• Покаяние по тарифу    
  • Убийство  
  • Плотские грехи
  • Контрацепция, аборты
  • Сексуальная магия   
  • Языческие суеверия и различные виды магической практики    
  • Вопрос о добродетели девиц    
  • Наказуемые верования. Шабаши    
  • Прегрешения против милосердия    
  • Кражи    
  • Чревоугодие    
  • Недостаточная набожность   
  • «Целитель» и жизнь    
  • Глава XII  МОРАЛЬ И НРАВЫ

    Одной из основных миссий Церкви, влияние которой на людей все более и более крепло, был контроль за их поведением. В отличие от религий древности и в отличие практически от всех других религий, за исключением иудаизма (от которого оно и происходит) и ислама (который претендует на то же наследство), христианство наделило своих священников функцией цензоров повседневной жизни верующих. Священники должны были давать советы, руководить, запрещать, судить, наказывать, прощать.    

    В конкретном виде это проявлялось в организации покаяния. Именно с этой стороны мы наиболее ясно можем представить себе христианскую мораль того времени и одновременно нравы, которые тогда царили в обществе.    

    Покаяние по тарифу    

    Понимание сути прощения и способ отпущения грехов сильно изменились со времени возникновения христианской веры. К 1000 году в течение уже около двух веков существовал режим «покаяния по тарифу». Иначе говоря, каждому греху соответствовало определенное наказание, соразмерное с тяжестью греха. Следовательно, существовали тарифы, изложенные в письменном виде. Их называли уложениями о покаянии. Что бы ни думали об этой поддающейся подсчету морали, документальная ценность таких каталогов грехов очевидна.    

    Наиболее поздний из них относится ко времени после 1000 года, поскольку он был составлен в 1008-1012 годах Бурхардом, епископом Вормским. Этот известный юрист был автором полного изложения канонического права, которое он назвал «Декретом». Уложение о покаянии Бурхарда — не что иное, как XIX книга его огромного «Декрета». У этой книги особое название: «Целитель», или «Врачеватель». Она была очень широко известна, особенно в церквах Германии в течение всего XI века и позже. Однако если после Бурхарда никто не составлял таких уложений, то это объясняется все-таки не столько неизменным успехом этой книги, сколько изменением самих представлений о покаянии, подробно описанным 10 лет назад аббатом Сирилом Фогелем[120].    

    То, что система исповеди уступила место тарифам наказаний, означает некоторое смягчение отношения к грешнику по сравнению с тем, что было принято в ранней Церкви, которая считала, что христианин, принявший крещение и таким образом смывший с себя все предыдущие грехи, должен всю свою жизнь сохранять обретенную при этом чистоту. При таком подходе само собой разумеется, что мелкие грешки и обыденные несовершенства можно было не принимать во внимание. Однако христианин, совершивший тяжкий проступок, мог получить прощение, лишь проходя различные ступени покаяния всю оставшуюся жизнь: он должен был отныне жить жизнью нищего, не имея ни общественного положения, ни семьи. Молодые люди не могли смириться с этой системой. Церковь и сама не настаивала на выполнении этих правил; иначе, в результате их неумолимого соблюдения, общество могло бы совсем обезлюдеть. Поэтому грешнику позволялось грешить всю жизнь, имея в виду, что покаяние будет ему определено в глубокой старости или на пороге смерти. Из этого легко понять, каким проклятием казалась людям внезапная смерть. Именно поэтому, как хорошо показал Филипп Арьес, она часто воспринималась как результат гнева Божьего. С другой стороны, поскольку нераскаявшийся грешник не имел права на причастие, такой порядок был чреват тем, что большая часть христианского общества не имела возможности жить в полной мере по христианским правилам.    

    Введение покаяния по системе тарифов было следствием глубокого изменения в отношении к искуплению грехов: оно давало грешнику возможность исповедаться в любой момент жизни, по своему усмотрению. Это преимущество не умаляет того факта, что применение тарифа очень часто влекло за собой чересчур тяжелые и, главное, даже согласно простым арифметическим подсчетам, абсурдно длительные наказания. В течение XI века был сделан еще один шаг к реалистическому подходу и облегчению положения грешника, что позволило отказаться от практики приплюсовывания наказаний друг к другу: признание ошибок и неизбежные при этом смирение и раскаяние постепенно стали сами по себе давать право на Божеское прощение. Покаяние сузилось до того, что стало ограничиваться лишь чтением нескольких символических молитв, которые и сейчас известны католикам, во всяком случае тем из них, кто еще считает нужным исповедоваться.    

    Суровый юрист Бурхард был далек от того, чтобы допускать такие послабления. Судите сами.    

    Убийство  

    Начнем с того, что существует грех, который влечет за собой наказание в стиле древних времен: убийство хозяина или супруга. Бурхард предлагает виновному в столь тяжком преступлении выбор между двумя возможностями искупления. «Покинь этот ничтожный мир и уйди в монастырь; покорись власти аббата и униженно делай все, что он тебе прикажет». Либо — и стоит спросить, не является ли это еще более суровым наказанием, — грешник должен был отказаться от любой деятельности, позволявшей ему занимать определенное место в обществе: от военной службы, от управления своим имуществом… Он не должен был есть мясо и сало, за исключением дней трех великих праздников: Пасхи, Троицына дня и Рождества, его пища должна была состоять из хлеба и воды, и лишь изредка разрешалось добавлять овощи или фрукты. Он не имел права жениться, должен был забыть о купании и верховой езде, не имел права стоять в церкви среди правоверных христиан, а должен был находиться за порогом… Он не имел больше права причастия и мог причаститься только перед смертью.    

    Следующим по строгости после наказания за убийство хозяина или супруга было наказание за «отцеубийство». Это слово относилось не только к случаям, когда жертвой преступления были отец и мать, но и к случаям убийства брата, сестры, дяди, тетки «или другого родственника». В течение года виновный должен был приходить к порогу церкви, моля о милосердии Божьем. После этого ему разрешалось входить в церковь, но в течение еще одного года он должен был молиться в углу. Затем, «если станут видны плоды его покаяния», он мог получить причастие, «дабы он не погряз в отчаянии». Кроме того, отказ от мяса. Ежедневный пост до часа девятого (15 часов) за исключением праздничных дней и воскресений. Отказ от вина, медовых напитков и пива три раза в неделю. Потеря права участвовать в военных действиях, за исключением войны против язычников. Передвижение только пешком. Однако грешник имел право сохранить семью, если был уже женат. Если он еще не был женат, то должен был соблюдать безбрачие. Епископ мог положить конец его покаянию тогда, когда считал нужным. Как бы сурово ни было это наказание отцеубийц, оно, однако, было явно меньшим, нежели наказание за убийство хозяина или супруга. Этому факту можно дать скорее социальное, чем теологическое объяснение: ради сохранения прочности общества, было важнее защищать власть и брак, нежели любовь к родственникам. Тому, кто с удивлением спросит, почему эти убийства не наказывались смертью, как это принято даже сейчас (пусть теоретически, согласно французскому уголовному кодексу), напомним в первую очередь, что Церковь, проявляя большую заботу о стабильности общества, не имеет права наказывать так, как это делает современная ей светская власть. Ее задача — примирить виновного с Богом, и уложение о покаянии не является уголовным кодексом. Однако следует добавить, что общество того времени относилось к убийству менее сурово, нежели в более поздние времена. Известно, что законы, принесенные различными германскими народами, которые вторгались в Римскую империю начиная с V века, вообще не наказывали убийство смертью, а допускали только денежное возмещение — вергельд, сумма которого зависела от общественного положения жертвы. Убийство человека в 1000 году было куда менее исключительным и менее предосудительным событием, нежели сегодня. Объяснить это грубостью нравов значит ничего не объяснить… Дело в том, что ни в одном государстве (и этому были причины) не осуждалось право самолично добиваться справедливости. Иными словами, месть (вендетта) была допустима, в особенности же личная месть. Тот, кто убил первым и чьи мотивы не всегда были при этом злонамеренны, оказывался с этого момента под угрозой мести со стороны родственников жертвы, и для восстановления справедливости никому не нужны были ни жандармы, ни судьи.    

    Но какова была справедливость! Недалеко от Жуаньи проживал некий дворянин по имени Арлебо. И он, и его жена происходили из весьма благородных и богатых семей. Рауль, который поведал нам эту историю, сообщает, что «между его детьми и внуками и детьми его ближайших соседей существовало серьезное соперничество в отношении наследственных владений». Они уже в течение многих лет пытались вернуть себе землю под названием Айан, расположенную в области Сане, некогда дарованную им приорами монастыря святого Коломба, а впоследствии захваченную и разоренную вооруженными людьми из Осера. И вот в день мщения две враждующие стороны с оружием в руках сошлись на территории этого самого Айана. И с той и с другой стороны было множество убитых, среди них — одиннадцать сыновей и внуков Арлебо. «И впоследствии распря их продолжалась, разногласия ожесточались, и бесчисленные несчастья продолжали обрушиваться на головы членов этой семьи, многие из которых были убиты за последующие 30 с лишним лет». Понятно, что вендетта, приводившая к новым смертям и мщению за них, продолжалась, и Рауль не считает это чем-то необычным.    

    Одна только Церковь не считала безгрешными такого рода смертоубийственные столкновения. Об этом свидетельствует Бурхард: «Не свершил ли ты убийства ради отмщения за своего родича? Если да, ты должен поститься 40 дней в году на протяжении 7 лет, ибо Господь сказал: «Мне отмщение, и Аз воздам». Таким образом, не наказуемое обществом того времени убийство из мести не прощалось небесами. И плата была немалой. В этом вопросе, как и во многих других, Церковь по-своему восполняла упущения земных властей. Тем более тяжко наказывала она за убийства, совершенные «ради стяжания, для того, чтобы завладеть собственностью другого»: сорокадневный пост на хлебе и воде, после чего отказ от вина, пива и медовых напитков, от сала, мяса, сыра и жирной рыбы в течение трех лет. После этого следовали еще 4 года, в течение которых согрешивший соблюдал эти строгие правила во время трех литургических постов: перед Пасхой, перед днем святого Иоанна Крестителя, то есть с 13 мая по 23 июня, и, наконец, в течение 40 дней перед Рождеством. По окончании первого года кающийся допускался в церковь и получал поцелуй мира[121]. Причастия он удостаивался только по истечении 7 лет. Отметим, что в течение всего срока покаяния, в случае путешествия, участия в военных действиях или болезни, кающийся мог откупиться от поста во вторник, четверг и субботу ценой одного денье или раздачей пищи троим беднякам, из чего можно заключить, что самый простой обед стоил треть денье.    

    Плотские грехи

    Плата за оскорбление целомудрия, несомненно, была наиболее высокой после платы за убийство, а наказание за плотские грехи относились исключительно к компетенции Церкви, поскольку именно она требует от людей добродетели в этой области, что мало соответствует природе и вряд ли вообще возможно.    

    Наиболее наказуемыми из плотских грехов были случаи кровосмесительной связи, виды которой были очень подробно определены. Любопытно, что первый случай, приводимый Бурхардом, рассматривает не кровное родство, а родство по браку: речь идет о человеке, который согрешил с сестрой жены. Бурхард явно считает его очень большим грешником: ему запрещается отныне приближаться к собственной жене, которая, «если она не желает жить в уединении», может заключить законный брак «с кем захочет». Что до него и до соучастницы его греха, то они оба приговариваются к безбрачию и должны в течение всей своей жизни подвергать себя умерщвлению плоти, степень которой определит кюре. Тому, кто виновен в кровосмесительной связи со своей матерью или сестрой, также предписывалось пожизненное безбрачие; он должен был умерщвлять плоть вплоть до самой смерти, но особо оговаривается, что первые 15 лет (в случае совокупления с сестрой срок уменьшался до 10 лет) он должен время от времени соблюдать посты, в один из которых ему разрешалось есть только хлеб и пить только воду. «Любодеяние» с женой отца, с женой брата, с невесткой также влекло за собой запрет на вступление в брак и некоторые не описанные подробно лишения, которым, однако, следовало подвергать себя до самой смерти. Значительно менее суровым было наказание для того, кто «любодействовал» с женщиной, на которой впоследствии женился его сын: 7 лет покаяния «с постом в установленные сроки», после чего согрешивший мог вступить в брак «перед Богом». Однако соучастница должна быть разлучена с мужем и обязывалась нести покаяние до самой смерти: здесь можно увидеть некоторое сходство со случаем, когда мужчина становится любовником сестры своей жены. Сходное наказание предписывалось тому, кто «любодействовал» с кумой или крестной дочерью: 7 лет покаяния, включающего пост на хлебе и воде.    

    Другим покушением на целомудрие была супружеская измена, и самым тяжелым проступком считалась связь между женатым мужчиной и замужней женщиной; это была как бы двойная измена. В течение 15 лет согрешивший должен был дважды в год соблюдать пост и всю оставшуюся жизнь был обязан тем или иным способом приносить покаяние. Наказание уменьшалось вполовину (и это не лишено логического смысла) для неженатого мужчины, которого соблазнила замужняя женщина: пост один раз в год в течение 7 лет.    

    Супруг, который выгнал свою жену и взял вместо нее другую, должен был вернуть первую жену и в течение 7 лет ежегодно один раз поститься на хлебе и воде. Ибо никому не позволялось выгонять жену, за исключением случаев «любодеяния», то есть измены. Более того: тот, кто расходился с женой, виновной в измене, не должен был брать другую жену, покуда первая была жива. Если он и его жена, не желая терпеть такие «лишения», хотели отказаться от развода, по прошествии 7 лет епископ мог их «примирить». Аналогично происходило в случае измены мужа: жена могла расстаться с ним, но не должна была вторично выходить замуж. Однако же, как мы видели, женщина, мужа которой увела сестра, могла выйти замуж за другого мужчину: это объяснялось тем, что ее муж был вдвойне виновен — помимо измены, он вступил в кровосмесительную связь. Его грех был столь велик, что должен был повлечь за собой расторжение брака.    

    Итак, супруги должны быть верны друг другу, брак расторгался только в случае измены, отягощенной кровосмесительством, причем родственными связями с случаях кровосмешения считалось не только кровные, но и те, что возникают в результате вступления в брак, и даже чисто духовные, как между кумом и кумой, крестным отцом и крестницей. Как всегда случается, если законодательство сложно и излишне детализованно, люди активные и обладающие воображением, искали и находили способы извлечь из него выгоду для себя. Например, некий муж, которому наскучила его супруга, узнал, что запрещен брак с женщиной, сыну которой ты приходишься крестным отцом. Он устроил дело так, что держал своего собственного ребенка над купелью, когда священник крестил его. Это простое действие, более чем необычное, поскольку, по определению, отец не может быть крестным отцом, создало линию родства, делавшую его брак основанным на кровосмешении. Он надеялся таким образом добиться расторжения брака и затем снова жениться. Однако Бурхард не дремал: действительно, брак был расторжен, и его жена, «если она не захочет уединяться», могла вновь выйти замуж. Сам же он был приговорен к безбрачию и в течение 7 лет должен был совершать ежегодный пост на хлебе и воде. Он был обязан заниматься умерщвлением плоти всю оставшуюся жизнь…    

    Однако человек, женившийся по закону и хранящий верность жене, еще не был в расчете с Церковью. Наиболее интимные радости семейной жизни также регламентировались. Бурхард, в отличие от других авторов уложений о покаянии, не перечисляет всего того, что физически возможно, но запрещено. И наказания, по сравнению с тем, что мы до сих пор видели, относительно мягкие: например, 5 дней на хлебе и воде за совокупление с женой «по-собачьи». Бурхард добавляет кроме того: «либо с какой-нибудь другой женщиной», а это означает, что за грех «любодеяния» назначается свое наказание, а к нему добавляется вышеуказанное. Три дня на хлебе и воде назначались мужу, который приблизился к жене, когда она была «в слабости». 40 дней — если он сделал это в первые дни после родов; в течение этих 40 дней ей было запрещено приходить в церковь. Пять дней — если жена была беременна; 10 дней — если это произошло после того, как плод начал шевелиться; 4 дня за невоздержание в воскресенье; 40 дней за невоздержание во время поста, однако в этом случае можно было откупиться за 20 су. Только 5 дней на хлебе и воде назначалось тому, кто был при этом в состоянии опьянения. Аналогично 20 дней на хлебе и воде должен был просидеть муж, который не воздерживался в течение 20 дней, предшествующих Рождеству, во все воскресенья и еще в некоторые праздничные дни.    

    20 дней на хлебе и воде были также ценой, которую платил неженатый мужчина, согрешивший со свободной женщиной или со своей служанкой. Такое равенство наказаний может удивить. Вместе с тем неженатый человек, который не имел права соединяться с женщиной, поскольку плотские связи дозволялись только между супругами, заслуживает не меньшего извинения за периодические уступки своим желаниям, чем супруг, который не смог дождаться дней, не отмеченных воздержанием. В этом и в других случаях видно, что Бурхард правильно понимает этот аспект жизни. Например, женатый мужчина должен был поститься два дня, если прикоснулся к прелестям какой-нибудь женщины, а неженатый — всего один день.    

    Неудивительно, однако, что Бурхард, напротив, очень сурово относится к противоестественному содомскому греху. Женатый человек, замеченный в нем один или два раза, должен был совершать покаяние в течение 10 лет, причем первый год провести на хлебе и воде. Тот, у кого это вошло в обычай, присуждался к 12 годам покаяния; кто согрешил таким образом со своим братом — к 15 годам.    

    Можно спросить, почему параграфы, посвященные содомии, детально и в весьма реалистических терминах описывают этот грех, названия которого достаточно, чтобы понять, о чем идет речь; кроме того, при всех уточнениях получается, что наказания применимы только к одному из партнеров, а другой остается в неведении о наказании, которого заслуживает. То же можно сказать о следующем параграфе, содержание которого столь близко к предыдущему, что невозможно ощутить морального различия между ними: речь идет о человеке, виновном в содомии, но ограничившемся поверхностным контактом. Следует предположить, что для Бурхарда разница была огромной: 40 дней на хлебе и воде достаточны, чтобы искупить этот грех. Еще меньше стоит взаимная мастурбация, описанная во всех подробностях, — всего 20 дней. Онанизм, для описания которого потребовалось 37 уточняющих слов, влек за собой 10 дней покаяния, если только вместо руки не пользовались «просверленным деревом» — таковое обстоятельство удваивало наказание. Наибольшего снисхождения заслуживал мальчик, который достиг полного удовлетворения, обнимая женщину: один день на хлебе и воде был достаточным наказанием, чтобы смыть с него вину, если, конечно, это произошло не в церкви: в этом случае наказание было десятикратным.    

    Все эти уступки чувственности были в порядке вещей в описываемую эпоху. Судя по всему, реже встречались случаи, когда человек удовлетворял страсть с кобылой, коровой, ослицей «или каким-либо другим животным». Если виновный восполнял таким образом отсутствие жены, «дабы удовлетворить свое влечение», он должен был ежегодно один раз поститься на хлебе и воде в течение 7 лет и затем умерщвлять плоть в течение всей жизни. Если у него при этом была супруга, 7 лет заменялись десятью; если грех вошел в привычку — 15 лет. Если он сделал это будучи ребенком, грех прощался после 100 дней на хлебе и воде.

    Контрацепция, аборты

    От этих мужских грехов Бурхард отличает грехи, которые против целомудрия могут совершить женщины. Им он вменяет в вину различные противозачаточные и абортивные средства, причем мужчина-партнер в этом случае оказывается как бы ни при чем. Он не обвиняет того, кто оставил женщину, забеременевшую от соблазнителя, и это свидетельствует об определенном состоянии его души. Но раз он считает контрацепцию исключительно женским делом, мы можем предположить, что мужчины были абсолютно равнодушны к будущему физиологическому состоянию женщин, с которыми они предавались удовольствиям. Возможно, этим объясняется относительная терпимость Бурхарда: «Сделала ли ты так, как обычно (!) делают некоторые женщины, которые, предавшись блуду и желая умертвить плод, изгоняют его из своего чрева с помощью колдовства или трав, либо поступают так же, дабы не понести? Если ты это совершала или учила этому других, — три года покаяния. Но в случае повторения такая женщина должна быть отлучена от Церкви до конца жизни, потому что любое препятствие зачатию считается убийством. Вместе с тем существует огромная разница между бедной женщиной, которая не в силах прокормить ребенка, и той, которая хочет скрыть последствия своего греха».    

    Трудно понять, как этот параграф соотносится с двумя другими, которые проводят различие между абортом, совершенным до одухотворения плода (один год покаяния), и абортом, сделанным тогда, когда зародыш уже получил душу (три года). Интересно было бы также знать, по прошествии какого срока происходит это основополагающее изменение.    

    Затем Бурхард говорит о тех, кто при помощи снадобий помогает любовникам, изменившим своим супругам, избавиться от уже родившегося или только зачатого в грехе ребенка. Такие люди должны в течение 7 лет находиться вне общины истинно верующих и всю свою жизнь прожить в слезах унижения.    

    Кроме наказаний за покушение на деторождение, женщины несли наказания и за другие противоприродные грехи. Некоторые, если верить Бурхарду, использующему весьма прямолинейные выражения, «имеют обыкновение» обзаводиться орудием для того, чтобы вести себя как мужчины с другими женщинами, — 3 года покаяния. Для тех, кто только сами пользуются этим орудием, — 1 год. Для тех женщин, кто, не пользуясь подручными средствами, вступают друг с другом в интимные отношения, — 3 года. Похоже, были такие, которые использовали ради своего удовольствия собственных малых детей: за это 2 года. Не забудем также о тех, кто вместо мужчины сожительствовал с животным. Их наказание было наиболее суровым: один ежегодный пост на хлебе и воде в течение 7 лет и последующее пожизненное покаяние.   

    Сексуальная магия   

    Особенностью эпохи является применение сексуальной магии, которую Бурхард не обходит молчанием. Разумеется, во все времена встречаются женщины, одержимые страхом, что муж или возлюбленный бросит их. Однако способы борьбы с этой опасностью оказываются различными. Бурхард описывает не один такой способ. Он спрашивает кающуюся женщину: не глотала ли она сперму своего мужа? Не подавала ли она ему на стол рыбу, которую еще живой вводила в свои интимные органы и вынимала только после последних содроганий агонии? Не давала ли она ему есть хлеб, который месила на своем голом заду? Не примешивала ли она к его еде и питью свою менструальную кровь? За первый из перечисленных проступков, связанных с особым сладострастием, полагалось 7 лет покаяния, за два последующих всего по два года, за последний — пять лет. Особый случай: любовница женатого мужчины, видя, что он готов бросить ее и вернуться к жене, делает его импотентом с помощью средств, которые, к сожалению, не описаны. И что вы думаете? Получается, что эта женщина куда менее виновна, чем если бы она постаралась удержать его подле себя: она могла отделаться 40 днями на хлебе и воде. Дело в том, что для Бурхарда, как и для всех христианских моралистов любой эпохи, акт любви в любом случае недобродетелен. Чем меньше этим занимаются, тем лучше. Без сомнения, именно поэтому столь умеренное наказание постигало супругу, которая пыталась вызвать у мужа болезнь и сделать его импотентом следующим образом: раздевшись донага, она обмазывалась медом и каталась по ткани, усеянной хлебными зернами; затем она собирала все зерна, прилипшие к ее коже, молола их, вращая мельницу против солнца, и делала из полученной муки хлеб, который подавала своему бедному мужу.     

    Знаменательно, что Бурхард не принимает в расчет возможности аналогичных случаев применения сексуальной магии мужчинами. Очевидно, он считал, что такого не бывает, либо случается очень редко. Если так, то в известном ему мире женщины гораздо больше держались за своих мужчин, нежели мужчины за своих жен. Между тем, это неравенство, которое возмущает наших воительниц из MLF[122], неизбежно и естественно в любом слаборазвитом обществе: мужская сила, будучи основным источником энергии, занимает главное место. Вследствие этого общественная организация стремится благоприятствовать тому полу, от которого получает больше преимуществ. Более слабый пол поэтому нуждается в защите, в поддержке, в заботе более сильного. Потерять эту поддержку для женщины равносильно катастрофе. Обратное же не соответствует реальности. Только любовь способна установить некоторое равновесие, если, конечно, мужчина ее разделяет. Бывает, что такое случается. Однако нужно, чтобы любовь длилась долго. Магия способна создать иллюзию, что этого можно добиться. Или что можно отомстить.    

    В любом случае, любовь мужчины к женщине в 1000 году была еще далека от той куртуазной любви, которая позднее заставляла кавалера посвящать себя своей «даме». В литературе интересующего нас времени о любви нет ни слова, за одним парадоксальным исключением — мы имеем в виду драматические произведения некой молодой немецкой монахини, к которым вернемся в надлежащем месте. О любви не говорится даже в эпических песнях[123], расцвет которых, правда, происходит не менее чем через столетие, хотя они уже в зародыше существовали в начале XI века. Если не ошибаюсь, история оставила нам рассказ только об одном человеке того времени, любившем свою жену. Этим человеком был король Франции Роберт Благочестивый. Об этом мы также поговорим позже.    

    Языческие суеверия и различные виды магической практики    

    Из 180 параграфов, входящих в «Целитель» Бурхарда, 42 посвящены грехам, связанным с сексом. Категория проступков, следующая за этой по степени представленности, — это проступки, связанные с суевериями и различными видами магической практики, в большей или меньшей степени всегда являющиеся наследием язычества. Этому разделу, не считая уже рассмотренных случаев магии, связанной с сексом, посвящено 38 параграфов. Они исключительно подробны. Вначале Бурхард отмечает, что «традиции язычников» передавались от отца к сыну и дошли до его времени «как бы по праву наследования, блюстителем которого является дьявол». Люди поклонялись стихиям, или луне, или солнцу, или движению звезд. Люди верили, что можно завываниями вернуть блеск новой луне или луне, скрытой затмением, либо, наоборот, получить помощь луны при постройке дома или при вступлении в брак. Наказанием за такие действия был пост в течение двух лет.    

    Такое же наказание полагалось за празднование 1 января по языческому обычаю. Как уже было сказано, год начинался не с этой даты. Таким образом, можно понять, что речь идет о том, чтобы порвать с языческой календарной системой. Поэтому грехом являлось соблюдение этого дня и следование в этот день обычаям язычников: нельзя было отмечать его какими-либо исключительными действиями: например, класть на стол камни в определенном порядке, устраивать пиршества, гулять по улицам с песнями и плясками, наряжаться оленем или коровой, забираться с мечом на поясе на крышу своего дома, чтобы узнать судьбу на грядущий год, садиться на перекрестке на бычью шкуру, чтобы угадать будущее, печь хлеб в ночь на 1 января и следить за тем, как поднимается и густеет тесто, чтобы определить по этому, будет ли год изобильным. Тот, кто делает все это, оставляет Бога, своего Создателя, вновь обращается к идолам и становится вероотступником. К тому же, в ночь на первое января, которая считалась святой как восьмой день после Рождества, не разрешалось начинать какую бы то ни было работу. Но это последнее нарушение наказывалось намного мягче, чем остальные. Сорока дней на хлебе и воде было вполне достаточно, чтобы его искупить.    

    Напротив, тяжкое наказание в виде двух лет поста налагается на тех, кто завязывает узелки на нитке, продетой в иглу, наводит порчу или привораживает, как это делают неблагочестивые свинопасы, волопасы, а иногда охотники, когда они произносят дьявольские заклинания над хлебом, или над травой, или над завязываемыми шнурами, которые прячут на деревьях, или бросают под виселицы, или на перекрестках дорог, чтобы вылечить свой скот или собак от чумки и других болезней, либо для того, чтобы наслать болезни на скот соседа.    

    Еще более суровое наказание ожидало женщин, пользующихся колдовством и заклинаниями для того, чтобы перенести на свои стада и ульи изобилие, которое они видели у соседок: 3 года поста. И 5 лет для «женщин, обучавшихся дьявольской науке», которые «протыкают следы ног, оставленные христианами, собирают землю, по которой те прошли, рассматривают ее и надеются таким образом отнять жизнь или ослабить благочестие этих прохожих».    

    Однако Бурхард гораздо терпимее относится к глупостям женщин, которые ткут шерстяную ткань и воображают, будто порча и происки дьявола могут запутать нить основы или уток[124] и будто нельзя иначе спасти работу, как произнеся в ответ другие дьявольские заклинания: им, как и их соучастникам, это прощается после 20 дней поста.    

    При сборе лекарственных трав следовало читать «Верую» и «Отче наш», а не «нечестивые заклинания». В противном случае — 10 дней поста.    

    Было важно также, чтобы молитвы возносились в церкви или в месте, освященном епископом диоцеза или приходским кюре, а не возле источника, груды камней, дерева или на перекрестке дорог. Ни в коем случае нельзя было допускать почитания этих мест зажжением там факела или свечи; нельзя было оставлять там хлеб и другие приношения; нельзя было вкушать там пищу, моля о физическом или моральном благоденствии. Тот, кто позволял себе подобное, заслуживал поста в течение 3 лет. Эти действия по сути были явно языческим способом поведения и не прощались.    

    Некоторые верили, что можно вылечиться от коросты, съев отшелушившуюся кожу или проглотив питье, к которому примешаны вши, выпив мочу, проглотив экскременты. За это 20 дней на хлебе и воде. Однако только 10 дней назначались тому, кто пытался вернуть здоровье своему ребенку, помещая его на крышу или на печную трубу.    

    Бурхард упоминает некоторые способы поведения, связанные со смертью: например, обычай сжигать зерна на месте, где кто-то скончался, завязывать узлы на поясе покойника с намерением повредить чужакам, бросать на гроб гребни, которыми чешут шерсть… Десять дней на хлебе и воде. Двадцать дней — тем женщинам, которые надеются оживить убитого, натирая ему руки мазью. Десять дней за попытку получить исцеление, проливая воду из источника под носилками покойника в момент, когда их поднимают, и следя за тем, чтобы их поднимали не выше колен.    

    Но есть еще более серьезное нарушение. Некоторые женщины боятся, что ребенок, умерший до крещения, вернется на землю и станет наносить вред живым. Чтобы отвратить эту опасность, они протыкают трупик колом и прячут его. Женщин, умерших от родов, тоже иногда пронзали колом вместе с плодом и «старались пригвоздить к земле уже в могиле». Подобное святотатство стоило двух лет поста.    

    По сравнению с этим достаточно безболезненно сходили с рук бытовые суеверия, такие как, например, боязнь выходить из дома до крика петуха из страха перед нечистыми духами, которые особо опасны ночью; или уверенность в удачном путешествии, если ворона перелетела через дорогу слева направо, или то же самое, если это была птица, «называемая мышеловкой, потому что она ловит мышей и ест их». Тариф был соответственно 10 и 5 дней на хлебе и воде. Были также люди, которые, направляясь посетить больного, переворачивали камень на дороге и, если видели под ним живого червяка или какое-нибудь насекомое, объявляли, что больной выздоровеет, если же нет, то предвещали ему смерть. 20 дней на хлебе и воде. Другие занимались предсказаниями, пользуясь столь же дешевым способом: они бросали зерна на еще не остывшие камни очага. Если зерна подпрыгивали, это предвещало опасность. Десять дней на хлебе и воде.    

    В тех же пределах находилась плата за мелкие действия ради милости таинственных сил: например, слова или магические жесты, сказанные или сделанные, вместо молитвы, перед началом работы. Любопытно, что Бурхард не считает более виноватым того, кто «изготовил маленькие кисточки со значками, как это делают дети», и «разбросал их в своей кладовой или на гумне, чтобы фавны и волосатые гномы развлекались ими и принесли ему в награду добро, украденное у соседей».    

    А вот суеверие крестьянок, чей грех оказался достоин 20 дней на хлебе и воде, являет нам любопытную деревенскую сцену. «Во времена засухи они созвали много девушек и поставили во главе их одну, еще девственную. Они раздели ее донага и вывели прочь из деревни на луг, где росла белена. Они заставили нагую девицу вырвать эту траву вместе с корнем мизинцем правой руки и привязали белену к маленькому пальцу ее правой ноги. Девицы, держа в руках ветки, заставили нагую девушку войти в протекающую поблизости реку, таща за собой белену. Они окропляли ее водой с ветвей и надеялись этим колдовством вызвать дождь. Затем они вернулись от реки в деревню, держа за руку нагую девицу, которая шла, пятясь задом, как рак». Вполне возможно, что почти везде крестьяне пользовались подобной наивной имитационной магией для того, чтобы вызвать дождь; однако детали ритуала, должно быть, менялись в зависимости от местности. Бурхард, без сомнения, описывает обычай, которому следовали в его краю, в районе Вормса.    

    Вопрос о добродетели девиц    

    Интересно задать себе вопрос, что подразумевается под этим простым словосочетанием: «девица, еще девственная»? Значит ли это, что девушки, которые собрались вокруг нее, уже не были девственны или, по крайней мере, их девственность ставилась под сомнение? Являются ли эти три слова невольным свидетельством того, что воздержание среди девиц было редкостью? Бурхард составил обширный каталог плотских грехов. У него есть параграф о наказании — умеренном — неженатого мужчины, который сошелся со свободной женщиной. Однако он забыл указать, какое наказание следует этой женщине. Женщине запрещались все описанные нарушения: измена, кровосмешение, противозачаточные и абортивные действия, противоприродные поступки, сексуальная магия. Однако ни в одном месте своего труда Бурхард не говорит о том, что женщина должна совершать покаяние, если будучи сама незамужней по доброй воле переспала с неженатым юношей. То, что Бурхард, то ли по оплошности, то ли нарочно, умалчивает о подобных случаях, является показателем нравов того времени. В общем, судя по всему, существовало снисходительное или, может быть, даже терпимое отношение к любовникам, если оба они не состояли в браке и между ними не было родства ни по крови, ни по браку родственников, ни по духовной линии, и если, наконец, они ничего не делали для того, чтобы погубить естественное следствие своих забав. И если этот последний запрет воспринимался весьма серьезно, то, возможно, только потому, что «предосторожности» были не по вкусу мужчинам, а аборты казались женщинам опасными. В противном случае в Средние века было бы меньше незаконнорожденных детей. Недостаточное количество документов эпохи непосредственно около 1000 года не позволяет нам назвать многих из бастардов. Тем не менее тот же самый Рауль Глабер, не краснея, сообщает нам, что его родители «зачали его во грехе». Бастарда мы встречали также в лице Адемара из Шабанна, но это все незаконные дети сеньоров, рожденные почти наверняка в результате супружеской измены. Тем убедительнее их пример подтверждает наличие тенденции уступать требованиям природы.    

    Наказуемые верования. Шабаши    

    Бурхард осуждает не только магическую практику. Он объявляет также виновными, а следовательно, обязанными совершить покаяние тех, кто разделяет определенные верования относительно колдовства. Он назначает наказание в виде годичного поста для тех, кто считает, будто некоторые женщины обладают тем, что называется дурным глазом, то есть силой умерщвлять разную живность «и даже маленьких поросят и других животных», причем для этого им достаточно всего лишь войти в дом хозяина скотного двора. Другие верят в «парок»[125] и воображают, будто они «дают человеку в день его рождения силу превращаться в волка-оборотня». Эти люди могут получить прощение после 10 дней на хлебе и воде. Та же цена назначается для тех, кто, уступая своему слишком живому воображению, верит в «сильфов, живущих в лесах, которые при желании могут превращаться в людей». Однако те, кто в определенные дни года, согласно обычаю, кладут на стол три ножа для трех парок, должны в течении года соблюдать пост на хлебе и воде «в предписанные дни».    

    А вот дьявольские иллюзии, которых следует остерегаться под угрозой сурового наказания. Некоторые женщины верят, что «в тишине ночи, при закрытых дверях, в компании других учеников дьявола» они могут «подниматься в воздух до самых облаков» и там устраивать настоящие побоища с другими подобными воинствами. За такое колдовские мечты полагается 3 года поста. Очень сурового наказания заслуживает та женщина, которая считает, что способна ночью переноситься в пространстве вместе с другими женщинами «в то время, как ее муж спит в ее объятиях». Подобные фантазии Бурхард связывает с воображаемой способностью убивать христиан невидимым оружием, есть их плоть, предварительно сварив ее, замещать их сердце соломой, куском дерева или другим предметом, оживлять их. За весь этот набор верований, противоречащих христианской вере, — 40 дней поста и 7 лет покаяния, способ которого точно не описан.    

    Однако когда автор доходит до «скачек Дианы», создается впечатление, что, несмотря на свое здравомыслие, он верит в то, что это не просто иллюзия: «Ночью, вместе с языческой богиней Дианой, в сопровождении толпы других женщин, они скачут верхом на животных, переносятся на большое расстояние в тиши глубокой ночи, подчиняются приказаниям Дианы как своей хозяйки и исполняют свою службу ей в определенные ночи года <…> Многие люди верят, что эти скачки Дианы действительно происходят <…> допуская, что может существовать бог или богиня помимо единого Бога. Дьявол и вправду принимает различные облики и человеческие образы и, одурманивание мечтами душу, которую держит в плену, показывает ей то образы счастья, то образы несчастий, то образы неизвестных лиц. Именно так дьявол приводит душу на ложный путь. Идет только воздействие на душу, но ум человеческий верит, что эти призраки реальны…» Скачки Дианы сильно напоминают другую фантасмагорию: «некоторые одержимые дьяволом женщины считают себя принужденными и обязанными в компании демонов, принимающих облик женщин, как, например, та, которую наши местные жители по глупости называют колдуньей Хольдой, в определенные ночи ездить верхом на животных и таким образом присоединяться к воинству демонов». По сути это и есть шабаш. Однако интересно, что этим женщинам предстоит всего лишь пост в определенные дни в течение года, в отличие от двух лет за «скачки Дианы». Может быть, это из-за того, что Хольда, в отличие от Дианы, — местное явление и не принадлежит к числу языческих богов, почитание которых надо было вырвать с корнем?    

    Прегрешения против милосердия    

    По сравнению с 38 параграфами, посвященными действиям и верованиям, связанным с магией или заимствованным у язычества, прегрешения против братской любви, непосредственно предписываемой Евангелием, составляют незначительную часть свода: два параграфа. Тот, кто отказался посещать больных или заключенных, оставил без помощи убогих, должен был искупить вину сорокадневным постом. Другой параграф создает более точное представление о нравах нарождающегося класса феодалов: «Притеснял ли ты крестьян, являвшихся твоими соседями и не имевших возможности защищаться? Отнимал ли ты у них их добро?» Виновный должен был, в первую очередь, вернуть отнятое, а затем соблюсти тридцатидневный пост на хлебе и воде.    

    Достаточно типичными для феодалов кажутся и следующие прегрешения: «Защищал ли ты виновных из жалости либо по дружбе и оказался ли из-за этого безжалостен к невинным?» За этими словами угадывается кастовая солидарность угнетателей против беззащитных жертв. Расплатой за это должны были стать 30 дней на хлебе и воде.    

    В духе предыдущих установлений, но более мягко, наказывается грешник, оклеветавший или проклявший кого-то из зависти: 7 дней на хлебе или воде.    

    Кражи    

    Кража представляет собой объект рассмотрения четырех параграфов, и градация наказаний также весьма показательна. Торговец, пользующийся фальшивыми гирями или неточными мерами, приговаривается к 20 дням на хлебе и воде. Если кто-либо посредством взлома проник ночью в дом христианина и украл у него скот, лошадь, быка «или вещь, стоящую 40 су», то он не будет прощен, пока не возместит стоимость похищенного; после этого он должен в течение года поститься в предписанные дни. Если стоимость украденного была выше, то и покаяние должно быть более тяжелым. Наоборот, мелкая кража искупалась десятью днями на хлебе и воде, а если виновным был ребенок, то наказание смягчалось вдвое. К голодному, укравшему хлеб насущный, также относились снисходительно, хотя и не прощали: от него требовалось просидеть три пятницы на хлебе и воде, правда, если он вернет украденное или заплатит его стоимость. Если нет — 40 дней.    

    Однако Бурхард считает покаяние в течение одного года недостаточным в случае грабежа с применением силы, «ибо более серьезной виной отягощен ограбивший того, кто заметил это и кого пришлось принуждать, нежели ограбивший человека спящего или отсутствующего». Впрочем, тариф здесь точно не указывается, скорее всего, потому, что покаяние, как и в предыдущем случае, зависит от размера кражи.    

    И наконец есть вид кражи, несравнимо более сурово наказуемый: как легко догадаться, это покушение на имущество церкви. Тот, кто похитил из сокровищницы храма золото, серебро, драгоценные камни, книги, рясы, покрывала алтаря или одежды священнослужителей, должен, естественно, после возвращения всего похищенного, совершать три поста ежегодно в течение 7 лет. То же наказание назначалось за кражу реликвий.    

    Чревоугодие    

    Грех чревоугодия относится к наименее наказуемым. Тот, кто ел и пил свыше необходимого, получал прощение после 10 дней поста. Тот, кто напился вина, доведя себя до рвоты, — после 15 дней. Тот, кто таким образом превысил свою норму после причастия и, соответственно, вместе со рвотой отрыгнул просвиру, естественно, заслуживал большего наказания, но не такого уж строгого, если учесть совершенное им святотатство: 40 дней поста, то есть чуть дольше, чем обычный пьяница, который приговаривался к 30 дням. И наконец напоить кого-нибудь ради развлечения, если это было сделано по дружбе, означало 10 дней поста. Срок возрастал до 20 дней, если это было сделано по злоумышлению.    

    Недостаточная набожность   

    Напомним, что «Целитель» насчитывает около 180 параграфов. С удивлением приходится констатировать, что поступкам против набожности посвящено всего 4 параграфа. В одном из них говорится о женщинах, которые недостаточно сосредоточены на молитве: «Направляясь в церковь, они болтают между собой, трещат, как сороки, вовсе не думая всерьез о своей душе. Войдя в атриум, где похоронены тела правоверных христиан, они ступают прямо по их надгробиям, не думая о тех, кто лежит под ними, и не молясь за упокой их душ». Наказание таким женщинам составляет 10 дней на хлебе и воде. Несколько более виновными считаются христиане, которые позволяют себе не причаститься в Страстной Четверг, в Пасху, в Троицын день, в Рождество: 20 дней поста. Вспомним, что по установлению Тридентского собора[126] считалось обязательным только ежегодное пасхальное причастие.    

    А вот более тяжкий проступок: «Отказывался ли ты присутствовать на мессе, которую служит женатый священник, пренебрегал ли его молитвами и святыми тайнами? Отказывался ли ты исповедоваться женатому священнику и получать причастие из его рук под предлогом того, что считаешь его греховным?» Разумеется, многие уже давно выступали за безбрачие служителей церкви и считали его обязательным. Однако окончательно оно было утверждено как закон только в 1074 году папой Григорием VII[127], а в интересующее нас время было еще немало женатых приходских священников. Позволить кому бы то ни было отвергать таких священников означало то же, что отрицать священный характер их сана, и к тому же резко уменьшило бы число надежных людей, занятых удовлетворением религиозных потребностей верующих.    

    Вне всякого сомнения, именно поэтому Бурхард приговаривает виновного в этом к посту в течение года, в то время как он назначает всего 40 дней поста верующему, который выступил против своего епископа или кюре, высмеивая «его манеру учить и его постановления». В последнем случае, в конце концов, речь шла о порицании конкретного человека, а не лица, облаченного божественной властью.    

    «Целитель» и жизнь    

    Читая «Целитель» Бурхарда, можно составить себе определенное представление о поведении христиан начала XI века и о том, чего от них требовала Церковь. Однако приведенные в нем тарифы заставляют задуматься. Многодневный пост на хлебе и воде за малейшие прегрешения, воздержание в течение многих лет за серьезные, но не исключительно серьезные проступки, — это слишком суровая плата. Впрочем, платили ли ее на самом деле?    

    Действительно, эта система была настолько мало применима, что допускались разнообразные послабления. Согрешившие могли заменить пост молитвой. А то еще лучше: эти молитвы, занимавшие достаточно много времени, могли быть произнесены, если позволительно будет так выразиться, купленными устами. Аналогично, особо тяжелые наказания заменялись паломничеством, а в паломничество можно было за плату отправить кого-нибудь другого…    

    Таким образом, уложение о покаянии, правдивый свидетель о нравах своего времени, становится лжесвидетелем как раз в том, ради чего оно создавалось: то, что оно предписывало, на практике не выполнялось. Мы можем предположить, что вместо этого богатые откупались, чтобы жить как им заблагорассудится, а бедные пытались повернуть ситуацию к своей выгоде. Естественно, что отказ от такой системы покаяния, основанной на чрезмерных и неприменимых способах искупления, должен был стать прогрессивным шагом в развитии духовной жизни христиан, отказом от формализма и лицемерия.    

    К тому же люди того времени, от которого до нас дошли эти тексты, вряд ли были слишком заняты искуплением своих грехов посредством постов или чересчур стремились сохранить невинность…    

    Рауль считал себя вправе заявить, что период процветания, который должен был начаться после 1000-летия Страстей Христовых, то есть после 1033 года, будет отмечен умножением всех пороков. «Знатные люди из числа дворян и из числа лиц духовного звания, вновь обретя свойственное им корыстолюбие, так же, как прежде, и даже в большей степени стремятся удовлетворить грабительскими средствами свои хищные инстинкты. Люди среднего класса и малые мира сего, по их примеру, также погрязли в гнусных пороках. Ибо до сего дня кто слышал, чтобы говорили о таком количестве случаев кровосмешения, о таком числе измен, о стольких незаконных союзах между кровными родственниками, о стольких постыдных сожительствах, о таком состязании в злых делах?» Несколькими страницами ниже тот же Рауль уверяет, что «можно видеть повсюду в мире, как в церковных, так и в мирских делах, действие преступных сил против права и справедливости». «Необузданное корыстолюбие» заставляет почти всех забывать о «той лояльности в отношении других, которая есть основа и поддержка всякого доброго образа жизни». «Грабежи, кровосмешение, столкновения, вызванные слепой алчностью, кражи, измены супругам…»    

    Скорее всего, следует в первую очередь рассматривать эти заявления как упражнения в красноречии, однако при этом надо отметить, что второй отрывок непосредственно связан с рассказом о солнечном затмении в пятницу 29 июня 1033 года, явлении, которое не могло предвещать ничего хорошего. Можно такое сказать, что ни в одну эпоху нравы не были добрыми. Однако в любом случае в данном свидетельстве показательно отсутствие ссылок на какое бы то ни было уложение о покаянии.    

    Если бы потребовалось привести конкретные факты, подтверждающие эти общие заявления, то сложность заключалась бы только в том, чтобы выбрать отдельные примеры из огромного числа описанных. Такие хроники, как «Чудеса святого Бенедикта», полны рассказов о грубости, жестокости, нарушении прав слабого, презрении к святыням, разврате. Читая эти монотонные повествования, быстро устаешь. Тем не менее упомянем здесь о казни жены начальника гарнизона замка Мелен, сдавшего замок одному из врагов короля Роберта. Ришер пишет: «Она была подвергнута новому виду казни: ее повесили за ноги, так, что ее одежды, свесившись вниз, обнажили ее тело, и она умерла ужасной смертью подле своего мужа». В противовес этому мстительному варварству мы можем вспомнить о том, как Гуго Капет пощадил грешников, оказавшись свидетелем их срамного поведения. Король, проводивший пасхальную неделю в своем дворце в Сен-Дени, однажды утром по обыкновению отправился в церковь послушать мессу. По дороге «он увидел перед собой двоих несчастных, которые, лежа на углу, предавались постыдному занятию». Вместо того чтобы наказать их, он накрыл их своим дорогим меховым плащом. Итак, вот пример двух людей, предававшихся содомскому греху и избежавших наказания, предписываемого уложением. Эльго, который рассказал об этом случае в «Жизнеописании короля Роберта», воздает многословную хвалу отцу своего героя: «О! Как совершенен тот, кто таким образом прикрыл грешников своей собственной одеждой!.. Какой истинный пример добродетели и совершенства, на коем может укрепить себя тот, кто желает следовать стезей справедливости! Отец и покровитель монахов (святой Бенедикт) советует нам избирать себе в исповедники грехов наших именно таких людей, которые могут врачевать свои и чужие раны, а не обнажать их перед глазами других…»    

    «Жизнеописание короля Роберта» было написано после «Целителя» Бурхарда. Решительно, закон вормского епископа действовал не везде. В последних приведенных словах Эльго можно угадать то отношение к грешнику, которое вскоре должно было возобладать в христианстве и сохраниться таким на несколько веков.    

    Тем не менее для нас имело смысл столь долго цитировать Бурхарда. Он — единственный, кто мог детально поведать нам о нравственной стороне поведения людей 1000 года, которых он знал и исповедовал: этих носителей убийственных мечей, которых он приговаривал к пожизненному отказу от участия в военных столкновениях и оставлял за ними право с этих пор ходить только пешком; этих крестьян, которых он уличал в применении магии; этих торговцев, которые подделывали гири и меры; этих воров, пользовавшихся насилием или обманом; этих женщин, мечтавших о колдовстве и различных дьявольских средствах, помогающих оставить при себе мужа, и пользовавшихся весьма естественными средствами для того, чтобы предотвратить или прервать беременность; этих извращенцев и извращенок, которые вступали в сексуальную связь даже с животными.    

    Да, знакомясь с уложением о покаянии Бурхарда, мы можем познакомиться со всем обществом того времени. Но этот ретроспективный взгляд показывает нам в основном мирян. Многие из этих прегрешений могли, разумеется, быть совершаемы и духовными лицами, но по контексту можно судить, что автор имел в виду не духовенство. Что же касается грехов монахов, проповедников, епископов, то о них не сказано ни слова. Никаких упоминаний о наказании за симонию, то есть за покупку места епископа, и это во времена, о которых Рауль писал, что «все церковные должности продаются, как товар на ярмарке». Нет упоминаний и о наказании для николаитов, священников, сожительствующих с женщинами; против них не только не было предусмотрено никаких санкций, но даже запрещалось верующим относиться к ним с недостаточным уважением. Ничего не говорится и о наказании для епископа, который ездит на охоту или развлекается с куртизанками, или для монаха, который покидает обитель и скачет верхом по дорогам в сапогах и с мечом на поясе.    

    Для Бурхарда было важно установление рамок поведения для верующих. То есть, лучше сказать, поддержание в них веры: в первую очередь следовало отвратить их от нехристианских верований и обычаев, заимствованных из язычества, а затем отвратить их от всех плотских удовольствий, которые не запрещались древними религиями. Вот почему именно этим двум видам греха посвящена почти половина «Целителя». Вот почему речь идет только о мирянах: люди церкви, по определению, являются христианами, их прегрешения — это другая тема. И если мы хотим о них узнать, то искать информацию надо в других источниках.


    Примечания:



    1

    Апология истории или ремесло историка. М., 1973 и 1986.



    12

    Адемар из Шабанна (Адемар Шабаннский) (ок. 988-1034) — французский монах-хронист.



    120

    Ссылка на книгу аббата Сирила Фогеля «Грешник и покаяние в Средние века», вышедшей на французском языке в 1969 г.



    121

    Поцелуй мира — поцелуй, которым отправляющий службу священник или аббат благословлял остальных духовных лиц перед причастием в знак братской любви. Этот символический жест мог распространяться и на мирян, участвующих в службе. С XIII в. этот обычай был изменен: прихожанам и монахам стали давать для поцелуя металлическую или костяную пластинку.



    122

    MLF (Mouvement de libaration des femmes) — французское феминистическое движение, основанное в 1968 г.



    123

    Эпические песни (жесты) (от лат. gesta — «деяния») — эпические поэмы на исторические сюжеты. Многие из них посвящены событиям времен Карла Великого, например знаменитая «Песнь о Роланде».



    124

    Уток — совокупность нитей, расположенных параллельно друг другу и идущих поперек ткани.



    125

    Парки — у древних римлян три богини судьбы, прядущие нить жизни каждого человека. Возможно, Бурхард, воспитанный на латинской культуре, называет парками аналогичные древнегерманские божества, именовавшиеся норнами, поскольку трудно предположить, чтобы вормские крестьяне действительно поклонялись римским богам.



    126

    Тридентский собор (1545-1563, с перерывами) — Вселенский собор, происходивший в Тренто и обсуждавший основные догматы католицизма. Многие из положений Тридентского собора действительны до сих пор.



    127

    Григорий VII (ок. 1020-1085) — папа римский с 1073 г. Провел ряд серьезных церковных реформ, в частности утвердил целибат (безбрачие католических священников) и запретил симонию (продажу и покупку церковных должностей). Боролся с императором Генрихом IV, стараясь ввести запрет на право светских властей на инвеституру (т. е. на назначение, смещение и перевод епископов).








    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх