Служащие Sotheby’s и Christie’s друг с другом не разговаривают. По крайней мере, на людях. Хорошо налаженная вражда двух самых известных мировых аукционов имеет весьма уважительную причину: борьба идет за рынок, скромный годовой оборот которого – $2,5 млрд.

С 15 по 18 мая 1990 года мировой художественный рынок пребывал в состоянии своеобразной эйфории. Дважды за трое суток состоялось нечто, аналогичное одновременному затмению Солнца, Луны и еще, пожалуй, Юпитера.

Первая серия разыгралась в помещении аукциона Christie’s в Нью-Йорке. Взглядам почтенной публики предстал портрет работы Ван Гога, изображающий врача Поля Фердинанда Гаше.

После непродолжительного «разбега» стало очевидно, что в зале происходит нечто неслыханное: суммы, которые якобы равнодушно повторял аукционер (так и хочется сказать «крупье») Кристофер Бердж, мчались вверх со сверхзвуковой скоростью. Прибавляли сразу по миллиону.

Мировые рекорды рушились, рушились, рушились... Картина на помосте на глазах превращалась в самое дорогое в мире произведение живописи.

Торговля замерла на цифре $82,5 млн. Что было ровно вдвое дороже предыдущего мирового рекорда. Последовавшая овация была адресована в равной степени Christie’s, Ван Гогу и неизвестному покупателю.

Сорок восемь часов спустя сцена повторилась, как навязчивый сон. Только уже в зале Sotheby’s. А вместо Ван Гога на помосте стоял полотно Пьера Огюста Ренуара Au Moulin de la Galette le Bal ou («Бал в Мулен де ла Галетт»). Окончательное предложение составило $77,1 млн.

Женщина, предложившая эту сумму, услышав, что молоток опустился в третий раз, разразилась истерически-счастливыми рыданиями. Которые, вероятно, и помешали публике воспроизвести овацию двухдневной давности.

Самым занимательным в истории оказалось то, что обе картины были куплены по поручению одного и того же покупателя. Разумеется, японского, по имени Риоэи Саито. Однако, с точки зрения руководства обоих аукционов, это-то как раз было совершенно несущественно. Много более волнующими представлялись им два следующих обстоятельства.

Во-первых, в течение сорока восьми часов мировой рекорд цен на живопись был побит дважды. Во-вторых, на земном шаре существуют по крайней мере три человека, готовых заплатить за художественное полотно почти $80 млн (как за Ван Гога, так и за Ренуара сражались как минимум трое покупателей).

Перспективы для художественного рынка вырисовывались совершенно безграничные... В зал Sotheby’s торжественно внесли десять ящиков шампанского.

Через несколько месяцев стало очевидно: то, что в мае 1990 года казалось прелюдией к нескончаемому триумфу, было в действительности лебединой песней.

Различие между двумя фирмами было сформулировано и стало афоризмом задолго до описанного всплеска конкуренции.

«Christie’s – это джентльмены, которые стараются казаться аукционерами. Sotheby’s – аукционеры, которые стремятся казаться джентльменами». Отчасти брезгливая интонация, которая ясно слышится в этом определении, разумеется, европейского происхождения. Брезгливость адресована главным образом Sotheby’s.

Sotheby’s

1744 – основатель Sotheby’s Сэмюэль Бэкер провел свой первый аукцион, на котором была выставлена библиотека из 457 книг сэра Джона Стэнли (ушла за ?826).

1823 – на аукцион выставлена библиотека Наполеона.

1913 – после выставления работ Франца Хальса Sotheby’s переключился с продаж книг на продажи произведений искусства в целом.

1958 – на аукционной продаже коллекции Голдсмита американский миллионер Пол Меллон приобрел Garcon au Gilet Rouger Сезанна за $618,2 тыс. – то есть в семь раз больше, чем когда-либо и кто-либо платил за произведение искусства XX века на английских аукционах.

1977 – Sotheby’s пустил свои акции в свободную продажу. 1983 – Альфред Таубман возглавил консорциум, который скупил акции Sotheby’s. Это снова превратило аукцион в частное предприятие.

1987 – драгоценности герцогини Виндзор были выставлены на аукционе в Женеве. Элизабет Тэйлор купила украшенные драгоценностями копии английской королевской короны и шлема принца Уэльского за $623,3 тыс.

В дирекции Christie’s холили имидж аристократического заведения с благородно сдержанными ценами и эксклюзивным качеством. Конкурентов из Sotheby’s здесь выразительно презирали.

Конкуренты между тем бурно завоевывали клиентуру в послевоенные годы и довольно бесцеремонно обращались с концепцией святых художественных ценностей. Вместо таинственной музейной атмосферы в Sotheby’s спешно насаждали нечто, более напоминавшее универсальный магазин для долгосрочных инвесторов.

В пятидесятые-семидесятые здесь распродавали не только искусство, но и любые предметы роскоши – автомобили, вина, драгоценности, поместья.

И даже... образование. Одной из первых выпускниц художественных курсов при Sotheby’s была Каролина Кеннеди, дочка Джона и Жаклин Кенеди. Утверждают, что именно поэтому Sotheby’s получил главную «призовую игру» 1996 года – право на распродажу коллекции Джекки О.

Впрочем, к середине восьмидесятых годов XX века никакой (почти) разницы между Монтекки и Капулетти уже не было. Так как у руководства Christie’s в какой-то момент оказалось всего лишь две возможности. Либо превращаться в европейский захолустный аукцион, либо открывать офис в Нью-Йорке и начинать торговать всем, что привлекает коллекционеров. Иными словами, «аукционным арикстократам» предстояло с опозданием на полтора десятка лет отправиться по стопам конкурентов.

Сохраняя выражение легкой скуки и неистребимого благородства на очень породистых лицах, аукционеры Christie’s незаметно сменили концепцию. И уже в 1987 году выглядели ничуть не хуже соперников. Christie’s побил тогдашние рекорды дороговизны для живописи («Подсолнухи» Ван Гога за $39,9 млн), драгоценностей (бриллианты в 64-83 карата – за $6,4 млн) и автомобилей ($9,8 млн за Bugatti-41).

Christie’s

1766 – Джеймс Кристи открыл свой аукционный дом в Dalton’s Print Rooms в лондонском Pall Mall. В 1823 году фирма переезжает на Кинг Стрит, дом 8.

1778 – Екатерина Великая приобрела коллекцию сэра Роберта Уолпола за ?40 тыс.

1795 – после казни Жанны дю Барри, фаворитки Людовика XV, ее драгоценности были проданы всего за ?10 тыс.

1876 – портрет герцогини Девонширской кисти Гейнсборо продан за рекордную сумму – $10 тыс.

1990 – владелица Johnson & Johnson Бася Джонсон приобрела Badminton cabinet герцога Бифорта за $15,1 млн – максимальную цену, которую когда-либо платили за предмет меблировки.

1990 – портрет Dr.Gachet Ван Гога был продан за $82,5 млн. Покупатель из Японии завещал после своей смерти кремировать картину вместе с собой.

В 1980-е годы соотношение между Sotheby’s и Christie’s на рынке продаж традиционно составляло 60:40. Оно превратилось в 50:50, после того как бразды правления в Christie’s попали в руки Кристофера Дэвиджа.

Исполнительные директора обеих фирм – Кристофер Дэвидж и Диана Брукс – заняли свои кабинеты почти одновременно. Кристофер – в Christie’s, Диана – в Sotheby’s. После чего 200-летняя конкуренция обрела вполне конкретные черты. И превратилась в своего рода спортивное состязание. Оба капитана по-своему в совершенстве олицетворяли (и продолжают олицетворять) легенды о «джентльменах» и «аукционерах».

Диана («Диди») Брукс – 47-летняя блондинка с чересчур громким голосом покоряла публику и собственное начальство неистребимой женской самостоятельностью. И исключительной непринужденностью. Непринужденность собственно и принесла ей сначала должность казначея, а затем исполнительного директора Sotheby’s.

Говорят, однажды президент фирмы Альфред Таубман вошел в комнату правления и спросил Брукс, не приготовит ли она ему кофе. «С удовольствием, – ответила дама, протягивая шефу кипу документов, – если вы будете так любезны и сделаете для меня копии вот с этих бумаг».

Карьера Брукс развивалась вполне в стиле Sotheby’s. Для начала она пять лет набиралась опыта в Citibank и лишь после этого отправилась осваивать художественный рынок.

Незаметный, консервативно одетый Кристофер Дэвидж принадлежит Christie’s как бы по наследству. Его дед начал работать в фирме еще в 1904 году. Дослужившись, впрочем, лишь до старшего кассира. Отец же вел издательство каталогов Christie’s. Особым предметом его рабочей гордости было то, что каталог выходил на неделю раньше, чем каталог Sotheby’s.

Оба исполнительных директора, невзирая на разницу имиджей, отличаются здоровым прагматизмом. И богатой фантазией, которая подсказывает им неотразимо авантюрные решения. В самых, казалось бы, скучных ситуациях.

Правда, фантазия госпожи Брукс, как правило, оказывается занимательнее.

В начале восьмидесятых, за несколько лет до рекордной продажи Ван Гога, аукционные цены росли вполне достойно. Но, по правде говоря, действительно впечатляющие прибыли оставались лишь мечтой.

Хозяева Christie’s заявили о стабилизации рынка и приготовились к длинной и не слишком нервической позиционной войне с конкурентами. Без сверхприбылей, но и без сверхрисков.

Диди Брукс и ее шеф, г-н Альфред Таубман, напротив, обратились к своему богатому деловому опыту и произвели ряд нововведений. Которые, впрочем, не вызвали ни у коллег, ни у специалистов решительно никакого восторга.

Не лишне напомнить, что Альфред Таубман, прежде чем стать президентом Sotheby’s, извлекал миллионные прибыли из сети универсальных магазинов. Что ему впоследствии припоминали конкуренты, неоднократно пеняя на то, что продажа Модильяни весьма отличается от торговли, например, дезодорантами. Сам господин Таубман так вовсе не считал.

Так вот, к середине восьмидесятых руководство Sotheby’s осчастливило своих клиентов парочкой приятных новшеств. После этого цены на Sotheby’s как бы сами собою устремились ввысь.

Аукцион стал предлагать своим особо любимым клиентам ненавязчивую финансовую поддержку в так называемых «особых ситуациях». Которая позволяла им торговаться, как бы не слишком задумываясь о возможностях собственного кошелька. К сожалению, это было прибыльное, но довольно рискованное предприятие. В чем Sotheby’s однажды пришлось убедиться. Весьма, к слову, чувствительно.

Речь шла снова о Ван Гоге, и дело было осенью 1987-го.

На торги выставили легендарные «Ирисы», и из всех покупателей в день торгов особенно выделялся некий австралийский джентльмен с приключенческой фамилией Бонд и прозаичным именем Алан. Он как-то чрезвычайно самоуверенно набавлял цену. Результатом была впечатляющая сумма в $54 млн. Каковую цифру эксперты уже приготовились заносить в списки рекордов. Правда, через некоторое время после заключения сделки шум поутих. И вскоре возобновился с новой силой.

Дело в том, что у господина Бонда $54 млн не было. Ни в день аукциона, ни год спустя. Ровно половину суммы ему любезно одолжил сам Sotheby’s. Просто чтобы придать торговле недостающую живость. Когда выяснилось, что господин Бонд совершенно некредитоспособен, Sotheby’s пришлось в обстановке строгой секретности искать нового покупателя на «засвеченную» картину. «Ирисы» в результате оказались в музее Гетти.

Сумму этой окончательной сделки Sotheby’s категорически отказался разглашать. Даже под угрозой грандиозного скандала, который, впрочем, и так состоялся.

Потенциальный рекорд так и остался незарегистрированным. Зато аукционная торговля и впрямь заметно оживилась. На целых три года.

Резкому падению цен в 1990 году до сих пор никакого удовлетворительного объяснения не найдено. Особенно глубокомысленные специалисты отчего-то упоминали войну в Персидском заливе.

И цены на нефть, на которые в финансовом мире, как водится, можно свалить все, что угодно. Доподлинно известно лишь одно – триумфы 15-18 мая 1990 года, с коих мы начали нашу историю, оказались последними. На следующие пять лет.

Со стороны катастрофа выглядела вполне благопристойно. Торги все так же начинались и заканчивались в срок, клиентов не убавлялось. Миллионы исправно перекочевывали с одних счетов на другие.

Только это были уже совершенно не те миллионы.

Аукционисты, которым в худших традициях экономического кризиса даже иногда переставали платить зарплату, мрачнели все больше и больше. Самое болезненное поражение выпало на долю Sotheby’s.

Художественная коллекция семейства Фордов числилась среди наиболее перспективных в сезоне 1990 года. Однако корыстные члены автомобильной династии соглашались отдать право на распродажу только в том случае, если организатор аукциона предоставит им финансовую гарантию на определенную сумму.

Sotheby’s оценил коллекцию в $51 млн и гарантировал Фордам именно эту сумму. Торги же выдали несколько более скромный результат в... $30 млн.

Аукцион вынужден был доплатить разницу с собственных счетов и остался с тринадцатью картинами, на которые и вовсе не нашлось желающих.

Sotheby’s, объем продаж:

1989 год – $2,9 млрд;

1991 год – $1,1 млрд;

1994 год – $1,3 млрд.

Чистая прибыль:

1989 год – $112 млн;

1992 год – $4 млн;

1993 год – $19 млн.

Цена акций:

1989 год – $37 за акцию;

1990 год – $10 за акцию.

Christie’s, объем продаж:

1989 год – $2,2 млрд;

1991 год – $1 млрд.

Чистая прибыль:

1989 год – $19 млн;

1991 год – $7 млн.

Цена акций:

1989 год – $6 за акцию;

1990 год – $3 за акцию.

Особенно жестоко обманутыми чувствовали себя коллекционеры редких автомобилей. Ибо цены на их лучшие экспонаты таяли на глазах.

Один незадачливый владелец Ferrari GTO 1962 года выпуска неосмотриельно отказался продать свое «сокровище» за $20,5 млн (ему самому в 1964 году за этот раритетный автомобиль пришлось выложить «целых» $12 тыс.). Случилось это в начале 1990 года. А живописная цена отчасти объяснялась тем, что эта модель была выпущена всего в тридцати шести экземплярах.

В 1992 году за злополучный Ferrari уже предлагали не более $3 млн.

Другой остроумный собиратель – шведский промышленник Ханс Тулен – разорился на спекуляциях с недвижимостью. Но банки-кредиторы хранили олимпийское спокойствие, ибо Тулен владел сотней коллекционных автомобилей, которые оценивали в $80 млн.

Когда дошло до расплаты, банкиры наложили руку на коллекцию. Последняя, к их неприятному изумлению, уже «подешевела» до... $20 млн.

От отчаяния остроумные руководители Sotheby’s стали устраивать распродажи каких-то уж совершенно сказочных предметов. За $200 тыс. на продажу выставляли обтрепанный советский космический скафандр. За $5 тыс. – тюбик с концентратом картофельного супа, не съеденного кем-то из американских астронавтов в 1969 году.

Четыре «голодных» года привели руководство обоих аукционов в состояние нервического возбуждения. Как шумная госпожа Брукс, так и сдержанный господин Дэвидж с нездоровым блеском в глазах имитировали отличное настроение и уверенность в завтрашнем дне.

Ни тем, ни другим они не располагали. И тут некая высшая сила проявила нежданное милосердие. То ли ветер подул с другой стороны, то ли пресловутые цены на нефть сдвинулись в нужном направлении.

Диана Брукс и Кристофер Дэвидж вычислили самых внушительных клиентов 1995 года. Дальнейшие действия были спланированы в жанре военной кампании. Среди всего, что должно было обрушиться в 1995 году на аукционы, имелись три чрезвычайно аппетитных коллекции.

Во-первых, три картины (Пикассо, Матисс, Ренуар) из собрания некоей госпожи Памеллы Харриман. Их предварительно оценили в $20 млн.

Во-вторых, коллекция семейства Колен, которая могла в случае удачи уйти миллионов за тридцать.

И, наконец, в-третьих, коллекция недавно скончавшейся госпожи Джин Стрэлем. Которая стоила больше, чем две остальные вместе взятые.

Собрание покойной госпожи Стрэлем и превратило аукционный сезон в головокружительную авантюру. К полному, кстати сказать, изумлению всех действующих лиц.

Дело в том, что Джин Стрэлем при жизни весьма высоко ценила интеллигентность и сугубо британский шарм аукционеров Christie’s. И все свои приобретения и продажи совершала исключительно при их посредстве. Почтенная дама вполне недвусмысленно заявляла, что именно Christie’s принадлежит честь устроить окончательную распродажу после ее кончины. А также всячески намекала на то, что это обстоятельство упомянуто в ее завещании.

Christie’s в ответ оказывал госпоже Стрэлем некоторые мелкие, но весьма ощутимые любезности. Например, устраивал распродажу ее коллекции скульптур совершенно безвозмездно. Чтобы не омрачать идиллические отношения с клиенткой такими меркантильными подробностями, как комиссионные.

Причиной такого эксклюзивного внимания была не столько сама коллекция, сколько один ее экспонат. «Портрет Фернандеса де Сото» работы Пабло Пикассо. Того самого «голубого периода», который на художественных аукционах считается самой большой редкостью. Более того, был в наличии даже и вполне конкретный любитель живописи, вот уже несколько лет жаждавший приобрести нечто «от Пикассо». И исключительно «голубого периода».

Любителя звали сэр Эндрю Ллойд Уэббер. И, подобно госпоже Стрэлем, он также предпочитал иметь дело исключительно с Christie’s. Иными словами, предварительная программа сезона складывалась следующим образом. Коллекция Стрэлем и готовый на все Ллойд Уэббер принадлежат Christie’s. А за Памеллу Харриман и семейство Коленов предстоит вести тяжкие позиционные бои.

Но тут Диана Брукс произвела целый ряд не вполне понятных действий.

Во-первых, она пригласила на обед владельца одной картинной галереи Дэвида Мэйсона. Который был посредником сэра Ллойда Уэббера на художественных аукционах.

Во-вторых, она с непонятным безразличием забросила как госпожу Памеллу Харриман, так и семейство Коленов. И вместо того чтобы посылать к ним экспертов, предлагать скидки с комиссионных, гарантии и льготы, безучастно наблюдала за тем, как обе коллекции уплывают в руки конкурентов.

После того как было объявлено, что Christie’s действительно получил право на обе коллекции, Диана Брукс отправилась к наследникам госпожи Стрэлем. И обратила их внимание на то, что ни один, даже самый достойный, аукцион в мире не в состоянии справиться с тремя столь внушительными распродажами за один сезон.

Вероятно, «Диди» Брукс вложила в это предприятие всю свою деловую настырность и дамское очарование. В итоге самая дорогостоящая коллекция сезона – коллекция Стрэлем – и впрямь была передана ее Sotheby’s.

Разумеется, под исполненные боли вопли конкурентов, которые слишком поздно спохватились, что в завещании на самом-то деле ничего не сказано. А на джентльменское соглашение в суде не сошлешься. В мае 1995 года в течение буквально трех дней был получен ответ сразу на два вопроса.

Первый. Кто из конкурирующих фирм займет первое место?

И второй. Можно ли считать, что художественный рынок вышел из четырехлетнего кризиса, едва ли не стоившего жизни двум крупнейшим аукционам мира?

Обе коллекции, проданные с Christie’s, принесли в совокупности ожидаемые $50 млн. Распродажа собрания Стрэлем на Sotheby’s закончилась с результатом $62 млн, который вполне можно счесть сногсшибательным.

Сэр Эндрю Ллойд Уэббер не обманул возложенных на него надежд. И даже в последнюю минуту разрешил своему посреднику Дэвиду Мэйсону повышать цену не до $25 млн (как это было оговорено накануне), а до $30 млн. Торговля прекратилась на двадцати шести с половиной. Вместе с комиссионными Пикассо обошелся Уэбберу в $29,5 млн. И был немедленно отправлен в его поместье в сопровождении двух телохранителей.

Это была самая дорогая продажа на обоих аукционах за последние пять лет. По уровню цен хотя бы отдаленно сопоставимая с продажами до катастрофы 1990 года. В кабинетах обеих фирм раздался вздох облегчения. Шаткое равновесие восстановили.