ГЛАВА IX. Среди развалин храма ацтеков

Возвратимся теперь к Валентину и его товарищам. Шестеро всадников продолжали мчаться по направлению к горам. Около полуночи они остановились возле огромной гранитной глыбы, печально и одиноко поднимавшейся в прерии. -Здесь, — сказал коротко Сын Крови, и, говоря это, он слез с лошади. Товарищи последовали его примеру. Валентин вопросительно оглянулся вокруг.

— Если мои предположения справедливы, — сказал он, — то вашим жилищем должно быть орлиное гнездо.

— Или ястребиное, — сказал глухо Сын Крови. — Подождите несколько секунд. — С этими словами он зашипел, словно очковая змея.

Вдруг, точно по волшебству, гранитная глыба осветилась до самой вершины, и колеблющиеся факелы, быстро замелькав со всех сторон, стали спускаться сверху вниз с необыкновенной быстротой. Удивленные пришельцы, прежде чем они могли опомниться, были окружены полусотней человек в странных костюмах, со зловещими лицами, которым красноватый свет факелов придавал еще более мрачный характер.

— Это мои люди, — заметил Сын Крови.

— Гм!.. — проговорил Валентин. — Это довольно грозная армия.

— Да, — отвечал Сын Крови, — потому что все эти люди мне преданы. Я неоднократно имел возможность испытать их привязанность ко мне, по одному моему знаку они готовы пожертвовать жизнью.

— О-о! — сказал на это охотник. — Человек, который может так говорить, должен считать себя очень сильным, в особенности если он преследует благородные цели.

Сын Крови не ответил ничего и отвернулся.

— Где Шоу? — спросил он.

— Я здесь, кабальеро, — ответил тот, кого он назвал.

— Как! — воскликнул Валентин. — Это Шоу, сын Красного Кедра?

— Да. Не я ли спас ему жизнь, когда брат захотел его убить? С этого времени он стал моим другом. А теперь, — добавил он, — идите вперед, вы будете моими гостями, я покажу вам мое жилище. Займитесь лошадьми, Шоу.

Молодой человек молча поклонился. Путники последовали за Сыном Крови. Тот стал подниматься по склону скалы, освещенной факелами, которые несли люди, шедшие впереди. Подъем был труден, хотя под массой древесных корней и под сплетавшимися лианами, покрывавшими склон этой горы, можно было различить ступени лестницы.

Путешественники были до крайности удивлены всем виденным. Только Валентин и Курумилла демонстрировали полнейшее равнодушие, которое навело их проводника на глубокие размышления. Преодолев приблизительно четверть пути от подножия до вершины горы, Сын Крови остановился перед входом, сделанным в скале человеческими Руками. Из этого входа тонкой нитью пробивался свет.

— Вы, вероятно, не ожидали, сеньоры кабальеро, — сказал Сын Крови, обернувшись к своим спутникам, — встретить на Диком Западе нечто вроде замка-крепости, подобного тому, который теперь перед вами.

— Признаюсь, — сказал Мигель, — это кажется мне очень странным.

— О, друзья мои, память ваша, кажется, изменяет вам, — сказал Валентин с улыбкой. — Эта гора, если я не ошибаюсь, не что иное, как развалины древнего теокали 19.

— Вы правы, — сказал Сын Крови с неудовольствием, которое тщетно старался скрыть. — Я устроил свою резиденцию в старом ацтекском храме.

— Их здесь много, — продолжал Валентин, — история гласит, что ацтеки остановились здесь, прежде чем завладели окончательно Анауакским плоскогорьем 20.

— Для иностранца, дон Валентин, — заметил Сын Крови, — вы очень хорошо знаете историю этого края.

— Совершенно верно, кабальеро. И ее обитателей, — добавил охотник.

Они вошли в отверстие скалы и очутились в огромном зале с белыми стенами и скульптурными украшениями, которые, как заметил Валентин, должны были относится к эпохе ацтеков.

Бесчисленное множество факелов, воткнутых в железные крюки, вбитые в стены, разливало волшебный свет по залу. Сын Крови с манерой человека, которому до тонкости известно светское обращение, стал принимать своих гостей в своем необыкновенном доме. Не прошло и нескольких минут после того, как охотники вошли в зал, как их уже угощали обедом, который хотя и был сервирован в прерии, но, тем не менее, не оставлял желать лучшего в отношении тонкости блюд и порядка, в котором их подавали.

Появление Шоу невольно пробудило в душе Валентина скрытое недоверие к хозяину дома, и тот со своим знанием людей и своей проницательностью не преминул это заметить. Он тут же решил для себя уничтожить это недоверие откровенным объяснением с охотником. Что касается Курумиллы, то индеец, по обыкновению, с аппетитом ел, не произнося ни слова, хотя и не пропустил ничего из того, что говорилось вокруг него, и внимательно, до мельчайших подробностей осмотрел помещение, в котором он находился.

Когда обед был окончен, по данному Сыном Крови знаку товарищи его мгновенно скрылись в глубине зала и растянулись на охапках сухих листьев, служивших им постелью.

Охотники остались с хозяином одни, и только Шоу по знаку хозяина остался на своем месте. В продолжение нескольких минут все молчали и курили. Наконец Сын Крови отбросил далеко от себя окурок и заговорил:

— Сеньоры кабальеро, — сказал он откровенным тоном, очень понравившимся его собеседникам. — Все, что вы видите здесь, изумляет вас, я это понимаю. Тем не менее все объясняется очень просто: люди, которых вы видели перед собой, принадлежат ко всем индейским племенам, которые кочуют по прериям. Среди них только один белый — это Шоу. Если дон Пабло потрудится вспомнить, он скажет вам, что этот человек был найден с кинжалом в груди лежащим посреди одной из улиц Санта-Фе и был спасен мною.

— Действительно, — сказал молодой человек, — отец Серафим и я подобрали несчастного, не подававшего уже признаков жизни, и только вам одному удалось добиться того, чтобы он очнулся.

— Остальные мои товарищи очутились здесь примерно так же. Изгнанные из своего племени, избегающие смерти от рук своих врагов, они укрылись у меня. Есть еще один вопрос, который я желал бы осветить, чтобы все было ясно между нами и чтобы вы испытывали ко мне полное доверие.

Присутствующие поклонились в знак согласия, только один Валентин запротестовал.

— К чему это? — сказал он. — У каждого есть какая-нибудь тайна, кабальеро. Нам нет надобности знать вашу. Между нами существует самая прочная связь, которая только в состоянии соединить людей — общая ненависть к одному и тому же человеку и желание должным образом наказать его. Что же еще нам нужно?

— Простите, в прериях, как и в цивилизованных городах, — ответил Сын Крови, — существует обыкновение узнавать, кто те люди, с которыми случай свел вас. Я настаиваю на том, чтобы вы знали это, а также то, из кого состоит отряд, имеющийся в моем распоряжении, который действительно представляет собою значительную силу и служит мне в прерии вместо полиции. Да, выброшенный обществом из его среды, я поставил себе цель отомстить ему, преследуя и уничтожая степных разбойников, которые грабят путешественников. Это тяжелая обязанность, уверяю вас, потому что число этих негодяев на Диком Западе быстро растет, но я веду с ними беспощадную войну и, с помощью Божьей, буду продолжать ее непрерывно.

— Я уже слышал о том, что вы сейчас нам сказали, — ответил Валентин. — Дайте мне вашу руку, друг, чтобы я мог от души ее пожать, — добавил он. — Человек, который таким образом понял и исполняет в жизни свои обязанности, может быть только натурой избранной, и я всегда буду рад считаться одним из ваших друзей.

— Благодарю, — ответил с волнением Сын Крови, — благодарю вас за эти слова, они вполне вознаграждают меня за многие неприятности, а также и за обманутые надежды. Теперь знайте, сеньоры кабальеро, я отдаю людей, которые мне преданы, в полное ваше распоряжение. Делайте с ними что хотите, я покажу им пример повиновения.

— Послушайте, — сказал Валентин после минутного размышления, — мы имеем дело с выдающимся разбойником, главное оружие которого — хитрость, и победить его мы можем только хитростью. В прерии совсем не трудно напасть на след большого отряда. У Красного Кедра глаза ястреба и собачье чутье. Чем больше нас будет числом, тем меньше у нас будет шансов захватить его.

— Так что же делать, друг мой? — спросил дон Мигель.

— А вот что, — сказал Валентин. — Окружить его кольцом, чтобы он не мог вырваться, предварительно заручившись помощью индейцев. Но, конечно, необходимо, чтобы наши союзники действовали самостоятельно до тех пор, пока нам не удастся так обложить негодяя, что он будет вынужден сдаться.

— Ваш план хорош, хотя выполнение его и трудно, и опасно.

— Не настолько, как вы это предполагаете, — возразил Валентин с горячностью. — Выслушайте меня. Завтра на восходе солнца мы с Курумиллой отправимся по следам Красного Кедра и, клянусь вам, мы его найдем.

— Хорошо, — сказал дон Мигель, — а потом что?

— Подождите. В то время, как один из нас останется сторожить разбойника, другой пойдет предупредить вас о том, где именно он находится. А вы тем временем позаботитесь о союзниках-индейцах и будете в состоянии захватить медведя в его берлоге.

— Да, — сказал Сын Крови, — план этот прост и поэтому он должен удастся. Хитрость против хитрости — и только.

— Но почему же, — возразил генерал Ибаньес, — и нам не отправиться его выслеживать?

— А потому, генерал, что хотя вы и в высшей степени храбры, но вы — солдат, то есть не сумеете выдержать тягости индейской войны, которую предстоит нам вести, войны засад и измен. Вы и ваши товарищи — люди испытанной храбрости, но именно этой храбростью вы можете быть нам скорее вредными, чем полезными, благодаря вашему незнанию края, в котором мы находимся, и обычаев тех людей, с которыми нам придется сражаться.

— Это справедливо, — сказал дон Мигель, — друг наш прав, пусть он поступает по своему усмотрению. Я убежден, что он достигнет цели.

— Я тоже убежден в этом! — воскликнул Валентин с уверенностью. — И вот именно потому-то я и желаю иметь свободу действий.

— Да, — сказал генерал, — в такой серьезной борьбе, как наша, и с тем лукавым человеком, с которым мы будем иметь дело, ничего не следует упускать из виду. Я смиряюсь со своим бездействием. Поступайте как знаете, дон Валентин. — Позвольте! — воскликнул дон Пабло пылко. — То, что вы, отец, и вы, генерал, согласны остаться здесь, — это я еще понимаю. В ваши годы, с вашими привычками, вы мало способны вынести жизнь, которую вам предстояло бы вести, но я молод, я силен, я закален и с давних пор самим Валентином приучен к лишениям жизни в прерии. Речь идет о спасении моей сестры, ее хотят отнять у похитителя, и я должен присоединиться к тем, кто решил его преследовать. Валентин бросил на говорившего ласковый взгляд.

— Пусть будет по-вашему, — сказал он, — вы отправитесь с нами, дон Пабло. Этим я закончу ваше посвящение в жизнь прерии.

— Благодарю вас, мой друг, благодарю! — воскликнул радостно молодой человек. — Вы снимаете с моей души большую тяжесть. Бедная сестра! Я буду способствовать ее освобождению!

— Есть еще один человек, которого вы должны взять с собой, дон Валентин, — сказал Сын Крови. — Но почему же?

— Потому, — возразил тот, — что тотчас же после вашего отъезда я также уеду, чтобы объехать индейские селения, а необходимо, чтобы в нужную минуту мы могли соединиться.

— Да, но как это сделать?

— Шоу поедет с вами.

Хитрые глаза молодого человека сверкнули радостью, но лицо его осталось совершенно спокойным.

— Как только вы нападете на след, вы пошлете Шоу, который хорошо знает местонахождение моих убежищ, чтобы он известил меня об этом. Будьте спокойны — где бы я ни находился в это время, он отыщет меня.

— Да, — лаконично подтвердил сын скваттера. Внимательно взглянув на него, Валентин обернулся к Сыну Крови.

— Пусть будет по-вашему, мы возьмем его с собой, — сказал он, — или я очень ошибаюсь, или этот молодой человек сильнее заинтересован в успехе нашего предприятия, чем мы это предполагаем, и мы можем вполне положиться на него.

Шоу покраснел и опустил голову.

— А теперь, — сказал Сын Крови, — уже поздно, до утра осталось не более четырех часов. Мне кажется, мы вполне пришли к соглашению, и поэтому мы отлично сделаем, если предадимся отдыху; мы не знаем, что ожидает нас завтра.

— Да, давайте ляжем спать, — сказал Валентин, — я рассчитываю отправиться в путь с рассветом;

— Лошади ваши будут готовы.

— Дайте им отдохнуть, нам их не нужно, лучше идти по следу пешком.

— Вы правы. Пешему все дороги доступны. Обменявшись еще несколькими словами, каждый из собеседников поднялся с места с тем, чтобы лечь на подстилку из сухих листьев.

Дон Мигель горячо сжал руку Валентина и со слезами в голосе проговорил:

— Друг, возвратите мне мою дочь!

— Я возвращу вам ее, — ответил охотник с волнением, — или умру!

Асиендадо уже сделал несколько шагов, чтобы удалиться, но быстро возвратившись, он сказал французу сдавленным голосом.

— Берегите моего сына!

— Не беспокойтесь, мой друг, — ответил охотник. Дон Мигель горячо пожал руку охотника, вздохнул и отошел.

Несколько минут спустя в зале все спали, кроме часовых, которым было поручено охранять покой всех обитателей развалин храма ацтеков.








Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх