Заговор против Берии и его арест

Постфактум и Хрущев, и Маленков приписывали каждый себе ведущую роль в аресте Берии. Логика событий как будто заставляет предположить, что ближе к истине здесь Никита Сергеевич. Все-таки Георгий Максимилианович из всех членов Президиума ЦК был наиболее близок к Берии, и не резон ему было бы первым предлагать вывести в расход "дорогого друга Лаврентия". Однако механизмы интриг среди высшего партийного руководства часто не поддаются объяснению с точки зрения обычной логики. Поэтому нельзя исключить, что и Хрущев и Маленков не кривили душой. Обоим вождям вполне могла одновременно прийти идея избавиться от опасного соперника, который, как в глубине души сознавали и Никита Сергеевич, и Георгий Максимилианович, наголову превосходил их как администратор.

Вот рассказ Хрущева о том, как состоялся заговор против Берии:

"Наступило наше дежурство с Булганиным (у постели больного Сталина. — /Б. С./)… Я с Булганиным тогда был больше окровенен, чем с другими, доверял ему самые сокровенные мысли и сказал: "Николай Александрович, видимо, сейчас мы находимся в таком положении, что Сталин вскоре умрет. Он явно не выживет. Да и врачи говорят, что не выживет. Ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?" — "Какой?" — "Он хочет пост министра госбезопасности… Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность — это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!"

Булганин сказал, что согласен со мной. И мы стали обсуждать, как будем действовать. Я ему: "Поговорю с Маленковым. Думаю, что Маленков такого же мнения, он ведь должен все понимать. Надо что-то сделать, иначе для партии будет катастрофа"…

Как только Сталин умер, Берия тотчас сел в свою машину и умчался в Москву с "ближней дачи". Мы решили вызвать туда всех членов Бюро или, если получится, всех членов Президиума ЦК партии. Точно не помню. Пока они ехали, Маленков расхаживал по комнате, волновался. Я решил поговорить с ним: "Егор, — говорю, — мне надо с тобой побеседовать". — "О чем?" — холодно спросил он. "Сталин умер. Как мы дальше будем жить?" — "А что сейчас говорить? Съедутся все, и будем говорить. Для этого и собираемся". Казалось бы, демократический ответ. Но я-то понял по-другому, понял так, что давно уж все вопросы оговорены им с Берией, все давно обсуждено. "Ну, ладно, — отвечаю, — поговорим потом".

Вот собрались все… Увидели, что Сталин умер… И вот пошло распределение "портфелей". Берия предложил назначить Маленкова Председателем Совета Министров СССР с освобождением его от обязанностей секретаря ЦК партии. Маленков предложил утвердить своим первым заместителем Берию и слить два министерства, госбезопасности и внутренних дел, в одно Министерство внутренних дел, а Берию назначить министром. Я молчал. Молчал и Булганин. Тут я волновался, как бы Булганин не выскочил не вовремя, потому что было бы неправильно выдать себя заранее. Ведь я видел настроение остальных. Если бы мы с Булганиным сказали, что мы против, нас бы обвинили большинством голосов, что мы склочники, дезорганизаторы, еще при неостывшем трупе начинаем в партии драку за посты. Да, все шло в том самом направлении, как я и предполагал.

Молотова тоже назначили первым замом Предсовмина, Кагановича — замом. Ворошилова предложили избрать Председателем Президиума Верховного Совета СССР, освободив от этой должности Швейника. Очень неуважительно выразился в адрес Шверника Берия: сказал, что его вообще никто в стране не знает (святая истинная правда. — /Б. С./). Я видел, что тут налицо детали плана Берии, который хочет сделать Ворошилова человеком, оформляющим в указах то, что станет делать Берия, когда начнет работать его мясорубка. Меня Берия предложил освободить от обязанностей секретаря Московского комитета партии. Провели мы и другие назначения. Приняли порядок похорон и порядок извещения народа о смерти Сталина. Так мы, его наследники, приступили к самостоятельной деятельности по управлению СССР".

Фактически Никита Сергеевич признался, что еще в последние часы жизни Сталина договорился с Булганиным постараться убрать Берию из руководства страны. Но для этого требовалось согласие Маленкова. Григорий Максимилианович же в тот момент мучительно колебался: попробовать ли вместе с Берией избавиться от Хрущева или, заключив союз с Никитой Сергеевичем, сперва одолеть могущественного председателя Спецкомитета, чтобы потом в союзе с Молотовым вывести из состава коллективного руководства самого Хрущева. В исторический день 5 марта Маленков пока еще склонялся к первому варианту, оттого и говорил с главой московской парторганизации не слишком тепло. Но очень вскоре Георгию Максимилиановичу пришлось резко изменить позицию. Дело в том, что Берия не проявил особого стремления бороться против кого-либо из "наследников Сталина". Лаврентию Павловичу самым выгодным было сохранение правящей четверки, где существовала определенная система "сдержек и противовесов", и никто не имел полной власти. "Лубянский маршал" понимал, что занять то положение, какое занимал Сталин, ему не под силу. Для этого у Лаврентия Павловича не было ни авторитета "великого кормчего", ни подходящего аппарата под рукой. Спецкомитет действовал в основном через ПГУ и ВГУ, которые также не являлись мощными бюрократическими структурами, а давали поручения различным министерствам и ведомствам. Задания же Спецкомитета руководителям местных парторганизаций шли через Маленкова. Только с союзе с ним Берия мог надеяться осуществить свои реформаторские планы, да и то, если только друг Георгий останется во главе Совмина. Аппарат МВД маршал только-только получил в свое распоряжение, и ему требовалось время для того, чтобы в центре и на местах расставить своих людей. Поэтому Лаврентий Павлович стремился установить хорошие отношения со всеми членами Президиума ЦК, в том числе и с Хрущевым.

Между прочим, одна из причин, почему Берия начал активно прекращать дела, связанные с борьбой с "космополитами", заключалась в осознании им одного простого факта. В обстановке, когда в стране провозглашалась ведущая роль русского народа и общественное мнение настраивалось против национальных меньшинств, грузину было очень трудно удержаться в высшем политическом руководстве. Неслучайно Сталин смог обрести власть над партией и страной еще в первой половине 20-х годов, когда пропагандировались идеи интернационализма. Берия пытался вернуться к прежней интернациональной парадигме, пытаясь растущий русский национализм "уравновесить" подъемом национального самосознания в республиках. Но не преуспел в этом.

Опять дадим слово "дорогому Никите Сергеевичу": "Во время похорон Сталина и после них Берия проявлял ко мне большое внимание, выказывал свое уважение. Я этим был удивлен. Он вовсе не порывал демонстративно дружеских связей с Маленковым, но вдруг начал устанавливать дружеские отношения и со мной".

Никите Сергеевичу дружба с Берией была ни к чему. Он собирался сбросить Лаврентия Павловича с борта корабля власти, чтобы затем отправить в пучину опалы и забвения Маленкова. Берия же попробовал бороться не только против культа личности Сталина, но и против культа его наследников. Шеф МВД предложил не украшать колонны демонстрантов 1 мая и 7 ноября портретами членов Президиума ЦК и лозунгами в их честь. На июльском пленуме 53-го года Микоян с возмущением говорил: "В первые дни после смерти товарища Сталина он (Берия. — /Б. С./) ратовал против культа личности". Условия коллективного руководства Лаврентий Павлович считал наиболее благоприятными для того, чтобы сохранить и упрочить собственную власть и влияние.

Хрущев так охарактеризовал бериевские предложения по национальному и германскому вопросам и по борьбе с культом личности руководителей: "Я не раз говорил Маленкову: "Неужели ты не видишь, куда клонится дело? Мы идем к катастрофе. Берия подобрал для нас ножи". Маленков мне: "Ну, ба что делать? Я вижу, но как поступить?" Я ему: "Надо сопротивляться, хотя бы в такой форме: ты видишь, что вопросы, которые ставит Берия, часто носят антипартийную направленность. Надо не принимать их, а возражать". — "Ты хочешь, чтобы я остался один? Но я не хочу". — "Почему ты думаешь, что останешься один, если начнешь возражать? Ты и я — уже двое. Булганин, я уверен, мыслит так же, потому что я не один раз обменивался с ним мнениями. Другие тоже пойдут с нами, если мы будем возражать аргументировано, с партийных позиций. Ты же сам не даешь возможности никому слова сказать. Как только Берия внесет предложение, ты сейчас же спешишь поддержать его, заявляя: верно, правильное предложение, я "за", кто "против"? И сразу голосуешь. А ты дай возможности высказаться другим, попридержи себя, не выскакивай и увидишь, что не один человек думает иначе. Я убежден, что многие не согласны по ряду вопросов с Берией".

С перевода с партийного языка на общечеловеческий это означало предложение сблокироваться против чересчур прыткого "лубянского маршала". Георгию Максимилиановичу пришлись еще раз крепко подумать. С одной стороны, с устранением Берии он терял важного соратника в руководстве, контролировавшего одно из двух силовых министерств. Это здорово ослабляло его позиции в предстоящей борьбе за власть. Но, с другой стороны, Берия не проявил желания переходить вместе с Маленковым к конфронтации с Хрущевым, а тем более использовать в этой конфронтации силовые методы. Наоборот, даже заигрывал с Никитой Сергеевичем. Маленков мог подозревать, что если не принять сейчас хрущевское предложение, то Никита Сергеевич попытается сговориться с Берией против него, Маленкова. Тем более что Хрущев прямо дал понять: министр обороны Булганин с ним заодно. К тому же бериевские предложения вызвали недовольство как среди членов Президиума ЦК, так и среди местных партийных и советских руководителей. В конце концов, Георгий Максимилианович решил сдать Берию, надеясь в будущем одолеть Хрущева с помощью "старой гвардии" — Молотова, Кагановича, Ворошилова, в последние годы сталинского правления находившихся в загоне. Неслучайно сразу после смерти диктатора по инициативе Маленкова, Ворошилов и Каганович получили важные назначения, а Молотов был произведен в первые заместители Председателя Совета Министров. Кроме того, Маленков учитывал, что его человек, С.Н. Круглов, остается у Берии заместителем и после падения Лаврентия Павловича имеет все шансы возглавить МВД.

Но нельзя исключить, что процитированный выше разговор с Маленковым Хрущев просто выдумал постфактум, чтобы убедить читателей, будто заговор против Берии возник лишь в ответ на его "антипартийные действия". Не менее вероятна и другая версия: Хрущев и Маленков сразу же после смерти Сталина задумали избавиться от Берии, и все дальнейшие события развивались по заранее запланированному ими сценарию. И если разговор Хрущева и Маленкова был, то еще су гроба Сталина.

Хрущев в мемуарах утверждает, что после беседы с Маленковым им удалось на очередном заседании Президиума провалить предложения Берии. Документальных подтверждений этому нет. Не исключено, что Никита Сергеевич этот эпизод придумал, чтобы его и других членов Президиума действия не выглядели как простой заговор против Берии. вот, мол, сперва покритиковали Лаврентия Павловича за неправильные предложения, а он не только не образумился, а стал переворот готовить. Ясное дело, пришлось арестовать мерзавца. В действительности же заговорщику, наоборот, надо было скрывать свои истинные чувства к могущественному шефу МВД до самого последнего момента.

Убедив Маленкова, Хрущев, по его словам, стал склонять выступить против Берии других членов Президиума ЦК. Вот как он описывает этот деликатный процесс в мемуарах: "Мы видели, что Берия стал форсировать события. Он уже чувствовал себя над членами Президиума, важничал и даже внешне демонстрировал свое превосходство. Мы переживали очень опасный момент. Я считал, что нужно срочно действовать, и сказал Маленкову, что надо поговорить с другими членами Президиума по этому поводу. Видимо, на заседании такое не получится, и надо с глазу на глаз поговорить с каждым, узнать мнение по коренному вопросу отношения к Берии. Маленков тоже согласился: "Пора действовать"…

Приехал я к Ворошилову в Верховный Совет, но у меня не получилось того, на что я рассчитывал. Как только я открыл дверь и переступил порог его кабинета, он очень громко стал восхвалять Берию: "Какой у нас товарищ Хрущев, замечательный человек Лаврентий Павлович, какой это исключительный человек!" Никита Сергеевич решил, что как-то неудобно после таких слов сразу же агитировать Ворошилова поскорее убрать из руководства "замечательного человека", и отложил разговор до более подходящего момента. Зато с Молотовым осечки не было. Вячеслав Михайлович и раньше не жаловал Лаврентия Павловича, не без основания видя в нем опасного конкурента (вспомним хотя бы историю с атомной бомбой). Поэтому идею уничтожить Берию встретил с энтузиазмом. Только поинтересовался, а что думает Маленков. Хрущев успокоил его: "Я разговариваю сейчас с тобой от имени и Маленкова, и Булганина". Тогда Молотов совсем воспрянул духом. Остальные члены Президиума тоже не заставили себя долго уговаривать, только задавали сакраментальный вопрос: "А как Маленков?" Ворошилов согласился после того, как с ним поговорил Георгий Максимилианович, перед самым заседанием Президиума Совета Министров, на котором собирались арестовывать Берию. Тогда рже Хрущев обработал Микояна, у которого, по словам Никиты Сергеевича, с Берией существовали "наилучшие отношения, они горой стояли друг за друга". Анастас Иванович ответил дипломатично: "Берия действительно имеет отрицательные качества, но он не безнадежен, в составе коллектива может работать" Хрущев решил, что осторожный Микоян все равно задуманному помешать не сможет. Анастас Иванович спокойно поехал на аэродром встречать вернувшегося из ГДР Берию. Микоян не стал предупреждать старого друга об опасности, а повторил заученную со слов Хрущева и Маленкова байку о том, будто собирается экстренное заседание Президиума Совмина по германским делам.

Иногда высказываются предположения, что в самый последний момент Лаврентий Павлович заподозрил, что против него готовится какая-то гадость со стороны "дорогих товарищей" из Президиума ЦК, и попытался принять какие-то меры предосторожности. Публицист Кирилл Столяров, одним из первых попытавшийся объективно взглянуть на деятельность "лубянского маршала", задается вопросом: "Чувствовал ли Берия приближение своей гибели? Предпринимал ли какие-либо шаги с целью обезопасить себя, ответить ударом на удар? Архивные документы дают основание полагать, что в самый последний момент Берия ощутил эту опасность, но было уже поздно".

И далее, основываясь на материалах дела уже знакомого нам замминистра внутренних дел Грузии Ш.О, Церетели, Столяров сообщает: "В последних числах июня 1953 года, поздней ночью, в спальне раздался телефонный звонок. Лежащий на кровати человек поднял трубку и сонным голосом назвал себя: "Церетели". — "Докладывает полковник Ковалевский… Шалва Отарович, из Москвы позвонил генерал армии Масленников. Он срочно просит вас связаться по "ВЧ"…

Церетели… проследовал к аппарату правительственной связи и велел соединить его с Москвой. Несколько минут спустя он услышал голос Масленникова: "Шалва Отарович, я только что вышел из кабинета Берии, — объяснил Масленников. — Лаврентий Павлович велел тебе первым же самолетом вылететь в Москву"…

Однако в Москве Масленников не принял Церетели, сославшись на крайнюю занятость. А на следующий день в Министерстве внутренних дел СССР открыто заговорили об аресте Берии". Вскоре арестовали Церетели.

Столяров склонен полагать, что Берия срочно собирал верных людей в столицу, пытаясь предпринять какие-то контрмеры против готовившегося против него заговора Однако в действительности Церетели и других бериевцев из Грузии в ночь с 25 на 26 июня вызвали в Москву только затем, чтобы было легче их арестовать. А то вдруг, узнав боб аресте шефа, они попытаются уйти в Турцию! Второго Люшкова Хрущев, Молотов и Маленков не хотели.

В том, что людей Берии просто заманили в ловушку, убеждает рассказ генерал-лейтенанта С.С. Мамулова диссиденту Р.О. Пименову. Степан Соломонович был очень близким к Берии человеком и возглавлял в июне 53-го отдел партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК компартии Грузии. И вот что он поведал сокамернику по Владимирской тюрьме: "В июне 1953 был послан Берией с некой инспекцией парткадров для подготовки внеочередного XV съезда КП Грузии… Не успел он прибыть в Грузию, как его настигла телеграмма от имени Берии — подложная — с приказом срочно вернуться. Выходя из самолета на военном аэродроме, он попал в объятия своего фронтового друга, тоже генерала: "Сколько лет! Вот радость-то встретиться!" — но из объятий вырваться уже не смог, ибо к двум генеральским рукам присоединилось несколько пар неизвестных, в первую очередь лишивших его пистолета".

Если заместитель Берии И.И. Масленников действительно в разговоре по ВЧ вызвал Церетели в Москву, то тем самым он, возможно, спася себя от того, чтобы быть осужденным вместе с Лаврентием Павловичем. Впрочем, разговор по ВЧ мог быть и художественной фантазией К.А. Столярова, а в действительности Ш.Он Церетели, быть может, вызвали в столицу из Тбилиси, как и Мамулова, подложной телеграммой.

Для ареста Берии привлекли военных. Впоследствии участвовавшие в этой акции маршалы Г.Кб Жуков и К.С. Москаленко по-разному рассказывали, как брали Берию. Каждый стремился приписать себе главную роль. Кому же верить? Неожиданное подтверждение правоты одного из маршалов пришло от Маленкова при обстоятельствах, исключавших неискренность с его стороны.

Когда в июне 1957 года пленум ЦК громил "антипартийную группу Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова", Георгий Максимилианович пытался напомнить товарищам о своих былых заслугах, и в частности, указал на свою роль в организации ареста Берии: "Берия разоблачить было не так просто. Мы тогда опирались на военных товарищей в этом деле в самый нужный момент, нам оказал решающую услугу в этом деле товарищ Москаленко. К нему в трудный момент мы обратились с товарищем Хрущевым, мы были без сил и средств…" На пленуме Маленкова не пинал только ленивый. Его утверждения опровергали его на каждом шагу и с удовольствием. В зале присутствовали и Жуков, и Москаленко, но ни один из них на этот раз с Георгием Максимилиановичем спорить не стал. Значит, слова Маленкова о решающей роли Москаленко в создании группы генералов для ареста грозного Лаврентия Павловича, — святая истинная правда. Да и как иначе объяснить, почему в команде, арестовывавшей Берию, было так много офицеров и генералов из штаба Московского округа ПВО, который возглавлял Кирилл Семенович. Поэтому рассказу Москаленко мы в основном можем доверять. Его я и хочу процитировать:

"В 9 часов утра (25 июня 1953 года. — /Б. С./), мне позвонил по телефону АТС Кремля Хрущев, он спросил: "Имеются в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?…"

После этого Хрущев сказал, чтобы я взял этих людей с собой и приезжал с ними в Кремль к председателю Совета Министров СССР товарищу Маленкову, в кабинет, где раньше работал Сталин".

Далее Хрущев закодировано намекнул, чтобы взяли с собой оружие: "Он сказал, чтобы я взял с собой планы ПВО и карты, а также захватил сигареты. Я ответил, что заберу с собой все перечисленное, однако курить бросил еще на войне, в 1944 году. Хрущев засмеялся и сказал, что сигареты могут потребоваться не те, которые я имею в виду. Тогда я догадался, что надо взять с собой оружие. В конце разговора Хрущев сказал, что сейчас позвонит Булганину. Я подумал, что нам предстоит выполнить какое-то важное задание Президиума ЦК КПСС.

Вскоре после этого последовал звонок министра обороны маршала Булганина, который сказал, что звонил Хрущев и предложил мне сначала прибыть к нему, т. е. к Булганину… Со своей группой я прибыл к министру обороны. Принял меня товарищ Булганин одного. Он сказал, что звонил Хрущев, вот я тебя и вызвал. Нужно арестовать Берию… Сколько у тебя человек? я ответил: со мной пять человек… На что он ответил: "Очень мало людей… Кого, ты считаешь, можно еще привлечь, но без промедления? Я ответил — вашего заместителя маршала Василевского. Он сразу почему-то отверг эту кандидатуру. Я спросил, кто находится сейчас в министерстве из влиятельных военных. Булганин ответил: "Жуков". Тогда я предложил взять Жукова. Он согласился, но чтобы Жуков был без оружия…

И вот в 11.00 дня 26 июня (а звонок Хрущева был 25. 6.) мы по предложению Булганина сеяли в его машину и поехали в Кремль… Вслед за нами на другой машине приехали Жуков, Брежнев и др. Всех нас Булганин провел в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил нас и ушел в кабинет к Маленкову.

Через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов. Они начали нам рассказывать, что Берия в последнее время нагло ведет себя по отношению к членам Президиума ЦК, шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда ездит, с кем члены Президиума встречаются, грубит со всеми и т. д. Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова — Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию. К этому времени он еще не прибыл…

Примерно через час, т. е. в 13.00 26 июня 1953 года, последовал условный сигнал, и мы, пять человек вооруженных, шестой товарищ Жуков, — быстро вошли в кабинет, где шло заседание. Товарищ Маленков объявил: "Именем советского закона арестовать Берию". Все обнажили оружие, я направил его прямо на Берию и приказал ему поднять руки вверх. В это время Жуков обыскал Берию, после чего мы увели его в комнату отдыха Председателя Совета Министров, а все члены Президиума и кандидаты в члены остались проводить заседание, там же остался и Жуков".

Из рассказа Кирилла Семеновича получается любопытная картина. Жукова к операции привлекают только в самый последний момент и на всякий случай оставляют без пистолета. Значит, Хрущев и Булганин ему не вполне доверяют. Почему?

Серго Берия утверждает, что отец дружил с Жуковым, который часто бывал в их доме. Берия разделял мысли Георгия Константиновича о том, что в армии надо ликвидировать институт политработников. Разумеется, Серго Лаврентьевич — лицо заинтересованное. Ему очень хочется сблизить имя отца с именем того, кого сделали ныне национальным героем. Нет ли других свидетельств? Оказывается, есть!

После ареста Лаврентий Павлович забрасывал Маленкова ("дорогого Георгия"), Хрущева и других коллег отчаянными письмами, где указывал на свои былые заслуги. 1 июля он писал: "Т. Т. Маленков и Молотов (другой вариант расшифровки — Микоян. — /Б. С./) хорошо должны знать, что Жуков, когда его сняли с генерального штаба по наущению Мехлиса, ведь его положение было очень опасно, мы вместе с вами уговорили назначить его командующим фронтом и тем самым спасли будущего героя нашей Отечественной войны, или когда т. Жукова выгнали из ЦК — всем нам было больно". Если не врал Берия, глядя в глаза скорой смерти, то данное письмо доказывает, что они с Георгием Константиновичем были совсем не в плохих отношениях.

Хрущеву, Маленкову и их сторонникам очень нужен был авторитетный военачальник, присутствие которого подбодрило бы генералов, идущих на лихое и непривычное дело: арестовывать маршала. Правда, среди заговорщиков был министр обороны маршал Булганин, но он популярностью среди генералитета не пользовался. Подготовку команды для ареста Берии Хрущев поручил генерал-полковнику Москаленко, возглавлявшему Московский округ ПВО и хорошо знакомому Никите Сергеевичу по войне. Именно по хрущевской рекомендации Кирилла Семеновича осенью 1943 года назначили командовать 38-й армией, освободившей столицу Украины. Но Москаленко не был сколько-нибудь широко известен. Да и сегодня его чаще всего вспоминают лишь в связи с арестом Берии. Другое дело — Жуков, первый заместитель Булганина. Его присутствие могло произвести впечатление даже на кремлевскую охрану, если бы она вдруг вздумала заступиться за своего шефа. Но Хрущев и Маленков наверняка были осведомлены о контактах Жукова и Берии ми опасались, вдруг "маршал победы" встанет на сторону "лубянского маршала" и, не дай Бог, устроит перестрелку на заседании Президиума. Вот и решили на всякий случай не давать ему пистолета. Но Георгий Константинович быстро сориентировался в обстановке.

В архиве сохранились черновые наброски Маленковым речи, которой он открыл заседание 26 июня, и его конспективные записи прозвучавших там предложений. Это — единственный сколько-нибудь достоверный источник сведений о том, как именно снимали со всех постов Лаврентия Павловича, так как стенограммы этого заседания не велось. Георгий Максимилианович заявил коллегам по Президиуму: "Враги хотели поставить органы МВД над партией и правительством. Задача состоит в том, чтобы органы МВД поставить на службу партии и правительству, взять эти органы под контроль партии. Враги хотели в преступных целях использовать органы МВД. Задача состоит в том, чтобы устранить всякую возможность повторения подобных преступлений. Органы МВД занимают такое место в системе государственного аппарата, где имеется наибольшая возможность злоупотребить властью. Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупотребления властью".

Дальнейшая часть маленковской речи сохранилась только в очень отрывочных записях. По ним можно судить, что Георгий Максимилианович предложил вновь разделить только что объединенное МВД на собственно Министерство внутренних дел и Комитет государственной безопасности: "Большая перестройка; исправление методов; агентура; внедрять партийность (возможно, речь шла о том, что надо запретить внедрять агентуру в среду партийного руководства. — /Б. С./).

Комитет (очевидно, государственной безопасности. — /Б. С./) — внутри взоры на врагов, друзей защищать, не — разведку наладить. МВД — задача — лагери должны проверять…"

Другие участники заседания уличали Лаврентия Павловича в "безапелляционности", в том, что он "подавлял коллектив". Также припомнили Берии и чересчур либеральные предложения по изменению политики в западных областях Украины и Белоруссии и в Прибалтийских республиках ("факты — Украина, Литва, Латвия. Нужны ли эти мероприятия. Что получилось, как стали понимать? МВД поправлял партию и правительство. ЦК — на второй план"). Припомнили и "самостийные" действия по "венгерскому вопросу", когда Лаврентий Павлович вылез с кандидатурой Надя, не обговорив ее со всеми членами "четверки". При этом Микоян предложил освободить Берию от поста первого заместителя правительства и назначить министром нефтяной промышленности (о том же пишет в мемуарах Хрущев). Уже один этот факт рушит все легенды о том, будто Лаврентий Павлович организовал заговор и планировал государственный переворот. Где, в какой стране, человека, обвиненного в столь серьезных преступлениях, в наказание разжалуют из первых вице-премьеров в простые министры? Если бы на заседании фигурировали какие-то конкретные факты, уличавшие Берию в подготовке переворота, Анастас Иванович никогда бы не рискнул выступить с подобным предложением. Ведь это был бы прямой путь к тому, чтобы быть объявленным бериевским соучастником со всеми вытекающими отсюда последствиями. Присутствовавшие-то хорошо знали, что Микоян был одним из тех, кто рекомендовал Лаврентия Павловича на работу в Москву.

А заседании Президиума также поступило предложение передать управление охраны высших должностных лиц под непосредственный контроль ЦК, а то, как заявил Маленков, "С утра до вечера шагу не шагнешь без контроля!" И потребовал: "Наша охрана — у каждого в отдельности, (подчиняется. — /Б. С./) тому, кого охраняет (без доносов)" (прежде существовало двойное подчинение — МВД и тому члену Президиума ЦК, которого данные "топтуны" охраняют). И еще один пункт беспокоил Маленкова: "Организация прослушивания — ЦК — контроль. Товарищи не уверены, кто и кого подслушивает".

Тут уж, думается, Георгий Максимилианович лукавил. Ведь он вместе с Никитой Сергеевичем и другими членами Президиума распрекрасным образом смогли спланировать и осуществить заговор против Берии, несмотря на то, что Лаврентию Павловичу подчинялась и кремлевская охрана, и служба "прослушки". А дело, наверное, в том, что охранники членов Президиума хоть и подчинялись формально МВД, но предпочитали в первую очередь слушаться своих подопечных, от которых им немало перепадало разных благ. Больше того, рискну предположить, что если бы Хрущев и Маленков, глава правительства и глава партии, да еще и Ворошилов — формальный глава государства, да еще несколько членов Президиума вызвали бы к себе начальника кремлевской охраны и приказали бы ему арестовать Берию как матерого американского, германского или японского шпиона, он бы с готовностью этот приказ выполнил. Что, чекистам впервой, что ли, арестовывать членов высшего политического руководства? В 37-38-м наарестовывались вдоволь. А Берия начальнику охраны — не кум и не сват. Во главе объединенного МВД Лаврентий Павлович — без года неделю. Люди в кремлевской охране — все еще прежние, игнатьевские. Так зачем же им перечить Маленкову с Хрущевым, грудью становиться на защиту Берии и наживать на свою голову большие неприятности!

Нет, ужастики про охрану, которая того и гляди пальнет в спину охраняемому или донесет о его любовных шашнях туда, куда не следует, понадобились Маленкову, чтобы попугать коллег по Президиуму и заручиться их одобрением на самые суровые меры против Берии.

А почему же все-таки Никита Сергеевич с Георгием Максимилиановичем к аресту опасного соперника решили привлечь не чекистов, а военных? Думаю, потому, что они хотели заручиться лояльностью армии. Как-никак, положение в стране относительно нестабильное. Коллективное руководство тем безоговорочным авторитетом, каким обладал Сталин, не пользуется. Всех вместе членов "четверки" вместе взятых боятся гораздо меньше, чем одного генералиссимуса. А процесс превращения "четверки" в "тройку", да еще столь неэлегантным образом, когда неугодного вождя арестовывают с явным намерением расстрелять после скорого и неправого суда, сам по себе вносит дополнительную дестабилизацию. Вдруг кто-то из высокопоставленных военных решит, что ему гораздо сподручнее, чем дорогим Георгию Максимилиановичу и Никите Сергеевичу, управлять государством? Единственный же из крупных военачальников, популярный среди офицерства и находящийся в тот момент в Москве, это Жуков (его свояк Василевский, не отличавшийся сильной волей, — не в счет). Его соперники по этой части, Рокоссовский и Конев, — далеко от столицы: Рокоссовский — в братской Польше министром обороны, Конев — на Западной Украине, командует Прикарпатским военным округом, войска которого сражаются с остатками УПА. Значит, опаснее всего сейчас Жуков. Не столь важно, что он в неплохих отношениях с Берией. Ведь сам Георгий Максимилианович до самого последнего момента другом Лаврентия Павловича считался! Хотя и здесь подстраховаться не мешает. Главная же опасность, как бы Жуков не только Берии, но и всем членам Президиума "Руки вверх!" не скомандовал. Поэтому оружия Георгию Константиновичу на всякий случай не дали и подключили к заговору лишь в самый последний момент, чтобы не успел подготовить свою собственную игру. А преданному Хрущеву Москаленко наказали присматривать за Жуковым. Так маршал оказывался повязан с "коллективным руководством" совместной акцией по аресту Берии и хотя бы на время выведен из числа претендентов на верховную власть.

Вероятно, Маленков или Микоян заявили на Президиуме: "Пост Министра внутренних дел у товарища Берия — он с этого поста контролирует партию и правительство. Это чревато большими опасностями, если вовремя, теперь же не поправить".

Создается впечатление, что почти до самого конца заседание шло так, что Берия, хотя и почувствовал опасность, никак не сознавал, что она — смертельная. Он наверняка понял, что его собираются снять с поста главы МВД, вероятно, вывести, из Президиума ЦК, лишить поста первого заместителя председателя Совета Министров и назначить на какую-нибудь рядовую министерскую должность — например, министра нефтяной промышленности. Уже наметили, как распорядиться с бериевским наследством: "МВД — пост дать другому (Круглов) + ЦК… Специальный Комитет — в Министерство. Сабуров и Хруничев (назывались возможные руководители нового министерства. — /Б. С./). И как гром среди ясного неба прозвучало для Лаврентия Павловича заключительное требование Маленкова арестовать его, Берию, и появление Москаленко с Жуковым и еще несколькими генералами и полковниками.

В записи Маленкова сохранились загадочные слова: "Суд — подия Особое совещание факты". Очевидно, уже на заседании Президиуму было решено предать опального шефа МВД суду по типу Особого совещания, которое сам же Берия и предлагал упразднить. Тем самым фактически предрешался и смертный приговоры Прецедентов, чтобы Особое совещание оставляло в живых попавшего ему в руки члена Политбюро, до сих пор не было. И, чтобы оправдать применение высшей меры, уже начали подбирать факты под версию о "бериевском заговоре".

Сам Микоян в посмертно опубликованных мемуарах утверждал, что еще с начала 30-х годов видел, что Берия — плохой человека Как следует из записи Маленкова и мемуаров Хрущева, старый кремлевский лис Анастас Иванович считал Лаврентия Павловича достаточно хорошим для поста министра нефтяной промышленности даже в тот момент, когда большинство членов Президиума ЦК склонялось к тому, чтобы прислонить к стенке слишком шустрого главу МВД. Ну а утверждения Микояна, будто его самого пытались "замазать" в репрессиях, да так и не сумели, оставим на совести бывшего начальника советской внешней и внутренней торговли. Достаточно сказать, что его подпись красуется под решением Политбюро от 5 марта 1940 года о расстреле 22 тысяч поляков. По меркам Нюрнбергского международного трибунала вполне хватило бы для того, чтобы быть повешенным. И нет никаких сомнений, что это не единственный документ, подписанный вождем, о котором говорили — "от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича". А насчет мнения Микояна, будто Берию наверх, в центральный аппарат, двигали таинственные грузины… Один из высокопоставленных грузин, А.С. Енукидзе, лишился своего поста секретаря ВЦИК еще в 35-м году, когда Берия оставался в Закавказье и не было речи о его переезде в Москву. Другой грузин в советском руководстве, Орджоникидзе, покончил с собой после острого конфликта со Сталиным. Произошло это за полтора года до назначения Лаврентия Павловича первым заместителем наркома внутренних дел. Неужели перед тем, как выдвигать главу коммунистов Грузии на столь ответственный пост, Иосиф Виссарионович не проконсультировался с Микояном, когда-то работавшим вместе с Берией в Закавказье?

Кстати сказать, и на Июльском пленуме, где клеймили Берию, Микоян высказался о поверженном "лубянском маршале" куда более сдержанно, чем в позднейших мемуарах. Он, в частности, не подтвердил прямо, что Берия был мусаватистским и английским шпионом, хотя и постарался навести тень на плетень: "Получив такое обвинение, такой удар на Пленуме ЦК (в 1937 году. — /Б. С./), что он работает в буржуазной контрразведке, а не был послан партией, как он утверждает, он не счел нужным представить документы, подтверждающие действительность, для того чтобы снять с себя такое пятно. Он был щепетильным по таким вопросам (интересно, какие документы мог бы представить в данном случае Лаврентий Павлович? Справку от мусаватистов, что он работал у них по заданию большевиков? Ведь дело-то было сугубо конспиративное, и доверять бумаге суть бериевской миссии было рискованно — посылали его в контрразведку подпольщики, которых в любой момент самих могли арестовать. — /Б. С./). В другом случае он никогда не пропустил бы такой возможности. Значит, он хне был в областной организации. Поэтому товарищ Хрущев совершенно прав, когда он заявил: "Был или не был послан партийной организацией, это не увеличивает доверия, когда он раскрыт в наших глазах". Действительно неизвестно, не была ли его работа в контрразведке ширмой для выполнения поручений не от коммунистов, а от других хозяев".

Да, Никита Сергеевич на заседании Президиума сказал вполне откровенно: какая, мол, разница, по заданию партии или нет служил Берия в мусаватистской контрразведке. Главное, что человек плохой, и разоблачен нами полностью как враг партии и народа. Это потом вопрос о Берии как о "мусаватистском шпионе" усиленно муссировался, как выигрышный пропагандистский прием.

После ареста Берии распускались слухи, будто Хрущеву и остальным удалось упредить Берию буквально на один день. Якобы 27 июня Лаврентий Павлович собирался арестовать весь Президиум ЦК на спектакле в Большом Театре. Интересно, какой глава заговора согласится накануне "дня Х" на 10 дней уехать из страны, чтобы вернуться только накануне? А Берия как раз в середине июня был направлен в ГДР, где нарастали волнения и где уже после его прибытия разразилось восстание против режима Вальтера Ульбрихта. Время для либерализации было уже упущено, и Лаврентий Павлович, нисколько не смущаясь, бросил против практически безоружных демонстрантов пехоту и танки из состава советских оккупационных войск. Выступление рабочих Берлина и других городов Восточной Германии было потоплено в крови. По официальным данным, около 30 человек было убито, около 400 ранено; по неофициальным — убитых было несколько сотен. Берия прилетел в Москву только утром 26-го и сразу попал с воздушного корабля на последний в своей жизни "бал" — заседание Президиума ЦК (ему сказали, что не ЦК — а Совмина).

Кстати сказать, в подавлении восстания в Восточной Германии проявилась вся сущность Берии. Лаврентий Павлович готов был осуществлять далеко идущие реформы, но только сверху, без участия масс. Любые же выступления против коммунистического правления, пусть даже под сходными реформаторскими лозунгами, он беспощадно подавлял.








Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх