• 1. Расправа над народом и падение авторитета НФА
  • 2. ГКЧП — катализатор процесса независимости советских республик
  • 3. Свержение президента Муталлибова
  • ГЛАВА II

    КАРАТЕЛЬНАЯ АКЦИЯ 20 ЯНВАРЯ 1990 ГОДА — КАНУН КРАХА СССР

    1. Расправа над народом и падение авторитета НФА

    Подробности событий, предшествовавших вводу войск в город, сама карательная акция, сходная с теми, которые проводили нацистские войска на оккупированных территориях, подробно описаны в многочисленных статьях и двух книгах авторитетных исследователей этого события — композитора, народного артиста СССР и депутата Съезда народных депутатов Арифа Меликова и профессора Чапая Султанова. Я же могу только поделиться воспоминаниями — своими и близких друзей.

    19-го января я на своей машине поехал в Локбатан, поселок на южном выезде из города. У развилки было сооружено подобие баррикады, стояли люди. Остановив машину, я подошел к ним и спросил, кто их собрал и для чего. «Мы — фронтисты. Стоим здесь, чтобы не пустить армию в город» — был ответ. «И как же вы собираетесь это сделать?» — поинтересовался я. «Нам обещали подвезти оружие и бутылки с зажигательной смесью».

    Тут надо заметить, что куски арматуры длиной в 1 метр с заостренным концом были оружием погромщиков и не годились для борьбы против армии. Тем не менее, Совет Национальной Обороны от имени НФА распорядился опорным группам на заводах готовить именно это «оружие». Фронтист, инженер Сахиб Мамедов из Бакметрополитена рассказывал, что лично он приказал рабочим разрезать полторы тонны арматуры.

    Потом я выехал на Волчьи Ворота, еще один выезд из города. Там повторилась та же картина. Провокаторы из НФА вывели людей на баррикады, пообещав им оружие и «коктейли Молотова». Стояли ящики с пустыми бутылками. Зажигательную смесь обещали подвезти позже. Самое странное, что мужчины стояли бездумно.

    Во второй половине дня я отвез отца на дачу в Бильгя. По дороге, у въезда в поселок Маштаги, я увидел костры и людей, якобы «перекрывших» дорогу. Оставив отца на даче, я вернулся в город «правительственной трассой» через дачный поселок Загульба. У поворота на остров Артем также была выстроена баррикада, стояли люди. Их вывели на дорогу призывы лидеров НФА «защитить город».

    С двадцати трех до двадцати трех тридцати минут мы с братом слушали у здания ЦК речи знакомых нам еще с площади провокаторов. Векил Гаджиев, «человек Гасанова», вещал по микрофону: «Нам сообщили о нехватке людей на баррикадах, закрывающих выезды из Сальянских казарм. Рядом со станцией метро «Баксовет» стоят грузовики, прошу пятьдесят человек поехать к Сальянским казармам!» Толпа колыхалась, несколько десятков «патриотов» отделялись и шли к станции метро. Все было ясно, механизм провокации запущен. Мы с братом распрощались и разошлись по домам.

    Рядом с моим домом располагался командный пункт ПВО Закавказского военного округа и штаб армии ПВО. Молодежь нашего квартала разожгла костер и выстроилась живой цепью поперек дороги, ведущей к массивным воротам военного объекта. Во дворе толпились жители, мои давние соседи. Один из них, преподаватель Азгосуниверситета, спросил меня:

    — Что будет, Зардушт бей?

    — Будет кровь, провокаторы вывели безоружный народ под танки — ответил я.

    — Ты не устал раскалывать единство народа? — злобно огрызнулся доцент.

    — Я не раскалываю, пожалуйста, идите к поражению и гибели сплоченно, в нерушимом единстве, — ответил я и ушел домой.

    В ту ночь и позднее ни доцент, ни его друзья не погибли. Ну и слава Аллаху. Но погибли 131 человек. Были ранены сотни людей.

    Колонна грузовиков с солдатами проехала в военный объект около нашего дома без эксцессов. Спустился с машины офицер, переговорил с ребятами из нашего двора и убедил их разойтись. Те военную колонну пропустили, но в порыве патриотизма взломали и ограбили квартиру бакинца родом из Карабаха, грамотного инженера, заместителя директора завода союзного подчинения, прекрасного человека, патриота Баку Георгия Владимировича Абрамова, выехавшего из Баку вместе с женой, сыном и дочерью 16-го января в Тулу. Патриоты сумели «отомстить» и выкрасть из квартиры книги, которых они не читали и вряд ли прочтут.

    Что делали в ту ночь «отцы» нации, «герои» народа, «защитники» Отечества? Вот те сведения, которые дошли до меня из разных источников.

    Доцент вуза, математик Сададдин Эфендиев вспоминает, как 19-го января в 18:00 он был у памятника XI Красной Армии и слушал выступление Абульфаза Алиева перед толпой. Председатель НФА призывал мужчин к стойкости и отваге, а женщинам и детям советовал разойтись по домам. Во время выступления к нему подбежал кто-то и сообщил, что он только что был на митинге у ЦК партии, и все уже говорят, что в полночь в город будут введены войска. Абульфаз приказал ему замолчать, не сеять панику, и продолжил свое выступление, заверяя, что ничего опасного не произойдет.

    Где-то ближе к 8 вечера его нашли несколько фронтистов из села Маштаги и потребовали объяснить связь между выставленным ими пикетом и Карабахом. Абульфаз был вынужден признаться, что пикеты к Карабаху отношения не имеют, их цель — утстранение Первого секретаря ЦК Везирова от должности. Услышав это, маштагинские фронтисты вернулись в село, распустили пикет, а нескольких сельчан послали в соседние села, чтобы те тоже разошлись. Одного из них в его «Жигулях» солдаты застрелили в полночь у развилки, на повороте к острову Артем.

    В 11 вечера Председатель НФА Абульфаз Алиев поехал к своему закадычному другу Беджану Фарзалиеву и в ночь казни города скрывался у него. Следующие несколько дней он так же скрывался у Беджана. К нему приезжал будущий спикер парламента и тогдашний покровитель НФА Расул Гулиев, директор нефтеперерабатывающего завода для совещания.

    Затем Абульфаз Алиев уехал в село Лагич Исмаиллинского района и прятался там некоторое время, повторив маршрут видного политического деятеля начала ХХ века Мамед Эмина Расулзаде. А позже, убедившись, что никто не ищет «неуловимого Джо», он явился народу, как ни в чем не бывало, и продолжил управлять НФА, проводить сессии Меджлиса, заседания Правления.

    Иса Гамбаров ночь провел на квартире у Юсифа Самедоглу. Они вместе слушали радиоголоса, информирующие мир о расправе над столицей Азербайджана.

    Хикмет Гаджизаде спал дома до трех часов ночи, пока его не разбудила Лейла Юнусова, кричавшая в трубку: «Что вы натворили!» На что Хикмет, отец азербайджанской либеральной мысли, ответил разумно: «А что я могу сделать»? И пошел досыпать. Он был прав, все, что они могли сделать, они совершили до 20-го января.

    Сабит Багиров с риском для жизни разгонял людей с баррикад в Ленинском районе. То же делал Наджаф Наджафов. Панах Гусейнов и Вургун Эйюбов посетили баррикады у Сальянских казарм и попали под обстрел.

    Этибар Мамедов объезжал баррикады и требовал быть стойкими.

    Неймат Панахов, до 20-го января усиленно собиравший деньги «на оборону Карабаха», после начала обстрела войсками жилых кварталов вокруг завода им. Шмидта, через мегафон призывал население выйти из квартир на улицы и защитить город.

    На Съезде народных депутатов СССР академик Сахаров открыто заявил, что Советская Армия зверски расправляется с мирным населением Афганистана. Его зашикали и обвинили в клевете на армию. 20-го января 1990 года маршал Язов, академик Примаков и другие высшие должностные лица СССР, руководившие действиями частей Советской Армии в Баку, подтвердили правоту академика Сахарова.

    Танки наезжали на людей, превращая их тела в кровавое месиво. Поливали людей из автоматического оружия пулями со смещенным центром. Стреляли по жилым домам, по машинам «Скорой помощи». Арестованных зверски избивали, калечили, грабили. Даже спустя несколько дней, после той страшной ночи, вошедшие в раж военные на «БТР» наехали на «Жигули» по дороге из Баку в Сумгаит и задавили насмерть четверых пассажиров-химиков, в том числе моего хорошего знакомого, доктора наук Ибрагима Ибрагимова.

    В Ленкорани и Нефтчале арестованных фронтистов пытали, связывали им руки колючей проволокой, одного из них, при транспортировке вертолетом в Баку, сбросили в море. Никто из этих военных преступников до сих пор не ответил перед законом.

    Мир в целом стоически воспринял информацию о расправе над жителями Баку. Предлог для расправы был более чем убедителен для демократических стран мира: погромы, беспорядки, свержение власти. То, о чем лидеры двух сверхдержав говорили на борту военного корабля у острова Мальта всего несколько месяцев назад, как о некой вероятности, лидеры НФА совместно со спецслужбами сделали явью.

    Для меня, офицера-резервиста ВДВ, прошедшего три сорокапятидневных сбора по подготовке диверсантов для действия в тылу противника на Ближнем Востоке, привлечение к карательной операции «партизан» армянской национальности из Северокавказского военного округа стало неожиданностью. Ясно, что этот контингент, весьма далекий от воинской дисциплины, и видящий в подобных сборах возможность для «расслабления», в Баку вел себя, как оккупант, а к его жителям относился с особой жестокостью. И то, что их убрали через несколько дней, свидетельствовало, что даже тупоголовое командование осознало вопиющее беззаконие и преступность их действий.

    Население бежало от шквального огня, но многие возвращались, чтобы спасти раненных, вывезти их из под огня, отвезти в больницы. Больницы города были заранее освобождены от больных уже 17-го января. Врачи героически боролись за жизнь раненных, но спасти удалось немногих. Пули со смещенным центром, разворотив все внутренности, перерезая кровеносные сосуды, делали спасение раненных фактически невозможным. Режим агонизировал, сея смерть и разложение.

    Накануне расправы над городом московские чекисты взорвали энергоблок телестанции. Население не имело информации. ВС Азербайджана собрался в неполном составе, но там клеймили Везирова и руководство СССР. Обсуждали проекты различных решений. Пробравшийся в зал Араз Ализаде предложил принять решение об отмене шестой статьи Конституции СССР о «руководящей и направляющей роли КПСС». Депутаты предложение отвергли, отдав предпочтение общим обвинениям в адрес московского руководства.

    22-го января состоялась грандиозная церемония похорон жертв войсковой операции против населения советского города в мирное время. Сотни тысяч граждан несли гробы жертв карательной акции с площади Свободы парка им. Кирова, который был переименован в Аллею павших героев. Здесь, на месте старого кладбища, где были захоронены жертвы расправы большевистско-дашнакских войск над мусульманским населением Баку в 1918 году, и которое было засыпано землей и предано забвению, вырыли более сотни могил. При рытье могил люди натыкались на человеческие кости в огромном количестве. Впоследствии в Аллею стали привозить и хоронить погибших в Карабахской войне солдат и офицеров, иногда просто убитых армянскими боевиками мирных азербайджанцев.

    На траурном митинге к микрофону рывался, как мне рассказывал ныне покойный, министр строительных материалов республики Ариф Мансуров, Рагим Газиев.

    — Зачем тебе микрофон? — спросил Рагима Ариф Мансуров.

    — Для важного сообщения — был ответ.

    — Что за сообщение? Пока не скажешь, я не дам тебе слова

    — Я хочу сообщить народу, что армии исламских стран перешли границу и идут на помощь Баку, — ответил Рагим Газиев.

    Естественно, Ариф Мансуров этому «видному деятелю нациально-освободительного движения Азербайджана» для столь важного сообщения микрофона не предоставил.

    После того, как группировке Абульфаза Алиева ценой огромной крови удалось свалить Везирова, встал вопрос о том, как избежать ответственности за содеянное. Этибар Мамедов срочно выехал в Балакен, откуда его переправили в Грузию. Из Грузии Этибар Мамедов вылетел в Москву, и там, в Постпредстве Азербайджана, впервые встретился с Гейдаром Алиевым. Его попытка устроить пресс-конференцию сорвал штурм Постпредства московским ОМОН-ом, который арестовал Мамедова. Зато пресс-конференцию провел опальный член Политбюро ЦК КПСС, генерал КГБ Гейдар Алиев, который осудил действия советского руководства в Баку, убийство безвинных людей. Эта пресс-конференция легла краеугольным камнем в политико-идеологическое обоснование необходимости возвращения к власти Гейдара Алиева, который «в трудную минуту оказался вместе с народом против имперского руководства и его местной продажной клики». Пленка с кадрами, показывающими, как худой, осунувшийся после трудной болезни Гейдар Алиев высказывает свое возмущение расправой над мирным населением Азербайджана, прокручивалась несчетное количество раз. Но никогда, эту съемку не показывали азербайджанским зрителям полностью, вырезав из него кадры с яростным обличением молодой журналистки Илахи Балахановой бывшего сатрапа империи. Тогда она высказала в лицо опального члена Политбюро, бывшего опорой тоталитарной власти в республике, что таилось в сердце каждого азербайджанца.

    Не афишировался и другой важный факт, связанный с 20-ым января. Спустя годы ведущий передачи «Момент истины» задаст Гейдару Алиеву вопрос о содержании разговора между ним и Михаилом Горбачевым 19-го января, всего за несколько часов до начала штурма Баку озверевшими карателями в форме Советской Армии. Вопрос Андрея Караулова не застал Гейдара Алиева врасплох — с довольной улыбкой он раскрыл «секрет» своей беседы с Генеральным секретарем ЦК КПСС. По его версии, Горбачев ему позвонил и потребовал убрать с улиц «его людей», на что Алиев ответил, что у него нет на это полномочий. Явный намек на то, что есть смысл наделить его полномочиями, то есть опять назначить Первым секретарем ЦК КПА.

    Другой герой кровавой провокации, Неймат Панахов, несколько дней шлялся открыто по городу, затем отправился в Иран делать для себя «легенду». Перейдя границу, он пробыл несколько месяцев в Иране, где, если верить его рассказу, арестовала иранская контрразведка и пыталась склонить к сотрудничеству, но героический Неймат сумел бежать из иранской тюрьмы, перешел то ли в Турцию, то ли обратно в СССР. Короче, он приобретал размах революционера уже международного масштаба. Но никогда больше ему не приведется быть в авангарде событий, он будет всегда «на подхвате», выполнять мелкие поручения Гейдара Алиева, где-то с лета 1993-го года до лета 1995-го. Но этого ему будет достаточно, чтобы обеспечить себя и семью материально, купить «фазенду» в Шамахе (120 км от Баку) перевезти туда своих родителей из Нахчывана.

    Рагим Газиев был арестован и посажен в Лефортово, рядом с Этибаром Мамедовым, Мохаммедом Хатами, Халилом Рзой и Сеид Тахиром Гарабаги. Их всех затем, летом 1990-го года, судили, но первых двух еще во время суда «избрали» депутатами ВС Азербайджана, а последних трех приговорили к различным срокам условно.

    Ниспровергатель Советской власти в Ленкарани Алякрам Гумматов скрывался сначала в лесах Талышских гор, затем перебрался в Баку, вместе с группой социал-демократов открыто съездил на годовщину жертв 9-го апреля в Тбилиси, остался в Грузии у своего студенческого друга в селе Соганлы, затем вернулся в Баку и начал посещать собрания НФА в его новой штаб-квартире на улице Зийвербека Ахмедбекова, откуда его, по наводке из НФА, забрала милиция. Его судили, но срок дали условный, и он вернулся в Ленкарань, создав там социал-демократическую организацию. Он и в дальнейшей истории страны занимал весьма жесткую и радикальную позицию.

    Непосредственно после 20-го января, Хикмет Гаджизаде поздно ночью вызвал из дома своего сослуживца, близкого родственника в прошлом высокопоставленного человека, имевшего доступ к первым лицам республики, и попросил его довести до сведения Первого секретаря ЦК КПА Аяза Муталлибова, что ответственность за кровавые события несут не лидеры НФА, а исключительно и персонально члены Совета национальной обороны, за исключением Абульфаза Алиева. 27-го января Хикмет Гаджизаде совместно с Сабитом Багировым выехал по приглашению Балтийской Ассамблеи (Объединение трех прибалтийских народных фронтов) в Ригу, где при посредничестве Ассамблеи Армянское Общенациональное Движение (АОД) и НФА провели переговоры о нормализации ситуации между двумя республиками, подготовили совместный документ, но подписать его им не удалось, так как АОД получило информацию о насилии против армян Ханларского района Азербайджана и в знак протеста отказалось подписать уже подготовленный документ. На самом деле НФА был нокаутирован и не был в состоянии что-либо сделать. И в дальнейшем всякий раз, когда стороны находили путь к достижению какого-либо соглашения, происходила некая провокация, которая вменялась в вину одной стороне конфликта, что побуждало другую сторону отказаться от дальнейшего сотрудничества, что предполагало наличие некой третьей, могущественной стороны, не заинтересованной в урегулировании конфликта.

    Ядро новой социал-демократической партии Азербайджана (Араз Ализаде, Арзу Абдуллаева, Абдулвагаб Манафов, Лейла Юнусова, Фахраддин Агаев и Зардушт Ализаде) приняло решение выпустить подпольно газету, «поведать миру» правду о 20 января. Редактором поручили быть мне, и я быстро подготовил материалы. Брат командировал в Таллинн своего сотрудника, который связался с типографией, напечатал газету и отправил тираж в Баку. Мы получили «посылку» (16 тысяч экземпляров газеты) уже 30-го января и начали распространять ее. Одновременно нелегальная партия Азербайджана «Дирчелиш» (Возрождение) и ее руководитель, Азер Гасымзаде подготовили и издали за пределами республики брошюру с фотографиями жертв расправы армии. Оранжевая брошюра называлась «Агрессия». Большую часть тиража спецслужбы армии конфисковали.

    В начале февраля группа эсдеков (ряды партии пополнялись за счет знающих нас людей) выехала в Москву, где встретилась с коллективами академических институтов и отдельными правозащитными группами, информировала их о кровавом 20-го января, показала фотографии и поделилась воспоминаниями.

    Официальные круги СССР, советская, да и мировая общественность в лице лидеров демократических стран Запада и западных средств массовой информации отнеслись к преступлению Горбачева и его окружения нейтрально. Ярким доказательством подобного отношения явилось присуждение Горбачеву Нобелевской премии мира за 1990 год. И на самом деле, что могли значить жизни 131 человека по сравнению с развалом мировой социалистической системы, поражением СССР в холодной войне и близящимся опасным крахом сверхдержавы? Азербайджанская депутатская группа, естественно, проиграла дебаты в Верховном Совете, и даже гневные обличительные речи композитора Арифа Меликова и физика Тофига Исмайлова не могли повлиять на в целом одобрительное отношение большинства депутатов к армейской карательной акции против Азербайджана. Две организации — правозащитный «Мемориал», считающий преступление 20-го января продолжением большевистской карательной практики против народов СССР, и организация офицеров «Щит», борющаяся против вовлечения армии в репрессии против народа и в защиту прав офицеров, проделали огромную работу по сбору материалов, их исследованию и доведению до общественности информации о страшных преступлениях против мирного населения.

    Азербайджанцы, проживающие за пределами республики, в СССР и странах Запада, провели огромное количество акций протеста против зверской расправы над мирным населением. Трагедия активизировала фактор этнической идентичности, и положил конец любой перспективе демократических реформ в духе перестройки. Десятки тысяч членов партии сложили свои партбилеты. Хотя позднее немалое число забрало их обратно, но пропасть между компартией и народом стала непреодолимой. Надписи белой краской на темном мраморе, опоясывающем возвышение, на котором стояло здание ЦК КПА, ясно показывало отношение масс к компартии: ее называли фашисткой.

    В начале марта в Постпредстве Азербайджана в Москве была устроена конференция по перспективам демократического движения в республике. На этой конференции представлявший НФА Хикмет Гаджизаде открыто заявил, что часть вины за 20 января несет и НФА. Внутри НФА попытки устроить «разбор полетов» на сессиях Меджлиса НФА в Шамахе, Астаре, Ленкарани и Губе результатов не дали. Как только кто-то из бывшего ВИЦ НФА заводил разговор об ответственности Председателя за пагубный курс, приведший движение к поражению, как его приспешники поднимали шум и галдели до тех пор, пока Абульфаз Алиев не объявлял перерыв. После перерыва уже никто к вопросу ответственности руководства НФА не возвращался.

    На сессиях Меджлиса НФА сторонники Председателя уже открыто поднимали вопрос о необходимости поддержки Гейдара Алиева и сотрудничества с ним. Взращенная на ненависти к партократам-предателям масса никак не могла понять, почему самый реакционный их представитель должен стать союзником Фронта и сопротивлялась имплантации, которую настойчиво проводили Председатель и его окружение. Рассказывает член Меджлиса НФА от Гянджи в 1990-ом году, кандидат наук Надир Ибадов: «На всех четырех сессиях после 20-го января Фазаиль Агамалиев, Таги Халисбейли и другие сподвижники Председателя к месту и не к месту инициировали обсуждение личности Гейдара Алиева и необходимости НФА ориентироваться на него. Этой темой перебивался ход обсуждения повестки Меджлиса. Мое терпение окончательно лопнуло, когда на сессии Меджлиса НФА в Кубе два дня группировка Председателя обсуждала вопрос Гейдара Алиева, а Председатель упорно молчал и поглаживал бороду. Я не выдержал и потребовал от него положить конец дискуссиям по теме, которая не входила в повестку дня. Он, как всегда, наивно-простодушно ответил, что все это, мол, демократия. Именно в этот момент я решил покинуть ряды НФА».

    После того, как закончилась спонтанная сорокадневная общереспубликанская забастовка в знак протеста против действий советского руководства и траура по погибшим, началось осмысление того, что случилось, смотр оставшихся сил, прикидка действий на будущее. Выяснилось, что общенародного движение уже нет. Вплоть до 20-го января 1990-го года по всей республике продолжался процесс формирования массовых первичных ячеек НФА, рядовые члены, не знающие почти ничего о том, что творилось на верхних этажах организации, были верны ей и верили Фронту. Достаточно привести два факта, связанных с отношением рядовых фронтистов к НФА. Фронтисты Исмаиллинского района, которых возглавлял судья Тахир Керимли, получили вызов из Баку, из Совета Национальной Обороны, приехать на подмогу. Вечером 19-го января фронтисты на нескольких машинах выехали «на подмогу» через Агдашскую дорогу, но уже в пути узнали, что «Баку оккупирован». Тогда Тахир Керимли созвал фронтистов нескольких районов, на собрании объявил о создании «Гирдиманской Республики», (по названию, протекающей по территории этих районов), о выходе этой самой «Гирдиманской Республики» из СССР. После чего Тахир Керимли вернулся в свой район, собрал суд, и в присутствии огромного числа граждан устроил заочный суд над Михаилом Горбачевым. Суд был скорый и справедливый, судья Тахир Керимли приговорил Генерального Секретаря ЦК КПСС к высшей мере наказания — расстрелу. Решение суда заканчивалось одновременно и эпически, и прагматически: «Приговор привести в исполнение, как только нога гражданина Михаила Сергеевича Горбачева ступит на землю Исмаиллинского района».

    Фронтисты Габалинского района также откликнулись на призыв лидеров НФА, погрузились в несколько автомашин и выехали в направлении Баку. Их остановил у села Вендам учитель сельской школы, активный фронтист Аслан Дамиров, который посоветовал «сначала закончить процесс организационного оформления, а затем уже посмотреть, что делать дальше».

    Когда страсти улеглись, выяснилось, что НФА понесла урон не меньший, чем Компартия Азербайджана, а может быть, даже больший. Из НФА вышли многие умеренные люди. Ушли также осторожные и трусливые. Осталось ядро, состоящее из тех, кто видел в НФА единственного защитника от армянской экспансии, перспективу карьерного роста, и те, кто ненавидел советскую систему слепо, не анализируя действия НФА. Многие люди, относящиеся с симпатией к НФА, с горечью констатировали крах народного движения.

    Председатель НФА нашел, чем ответить на упрек о развале структур НФА: «Маршал Язов пришел громить структуры НФА. А когда пришел, то увидел, что никаких структур-то и нет». По мысли автора этого изречения, отсутствие структур, которые не были обнаружены маршалом Язовым, должно было как-то подчеркивать умелость его руководства. Как бы то ни было, свыше тысячи граждан Азербайджана были арестованы и приговорены к различным срокам тюремного заключения. Большинство осужденных отбывали свой срок в Азербайджане, но часть из них сидела в тюрьмах России, добравшись даже до родины Ленина — Ульяновска. Но ни один военнослужащий или же должностное лицо государства не был привлечен к уголовной ответственности за убийство 131 мирных граждан. Традиционное наплевательское отношение к жизни и судьбам советских людей, как и всегда, пересилило объявленные ценности «социализма с человеческим лицом».

    НФА начал, хотя и вяло и нехотя, кампанию в защиту «политзаключенных» Этибара Мамедова и Рагима Газиева. В кампании более усердствовали низовые организации, от которых руководство НФА тщательно скрывало правду о своей роли в удавшейся кровавой провокации. И здесь явно проявилась моральная сущность «либералов» из Правления НФА: с одной стороны они посылали сигнал руководству республики о том, что ответственность за кровавые события несут Этибар Мамедов и Рагим Газиев, с другой, под давлением «общественного мнения», которое формировалось благодаря умалчиванию истинной роли главных действующих лиц, публично ложились на матрацы для «голодовки протеста» против ареста этих двух провокаторов. В историю славного национально-освободительного движения вошли запечатленные на фотографиях и опубликованные в оппозиционных газетах фотографии Панаха Гусейнова, лежащего на цветных матрацах и выставившего ноги в дырявых носках на всеобщее обозрение, других «факелоносцев свободы», которые в душе желали, чтоб осуждение этой двоицы произошло, дабы судебным решением закрепить их ответственность за массовое убийство мирных граждан и незапятнанность других персон.

    Минул съезд Компартии Азербайджана, который, как всегда, прошел, не осознав глубины произошедших событий, хотя академик Афранд Дашдамиров сделал на съезде обстоятельный доклад, вскрывший суть событий и назвал виновников кризиса: Центр, руководство республики и НФА. Отличие этого съезда от предыдущих было в том, что на этот раз бывший первый секретарь ЦК КПА не был объявлен врагом народа и не он один был объявлен главным виновником произошедшего. Тем временем еще некоторое время какие-то мошенники ходили по учреждениям и просили денег для организации убийства «предателя Везирова».

    Абдурахман Везиров ушел навсегда. Как он сам неоднократно повторял, «уходя — уходи». Он, как кажется, так и не понял своей унизительной роли во всем том, что случилось за почти два года его секретарства. Некоторые совершенно справедливо указывают, что Везиров был и остался одним из немногих не мафиозных руководителей республики. Но к чему отнести его слова об «объединении НФА и КПА» накануне кровавых событий? Кто мог дать указание районным и городским организациям КПА заманить в свои здания фронтистов? Ведь ясно, что если бы низовые организации НФА пошли бы не то что на захват, а просто ответили бы на приглашения компартийных руководителей и вошли в здания райкомов и горкомов, как это произошло в Ленкорани, то власть получила бы желанное доказательство в пользу версии «переворота». То, что такая версия отрабатывалась на всякий случай, доказывают странные предложения Примакова Е.М. сделанные, вопреки всякой логике и советским законам, Неймату Панахову и Шейх-уль-исламу Аллахшукюру Пашазаде «возглавить республику». Если слова Неймата Панахова, как неискоренимого лжеца, можно подвергнуть сомнению, то слова Аллахшукюра Пашазаде, озвученные сразу же после событий, если бы они не соответствовали истине, могли опровергнуть. Не опровергли. Все это прекрасно вписывалось в версию «переворота, устроенного исламистами и экстремистами». Не случайно Председатель КГБ Крючков, говоря об угрозах СССР, упомянул «исламистов». Эту примитивную версию надо было поддержать какими-то событиями, и 20-е января для этой цели подходил. Но ход событий опроверг «исламистскую угрозу СССР». Угроза СССР исходила изнутри, от самого руководства страны.

    В условиях чрезвычайного положения и комендантского часа общественно-политическая жизнь протекала больше в виде собраний в закрытых помещениях. Ни о каких-либо массовых мероприятиях и речи быть не могло. Компартию такое положение дел устраивало, потому что ей нечего было сказать народу, и она послушно копировала все, что делало союзное руководство. Решил Горбачев стать президентом СССР, за ним потянулись остальные республиканские первые секретари, в том числе и Аяз Муталлибов. Но он решил прежде получить на это «добро» руководства НФА. Сводить обиженных друг на друга два лагеря взялись аксакалы Исмаил Шыхлы и другие. Состоялась встреча первого секретаря ЦК КПА и группы членов Правления во главе с Председателем. НФА сообщил о своем нейтральном отношении к избранию Муталлибова президентом, а тот обещал разрешить возобновление издания газеты «Азадлыг» и посодействовать освобождению «политзаключенных». «Азадлыг» начал выходить, но политзаключенные остались в тюрьмах.

    Еще до этой встречи Исе Гамбарову удалось уже через опробованный канал (Хикмет Гаджизаде — родственник бывшего руководителя — I секретарь) встретиться с новым лидером республики. Несколько часов беседы с Муталлибовым настолько вдохновили Ису, что по дороге домой он не удержался и воскликнул: «Я в восторге!» Интересно, от чего был в восторге великий интегратор? Видимо, в Аязе Муталлибове его пленило то его качество, из-за которого сторонники Гейдара Алиева в ЦК предпочли его Гасану Гасанову. Он, по их мнению, был человеком, у которого власть можно было отнять.

    ВС Азербайджана принял Закон о выборах. Был предусмотрен кворум, 50 % плюс один голос. Это немыслимо высокий уровень делал подсчет голосов и манипуляцию результатами полностью подконтрольными властям, в условиях политической апатии населения шансы на честное избрание могли быть только у немногих из кандидатов.

    Прошедшая летом 1990-го года официальную регистрацию СДПА под названием «Азербайджанская Социал-демократическая группа» (по закону партии не подлежали регистрации) предлагала согласовать единый список кандидатов от оппозиции. В лагере оппозиции находились сильно ослабевший, но сравнительно с остальными оппозиционными силами самый многочисленный Народный Фронт и множество группировок. Количество мандатов в ВС было 320, но с учетом того, что армянское руководство НКАО отказалось принимать участие в выборах, реально должны были быть избраны 300 депутатов. Хотя НФА не сумел выставить своих кандидатов во всех округах (просто у него стольких кандидатов не оказалось), но создать реальный единый блок с остальными организациями отказался. Как резюмировал эту позицию Иса Гамбаров, «слабая АСДГ пытается пройти в парламент за счет сильного НФА». Демократический блок остался фикцией и реального влияния на ход выборов не оказал.

    Избирательный штаб НФА возглавлял Сабит Багиров. Просматривая список НФА, я заинтересовался тем, что в нем значились имена близких к Гейдару Алиеву людей — Лалы Гаджиевой и Вафы Гулузаде. «Какое отношение имеют эти люди к НФА?» — спросил я. «Эти люди — кандидатуры Абульфаз бея» — ответил Сабит. Старая гвардия продолжала величать его по прежнему Абульфаз беем, однако после того, как он привел народ к трагическому поражению, он стал называть себя Эльчибеем, что переводится как «Господин посланник», или «Пророк-бей».

    АСДГ в одиночку выдвинула 15 кандидатов и сумела зарегистрировать 11. Компартия по некоторым округам не выдвинула кандидатов, оставив их для «беспартийных» или же оппозиции. НФА также по ряду округов не выдвинула кандидатов, но по некоторым за одно место боролись 6–7 фронтистов. По свидетельству Сардара Мамедова, в Нахичевани самые большие шансы на избрание получили те фронтисты, которые заручились поддержкой Гейдара Алиева.

    Гейдар Алиев попытался прибыть в Баку. Он даже прилетел в Бакинский аэропорт Бина, однако власти организовали «митинг протеста трудящихся», и он не сумел выйти из самолета и был вынужден улететь обратно в Москву и позже уже оттуда вылететь в Нахичевань. От Нахичевани же он был избран депутатом Верховного Совета Азербайджана.

    Выборы по всей республике, может быть, за исключением Нахичевани, прошли под строгим контролем ЦК КПА. Списки кандидатов составлялись в ЦК, в него различные группировки внутри ЦК протаскивали «своих» людей. Центральная Избирательная Комиссия, которую возглавлял бывший первый секретарь Бакинского горкома партии Али Керимов, функционировал, как отдел ЦК.

    Избранный ВС кардинально отличался от советских парламентов прежних лет. В тех парламентах строго соблюдалось пропорциональное представительство рабочих, крестьян, этнических групп, народностей и полов. В ВС, сформированном ЦК КПА в 1990 году, рабочих и крестьян не оказалось вовсе. В парламент дружно вошли почти все значимые руководители, элита номенклатуры. Из оппозиционеров (которые позднее создали Демократический блок в составе 25 человек), в ЦК КПА дали возможность войти в ВС деятелям в основном второго плана.

    ВС Азербайджана, «избранный» 30-го сентября 1990-го года, ясно продемонстрировал еще одну черту советского общества: его реальной элитой была государственная буржуазия. После того, как в СССР простились с идеологическим прикрытием марксизма, наружу вышла ее номенклатурная сущность. Демблок же не был выражением демократического потенциала народа, она была передовым отрядом той толпы, которая жила мечтой войти в эту самую правящую номенклатуру и завладеть ее привилегиями. Идеологическим прикрытием этого низменно-материального устремления стали высокопарные слова о независимости, народовластии, защите Карабаха и пр. демократическая риторика. Не случайно самый последовательный выразитель идеи о вечной принадлежности власти мафии, Этибар Мамедов свою партию, которую он создал на базе альянса радикалов НФА и именитых сторонников Гейдара Алиева, назвал партией Национальной независимости, и все свои действия, нанесшие огромный урон народу и демократии, объяснил требованиями идеологии все той же «независимости».

    О том, как руководители ЦК отбирали конкретных кандидатов в ВС, нет письменных свидетельств. Но рассказы очевидцев проясняют картину. В ЦК КПА имелось огромное бумажное полотно с более чем тремястами квадратиками, с вписанными номерами округов и предполагаемых кандидатов. «Жизненно-необходимые» были вписаны чернилами, вероятные и сомнительные — карандашом. Чернилами были вписаны фамилии и некоторых представителей оппозиции. Аяз Муталлибов, находясь на лечении в Москве, звонил из «Кремлевки» первому секретарю Сумгаитского горкома партии и предупреждал, что «за мандат Искандера Гамидова отвечаешь партбилетом». Без заметных проблем прошли «умеренные» Наджаф Наджафов, Тофиг Гасымов и Юсиф Самедоглу. Почему-то не пропустили грамотного и умеренного Сабита Багирова, не пустили и яростного карьериста Панаха Гусейнова. Сам Председатель НФА отказывался баллотировался, однако отмороженные фронтисты-шофера парка маршрутных такси почти силой вынудили лидера НФА прийти на предвыборное собрание трудового коллектива и выдвинули его кандидатуру в депутаты. Эльчибей проиграл голосование директору таксопарка. Его решимость не испытывать судьбу еще более окрепла. В дальнейшем он баллотировался только при наличии фактора «25-ти ордубадцев», т. е., когда НФА контролировал конкретную избирательную комиссии. Иса Гамбаров баллотировался в районе 26 Бакинских комиссаров, откуда выдвигался и директор Института востоковедения, а значит, начальник Исы по службе, академик Зия Буниядов. Директор вызвал своего подчиненного и по-хорошему предложил снять свою кандидатуру. Иса отказался, естественно, последовал скандал, и он был вынужден уйти с работы. Его «выбрали» со второй попытки после письменного ходатайства Председателя НФА. Торг между НФА и ЦК КПА завершился избранием-назначением в ВС менее двадцати фронтистов. Организация, претендовавшая на оглушительную победу до 20-го января, буквально на коленях вымаливала у своего противника места, торгуясь, как селедочник. Об этой ситуации точно высказался на одном из собраний Агаджавад Саламов из Контрольно-ревизионной Комиссии НФА: «Беи, давайте признаемся, что мы проиграли. Это — тяжелое поражение. Но давайте посмотрим, мы выиграли или проиграли. Допустим, что мы выиграли. Тогда весь этот Меджлис перекочевал бы в стены парламента». После небольшой паузы он продолжил: «Горе несчастному азербайджанскому народу»!

    Агаджавад будто вел репортаж из будущего. Позже, «одержав победу» и придя к власти, НФА нанес народу более тяжкое, чем 20-е января, поражение.

    Из 11-ти социал-демократов победу в своих округах одержали Араз Ализаде и Лейла Юнусова, для поддержки которой был мобилизован весь скудный ресурс партии. У обоих были весьма серьезные соперники. Например, Лейла Юнусова соперничала с ректором Института народного хозяйства, доктором экономических наук и близким к президенту республики человеком, Фуадом Алескеровым, и Лалой Гаджиевой, правой рукой Гейдара Алиева, доктором медицинских наук. Во время избирательной кампании против кандидата эсдеков широко использовали черный пиар, но ее результат оказался значительно большим, чем у соперников. Однако окружком, ссылаясь на проценты, недостающие до кворума, отказался признать ее победу. Блестящую, с перевесом более чем в два раза, победу над своими соперниками одержал председатель АСДГ Араз Ализаде. До кворума «не хватило» 27-и голосов. Много лет спустя председатель исполкома Насиминского района Азер Алиев рассказал мне, что «когда мне доложили, кто проходит, я приказал машине: «Стоп».

    В своем округе на Ясамале у меня был один соперник — фронтист Чингиз Бахышев. За меня агитировали два человека. За него — десятки. Мощно работала машина слухов. Я оказывался «еразом» (выходец из Армении), иранцем, агентом России. За отпущенные на агитацию тридцать дней я и мои помощники встретились со многими избирателями, ходили по квартирам до 23-х часов вечера, проводили во дворах собрания, расклеивали сотни самодельных плакатов. В день голосования, которое прошло честно, без всяких фальсификаций, результат оказался ниже кворума и выборы были объявлены несостоявшимися. Во втором туре ЦК КПА в этом округе провел в ВС Джумшуда Нуриева с результатом 76 %, ниспровергнув весь опыт выборов во всем мире.

    Остались «свободные» места, на которые повторно баллотировались соискатели — неудачники первого тура. И на этот раз положение о кворуме помогло избирательным комиссиям фильтровать кандидатов по своему усмотрению. Хотя позднее все участники и наблюдатели этих тотально сфальсифицированных псевдовыборов утверждали, что они, при всех своих недостатках, были относительно самыми демократичными в истории Азербайджана, Эту заслугу следует отнести не в счет достоинств выборов в ВС Азербайджана от 30 сентября 1990-го года, а того, что все последующие выборы были намного более уродливыми и фальсифицировались еще более нагло.

    После выборов я по делам защиты ленкоранских фронтистов ездил в этот славный район — поставщик ранних овощей на всесоюзный стол. Один из фронтистов поделился со мной своими горькими мыслями:

    — Зардушт бей, партократы раздавали избирателям Ленкорани продуктовый набор — полкило масла, кило сахарного песка и кило риса. И за это народ предал НФА! Пошел голосовать за коммунистов!

    — Что ж, братец, — ответил я, — значит, НФА так продешевил, что народ предпочел ему и его кандидатам эту продуктовую подачку.

    После того, как я покинул НФА, мои связи с Карабахом ослабли. Карабахские фронтисты меня не вспоминали, ко мне почти не обращались. Их кумирами и надеждой стали «Большой Бек» (Абульфаз Алиев) и Рагим Газиев. Напротив, во мне увидели защитника фронтисты Ленкорани. Где-то через два месяца после 20-го января ко мне домой заявились шестеро незнакомцев — членов Правления районного отделения НФА в Ленкорани и сообщили, что они почти два месяца скрываются от властей, что они объявлены в розыск, и они не видят никакого выхода.

    — Выход есть. Если вы не чувствуете за собой вины, то открыто, объявив об этом народу, сдайтесь властям. Пусть проведут следствие и начнут судить вас. А я вам обеспечу гласность и юридическую защиту.

    Фронтисты Ленкорани так и поступили, а я начал часто ездить к ним и возить туда адвоката Октая Алиева, своего двоюродного брата, которой был рад принести пользу народному делу. Позднее двое из этой группы стали главами исполнительной власти Ленкорани и Джалилабада, остальные устроились в аппаратах исполнительной власти районов при власти НФА. После же поражения Фронта большинство потихонечку перебралось в Баку и разбрелось по квази-партиям. Но тогда все это было еще впереди и смутные надежды делали людей оптимистами.

    Фальсификация выборов в ВС при попытках общества пресечь ее была делом новым для руководства. Оружие кворума столь систематически применялось против оппозиции, что по некоторым округам еще год спустя проводились «довыборы».

    Из Правления НФА в ВС попали Иса Гамбаров, Диляра Алиева, Тофиг Гасымов, Наджаф Наджафов, Юсиф Самедоглу, Этибар Мамедов и Рагим Газиев (двое последних уже были отпущены из Лефортова, над ними шел суд, но в связи с «избранием» в парламент судебный процесс был приостановлен, хотя «дела» не были закрыты). «Дело» против Этибара Мамедова окончательно закрыли уже при Гейдаре Алиеве, а Рагим Газиев этой чести так и не дождался. Кроме членов Правления, в ВС попали также несколько членов Меджлиса и новых лидеров НФА, прославившихся своими героическими деяниями, в частности, майор ОБХСС Искандер Гамидов, который якобы отказался пожать руку министру МВД СССР Вадиму Бакатину в дни пребывания того в Баку. Почему и зачем во время карательной акции министру внутренних дел СССР понадобился майор ОБХСС одного из одиннадцати районов Баку, никому не было объяснено. Бакатин протянул руку, а майор Гамидов сказал ему, что «твои руки обагрены кровью моего народа, и я их не пожму». После чего стал одним из лидеров НФА, а вскоре депутатом и министром. Такой героизм был вознагражден достойно.

    По-другому сложилась судьба другого майора милиции, Арифа Абдуллаева. Этот работник уголовного розыска, огромного роста могучий человек, был потрясен зверствами советских войск, написал заявление и уволился из милиции. Его приход в НФА в те кризисные дни был воспринят с воодушевлением, и Председатель быстро назначил его комендантом штаб-квартиры НФА. Придя в НФА с душевным трепетом и с возвышенными представлениями, майор с изумлением обнаружил, что заправилами здесь является шпана, которую он привык совершенно не уважать и, более того, гнать и топтать. Поняв, что эта шпана мешает нормальной работе Правления и, более того, прессует людей, принимающих решение, майор был разъярен. В нем проснулся профессиональный инстинкт, и он живо разогнал шпану. Кому-то хватило милицейского командирского рыка, кто-то понял суть дела после привычных милицейских оплеух, но плебс разбежался, а Правление избавилось от давления «ребят» Председателя. Надо было что-то делать для спасения святого дела трайба, и с майором была проведена профилактическая беседа о пользе демократии в лице босоты и шпаны. Майор намека не понял и продолжал гнуть свою линию порядка и дисциплины внутри НФА. Тогда некие люди, которых сам же майор впустил в свою квартиру, закололи его. Десятки ножевых ранений и море крови… Милиция не смогла, да и не хотела проводить серьезное расследование по делу убийства перебежчика на вражескую территорию оппозиции, и убийцы так и не были найдены. Шпана вернулась к своим деструктивным действиям, и тогда левая рука Исы Гамбарова Вургун Эйюбов написал статью, в которой эзоповым языком намекнул, что «майора Арифа Абдуллаева убили те, кто не хотел культурной и созидательной работы НФА и его Правления». Подельничество не позволяло открыто назвать главного виновника разрушительной работы внутри НФА.

    Общесоюзный процесс распада некогда могучей державы продолжался. В то время, когда НФА, забившись в нору, зализывал раны, нанесенные ему «20-го января», Народные Фронты Эстонии, Литвы и Латвии, грузинские и армянские националисты наголову разгромили свои республиканские компартии на выборах и сформировали национальные правительства. Первыми их законодательными актами стали законы о суверенизации своих республик. Оппозиция трех прибалтийских и двух закавказских республик сделали то, к чему я призывал своих коллег все время, пока находился в НФА. Прагматичная политика лидеров этих народных движений завершилась мирным приходом к власти. Эмоциональная политика лидеров НФА привела и саму организацию и народ Азербайджана к тяжелому поражению.

    Я собрал человек десять активистов и повез их в Вильнюс. Нас принял Витаутас Ландсбергис, Председатель ВС Литвы. В парламенте нам рассказали о том, как действовал Народный Фронт Литвы «Саюдис» в моменты провокаций советского руководства. После формирования республиканского правительства во главе с доктором экономических наук, видным деятелем «Саюдиса» Казимере Прунскене, началась совместная работа парламента и правительства Литвы. Естественно, все законы республиканского парламента и распоряжения правительства имели целью легитимизацию суверенитета Литвы и выход из состава СССР. И вот в один из дней из городка в 80 км от Вильнюса, где находилась советская военная база, позвонили жители и сообщили, что в направлении столицы из базы выехала танковая колонна. Информация мгновенно разлетелась по народу, и иностранные корреспонденты, во множестве приехавшие в Вильнюс, заняли позиции на крышах домов вокруг здания ВС Литвы в надежде снять сюжет о захвате парламента советскими войсками. На заседании парламента кто-то из горячих голов предложил обратиться к народу с призывом прийти к парламенту и телами прикрыть доступ к зданию. Ответ Ландсбергиса и Прунскене был лаконичен: «Власти Литвы работают в обычном режиме и по повестке, утвержденному народными избранниками. Действия оккупационных войск, незаконно находящихся на территории Литовской Республики, нас не интересуют. Мы не имеем физической и военной силы, чтобы им противостоять, но мы имеем силу права и морали для того, чтобы не бояться их».

    Через полчаса позвонили жители городка, находящегося в 60 км от столицы, и сообщили, что советские танки идут на Вильнюс. Парламент продолжил свою рутинную работу. Еще через полчаса жители другого поселка сообщили, что танки в 40 км от столицы. Парламент на провокацию не среагировал. Через час танковая колонна вступила в пригороды столицы. Еще через полчаса танки, громыхая гусеницами по брусчатке площади, прошли колонной перед парламентом, и проследовали вон из города. На запрос из парламента республики советское командование ответило, что «марш-бросок танковой колонны осуществлен согласно плановым учениям». Когда танки шли на город, журналисты спросили у премьер-министра Прунскене: «Надвигаются танки, а вы продолжаете работать. Что вы думаете по этому поводу»? Она ответила, что для захвата парламента Литвы достаточно взвода автоматчиков, в танках необходимости нет.

    Когда литовские коллеги рассказывали нам об испытанных ими в эти тревожные часы чувствах, было видно, что они горды тем, что сумели обуздать страх, гнев и ярость, сумели выиграть у коварного и жестокого противника еще одну, очень важную битву. Я слушал их и представлял себе обстановку в НФА, когда на мои призывы не поддаваться на провокации слышался рев шпаны и возглас Председателя: «Нужна кровь»!

    Через какое-то время советское руководство устроило-таки кровавую провокацию и в Вильнюсе, и в Риге. На это любят ссылаться наши национал-большевики, когда их укоряют, что они непростительно легко поддались первой же провокации. Но они забывают указать на отличия в обстановке и последствиях внешне схожих событий. Карательная войсковая операция Советской Армии против жителей Баку по масштабам никак не сопоставима с ограниченной акцией отряда рижского ОМОН-а. Мир, можно сказать, никак не отреагировал на зверства советских войск в Баку. В их представлении войска, каравшие «экстремистов и погромщиков» из ультранационалистической организации, восстанавливали законный порядок. В случае же с Вильнюсом и Ригой советские солдаты действовали против легитимно избранных республиканских властей, что было встречено крайне негативно и вызвало мощное давление Запада на Горбачева, в результате чего он был вынужден отступить.

    А в Таллине провокация вообще не удалась. Когда часть русского населения города, поддавшись на призывы лидеров «Интерфронта», пошла в наступление на правительственные здания, их встретили эстонские фронтисты, стоявшие плотно, плечом к плечу, скрестившие руки сзади, дабы не было повода обвинить их в насилии. Премьер-министр Эдгар Сависаар и министры, члены парламента Эстонии, мужчины и женщины, мирно бодались с «Интерфронтом», оттесняли их от правительственных зданий, не касаясь руками их тел. Все это снималось и демонстрировалось на Западе как образец сопротивления злу ненасилием. Было бы такое возможно в Баку? Мне так и слышались крики националистических лидеров: «К оружию, граждане! Родина в опасности!»

    Не Родина была в опасности, а персона Гейдара Алиева. До 20-го января с Родиной все было уже почти в порядке: здоровое крыло НФА переиграло сепаратистов и их московских покровителей на идеологическом и правовом поле, добилось отмены КОУ НКАО в парламентах Азербайджана и СССР, наладило сотрудничество с демократической оппозицией СССР, наконец, добилось от ВС СССР принятия решения о создании Республиканского Комитета по управлению НКАО.

    А вот с Гейдаром Алиевым в конце 1989-го года было неважно. По распоряжению Горбачева в Баку прибыли сотни следователей МВД и Генеральной Прокуратуры СССР. Все номера гостиниц «Абшерон», «Интурист-Азербайджан» и «Южная» были заселены «важняками». Они начали вести интенсивные раскопки славного прошлого бывшего члена Политбюро ЦК КПСС. Кольцо вокруг него сжималось, он судорожно искал контригру. Выход был найден в создании такой ситуации, когда весь народ с проклятиями поднялся против Москвы и советского режима. На фоне зверской расправы армии над мирными жителями любые разговоры о нарушении советских законов воспринимались народом как кощунство. Создать такую ситуацию опытному мастеру политических игр помогла его пятая колонна внутри НФА и рядах партийно-хозяйственной номенклатуры. Вот ответ на сакраментальный вопрос «Кому был выгоден 20-е января?»

    Когда открылась сессия ВС Азербайджана, фронтисты и примкнувшие к ним несколько депутатов бросились в бой за «независимость». 25 против 275-ти, 8 %-ов против 92 %-ов… Естественно, что предложения депутатов от НФА, требовавших от номенклатурного большинства ВС Азербайджана принятия решений, идущих вразрез с линией Горбачева на сохранение «обновленного» Советского Союза, не проходили. Это вызывало бессильную ярость фронтистов, которые начинали обличать «партократов» в предательстве интересов народа. И тут выяснилось, что у фронтистов есть серьезный союзник — Гейдар Алиев.

    Отвергнутый и покинутый большинством вчерашних соратников и выдвиженцев, он болезненно переживал свое положение изгоя. Если ему раньше казалось, что одно только его появление изменит соотношение сил и все те, кто был обязан его милости своим «куском хлеба», перебегут под его знамена, то первые же заседания ВС Азербайджана вернули его в реальность. Он увидел, что те люди, которые «были бы счастливы подать ему пиджак», теперь откровенно уклоняются от контактов с ним. Более того, они кажутся счастливыми от мысли, что избавились от вечного страха перед ним. Не удалось вернуться к власти через кровавый январь. Не удалось вернуться к олимпу руководителя Компартии через съезд, куда его не пустили. На сессии ВС Азербайджана большинство депутатов от власти не восприняли его как лидера, способного сохранить режим и привилегии. Такой лидер уже был — Аяз Муталлибов, мягкий и нерешительный, не способный подмять и запугать всех. Под таким руководителем номенклатуре было уютно, и она не хотела возвращения к временам жесточайшей дисциплины и страха. Неужели прощай мечта о власти? Не таков был Гейдар Алиев, сутью его натуры была власть, власть означала жизнь, богатство, могущество. И тогда Гейдар Алиев, верный сын Коммунистической партии, сатрап империи в Азербайджане, решил восстать против советской власти. Его естественными союзниками стали невежественные фронтисты, ненавидевшие СССР по той же причине, что и Гейдар Алиев: при сохранении прежней власти они не имели ни малейших шансов прийти к власти.

    Внутри НФА действовала мощная пятая колонна Гейдара Алиева во главе с бескорыстным поклонником — самим Председателем НФА. На заседаниях ВС фронтисты начали блокироваться с Гейдаром Алиевым. Хотя численный перевес в зале был на стороне номенклатуры, в обществе соотношение сил начало меняться. Трайб снова увидел свет в окне и начал группироваться вокруг НФА.

    Весной 1991-го года на основании союзного закона о печати АСДГ зарегистрировал свою партийную газету «Истиглал» («Независимость») и после шести неформальных номеров, 13-го марта 1991-го года, вышел первый официальный номер социал-демократической газеты. В этом номере я напечатал свою статью «Вернется ли Алиев!?». Проанализировав его деятельность на посту Первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана, я вывел печальный итог: все, что он делал, и все то, что о нем думает широкая публика, есть не что иное, как видимость, имитация, фантом. Я перечислял цели, якобы, ради которых пытается возвратиться к власти Гейдар Алиев, и резюмировал, что ни одна из заявленных целей на самом деле не является реальной, ибо он к ним никогда и не стремился. Не независимость, не Карабах, не объединение севера и юга Азербайджана, не демократия являлись его целью. Его целью была — власть.

    Эсдеки Азербайджана поддерживали тесные связи с Демократическим Конгрессом, который объединял почти все организации оппозиционного направления СССР. Именно Демконгрессу украинские юристы представили для обсуждения проект трансформации СССР, который предусматривал дифференциацию отношений союзного центра с республиками в зависимости от степени готовности республик к независимости. Украинские демократы предусматривали в своем проекте три степени отношений между Москвой и союзными республиками: 1. Три Прибалтийские республики, Украина, Грузия и Армения становятся независимыми государствами и строят свои отношения с Москвой как межгосударственные; 2. Беларусь и Азербайджан создают с РСФСР связи ассоциативного характера, предусматривающие сохранение высокой степени политической интеграции; 3. Центральноазиатские республики продолжают сохранять федеративные отношения с Россией.

    В АСДГ были разные мнения об этом проекте, но то, что он отражал реальность, а не мечты кучки радикалов, не было никакого сомнения.

    17-го марта 1991-го года Горбачев провел референдум о сохранении СССР в «обновленном» варианте. В Азербайджане голосование прошло в обстановке абсолютного безразличия населения, но официальный итог гласил, что 95 %-ов избирателей «за обновленный Союз». Армения отказалась проводить референдум, поэтому Москва решила ее наказать. Но как? Как всегда, военной силой, но ответственность свалить на сторону конфликта — Азербайджан. Именно в это время Горбачев дал санкцию на проведение операции «Кольцо» по депортации армянского населения ряда сел в Шаумяновском и Гадрутском районах. Республиканский комитет по управлению НКАО во главе с В.П. Поляничко взял на себя основную ответственность за исполнение воли Горбачева, став мишенью резкой критики. Все стрелы были пущены в адрес Азербайджана, Аяза Муталлибова и азербайджанского ОМОН-а. Но именно эта критика Аяза Муталлибова повышала его рейтинг среди простого народа, который начинал видеть в нем «спасителя нации». Сам Муталлибов об истинной своей роли скромно умалчивал.

    Обстановка в НКАО оставалась напряженной, несмотря на наметившийся перелом в пользу наведения конституционного порядка. Даже в условиях поддержки Республиканского Комитета со стороны ВВ МВД СССР, сепаратисты продолжали терроризировать население. В чем была причина их «неуязвимости»? Определенный вывод можно сделать из рассказа представителя Республиканского Комитета по НКАО в Гадрутском районе Гахрамана Гахраманова: «Я сам родом из села Туг. Население здесь смешанное, почти все говорили и на армянском, и на азербайджанском. Как представитель Республиканского Комитета, я часто общался со своими односельчанами, помогая решать хозяйственные и бытовые проблемы. Естественно, с армянами обсуждал то, что происходило в Карабахе. Крестьяне жаловались на слабость власти в Баку, говорили, что их оставили наедине с вооруженными «федаинами». «Федаины» были как из местных, так и из Армении и зарубежных диаспор. Я им сказал, что ситуация изменилась, экстремистов вышвырнут вон из Карабаха, Москва начала поддерживать Азербайджан. Мы просто нуждаемся в поддержке честных, законопослушных граждан. Если таковые найдутся, то Республиканский Комитет сможет, опираясь на них и влияя через них на остальное население, переломить ситуацию и установить законный порядок. Долго я беседовал с ними, наконец, человек 20 согласились сотрудничать с властями. Я составил список этих людей и доложил Поляничко о начале перелома в настроениях армян. Список я передал лично Поляничко. О списке знали только я и он. На следующий день всех этих армян наказали. Вооруженные «федаины» или зверски их избили, или сожгли их дома, или расстреляли их скот. После этого у меня не хватало смелости заговаривать с армянами села Туг».


    Хотя депортация армянских сел не оказала влияния на решение Левона Тер-Петросяна не подписывать новый союзный договор, именно операция «Кольцо» стала новым оружием в руке армянских экспансионистов в информационной войне против Азербайджана.

    Весной 1991-го года НФА провел очередную, 4-ю конференцию в Круглом зале АН. В качестве гостей пригласили представителей некоторых партий. Фронтистов с мест волновал один вопрос: о власти. Что нужно сделать для прихода к власти? Но время было неопределенное, перспектива прихода к власти казалась нереальной. Фронтисты, ставшие членами ВС, почти ничего не получили, кроме жалких депутатских десяти рублей. Ни одно предложение Демблока не принималось. Коммунистическое большинство полностью блокировало их инициативы, а когда некоторые из фронтистов пытались взять нахрапом и, по старой памяти, пугать «партократов», то часто получали отпор от таких оппонентов, которые не уступали, а порой даже превосходили их во владении языком улицы. В ВС уже все знали, что «гордость» фронтистов депутат Искандер Гамидов бегал и прятался от разъяренного депутата Фуада Мусаева за дверьми. Поэтому никто не скрывал пренебрежения к меньшинству, казалось, на пять лет обреченному быть в оппозиции. Доля власти, выделенная в ЦК КПА представителям НФА, оказалась фикцией, миражом: не было толпы обожателей, не могло быть и речи о митингах в условиях «ЧП», следовательно, терялась возможность разжигать толпу, будоражить ее воспоминаниями о старых и новых обидах, давать вдохновляющие обещания.

    Вот в такой ситуации почти в каждом выступлении на конференции звучал вопрос: что делать? Каждый оратор, описав горестное положение своей районной организации, настойчиво ставил этот вопрос перед лидерами НФА. Им же нечего было отвечать, пустые и многозначительные фразы уже не удовлетворяли осмелевших фронтистов, переставших после 20-го января видеть в лидерах НФА безупречных героев и мудрецов.

    Эльчибей упорно отмалчивался, но в какой-то момент молчание стало наполняться смыслом: вождю нечего сказать народу. Тогда он вынужден был подняться и начать выступать. Сославшись по некоторым своим умозаключениям на некие «турецкие газеты», Абульфаз Алиев по сути вопроса заявил своим изголодавшимся по высшей истине последователям, что «на этот сложный вопрос способен ответить только целый научно-исследовательский институт». Фронтисты приуныли. Их, и без того слабые, надежды таяли.

    Сразу после него на трибуну взошел председатель социал-демократов Араз Ализаде. Он прямо заявил, что политический лидер, не способный ответить на элементарный вопрос о тактике и стратегии возглавляемой им организации, должен уйти со своего поста. Что касается того, чем следует заняться азербайджанской оппозиции, то на этот вопрос может быть только один ответ: не повторять трагических ошибок периода первой республики 1918–1920 годов, добиваться национального примирения и согласия всех политических сил по важнейшим вопросам строительства национального государства, создать теневой кабинет, мобилизовать интеллектуальные силы республики, разрабатывать конкретные программы действий различных министерств и комитетов в первые месяцы и годы независимости. Нельзя допустить повторения трагического опыта АДР, когда за 23 месяца поменялись пять правительств.

    Фронтисты выслушали все это без видимого интереса. Все что говорил Араз, было для них абстракцией. Им важно было услышать главное: когда можно начинать митинги и штурмовать вершины власти?

    Заручившись публичным согласием верхушки компартии, НФА и интеллигенции, Муталлибов решил пойти на штурм должности «всенародно избранный президент». Был дан старт президентской избирательной кампании.

    Естественно, что главным оппонентом коммуниста должен был стать «демократ» из НФА. К этому времени Этибар Мамедов растерял почти все свои опоры внутри НФА. С ним приключилась та же история, что и с Троцким в большевистской партии. Пока он, сидя в Лефортово, зарабатывал имидж смелого борца против империи, Иса Гамбаров, как в свое время генсек Сталин, проталкивал в руководящие органы НФА своих людей. Вернувшийся из Лефортово в ореоле народного героя, Этибар Мамедов вскоре с изумлением обнаружил, что в НФА не проходит ни одно его предложение, что никто из функционеров Фронта не смотрит зачарованно ему в рот в ожидании перлов типа «Я приведу Горбачева на площадь Азадлыг». В такой ситуации шансы Этибара Мамедова быть выдвинутым кандидатом в президенты были равны нулю. Эльчибей же, памятуя печальный опыт с таксопарком, категорически отказался выдвигаться и призвал коллег к бойкоту. Иса Гамбаров так же понимал, что время для выхода его в общенациональные лидеры еще не пришло, тем более, что импульсивный Этибар Мамедов грозился раскрыть кое-какие известные только ему секреты деятельности своего заклятого соперника. Тамерлан Гараев так же отказался бросить перчатку Муталлибову. НФА вынужденно пошел на бойкот выборов.

    В такой ситуации председатель АСДГ Араз Ализаде предложил использовать пропагандистские возможности президентской кампании для того, чтобы информировать население о перспективах социал-демократического пути развития Азербайджана. Партия, насчитывающая всего несколько сотен членов, атакуемая как справа, так и слева, не могла претендовать на управление страной. Но идея использовать прямой эфир для выхода на массы как самостоятельная и перспективная политическая сила показалась многим в партии заманчивой. Я предполагал, что брат ведет какие-то переговоры с руководством, которому необходима была альтернатива в качестве «мальчика для битья». Мне казалось, что АСДГ не должна соглашаться на эту роль. Араз же считал, что любое участие при любом результате будет выгодно партии.

    Жарким июльским днем в штаб-квартиры партии на улице 28-го мая прошел пленум ЦК АСДГ.

    На пленуме идею председателя сильно покритиковали, но сочли, что рациональное зерно в идее использовать возможности выборов для пропаганды социал-демократии есть. Начались поиски кандидата для участия в выборах. Назвали кандидатуру Лейлы Юнусовой. Никто в принципе не возражал против этой кандидатуры: грамотная, смелая, хороший оратор и полемист. Но ее подводило слабое знание азербайджанского языка. Националисты часто обвиняли социал-демократов в чужеродности их идей, «импорте» социал-демократии из России. В таких условиях выходить впервые к массам с кандидатом, говорящим на русском языке, было равносильно признанию правильности обвинений. Хотя и с сожалением, но большинство сочло, что выдвижение такого кандидата было бы тактической ошибкой партии.

    Обсуждалась также кандидатура и Араза Ализаде, но было решено, что моя кандидатура более всего подходит этой роли. Я протестовал, говорил, что в жизни не стремился к карьере и известности, что у меня газета, но большинство ЦК настаивало и взывало к моей сознательности. Я согласился, обговорив, что сниму свою кандидатуру при любом раскладе сил, какая бы обстановка ни сложилась в стране. ЦК согласился, и я начал обдумывать, как буду выполнять партийное задание.

    Естественно, националисты назвали этот шаг социал-демократов сговором с властями и предательством интересов демократии. По твердому убеждению фронтистов, они и только они имели монопольное право называться «демократами», и любой, кто претендовал быть таковым вне НФА, являлся врагом и предателем. Меня стали обвинять в пособничестве Муталлибову, а партию в том, что она предала интересы народа взамен депутатского мандата Араза Ализаде.

    Араз с третьей попытки получил мандат депутата ВС от Дели-Меммедлинского округа, находящегося в Геранбойском районе близ Гянджи. Забегая вперед, скажу, что когда Араз Ализаде впервые появился в зале заседаний ВС и фронтисты начали муссировать тему сговора с властями, то услышали следующий ответ: «Я избран точно так же, как и каждый из вас.». После такого высказывания разговоры о сговоре сразу прекратились.

    В конце июля, наконец-то, открылся первый съезд НФА. До этого все вопросы решались на конференциях. Съезд проходил в здании театра оперы и балета.

    Когда я входил в фойе театра, то увидел, что группа нахичеванских фронтистов окружила бывшего диссидента Надира Агаева, и, по всем признакам, собирается его побить. Я подошел и поинтересовался причиной ссоры. Нахичеванские фронтисты возмущенно сообщили, что Надир Агаев продает самиздатовский сборник неприличных анекдотов, главным героем которых является Гейдар Алиев. Я попросил их успокоиться, и посоветовал Надиру Агаеву свернуть свою торговлю. Человек, по милости Гейдара Алиева отсидевший 18 лет в лагерях и психушках, получивший свободу благодаря ходатайству президента Рональда Рейгана и на свободе оказавшийся нищим, послушался моего совета, собрал свои самиздатовские брошюры и ушел. Нахичеванские фронтисты остались довольны.

    Ирония судьбы: пройдет совсем немного времени, и почти все лидеры нахичеванского отделения НФА будут растоптаны своим кумиром, многие брошены в тюрьмы, избиты и искалечены, но очень немногие отвернутся от него.

    Я был аккредитован на съезде как журналист, наблюдал за происходящим с балкона. Вот в зале появляется Неймат Панахов. Вот к нему бежит абшеронский фронтист Маставер, поклявшийся убить виновника гибели невинных людей во время январьских событий. Вот они стоят и упорно смотрят друг на друга, глаза в глаза. Маставер вдруг сникает и отходит в сторону. Неймат остается в зале.

    В перерыве ко мне подходят фронтисты, мои бывшие товарищи. Они просят объяснить им причины участия АСДГ в выборах. Я говорю им, что массы отвернулись от демократов, что, если верить газете «Азадлыг», пропагандистские ресурсы компартии в 168 раз превосходят ресурсы оппозиции (как они это посчитали, я до сих пор не знаю, но сам читал подробный анализ с цифрами). И как следует оценивать в подобных условиях отказ НФА использовать возможность выхода в прямой эфир на государственном телевидении? Является ли это правильным и полезным шагом? Я за то, что надо использовать все возможности для просвещения масс, и потому считаю решение АСДГ верным.

    Умные понимали и, если даже не соглашались, то принимали мое право действовать согласно своим убеждениям. Фанаты же горячо требовали от меня не давать шанс Муталлибову быть избранным на альтернативных условиях. Тщетно я им напоминал о согласии группы лидеров НФА на его избрание президентом. Я въедливо напоминал, что Эльчибей и несколько его ближайших сторонников даже получили за это выговор от Контрольно-Ревизионной Комиссии НФА. Оказалось, что почти никто не слышал о подобном соглашении между Муталлибовым и лидерами НФА и выговоре, вынесенном лидерам Фронта. Вместе с тем, полученная от меня информация не действовала на них, и они без устали просили меня не участвовать в выборах.

    Съезд окончательно оформил разрыв НФА с идеями эволюционного развития общества. Национализм стал основой новой Программы НФА. Изменили и Устав, который наделял Председателя диктаторскими полномочиями. Никто из отцов-основателей НФА, ранее грозивших не допустить ревизии демократических принципов самоуправления, даже не пикнул. Председателю предстояло совсем скоро привести в действие механизмы реализации своих широчайших полномочий.

    В конце июля я на три дня выехал в Анкару, на съезд Народной Социал-демократической партии Турции. В Анкаре я стал свидетелем съезда американского типа, без всяких обсуждений программы и прений сторон. Только борьба за партийные должности, особенно за пост председателя. Депутаты бесновались, выкрикивали имена своих кумиров, свистели и дудели. Случались даже локальные потасовки. Победил Эрдал Иненю, профессор физики, сын легендарного турецкого политика Исмета Иненю.

    Когда я описал свои впечатления от съезда турецких социал-демократов в своей газете, ко мне пришел знакомый фронтист и огорченно сказал:

    — Бей, видно, вы совсем не любите Турцию.

    — Вы заблуждаетесь, я очень хорошо отношусь к Турции, но не люблю балаганные шоу.

    8-го августа я впервые выступил по телевидению в качестве кандидата в президенты. 30 минут прямого эфира без всякой цензуры. Я говорил о грядущем неминуемом распаде СССР, необходимости сохранить позитивные достижения прошлого. Я предсказывал, что Советскому Союзу осталось максимум полтора года жизни, что Компартия доказала свою полную несостоятельность. Говорил о перспективе прихода на Каспий транснациональных нефтяных компаний, о гигантском казахстанском нефтяном месторождении Тенгиз и вероятно большой нефти в азербайджанском секторе Каспия. Говорил о необходимости сохранить наш более чем вековой опыт разведки и добычи нефти, призывал беречь кадры нефтяников-ученых, инженеров и рабочих, что можно отдать иностранцам одно месторождение, изучить их ноу-хау: как искать инвестиции, где заказывать оборудование, как управлять процессами. Остальное мы должны делать сами и только сами.

    Когда я выходил из телестудии, вахтер приветливо попрощался со мной и сказал:

    — Эх-х, хорошо вы говорили, только я ничего не понял про Тенгиз…

    В индустриальном институте, на встрече Муталлибова с преподавателями, один профессор прямо так и сказал:

    — А что, Ализаде дело говорит, надо так и делать.

    Муталлибов выслушал наказ ученого избирателя и отшутился. Он меня всерьез не принимал и думал, что я так же несерьезно отношусь к выборам. Его отношение к сопернику передавалось и его окружению. Вот почему Центральная избирательная комиссия не выдала мне положенные по закону предвыборные плакаты. 40 тысяч плакатов я получил только 11-го сентября 1991-го года, хотя выборы состоялись 8-го сентября. Меня не пускали на предприятия для встречи с коллективами. Муталлибов же встречался с избирателями, его огромные красочные портреты (в черном и белом костюмах) были развешаны в огромном количестве по всей республике. Это потом, став политэмигрантом, он будет жаловаться на нарушение прав граждан, на отсутствие равных возможностей для всех и т. д. А пока он считался фаворитом, и как сообщил мне член бюро ЦК АСДГ Абил Полушоглу, в поселке им Разина окружной избирательной комиссии поступило указание Центризбиркома обеспечить следующие результаты голосования: Муталлибов — 75 %, Ализаде — 25 %.

    Второе свое выступление я посвятил теме Карабаха. Перечислив все просчеты политики Муталлибова в карабахском конфликте, я охарактеризовал ее как «предательство национальных интересов».

    По завершению выступления меня пригласили в кабинет Председателя Гостелерадио Гейсара Халилова. Он начал с того, что стал мне угрожать за то, что «я распустил язык». Спокойно выслушав его, я напомнил ему, что он разговаривает с гражданином, претендующим, по закону, на самый высокий пост в стране, и еще никто не знает, не придется ли ему спустя месяц сидеть в приемной у президента Ализаде и ожидать решения своей участи. Халилов от неожиданности осекся, я же ушел, считая его гнев признаком верности своей линии.

    После второго выступления я случайно встретил в аэропорту племянника Гейдара Алиева, архитектора Расима Алиева. Он жил в одном доме с моей сестрой, мы много раз встречались во дворе дома, но никогда не здоровались. Тут он подошел ко мне и радостно сказал:

    — Мы думали, что вы ведете согласованную с Муталлибовым игру, а вы серьезно боретесь с ним.

    — Есть разные отношения к выборам. Я искренне излагаю платформу нашей партии.

    Через день Араз сообщил, что к нему приходил посланник от Гейдара Алиева, некий полковник милиции. Гейдар Алиев сообщал нам, что он верит, что мы и вправду являемся оппозицией Муталлибову, но, по его сведениям, АСДГ накануне выборов собирается снять своего кандидата накануне. Он советует этого не делать, не сходить с дистанции, что восьмого сентября Муталлибова будет ждать сюрприз: победителем выборов объявят его соперника. Тогда Гейдар Алиев начнет сотрудничать с новым президентом.

    Араз горячо настаивал на моем участии в выборах до самого конца. Но право принимать решение оставалось за мной. Я высказался в том духе, что стать трамплином для возвращения Гейдара Алиева к власти не намерен. Наша малочисленная и не пользующаяся широкой поддержкой населения партия не сможет управлять страной в ситуации, когда против нас будут бороться и партийно-хозяйственная номенклатура, и чернь НФА. Что же касается выхода из положения, то я вижу его в реализации предложения нашей партии повторить в Азербайджане опыт Польши, создать переходное правительство с участием ведущих политических сил страны.

    Полковнику было сообщено, что З.Ализаде. отклоняет предложение Г.Алиева. Фактически мне предлагалось стать Юсифом Сарраджем, повторить путь героя повести Мирзы Фатали Ахундова «Обманутые звезды». Я отказался, но эту жалкую участь позднее выбрали Эльчибей и его команда.

    Мои выступления по телевидению вселяли в людей надежду. Ко мне стали приходить люди с проблемами, которые я пытался решать, если они не носили личностного характера. После второго выступления ко мне пришел светлоглазый шушинец, начальник строительно-ремонтного треста местного Агропрома Сулейман Аббасов. Для его треста были выделены фонды на строительные материалы — шифер, плитка, лес и пр. Чтобы получить и перевезти это в Карабах железной дорогой, с него требовали взятку. «Откуда мне, начальнику бедного треста в осажденной Шуше, взять деньги, чтобы заплатить этим бессовестным людям?» — спрашивал меня этот кроткий и скромно одетый инженер. Я позвонил председателю Госснаба Рагиму Гусейнову и попросил его принять меня и одного товарища из Карабаха. В здании «Дома Советов» Рагим Гусейнов принял меня и шушинского ходока, выслушал, записал и обещал решить вопрос. Вечером того же дня Сулейман Аббасов зашел ко мне и сообщил о чуде: вагоны со стройматериалами уже катятся по рельсам в Карабах. Причину чуда я знал, но не сказал ему об этом: гигантская сила прямого эфира на телевидении.

    Позднее этот человек, вернее, его имя, встретился мне в трагическом контексте.

    Отослав свой груз до ближайшей к Шуше железнодорожной станции, (а таковой могла быть Миндживан в Зангелане, на границе с Арменией), Сулейман Аббасов решил добраться до дома ближайшей дорогой, из Агдама в Шушу через Степанакерт. Когда он подъезжал к Степанакерту, то был захвачен и взят в заложники. Армянские боевики поместили его в яму в каком-то гараже, яму прикрыли железными плитами, оставив небольшую щель, а сверху поставили старый грузовик. Неделю Сулейман просидел в этой яме, каждый день ему давали только хлеб и воду. Он справлял нужду там же, в яме, там же и спал. Никто бедолаге ничего не говорил.

    Через неделю захватившие его люди вдруг выкатили из гаража грузовик, сдвинули плиты в сторону, вытащили грязного и обросшего Сулеймана, отвели его в баню, дали искупаться, побриться, переодели в чистое белье и одежду и даже дали обувь по размеру. Сулейман терялся в догадках: что случилось, почему люди, которые его ругали, пинали, держали в скотских условиях, вдруг разговаривают с ним подчеркнуто вежливо? Неужели у армян перед казнью принято проявить к человеку уважение и посылать на тот свет в пристойном виде?

    Завели пленника в дом. В комнате накрыт стол, ломится от всякой еды и выпивки. Во главе стола сидит брат Сулеймана. Из Шуши приехал за пленным братом. Армяне стали произносить тосты. За вековую дружбу и братство. За постоянную взаимовыручку двух народов. За единство культур и судеб. Сулеймана и его брата настойчиво уговаривали съесть этот кусочек, попробовать вот этого кушанья, выпить вот этот бокал. Наконец, самый старший из армян сказал последний тост: «Проклятие тому, кто расстроил дружбу братских народов, тому, кто принес вражду и беду в наши дома. Будь проклят Горбачев!»

    Вышел Сулейман с братом из этого странно хлебосольного дома, сам не знает, что и думать. Сели в «Москвич», на котором приехал его брат из Шуши, и только когда выехали из Степанакерта, Сулейман спросил брата о причинах столь странного поворота в своей судьбе.

    — Горбачева свергли, в Москве коммунисты вновь взяли власть, обещали всех сепаратистов и нарушителей закона арестовать. Вот армянские боевики, опасаясь наказания, освободили всех заложников, опять запели о вековой дружбе народов.

    …Через полмесяца, в начале сентября, Сулейман на том же «Москвиче» выехал из Шуши в сторону Лачына. Он был за рулем, кроме него в машине находились его жена, теща и двое детей. Недалеко от села Дашалты армянские бандиты изрешетили машину. Погибла вся семья, никто не выжил.

    Я считал, что успешно выполняю задание партии. Тем временем в самой партии углубились разногласия между Аразом Ализаде и Лейлой Юнусовой. Она с группой сторонников покинула партию и объявила о создании Независимой социал-демократической партии. Ее дрейф от эсдеков закономерно привел ее обратно в ряды союзников НФА, к тем, кого она еще недавно в своей блестящей статье «Мера ответственности политика» сравнивала с Шариковым. На митинге НФА она взялась за руки с лидером НФА, и выступила как союзница фронтистов.

    2. ГКЧП — катализатор процесса независимости советских республик

    19 августа 1991 года в Москве произошел бездарный путч коммунистов. Народ в Баку реагировал до изумления бесстрастно. Только АСДГ сделала заявление против путчистов. 21-го августа путч ГКЧП провалился. Присмиревшие на время ГКЧП, фронтисты решили провести митинг солидарности с российскими демократами. Был и повод: необдуманное и поспешное заявление Муталлибова в поддержку ГКЧП, сделанное им во время визита в Тегеран. Посыпались обращения к Ельцину с требованием ареста президента Азербайджана как путчиста. Штаб-квартира НФА на улице Советской опять кишела людьми, почуявшими запах беспорядков и власти. И тут в дело вмешались организации «Гардашлыг» и «Товбе». Деклассированные элементы одной стороны напали на деклассированные элементы другой стороны. Побили и Эльчибея, и Сабира Рустамханлы. Милиция и сама поработала дубинками, а на жалобы избитых ответила издевательским бездействием. Фронтисты обвинили во всем министра внутренних дел, начальника городской милиции и лично Муталлибова. Когда они пришли к власти, то именно за это избиение лидеров НФА был арестован полковник Бахтияр Алиев, бывший в то время начальником горотдела МВД. Сели в тюрьму и лидер «Гардашлыга» Ага Ахундов, и лидер «Товбе» Гаджи Абдул. Еще долго лидеры НФА преподносили это насилие чуть ли ни как главное преступление номенклатурного режима.

    Мне предстояло еще четыре телевизионных выступления. Первое из них — 24-го августа. Утром 24-го августа Араз позвонил Муталлибову и сообщил, что у него есть предложения по выходу из ситуации. Муталлибов немедленно принял Араза.

    Араз вернулся через два часа окрыленным. Он сообщил, что здание ЦК почти пустое, большинство сотрудников не выходят на работу, выжидают. Муталлибов сидит в прострации, ожидая ареста некими московскими следователями. Араз сказал ему, что самой твердой гарантией от ареста за поддержку путча и шансом заполучить поддержку Запада явилось бы объявление Верховным Советом Азербайджана независимости республики. Далее, следует предпринять шаги для консолидации общества. Президент должен обратиться к оппозиции с предложением о создании постоянно действующего Круглого стола, работу которого будут освещать в прямом эфире радио и телевидение. Следует согласовать программу действий и создать коалиционное правительство для его выполнения. Муталлибов сообщил, что готов принять за основу деятельности правительства Программу НФА, а состав правительства может быть целиком оппозиционным, за исключением четырех постов: министров внутренних дел, иностранных дел, обороны и безопасности, так как, насколько он знает, у НФА нет достойных кадров для заполнения этих должностей. Араз сказал, что Муталлибов должен отказаться от проведения выборов 8-го сентября и отложить их на 6–8 месяцев. После практического управления страной фронтистским правительством можно будет организовать свободные и справедливые выборы. Не исключено, что Муталлибов их проиграет, но он станет сильной и уважаемой фигурой, проведшим Азербайджан сквозь опасное переходное время от тоталитаризма к демократии. Учитывая уровень знаний и профессионализма фронтистов, предсказал Араз, весьма вероятно, что они проиграют если не первые, то вторые выборы президента страны. Так будет заложена основа стабильного государства с законной сменой левых и правых правительств, как это происходит в Польше и повсеместно в Европе. Муталлибов принял эти предложения и обещал сделать все для их реализации.

    Выслушав отчет председателя о переговорах с президентом, бюро решило послать к фронтистам двух бывших членов НФА: Алякрама Гумматова и Гудрата Исагова. Они должны были передать им согласие президента на предложение о Круглом столе и коалиционном правительстве, переносе президентских выборов более чем на полгода. Наши товарищи должны были сообщить, что «эсдеки» не претендуют ни на какие должности, но хотят, чтобы в работе Круглого стола принимали участие представители небольших партий, в т. ч. АСДГ.

    Часа через два тягостного ожидания наши посланники вернулись. Смуглый от природы Алякрам выглядел еще более почерневшим. Первое, что он сказал нам, было:

    — Лидеры НФА работают на возвращение Гейдара Алиева.

    — С чего ты это взял?

    — А вот слушайте. Пришли мы в штаб-квартиру, народу полно, идет подготовка к митингу. Нашли Ниязи Ибрагимли, передали ему все сказанное. Он задумался минут на пять и ответил, что это не его дело, нам следует пойти к Исе. Нашли мы Ису, он внимательно выслушал нас и ответил, что Правление вопрос в таком ракурсе не обсуждало и вряд ли найдет время обсудить, потому что идет подготовка к митингу. Увидев наше удивление таким несерьезным ответом на такое серьезное предложение, Иса отослал нас к Панаху. Панах не выслушав до конца наше предложение по плану национального примирения, ответил презрительным смехом: «С кем мириться? С Муталлибовым? Да г… он ест, этот Муталлибов! Мы с ним мириться не будем! Мы его свергать будем!» Когда же я ему сказал, что, свергая Муталлибова, вы расчищаете путь Гейдару Алиеву, Панах махнул рукой и дал понять, что у него есть дела поважнее. Он также готовился к митингу.

    Итак, стало ясно: лидеры НФА взяли курс на переворот. Как бы то ни было, но предложение нашей партии о национальном примирении и коалиционном правительстве, об использовании польского опыта перехода от тоталитаризма к демократии без потрясений и потерь надо было донести до народа. Вечером в своем выступлении я все это сказал. Через час-полтора председатель Меджлиса НФА Тамерлан Гараев зачитал по телевидению страницу текста с аналогичным содержанием и призвал народ к единству во имя Карабаха и демократии.

    25-го августа председатель Меджлиса НФА и заместитель Председателя ВС Азербайджана Тамерлан Гараев на своей служебной «Волге» подъехал к зданию НФА. Тотчас толпа окружила его машину и, изрыгая оскорбления и проклятия, попыталась перевернуть ее. Водитель дал по газам и спас от расправы толпы единственного из лидеров НФА, осмелившегося поддержать идею национального примирения ради Карабаха.

    Митинг НФА состоялся, собралось тысяч тридцать участников. В своем выступлении Иса патетически произнес: «Мы вновь вернулись на площадь Азадлыг». И верно, все вернулось на круги своя. Лидеры НФА вновь пошли проторенной дорогой и повели народ к очередному поражению. Их энтузиазм и работоспособность были завидными, отсутствовали лишь интеллект и совесть.

    НФА упустил редкий исторический шанс защиты Карабаха, единения нации, построения демократического общества в Азербайджане. Решение отмести этот шанс было принято узкой группой лидеров НФА. Знала ли об этом решении основная масса членов НФА? Нет. Эту информацию, будто «протоколы заседаний Политбюро», тщательно скрывали от рядовых членов. Даже спустя 10 лет, когда я об этом говорил, большинство рядовых фронтистов с трудом верили в эту антидемократическую позицию лидеров НФА. А Панах Гусейнов до сих пор глупо и яростно отрицает этот факт.

    Что прошло, то прошло. История не знает сослагательного наклонения.

    На отказ НФА от примирения и проведение митинга Муталлибов ответил не грамотной кампанией разоблачения антинародной политики НФА, а таким же митингом. Правда, численностью вдвое меньше. Оппозиционная печать презрительно назвала это «митингом директоров».

    27-го августа ВС Азербайджана принял «Декларацию независимости Азербайджанской Республики». Фронтисты торжествовали так, будто это они добились независимости. 28-го августа я в последний раз выступил по телевидению, перечислил все попытки помешать моей деятельности как кандидата, выразил недоверие к избирательным комиссиям и заявил о самоотводе. Муталлибов так прокомментировал этот шаг кандидата АСДГ: «… видимо, такова тактика их партии».

    Араз предложил мне съездить с ним в Москву, на съезд народных депутатов СССР. Он сообщил, что эта сессия, по всей вероятности, будет последней, что начался демонтаж СССР. Если у государства самораспускается законодательная власть, о чем это говорит?

    В Постпредстве Азербайджана утром 2 сентября состоялось короткое совместное заседание депутатов ВС СССР и ВС Азербайджана. Вопрос один: отношение азербайджанских депутатов к съезду, быть ему или не быть. Председатель ВС Азербайджана Эльмира Кафарова сообщила, что Муталлибов и руководство ВС Азербайджана оставили рассмотрение этого вопроса на усмотрение самих депутатов и ничего им не предписывают. Дебаты разгорелись нешуточные. Часть депутатов рьяно выступала за сохранение Съезда (следовательно, и СССР), а другая не менее горячо ратовала за роспуск съезда (следовательно, и СССР), большая же часть трусливо отмалчивалась (они еще не определили, что для них лично выгоднее, распад великой державы, или же ее сохранение). Позицию сторонников СССР последовательно защищали депутат Джмшуд Нуриев и генеральный директор объединения «Норд», депутат Тофиг Азизов. Когда он отбивал очередную атаку Араза Ализаде или Сульхеддина Акперова на Съезде, незнакомый мне симпатичный молодой мужчина тянул его за фалду пиджака и шептал: «Садись, ребята стараются для нас»…

    Я шепотом спросил у соседа: «Кто этот человек»? «Директор Объединения заводов нефтяного машиностроения «Бакнефтемаш» Вахид Ахмедов», — ответил мне он. Я подумал про себя: «Вот образец классового чутья. Знает, что от перехода к капитализму раньше и больше всех выиграет директорский корпус».

    Было решено, что каждый депутат проголосует «по совести». Это означало, что трусливое большинство будет голосовать сообразно ситуации.

    Мы отправились пешком из постпредства Азербайджанской Советской Социалистической Республики в Кремлевский дворец съездов на панихиду по советскому парламенту. По пути я между делом спросил Тофига Касымова: «Тофиг, был ли случай в Правлении НФА, пока там были я и Лейла Юнусова, чтобы не прошло хоть одно твое предложение»?

    Немного подумав, Тофиг ответил: «Никогда». «А был ли хоть один случай после нашего ухода, чтобы прошло твое предложение»? — продолжил я.

    Тофиг ответил мгновенно, с плохо скрываемым раздражением: «Разве эта сволочь Иса позволит»?

    Мне стало все ясно. Уважаемый мною Тофиг, скромный, бескорыстный, смелый, тоже сломался. Это не помешало ему впоследствии примкнуть к «Мусавату» Исы.

    На съезде большинство проголосовало за роспуск законодательной власти СССР. Хотя один из российских депутатов и проанализировал на системном уровне политику подрыва и уничтожения сверхдержавы, никто его уже и слушать не хотел.

    2-го сентября местному отделению НФА Нахичевани удалось вознести Гейдара Алиева на пост Председателя Высшего Меджлиса Автономной Республики. Когда я написал в своей редакционной статье о заслугах НФА в возвращении во власть Гейдара Алиева, то некий Махир Самедов принес в «Истиглал» статью, отвергнутую другими газетами. В ней он обвинял меня в клевете на НФА, отрицал роль НФА в политической реанимации Гейдара Алиева. В своей статье Самедов привел полный комплект традиционных обвинений в мой адрес. Я напечатал эту статью с небольшим комментарием. Всего через год, осенью 1992-го года, лидеры НФА Нахичевани напечатали в газете «Азадлыг» письмо, где обвинили Гейдара Алиева в узурпации власти, в гонении на организацию, которая «оберегала его даже в Москве, защищала в Баку и вознесла на своих плечах на пост Председателя Верховного Меджлиса НАР». Точки над «i» были расставлены.

    Первым делом Гейдар Алиев отменил проведение президентских выборов в Нахичевани. Таким образом, два автономных образования в составе Азербайджана — НКАО и НАР — отказались от выполнения решения парламента республики.

    8-го сентября прошли выборы, Муталлибов стал президентом, однако его слабость была очевидна. Я получал информацию от его близкого окружения. Люди отмечали его верхоглядство, нарциссизм и нерешительность. Я написал два открытых письма в его адрес и напечатал их в газете. Я призывал приступить к реформам, создать условия для перехода к рыночной экономике, формирования среднего класса собственников, способных стать опорой его власти. Когда я спрашивал у государственного советника по экономическим вопросам Вахида Ахундова, почему Муталлибов медлит с реформами, почему не хочет перемен, повести общество за собой, дает повод для уничижительной критики, Вахид Джумшудович отвечал в присущей ему деликатной манере:

    — Я приготовил для президента план-проспект реформ на 250 страниц, его сокращенный вариант на 50 страниц и текст краткого выступления перед депутатами на пять страниц, но он все время отказывается, не решается выступить перед депутатами и народом.

    Вот так, раз за разом, Муталлибов упускал шансы начать реальные перемены и повести за собой общество. В середине сентября он умудрился собрать последний съезд Компартии и провести на нем решение о самороспуске. Он не пошел по пути лидеров среднеазиатских республик, которые, не мудрствуя, переименовали коммунистические партии в демократические, сохранив кадры, структуру, имущество и традиционные связи в обществе. Он пошел по пути Ельцина, не понимая разницы между своим положением и положением российского президента.

    Естественно, на фоне этих событий ситуация в НКАО начала вновь резко обострятся. Окружение Ельцина было настроено поддерживать Армению. Муталлибов безынициативно плелся в хвосте событий, подчас даже не реагируя на происходящее. НФА продолжал собирать митинги, но никак не мог перешагнуть рубеж 30 тысяч участников. Этибар Мамедов остерегался выступать с открытой критикой Муталлибова, дипломатично отвечал журналистам, что «необходимо дать президенту сто дней, и только потом оценить его деятельность». На самом деле его позицию ясно иллюстрировали показанные в те дни телевизионные кадры: Муталлибов уверенно спускается вниз по лестнице, Этибар Мамедов семенит ножками перед ним, через каждые три-пять ступенек оборачиваясь и подобострастно заглядывая ему в глаза. Именно в это время лидеры НФА устроили митинг студенческой молодежи перед зданием университета. Митинг был разогнан милицией, в то время как бывший непримиримый радикал и депутат Этибар Мамедов, попыхивая сигареткой, хладнокровно наблюдал за разгоном студентов с окна Азгосуниверситета. Мамедов вновь радикализировался накануне переворота в марте 1992-го года, когда решил, что ожидание благ затягивается.

    18-го октября 1991-го года парламент Азербайджана принял Конституционный Акт о независимости страны. По сути, это было изменение и дополнение Конституции, юридически закрепляющее фактическую независимость Азербайджана и легитимизирующее сложившиеся структуры власти.

    В октябре 1991-го года в Баку с миротворческой миссией прибыли президенты России Ельцин Б.Н. и Казахстана Назарбаев Н.А. После переговоров в Баку они вылетели в Гянджу, куда вызвали для переговоров лидеров сепаратистов НКАО. Затем все вместе выехали в Степанакерт, где армянские националисты взяли в заложники турецкого журналиста и избили известную азербайджанскую журналистку Надежду Исмайлову. Сам Муталлибов также чуть не стал жертвой насилия. Турецкого журналиста армянские сепаратисты освободили только после твердого обещания русских военных «порвать им пасть». Из Степанакерта российский и казахстанский президенты вылетели в Ереван, и уже оттуда, для подписания итогового документа, в Железноводск.

    В начале сентября ВС Азербайджана, после острой дискуссии о характере вооруженных формирований, наконец, принял закон о создании Национальной Армии. Было решено национализировать все оружие и имущество Советской Армии, находящиеся на территории Азербайджана, создать оборонную промышленность и начать призыв в свою армию. Исполнение этого ВС поручил созданной для этих целей комиссии, которая направила на места письма с перечислением мер, надлежащих к исполнению. На деле руководители местных советских органов как огня боялись командиров воинских частей, дислоцированных на вверенной им территории. Для перелома ситуации, по инициативе Араза Ализаде, поддержанной Эльмирой Кафаровой, был создан Республиканский Совет Обороны (РСО) во главе с президентом Муталлибовым, куда вошли четверо представителей оппозиции (Араз Ализаде, Этибар Мамедов, Рагим Газиев и Тахир Алиев) и четверо управленцев и снабженцев из числа хозяйственной номенклатуры. РСО было выделено здание Кировского райкома партии, куда часто вызывались нерадивые руководители, саботирующие решение ВС о создании оборонного потенциала страны и строительстве Национальной Армии. По этой причине доступ Араза Ализаде к президенту Муталлибову облегчился, и он, зная о том, что Ельцин и Назарбаев собирают в Железноводске президентов Азербайджана и Армении для подписания некоего важного документа, попросился в делегацию. По рассказам Араза Ализаде, Тамерлана Гараева и Эльдара Намазова, входивших в делегацию, прилетевшие из Еревана вместе с Левоном Тер-Петросяном Ельцин и Назарбаев привезли с собой проект документа, грубо попирающий суверенные права Азербайджана. Делегация сообщила Муталлибову, что после подписания подобного документа он может просто не возвращаться в Баку. Муталлибов, несмотря на недовольство Ельцина, у которого днем была назначена встреча в Москве с премьер-министром Италии, настоял на доработке документа. Процесс доработки продлился до позднего вечера, но завершился общим согласием всех сторон. По соглашению, контроль над соблюдением законности в НКАО должны были осуществлять совместно российские, казахские и азербайджанские военные силы. После этого российские и казахские офицеры и генералы стали приезжать в Баку для совместных выездов в НКАО.

    РСО добился разработки и испытания первых образцов пистолетов-пулеметов, минометов, начал налаживать активные и плодотворные контакты с Министерством обороны России. Это опыт сотрудничества власти и оппозиции оказал плодотворное влияние на общую атмосферу в стране: накал враждебности начал ослабевать. Муталлибов начал привлекать для работы во властных структурах отдельных членов НФА. Кандидат экономических наук Али Масимов из академического Института экономики был назначен заведующим отделом Совмина, куда он привел группу своих единомышленников, известный литератор Сабир Рустамханлы получил пост председателя Комитета по делам печати и информации. Двери были открыты для сотрудничества со всеми конструктивно настроенными членами Фронта. Боевой пыл и накал недовольства фронтистов постепенно угасал. Эльчибей, в начале сентября распустивший Правление и назначивший некоторых видных деятелей НФА своими заместителями, добился принятия решения, по которому фронтисты могли занимать должности в госаппарате только с разрешения НФА, т. е. Председателя. В такой ситуации успешная деятельность РСО, усиление оборонного потенциала страны был ножом в сердце тех, кто считал своей главной задачей не защиту Карабаха, не достижение национального согласия, не укрепление независимого и стабильного Азербайджана, а углубление пропасти между Муталлибовым и народом, захват власти и получение возможности удовлетворять свои низменные инстинкты: повелевать, богатеть, мстить…

    Возможность прямого выхода на президента и право контролировать всех высоких чиновников, делегированное членам РСО, не давали покоя вечному сопернику Этибара Мамедова — Иса Гамбарову. Он поднял в ВС вопрос о необходимости расширения состава РСО за счет включения в него премьер-министра, министров внутренних дел, безопасности, обороны и финансов. Расчет был хитрым и коварным. Внешне РСО как бы усиливался за счет включения в его состав авторитетных должностных лиц, а на самом деле в него включались руководители, на которых сильнее всего давил РСО, прежде всего премьер-министр Гасан Гасанов, который почти открыто и успешно саботировал любые усилия президента Муталлибова стабилизировать ситуацию и укрепить власть. Его предложение не прошло, но, несмотря на бурные протесты членов РСО от оппозиции, председатель ВС Эльмира Кафарова послала проект предложения президенту Муталлибову «для ознакомления». Опасающийся любых осложнений с премьер-министром и Демблоком Муталлибов внес изменение в Положение о РСО, после чего Араз Ализаде в знак протеста против этого решения вышел из состава РСО. Именно это решение спасло ему жизнь, потому что 20-го ноября госсекретарь Тофиг Исмайлов настойчиво приглашал его присоединиться к азербайджанской делегации, которая сопровождала российских и казахских военных во время посещения ими НКАО. Вертолет, на котором летела делегация, сбили, погибли видные государственные деятели Азербайджана, старшие офицеры, военные и гражданские лица России и Казахстана. Кто и как сбил — так и осталось невыясненным, но вина, по логике, была возложена на вовсю лютовавших в Карабахе и сбивших до этого несколько вертолетов армянских террористов. Команда Муталлибова понесла невосполнимые потери, ему так и не удалось найти равноценную замену ни госсекретарю — энергичному и эрудированному Тофигу Исмайлову, ни волевому госсоветнику по вопросам безопасности Мамеду Асадову. Погибли прокурор республики Исмет Гаибов, пресс-секретарь президента Осман Мирзоев, верная опора президента в карабахских делах, заместитель премьер-министра Зульфи Гаджиев и другие.

    Неутомимый председатель АСДГ вновь прорвался на прием к Муталлибову с предложением объявить о готовности к национальному примирению, созданию коалиционного правительства. Новым было предложение, для привлечения внимания мировой общественности, объявить «оборонную войну» Армении. Муталлибов предложение принял, и повестка заседания ВС на 26-го ноября появилась в главной республиканской газете.

    26-го ноября Араз Ализаде отправился в ВС в полной уверенности, что заседание пройдет по заранее объявленной повестке. Он ошибся. Выяснилось, что за день до этого к Муталлибову пришли фронтистские лидеры и уговорили его изменить повестку дня. Вместо коалиционного правительства, замораживания политической деятельности, включая митинги, на время боевых действий в Карабахе, и объявления «оборонительной войны», они предложили Президенту создать «Милли Шура» (Национальный Совет). Они описали Милли Шура (МШ) как постоянный рабочий орган Верховного Совета, выполняющий всю рутинную работу. Сам Верховный Совет должен был собираться только дважды в год на сессии, как в советское время, для утверждения важных вопросов, подготовленных МШ. Состав МШ предлагался паритетным, по 25 депутатов от номенклатуры и Демблока. Учитывая, что Демблока был представлен в парламенте всего 25 депутатами, суть предложения сводилась к тому, чтобы лишить Муталлибова подавляющего парламентского большинства. При этом фронтисты обусловили, чтобы члены МШ не имели право занимать какие-либо государственные должности. Расчет был на то, что сильные сторонники Муталлибова не согласятся оставить важные и хлебные посты, и в МШ войдут только второстепенные персоны. Расчет оправдался, 25 членов Демблока начали доминировать над сторонниками Муталлибова, которые за все время работы квазипарламента так ни разу не собрались в полном составе. Максимумом, который они сумели реализовать, были 17 человек. Фронтисты обещали Муталлибову, что если он примет это предложение, то на митинге своих сторонников перед ВС 26-го ноября они не будут ставить требование об его отставке. И Муталлибов… согласился.

    26-го ноября НФА собрал перед зданием ВС от силы две тысячи человек. Несколько сот сплоченных членов «Гардашлыг», избив и ранив одного излишне ретивого фронтиста, запретили выкрикивать «Истефа» («Отставка»), дозволив выкрикивать только «Азадлыг». НФА полностью проиграл «мейдан», но одержал блестящую победу в Верховном Совете.

    Так НФА сумел перековать еще одну общенациональную трагедию в свою политическую победу. Террористические акты и диверсии армянских сепаратистов и экстремистов питали силы НФА, вдохновляли трайбалистов и клановую мафию в борьбе за высшую власть и богатства страны. На руку им играла слабость Муталлибова как руководителя, его патологический страх перед гражданским противостоянием и принятием решения о пролитии крови своих соотечественников. Зная это, лидеры Фронта все время шантажировали его и выигрывали раунд за раундом. Образно говоря, Муталлибов сел играть в карты с невежественными и бессовестными провинциалами, имея на руках все козыри, но умудрился проиграть все.

    После того, как лидеры НФА сумели выбить из-под ног Муталлибова одну из базовых ветвей власти — законодательную, они принялись за важнейший институт: силовые структуры, прежде всего Министерство Обороны.

    В народе крепко жил миф о том, что одна из сильных фигур команды Муталлибова Мамед Асадов погиб в подбитом вертолете, будучи министром внутренних дел. На самом деле Муталлибов уже сместил его с этого поста. Мамед Асадов из могущественного человека, реально управляющего тысячами вооруженных людей и контролирующего ситуацию в стране, превратился в якобы более высокопоставленное лицо в государстве: госсоветником по вопросам безопасности. На самом деле советник не обладает исполнительными полномочиями, а его вмешательство в дела реального обеспечения безопасности могут осуществляться лишь через президента.

    Причину таких неудачных кадровых решений, по-видимому, следует искать в характере президента Муталлибова, его огромном комплексе неполноценности и отсутствии политического чутья. Он панически, конечно же, не без основания, боялся Гейдара Алиева. Его окружение, интригующее друг против друга, было прекрасно осведомлено об этой особенности его натуры. Кто-то где-то в удобный момент искусно прошептал Муталлибову о якобы имеющих место тайных контактах Мамеда Асадова с Гейдаром Алиевым, и президент лишил своего верного министра всякой силы и возможностей, учредил для него декоративный пост и передвинул выше — в никуда. А теперь представьте себе любое советское учреждение, особенно МВД. Кто самый авторитетный среди начальников управлений? Следственный, далее идет уголовный розыск. Менее авторитетны кадровое управление, еще менее авторитетны пожарное, ГАИ, гражданской обороны и информации.

    Кого же назначил Муталлибов на пост главы МВД воюющего и раздираемого внутренними противоречиями Азербайджана? Начальника управления информации Тофига Керимова. Это тот самый министр, который в ответ на приказ президента Муталлибова вывести его из окружения трех сотен сторонников НФА в ночь с 5-го на 6-е марта 1992-го года из здания ВС Азербайджана ответил, что он отдаст этот приказ только по решению… Верховного Совета.

    До этого Муталлибов умудрился снять с должности сильного прокурора республики — Ильяса Исмайлова. Прокуратура была последней республиканской организацией, которая действовала в Степанакерте и которую армянские сепаратисты остерегались. После того, как в 1990 году по настоянию Муталлибова Ильяса Исмайлова сняли с должности прокурора республики и перевели в Москву на повышение, начальником управления Прокуратуры СССР, из Степанакерта была изгнана последняя азербайджанская организация — прокуратура. Затем Муталлибов умудрился снять Вагифа Гусейнова, также сильного и авторитетного в союзных кругах руководителя. Наблюдая с удивлением и разочарованием за всеми этими иррациональными действиями Муталлибова, лидер эсдеков Араз Ализаде говорил, что из него вышел бы идеальный начальник отдела кадров при условии, что директор делал бы все вопреки его рекомендациям: предлагаемых Муталлибовым гнать в шею, отвергнутых брать на работу не глядя.

    Тофиг Керимов был родственником покойного Аббаса Заманова, бывшего полковника КГБ, бывшего прокурора республики, ближайшего друга Гейдара Алиева. Кто рекомендовал его президенту, остается только догадываться. Но, назначив Тофига Керимова министром внутренних дел, президент Муталлибов фактически потерял контроль над этим министерством. Сняв Вагифа Гусейнова и назначив на его место «земляка», генерал-лейтенанта Ильгусейна Гусейнова родом из Абшеронского поселка Балаханы, президент Муталлибов получил в качестве председателя КГБ образцового служаку без малейшей инициативы, советского разведчика, хорошо знающего Иран, но абсолютного профана во всем, что касалось Азербайджана.

    Теперь фронтисты взялись за разрушение еще одного, предполагаемого оплота президента Муталлибова. Они принялись за разрушение того, что еще не было создано — стали саботировать и разрушать Министерство обороны воюющего Азербайджана. В любой нормальной стране их бы поставили к стенке. Но Азербайджан не был нормальной страной, он ею пытался стать.

    Когда в начале сентября в ВС шло обсуждение закона о Национальной Армии, генерал-лейтенант Валех Баршадлы выступил против ее создания, поддержав создание вооруженных сил под другим названием: президентская или республиканская гвардия. Фронтисты обрушились на заслуженного генерала с оскорблениями, обвинили в предательстве, службе империи и т. д. Несколько язвительных и оскорбительных слов в адрес генерала Баршадлы сказал и, конечно же, «главный хранитель национальных ценностей» поэт-депутат Бахтияр Вагабзаде. Наблюдая по телевидению за этой дикой сценой, я еще раз убеждался в том, что основной причиной иррациональных действий националистов является элементарное невежество. Людям, привыкшим клясться в день по десять раз и столько же нарушать ее, не приходило в голову одно простое объяснение: генерал Баршадлы был верен присяге. Как солдат и офицер, он присягал на верность СССР и его Вооруженным Силам, и пока СССР юридически существовал, офицер Баршадлы не мог изменить присяге и голосовать за разоружение Советской Армии. Он был готов голосовать за создание вооруженных сил Азербайджана под другим названием, но его не понимали и подозревали в отсутствии патриотизма, «национальной крови», что было в то время страшным обвинением.

    Напрасно министр иностранных дел Азербайджана Гусейнага Садыхов объяснял невежественным депутатам, что по международным законам использование армии правительством внутри страны против собственного населения запрещено, что, если эти вооруженные силы создаются парламентом с целью борьбы против сепаратистов, то правильнее усиливать Внутренние Войска МВД или формировать президентскую гвардию, или же, на худой конец, республиканскую гвардию, но нельзя создавать Национальную Армию! Естественно, националисты обвинили опытного дипломата в отсутствии «национальной крови».

    Юридически не были урегулированы новые отношения действенного, но зыбкого центра — Москвы — со столицами советских республик. Командиры частей Советской Армии, дислоцированных на территории республики, не имели четких указаний, не знали, как действовать в новой для них обстановке. Находились командиры, которые, почуяв безнаказанность и большие барыши, налево и направо распродавали оружие, боеприпасы, технику и оборудование. Были офицеры, которые всей душой болели за распадающуюся страну, но, являясь законопослушными, действовали по Уставу, который уже не действовал.

    Вот в такой ситуации президент Муталлибов сделал редкий для себя верный шаг — назначил министром обороны высокопрофессионального военного, штабиста с огромным опытом, генерал-лейтенанта Валеха Баршадлы. Достаточно сказать, что в Советской армии генерал Баршадлы занимал должность начальника штаба армии, что свидетельствует о масштабе его знаний, умении и дарованиях. Не имея никаких базовых законов, уставов, материальной и финансовой базы, генерал Баршадлы приступил с нуля к созданию Национальной Армии. Для руководства Национальной Армией президент приказал выделить два помещения: здание бывшего республиканского Народного контроля по проспекту Азербайджан, и напротив него здание Дома культуры КГБ Азербайджана — «клуб им. Ф.Э. Дзержинского». В здании Народного контроля разместились несколько отставников, а также офицеры-азербайджанцы, служившие в различных соединениях Советской армии, вернувшиеся на родину в связи с Карабахской войной. Они как бы играли роль Генерального штаба несуществующей армии. В клубе же разместились сам министр с десятком офицеров и солдат — ядро будущего Министерства обороны.

    То, что МО АР разместилось в клубе, и стало причиной моего знакомства с генералом Баршадлы. Ко мне пришел Микаил Гаджиев, дирижер и руководитель камерного оркестра, готовившегося к выезду на гастроли в США. Маэстро в трагических тонах обрисовал вероятное фиаско оркестра за океаном, если ему не позволят провести репетиции в единственном в Баку зале с идеальной акустикой. Как выяснилось, идеальную акустику имел зал клуба им. Ф.Э. Дзержинского. Я, как вечный ходатай по общественным делам, позвонил в Министерство. Выяснилось, что помощник министра — мой сосед. Сосед доложил генералу, который согласился принять меня и дирижера.

    Свою службу в армии я проходил в Египте, переводчиком в штабе войск ПВО, где советниками были пять генералов, тридцать полковников и один майор-чертежник. Так что уровень высших офицерских кадров Советской армии мне был известен.

    Генерал Баршадлы оказался высококультурным, умным и деликатным человеком. В той круговерти событий, в эпицентре которых он оказался, просьба разрешить использовать помещение Министерства обороны для репетиций камерного оркестра могло показаться глупым и несерьезным. Но генерал проникся заботами искусства и по-военному четко распорядился: «Оркестру зал предоставляется на три часа в день, музыканты от входа до зала и обратно проходят в сопровождении солдат, во время работы покидать зал будет запрещено». Дирижер Гаджиев был доволен и горячо благодарил министра. Я так же поблагодарил и попросил генерала ответить на один вопрос: как он намерен отстоять Карабах? Баршадлы многозначительно взглянул на Микаила Гаджиева, тот все понял и откланялся. Министр сказал:

    — Я знаю вас как ответственного человека, то, что говорю, не для печати. Армии нет ни у Армении, ни у Азербайджана. Союзные структуры распадаются. Рано или поздно, мы юридически станем независимыми, и все международные законы начнут распространяться и на нас. А пока ситуация в Карабахе такова, что мы не используем ни численное превосходство, ни географические и позиционные преимущества. Причина в том, что нет единого командования и ни одной регулярной части. Моя задача — обеспечить самооборону пятидесяти четырех азербайджанских сел НКАО. Для этого я командирую в каждое село одного офицера и одного сержанта, обеспечу их рацией и несколькими автоматами. Офицер и сержант будут обучать ополченцев из числа селян. Их задача — оборона своего села. Как только армянские боевики начнут нападать, из соседних сел выступят на подмогу отряды самообороны. Нам надо продержаться пять-шесть месяцев. К тому времени мы закончим формирование и обучение первого батальона Национальной Армии. Поверьте, сейчас и один батальон регулярной армии может обеспечить безопасность НКАО. А дальше, естественно, будут подготовлены и другие части. Через год у нас будет костяк армии, которая будет в состоянии отстоять Карабах.

    Я поблагодарил генерала и дал слово офицера нигде и никому об этом плане не говорить. И это первый раз, когда это свое воспоминание я выношу на суд читателя, потому как знаю, что все это стало Историей.

    Обнадеженный, я вернулся в редакцию. К тому времени Алякрам Гумматов забросал ЦК и газету письмами и фотоснимками, свидетельствующими, что командование Ленкоранской дивизии намеренно уничтожает боевую технику и оружие, дабы ничего не передавать Азербайджану. На присланных им фотографиях были видны десятки раскулаченных и раскуроченных танков и боевых машин пехоты, выстроенных вдоль железнодорожного полотна. Алякрам сообщал, что таких приведенных в негодность бронированных машин в Ленкоране уже сотни. Эсдеки Ленкорани шли на столкновение с советскими солдатами, дело порой доходило до кулачных боев, дабы не допустить окончательного уничтожения военного имущества и техники, в создании которого имелась немалая доля труда азербайджанского народа. Командирам воинских частей он представлял постановление исполкома местной советской власти, где имелась ссылка на решение ВС АР о передаче оружия выводимых частей в распоряжение местных властей. Однако командиры не хотели признавать решения ВС АР, им было важнее выполнить решение московских начальников. А те, видимо, решили оставить Азербайджан без оружия.

    Араз снова отправился к президенту Муталлибову, показал фотографии, обрисовал ситуацию, объяснил неминуемые тяжелые последствия, если не положить конец этому варварству и вредительству. Президент последствия осознал и выдал на гербовой бумаге мандат Алякраму Гумматову, который все еще был условно осужденным за свержение Советской власти в Ленкорани в январе 1990-го года, на прием военного имущества Советской Армии, с последующей передачей на баланс Национальной Армии.

    Бумага с подписью президента Азербайджана несколько разрядила ситуацию — Алякрам стал как бы полномочным представителем президента в южной зоне. Это всполошило не только номенклатуру, но и более всего фронтистов. Они сразу стали видеть в Алякраме Гумматове сильную военную опору Муталлибова и еще больше возненавидели социал-демократов.

    Алякрам Гумматов не только остановил процесс уничтожения боевой техники и оружия, но и установил нормальные деловые отношения с командирами Ленкоранской дивизии. Он собирал и складировал все передаваемое оружие и технику. Но к чему оружие, если нет людей, умеющих его применить. И он опять просит Араза устроить так, чтобы ему разрешили начать формирование воинской части. И опять Араз встретился с Муталлибовым и передал ему просьбу Гумматова. Муталлибов категорически отказал в просьбе: Гумматов — смутьян, неуправляемый радикал, он повернет оружие против властей. Араз долго убеждал президента, наконец, вырвал у него решение о назначении Гумматова командиром формируемой на юге страны бригады. С этим решением Араз отправился в Министерство обороны, дабы вручить решение Главнокомандующего министру обороны.

    Менее чем через сорок минут он возвратился окровавленный, с разбитой головой. При выходе из здания министерства он попал в кольцо «ребят» Эльчибея, которые под предводительством Этибара Мамедова, Рагима Газиева, Искандера Гамидова и Фахмина Гаджиева пришли, чтобы потребовать немедленной отставки генерал-лейтенанта Валеха Баршадлы. Кто-то из толпы бросил оскорбление в адрес Араза, тот ответил, толпа набросилась на него, кто-то сзади ударил тяжелым предметом и поранил ему голову. Несколько солдат поспешили на помощь, сумели вырвать его из рук толпы и усадили в «Жигули» тележурналиста Чингиза Мустафаева, который сумел вырваться из окружения беснующейся толпы и довезти раненого председателя АСДГ до его штаб-квартиры.

    Итак, понял я, начался следующий этап ползучего переворота. На прицеле — создающаяся армия Азербайджана. Армянские сепаратисты и пятая колонна Гейдара Алиева играли против молодого государства в четыре руки.

    Майор ОБХСС Искандер Гамидов, неуемный карьерист Рагим Газиев, адепт бессмертной мафии Этибар Мамедов и мелкий уголовник-рецидивист Фахмин Гаджиев ворвались в кабинет министра обороны Азербайджана и, оскорбляя его, потребовали подать в отставку. Апелляция профессионального военного к закону не возымела никакого воздействия на фронтистов.

    Что предпримет Главнокомандующий? Чернь, ведомая депутатами и членами Республиканского Совета Обороны дискредитирует президента, самовольно смещает назначенного им министра обороны… Каким будет ответный шаг президента Муталлибова?.. Он издает указ о снятии с должности министра обороны генерал-лейтенанта Валеха Баршадлы и назначает на эту должность военного комиссара республики полковника Таджеддина Мехтиева, присвоив ему звание генерал-майора.

    Генерал Мехтиев нетипичный офицер для коррумпированной системы военкоматов. Он закончил военную академию, дослужился в Советской Армии до командира полка. Его мотострелковый полк был лучшим в Группе Советских Войск в Германии. Такой человек мог быть опасен для клана. Чего доброго, и в самом деле начнет создавать армию, удержит Карабах. В чем же тогда обвинять Муталлибова, чем мутить воду, чем будоражить народ?

    Спустя 15 дней после его назначения фронтисты вновь окружают Министерство обороны, опять наймиты мафии врываются в кабинет министра и требуют его отставки. Мехтиев угрожает применить оружие. Вид пистолета и явное намерение министра исполнить свою угрозу заставляет лже-патриотов ретироваться. Но оппозиционная пресса полощет его имя, невежественные журналисты безнаказанно оскорбляют его, считая свои нападки на «министра обороны президента Муталлибова» признаком патриотизма. Мехтиев считает, что его репутацию и пост сможет спасти успешная военная операция. В январе он планирует очистить армянское село Дашалты от боевиков. Отсюда они совершают вылазки на окраины Шуши и окрестные села, фактически блокируют шоссейную дорогу между Шушой и Лачыном. План армянских сепаратистов прост: три азербайджанских района — Кельбаджар, Лачын и Губадлы — отделяют их от Армении. Но и основные шоссейные дороги, соединяющие эти три района, а также Шушу с остальным Азербайджаном, проходят по территории, населенной в основном армянами. Эти главные магистрали фактически уже перерезаны. Остались две обходные дороги: в Кельбаджар по чрезвычайно крутой горной дороге через Муровский перевал, в Лачын и Шушу — окружным шоссе длиной почти в 400 км (вместо прямых 38 км от Агдама до Шуши через Степанакерт) через Физули, Джебраил, Зангилан, Губадлы, Лачын и до Шуши. Прямую дорогу в Кельбаджар через Мардакерт армянские боевики перекрыли наглухо. А обходную дорогу через Муров с выходом на Ханларский район они держали под обстрелом из Чайкенда, пока село не очистили советские войска. Но все равно, не обустроенная и опасная дорога через Муровский перевал не могла обеспечить полноценную связь района с внешним миром. Оставалось перерезать шоссе из Шуши в Лачын, и тогда город и район оказались бы в полной блокаде. Вылазки террористов из Дашалты, убийства мирных жителей, милиционеров и военных были подготовкой к главным операциям сепаратистов. Генерал Мехтиев решил ликвидировать опорный пункт террористов.

    Не только вся Шуша, но и окрестные районы знали, что министр обороны приехал в Шушу очищать Дашалты от боевиков. У армии еще не было контрразведки, особого отдела, никаких служб, обеспечивающих секретность. То, что обсуждалось на любом военном совещании, быстро становилось достоянием жителей. В регионе, где было много смешанных браков, где вольготно действовали агенты противника, утаить информацию было невозможно.

    В густой туманный день операция «Дашалты» началась и завершилась провалом. Село не было взято, боевики устроили несколько засад, в жестоком бою с обеих сторон погибли десятки бойцов. Отсутствие координации между различными отрядами не вызывало никаких сомнений. Впоследствии за эту операцию генерала Мехтиева отдали под суд, но он был оправдан. На суде было доказано, что азербайджанская армия потеряла 35 бойцов. По косвенным данным, армянские боевики понесли не меньшие потери. Но оппозиционная пресса подняла большой шум. Поражение Наполеона под Ватерлоо, фельдмаршала фон Паулюса под Сталинградом оплакивались не так шумно, как оплакивали фронтисты гибель азербайджанских бойцов под Дашалты.

    Функционеры НФА привозили тело каждого погибшего в Карабахе азербайджанца в Баку, устраивали пышную церемонию прощания в клубе им. Шахрияра (бывший клуб Дзержинского), где произносились гневные слова в адрес предателей — генерала Мехтиева и президента Муталлибова. После чего гроб с телом погибшего несли на плечах через весь город от клуба до Аллеи павших героев в Нагорном парке, где были захоронены жертвы 20-го января. Шествуя с гробом мимо резиденции президента Азербайджанской Республики, фронтисты, влившиеся в ряды Шиховского батальона Национальной Армии, палили из автоматов в воздух. Президент, надо полагать, наблюдал за этими вызывающими действиями из своего кабинета на пятом этаже и ничего не предпринимал для прекращения целенаправленной кампании НФА по дискредитации президента, министра обороны и армии. Надо отметить, число погибших азербайджанцев в карабахской войне в период годичного правления НФА перевалило за 10 тысяч, но фронтистская власть приказала хоронить их только в тех селах и городах, откуда они были родом. Эльчибей так объяснил свое решение: «Пусть в каждом селе и городе будут могилы, куда будут приходить люди для принесения клятвы». Во времена НФА могилы и памятники советским воинам, павшим в Великую Отечественную Войну, были полностью заброшены, остались без государственной заботы и ухода, праздник Победы 9-го мая отменен.

    Что же сделал президент Муталлибов после атаки фронтистов на нового министра обороны? Что он сделал после того, как оппозиция злонамеренно раздула неудачу в одном бою местного значения до масштабов общенациональной катастрофы? Он уволил генерала Мехтиева, и на его место назначил Тахира Алиева, милиционера из Кузбасса.

    Тахир Алиев, огромный толстый мужчина без следов малейшего интеллекта на лице, прославился тем, что на суде по делу сдачи Шуши на вопрос судьи о том, почему он, имея необходимые силы и средства, не двинулся из Лачына в Шушу, ответил: «Хорошо сделал!» А также прославился открытым взяточничеством в бытность председателем Государственного таможенного комитета, куда его назначил Гейдар Алиев в награду за оскорбительные выступления в Милли Шура против «своего близкого друга Эльчибея» летом 1993-го года.

    После того, как НФА добился отставки двух профессиональных военных с поста министра обороны и торпедировал процесс формирования Национальной Армии, пришла пора четко довести до сведения общественности, что Муталлибов теряет Карабах. Тем более, что армянские боевики вместе с частями 366-го советского полка, расквартированного в Степанакерте, систематически нападали и сжигали азербайджанские села Нагорного Карабаха, а население частично убивали, частично брали в заложники и пытали, большую же часть изгоняли. Более 50 сел было сожжено, а население изгнано. Лидеры НФА нанимали автобусы, привозили несчастных и озлобленных беженцев к резиденции президента, устраивали там митинги протеста против «предателя Аяза Муталлибова». Тем временем Шиховский батальон заполнялся как искренними патриотами, обманутыми лидерами НФА, так и авантюристами и криминальным элементом, собравшимися под знамена Эльчибея. Теперь надо было совершить некую знаковую акцию, чтобы добить президента Муталлибова.

    В конце декабря 1991-го года произошла знаменитая встреча лидеров трех славянских республик СССР в Беловежской пуще, положившая начало юридическому оформлению распада СССР. Последовал бесславный уход с политической арены Михаила Горбачева. Встреча в верхах лидеров новых государств в Алма-Ате завершилась подписанием Договора о создании Содружества Независимых Государств. Муталлибова на эту встречу не пригласили, что неминуемо обернулось бы превращением Азербайджана в страну-изгоя. Но Муталлибов позвонил Назарбаеву, переговорил с ним и вылетел в Алма-Ату, где поставил свою подпись под Договором о создании СНГ.

    Оппозиция заголосила: Муталлибов вернул Азербайджан обратно в русскую империю, предал независимость и суверенитет родины. Разъяснения сути Договора экспертами во внимание не принимались, шла яростная кампания клеветы и шельмования Муталлибова. В те дни я написал статью в «Азадлыг», где сравнивал СНГ с Британским Содружеством Наций, где бывшие колонии сотрудничают с метрополией. Я писал, что СНГ позволит минимизировать ущерб от развала единой страны, цивилизованно развестись и сохранить позитивные достояния прошлого. Этой статьей я увеличил лютую ненависть к себе нацеленных на переворот лидеров НФА. Контролируя Милли Шура, фронтисты не допустили ратификации Договора, более того, саботировали любое сотрудничество Азербайджана с Россией. Было ясно, что становление молодой азербайджанской государственности не могло идти без влияния мощной Российской Федерации и других стран Содружества, подрыв этих отношений означал ослабление Азербайджана. Это и было целью лидеров НФА, которые руководствовались трупоедской логикой: «чем хуже Азербайджану, тем хуже Муталлибову, следовательно, тем лучше Фронту».

    Государственный аппарат работал неэффективно. Президент не имел достоверной информации о состоянии дел в стране. Положение в Карабахе ухудшалось с каждым днем, а Главнокомандующий ничем не управлял. В редакцию «Истиглала» поступали горькие письма от карабахцев, особенно от жителей Ходжалы. Например, письмо жителя Ходжалы Аллахяра: «Бог поселил в Карабахе не только два разных народа: армян и азербайджанцев. Бог создал также две породы людей: везучих и невезучих. Так получилось, что везучими оказались армяне, которых в их незаконных требованиях защищает Россия и весь мир. А невезучие — это мы, азербайджанцы Карабаха. 4 года жители Ходжалы терпят от армян всякие притеснения и гнет, при полном безразличии властей республики. В течение только последнего месяца в Карабахе сожжены азербайджанские села Джамилли, Мешали, Керкиджахан, Небиляр, Гайбалы и Мирзалар. В середине февраля сожжено село Малыбейли. Население всех этих сел или убито, или взято в заложники, или бежало, став бездомными беженцами.

    Ходжалы в полной осаде, население, солдаты национальной армии и ОМОН защищают поселок от атак армяно-русских войск. СМИ Азербайджана, особенно телевидение, тщательно скрывают истинное положение дел в Карабахе. Ходжалинцы нуждаются в самом насущном, а президент объявляет по телевидению, что в Карабах со всей республики поступает «народная помощь». Куда она поступает? В сожженные села Карабаха, или на рынки страны?»

    В январе месяце Рагим Газиев демонстративно поехал в Шушу во главе воинской части «спасать Карабах». Там, в казарме, солдат Эмин Мамедов расстрелял из автомата своих спящих товарищей. 8 человек погибли на месте. Рагим Газиев получил ранение в ногу. Причину подобного ранения он объяснил тем, что спал головой в ту сторону, куда вытянули ноги все остальные. Убийцу расстреляли там же. Труп бросили на помойку.

    Хотя я не был депутатом ВС, в переходную эпоху вступало в силу то, что я называл про себя «приемом отстранения», или же «приемом Аэлита». Помните у Алексея Толстого? Объявление от руки на стене: «Интересующиеся полетом на Марс могут обратиться к инженеру Лосю».

    Мои выступления по телевидению сделали мое лицо узнаваемым, пропуском на любое собрание. В конце января 1992 года Араз сообщил, что министр национальной безопасности генерал Ильгусейн Гусейнов пригласил депутатов из Демблока на совещание в здании ВС. Он предложил пойти туда «посмотреть на своих бывших соратников по Фронту». Я согласился, и мы пошли на чуждое мне собрание.

    Убеленный сединами старый генерал рассказал о сложной военной и политической ситуации, в которой оказался Азербайджан. Члены Демблока внимательно слушали его. Затем он перешел к конкретике: «Мы, азербайджанские сотрудники бывшего КГБ, имеем друзей и доброжелателей в Москве. Не все в Москве рады тому, что происходит сейчас в Закавказье. Так вот, от одного очень высокопоставленного московского друга мы получили совершенно конфиденциальную информацию о том, что сейчас разрабатывается план нанесения мощного удара по республике, отторжения Карабаха и восстановления полного контроля бывшего Центра над Азербайджаном. Для этого Москва планирует дестабилизировать ситуацию в Азербайджане, оккупировать руками армян Шушу и ряд районов вокруг Карабаха, после чего совершить переворот в Баку, лишить власть легитимности и затем манипулировать этой властью. Как мне не тяжело говорить об этом, но если верить донесению нашего заслуживающего всяческого доверия источника, миссию разрушения страны и создания условий для оккупации всего Карабаха в Москве планируют возложить на НФА».

    Тут последовал взрыв возмущения со стороны фронтистов. Орали Искандер Гамидов, Сульхеддин Акперов, другие беи. Генерал выждал, и когда гнев фронтистов иссяк, спокойно спросил:

    — Что вы скажете об этой информации?

    Заговорил Тофиг Гасымов:

    — Мы выскажем свое мнение, если вы откроете нам этот источник. Насколько он заслуживает доверия?

    Генерал Гусейнов отеческим тоном начал разъяснять депутату:

    — Тофиг бей, вы образованный человек, излишне говорить, что если мы раскроем вам источник информации, мы лишимся его. А это очень опасно для Азербайджана. Сейчас многие вопросы, более того, судьба Карабаха решается в Москве, и мы крайне нуждаемся в достоверном источнике информации.

    Тофиг Гасымов упорно гнул свое:

    — Откуда мне знать, что вы говорите правду? Может, дезинформацией об опасности, нависшей над страной, вы хотите связать по рукам и ногам демократическое движение? У меня нет оснований верить вашим словам о достоверности источника, пока я не узнаю его имя и должность.

    Генерал Гусейнов растерянно замолчал. Демагогия побеждала здравый смысл. И тут, не сдержавшись, я вмешался в разговор и начал почти кричать на своих вчерашних соратников:

    — Да врет он, врет генерал Гусейнов про достоверный источник в Москве! Нет у него никого достоверного источника! Он просто списал всю эту информацию с моей редакционной статьи в «Истиглале». Это я пишу, что вы саботируете создание азербайджанской армии и мешаете защите Карабаха. Это я открыто пишу, что вы готовите переворот, спекулируя на поражениях нации, в которых вы сами и виноваты. Это я пишу, что насильственная смена власти ослабит государство, приведет к потере уважения и легитимности, наконец, к потере Карабаха. Может, я пишу неправду?

    Растерянно молчал генерал-лейтенант КГБ Ильгусейн Гусейнов, растерянно молчали члены Демблока. Сульхеддин Акперов встал и сказал, обращаясь к остальным членам Демблока:

    — Пойдемте. После этого нам нечего здесь делать.

    Их, рвущихся к власти «растиньяков» ничто не могло остановить. Это была особая порода людей, коим были чужды понятия чести и Родины.

    4-го февраля 1992-го года я получил приглашение от НФА принять участие в «Общереспубликанском совещании по Карабаху». Странным был выбор места для совещания НФА: здание ВС Азербайджана. Но МШ был в руках фронтистов, Эльмира Кафарова тяжело болела, и НФА считал, что власть достаточно ослабла для того, чтобы с ней не считаться. Когда я вошел в зал, Иса Гамбаров восседал в кресле спикера и вел совещание. Я с ужасом наблюдал за уровнем обсуждения карабахского вопроса на этом «совещании». Вот слово берет небритый субъект в камуфляже. Бравада и оскорбления в адрес армян и азербайджанского президента. На трибуну поднимается сухонький, седой аксакал из Карабаха. Минут 20 он говорит о своем эпохальном труде, где окончательно и бесповоротно доказывается, что армян в Карабахе не было до того времени, пока русские цари не завезли их из Оттоманской империи и Персии единственно с целью создать кордон против тюрко-мусульманского мира. Едва уговорили аксакала сойти, как на трибуну влез поэт-краснобай и начал клеймить врага огненными строками. Публика в восторге. Попросив слово у Исы, я кратко объяснил причину наших неудач в Карабахе отсутствием единого командования. Малочисленные армянские отряды, благодаря единому командованию создавали решающее численное и огневое превосходство при атаке на отдельные азербайджанские села, в то время как более многочисленные наши отряды без единого командования были обречены издали наблюдать за агонией сжигаемых и депортируемых сел. Я предложил подчинить единому командованию все вооруженные отряды, находящиеся в ведении министерств обороны, внутренних дел и безопасности, НФА, глав исполнительной власти. Иса жестко прервал меня, напомнив, что мои десять минут по регламенту истекли. После меня слово взял депутат генерал Тимошенко, который поддержал меня, но Иса умело перенаправил ход обсуждения и предоставил слово очередному хулителю армян и Муталлибова.

    Наблюдая за действиями лидеров Народного Фронта, я задавал себе вопрос: они или дураки, или вражеские агенты. Третьего варианта быть не могло.

    3. Свержение президента Муталлибова

    Руководство РФ требовало от лидеров СНГ создания единого командования вооруженных сил государств-членов СНГ. Муталлибов понимал необходимость такой структуры для полноценного строительства Национальной Армии, но боялся гнева НФА, который непрерывно обвинял президента в предательстве «идеалов независимости».

    18-го февраля 1992-го года Меджлис НФА издал в газете «Азадлыг» решение за подписью председателя Меджлиса НФА Арифа Гаджиева. НФА предлагал Муталлибову добровольно уйти в отставку. Только в этом случае НФА гарантировал ему и его семье безопасность и возможность покинуть страну, если он этого пожелает. В противном случае НФА угрожал применить силу и не остановиться перед кровопролитием. Естественно, НФА, как всегда, вещал от имени азербайджанского народа.

    Российские солдаты, которых офицеры и сержанты армянской национальности, загодя переведенные в 366-й полк накануне распада СССР, заставляли воевать против мирных азербайджанских граждан, стали дезертировать из полка и просить власти Азербайджана помочь им вернуться в Россию. По их рассказам, почти каждую ночь армяне — офицеры и сержанты выводили бронетехнику с закрашенными номерами для обеспечения боевой поддержки действий армянских боевиков, нападавших на азербайджанские села. Российских солдат, отказывавшихся выполнять приказы, жестоко наказывали. Нескольких таких солдат показали по телевидению Баку и обеспечили им безопасный выезд в Москву, где их передали правоохранительным органам. Президент Муталлибов, который боялся личных встреч с вечно пьяным и хамоватым Ельциным, вызвал к себе утром 25-го февраля Араза Ализаде и попросил, во-первых, переговорить с прибывшим в Баку генералом Борисом Громовым о разделе имущества бывшей Советской Армии, во-вторых, вылететь в Москву и попросить Ельцина вывести полк карателей из Карабаха. Араз взглянул на большую группу руководителей страны, распивающих чай вокруг большого стола в кабинете президента страны:

    — Что эти люди делают здесь? — спросил он Муталлибова.

    — А у нас, у друзей, есть традиция вот так, без всякого повода, собираться раз в неделю, посидеть, поговорить о том о сем за чашкой чая.

    — Аяз Ниязович, а вы знаете о решении Меджлиса НФА о вашем свержении?

    — Какое решение? Какое свержение? Нет, ничего не знаю. Ильгусейн, будьте добры, подойдите сюда. Вот Араз говорит, что НФА принял решение свергнуть меня. Что вы об этом думаете? И почему об этом узнаю от Араза?

    Старый чекист расплылся в улыбке:

    — Беспокоить вас такими пустяками я счел ненужным. Это все блеф, трескотня. Да и половина всех этих ребят, что орут там — мои, работают на меня.

    И тут Араза прорвало:

    — Аяз Ниязович, все эти ничтожества, которых вы здесь собрали, завтра же вас предадут. Чего вы спите? Вас свергают, а вы спите!

    — Араз, кто же меня свергает,? — добродушно спросил президент.

    — Вас свергает НФА.

    — НФА? — иронически переспросил Муталлибов. Потом он демонстративно щелчком сбил с плеча своего пиджака воображаемую пылинку и спокойно добавил — Вот НФА…

    Араз договорился с Борисом Громовым, утряс какие-то вопросы, и, имея на руке мандат от президента Муталлибова, вылетел в Москву. Там по одному ему известному еще со времен демократического движения каналам вышел на президента РФ и встретился с ним в 18.00 вечером 25-го февраля 1992-го года. Араз изложил ситуацию и просьбу Муталлибова. Ельцин хмуро его выслушал, позвонил министру обороны маршалу Шапошникову и спросил его, правда ли, что российские солдаты вместе с армянскими боевиками сжигают азербайджанские села в Карабахе, убивают мирных граждан? Шапошников ответил, что все это — ложь и клевета. Тогда Араз попросил Ельцина перепроверить информацию у председателя КГБ генерала Баранникова, который до того работал заместителем министра внутренних дел Азербайджана. Тот подтвердил, что все сказанное Аразом правда, что есть дезертиры из полка, которые выступали по республиканскому телевидению. Ельцин выслушал Баранникова и сердито сказал:

    — Ну, Араз Борисович (отца нашего звали Мубариз), езжайте к Шапошникову, там разбирайтесь с ним, что делать. А приказ о выводе полка я ему сейчас отдам.

    Радостный Араз помчался в Министерство обороны. Маршал Шапошников немедленно его принял и предложил, чтобы… Муталлибов ему позвонил.

    — Товарищ маршал, у вас под рукой спецсвязь, стоит вам только нажать кнопку, как вы будете говорить с президентом Азербайджана.

    — Нет, пусть он мне позвонит.

    — Разрешите воспользоваться вашей спецсвязью?

    — Пожалуйста.

    Араз позвонил из кабинета министра обороны РФ президенту Азербайджана и попросил того позвонить министру обороны РФ. Положил трубку. Через полминуты раздался звонок. Маршал взял трубку, после традиционных вступительных фраз спросил, какое окончательное решение будет президента Азербайджана по вопросу единого командования вооруженных сил СНГ? Муталлибов ответил, что решение — отрицательное.

    — Что ж, мне остается только выполнить приказание Ельцина.

    Маршал Шапошников положил трубку и сказал Аразу:

    — Полк сегодня же получит приказ о выходе из Степанакерта.

    Араз уже из аэропорта в Москве позвонил мне и прокричал:

    — Победа! Полк завтра начнет свертываться и уходить из Карабаха!

    В ту же ночь с 25-го на 26-е февраля 1992-го года армянские боевики при поддержке нескольких единиц бронетехники неопознанной принадлежности атаковали и сожгли поселок Ходжалы. Население в 1500 человек частично было зверски убито, частично взято в заложники, частично бежало. Скопившиеся в Агдаме несколько тысяч вооруженных людей под командованием министра обороны Тахира Алиева и «полководца» из НФА Фахмина Гаджиева на подмогу окруженному Ходжалы так и не сдвинулись с места.

    Паралич власти был налицо. Силовые структуры из-за саботажа и подрывных действий НФА и слабоволия президента практически бездействовали. Президенту даже информацию из МВД передавали неверную, якобы в Ходжалы погибло несколько человек. Он подвергся уничтожающей критике со стороны оппозиции за «сокрытие правды от народа», хотя несчастный президент был в изоляции из-за некомпетентности своего ближайшего окружения и отсутствия единой управляющей и направляющей воли в государстве. Вернее, такая сила была, но она была деструктивной и планомерно разрушала Азербайджан.

    Член бюро АСДГ Арзу Абдуллаева занималась размещением немногих оставшихся в живых жителей Ходжалы в пансионатах вокруг Баку. Я писал аналитическую статью с предсказанием еще больших бед. Араз метался между партией и президентским аппаратом, пытаясь привести в чувство Муталлибова, который явно находился в отрыве от реальности.

    2-го марта 1992-го года Азербайджанскую Республику приняли в ООН. Это стало следствием подписания Муталлибовым Договора об СНГ. Грузия Звиада Гамсахурдия, не подписавшая договор о вступлении в СНГ, была принята в ООН только после того, как при Шеварнадзе также вошла в СНГ. Такие элементарные процедуры трудно было объяснить нашим националистам. Они спешно прорабатывали сценарий свержения Муталлибова.

    5-го марта была созвана сессия ВС Азербайджана с целью избрания нового председателя взамен заболевшей Эльмиры Кафаровой. При обсуждении повестки Демблок настоял, чтобы сессия транслировалась в живом эфире на всю республику. Затем по их же настоянию в повестку дня включили обсуждение вопроса Ходжалы.

    Кто рекомендовал Муталлибову кандидатуру на пост председателя ВС АР ректора Азербайджанского медицинского института (АМИ), доктора медицинских наук Ягуба Мамедова, не известно. После своего беспроблемного избрания новый председатель сразу же повел игру, которую я понял сразу: ректор метит в президенты. Однако профессор явно не понимал сложности ситуации в стране, он хотел использовать ВС как большой ученый совет АМИ, чтобы стать «ректором Азербайджана». Однако на сцене действовали иные силы, которых новый председатель не мог учесть. Он начал скрытно играть против Муталлибова. По настоянию Демблока ВС решил разрешить демонстрацию видеоленты, отснятой тележурналистом Чингизом Мустафаевым после трагедии в Ходжалы. Расчет оказался убийственно точным: страшные, душераздирающие кадры скальпированных и намеренно обезображенных мужчин и женщин, убитых младенцев, трупы, разбросанные на большой площади в холмистой местности, рыдающие мужчины, собирающие трупы…

    Шок пережили не только депутаты ВС, но и весь Азербайджан. Это сейчас во всем мире действует запрет на демонстрацию ужасных съемок итогов террора. Азербайджанское общество буквально впало в оцепенение. Результатом показа этих кадров стало, во-первых, всеобщее презрение и ненависть к Муталлибову, как высшему должностному лицу государства, несущему ответственность за безопасность и жизнь граждан, что как бы морально оправдывало требования фронтистов об его отставке. Во-вторых, демонстрация кадров массового уничтожения жителей Ходжалы по государственному телевидению Азербайджана обеспечила максимальную реализацию цели армянских террористов: население впало в глубокую депрессию и шок, страх перед «армянами» обуял души. Вот почему, чтобы население массово покидало села и города, достаточно было распространить слух о том, что «армяне идут». Страх охватывал всех, население и даже офицеры и солдаты в панике бежали, даже не пытаясь сопротивляться. Но тогда, 5-го марта, реализуя последний этап своего плана по свержению Муталлибова, лидеры НФА о подобных последствиях даже и не думали.

    Араз провел в зал заседаний ВС всех членов бюро ЦК АСДГ. Сидя в конце зала, на возвышении, как в амфитеатре цирка, я наблюдал слаженную работу сплотившихся в единую команду противников Муталлибова. Сразу же после показа страшных сцен убитых жителей Ходжалы, начали один за другим выступать лидеры «народного» движения». Каждый из них обвинял в трагедии президента и требовал его отставки. Большинство номенклатурных депутатов, под впечатлением от увиденного, совершенно оробели. Президент Муталлибов был, выражаясь боксерским термином, в состоянии «грогги», т. е. поплыл. Он никого не обвинял, хотя был в праве сделать это: ни саботировавших его усилия премьер-министра, ни занявшего сепаратистскую позицию Гейдара Алиева, ни внешние силы, поддерживающие армянских сепаратистов ни, наконец, подрывающего устои государства НФА. Он вновь пытался умиротворить фронтистов, готов был поделиться с ними частью своих полномочий. Видимо, с его подачи Араз вновь предложил создать коалиционное правительство, наделенное правом исполнять значительную часть президентских полномочий. Фронтисты с порога отвергли это предложение. Араз предложил передать в Верховный Суд вопрос об ответственности президента и вынести решение о его импичменте только после вердикта Верховного Суда. Фронтисты отвергли и это. Почуяв, что цель в пределах досягаемости, они спешили добить президента. Когда дело касалось власти, лидеры НФА готовы были пренебречь не только правом, но и всем остальным на свете.

    В первый короткий перерыв я подошел к фронтистам Тофигу Гасымову, Арифу Гаджиеву, Панаху Гусейнову и Ахмеду Оруджеву. «Почему вы не принимаете предложение Муталлибова о коалиции?» — спросил я. Ахмед Оруджев ответил: «Твой брат — шизофреник». «Что ж, история покажет, кто на самом деле сошел с ума» — ответил я спокойно.

    Отмечу, что потом, когда подтвердилась правота эсдеков, я ни разу не напомнил провинциальному политикану об его самомнении, которое так дорого обошлось народу. Ахмед Оруджев год пробыл заместителем главы исполнительной власти Наримановского района Баку, после чего стал зарабатывать на жизнь репетиторством, как учитель математики. Хотя не раз требовал от национал-демократов сплотиться вокруг него, как кандидата в президенты, что с издевкой отвергалось.

    Муталлибов, после отказа министра внутренних дел подчиниться его приказу, просил Ягуба Мамедова поставить на голосование вопрос о применении силы, чтобы снять осаду здания ВС. Новый спикер отказывался, угрожал отставкой, и Муталлибов в очередной раз отступал. НФА мобилизовал около двух тысяч сторонников, окружил здание ВС и никого из находящихся в здании не выпускал. Глава исполнительной власти Баку, бывший директор завода холодильников и друг Муталлибова Руфат Агаев сообщил, что некие силы готовят в Баку погром русских, и он должен уйти, чтобы предотвратить беду.

    «Нам только русского погрома не хватает…» — простонал Муталлибов. После этого Руфат Агаев, ведомый Рагимом Газиевым, прошел сквозь фронтистский кордон и исчез. «Крысы начали убегать» — с горечью подумал я. Вернулся со второго этажа Араз, куда поднялся почувствовавший недомогание президент, и сообщил, что того упрашивают подать в отставку два народных писателя. «А это — люди премьера, расчищают место для своего благодетеля» — подумал я. Араз ушел, через некоторое время возвратился и сообщил, что теперь Муталлибова уговаривает подать в отставку Шейх-уль-ислам Аллахшукюр Пашазаде. «А это старые советские спецслужбы работают» — подумал я.

    Араз от имени президента позвонил и вызвал войска, которые остановились совсем рядом в ожидании приказа очистить площадь. Из окружения Муталлибова эту информацию сразу же донесли националистам. Этибар Мамедов в бешенстве вбежал на трибуну и начал кричать, что если Муталлибов не уберет войска, прольется кровь. Муталлибов приказал войскам вернуться в казармы, из чего следует, что он боялся пролития крови, а Этибар Мамедов — нет. Еще раз повторились уроки 20-го января: для лидеров НФА нет ничего святого, кровь людская для них что водица, и они никогда не остановятся перед кровопролитием ради достижения власти.

    Я вышел в фойе и сквозь огромные стеклянные окна посмотрел на беснующуюся толпу. Много непотребного вида особей женского пола. Прочитал надпись на плакате в руках одной из них: «Смерть братьям Ализаде!»

    Что ж, знакомый лозунг. Рядом со мной стоит знаменитый геолог-нефтяник, Герой Социалистического Труда, первооткрыватель тюменской нефти Фарман Салманов. Женщины-фронтистки ругают его матом, одна из них поднимает подол и делает похабный жест. Фарман Салманов в ярости, ругает ее и уходит обратно в зал. Растерянные депутаты прогуливаются по залу, по фойе. Я подошел к выжидающему спикеру Ягубу Мамедову и попросил его дать мне слово, благо депутатам нечего было делать.

    — Для чего тебе это надо? — подозрительно спросил Ягуб Мамедов.

    — Я расскажу им про то страшное будущее, которое неизбежно наступит, если НФА удастся свалить Муталлибова.

    Ягуб Мамедов явно испугался и отказал мне:

    — Ты не член парламента, и я не имею права давать тебе слово.

    НФА продолжал давить на президента, премьер-министр Гасанов, не скрывая радости, многозначительно молчал. Ягуб Мамедов в ответ на просьбы Муталлибова поставить перед депутатами вопрос о снятии блокады угрожал отставкой. Депутаты были абсолютно безвольны и ожидали указаний своего пастыря-Муталлибова. Президенту стало плохо, его давление начало скакать. Приехали медики, сделали ему инъекцию. Он еще мог вызвать особый отряд КГБ, сотни бойцов хватило бы, чтобы разогнать оставшихся на ночь 300–350 человек. Но Муталлибов панически боялся взять на себя ответственность за решение о применении силы и возможное кровопролитие. Ягуб Мамедов также боялся этой ответственности. Только лидеры НФА не боялись ничего, и, как показали дальнейшие события, это вообще не было проблемой для Гейдара Алиева.

    Араз возвратился к нам усталый и разочарованный: Муталлибов почти сломлен, отказывается применить силу, отказывается обратиться к депутатам и лично возглавить их прорыв сквозь окруживших ВС фронтистов, отказывается выйти к толпе в одиночку, которая, по мнению Араза, хотя и грозится убить Муталлибова, сделать это в действительности не посмеет. Наконец, Араз сообщил, что Муталлибов из-за угрозы Рагима Газиева оставить Шушу без защиты сломался и сказал, что скоро выйдет к депутатам и объявит о своей отставке. Вот как описывает эти события американский журналист и писатель Томас Гольц в своей книге «Азербайджанский дневник»:

    «Основным вопросом утренней повестки было найти козла отпущения. В данном случае, это была коза: председатель парламента Эльмира Кафарова. Как только сессия началась, она попросила об отставке по состоянию здоровья, каковая тотчас была принята палатой. Но Эльмира не выглядела больной, и потеря поста вовсе не потрясла ее. В перерывах заседаний она улыбалась и смеялась с коллегами, как если бы ничего не случилось. По всему виду Кафаровой можно было судить, что, по сути, это было планом игры: сегодня отставка — завтра возвращение. И по основательным причинам. Она была вынуждена подать в отставку в сентябре 1991 года из-за массовых общественных протестов и негодования по поводу ее замечаний, к несчастью, транслированных в прямом эфире ТВ, что в оппозиции нет никого, кроме наркоманов и пьяниц. После того, как шум из-за неудачно выбранных слов стих, она вернулась на свой пост.

    Новым — и видимо, временным — председателем стал ректор медицинского факультета Бакинского Университета доктор «Доллар-Ягуб» Мамедов. Закадычный друг Муталлибова, Доллар Мамедов обязан своим прозвищем снижению стандартов приема в университет за взятку. Признавалось, что он как бы стоял в стороне до окончания кризиса и позволил бы бизнесу продолжаться, как и раньше — в трясине. Ходжалы, кажется, был забыт.

    Или почти. В придачу к горсти депутатов Народного фронта, скооперировавшихся в Демократический блок, там был удивительльный гость: мэр Ходжалы Элман Мамедов. Мы встречались раньше в сентябре, и я помнил Эльмана, как энергичного человека. Но сейчас он был в состоянии шока, не способным осознать, что 30 членов его семьи погибли, в то время как он выжил в смертельном беге через горы. Он был приглашен для обращения к парламенту. Но Эльман хотел еще чего-то.

    — Фильм, — сказал он. — Они не хотят показать фильм.

    — Что за фильм? — спросил я, но тут же понял.

    Чингиз Мустафаев, известный полевой репортер, заставил, чтобы его взяли на борт военного вертолета, который пролетал над зоной убийств, и снял тела, разбросанные в неглубокой лощине. Это и был фильм, который хотел показать депутатам мэр Мамедов как открытие всех завес для общей дискуссии о трагедии. Но это побуждение было подавлено на основе процедурных норм.

    Однако слово фильм (как и все, что происходило) просочилось из парламента и толпа протестующих стала расти.

    — Покажите фильм! Покажите фильм! — кричала толпа, и крики были слышны даже сквозь толстые стены и тонированные стекла парламента.

    Может, это была предварительная уступка Доллар-Ягуба оппозиции для установления рабочих отношений? Может, это был простопрогиб под давлением, или попытка ублажить всех? Может, он хотел отложить как можно дальше оставшуюся часть повестки: статус президентства, статус Национального Совета, статус армии, статус беженцев? Может, он действительно хотел сам посмотреть фильм. Кто знает? Но когда депутаты вернулись в зал после перерыва на ланч, и оппозиция вновь потребовала показать фильм, Председатель Доллар-Ягуб Мамедов согласился.

    Свет померк и четыре монитора, показывающих результаты голосований, стали работать, показывая видеопленку. Прошли первые кадры и следующие 10 минут изменили историю страны. Камера Мустафаева, снимающая из люка вертолета, выхватывала множество объектов внизу на земле. Трудно было сказать точно, что за объекты были внизу. Неразличимая беседа была смешана со звуком двигателя. Затем вертолет приземлился, дверь открылась, и сквозь рев двигателя вертолета был слышен страшный крик Чингиза Мустафаева.

    — О, Боже, — сказал он, когда объектив сфокусировался на объектах, которые мы видели с вертолета. — О, Боже! О, Боже! О, Боже!

    Смертельное пробуждение в буквальном смысле. Мертвые тела вернули всех в Карабах. Многие, включая женщин и детей, лежали с руками, поднятыми над головой, как будто они были застрелены после того, как сдались. Другие были обезображены: отрезанные пальцы и глаза, выковыренные ножом. Некоторые были несомненно скальпированы. Все еще рыдающий Чингиз имел достаточно сил, чтобы сделать панорамную съемку горизонта с холмиками и комками, которые когда-то были живыми существами. Они были такими же безжизненными, как их трогательное имущество, среди которого они лежали. Чингиз сделал еще несколько крупных планов и затем несколько кадров азербайджанцев в состоянии истерики, грузящих обезображенные тела в вертолет.

    Затем фильм закончился, но началась реакция на фильм: стоны, вздохи и шепот вскипали в зале, как если бы масштаб события проникала в непробиваемые черепа лицемерных депутатов. Они рыдали, охваченные ужасом от страшной и мощной ленты с обезображенными, разлагающимися телами на поле убийства. Что-то большое было сломано, и не было возврата назад. Эльмира Кафарова могла думать о своей отставке, как о временной раньше, но не сейчас. Необходимы были новые козлы отпущения и головы должны были слететь с плеч.

    — Истефа (отставка)! — нараспев кричала толпа снаружи. — Истефа!

    После перерыва Аяз Муталлибов попросил слова. Выглядел он плохо. Глаза были опухшими, а его уложенная феном прическа — взъерошена. Он сказал, что в последние дни недосыпал, но выгляделон как человек, после пятидневного запоя. Он не выглядел и не вел себя как президент. И когда он оказался на трибуне, он не говорил как президент.

    Несколько важных моментов стали ясны из его длинного монолога. Как бы то ни было, несмотря на последствия неудачного переворота 19 августа в Москве, Россия стала новым заменителем центра. Это та самая Россия, которая проводила проармянскую политику, потому что Азербайджан не ратифицировал ни экономические, ни политические договоры СНГ. Азербайджан может потерять Карабах, если не подпишет теперь подготовленный договор об унификации командования для войск СНГ и не интегрирует свою зарождающуюся армию в эти командные структуры. Местные силы надо ограничить, как национальную гвардию, подчиняющуюся президентской власти. Муталлибов едва упомянул Ходжалы. И в свете растущих доказательств, что части Советских/СНГ сил участвовали в бойне, его предложение, что Азербайджану следует вступить в альянс с убийцами, было ненормальным. Даже лояльные депутаты сидели, убийственно молча. Аяз потерял рассудок.


    Шестью месяцами позже из своего московского изгнания Муталибов реабилитировал русских и армян, заявив, что реальными преступниками бойни в Ходжалы были ополченцы, связанные с Народным Фронтом. Не удивительно, что это утверждение нашло широкое отражение в армянской прессе.


    Первым, кто попросил слово после речи Муталлибова, был Рагим Газиев, прохромавший к микрофону в камуфляжной одежде и с пистолетом на боку. Он только приехал из Шуши, которую, как он верил, сумеет спасти от судьбы Ходжалы. В речи Муталлибова нет ничего, что хотя бы косвенно имело отношение к существующей ситуации, сказал Рагим. Ни один преступник не был назван. И для будущего армии необходима всеобщая мобилизация, а не массовая демобилизация. Другие оппозиционные депутаты проследовали за Газиевым к микрофону и все обыгрывали вариации по главной теме: Муталлибов должен уйти. Искандер Гамидов напомнил палате, что Муталлибов пришел к власти в результате кровавой бани в январе 1990 года и был назначен главой Коммунистической партии Азербайджана Москвой для осуществления ее программы. Он несет персональную ответственность за Ходжалы, и ему следует уйти в отставку… Тофик Гасымов обвинил Муталлибова в нарушении Конституции, и помехах строительству Национальной Армии Азербайджана. Депутатам, напомнил он собравшимся, был роздан Закон о вооруженных силах и Закон о защите границ. Следовательно, Муталлибов должен быть подвергнут импичменту в соответствие со статьей 121/7 основного закона страны… Этибар Мамедов пошел дальше, назвав Муталлибова предателем даже за предположение, чтобы Азербайджан присоединился к объединенным силам, которые совсем недавно вырезали граждан Азербайджана. От имени Демократического блока он затем озвучил проект резолюции, требующей ухода Муталлибова и призвал палату голосовать.

    «Доллар»-Ягуб помешал развитию этих настроений и объявил перерыв. Протесты депутатов Демократического блока ни к чему не привели. Получившие отсрочку лицемерные депутаты вышли в вестибюль покурить и там они обнаружили, приведший их в смущение факт: парламент был окружен тысячами людей и шум протестующих потрясли войска — а именно члены Ассоциации прав женщин Азербайджана, ведомые страшной Ханым Халиловой, были буквально припечатаны к окнам фойе.

    Истефа! Истефа! — нараспев кричали женщины, ударяя кулаками в стекло. Затем два листа треснули, а после были разбиты и осколки стекла были разбросаны по всему вестибюлю. Истефа! Истефа! — ревели матроны, теперь уже без стеклянной преграды, уменьшающей их крик. Азербайджанские амазонки были устрашающими — и лицемерные депутаты побежали, спасая свою жизнь, обратно в зал, с преследующими их по пятам женщинами. Депутаты от Народного Фронта быстро вмешались, до того, как началось линчевание, и одержали победу над толпой, вернув ее на уличное пикетирование.

    А в палате дебаты о судьбе Муталлибова продолжились. Оппозиция еще раз озвучила свое требование об его немедленной отставке, а правительство продолжало блокировать это требование. Когда наступила ночь, Муталлибова уговорили еще раз появиться и озвучить его отношение к призывам об отставке. Его неубедительные замечания только подпитали размышления о том, что президент неуравновешен: извиняясь за прошедшие ошибки, Муталлибов обещал по-новому распределить посты в Кабинете министров и включить в него несколько представителей оппозиции на ключевых должностях. В следующей фразе он угрожал применением суровых мер. Призыв был подхвачен с очень странной стороны: Аразом Ализаде, главой Социал-Демократической партии Азербайджана и номинальным членом некоммунистического Демократического блока. Он призвал Муталлибова объявить чрезвычайное положение, запретить деятельность политических партий и заморозить деятельность парламента на 6 месяцев. Все это казалось сговором. Российские войска занимали позицию за парламентом, ожидая приказа об атаке на граждан, собравшихся перед парламентом.

    Это предложение вызвало ярость оппозиционных депутатов, которые теперь объединились с большим количеством депутатов от бывшей Коммунистической партии в протестах против любого вмешательства. Обнаружив свое имя на требовании о вмешательстве, Доллар-Ягуб Мамедов объявил, что в помещении есть фальсификатор и немедленно подал в отставку, требуя возвращения советских войск в свои казармы. Он был председателем парламента уже 12 часов. Измученная и попавшая в тупик сессия была остановлена в 2 часа ночи. Большинство депутатов спали в своих креслах, потому что парламент оставался окруженным протестующими, которые отказывались идти домой, несмотря на мороз раннего марта.

    Русские солдаты ночью исчезли, и Доллар Мамедов назначил продолжение заседания на раннее утро пятницы. Его «отставка» днем раньше из-за гнева по поводу фальсификации его имени в просьбе о вмешательстве России не была поставлена на голосование, так что он все еще был законным председателем парламента. Как только был установлен кворум внутри, неофициальные делегаты, которые провели ночь на ступенях снаружи, начали свою собственную сессию. Их интересовало только одно, и они выражали свое желание в ультимативной форме: президент к полудню должен уйти в отставку или они начнут штурм здания.

    Послание было передано Муталлибову, и он сказал, что ему нужно время для обдумывания ситуации. Время перевалило за полдень. Срок ультиматума был перенесен на 14 часов. Прошло и это время, но все еще не было официального сообщения о планах Муталлибова. Тогда толпа послала другой ультиматум. Чтобы серьезность угрозы была воспринята полностью, было вдребезги разбито еще одно окно. На этот раз это было то самое окно, на котором заменили стекло прошлой ночью. Еще раз депутаты от Демократического блока умоляли толпу проявить терпение. Как сообщалось, президент чувствовал себя плохо из-за высокого давления и не мог вернуться в палату для работы над условиями своей отставки.

    Тогда Ханым Халилова, поддерживаемая своими воинственными матронами, начала свою атаку. Пристыдив охранников из местного КГБ, которые пытались не допустить ее в коридоры парламента, она сумела создать брешь и азербайджанские амазонки заполнили вестибюль. Атака на внутренние помещения все же была ее собственной инициативой.

    — В отставку, червяк, — ревела Ханым, пробиваясь сквозь последнюю линию защиты и проникая во внутренние помещения, в поисках Муталлибова для того, чтобы свернуть ему шею. «Ты часами изображал больного, черт бы тебя побрал! Подай в отставку и уходи!» Все же ее выволокли из здания, прежде, чем она сумела добраться до своей цели. Она вернулась к пикетирующим на ступенях под аплодисменты протестующих. Изнуренные и павшие духом депутаты могли только представлять, что произойдет потом. Затем внезапно возникло какое-то движение за столом стенографистов. Дверь распахнулась и из рабочих кабинетов парламента появилась цепочка политических персоналий, ведомая премьер-министром Гасаном Гасановым. В середине был похожий на привидение бледный Муталлибов, шагающий, как приговоренный человек. Он споткнулся у трибуны и посмотрел на микрофон, как если бы это была роковая гильотина. Затем он заговорил, попросив тишины. Это было в 6 часов вечера.

    — Были совершены ошибки и народ требует, чтобы я ушел, — сказал он дрожащими губами. — Таким образом, я прошу высокое собрание принять мою отставку.

    Аяз Нияз оглу Муталлибов ушел в историю «навсегда», став первым неокоммунистическим лидером постсоветского периода, который покинул свой пост. За свою службу нации он получил 10 тысяч рублей ежемесячной пенсии. В то время это составляло примерно 100 долларов, через год эта сумма была равна 20 долларам, а еще через год 5 долларам. Эта пенсия может показаться маленькой, но она была в 2 раза большей, чем та, которая была назначена Михаилу Горбачеву, когда тот подал в отставку с поста президента СССР. В придачу к этому Муталлибов получил загородную дачу, 10 человек охраны и автомобиль. Самое важное то, что он получил иммунитет от судебного преследования — пункт, который будет не давать покоя многим людям, так наслаждающимися его уходом».

    Именно этот труд американского журналиста является основным источником информации для западных граждан, приезжающих в Азербайджан.

    Толпа готовилась линчевать братьев Ализаде. Араз позвонил двоюродным братьям, и они пришли к ВС. Муталлибов объявил о своей отставке. Лидеры НФА начали торжествовать, хвалить экс-президента. Рагим Газиев сказал, что такой человек, как Муталлибов, достоин быть президентом не Азербайджана, а Швейцарии. Муталлибова похвалил и Ариф Гаджиев, полмесяца назад, еще до Ходжалинской трагедии подписавший решение Меджлиса НФА об его свержении. Муталлибов в окружении охранников ушел по коридору, образованному улюлюкающей толпой. Вслед за ним по этому же живому коридору вышли и мы. Толпа злобствовала, но вид зажатой в руке двоюродного брата гранаты с выдернутой чекой удержала ее от нападения на «братьев Ализаде».

    Вчерашний ректор АМИ, профессор Ягуб Мамедов стал не только председателем Верховного Совета, но и исполняющим обязанности президента Азербайджанской Республики. Номенклатура перешла, как ему казалось, под его управление, и он намеревался этот административный ресурс использовать для своего избрания президентом.

    Фронтисты продолжили готовить следующий этап штурма вершины власти. Оппозиционные газеты немедленно начали поливать Ягуба Мамедова. Его называли не иначе, как «Доллар Ягуб», намекая на то, что, будучи ректором, он брал взятки только в валюте США, и потому получил от студентов такую кличку. ВС принял решение провести выборы президента республики 7-го июня, через 3 месяца после отставки Муталлибова.

    Первое время после отставки Муталлибова было видно, что Эльчибей искренне не хочет выдвигаться кандидатом в президенты. Выступая на одном из заседаний в ВС, он в сердцах бросил в зал: «знаю я вас, сейчас с гиканьем посадите в кресло, а через год с гиканьем же сбросите». Но, зная, что НФА руководит Эльчибей (во всяком случае, в то время о закулисной роли Гейдара Алиева никто, кроме меня, гласно не говорил) трудно было предположить, что он и его ближайшее окружение не делали простого логического расчета.

    Итак, был президент Муталлибов, все время предлагавший НФА коалицию. НФА его сверг. Кто мог стать его преемником? Логично предположение, что НФА совершил государственный переворот с целью усадить на место Муталлибова своего лидера Эльчибея. Но Эльчибей этому ожесточенно сопротивлялся и, защищая свою позицию, даже допустил элемент издевательства над самим собой: «…с гиканьем посадите, … с гиканьем скинете». Предположим, что Эльчибей искренне не стремился стать президентом. Тогда останутся три известных всем претендента на этот пост: премьер-министр Гасан Гасанов, спикер Ягуб Мамедов и Гейдар Алиев. В НФА к тому времени, в отличие от января 1990-го года, почти не осталось сторонников Гасана Гасанова. Ягуб Мамедов не входил в число политиков, кого НФА хотел бы видеть во главе страны. Остается Гейдар Алиев, которому Эльчибей и часть фронтистских лидеров просто поклонялись.

    Вот рассказ Лалы Шовкет Гаджиевой, бывшей некоторое время госсекретарем при Гейдаре Алиеве: «Спустя какое-то время после свержения Муталлибова мне позвонил Гейдар Алиев из Нахичевани и сообщил, что, по имеющейся у него информации, Эльчибей собирается выдвигаться в президенты. Я срочно вылетела из Москвы в Баку, вызвала к себе Эльчибея и спросила, правда ли это? Эльчибей поклялся, что он никогда не выдвинется кандидатом в президенты, что место это принадлежит Гейдару Алиеву. Когда я передала его слова Гейдару Алиеву, тот не поверил и сказал, что его информатор в НФА заслуживает полного доверия».

    Как бы то ни было, Меджлис НФА, вопреки сопротивлению Эльчибея, выдвинул его кандидатуру в президенты страны. На Меджлисе Ариф Гаджиев сказал фразу, которую фронтистские газеты превратили в слоган: «Эльчибей должен выдвинуться, Эльчибей обязан выиграть».

    Кроме Эльчибея были выдвинуты кандидатуры члена-корреспондента АН Азербайджана Низами Сулейманова, первого заместителя председателя Верховного Совета Тамерлана Гараева, Ягуба Мамедова, Этибара Мамедова, никому не известного поклонника тюркизма Рафика Турабханоглу и председателя АСДГ Араза Ализаде. Муталлибов пригласил Араза к себе на дачу и сказал, что он и его сторонники ставят на Араза, что они помогут деньгами, пришлют 12 миллионов рублей на нужды избирательной кампании. Что касается сбора подписей, то этим займутся верные ему главы исполнительной власти районов. Араз был в эйфории, разослал подписные листы некоторым главам районов и стал дожидаться обещанной финансовой помощи.

    Муталлибов не только не помог, более того, на заседании Центральной Избирательной Комиссии, на котором рассматривались документы кандидата от АСДГ, представитель промуталлибовского общества «Товбе» потребовал признать подписные листы Араза Ализаде недействительными, что с удовольствием было поддержано представителем НФА. Когда на митинге НФА на площади «Азадлыг» объявили о решении ЦИК отказать в регистрации кандидатуры Араза Ализаде, площадь зааплодировала.

    Было ясно, что после Ходжалы в Карабахе единственным опорным пунктом Азербайджана остается Шуша. Все внимание страны должно было быть направлено на защиту Шуши. Но… все политические силы были вовлечены в борьбу за пост президента республики, что автоматически означало контроль над бюджетом и доходами от нефти. В самой Шуше шла драчка за пост главы исполнительной власти района. Не было дня, чтобы кого-то не убили, город не обстреляли. Из Шуши также обстреливали Степанакерт. В условиях анархии и неподконтрольности командиров вооруженных отрядов гражданской власти, все попытки двух сторон и международных посредников договориться о прекращении огня срывались капризом и волей какого-то командира. Шушинский журналист Керим Керимли рассказал про случай, когда Рагим Газиев по просьбе съемочной группы тележурналистов Вахида Нахыша и Миршахина Агаева, только с целью «снять картинку», приказал открыть из «Градов» огонь по Степанакерту в условиях договоренности сторон о прекращении огня.

    Гейдар Алиев старался сделать все, чтобы занять вакантный пост главы страны. Но его главная ударная сила — НФА — усилиями некоторых лидеров Фронта, стремящихся к властному Олимпу, вышла из повиновения Эльчибея и уже не подчинялась его воле. Более того, кувалда, которой он бил и свергал Везирова и Муталлибова, обрела некую самостоятельность и была готова действовать против него самого. Его сторонники в Баку, без ведомых НФА людей, были жалкой горсткой, с которой никто не считался. Вот почему в период избирательной кампании между мартом и июнем 1992-го года Гейдар Алиев не смог вмешаться в борьбу претендентов. Фронтисты и Ягуб Мамедов сохранили в силе пункт закона о выборах президента, по которому гражданин в возрасте выше 65 лет не имел права выдвигаться кандидатом в президенты Азербайджана. Этот пункт был введен Муталлибовым специально против Гейдара Алиева, и этот же пункт позволил Ягубу Мамедову и фронтистам не допустить самого опасного их соперника к участию в выборах.

    Очень скоро Ягуб Мамедов понял, что он не в силах полностью контролировать ситуацию. Фронтисты де-факто захватывали власть в районах, подчиняли себе глав исполнительной власти. Хотя в НФА по списку оставалось семь тысяч членов, из которых активистами были всего тысяча, вновь открывшиеся перспективы привели к тому, что очень многие бывшие фронтисты вернулись в ряды организации, усилился приток и новых людей. Искандер Гамидов в автобусах со своими сторонниками выехал в Шемахинский район и там угрозами и избиениями запугал и усмирил протестующих земляков свергнутого президента Муталлибова.

    НФА с момента независимости Азербайджана начал проводить чисто ленинскую политику, обозначенную в решениях Циммервальдской конференции: от поражения в империалистической войне к победе социалистов в войне гражданской. Только этим можно объяснить саботаж фронтистскими лидерами усилий правительства построить армию, внедрение своих людей в армию и антиправительственную агитацию в ее рядах, неподдельную радость по поводу поражений Азербайджана, преувеличение их масштабов, насаждение в стране методов «вялотекущей гражданской войны».

    10-15 вооруженных автоматами фронтистов въезжали в район, насильно собирали районный совет и заменяли председателя районного исполнительного комитета на своего ставленника. Оформленные под дулами автоматов решения направлялись Ягубу Мамедову, который заявлял о своем «беспредельном уважении» к этим решениям. Муталлибов совместно с Ягубом Мамедовым сыграли роль временного правительства, а лидеры НФА — первых большевиков. Но после захвата власти, как это обычно происходит, на авансцену должен был выйти Сталин.

    8 апреля армянские террористы напали на село Агдабан Кельбаджарского района, убили 50 человек, в том числе сожгли четырех жителей села. Были взяты в заложники около 100 человек. Получалось, что ситуация в Карабахе начала теперь работать против Ягуба Мамедова.

    Ягуб Мамедов вызвал к себе Араза и попросил у него совета: что и как сделать, чтобы стать президентом? Араз ответил, что НФА, несмотря на самомнение его лидеров, не обладает авторитетом в массах и реальной силой, чтобы выиграть выборы. Вот почему они будут требовать передать под их контроль силовые министерства. Муталлибов уже совершил ошибку, когда назначил руководителями силовых министерств ненадежных людей. Ягубу Мамедову не следует повторять ошибок Муталлибова. Ягуб Мамедов поблагодарил Араза и… через несколько дней назначил Рагима Газиева министром обороны, а Тахира Алиева перевел на должность министра внутренних дел. Он ожидал от них благодарности и верности, но взамен получил лишь оскорбления и пренебрежение. Тогда он вновь пригласил Араза к себе и предложил ему стать министром национальной безопасности. «Ты единственный человек в парламенте, который не боится фронтистов, говоришь им правду в лицо и сажаешь их на место». Араз ответил, что «поезд ушел», он совершил ошибку, назначив на пост министра обороны Рагима Газиева, который теперь контролирует сотни вооруженных людей. Пост главы Министерства национальной безопасности предназначен для профессионала, которым Араз никогда не был. Кроме того, сотня вооруженных офицеров МНБ не способны, как военная сила, противостоять армии и милиции.

    Есть только один вариант спасти ситуацию и не допустить продолжения захвата власти национал-большевиками. Ягуб Мамедов должен провести подготовительную работу, собрать ВС, подать в отставку и предложить на свое место человека, который, как он изволил выразиться, не боится фронтистских лидеров, т. е. Араза Ализаде. Тогда выборы пройдут так, что фронтисты не сумеют применить силу. Ягуб Мамедов поблагодарил и сказал, что в этом случае у него нет никаких гарантий, что Араз не использует полномочия в свою пользу.

    19-го и 20-го марта несколько сотен нахичеванцев устроили на взлетно-посадочной полосе Бакинского аэропорта Бина демонстрацию и перекрыли ее. Присланные Гейдаром Алиевым на подмогу НФА для свержения Муталлибова земляки хотели попасть домой на Новруз байрам, однако маломестные Як-40 не вмещали всех желающих срочно улететь. Организованная акция нахичеванцев вынудила руководителей авиалиний снять вместительные лайнеры с рейсов на Москву и направить их в Нахичевань. Нахичеванцы, выполнившие свой долг перед Гейдаром Алиевым, смогли отметить праздник в кругу семьи.

    При Рагиме Газиеве театр военных действий (ТВД) приобрел тенденцию расширяться. С территории Армении Зангеланский район был атакован дважды: 9-11 апреля села Агкенд, Девели и Газанча, а 24 апреля — повторно села Девели и Газанча. Первое село было захвачено и сожжено, позже отряду национальной армии удалось выбить армянские части из района.

    Азербайджан посетил премьер-министр Турции Сулейман Демирель. Все претенденты на пост президента стелились перед ним, будто в советское время на смотрины приехал партийный деятель из Москвы. Не было никаких сомнений, что его симпатии были на стороне страстного поклонника Турции Эльчибея, но события принимали оборот, который вовсе не гарантировал его победу.

    По телевидению начались предвыборные выступления кандидатов. Выяснилось, что у Азербайджана есть свой Жириновский. Им оказался Низами Сулейманов. Его популистские выступления, как магнит, притягивали неискушенное население: «Хлеб при мне будет стоить, как в советское время — 30 копеек! Масло и мясо вернутся к прежней стоимости. Масло будет стоить 3 рубля 60 копеек и ни копейкой больше! Армян через 3 месяца заставлю удрать из Карабаха! Я изобрел пушку, которая при выстреле издает такой гром, что никто этого выдержать не может!»

    И так далее, в том же духе. Хотя Эльчибей тоже обещал решить проблему Карабаха за 3 месяца весьма простыми средствами: окружаем Карабах своими войсками, армяне начинают слабеть, опускаются на колени и сдаются…». Однако ему не хватало артистизма и уверенности Низами Сулейманова. Его вранье выглядело весьма бледным на фоне безудержно буйной фантазии члена-корреспондента Академии, в своих выступлениях возвращавшего слушателей в советское прошлое, ставшее светлым на фоне беспросветного настоящего.

    В конце апреля мне позвонил Гаджи Абдул и попросил встретиться. Я пригласил его к себе домой, однако он предпочел встретиться в машине. Поздно ночью я спустился во двор, сел в белую «Волгу» и она поехала к стадиону, рядом с моим домом. В машине Гаджи Абдул спросил мое мнение о шансах на успех, в случае если он поднимет бакинцев на митинги с целью вернуть Аяза Муталлибова во власть. Я ответил, что такое теоретически возможно, но в итоге практически обречено на поражение, потому что Аяз Муталлибов, при всех своих положительных качествах доброго, мягкого и нацеленного на компромисс человека, доказал свою полную несостоятельность как политик, ибо не обладает несколькими важными для этой профессии качествами в переходное время в стране с не устоявшимися правилами игры: у него нет воли и нет умения предвидеть.

    Гаджи Абдул выслушал меня, посетовал на бакинцев как на продажных и трусливых людей, и уехал. В начале мая горстка сторонников Гейдара Алиева начала митинг перед зданием ВС в его поддержку. К тому времени площадь перед зданием ВС превратилась в полигон грязной и постыдной борьбы за власть различных группировок. Спустя день на площадь пришли сторонники Муталлибова во главе с Гаджи Абдулом и прогнали сторонников Гейдара Алиева во главе с Муртузом Алескеровым.

    В Шуше местные авторитеты сместили главу исполнительной власти, «человека Ягуба Мамедова». На это место они выдвинули Низами Бахманова, который выехал в Баку пробивать указ о своем назначении. Рагим Газиев назначил кадрового офицера Эльбруса Оруджева комендантом Шуши с заданием организовать оборону города. Географическое расположение Шуши превращало его в неприступную крепость. Однако Оруджев сделал все, чтобы дезорганизовать оборону, морально разложить вооруженные формирования, посеять среди населения панику и сдать город армянским сепаратистам. Придя во власть, Гейдар Алиев присвоил Эльбрусу Оруджеву звание генерал-майора и сделал все, чтобы прикрыть этого офицера от судебного преследования, несмотря на явное пренебрежение им своим воинским долгом.

    ПННА провел митинг в начале мая, собрав в два раза больше людей, чем НФА собирал в это время на свои митинги.

    8-го мая 1992-го года Шуша пала. Большая часть гарнизона оставила город без боя, горстка же храбрецов, отчаянно сражавшаяся за город, была уничтожена. Отряды армянских боевиков с опаской входили в оставленный город, не веря в свою удачу. Успех им был обеспечен тем, что в Азербайджане, ставшем объектом агрессии, непрерывно шла грязная драка за власть. В это время министр обороны Рагим Газиев с чемоданом, полным наличности, на самолете министерства обороны курсировал по маршруту Москва-Минск с целью вручить это министру оборону РФ Павлу Грачеву и предотвратить потерю города. Однако найти «Пашку-Мерседеса» ему не удалось.

    В Баку усилились разговоры о возвращении Муталлибова. 13-го мая я выехал вместе с молодым социал-демократом Ульви Тагировым в Бейлаган для организации местной партийной ячейки. Узнав о моем приезде в район, местный лидер фронтистов, некий Эльдар, вместе с несколькими соратниками вынудили нас покинуть город, при этом Эльдар бей, недавно освобожденный из тюрьмы хулиган, стрелял в нас из пистолета. Он был известен тем, что грабил вагоны, направлявшиеся в Армению. Однажды ему удалось ограбить и продать два вагона мяса и вагон автомобильных покрышек. Такой прибыльный патриотизм принес криминальному элементу пост заместителя главы исполнительной власти при Народном Фронте. Возвращаясь в Баку, Ульви и я увидели несколько танков с российскими экипажами, которые направлялись в сторону Карабаха. Через несколько километров на плоской, как стол, равнинной местности мы увидели перевернувшийся танк и сидевшего на нем пьяного солдата.

    Мы узнали о том, что Ягуб Мамедов созывает сессию Верховного Совета. К тому времени он практически полностью доказал свою непригодность как руководитель страны. Весть об оккупации Шуши застала его в аэропорту Тегерана, откуда он готовился вылететь в Баку после «успешных» переговоров с президентом Армении Левоном Тер-Петросяном при посредничестве президента Ирана Али Акпера Хашеми-Рафсанджани.

    Ягуб Мамедов оказался в отчаянном положении: его игнорировали министры обороны и внутренних дел, а назначенный с одобрения Эльчибея на пост министра национальной безопасности Фахраддин Тахмазов, бывший «куратор мединститута» и бывший начальник 5-го отдела КГБ, который боролся против антисоветчиков, оказался скромным служакой, а не политиком, готовым поддержать амбиции своего благодетеля. Несмотря на то, что Ягуб Мамедов избавился от сильного конкурента, Гасана Гасанова, которого он снял с должности премьер-министра и отправил в Нью-Йорк представителем Азербайджана в ООН, оставшихся претендентов на власть с лихвой хватало, чтобы лишить его уверенности и покоя. С одной стороны армянские сепаратисты захватывали села и города Карабаха, изгоняли азербайджанское население, с другой — лидеры НФА расшатывали основы государства и шаг за шагом захватывали исполнительную власть, с третьей — продолжали митинговать у здания ВС сторонники Аяза Муталлибова и Гейдара Алиева. Он встречался и советовался с экс-президентом Муталлибовым, который заверял его, что российские военные обещали ему, в случае возвращения на пост президента, поддержку и освобождение Шуши.

    Вот почему 14-го мая Ягуб Мамедов созвал внеочередную сессию ВС Азербайджана. Было ясно, что она созывается для восстановления Муталлибова в должности президента. Фронтистские лидеры знали это, знали и об обещании российских военных вернуть Шушу, если Муталлибов подпишет договор о объединенном командовании вооруженных сил СНГ.

    В такой ситуации власти Турции предложили лидерам НФА убежище и статус политэмигрантов, согласившись даже на формирование ими правительства в изгнании.

    Растерянность среди лидеров оппозиции была сильной, по словам Панаха Гусейнова, Этибар Мамедов покинул страну и вылетел в Турцию из-за опасения быть арестованным. Сам Этибар Мамедов утверждал, что его пригласили руководители Турции. Лидеры НФА обсуждали возможность перехода на нелегальное положение в ожидании лучших времен. Ситуацию переломили турецкие разведчики, работавшие с лидерами НФА под личиной дипломатов, ученых и журналистов. Они посоветовали лидерам НФА свергнуть, в случае возвращения, Муталлибова, для чего собрать толпу и захватить центры власти в столице. Уверенность лидеров НФА еще более окрепла после того, как ведущие лица «Объединения Баку и деревень», вобравшего в себя антимуталлибовские силы в столице и окрестных селах, предложили мобилизовать жителей Баку и абшеронских сел и «пойти на Муталлибова». Заведующий забегаловкой «Питихана» близ универмага поселка Маштаги Гаджи Закир Гулиев, известный среди земляков как «Дэли (буйный) Закир», предложил не спрятать оружие, а взять его и пойти на штурм президентского аппарата. Его, сидевшего при советской власти, посадили и при власти НФА, дабы «знал свое место». Но арест и тюрьма при будущей власти были еще впереди, и несколько сот активистов «Объединения Баку и деревень» готовы были, сами того не сознавая, броситься в бой за воцарение алиевского клана в Азербайджане.

    На сессии ВС номенклатурное большинство с восторгом проголосовало за восстановление Муталлибова в должности президента. Муталлибов произнес грозную речь, в которой предупредил своих оппонентов о своей готовности прибегнуть к самым жестким мерам. Для меня лично его речь звучала как отрывок из водевиля. Как нам сообщил Араз, Муталибов собирался назначить министром внутренних дел начальника ГАИ республики, а министром обороны — Ага Ахундова, лидера «Гардашлыг». По случаю своего предстоящего назначения на высокий пост министра обороны Ага Ахундов надел в майскую жару норковую шапку-ушанку, как бы в пику Рагиму Газиеву, который щеголял в каракулевой круглой «национальной» папахе. Все это выглядело карикатурно.

    Достоверно не известно, что делал Муталлибов после возвращения во власть, однако ходили упорные слухи о том, что он после сессии отправился в поселок Маштаги к своим друзьям отмечать «победу».

    Тем временем перед зданием бывшего райкома им. 26 Бакинских комиссаров, занятого НФА под свою штаб-квартиру, собиралась толпа. Сначала несколько сотен людей слушали турецкие марши, которые Панах Гусейнов распорядился крутить для воодушевления масс. К утру разнеслось известие о том, что командир ОМОН-а Ровшан Джавадов объявил о своем решении не выполнять приказ Муталлибова, о применении силы для разгона демонстрантов, если таковой поступит. Гурбан Мамедов, вчерашний политический заключенный, связался по телефону с Гейдаром Алиевым. Разговор транслировался на всю площадь через усилители:

    — Гейдар бей, народ собрался идти на штурм Верховного Совета и президентского аппарата в знак протеста против незаконного возвращения Муталлибова. Как вы относитесь к этому?

    — Я солидарен с народом и одобряю действия НФА.

    — Гейдар бей, народ тревожиться из-за двух обстоятельств. Вмешается ли российская армия, и применит ли Муталлибов силу против народа.

    — Азербайджан стал суверенным государством, российские войска не имеют права вмешиваться во внутренние дела нашего государства и не вмешаются. Что касается Муталлибова, то он — трус, и сбежит, как только вы начнете свой марш.

    Толпа одобрительно зашумела и зааплодировала. Иса Гамбаров на митинге перед штаб-квартирой НФА объявил, что «НФА объявляет себя защитником Конституции Азербайджана». Практику этой защиты предстояло узнать, и очень скоро, всему народу.

    Когда собралось около пяти тысяч человек, все двинулись вперед по ул. Рашида Бейбутова, подбадривая друг друга. Во главе колонны шел БТР с не вполне исправным двигателем, из-за чего на крутых подъемах людям приходилось толкать бронетранспортер руками.

    Маршрут, по которому следовала толпа, был умышленно выбран окольным, по ул. Рашида Бейбутова наверх, до ул. Бакиханова, по ней до проспекта Строителей с выходом на проспект Нариманова и по прямой до здания ВС. По пути к толпе присоединялись зеваки. Вскоре численность процессии перевалила за 10 тысяч, и к зданию ВС подошла уже внушительная масса людей. Когда голова колонны с БТР достигла площади перед зданием ВС, сверху, с верхнего этажа гостиницы «Москва», началась сильная стрельба… холостыми пулями. Пол, устланный огромным количеством холостых гильз, заснял и показал зрителям тележурналист Миршахин Агаев. Кому-то надо было создать видимость боя и стрельбы по народу. В панике некий парень попал под злополучный БТР и погиб. Он так и остался единственной, но безымянной жертвой опереточного восстания. Толпа побежала к зданию ВС, ворвалась внутрь, выломала стеклянные двери и окна, нещадно поливая огнем из автоматов стены и потолок здания ВС.

    Когда началась стрельба, один из видных деятелей национального движения Искандер Гамидов находился неподалеку от здания МНБ. С ним случился обморок, люди внесли его в приемную МНБ и потребовали лекарства для героического руководителя народного восстания. Беженец из Шуши, журналист Хикмет Сабироглу, находившийся в этот момент рядом с ним, рассказывает: «Когда потерявшего сознание Искандера люди внесли внутрь здания МНБ, я побежал направо и спрятался в Аллее почетного захоронения за высоким надгробным камнем. Оглянувшись, я увидел Фахмина Гаджиева, прятавшегося за каким-то обелиском еще дальше от меня».

    Через два часа этот самый Фахмин Гаджиев в военной фуражке с красным околышем, появился на экране телевизоров и поставил ультиматум Муталлибову: или он сдает власть, или авиация начинает бомбить президентский дворец. На самом же деле танки российского генерала Суфьяна Беппаева, стоявшие вокруг президентского дворца, и которых так опасались фронтисты, спокойно развернулись и вернулись в свои казармы.

    Никаких достоверных сведений о деятельности Муталлибова в эти часы нет. Кроме воспоминаний одного человека: госсоветника по экономике Вахида Ахундова. Увидев, что кроме него и еще одного сотрудника, в огромном здании никого нет, он решил в 15 часов уйти домой. Когда он спустился на первый этаж, в фойе здания со стороны Совмина вошел президент Муталлибов в сопровождении телохранителей. Увидев своего экономсоветника, президент подошел, обнял его и со смехом сказал: «Ну что, Вахид Джумшудович, создали мы революционную ситуацию?»

    Смущенный госсоветник невольно тоже обнял президента и почувствовал, что под пиджаком у того надет легкий бронежилет. После этих слов Муталлибов вышел из здания, сел в машину и уехал на военный аэродром, откуда вылетел в Москву. Так что, когда рецидивист Фахмин Гаджиев объявлял ультиматум Муталлибову, того на рабочем посту уже не было. Пример погибшего на своем посту Сальвадора Альенде не вдохновлял никого из политических руководителей Азербайджана.

    Я просидел в редакции газеты до часу дня, следя за событиями, затем пешком поднялся к своему дому рядом с парламентом. У памятника Нариманову, когда раздался интенсивный треск автоматных очередей, со двора кособокого домика на улицу выбежала простоволосая, в рваном платье пожилая женщина и начала причитать:

    — Убили, убили наших детей…

    Когда я подходил ко двору я увидел, как мой сосед Тофиг Гасымов уходит в сторону парламента в сопровождении двух молодых людей в куртках цвета хаки с эмблемой воющего волка на спине.

    Эти же события, в том числе участие турецких и американских дипломатов и разведчиков в государственном перевороте описывает несколько под другим углом большой поклонник националистов, уже упомянутый Томас Гольц в своей книге «Азербайджанский дневник»:

    «Несколько сотен людей стояли перед штаб-квартирой Народного Фронта, когда мы приехали туда. Но внутри практически никого не было. Из узнаваемых лидеров мы смогли найти только Тофика Гасымова, жилистого члена парламента от Демократического блока, выглядящего, как Альберт Эйнштейн. Он сказал, что руководит группой штаба, которая будет поддерживать связь с «демократическими» силами внешнего мира до штурма здания. Он почувствовал огромное облегчение, увидев Филиппа и Мехмета Али, поскольку они были представителями упомянутых «демократических сил», с которыми он думал установить контакт, а телефон работает не очень хорошо… Два дипломата официально выслушали все, пообещали моральную поддержку соответствующих стран и уверили Тофика Гасымова, что и США, и Турция встанут на общую позицию протеста, если будет атака на штаб-квартиру Народного фронта. Мехмет Али пошел еще дальше, пообещав безопасность даже длясемей лидеров Фронта в новом комплексе посольства Турции напротив парка 26 Комиссаров. Он сказал, что Турция готова, в случае надобности, предоставить убежище. Вера в то, что Турция встанет на их сторону, было подчеркнуто акцией нескольких анонимных пантюркистских энтузиастов, которые обзавелись огромным флагом Турции и вывесили его с крыши штаб-квартиры. Кто-то пошел еще дальше. Они установили громкоговорители на балконе второго этажа. Между речами лидеров, они передавали актуальные на этот день мелодии — марш османских янычаров, или «mehter», которые соединяли набожность с доблестью и четко кооптировались с исламскими претензиями Муталибовского общества «Покаяния»:

    ((Бог велик! Бог велик!
    Да сопутствует нашей армии победа!)

    И связь с народом была установлена: в течение того получаса, что мы были в здании, число сочувствующих выросло с нескольких сотен до более чем тысячной толпы, и люди все еще стекались со всех сторон парка. Для большей точности скажем, что вооруженные и одетые в униформу люди устроились на крыше и балконах верхних этажей штаб-квартиры. Часть из них имела переговорные устройства и передавала постам на улице, в парке 26 Комиссаров и на перекрестках то, что те не могли увидеть снизу. Вопрос о том, чью сторону могла бы принять армия, даже не задавался. Единственной проблемой было, какая часть армии сможет оторваться от боев и прибыть в Баку до наступления ночи.

    Частично ответ на это был получен, когда я уходил от растущей толпы. Приветственные восклицания раздавались из дальнего конца парка, которые скоро превратились в рев, в котором можно было различить свистки и выкрики «Браво!» я смог различить характерный механический кашель мощного дизельного двигателя, безошибочно узнаваемый скрежет гусениц. Фронт только что раздобыл первую единицу бронетехники и запарковал ее для дальнейшего использования.

    * * *

    Это был длинный день и длинная ночь, 14 мая, хотя, наверное, она была длиннее для Мехмета Али, чем для меня, и несомненно она была наиболее длинной для лидеров Фронта. Парк 26 Комиссаров был заполнен тысячами людей, и даже на деревьях были люди. Там были молодые и старые, мужчины и женщины, богатые и бедные: они были народом, который поддерживал Народный Фронт с начала. Я знал многих и по митингу в пятницу, и по совсем другим поводам. Там был 60-летний владелец большого корабля «Туркменистан», машущий маленьким флагом Азербайджана; там был парень, который снабжал меня кофе из какого-то комиссионного магазина; там был местный хакер, который на скорую руку починил мой лэптоп; там был вульгарный тип — кинорежиссер, с которым я познакомился в Нахичевани. Там были знакомые люди, имена которых я не мог вспомнить, если я вообще знал их. Там были и другие: Камран и его мать Кюбра-ханым, член бывшей Коммунистической партии, награжденная орденами, которая решила оставаться там со своим несговорчивым сыном до рассвета, или до того, как придут танки, кто бы из них не пришел первым. Там была Эльмира — отважный корреспондент оппозиционной прессы, которая часто помогала Хиджран в некоторых проблемах, и Дильшад, словоохотливая мать Вугара, одного из наших ребят-переводчиков.

    В здании были более взрослые приятели: огромный плюшевый медвежонок с детским лицом Паша, который организовал пантюркистские конференции по всей территории бывшего СССР, а сейчас охранял вход с автоматом Калашникова, висящим на его мясистой спине. Джовдет, обрусевший азербайджанский репортер некоторых московских новостных агентств. Были и другие, устрашенные тем, что происходит, но решившие участвовать в этом. Стоящий рядом Ниязи Ибрагимов, заместитель председателя Фронта, директор департамента информации НФА и близкий друг Абульфаза, с пальто, наброшенном на плечи как плащ, практически рекламировал наплечную кобуру под правым плечом.

    Олицетворением невозмутимости и спокойствия был Фахмин Гаджиев, облысевший тюремный надзиратель в прошлом, сейчас одетый в униформу и в жестком кепи, похожий на гестаповца — он называл себя военным комиссаром Баку.

    — Есть какие-нибудь изменения? — спросил я

    — Все в порядке, — сказал он, растягивая рот в улыбке.

    Тем временем на балконе появились громкоговорители, которые использовались для сообщения толпе о состоянии дел. Из них доносились послания с пожеланиями удачи и солидарности от националистических движений в других частях бывшего СССР и мира. Даже великий нахичеванский старец Гейдар Алиев послал заявление о поддержке в борьбе против «незаконного путча» предателя Муталлибова. Кто-то для развлечения установил микрофон перед телевизором, где Муталлибов снова и снова повторял «что он поступит правильно, став диктатором» и слова эти встречались криком и хохотом толпы. Затем, после еще одного марша янычаров, поднявших толпу на ноги, из громкоговоритетей донесся знакомый хриплый голос: Абульфаз Эльчибей вышел из подполья.

    «Мои дорогие сограждане», — начал Эльчибей. — «нет нужды говорить вам, что произошло сегодня в парламенте. Был переворот, незаконное попрание Конституции Азербайджана. Это не пройдет! Мы вступили на трудный путь, но мы не отступим! Независимость или смерть!»

    — Азадлыг! (свобода) — заревела толпа. — Азадлыг!

    — Таково наше послание, — продолжил Эльчибей. — Если гражданин Муталлибов не освободит президентский дворец к 2 часам дня в пятницу 15 мая, мы будем вынуждены выбросить его сами!

    Ультиматум был объявлен, и толпа стала неуправляемой. Но у меня было несколько вопросов: Фронт способен защитить свою штаб-квартиру силами своих сторонников и какой-то бронетехники, но угрожать атакой? Но я не должен был удивляться этому, моя задача состояла в регистрации фактов. В соответствии с этим, я бросился к себе домой и сумел дозвониться в газету.

    — Есть убитые? — спросил редактор.

    — Нет, но они объявили ультиматум и…

    — Давай подождем, пока улицы не будут заполнены кровью, — сказал редактор, которого лучше оставить безымянным. — Записывай все и не забывай — побольше красок.

    Только я с отвращением бросил трубку, как где-то на улице раздался взрыв. Затем кто-то постучался в дверь. Это был Вафа Гулузаде.

    — У меня послание для вас, которое надо передать Фронту, — сказал он с напряженным лицом. — Вы должны сказать им, что мы, правительство Азербайджана, получили сегодня ноту от правительств США и Турции, что они не признают возвращение Муталлибова законным, и что любая акция против народа Азербайджана приведет к пересмотру отношений между соответствующими правительствами.

    Было несколько странным просить меня передать такого рода информацию, но если Вафа думает, что это так важно, то, ясное дело, я передам послание. Вероятно, Фронт несколько воодушевится от факта, что хотя бы пара стран отказывается признать Муталлибова. Более важным было то, что такой способ передачи послания означал, что Вафа окончательно покинул корабль. И я был удивлен тем, сколько же людей из старой элиты имели затаенные мысли насчет возвращения Муталлибова. Избегая дорожных постов, я вернулся в штаб-квартиру Фронта и сумел пробиться через охрану на второй этаж. Я искал заместителя председателя Фронта, директора департамента информации и близкого друга Абульфаза Ниязи Ибрагимова. Я нашел его и пересказал без комментариев то, что Вафа сказал мне об официальной позиции, которую занимают США и Турция о наступлении на демократию.

    — Гулузаде сказал тебе передать это мне?

    — Да.

    — Почему?

    — Не знаю.

    На его мрачном лице появилась улыбка.

    — Они разваливаются, — сказал он и заспешил передать послание чрезвычайному заседанию лидеров Фронта, собравшихся в задней комнате здания. Было около трех утра, и даже если Фронт планировал бодрствовать всю ночь, было самое время для меня, чтобы пойти домой и немного отдохнуть перед решительными событиями завтрашнего дня. Но даже в постели адреналин и выстрелы на близлежащих улицах не дали мне заснуть до рассвета.

    * * *

    15 мая был трудным весенним днем на побережье Каспия. Я обнаружил, что дорога заблокирована — не восставшей полицией, а толпой покупателей, которые, казалось, основательно безразличны к факту, что их нация катится к гражданской войне. Комиссионные магазины бойко торговали. Женщины делали себе прически и маникюр. Мужчины сидели в чайханах: играли в домино и перечитывали новости. Вероятно, большинство гражданских войн, и может, даже войн вообще, проходят похоже на эту: люди борются с надвигающимся безумием прикипанием к нормальной жизни. Только когда уже пишется История, кажется, что люди бросают все и устремляются на фронт, оставаясь там до окончательной победы или поражения, в то время как непрерывно падают бомбы.

    Перед тем, как пойти в штаб-квартиру Фронта, я решил посмотреть на 12-и этажное президентское здание из белого и коричневого гранита. Здесь лунатическое состояние не так превалировало: сотни вооруженных людей были собраны в предвидении атаки, которой им угрожали. По крайней мере, они отнеслись серьезно к ультиматуму «гражданину Муталлибову». Большинство составляли штатные полицейские, вооруженные автоматами. Но их также прикрывала бронетехника: во внутреннем дворе я насчитал 4 БТР-а и 2 танка Т-54, их двигатели тихо ворчали. Более тревожным было то, что я узнал людей из команды, я встречал их ранее в Агдаме — это были люди Гатыр-Мамеда. Одним из этих людей был наполовину русский, наполовину азербайджанец, психопат по имени Вагиф.

    — Вагиф, — закричал я, — как делишки-то?

    — Великолепно, — сказал он.

    — Где Гатыр?

    — Он приедет завтра и приведет больше людей, — сказал Вагиф и лениво ушел прочь.

    В центре толпы полицейских я увидел еще одного человека, которого знал: Фуад, хозяин нашей квартиры. Замечательно хороший парень со стальным телом, он был капитаном полицейских в штатском. Впрочем, сегодня он был в бронежилете и со снайперской винтовкой.

    — Все это закончится кровью, — сказал он. — Я не вижу другого выхода.

    Был полдень, и стрелки часов шли к объявленному сроку ультиматума.

    * * *

    Атмосфера в окрестностях парка 26 Комиссаров была наэлектризована и становилась напряженнее с приближением к штаб-квартире Фронта. Была такая толчея, что было трудно протиснуться к входу, также трудно было попасть внутрь, особенно потому, что невозможно было нормально говорить из-за марша янычаров, льющегося из громкоговорителей, и который сейчас пели все.


    Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!

    Ордумуз даима олсун музаффар!


    Я сумел пробить себе дорогу внутрь, а затем пробился на второй этаж сквозь группы вооруженных до зубов людей в приемной кабинета Ельчибея. В углу я увидел Мехмета Али Байара, совещающегося с Искандером Гамидовым — маленьким человеком, заражающим других своей энергией, а парламент — ужасом. Он исчез вчера, и наиболее признанной версией было то, что он ушел в подполье. Но прятаться было не в стиле Искандера. Он мог быть вне видимости, но он был просто занят.

    — Они собираются сделать это, — сказал Байар, — после завершения совещания.

    Мехмет Али выглядел полностью истощенным. Он еще хорошо выглядел, если учесть, что не спал 40 часов.

    — Что ты имеешь в виду?

    — После того, как ты ушел вчера ночью, они провели еще одно совещание

    — Да?

    — И они были близки к отступлению. Только Искандер был готов идти до конца. Я сказал оставшимся, что они должны сделать это, что это их единственный шанс, что все они будут сегодня же в тюрьме, если не начнут свой марш. Затем я сказал, что Турция получила заверения Москвы, что Россия не будет вмешиваться, что это внутреннее дело Азербайджана.

    — Даже так?

    — Не было такого сообщения.

    — Я думаю, что…

    — Я остановил их!

    — Это не твое дело…

    — Нет, пускай они совершат этот марш, но пусть они совершат это законно и дипломатически верно, как они делали это раньше!

    После этого он начал протискиваться к Эльчибею во внутреннюю комнату. Часы показывали четверть второго, время быстро истекало. Я выкуривал одну сигарету и тут же зажигал другую. Часы показали 2 часа, затем прошли еще четверть часа после назначенного времени. Срок ультиматума наступил, а затем ушел в прошлое, но приказа о начале марша не было, только непрерывающиеся мелодии «Mehter»-а. Затем двери внутренней комнаты Эльчибея распахнулись и суровый, но улыбающийся Эльчибей, одетый в пальто, скрывающее бронежилет, вышел мимо группы выстроившихся охранников, на балкон. Я схватил Мехмета Али, чтобы спросить о происходящем.

    — Они хотят сделать заявление. Последнее заявление, — сказал он. — Я просто продиктовал его и сказал им передать его мне, американцам и Ягубу Мамедову до того, как они начнут свой марш.

    Мехмет Али не бежал по тонкому льду — он мчался во весь опор.

    На балконе кто-то выключил музыку марширующих «mehter» и молодой человек зачитывал по пунктам то, что только что продиктовал Байар.

    «… Истощив терпение народа… ничего, кроме незаконного захвата власти… сожалея о необходимости применить силу для восстановления конституционного порядка, нарушенного 14 мая… обращаемся к демократическим силам мира…»

    Это был обычный вздор воззваний и манифестов революционеров, когда кости уже брошены — только на этот раз это было написано рукой Мехмета Али. Было немного больше четверти третьего. Абульфаз Эльчибей, почти невидимый в толпе из дюжины телохранителей с радиопереговорными устройствами, взял микрофон, чтобы сказать последние слова отрядам и народу перед тем, как они отправятся в поход. Оглушающий рев поддержки, раздававшийся с улицы, заглушал почти все сказанное им, оставив только хорошо знакомые слова: «Предстоит долгая и трудная дорога, но мы знаем, что идем правильным путем! СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ!»

    AZADLIG! AZADLIG! AZADLIG!

    Я думал, что он просто дал команду выступать и начал пробивать себе дорогу вниз, на улицу, как вновь вырвался громоподобный рев из толпы.

    BOZKURT! BOZKURT! BOZKURT!

    Это был Искандер Гамидов — «Серый волк». Я клянусь, что он посмотрел на свои часы и что-то подсчитывал. Затем Искандер сказал что-то в микрофон, что невозможно было разобрать из-за происходящего вокруг: рев толпы, кричащей его имя, рев бронетехники за штаб-квартирой Фронта, и рев громкоговорителей, включенных на мощность, раздирающую уши.


    ALLAHU AKBAR! ALLAHU AKBAR!

    ORDUMUZ DAIMA OLSUN MUZAFFAR!


    Затем распахнулись железные ворота, скрывающие от назойливых глаз парковочный двор Фронта, и первые бронированные машины прогрохотали по улице, вгрызаясь траками в мягкий асфальт раннего лета и перемалывая бордюры. БТР, затем другой, затем грузовик, заполненный людьми с автоматами и гранатометами, еще один БТР, передвижной зенитный комплекс, грузовик с ликующими солдатами, посылающими поцелуи толпе и толпа, посылающая поцелуи обратно. Затем первый танк, потом второй — как будто из ниоткуда взялся Искандер с вооруженными людьми и бронетехникой. Бронированная колонна вышла полностью и тут же к ней присоединились тысячи и тысячи граждан, решивших совершить революцию или умереть.

    Я мчался по лестнице в нашу квартиру на третьем этаже, где нашел своего близкого друга Лауру ле Сорну и Хиджран. Первая была испугана и вынужденно высунула свою голову наружу, а последняя только вернулась из штаб-квартиры Фронта и громко жевала.

    — Они маршируют, — сказала Хиджран. — Давайте пойдем к зданию аппарата президента.

    Было пятнадцать минут четвертого, когда мы пришли, но здание не было в пламени. Полицейские, окружившие здание, бездельничали и единственным действием, которое мы смогли увидеть — это была пара секретарш, уходящих через заднюю дверь с коробками личных вещей. Я приблизился к группе полицейских и спросил, как идут дела.

    — Прекрасно, прекрасно, — ответили они.

    — Аяз в здании? — спросил я.

    Полицейские не были уверены, но несколько минут назад приходил человек из посольства Ирана поздравить Муталлибова с возвращением на должность, как они думали. Почему бы ему не быть там? Это здание президента, и он президент!

    Известно ли полицейским, что армия людей из Народного Фронта в данный момент идет на них?

    Один из них посмотрел на свои часы и улыбнулся.

    — Они говорили, что собираются атаковать нас в 2 часа, а сейчас уже больше половины четвертого, — он улыбнулся, — Они всегда говорят и никогда не действуют.

    — Мы знаем, что делать, если они достаточно глупы, чтобы прийти сюда, — сказал другой, похлопывая по оружию.

    — Они уйдут домой, поджав хвосты, — хохотнул решительно третий. Затем раздался шум ниже здания аппарата президента, который стер улыбки с их лиц: звуки длинных очередей автоматического оружия, раздавшихся откуда-то из-за филармонии.

    — Сюда идут, — сказал один из полицейских, перезаряжая свой Калашников. Похожим волнением была охвачена группа людей из службы безопасности, расположенных ниже по улице и на широких ступенях, ведущих к основному входу в здание. Хозяин нашей квартиры Фуад стоял в середине группы, стоящей перед зданием. Он смотрел вперед, и я поймал его взгляд. Он мрачно кивнул и дернул головой в сторону. Он пытался сказать: «Уходи отсюда».

    Раздалась еще одна очередь, и все полицейские взяли свое оружие наизготовку. Было не очень умно стоять в проходе, который будет простреливаться, так что я схватил Хиджран и потянул ее назад в маленький парк за зданием аппарата президента. Он был заполнен полицейскими и другими людьми из служб безопасности, собирающимися защищать этот фланг, если армия фронта придет с этой стороны.

    Еще один взрыв раздался где-то вдалеке со стороны фасада здания и привлек внимание в ту сторону. Командирский автомобиль скрипнул тормозами и выскочивший из него офицер начал кричать на группу полицейских, сидящих на скамье, видимо, пытаясь отправить их вперед на линию защиты. Некоторые из полицейских не хотели идти, и офицер хотел уже ударить одного из них, но, замахнувшись для пощечины, остановился и посмотрел наверх.

    На холме выше нас кто-то палил долго и спокойно из автоматического оружия. Затем раздался еще один взрыв. Тишина на какое-то время, а затем раздался грохот сотен автоматов, гранатометов и тяжелых пулеметов.

    — Это парламент! — заорал кто-то. — Они стреляют в парламент.

    Вдруг картина стала проясняться — предварительная стрельба перед президентским зданием была диверсией. Основная колонна Искандера шла на парламент и телевизионную станцию, располагающиеся на холме. Полицейские защищали не то направление. Тяжелые удары пушек и очереди танковых пулеметов доносились эхом вниз, и как бы не разворачивалась битва наверху, смятение и хаос начали охватывать силы безопасности внизу. Они не могли ничего сделать, не оставив защиту президентского здания и не предприняв собственную атаку на вершину холма. Сделать из Фронта, шагающего по широкой улице фарш, это одно, а совершать самоубийство — совсем другое. И масштаб звуков, и неистовство армии Искандера в действии, как раз и показывали, какой могла бы быть атака на вершину холма.

    Еще больше хаоса добавляло положение массы обычных людей в окрестностях, которые оказались на улице, когда начался этот вихрь событий. Так же, как и мы, они не хотели оставить прикрытие из ряда зданий между собой и сражением наверху. Но теперь они видели цель, на которую могли направить свой гнев и разочарование: полицейские силы, охраняющие аппарат президента.

    — Смотрите, куда вы нас привели! — орал один обезумевший мужчина, выпрыгнув из безопасного места и набросившись с кулаками на трех полицейских. — Вот кого вы защищаете!

    — Вы собаки, собаки! — ругалась пожилая женщина. Сидя за стеной с пакетами продуктов вокруг себя, она плевала на любого полицейского, который оказывался в пределах досягаемости.

    Было время зарегистрировать историю об атаке, если только я сумею получить связь вовне.

    — Пошли, — сказал я Хиджран, — может, у Лауры есть выход на линию

    — Ты иди, — откликнулась она, — я останусь здесь.

    — Немедленно уходим отсюда вместе.

    — Нет.

    — Пожалуйста.

    — Нет.

    Я представил, как это выглядит: домашняя ссора на улице в городе, где идет революция. Мне не хотелось в этом участвовать.

    — О’кей, — согласился я неохотно, — ты остаешься здесь. Я вернусь за тобой через 5 минут.

    Я пробежал 200 или 500 метров к дому и ворвался внутрь.

    — Что случилось? — спросила Лаура. Она стала белой, как постельное белье.

    — Гражданская война, — ответил я коротко. — У тебя есть связь?

    — Нет. Где Хиджран?

    — Там, на улице. Она не захотела возвращаться.

    Мы пытались дозвониться до оператора несколько минут, но было уже четко понятно, что кто-то прервал связь. Так что я отказался от этой затеи и побежал на улицу, туда, где пряталась Хиджран. Она исчезла.

    — Где Хиджран? — спросил я у Эльмиры, нашей местной журналистки, которая жалась в канаве поблизости. Она смогла только сквозь рыдания указать куда-то в сторону парламента.

    — Она поднялась на холм? — спросил я недоверчиво.

    В действительности мне не стоило удивляться исчезновению моей жены. Я начал понимать, что звуки и запах стрельбы притягивали ее, и она хотела быть участницей событий, даже если они увлекут ее в ад. Я не робкого десятка, но мне оставалось сделать то, чего хотелось меньше всего — пойти за ней на холм.

    — Дерьмо, — сказал я в сердцах, — почему она поступает так со мной?

    Стрельба превратилась во взрывы, которые раздавались в унисон моим шагам, и вдруг установилась странная тишина.

    Теперь оставалось только подсчитать трупы и решить — кто выиграл.

    На ступенях парламента было очень много тел и все они были очень даже живыми. Моя жена Хиджран была одной из них, и она танцевала с каким-то солдатом, с гвоздикой в дуле его оружия — просто один из празднующих, веселящихся людей. Другой была моя старая приятельница Нурджахан Гусейнова с 19-го отделения почты. Она была буквально в экстазе от «победы», и целовала всех, до кого могла дотянуться, включая военного атташе США.

    При всей этой стрельбе, было не много мертвых тел. Одному из отряда Фронта не повезло: он упал с машины и был раздавлен ее колесами. Потери стороны, которая защищала парламент, и силы, которые были расположены в парламенте и на верхних этажах отеля «Москва», никогда не были объявлены. Триангуляция событий позволяет сделать вывод, что убитых было меньше дюжины.

    И если верить официальным донесениям, то было только трое раненых. Одним был Искандер Гамидов, раненный выстрелом в руку, когда он шел во главе колонны. Но вот одна вещь была абсолютно ясна: стратегия Искандера напасть на парламент была решительной и полностью успешной. Были не только запуганы люди, охранявшие аппарат президента, которые оставляли свои позиции, не сделав ни одного выстрела, но удалось избежать кровавой бани, которую в Азербайджане предрекали все. Были и такие, включая Филиппа Ремлера, которые находили уровень потерь и раненных настолько низким, что приписывали его некомпетентности.

    — Такая стрельба заканчивается только тремя раненными и одним убитым по ошибке? — сказал он недоверчиво, когда мы уходили от здания обстрелянного парламента.

    Но именно это и произошло. Это было чудом, и по лицам гражданских лиц, которые потоком шли увидеть разбитые стекла и куски бетона от здания парламента, как символ успеха, что они тоже думали так.

    Они совершили революцию, и никто не пострадал. Почти».

    Американский журналист, описавший все эти события, считает, что «почти никто не пострадал». Ему, чужаку, плывущему по самой поверхности событий, было невдомек, что потеря была. Азербайджан потерял Карабах, народ потерял свободу. Но в этом еще предстояло убедиться, этого еще никто, кроме эсдеков, не понимал, так велика была радость от Великой Пантюркистской революции.

    Через несколько месяцев мне принесли номер стамбульского журнала «Нокте», где была помещена статья с фотографиями «серых волков», участвовавших в государственном перевороте в Азербайджане. С одной фотографии глядел худощавый мужчина в темных очках, рядом снимок его поддельного советского паспорта на имя Керима Абдуллаева. Он был офицером французского Иностранного легиона. За однодневную работу он получил 2 тысячи долларов. По свидетельству журнала, «Керим Абдуллаев» командовал отрядом из 65-и «серых волков», каждому из которых было выплачено по тысяче долларов. Они приземлились в Нахичевани, там получили оружие, прилетели в Баку, выполнили задание, сдали оружие и вылетели обратно.

    НФА де-факто брал власть в Азербайджане в свои руки. Чем была попытка возвращения Муталлибова к власти? Бездарным спектаклем со слабовольным человеком в главной роли? Или хитроумным планом с целью привести к власти политическую силу, которая должна была ввергнуть страну в еще большую беду? Все шло самотеком, или, того хуже, волей политических ничтожеств? Или событиями управляла некая хитроумная сила? Ответа на эти вопросы нет. Фактом было то, что улица вошла во дворцы, национал-большевики захватили власть. Оставалось оформить ее юридически.

    Два дня площадь перед зданием ВС бурлила: шел непрерывный митинг.

    В это же самое время армянские войска брали Лачинский район. Войска и население в панике бежали. Лачин был сдан врагу без боя. Тележурналист Чингиз Мустафаев снял и показал по телевидению горькие кадры позорного бегства армии из Лачина. Журналист рыдал, умолял, оскорблял убегающих на танках и БТР-ах военных, просил не оставлять район, говорил им, что на территорию района не упал ни один снаряд, не просвистела ни одна пуля, не показался ни один армянский боевик. Все напрасно — перед глазами зрителей только охваченные паникой, животным страхом люди. Вот как описывает захват Лачина армянскими войсками Том де Вал в своей книге про армяно-азербайджанский конфликт “Черный сад”:

    «18 мая 1992 года армяне захватили и сожгли Лачин с минимальными потерями со своей стороны. Теперь они связали Нагорный Карабах с Арменией. Дорога, которая была закрыта более двух лет, была вновь открыта и способна обеспечить Карабах вооружениями и снабжением из Армении. Все азербайджанцы были изгнаны из Карабаха. Похоже, что для армян это было кульминацией триумфальной кампании, но в действительности, активная фаза войны только начиналась».


    Несколько лет спустя на одних поминках я оказался рядом с беженцем из Лачина. Я его расспросил о том дне, когда он покинул свой район. Вот его рассказ: “У меня была бензозаправка в райцентре. Я занимался своим делом — заправлял машины бензином и получал деньги. Вдруг кто-то закричал, что к Лачину подходят армянские войска. Я быстро сел в свои “Жигули”, поехал домой, забрал семью, документы, деньги и выехал вон из района. Когда проезжал мимо своей заправки, у меня промелькнула мысль поджечь ее, так как там оставалось 8 тонн бензина. Но увидев, как другие быстро уезжают, я не стал задерживаться и доехал до Баку”.

    Лидеры НФА, движения, возникшего на волне народной решимости отстоять Карабах, дрались за должности в Баку, не обращая ни малейшего внимания на происходящее в Карабахе. Более того, для захвата власти они вызывали из фронта боевые части.

    Во все дни переворотов и контрпереворотов Ленкоранский 21-й батальон не вмешивался в политические события. Третья рота батальона участвовала в обороне Шуши как «приданная сила», другая принимала участие в обороне Агдамского района. Одна рота защищала три оставшихся азербайджанских села Гадрутского района.

    18-го мая НФА вновь инициировал созыв сессии ВС Азербайджана. Вчерашние триумфаторы выглядели жалкими и подавленными, лишь несколько номенклатурных депутатов вели себя смело и независимо. На этой сессии Ягуб Мамедов, признавшийся в том, что он “пешка”, наконец, подал в отставку. На этот пост выдвинули кандидатуру Исы Гамбарова. Эту кандидатуру горячо поддержал, конечно же, чуткий к переменам поэт Бахтияр Вагабзаде. Ариф Гаджиев объявил, что «приход НФА к власти согласован с девятью зарубежными государствами. За этим стоит решение Нагорно-Карабахской проблемы».

    Несколько депутатов, прежде всего Ариф Рагимзаде и Расим Агаев предложили, чтобы выборы были альтернативными, и напомнили о Гейдаре Алиеве. Надо было получить его согласие, но тут, якобы, “отказала” связь с Нахичеваном. 15-го мая, накануне свержения Муталлибова, связь работала прекрасно, а вот 18-го прервалась. Не поверив в эту байку, Ариф Рагимзаде направился за кулисы к телефонному аппарату, стоявшему сбоку от президиума. Там его поджидал Ариф Гаджиев. Шипящим голосом он предупредил, чтобы Рагимзаде не смел связываться с Гейдаром Алиевым, и пусть благодарит Аллаха, что толпа не растерзала его. Арифу Рагимзаде ничего не оставалось, как вернуться на свое место.

    Избранный председателем ВС Иса Гамбаров стал также исполняющим обязанности президента Азербайджанской Республики. Теперь его первейшей задачей стало обеспечение избрания Эльчибея президентом. Все свое внимание он направил на организацию выборов. Главы исполнительной власти городов и районов проходили инструктаж: кого-то запугивали, кого-то задабривали. Член АСДГ из Гянджи, железнодорожник Сульхаддин находился в кабинете главы исполнительной власти города Сабухи Абдинова в тот момент, когда тому звонил Иса Гамбаров и требовал обеспечить победу Эльчибея на выборах. Естественно, для поднаторевших на фальсификациях выборов всех уровней номенклатурщиков “сделать” еще одни выборы ничего не стоило, но их беспокоила личная судьба. И Абдинов начал с того, что он обязуется провести выборы точно в соответствии с законом: как проголосует народ, такой результат и объявят. Это было началом торга, и Иса бей ответил, что будущее сотрудничество новой власти с главой Гянджи будет зависеть от результатов голосования во втором по величине городе Азербайджана. Понявший намек Сабухи Абдинов отметил, что среди населения заметно некоторое воодушевление в отношении кандидата НФА. После разговора главы города с главой государства, эсдек сказал Абдинову, что полагаться на сохранение своей должности при власти НФА ему не следует, сразу после победы Эльчибея его снимут. Сабухи провел выборы так, как хотела новая власть, обеспечил “победу” Эльчибея, но его вскоре сняли, назначив на его место фронтиста, доцента Муршуда Мамедова.

    Непосредственно после переворота, помятуя о страстном желании фронтистской толпы расправиться с “братьями Ализаде”, я и Араз вылетели в Москву. Фронтисты искали нас, естественно, не нашли, арестовали моего сына-студента, который никогда политикой не интересовался. Моей матери удалось вырвать любимого внука из лап МВД. Когда через неделю я вернулся в Баку, страсти улеглись, жажда мести сменилась жаждой должностей. Фронтисты были заняты дележом власти, на время они забыли о своем бывшем соратнике и самом жестком критике.

    АСДГ там, где у нее имелись возможности, организовала наблюдение за ходом выборов. Накануне дня голосования 7 июня Тамерлан Караев и Этибар Мамедов сняли свои кандидатуры, так что в президенты баллотировались пять кандидатов. Низами Сулейманов вдохновенно врал, делал блестящие популистские заявления, которые как магнит притягивали бесхитростный народ. НФА нечего было противопоставить ему, кроме административного ресурса.

    7-го июня я был наблюдателем на своем традиционном участке. Голосование прошло без нарушений. Большинство избирателей нашего участка были ученые Академии, преподаватели различных вузов, чиновники. Абульфаз Алиев набрал 396, Низами Сулейманов 250, Ягуб Мамедов 50, Ильяс Исмайлов 25, Рафик Турабханоглу 5 голосов. Я напечатал в своей газете статью с кратким анализом выборов, где написал, что “Абульфаз Алиев — легитимный президент Азербайджанской Республики”.

    НФА пришел к власти ценой потери Карабаха. История несколько раз ставила перед лидерами Фронта выбор: Карабах или власть. Из этих двух альтернатив лидеры Фронта неизменно выбирали власть. Наблюдая за всем этим, я задавался вопросом: они или дураки, или агенты. Третьего не дано.








    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх