СЕРВИЛИЗМ[21]

Разгромив турок под Веной, польский король Ян Собеский[22] встретился с императором Леопольдом[23]. Наместник польского короля, палатин, кинулся было в ноги императору, чтобы поцеловать его сапог для верховой езды. Кровь бросилась в лицо Собескому, и он окрикнул палатина: "Palatin! Point de bassese!" Никакого унижения, уничижения, приниженности — так по-разному можно истолковать это французское выражение, но в общем-то оно все равно будет означать: никакого сервилизма.

Сервильность придворной морали самым наглядным образом выкристаллизовалась в следующем правиле: царская кровь не позорит. Простой мещанин, чванный вельможа бывали одинаково счастливы и горды, если их дочь возжелал принц крови, а то и сам повелитель. Скандальные хроники феодальных дворов пухнут от описания такого рода любовных похождений. Лидируют в этом французские короли, вплоть до пресловутого "оленьего" парка Людовика XV. Не многим отстают от них английский король Карл II со своими галантерейностями или хотя бы общеизвестные любовные истории Августа Сильного[24].

Известно выражение рогатые мужья. Своим происхождением, предположительно, оно обязано византийскому императору Андронику, который выбирал себе возлюбленных из числа вельможных жен. А муж в порядке возмещения получал огромные охотничьи угодья и в знак своего права на имение прибивал к воротам усадьбы оленьи рога. По такой рогатой усадьбе все догадывались, что в ней курится головешка супружеской добродетели. Может, в этой истории что и было не так, но зеркало анекдота отразило общее мнение.

В жизнеописании одного из наиболее известных государственных деятелей Англии лорда Эдварда Хайда Кларендона[25] можно прочесть назидательную историю. Как лорд-канцлер он принимал участие в заседании государственного совета, когда пришла весть, что его дочь Анну хочет взять замуж герцог Йоркский (позднее король Яков II). Более того, свадьба срочная, потому что последствия герцогского внимания уже становятся очевидными. Согласно воспоминаниям нежного отца, перед лицом государственного совета он выразил возмущение поведением дочери. Возмутился он не тем, что она стала возлюбленной герцога, а тем, что хотела выйти за него замуж. Он просил государственный совет немедленно заточить девушку в Тауэр и бросить ее там в самую глубокую яму, иначе говоря, чтобы государственный совет немедленно выдвинул в парламенте обвинение и просил смертной казни для девицы. Он де станет первым, кто проголосует "за"!

Но вышло не так! Герцог женился на девице, и позднее она стала королевой Англии к великой печали строгих нравов отца[26].

Память о более невинном случае хранит один бюргерский дом в Аугсбурге. В этом доме в стеклянном шкафу можно видеть восковой бюст шведского короля Густава Адольфа[27] и его вышитый воротник. История воротника-святыни увековечена на мемориальной доске и при том следующим образом.

"Сей воротник носил шведский король Густав Адольф и подарил его любимой мною женщине, Якобине Лаубер; когда с великим почтением упомянутый выше король пребывал в Аугсбурге, любезнейшая моя супруга, наипрекраснейшая девица, удостоилась почтительнейше упомянутым Его величеством танца на балу. Причиною дарения послужило то обстоятельство, что, когда король с упомянутою девицею любезничать пытался, оная из девичьей скромности известных вещей не дозволила и перстами своими видимые на воротнике дыры произвела".

Воротник продырявлен сильно, из чего можно судить о великой пылкости любезничанья[28].

Другой случай.

Граф Ла Гард в своих воспоминаниях о сладострастном водовороте венского конгресса рассказывает об инциденте с венгерской графиней Кохари. После одного из блестящих концертов толпа, волной стекавшая по лестнице, вдруг застопорилась, и тут кто-то допустил несказанную вольность с этой девицей, вернее, с ее задом. Юная графиня справедливо подумала, что этим дерзким повесой мог быть только господин высокого ранга, возможно, какой-нибудь из герцогов, кишмя кишевших там. Словом, недолго раздумывая, она неожиданно обернулась и по всем правилам влепила оплеуху высокому господину. Им оказался лорд Стюарт, английский посол.

* * *

В раболепном пресмыкании и облизывании пяток нет ничего удивительного. Туфли с красными каблуками знали свой долг, когда царственный сапог устремлялся в их сторону. Удивляться надо другому. Тому, что земному идолу не щипало глаза и нос от густого дыма фимиама, которым его обкуривали[29].

Достойно изумления, что идолище терпело самую нахальную лесть в глаза, ничуть не краснея. Я опять же должен прибегнуть к французским примерам; и в других странах поясницы перегибались так же низко, только французская литература предлагает более широкий выбор фактов.

Восторженные современники превозносили Ронсара[30] как князя поэтов и поэта князей. В этом последнем качестве он написал оду Генриху III[31], о котором, однако же, все знали, что безнравственнее и никудышнее короля еще не восседало на французском троне. Летящий на крыльях звонкой рифмы стих в сером прозаическом переложении звучит так:

"Европа, Азия и Африка слишком малы для тебя, кто мнит стать владыкой всего мира; небо затем открыло в середине моря Америку, чтобы это Великое целое стало французскими владениями, слушалось твоего приказа; ты наложил руку на Северный полюс, загонишь в ярмо и Южный. Когда один ты станешь господином всей Земли, закроешь повсюду храмы войны, мир и добродетель расцветут по всей земле. Мир поделят Юпитер и Генрих: один будет императором Небес, другой Земли"[32].

Прекрасная мечта поэта о мире, как мы знаем, не осуществилась.

Гуще всего дым фимиама клубился вокруг личности Людовика XIV. Тот, кто пройдет по залам версальского двора, сможет подивиться серии помпезных фресок в galerie gesglases: они изображают Людовика в образе победоносного римского полководца Хадура — героя блестящих битв, покорителя народов. Произведения искусства, писанные нескромной кистью, до такой степени примелькались королю, что он и сам уверовал, будто все эти битвы выиграл он сам, а не его военачальники. Правда и то, что проигранных битв никто не живописал.

"Первый живописец короля" — Шарль Лебрен мог оправдываться перед собой тем, наверное, что ему заказывали картины такого содержания, а он лишь приукрасил заданную тему. Но французскую академию, это скопище бессмертных, никто не принуждал объявлять конкурс по столь интересному для всех вопросу: "которая из добродетелей короля заслуживает первенства?" Позднее они опомнились, что, мол, все-таки не слишком ли много добра для одного раза, и конкурс как-то замяли.

И еще один промах оставил пятнышки на академическом нимбе. Со смертью великого Корнеля, последовавшей 1 октября 1684 года, освободилось место в плеяде бессмертных. Чтобы оно не пустовало, четырнадцатилетний герцог Мэн, который, как мы уже знаем, стал префектом Лангедока, метил еще выше. Он передал Расину, директору академии, что желает стать преемником Корнеля. Расин созвал собрание бессмертных и доложил им о желании герцога. Представительное собрание поручило директору передать следующий ответ Академии: "Если бы вакансия и не освободилась, нет такого академика, который бы не был счастлив умереть, чтобы предоставить место герцогу".

Вместе с тем Людовик, поскольку речь шла не о его особе, счел предупредительность ученых чрезмерной и снял кандидатуру герцога.

В других случаях он не был столь щепетилен. Как-то на маскараде в Версале один из господ придворных нарядился адвокатом: в мантию и парик. На его груди висела табличка, на которой был написан Guatrain. Согласно этому четверостишию (котрену) сей адвокат вел дело, предметом которого являлась защита утверждения "Людовик — величайший среди людей", и он, адвокат, абсолютно уверен, что выиграет процесс.

Подлиза подал свой опус королю, и тот выразил удовлетворение по поводу остроумной идеи.

Угодническая литература никогда не процветала так, как при Людовике XIV. Поистине стоило бы собрать из нее пару томов как интересный документ о человеке. Чтобы не отстать от поэтов, некий придворный печатник Коломбар издал свой труд об охотничьих трофеях короля. В результате тщательного изучения и прилежного исследования автор установил, что на момент сдачи рукописи в печать король подстрелил 104 оленя, 27 диких козлов, 57 зайцев и даже 50 диких кабанов и 4 волка. Точными расчетами он установил также, что, охотясь, король проскакал 3 255 миль.

* * *

Менее затейливым проявлением сервилизма было подражательство. Думать, как думает властитель, поступать наподобие того, как поступает властитель, даже из внешности его подхватить какую-то черту и этим приблизиться к своему кумиру.

Когда Мария Антуанетта наконец-то оказалась в преддверии материнских радостей, придворные дамы со скоростью бегущего пламени ввели моду благословенного положения. Они нарядились в такие юбки, которые с помощью ловко положенных подушечек представляли их обладательниц как бы в интересном положении. Ослепленные успехом, они пошли дальше: старались подправить подушечки согласно развитию состояния королевы, то есть размер вспучивания юбки менялся по срокам беременности королевы: Quart de terme, demiterme и т. д. (юбка четверти сроков, середины сроков и так до полного срока).

Первым делом крохотного дофина, вступившего в этот феодальный мир, было позабыться в пеленках перед лицом собравшегося сановного света. Он еще не знал, что уже стал рыцарем ордена Святого Людовика и обладателем нескольких полков. Двор растроганно аплодировал высочайшему биологическому процессу, а на другой день в парижских цехах лихорадочно производили краску самого новомодного цвета — caca dauphin. Это не анекдот, а факт из истории моды.

Вокруг одного из самых волнующих инцидентов версальского двора возникла великая тревога. Этот случай стал известен в истории двора под названием "Фистула Людовика XIV". Я передам его кратко, опустив излишние подробности. "Король-Солнце" страдал фистулой. При этом не с самой своей солнечной стороны. Более того. После многих бесплодных попыток лечения мазями он, наконец, согласился на операцию. 18 ноября 1686 года операция состоялась-таки в присутствии мадам Ментенон и военного министра де Лувуа. Она была удачной и с точки зрения больного, и с точки зрения врачей. Первый хирург получил дворянство и денежную премию в 300000 ливров, остальные три врача по 40-60-80 тысяч ливров, а четыре фармацевта по 12000 каждый.

Можно представить себе то волнение, которое пробежало по нервам версальского двора до, во время и после операции. Несколько месяцев тогда только и говорили, что о ней. У кого приключилась такая же болячка, был счастлив. Врачи проделывали и над ними королевскую операцию (operation du Roi), и королю представлялся доклад о состоянии оного господина. Это была несоизмеримая награда, высоко возносившая счастливчика на темном фоне всеобщей зависти. А у кого не было фистулы, те тайно приходили к хирургам, предлагая большие деньги, если им сделают королевскую операцию. Дионис, один из знаменитейших хирургов Парижа, насчитал тридцать таких господ, все они страстно требовали, чтобы им прооперировали пустое место. Врачи не брались за лжеоперации, на что сии господа страшно серчали, говоря, какое, мол, дело врачам-то, поди, не им больно, так пусть не умничают, было б вокруг чего огород городить[33].

Я прощаюсь с блеском версальского двора. Прощаюсь с красными каблуками башмаков, с пеной шелков на придворных дамах и кружевными оборками мужских рубашек.

Не я, а Скаррон[34] говорит так:

Que sur elles blanche chemise
N'est point que de mois en mois mise,
Et qu'elles prennent seulement
Le linge blane pour I'anament.
(Хотя в рубашках белых щеголяют,
по месяцу порой их не меняют.
Им белое ведь нужно напоказ,
Чтоб пыль пускать и для отвода глаз.)

Скаррон, конечно, был прав. Версальских дам нельзя было обвинить в чрезмерной чистоплотности. Ведь именно в эту эпоху изобрели длинную ручку-скребок grattoir, которую делали из золота или слоновой кости. Прическа, сооруженная на много дней и недель, вся клееная и переклееная, гумусом покрывала кожу головы, создавая условия для развития той или иной живности. Этикет помог делу тем, что сделал grattoir (скребок для почесываний) терпимым при дворе. Его дозволялось засовывать под прическу и слегка почесывать подвергавшиеся атаке места.

Когда в Бирме еще правили короли, они носили такой титул: "Король королей, которому послушны все остальные владыки; управляющий временами года, полновластный повелитель приливов и отливов, младший брат Солнца, владеющий двадцатью четырьмя зонтиками".

У князей Суматры тоже были симпатичные титулы: "Господин Вселенной, излучающий свет, как Солнце, кого бог создал таким совершенным, как полная Луна, чьи глаза сияют, как Полярная звезда, кто, встав во весь рост, затмит всю империю, чьи ноги излучают дивный аромат и так далее".

Что касается последнего свойства, то, как мы знаем, Генрих IV был знаменит именно его противоположностью, так он и довольствовался скромным обращением sire.

Персидский шах, турецкий султан, индийский махараджа требовали, чтобы к их имени добавлялась длинная гирлянда пышных цветистых титулов.

Погоня за титулами из Азии перекинулась в Европу. Наиболее благоприятная к тому почва оказалась при дворах малых немецких княжеств. Интересно, что титульная лихорадка вспыхнула даже не вокруг личности царствующих особ, а скорее в среде дворянства, затем распалила и тщеславие буржуазных кругов. Владетельные герцоги довольствовались Durchlaucht (сиятельство), которое позднее поднялось на градус выше и превратилось в Allerdurchlauchtigster. Короли сверх всего требовали величания Grossmachligster (Всевластнейший). В царствование императора Леопольда II появилась "Hitularbuch" ("Книга титулов"), согласно которой немецкому императору, помимо этих двух титулований, полагался еще и титул Unuberwindlichster (Непобедимейший).

В середине XV века графы были Wohlgeboren (Прекраснородными), им пришлось ждать целых два столетия, пока они не поднялись до титула Hochgeboren (Высокородные). Интересно, что соединение этих двух титулов означало нечто меньшее. Титул высоко— и прекраснородный (Hochwohlgeboren) полагался по рангу более низкому барону. Если это был имперский барон, то его титул удлинялся и превращался в Reichsfreyhochwohlgeborner.

Среднее дворянство также придерживалось, так сказать, моды на узкие штаны до колен, на которые поначалу уходило двадцать пять аршин сукна, потом разгулявшийся вкус поднял количество аршин до восьмидесяти, девяноста, ста тридцати.

Геттингенский декан Самуэль Баур проследил, как изменялись дворянские титулы на протяжении трех столетий[35]. Некоторые из них почти невозможно перевести. Мы еще понимаем, что титулы Ehebar, Wohledler, Hochedler, Hochedlergeborner, Hochwohlgeborner по-венгерски означают Глубокочтимый, Истинноблагородный, Высокоблагородный, Высокоблагороднейшего рождения, Высокои Прекраснородный. Труднее перевести эпитеты Ehrenvester и Gestrenger. Первое означает кого-то такого, кто поддерживает свою честь и порядочность; последнее имеет оттенок крепостной зависимости и выражает, насколько рад подвластный тому, что у него строгий господин.

Согласно описи Баура дворянские титулы развивались так:

1446 ehrbarer junker

1460 gestrenger herr

1569 ehrenvester

1577 ehrenvest und ehrbar

1590 edler, ehrenvester und gestrenger junker

1600 wohledler, gestrenger, grossunstiger junker

1624 wohledler, gestrenger, vester und mannhafter grossgunstiger junker, machtiger forderer

1676 hochedelgeborner, wohlgeborner, gestrenger, vester und mannhafter, grossgunstiger junker, machtiger forderer

1706 hochwohlgeborner и как выше

1707 hochwohlgeborner, gnadiger и как выше

От частого употребления блеск титулов потускнел. И, подобно тому, как горожанки гонялись за поношенными платьями придворных дам, буржуазия с радостью украшала себя потертыми титулами. Господин советник отныне входил в зал заседаний магистрата как Прекраснородный, даже если был горбат и хром. К осыпавшимся с дворян титулам приделывали новые приставки в бюргерском духе и гордо обмахивались ими, как собственными павлиньими перьями.

Я уже упоминал "Книгу титулов" конца XVIII века. В ней также давались советы, как адресовать письма, посылаемые лицам разных рангов и положения. Например, бургомистру свободного имперского города следовало писать так:

"Прекраснородному, Строжайшему, Славнейшему, Много— и Высокоученому, Велико— и Любомудрому господину Бургомистру там-то и там-то".

Придворного врача следовало приветствовать так:

"Высокородному, Многоопытнейшему, Честнейшему, Высокоученому господину N.N., известнейшему Доктору медицинских наук, вместе с тем Высоконазначенному врачу княжеского двора".

Как при толкании железнодорожного состава один вагон передает толчок другому, так передавалась и погоня за титулами в буржуазном обществе: сверху вниз, вплоть до камердинера и сапожника.

Студента следовало величать Благородным и Многоученым господином N.N., "который хлопочет вокруг мудрости". Книготорговец, парикмахер, ювелир — все претендовали на эпитет "знатный". К имени портного следовало добавлять "честный" и "осторожный" (dem ehrenvesten und vorsichtigen Meister schneider zux). Сапожник тоже мог бы потребовать себе эпитет "осторожный", но в силу какого-то едва заметного различия он был не "честный", а "уважаемый" (ehrengeachter). Герцогский камердинер, которому не пристало похвастать своим ремеслом, получал обращение "благоназначенный" (wohlbestalltet).

Женщины, конечно, не могли претендовать на помпезные титулы в мужском духе. Но они очень просто вышли из положения: к своему имени присоединяли название должности, профессии, ремесла своих мужей и становились докторшами, учительшами, генеральшами, советницами. Это еще ничего. Но вагон, получивший толчок, катился дальше. Появились госпожи супруги сборщичихи налогов, придворные трубачихи, дворцовые гусарихи, конные объездчихи, придворные пуговичничихи, конные лесничихи, господские пушкарихи (Frau einrehmerin, hoftromneterin, kommerhusarin. landreiterin, hofknopfmacherin, reitende forsterin, leibbuchsensparrerin).

Женская потребность в титулах была непоколебима, как бетон, и продержалась несколько столетий. Давно иссохли и облезли титульные галуны на мужских костюмах, но женщины упрямо продолжали кичиться своими титулами.


Примечания:



21

Сервилизм (от лат. servilis) — раболепный, рабски угодливый (прим. ред.)



22

Ян Собеский (1624-1696) — польский полководец, король Ян III (с 1674г.) (прим. ред.)



23

Леопольд I (Leopold I) (1640-1705) — император Священной Римской империи (с 1656 г.) (прим. ред.)



24

Это очень известные вещи. Интересующиеся подробностями могут с пользой для себя полистать следующие книги: Sauval "Galanteries des rois de France"; Chateauneuf "Les favorites de rois de France"; Saint-Edme "Amours et galanteries de rois de France"; шеститомная серия Jean Herez "La regence galante. Les maitresses de Louis XV" и т. д. О похождениях Августа Сильного рассказывает выдержавшая массу изданий книга барона Пельница (немецкого авантюриста, состоявшего на службе Августа III Саксонского — прим. ред.) "La Saxegalante" ("Галантная Саксония"). И так далее и тому подобное.



25

Эдвард Хайд Кларендон (Clarendon) (1609-1674) — граф, английский государственный деятель, историк, автор интересной автобиографии (прим. ред.)



26

Случай рассказывает Тэн в "Histoire de la litterature anglaise" (III книга, IV глава)



27

Густав II Адольф (1594-1632) — король Швеции (с 1611 г.) (прим. ред.)



28

Рассказывает Самюэль Баур "Denkwurdieheiten etc." (Ульм, 1819, VIII, с. 339)



29

Кстати, само выражение "курить фимиам" есть порождение феодальных времен. Во время богослужения священник обязан был подойти к сеньору и трижды взмахнуть перед ним кадилом. Это было важнейшей частью феодальных прав. Во Франции оно существовало под названием "droit de l'eneens".



30

Пьер де Ронсар (Ronsard) (1524-1585) — французский поэт (прим. ред.)



31

Генрих III (1551-1589) — французский король (с 1574 г.), убит монахом Жаком Клеманом (Jacques Clement) (прим. ред.)



32

Достоверности ради привожу две последние строчки в оригинале: Jupiter el Henri le monde partiront, I'un empereur du del el I'autre de la terre.



33

Историю операции подробно излагает с медицинской точки зрения д-р Кабан "La cabinet sicret de l'histoire" (Париж, I серия, с. 163)



34

Скаррон (Scarron), Поль (1610-1660). — французский писатель, поэт и драматург (прим ред.)



35

"Historische Memorabilien etc." Аугсбург, 1934.








Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх