (1958, март, кн. LII) писал Одоевцевой 3 марта 1958 г.: «Гуль прислал письмо с восторгом по поводу моей статьи о Жорже. Карповичу будто бы тоже очень понравилось. Действительно, не статья, а бонбон» («Минувшее». 1997, кн. 21, с. 470).



    1190

    5 мая 1958 г. Адамович писал Одоевцевой: «...Гуль <...> спрашивает, кто мог бы написать рецензию <...>. Я посоветовал Степуна, который имеет вес и все-таки человек настоящий, хотя и болтун. <...> Степун, кажется, Жоржин поклонник, иначе, конечно, он не годится» («Минувшее». Кн. 21, М.; СПб., 1997, кн. 21, с. 484). Ф. А. Степун печатно на сборник Г. И. «1943 — 1958 Стихи» не откликался.




    1191

    Вейдле о Г. И. после его смерти впервые написал в цикле эссе «О тех, кого уже нет»: «21. Георгий Иванов» («Новое русское слово». 1976, № 24011, 1 авг., с. 5).



    1192

    Многие из подаренных Г. И. книг украшены его рисунками.



    1193

    Элизабет Ферстер-Ницше (1848 — 1935) — с 1895 г. опекунша и собственница наследия своего больного брата, автор многотомной «Жизни Фридриха Ницше», в то же время была с братом в очень непростых отношениях: несколько раз Фридрих порывал их с ней вовсе, в частности, в 1884 г. из-за ее «проклятого антисемитизма», как он объяснил знакомому в одном из писем. Однако в данном контексте Одоевцева, возможно, пишет не о Элизабет Ницше, а о себе самой: Г. И. с Гулем постоянно представляют себя в этой переписке «Вагнером» и «Ницше», что дает основание Одоевцевой назвать себя «сестрицей Ницше». В таком случае речь у нее идет о каком-то отзыве на ее сочинения.



    1194

    Стихотворение «Отравлен воздух, горек хлеб...» («Новый журнал».1958, июнь, кн. LIII), вошедшее позже в сборник «Портрет в рифмованной раме». Одоевцева здесь беспокоится, что непонятным окажется вынесение в отдельную строку окончания «-ница», благодаря чему рифмуется и «председатель-» и «Творца»: «"Земного шара председатель", / Приветствую в тебе Творца! / Я твой читатель-почитатель- / ница». «Дева ветреной воды» — цитата из Хлебникова (первоначально у Одоевцевой было «дева ветреных забав»). См. примеч. к письму 162.



    1195

    В той же кн. LIII «Нового журнала» (с. 55-56) напечатанные «Разностопные ямбы» («Лазурный берег, берег Ниццы...») также вошли в сборник «Портрет в рифмованной раме» с небольшой синтаксической правкой данного отрывка.



    1196

    Это пожелание Г. И. исполнено. Интерес представляет дата 1943 г.: видимо, тогда Г. И. решил вернуться к поэзии. Но никакого его стихотворения достоверно к этой дате отнести нельзя, ни одно 1943 г. не помечено. Печатать стихи Г. И. вновь начал в 1945 г. — после восьмилетнего перерыва. Кроме того, в Йере Г. И. с Одоевцевой жили с 1955 г. (в книге остался 1953 г.).



    1197

    Строчка из «Разностопных ямбов». В окончательной редакции: «Таинственно белеют койки, / Как будто окна на Неву».



    1198

    Здесь к письму приклеена этикетка «CUSTOMS — DOUANE» с аигло- француэскими инструкциями о таможенных пошлинах.



    1199

    Альбумин — основной белок крови, вырабатываемый в печени. По современным параметрам норма альбумина в крови людей старше шести десяти — 34-48 гр. на литр.



    1200

    Письмо Гуля с рекомендацией по поводу этой строчки в BLG отсутствует. В конце концов, в «Разностопных ямбах» утвердился вариант «Как будто окна на окна на Неву». В «Новом журнале» напечатано «Подобно окнам на Неву» (см. письмо 171).



    1201

    1В стихотворении «В пышном доме графа Зубова...» осталось «о Италии»: «О блаженстве, о Италии / Тенор пел...».



    1202

    В стихотворении «Мелодия становится цветком...» правка не принята. В строчке «И Лермонтов один выходит на дорогу», помимо очевидной ассоциации со стихотворением Лермонтова «Выхожу один я на дорогу...» слово «один» своим звоном, напоминающим звон дорожного колокольчика или звон шпор — «динь!» — более чем уместно.



    1203

    Это предложение Гуля также осталось без внимания: строчка «Зато как человек я умираю», завершающая стихотворение «Игра судьбы. Игра добра и зла...», сохранена.



    1204

    О возникновении этой строчки и всего стихотворения Одоевцева рассказывает:

    «Однажды, сидя со мной за утренним чаем и ведя самый незначительный разговор, он вдруг прервал самого себя на полуфразе:

    — Постой, постой, подожди... — задумался на минуту: — Вот я сейчас сочинил. Послушай!

    Туман... Тамань- Пустыня внемлет Богу. Как далеко до завтрашнего дня!.. И Лермонтов один выходит на дорогу, Серебряными шпорами звеня.

    Я почувствовала дрожь в груди и закрыла глаза от волнения. То, что эти гениальные стихи были созданы здесь, при мне, мгновенно, казалось мне чудом. А он, не понимая моего волнения, спокойно рассказал мне, что только что, бреясь в ванной, он сочинил начало стихотворения "Мелодия становится цветком" и сейчас, размешивая сахар в чашке, досочинил его конец.

    Он совсем не понимал, не отдавал себе отчета, что эти стихи — одна из вершин русской поэзии XX века» («На берегах Сены», с. 157-158).

    .



    1205

    В родительном падеже нужно «простаты» (ж. род) — предстательной железы.



    1206

    Вальтер Гизекинг (Gieseking; 1895-1956) — немецкий пианист и композитор, прославился исполнением Моцарта.



    1207

    Клод Дебюсси (Debussy; 1862-1918) — французский композитор, дирижер, пианист, сопровождавший Н. Ф. фон Мекк в ее путешествиях по Европе.



    1208

    Очевидно, Гуль имеет в виду стихотворение Чиннова «Голоса» («Я все еще помню Балтийское море...»), напечатанное в ближайшей кн. «Нового журнала» (1958, сентябрь, кн. LIV, с. 67).



    1209

    Имеется в виду Элизабет Хапгуд. В английской традиции жен часто представляют не только по фамилии мужа, но и по его имени.



    1210

    Конец письма отсутствует. Но, возможно, это иронический эллипсис, подразумевающий пропуск положенных в конце письма любезностей.



    1211

    Стихотворения Одоевцевой из «Нового журнала» (1958, кн. L1II) под общим заглавием «Разностопные ямбы»: «Лазурный берег, берег Ниццы...» и «Отравлен воздух, горек хлеб...».



    1212

    В последних книжках «Опытов» напечатаны стихотворения Чиннова «Вечный образ: счастье — ветер в поле...» (кн. VII), «Ни добрых дел, ни твердой воли нет...» и «О Воркуте, о Венгрии (- о чем?) / О Дахау и Хирошиме...» (1957, кн. VIII). «Фонтан» — стихотворение «К луне стремится, обрываясь...» («Новый журнал». 1957, кн. XLIX), одобренное также Г. И. (см. письмо 138).



    1213

    Рецензия Глеба Струве на «Собрание стихотворений» Владимира Смоленского («Новый журнал». 1958, кн. LIII).



    1214

    В рецензии на изданный Глебом Струве «Лебединый стан» Цветаевой Гуль писал: «К стихам М. Цветаевой Г. Струве дает небольшое предисловие. Оно, мне кажется, нуждается в двух уточнениях. В нем сказано, что стихи "Лебединого стана" — "в большинстве нигде не напечатанные". Я думаю, что это неверно. Много стихов этой книги вошли в "Разлуку", другие были напечатаны в парижских журналах. А стихи 1917 года печатались в России. Из-за границы, конечно, трудно установить, где именно. Но многие из них, как напр. "Царю на Пасху" в литературных кругах были давно и широко известны. Сошлюсь хотя бы на поэта и критика Ю. Офросимова, от которого я впервые услышал эти стихи в 20-х годах в Берлине. Вторая неточность касается лично М. И. Цветаевой. Г. Струве пишет, что Цветаева "вернулась в Россию — по чисто-личным мотивам". Конечно, так было бы нам приятнее. Но истине это не соответствует. Вот что М. Цветаева писала до отъезда в СССР: — "В России мне все за поэта прощали. Здесь мне этого поэта прощают... мои русские вещи при всей моей уединенности и волей не моей, а своей, рассчитаны на множества. Здесь множеств — физически нет, есть группы... Не тот масштаб, не тот ответ. В России, как в степи, как на море, есть откуда и куда сказать. Если б давали говорить... А в общем просто: здесь та Россия, там — вся Россия..." Это, конечно, "мотивы", к сожалению, не "чисто-личные". И за эту свою ошибку Цветаева заплатила самоубийством» («Новый журнал». 1958, кн. LIII, с. 279-280).



    1215

    Речь идет о «Разностопных ямбах». См. письма 170-172.



    1216

    В «Новом журнале», 1958, кн. LIII, напечатаны: Ирина Одоевцева «Разностопные ямбы» (с. 55-57); Роман Гуль. М. Цветаева. «Лебединый стан. Стихи 1917-1921 гг.»(с. 279-281); Роман Гуль. Н. Краснов. «Незабываемое» (с. 281-285); Г. Струве. В. Смоленский. «Собрание Стихотворений» (с. 295- 300).



    1217

    Адамович был в Йере у Ивановых проездом за два дня до этого письма, 10 авг. 1958 г., а в этот же день 12 авг. писал Одоевцевой из Ниццы: «Пишу в сладком тумане дружеской встречи, еще не совсем рассеявшемся. Как и что у Вас? Очень рад был у Вас побывать, несмотря на болезнь Жоржа. Пусть приободрится, он худ, конечно, но вид — ничего, и цвет лица, и все прочее. У меня на это глаз острый. Не надо поддаваться болезни, это важнее всех лекарств. А Вы, Madame, меня до мозга костей поразили своей юностью. Годики ведь уже не столь маленькие, а вид с ума сводящий» («Минувшее». Кн. 21. М.; СПб., 1997, с. 493).



    1218

    Иваск в Йер к Ивановым не приезжал.



    1219

    Очевидно, узнав о смерти Г. И. 26 августа 1958 г. в госпитале Йера, М. М. Карпович послал Одоевцевой телеграмму, или письмо, в архиве не сохранившиеся, а это письмо вместе со стихами Г. И. передал Гулю.



    1220

    По тексту из настоящего письма это четверостишие впервые опубликовано во втором издании «Стихотворений» Г. И. («Новая библиотека поэта». СПб., 2010, с. 467).



    1221

    В «Новом журнале» под рубрикой «Посмертный дневник» стихи Г. И. публиковались: 1958, кн. LIV, LV; 1959, кн. LVI, LVIII; 1960, кн. LIX, LXI; 1961, кн. LXIII.



    1222

    В «Новом журнале» в начале 1960-х печатались главы, составившие книгу «На берегах Невы». Основной корпус воспоминаний о Г. И. написан Одоевцевой позже и вошел в ее книгу «На берегах Сены».



    1223

    Текст этой записки опубликован только в 1994 г. («Новый журнал», кн. 194, с. 295):

    «Благодарю тех, кто мне помогал. Обращаюсь перед смертью ко всем, кто ценил меня как поэта, и прошу об одном. Позаботьтесь о моей жене, Ирине Одоевцевой. Тревога о ее будущем сводит меня с ума. Она была светом и счастьем моей жизни, и я ей бесконечно обязан.

    Если у меня действительно есть читатели, по-настоящему любящие меня, умоляю их исполнить мою посмертную просьбу и завещаю им судьбу Ирины Одоевцевой. Верю, что мое завещание будет исполнено.

    Георгий Иванов».



    1224

    Через месяц Одоевцева переехала в Русский дом в Ганьи (Gagny) под Парижем.



    1225

    «Подсчет» вписано посторонней рукой вместо зачеркнутого «я счет» (см. письмо 182).



    1226

    «Ну, а все-таки» вписано посторонней рукой вместо зачеркнутого «Но когда-нибудь» (см. письмо 182).



    1227

    Георгий Иванов. «1943 — 1958 Стихи». Нью-Йорк, Издание «Нового журнала», 1958. Тираж 500 экз. Вышла через две недели после смерти Г. И. Непосредственный отклик Гуля на смерть Г. И. нам неизвестен.



    1228

    См. письмо 181.



    1229

    В печатной редакции — «ведя подсчет».



    1230

    Первая строфа стихотворения: «Перед тем, как умереть, / Надо же глаза закрыть. / Перед тем, как замолчать, / Надо же поговорить».



    1231

    Affidavit — письменная декларация под присягой, дающаяся перед тем, как что-либо узаконить официально. В данном случае, обязательство приглашающего принять на себя все расходы по устройству приглашенного, включая возможные болезнь, несчастный случай и смерть.



    1232

    Одоевцева посетила США только в 1965 г. в связи с подготовкой к изданию ее книги «На берегах Невы» (Вашингтон, 1967). После этого визита она была в США еще дважды в 1968 г.



    1233

    L. Chaize — лицо неустановленное.



    1234

    Елена Петровна Грот, рожд. Баранова (1891-1968) — поэтесса, мемуарист, в эмиграции с 1916 г., с начала 1920-х в США, инициатор создания первого русского литературного кружка в Сан-Франциско, печаталась в «Новом русском слове», после войны — редактор газеты «Русская жизнь (Сан-Франциско). Одоевцева писала о ней В. Ф. Маркову 30 июля 1957 г.: «Е. Н. Грот прислала Г. В. 20 долларов в читателе-почитательском пресимпатичном письме. <...> Деньги он принял без обиды — обижаться не на что. Не ее вина, что Г. В. в таком положении, что ему не до обиды и гордости» («In memoriam». 2000, с. 432). И в другом письме от 8 дек. 1957 г.: «Е. И. Грот, оказавшаяся добрейшей душой, посылает Г. В. лекарства и всячески старается для нас» (там же, с. 442).



    1235

    О Ю. В. Крузенштерн-Петерец см. примеч. к письму 148.



    1236


    В «Новом журнале». (1958, кн. LIV, сентябрь, с. 290) появился некролог «Памяти ушедших. Г. В. Иванов» (без подписи); «26 августа с. г. на юге Франции в Йер после мучительной болезни скончался поэт Георгий Владимирович Иванов. Это большая потеря для русской поэзии. И большая потеря для нас, для "Нового Журнала" постоянным сотрудником которого Г. В. состоял. После второй мировой войны, почти все свои стихи Г. В. печатал в нашем журнале. В издании "Нового Журнала" только что вышла последняя книга его стихов - "1943-1958 Стихи", которую Г. В., к сожалению, увидеть не успел.

    Георгий Иванов родился в 1894 году в военной семье. Окончил в Петербурге кадетский корпус. В литературу Г. В. вошел перед первой мировой войной. Тогда вышли сборники его стихов: "Отплытие на остров Цитеру", "Горница" "Лампада" "Вереск" "Памятник славы". В те годы Г. В. был ближайшим сотрудником журнала "Аполлон" и входил в "Цех поэтов" дружа с его возглавителем Николаем Гумилевым.

    В начале двадцатых годов Г. В. вместе с своей женой поэтессой Ириной Одоевцевой эмигрировал. Короткое время он прожил в Берлине. Позднее — обосновался в Париже. За годы эмиграции Г. В. выпушены сборники стихов — "Сады" "Розы", "Отплытие на остров Цитеру", "Портрет без сходства" и "1943-1958 Стихи". Кроме этих сборников вышли две книги прозы — "Распад атома" и в двух изданиях "Петербургские зимы". За последнее время о поэзии Георгия Иванова было напечатано несколько больших статей: в "Новом Журнале" Романа Гуля "Георгий Иванов" (кн. 42), Георгия Адамовича "О наших поэтах. Георгий Иванов" (кн. 52) и в журнале "Опыты" (№ 8) статья Владимира Маркова "О поэзии Георгия Иванова". Мы надеемся в ближайших книгах "Н. Ж." дать оценку последнего сборника стихов Г. В.

    Вдове покойного, Ирине Владимировне, мы выражаем наше глубокое сочувствие в постигшем ее горе».




    1237

    Панихида состоялась 5 окт. 1958 г.



    1238

    Николай Николаевич Мартьянов (1894-1984) — эсер, участвовал в 1918 г. в неудавшемся покушении на Ленина, участник Белого движения, с 1920 г. в эмиграции, завершил в Праге высшее образование (в России учился в Московском университете), с середины 1820-х гг. жил в США, где закончил Колумбийский университет. Основал собственное издательство и открыл книжный магазин (в том же здании, где размещалась редакция «Нового русского слова», в котором Мартьянов регулярно сотрудничал). Как издатель известен выпуском настольных и отрывных календарей, печатающихся под его именем до сих пор...



    1239

    Александр Михайлович Перфильев (1895-1973) —- однокашник Г. И. по второму кадетскому корпусу поэт, музыкант (а частности, автор знаменитого романса «Ах, эти черные глаза...»), прозаик, с 1921 г. в эмиграции. до 1944 г. жил в Риге, с 1945 г. — в Мюнхене, сотрудник «Радио Освобождением («Радио Свобода»). Его воспоминания «Георгий Иванов» напечатаны в «Новом русском слове» (1958, № 16621, 21 сент., с. 8).



    1240

    «Общее дело» — сведений об этой газете у нас нет.



    1241

    В «Русской мысли» после кончины Г. И. были опубликованы: Юрий Терапиано. «Памяти Георгия Иванова» (1958, № 1258,31 авг., с. 5); Николай Оцуп. «Памяти Георгия Иванова» (1958, № 1262, 9 сент., с. 4); Лидия Червинская. «После панихиды» (1958, № 1270, 27 сент., с. 5).



    1242

    Вяч. Завалишин. «Последний сборник Георгия Иванова» («Новое русское слово». 1958, 28 сент., с. 8).



    1243

    Совершенно фарсовый случай произошел в Париже. Е. М. Яконовский предполагал поместить в «Русском Воскресении» некролог Г. И., о чем вскоре и рассказал публике в «Русской мысли»: «В пятницу 29 августа секретарь редакции газеты "Русское Воскресение" попросил меня написать статью — некролог по поводу кончины Георгия Владимировича Иванова. Статья предполагалась в 30 строк. Одновременно должно было быть напечатано траурное объявление от лица редакции и воспоминания о покойном Л. Д. Червинской. В понедельник 1 сентября М. В. Голубев неожиданно заявил мне (привожу буквально его слова), что Николай Михайлович Полянов (редактор "Р. В.") категорически отказывается печатать что-либо о покойном поэте, т. к. он "позволил себе оскорбить птицу". "Птицей" оказался "орел двуглавый" из знаменитого стихотворения...» (1958, № 1264, 13 сент., с. 5). Стихотворение это («Овеянный тускнеющею славой...») было напечатано как раз в «Новом журнале» (1955, кн. XLII, с. 100). См. также примеч. к письму 117.



    1244

    Стихотворение «Жизнь продолжается рассудку вопреки...». В нем «болтают старички» определенно в Йере, в доме для престарелых, а не в Ницце.



    1245

    Возможно, стихотворение не вошло в состав книги еще и из-за его содержания, неприятного для русских обитателей «Beausejour».



    1246

    Отдельной книгой «Посмертный дневник» так и не вышел. Как единый цикл опубликован впервые в книге: Георгий Иванов. Собрание стихотворений. Edited by Vsevolod Sechkarev and Margaret Dalton. Wurzburg. 1975.



    1247

    Стихотворение «Верной дружбе глубокий поклон...». Напечатано в «Новом журнале» (1958, кн. LV, с. 103-104), вошло затем в сборник Одоевцевой «Портрет в рифмованной раме».



    1248

    Этой миссис Чейз из Морского ведомства в Индии Одоевцева только что просила отправить одну книгу (см. письмо 178).



    1249

    Роман Гуль. «Победа Пастернака»» («Новый журнал». 1958, кн. LV, с. 111-129).



    1250

    В «Новом русском слове»» отчет о вечере найти не удалось. См. также следующее письмо (182).



    1251

    Георгий Адамович. «Георгий Иванов» («Новое русское слово». 1958, № 16663,2 ноября, с. 8).



    1252

    Гуль имеет в виду просьбу Одоевцевой (см. письмо 180) переслать ей или уничтожить «Дело Почтамтской улицы» (см. письма 103 и 108). Эта просьба выполнена Гулем так и не была, несмотря на высказанные еще несколько раз в дальнейшей их переписке напоминания Одоевцевой.



    1253

    См. «Возрождение». 1958, № 82. Фото Г. И. с Одоевцевой в Йере. Одоевцева в присланной из США черной шляпе с полями. Фото не раньше конца 1955 г.



    1254

    Это малоизвестное стихотворение хорошо было известно самому Гулю. В важном для себя письме к Александре Львовне Толстой 22 апр. 1976 г. (после смерти своей жены Ольги Гуль) он, полностью его процитировав, вспоминал, что сам его и опубликовал в литературном приложении к берлинской газете «Накануне» в 1922 г.: «Как мудрый отравитель, время, / Поит нас незаметным ядом. / Нежней, нежнее будьте с теми, / Чье сердце бьется с вами рядом. / Словам и клятвам верьте, верьте! / Непрочно пламя в хрупком теле. / Ведь только после нашей смерти / Нас любят так, как мы хотели» (Роман Гуль. «Я унес Россию». Т. 1, часть 9). Автор стихотворения — Екатерина Александровна Галати, по мужу Косвен (1890-1935) — в 1915 г. издала в Петрограде стихотворный сборник «Тайная жизнь», а в советское время еще один, «Золотой песок» (М., 1924). Переводила (в том числе Альбера Самена, которого переводил и Г. И.) и писала детские стихи, часто под фамилией своего мужа.



    1255

    Толстовский фонд — благотворительный фонд помощи русским эмигрантом, основанный в США в 1939 г. дочерью Льва Толстого Александрой Толстой.



    1256

    Судя по поставленной дате, Одоевцева ошибается (?): день рождения Г. И. — 10 ноября (?) (по новому стилю)



    1257

    В «Опытах» (1958, кн. IX, с. 3) напечатаны стихотворения Г. И. «Отчаянье я превратил в игру...» и «Для голодных собак понедельник...» — вне цикла «Посмертный дневник». Одоевцевой они включены в него лишь в «Собрании стихотворений» (Wurzburg, 1975).



    1258

    В «Возрождении» (1958, № 83, с. 85-86) были напечатаны стихотворения Г. И. «Умер булочник сосед...» и «Собиратели марок, эстеты...»



    1259

    4 София Юльевна Прегель (1894-1972) — общественная деятельница, издатель, поэт, прозаик, с 1922 г. в эмиграции в Париже, затем в Берлине, с 1932 г. снова в Париже, с 1942 г. в Нью-Йорке, где начала издавать журнал «Новоселье», высмеянный в рецензии Г. И. «"Новоселье" на новоселье» («Возрождение». 1950, № 11), в 1948 г. вернулась в Париж, где с конца 1957 г. возглавляла издательство «Рифма».



    1260

    Из стихотворения Ахматовой «Чернеет дорога приморского сада...» (1914): «Я очень спокойная. Только не надо / Со мною о нем говорить».



    1261

    Ю. Терапиано. «Георгий Иванов. "1943 — 1958 Стихи"» («Русская мысль». 1958, № 1288, 8 ноября, с. 4).



    1262

    Леонид Иванович Страховский (1898-1963) — историк, филолог, поэт, с 1920 г. в эмиграции, в 1922 г. напечатал в Берлине под псевдонимом Леонид Чацкий сборник стихов «Ладья», жил и учился в Бельгии, с 1937 г. в США, с 1946 г. в Канаде, профессор истории в Торонтском университете, президент Канадской ассоциации славян. Познакомился с Г. И. в 1918 г. в Петрограде. Опубликовал в «Russian Review» (1949, January) одну из первых статей о Г. И. на английском: «Georgi Ivanov — Paragon of Verse».



    1263

    Журнал «Современник» начал выходить в Канаде (Торонто) с 1960 г. под редакцией Страховского и издавался до 1980 г.



    1264

    Рецензия Гуля на «Петербургские зимы» дана в блоке с его рецензией на «Встречи» Терапиано. Сравнение было определенно не в пользу Терапиано (см. «Новый журнал». 1953, кн. XXXII).



    1265

    Эта характеристика не воспрепятствовала тут же возникшей между Одоевцевой и Терапиано обоюдной симпатии. Вскоре после переезда Одоевцевой в Ганьи отношения между ними установились в высшей степени дружеские. Терапиано Одоевцева обязана и возобновлением литературной деятельности, и созданием мемуаров «На берегах Невы», и, отчасти, «На берегах Сены», посвященных «Светлой памяти Юрия Терапиано». Рассказывая о первых месяцах своей жизни без Г. И., Одоевцева в этой книге пишет: «...я не поверила бы, что снова смогу улыбаться и превращать будни в праздники. И этим я обязана главным образом Юрию Терапиано. Не знаю, во что превратилась бы моя жизнь, если бы я тогда не встретилась с ним. <...> Юрий Терапиано не только поддержал меня, но и вернул в литературу» (М., 1989, с. 314-315).



    1266

    31 марта 1958 г. Адамович писал Одоевцевой: «Но мало людей, которым можно верить в смысле действий, а не слов. "Человек человеку — бревно", единственно, что хорошо сказал покойник Ремизов, любимый Ваш и Жоржа писатель» («Минувшее». Кн. 21, с. 478). С этой строчки начинается и одно из стихотворений Одоевцевой, вошедших в сборник «Портрет в рифмованной раме»: «"Человек человеку бревно". / Это Ремизов где-то давно / Написал...». Изречение Ремизова из его повести «Крестовые сестры» (1910), своего рода ее лейтмотив (указано А. М. Грачевой), перефразирует восходящее к Плавту известное латинское выражение: «человек человеку волк» («homo homini lupus est»).



    1267

    Перенесение праха Г. И. из Йера на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем состоялось через пять лет после его смерти — 23 ноября 1963 г.



    1268

    Приписка на полях первой страницы письма.








    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх