• К ЧИТАТЕЛЯМ
  • ВВЕДЕНИЕ
  • Глава 1. РЕЙС ИЗ НЬЮ-ЙОРКА
  • Глава 2. ПОСАДКА НА САХАЛИНЕ
  • Глава 3. РАССЛЕДОВАНИЕ НАЧАЛОСЬ
  • Глава 4 АДМИРАЛ РАССТРОЕН
  • Глава 5. КЛАДБИЩЕ ЦУГАРУ
  • Глава 6. ВСТРЕЧА В ТОКИО
  • Глава 7. KAL007 НЕ ОТВЕЧАЕТ
  • Глава 8. ПОИСК МЕСТА КАТАСТРОФЫ
  • Глава 9. ГОВОРЯТ СВИДЕТЕЛИ
  • Глава 10. СОВЕТСКИЕ ПОДВОДНЫЕ ПОИСКИ (1)
  • Глава 11. СОВЕТСКИЕ ПОДВОДНЫЕ ПОИСКИ (2)
  • Глава 12. АМЕРИКАНСКИЕ СПАСАТЕЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ
  • Глава 13. ОТПРАВЛЕНИЕ ИЗ АНКОРИДЖА
  • Глава 14. ПОЛЕТ
  • Глава 15. КАМЧАТКА
  • Глава 16. БОЙ НАД САХАЛИНОМ
  • Глава 17. БЕГСТВО С САХАЛИНА
  • САХАЛИНСКИЙ ИНЦИДЕНТ

    К ЧИТАТЕЛЯМ

    Дорогие друзья!

    Вашему вниманию предлагается сокращенный перевод книги Мишеля Брюна «Сахалинский инцидент», посвящен­ной трагической гибели пассажирского лайнера «Боинг-747» «Корейских авиалиний» (KAL) с 269 пассажирами и члена­ми экипажа на борту. Минуло уже 17 лет с той сентябрь­ской ночи, когда огромный авиалайнер потерпел катастро­фу где-то между Сахалином и Японскими островами. О его судьбе до сих пор ничего точно не известно. Что произошло с ним на самом деле? Был ли самолет сбит советским пере­датчиком, атакован японской ПВО, взорван в воздухе, для того чтобы замести следы неудавшейся провокации? Извест­но одно: американская пропаганда приложила беспрецедент­ные усилия, для того чтобы обвинить в гибели этого само­лета советских военных летчиков, на которых до сих пор лежит расхожее клеймо аморальных, бездушных, роботопо­добных убийц, гордящихся хладнокровным расстрелом безо­ружного гражданского авиалайнера. Взгляните хотя бы на то, как умело обработано интервью с Геннадием Осиповичем, которое он дал корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс» в 1996 году. И советское руководство, Министерство обороны СССР, не сделало пока ничего, чтобы опровергнуть амери­канскую версию «один беззащитный гражданский авиалай­нер — один советский перехватчик», версию, которая про­тиворечила всем уже тогда известным им фактам.

    «Боинг-747»

    И вот нашелся человек, который, проявив очевидный талант ученого-аналитика, опираясь на свой многолет­ний опыт и разностороннюю профессиональную подготов­ку, практически в одиночку, используя лишь самые скром­ные финансовые ресурсы, нашел и сопоставил самые разные свидетельства и в результате смог доказать, что в ту ночь в небе над Сахалином произошел настоящий воздушный бой, не пуск ракеты с самолета Осиповича по нечаян­но заблудившемуся корейскому лайнеру, а именно ожесто­ченная схватка между советскими и американскими воен­ными самолетами, со сбитыми и потерями с обеих сторон. В ходе этого боя, продолжавшегося несколько часов, груп­па из десятка американских самолетов: разведчиков различ­ных типов, постановщиков электронных помех, истребите­лей эскорта, преднамеренно вторгшаяся в воздушное про­странство СССР, была уничтожена советскими летчиками ПВО, с честью защитившими неприкосновенность границ страны. В какой степени автору удалась эта смелая попыт­ка, могут судить не только читатели, но и все те, кто знает гораздо больше, чем позволено (даже теперь, спустя столь­ко лет!) сказать вслух.

    Мишель Брюн, обладающий авторскими правами на «Сахалинский инцидент», дал любезное согласие на публи­кацию сокращенного перевода своей книги на сайте airforce. га в обмен на право обратиться ко всем читателям сайта с

    двумя важными для него (и для всех нас!) просьбами.

    В своем письме Мишель просил меня как инициатора перевода и представителя его интересов перед русскоязыч­ной аудиторией предложить откликнуться на эту публика­цию всем читателям, которые обладают любой информаци­ей по делу KAL 007 и могли бы информировать его о своих находках и имеющихся в их распоряжении свидетельствах и фактах. Он обращается к непосредственным участникам, свидетелям каких-либо событий, связанных, так или ина­че, с этим загадочным делом, к морякам, летчикам, погра­ничникам, принимавшим участие в поисково-спасательных работах, к жителям Сахалина и Монерона, обладателям ка­ких-либо вещественных доказательств, писем, документов. В соответствии с нашей с ним договоренностью, вся инфор­мация о KAL 007, поступившая на мой электронный адрес

    ekovalev@hotmail.com,будет переведена на английский и от­правлена Мишелю в столицу Парагвая Асунсьон, где он в настоящее время проживает. Его отклики, комментарии и уточняющие вопросы будут опубликованы на сайте, кото­рый, таким образом, мог бы сыграть роль общественно-ин­формационного центра по делу KAL 007.

    Я также счел уместным опубликовать письмо, которое Мишель Брюн написал Геннадию Осиповичу в 1994 году, так и оставшееся без ответа.

    Расследование, которое ведет не только Мишель Брюн, но и другие исследователи, еще не закончено, и в наших с вами силах помочь им сделать все возможное, чтобы уста­новить истину и подлинную степень виновности всех вовле­ченных в эту ужасную трагедию, одну из самых зловещих в еще не написанной подлинной истории холодной войны.

    Евгений Ковалев

    Посвящаю дочерям, Долорес, Мичико и Юко, в надежде, что мир, в котором им предстоит жить, станет лучше.

    Автор

    БЛАГОДАРНОСТИ

    Множество людей по всему миру помогали мне или поддерживали меня в моих начинаниях. Здесь не хватит места, чтобы назвать всех поименно. Я хочу принести осо­бую благодарность:

    Мистеру Эдуарду Чейзу, бывшему старшему редактору издательства «Скрибнер», хотя я еще не решил, благодарить или винить его за то, что он способствовал началу этой, по-видимому, бесконечной работы.

    Профессору Шозо Такемото, члену Японской Ассоциа­ции Жертв Катастрофы KAL 007 и одному из основателей Исследовательской группы, потерявшему в результате этой трагедии возлюбленную жену и старшего сына.

    Мистеру Кавано, миссис Хаба Юмико и всем членам Японской Ассоциации Жертв Катастрофы KAL 007.

    Мистеру Шигеки Сугимото, инженеру авиакомпании JAL, члену Исследовательской группы.

    Мистеру Мийяно, мистеру Кашима, мэру деревни Сай на полуострове Шимо Кита и всем ее жителям.

    Мистеру Ивао Койяма, в прошлом работнику отделе­ния телекомпании NHK в Вакканае.

    Мэру и служащим муниципалитета города Вакканай.

    Адмиралу Като, адмиралу Кессоку Коному и офицерам JMSA (Японское агентство морской безопасности) из штаб-квартир в Вакканае, Отару, Иокогаме и Токио.

    Капитану М., JASDF (Японские воздушные силы само­обороны).

    Мистеру Такеда, главному редактору газеты «Тоо Нип-по», издающейся в Аомори.

    Мистеру Макио Язаки, бывшему вице-президенту, Мис­теру Мичио Накано, бывшему помощнику вице-президен­та по инженерным вопросам, и мистеру Такаши Кондо, по­мощнику вице-президента по вопросам инженерного раз­вития, авиакомпания JAL.

    Мистеру К. Савано, генеральному менеджеру, доктору К. Цубои, директору исследовательской лаборатории и колле­гам в Электрической компании Иватсу, Кагуяма, Токио.

    Мистеру Рюйи Осаки и работникам Ортиса, Япония.

    Мистеру Хаджиме Ногучи, заводскому менеджеру, мис­теру Кунихико Хиросаки, начальнику инженерного отдела и мистеру Тецуо Харада, менеджеру отдела качества авиаком­пании Шова Эйркрафт.

    Мистеру Ишизаки и его коллегам по телекомпании «НВС Television» в Саппоро, а также мистеру Йошида из отделения НВС в Вакканае.

    Мистеру Кенжи Мацумото, репортеру «Асахи Сим-бун».

    Мистеру Филиппу Роберу де Масси из Монреаля, кото­рый потерял в этой трагедии младшего брата и который не­однократно ободрял меня и давал бесценные советы.

    Мистеру Пьеру Спарако, бывшему главному редактору «Aviation Magazine International».

    Капитану (в отставке) Анри Аврилю, коллеге, пило­ту гражданской авиации и бывшему пилоту-истребителю французских Военно-воздушных сил, за его неоценимые со­веты по военным вопросам.

    Мистеру Пьеру Мариону, бывшему главе французской разведывательной службы.

    Мистеру Иву Ламберу, бывшему генеральному сек­ретарю ИКАО [ICAO — International Civil Aviation Organi­zation — Международная организация по делам граждан­ской авиации].

    Профессору Гиису Вибусу, Амстердамский универ­ситет.

    Мистеру Михаилу Лобко, директору «Датаханна Интер­нешнл», французскому телевизионному репортеру-расследо­вателю русского происхождения, который интервьюировал адмирала Сидорова и полковника Осиповича, который еще раньше пришел ко многим заключениям, сходным с мои­ми, а также многих других участников событий, в частно­сти на Сахалине.

    Миссис Катрин М. Буллит, мистеру Патрику Р. Мак-Гарднеру и мистеру Эрику Свенсону, организовавшим сим­позиум по KAL 007 в университете штата Вашингтон в Си­этле, который дал мне возможность оспаривать утвержде­ния сторонников позиции американского правительства по этому вопросу.

    Моему другу и коллеге Джону Кеппелу, главному рас­следователю проекта KAL 007 Фонда за конституционное правительство в Вашингтоне, округ Колумбия. Он посвя­тил больше времени и усилий этому случаю, чем кто-либо другой, и заслуживает гораздо больше благодарности, чем он готов принять. Его редактирование, переписывание и шлифовка рукописи были столь усердными, тщательны­ми и обширными, что хотя он и будет протестовать про­тив этой идеи, но вполне заслуживает, чтобы его назвали соавтором.

    Небольшой, но замечательной группе спонсоров рассле­дования KAL 007 Фонда за конституционное правительст­во, которые финансировали мои прогулки по пляжам Япо­нии в поисках обломков. Мне следовало бы в особенности упомянуть Фонд Эвенор Армингтон, который также финан­сировал перевод этой книги и без колебаний обеспечил ее идее моральную поддержку и одобрение.

    Наконец, я хотел бы упомянуть мою дорогую Нарико. Больше чем кто-либо она страдала от моей упрямой реши­мости осуществить этот проект, несмотря на все трудности, лишения и Опасности, которые это решение вызвало. Я же­лал бы только принять все эти страдания на себя и защи­тить ее от ран, что было, конечно, всего лишь пустой меч­той. Мне кажется, меня следовало бы удостоить еще одной полной жизни в надежде помочь ей забыть все, от чего она молча страдала.

    ВВЕДЕНИЕ

    Ранним утром 1 сентября 1983 года самолет «Корей­ских авиалиний», выполнявший рейс KAL 007, исчез где-то над Японским морем. В самолете, летевшим из Нью-Йор­ка в Сеул через Анкоридж, находились 269 человек — пас­сажиров и членов экипажа. Никто из них так никогда и не был найден — ни живым, ни мертвым. Не было обнаруже­но никаких затонувших обломков гигантского лайнера. Дру­гие пассажирские самолеты удавалось отыскать на гораздо большей глубине. Но почему никто так и не нашел KAL 007 под водой, на глубине, всего в два раза превышающей длину «Боинга-747»? Это первая из загадок, окружающих это таин­ственное происшествие. Первая, но не единственная.

    Другая загадка — истинная цель рейса KAL 007. Канад­ский генерал Ричард Ромер, пилот в прошлом и бывший ко­мандир резерва ВВС, пишет в своей книге «Massacre 747», что пролет над российской территорией, совершенный ко­рейским авиалайнером, был преднамеренным актом. Как предполагает генерал Ромер, это было сделано для того, что­бы сэкономить топливо. Но его предположение кажется не­вероятным, учитывая те опасности, которые подстерегали самолет, решившийся пролететь над стратегически важной и усиленно защищаемой советской территорией во время холодной войны. В догадках не было недостатка: KAL 007 совершал шпионскую миссию; он служил приманкой для того, чтобы активизировать советскую систему противовоз­душной обороны так, чтобы американские подслушиваю­щие устройства смогли получать нужную информацию; это еще одна «Луизитания», способная придать дополнительный импульс военным усилиям США. Какова цель любого ком­мерческого авиалайнера? Сколько людей — столько и отве­тов на этот вопрос. Публика, естественно, считает, что пер­вым делом самолет должен доставить пассажиров до места назначения. Для финансовых управляющих авиакомпании цель заключается в том, чтобы получить прибыль. Главное для экипажа — доставить всех в место назначения в цело­сти и сохранности. Для военных — обеспечить перевозки в военное время, как это было в Персидском заливе. Эти цели не обязательно совместимы и время от времени кон­фликтуют друг с другом. Решения, которые грозят риском для пассажиров, могут быть приняты и без их ведома. Чле­нов экипажа также могут заставить сделать выбор против их воли. Пример тому — катастрофа рейса «Пан Америкэн» 707 сразу же после взлета с аэродрома Папаэте на Таити в октябре 1973 года. Пилот посчитал, что трещина в окне кабины слишком опасна и предложил отменить вылет. Из штаб-квартиры авиакомпании ему было приказано взлетать немедленно или приготовиться к увольнению. В итоге в жи­вых остались всего два пассажира.

    Гражданский суд в Вашингтоне, округ Колумбия, посчи­тал «Корейские авиалинии» виновными в преднамеренном неверном поведении во время полета KAL 007, поскольку пилоты должны были знать, что самолет опасно отклонился от заданного курса. Решение суда подразумевает, что у пи­лотов были иные цели, кроме их обычных служебных обя­занностей, заключавшихся в том, чтобы доставить пассажи­ров до места назначения так быстро и безопасно, как это только возможно. Каковы были их истинные мотивы? Мы можем так никогда и не узнать этого. Но с уверенностью можно сказать, что гибель KAL 007 дала старт одной из са­мых громких пропагандистских кампаний, которые были когда-либо известны по обе стороны железного занавеса. Правда о событиях, случившихся в небе над Сахалином в ночь с 31 августа на 1 сентября, была тщательно спрятана под заградительным огнем противоречивых отчетов. Мне понадобилось десять лет, для того чтобы все расставить по своим местам.

    Эта книга — итог долгого и трудного расследования, выводы которого ставят под вопрос не только обстоятельст­ва гибели корейского самолета, но также место и время ка­тастрофы. Как узнает читатель, KAL 007 вовсе не был сбит над Сахалином. Он продолжал лететь беспрепятственно в течение почти часа после того, как другой самолет-наруши­тель был уничтожен советскими истребителями. С его бор­та было передано несколько сообщений на корейском языке другим самолетам KAL. Последнее сообщение было послано, когда лайнер находился уже в зоне видимости токийского центра управления полетами, где-то над Японским морем и приблизительно в 435 милях от того места, где, как предпо­лагалось, он разбился.

    Вместе с сомнениями о времени и месте крушения лай­нера возникают вопросы относительно имени советского пилота, сбившего над Сахалином самолет, который, как нам сказали, являлся KAL 007. Японцы и американцы, станции слежения которых перехватили радиообмен советских пе­рехватчиков, определили, что его сбил истребитель 805. В 1990-м в Советском Союзе назвали имя пилота, который,  как считалось, атаковал «самолет-нарушитель». Это полков­ник Геннадий Осипович. Если мы просто свяжем эти два заявления, не задавая новых вопросов, мы приходим к за­ключению, что именно полковник Осипович, пилот истре­бителя 805, сбил KAL 007. Но этот факт не подтверждается анализом голосовых отпечатков и характеристик передат­чика, который показывает, что Осипович и пилот истреби­теля 805 были разными людьми, пилотировавшими разные самолеты. Каждый из них сбил, по крайней мере, один са­молет. Однако оба этих самолета не были корейским «Боингом-747». Что на самом деле случилось с рейсом 007 что произошло той ночью в небе над Сахалином? Этот во­прос заинтриговал меня. Я подумал, что можно написать о этом целую книгу.

    Ранее я написал две книги: одну — посвященную плава­нью на плоту от Таити до Чили и другую — о навигации в Японском море. Материала для интересной книги было бо­лее чем достаточно. Но прежде чем посвятить себя это проекту — я не догадывался в то время, что он чуть не при ведет меня к банкротству, — я подумал, что неплохо был бы связаться с несколькими издателями и определить, ка­ковы мои шансы на успех.

    Я получил благоприятный отклик от Неда Чейза, стар­шего редактора издательства «Скрибнер/Макмиллан» Нью-Йорке. Чейз сказал мне, что хотел бы ознакомиться рукописью, как только она будет закончена. Он не обещал мне опубликовать эту книгу. Но я знал, как трудно добить­ся внимания издателя, и это означало, что, по крайней мере, кто-то прочтет мою рукопись. Это определенно был шаг в правильном направлении.

    Я написал свой первый вариант рукописи по-англий­ски и озаглавил его «Миссия 007». Скелет истории был ре­альным и следовал публикациям японских газет. Но события, которые я использовал, для того чтобы нарастить этот скелет плотью, происходившие в ЦРУ, в кабинах «Боинга-747» и со­ветских перехватчиков, были вымышленными. История от­ражала то, что просочилось в прессу, и воссозданные мною события были вполне правдоподобными, хотя все еще вооб­ражаемыми. Я описывал миссию, организованную ЦРУ с це­лью спровоцировать советские оборонные меры, позволив­шие американским службам радиоперехвата собрать макси­мум информации.

    Но идея о том, что американское разведывательное агентство, даже ЦРУ, могло бы поставить под угрозу жиз­ни 269 человек, была вызовом моральным ценностям аме­риканского общества и выглядела бы неприемлемой и ан­тиамериканской для нью-йоркского издателя. Он написал мне краткое письмо, в котором сказал, что я потратил зря свое и его время, что я — провокатор, может быть, даже, агент КГБ.

    Я написал длинный ответ, в котором предложил переде­лать рукопись в двух направлениях. Я прилетел в Нью-Йорк, где мы встретились с издателем лично. Чейз увидел, что я имею самые серьезные и искренние намерения. Он пригла­сил меня пообедать в штаб-квартире Макмиллан на Треть­ей авеню. Для того чтобы помочь ему оценить гипотезу о том, что рейс 007 сопровождало несколько других самоле­тов, он пригласил присоединиться к нам Дэвида Пирсона, автора книги «KAL 007 — The Cover-Up», и Дика Уиткина, редактора отдела авиации газеты «Нью-Йорк таймс». Они внимательно выслушали мои аргументы и согласились, что мои открытия были волнующими и могли бы бросить свет на многие вопросы, окружающие исчезновение рейса 007.

    Нед Чейз познакомил меня с Джоном Кеппелом, ко­торый помогал Дэвиду Пирсону в подготовке его книги о случае с KAL 007. Кеппел, в прошлом дипломат, работал в американском посольстве в Москве и хорошо читает и го­ворит по-русски. Он сотрудничал с Фондом за конституци­онное правительство, общественной группой в Вашингто­не, пытающейся выяснить причины катастрофы с KAL 007. Джон был убежден, что американское правительство вовсе не было невинным наблюдателем в этом деле, но он знал и то, что пока не будет предъявлено неопровержимых доказа­тельств, подтверждающих причастность американского пра­вительства, оно никогда не признается в том, что организо­вало разведывательную операцию над советской территори­ей. Все что я рассказал, сильно его заинтересовало.

    Нед Чейз и его коллеги проявили особенный интерес к одному из аспектов моего рассказа, а именно — к япон­ским источникам моей информации. Они были удивлены и заинтригованы, узнав, о том, что советские перехватчики открывали огонь не по одной цели, а по нескольким само­летам-нарушителям. Я сказал им, что в моих источниках не было ничего таинственного. Информацию о ведении огня и о других деталях того, что произошло над Сахалином, я почерпнул из японских архивов. Любой мог бы сделать то, что сделал я. Вы просто должны отправиться в Японию и быть способным читать по-японски.

    Мы сошлись на том, чтобы я переписал свою рукопись, на этот раз приведя только те доказательства, которые при­няли бы к рассмотрению в суде. Мы должны были подго­товиться к судебным преследованиям и быть готовыми от­реагировать на них. Джон Кеппел предложил мне свою по­мощь, и я пообещал — это было в марте 1987 года, — что закончу новую редакцию рукописи к декабрю. 15 декабря рукопись была готова, и я послал ее Чейзу, озаглавив ее «Битва над Сахалином». В новой рукописи ничего не было выдумано. Все было основано на уже опубликованных ма­териалах и других доступных источниках. Как подчеркивал Чейз в своем письме в редакционный совет: «Я считаю это письмо кульминацией трех лет работы над самым стран­ным и сенсационным издательским проектом из тех, кото­рые я только могу вспомнить, в перспективе это потенци­альный бестселлер».

    Факты, приводимые в книге, были столь экстраорди­нарны, что Чейз попросил предоставить более весомые сви­детельства. На то время, которое я должен был потратить на поиски дополнительных доказательств, публикация кни­ги была приостановлена. С помощью Фонда за конституци­онное правление Джон Кеппел обеспечил контакты с кон­грессменами Нанном, Э. Кеннеди и в особенности Левином Появление дополнительных свидетельств и новый матери­ал требовали ежедневных корректировок первоначальной рукописи.

    Однако, ободренная наступлением гласности, советская ежедневная газета «Известия» начала публикацию большой серии статей об исчезновении рейса 007. На поверхности авторы, казалось, защищали тезис американцев о том, что корейский самолет непреднамеренно сбился с курса и был сбит советским перехватчиком над Сахалином. Но журна­листы «Известий» опрашивали пилотов, водолазов и многих других людей, принимавших участие в этой операции. Из этих показаний, если их проанализировать в связи с доку­ментами, которые получили мы с Джоном Кеппелом, а так­же в связи с результатами моего расследования, вытекало нечто совершенно иное. Их показания подтверждали мои выводы. Для того чтобы использовать эту новую информа­цию, я должен был начать все заново и вновь переписать рукопись, на этот раз по-французски.

    Монреаль, 3 сентября 1995 года.

    Мишель Брюн

    Глава 1. РЕЙС ИЗ НЬЮ-ЙОРКА

    Сеул, 1 сентября, 6 часов утра. «Страна утренней свеже­сти» еще только просыпалась. Солнце час как взошло и уже стояло высоко в безоблачном небе. Ночной холодок начал быстро развеиваться. Сеульский международный аэропорт Кимпо, закрытый после полуночи, чтобы не тревожить го­рожан, живущих по соседству, проснулся в ожидании тол­котни и суматохи нового дня. Густая толпа стала образо­вываться в здании прибытия, чтобы приветствовать родст­венников и друзей. Рейс корейской авиакомпании KAL из Нью-Йорка через Анкоридж прибывал одним из первых. Информация на табло говорила о том, что самолет должен был приземлиться в 6.05, но задерживался. В огромном зале с высоким, как в соборе, потолком беспорядочно кружи­ла толпа, неуверенная и нетерпеливая. Время от времени люди бросали взгляды на расписание. В 6.05 числа на таб­ло начали меняться с характерным пощелкиванием, и тол­па застыла в напряженном ожидании, пытаясь прочитать, какое время назначено для прибытия рейса 007. Табло по­казывало, что прибытие откладывается на неопределенное время. «Что произошло? Куда делся самолет из Нью-Йорка? Может быть, неисправность оборудования заставила само­лет приземлиться где-то в другом месте»? Служащие «Ко­рейских авиалиний» за информационной стойкой осаждала нервничающая толпа, на их напряженных лицах была напи­сана озабоченность. Но служащие не могли сообщить ни­какой информации, которая могла бы хоть как-то успоко­ить людей.

    В Японии Координационный центр поиска и спасе­ния, оповещенный станцией контроля воздушного движе­ния в токийском аэропорту Нарита, которая потеряла связь с самолетом в 3.27 утра, уже начал поисковые операции в последней известной позиции авиалайнера на маршруте ROMEO 20, проходящем через северную часть Тихого океа­на. Тем не менее никто из толпы, скопившейся в зале при­бытия аэропорта Кимпо, этого еще не знал.

    6.20 минут утра. Другой самолет компании «Корейских авиалиний», выполнявший рейс KAL 015, который также де­лал промежуточную посадку в Анкоридже и проследовав по тому же маршруту, что и 007, прибыл по расписанию. Мо­жет быть, у его экипажа есть какая-нибудь информация о 007? Они летели по одному и тому же маршруту, почти в одно и то же время, вылетев с разницей всего лишь в не­сколько минут. На борту KAL 015 могут что-то знать. Скоро поступит какая-то информация. Но, поскольку время шло, а новостей не было, беспокойство усиливалось.

    Наконец в 7.20 после того, как официальные лица в течение часа хранили молчание, руководство «Корейских авиалиний» объявило ожидающим, что хотя самолет и столкнулся с непредвиденными трудностями, беспокоится не о чем. У самолета на борту находилось достаточно топ­лива, для того чтобы оставаться в воздухе на протяжении 12 часов. Это означало, что топлива у него хватит еще на три часа. Никаких подробностей не сообщалось. Почему са­молет опаздывал? Возникли какие-то проблемы с одним из его двигателей? Было ли воздушное судно захвачено тер­рористами? Вопросы ходили по кругу, но ответов не было. Единственная вещь, в которой были уверены все, заключа­лась в том, что самолет находится в полете и может оста­ваться в воздухе на протяжении еще трех часов. Для встре­чающих это было единственным утешением.

    Одновременно с этим в 7.20 корейская телестанция объявила, что исчез самолет «Корейских авиалиний», сле­довавший рейсом 007. По каким-то причинам та же новость была объявлена получасом ранее по каналу ABC в Амери­ке. Америка находится на другой стороне земного шара, и самолет был корейским, а не американским. Почему амери­канская телестанция проявила такой интерес к корейско­му авиалайнеру, который опаздывал с прибытием? И была ли эта новость, касающаяся в первую очередь Кореи, столь важна для американской телестанции? Ожидание продол­жалось. Новой информации по-прежнему не было. У само­лета было достаточно топлива, чтобы оставаться в воздухе, по крайней мере, до десяти часов утра. Что же произошло, если он все еще не приземлился? По мере того, как это вре­мя приближалось, обеспокоенность толпы нарастала, а офи­циальные лица по-прежнему хранили молчание. Толпа род­ственников и друзей, к которой присоединились праздные и любопытные, продолжала увеличиваться в размерах.

    10.00 утра. По-прежнему никаких новостей. Где-то вы­соко в небе «Боинг-747» должен был уже истратить послед­ние Капли горючего. Как огромная раненая птица он отдал­ся бы на волю стихии. Через несколько минут его двигате­ли остановились бы и огромный самолет начал неумолимый спуск навстречу своей гибели. Толпа ожидающих знала это, и эмоции достигли высшей точки. Служащие авиакомпании KAL были засыпаны градом вопросов, но не могли на них ответить. Затем что-то разорвало напряжение.

    Ровно в 10 часов утра министр иностранных дел Юж­ной Кореи объявил об информации, полученной от ЦРУ о том, что «самолет приземлился на Сахалине, команда и пас­сажиры находятся в безопасности». Нервничающая толпа словно обезумела от радости, услышав эту новость, которая рассеяла страхи и вернула надежду. Новость была объявле­на в самый подходящий момент для того, чтобы развеять отчаяние людей. Многие увидели в этом божественную руку провидения. Новости, исходящие от министра иностранных дел, назвавшего источником своей информации ЦРУ, име­ли достаточный вес, чтобы люди могли отбросить все со­мнения. Та же самая информация была объявлена в Токио правительством Японии, которое также сослалось на ЦРУ В другом районе Сеула помощник сенатора Джесси Хелмса, только что прибывшего рейсом KAL 015 для участия в ме­ждународной конференции, распространил сообщение, что корейский самолет «приземлился на Сахалине и все пасса­жиры находятся в безопасности».

    Сеульский аэропорт, 10.47 утра. Чарли Чо, вице-пре­зидент KAL, прибыл лично, для того чтобы успокоить се­мьи и встретиться с журналистами. Он объявил, что, по его сведениям, рейс 007 приземлился на Сахалине. «Я не могу пока сказать, как это произошло, но это не так важно по сравнению с тем, что все пассажиры живы». Вице-прези­дент Чо продолжал: «Мне кажется, что самолет вынудили отклониться от его маршрута». В этот момент помощник пе­редал ему сообщение, и Чо радостно объявил, что сейчас это официально подтверждено: «Министр иностранных дел был только что проинформирован ЦРУ, что самолет нахо­дится на Сахалине и все пассажиры живы».

    Через несколько минут после этого заявления, в 11 ча­сов утра, вице-президент Чо вылетел в Токио и далее в Сап­поро, чтобы организовать возвращение пассажиров и ко­манды рейса 007. «Менее чем за 24 часа эти проблемы бу­дут решены, и я обещаю доставить их к вам», — сказал он толпе. Убежденные, что вскоре они увидят своих родных и близких, родственники, которые провели тревожное утро в аэропорту, вернулись домой. Волнения в Сеульском аэро­порту улеглись, и началось долгое, долгое ожидание.

    Давайте изучим сообщение ЦРУ, о котором было так много написано:

    Самолет не взорвался в воздухе и не разбился, поступи­ло сообщение, что он приземлился на Сахалине. Пассажиры и экипаж в безопасности, самолет не поврежден.

    Эта информация была объявлена публике одновремен­но министром иностранных дел Республики Корея и япон­ским правительством. Она была объявлена в тот самый мо­мент, когда толпа в Сеульском аэропорту, знавшая, что у са­молета вскоре кончится горючее, была на грани паники. Это совпадение, существенное само по себе, было отмечено и другими исследователями, которые писали о случае KAL 007, в том числе Р. В. Джонсоном в его книге «Shootdown: Flight 007 and the American Connection». Джонсон полагает, что это объявление могло быть сделано просто для того, чтобы не допустить возникновения паники среди встречающих в аэропорту Сеула. Совершенно ясно, что это заявление дос­тигло своей цели, и толпа спокойно разошлась в ожидании возвращения самолета. Чарли Чо, вице-президент «Корей­ских авиалиний» вылетел в Японию на своем спецсамолете DC-10, чтобы организовать возвращение пассажиров на ро­дину. Этот вылет позволял предположить, что «Корейские авиалинии» считали это заявление соответствующим исти­не. В то время, как Чарли Чо летел из Сеула в Токио, глава «Корейских авиалиний» в Токио объявил, что рейс 007 был насильно посажен на Сахалине «приблизительно в четыре часа утра». Эта информация могла бы заставить нас пове­рить, что у него имелась точные сведения о приземлении.

    Комментаторы и эксперты разделились с тех пор на два лагеря в зависимости от их мнения относительно за­явления ЦРУ. Первые утверждают, что вся история выду­мана и никакого заявления никогда не было. Вторые пола­гают, что заявление было сделано на самом деле, но его со­держание было сфабриковано, чтобы временно остановить приток Новостей и позволить разведывательным службам создать правдоподобную историю, реабилитирующую аме­риканское правительство. Но, по крайней мере, в случае Японии заявление ЦРУ не остановило притока новостей. Оно было опубликовано как один из эпизодов, наряду со многими, окружающими это дело, и, что само по себе дос­таточно интересно, было подтверждено информацией из японских источников.

    Послеобеденный выпуск «Майничи Симбун» содержал не только отчет ЦРУ о вынужденной посадке на Сахалине, но и детали событий, зарегистрированных военными рада­рами в Вакканае.

    Корейский самолет неожиданно отклонился от своего маршрута и, пролетев над Курильскими островами, пересек Охотское море, нарушив воздушное пространство над Са­халином, где был перехвачен истребителями. Радарные ус­тановки, расположенные в Вакканае на севере Японии, три раза фиксировали полет группы, состоящей из трех пере­хватчиков, летящих параллельно корейскому самолету в не­посредственной близости от Южно-Сахалинска. Первый раз их полет был зафиксирован в 03.20, второй — в 03.32 и тре­тий — в 03.53. Эти наблюдения подтвердили, что над Са­халином истребители на протяжении получаса преследова­ли самолет и вынудили его совершить посадку.

    Заявление ЦРУ о посадке на Сахалине, по-видимому, ос­новывалось на данных радарных установок в Вакканае. Опе­ратор радара пришел к заключению, что самолет заставили приземлиться под угрозой применения оружия. На основе взаимных договоренностей японские разведслужбы переда­ли эту информацию американским коллегам, и ЦРУ реши­ло ее обнародовать. Оставляя в стороне вопрос о мотивах, которые побудили ЦРУ выдать эту информацию, исследова­ние обстоятельств, при которых это заявление было сдела­но, приводит нас к заключению, что оно соответствует не­коей осязаемой реальности.

    Находясь перед экраном радара, оператор видел то, что он посчитал перехватом или эскортированием самолета, по­хожего на транспортный, тремя советскими истребителями в разное время. Трасса этого перехвата, похоже, образова­ла широкую спираль с центром в Южно-Сахалинске, рядом с которым находится гражданский (и военный) аэродром.

    Спираль подходила к самому летному полю и здесь обры­валась. Наблюдая эти события, оператор радара не имел ни времени, ни средств провести расчеты времени и расстоя­ния, которые сказали бы ему: то, что он видел, было пере­хватом трех, а не одного самолета-нарушителя. Тем не ме­нее, его наблюдения были положены в основу рассказа га­зеты «Майничи Симбун» в номере от 1 сентября о том, что KAL 007 был принужден совершить посадку в Южно-Са­халинске.

    События в Восточной Азии нашли свое отражение в США. Одновременное объявление в Корее и Японии о том, что, согласно данным ЦРУ, самолет KAL 007 приземлился на Сахалине и пассажиры находились в безопасности, было обнародовано в 10 часов утра по токийскому времени. По­хожее объявление было сделано представительством «Ко­рейских авиалиний» в Токио в 11 утра. Также в 11 утра по токийскому времени, то есть в 10 вечера по времени восточ­ного побережья США, Орвилль Брокман, дежурный офицер в штаб-квартире FAA в Вашингтоне, позвонил Томми Тоулсу в его дом в Джорджии. Тоулс был пресс-секретарем рес­публиканского конгрессмена Ларри Макдональда, главы об­ществ «Джона Берча» и «Западных целей», крайне правых американских политических организаций, который также находился на борту KAL 007. Брокман сказал Тоулсу, что, как он узнал от мистера Такано из японского Министер­ства транспорта, японский радар наблюдал за полетом ко­рейского лайнера вплоть до его приземления на Сахалине. В 10.50 вечера по времени восточного побережья эта ин­формация была подтверждена Ридом Кларком из Государст­венного департамента, который добавил, что KAL 007 при­землился благополучно.

    У Соединенных Штатов не было своих радарных уста­новок в Японии. Три доклада о посадке KAL 007 на Сахали­не, исходящие от ЦРУ, японского Министерства транспорта и представительства KAL в Токио, кажутся независимыми

    друг от друга, за исключением их первоначального источни­ка, тех данных, которые были получены японским радаром в Вакканае. Как мы уже видели, выводы, к которым перво­начально пришел оператор радара в Вакканае о том, что он наблюдал одиночный самолет-нарушитель, были неверны­ми. Очевидно, что корейский авиалайнер не приземлился в Южно-Сахалинске. Тем не менее, возможно, что какой-то другой самолет-нарушитель приземлился там или разбил­ся неподалеку.

    Но проблема идентификации, конечно же, не была из­вестна встречающим в Сеульском аэропорту. Они верну­лись домой убежденные, что самолет благополучно Призем­лился на Сахалине. Следующим шагом, как их заставляли верить, стало бы возвращение пассажиров и экипажа само­лета на родину.

    Глава 2. ПОСАДКА НА САХАЛИНЕ

    Уверенный в способности выполнить возложенную на него миссию, вице-президент Чо покинул международный аэропорт Кимпо, пообещав быстро воссоединить пассажи­ров с их семьями. В салоне первого класса своего специально оснащенного DC-10 вице-президент Чо изложил свою стра­тегию получения советского разрешения на приземление в Южно-Сахалинске и возвращения пассажиров домой. Его уверенность в том, что он способен уладить это дело, под­креплялась тем фактом, что самолет «Корейских авиалиний» уже не в первый раз был перехвачен советскими истребите­лями в тот момент, когда он пролетал над закрытой для ме­ждународных полетов территорией. Первый подобный ин­цидент произошел пять лет назад, 20 апреля 1978 года.

    В тот день рейс KAL 902 следовал из Парижа в Сеул в западном направлении над приполярными районами. На­ходясь над Гренландией, он сделал разворот почти точно на 180 градусов прямо при свете дня, что было очевидно даже для пассажиров, которые видели, как солнце перемес­тилось с одной стороны самолета на другую. KAL 902 затем направился в сторону советских оборонительных сооруже­ний на Кольском полуострове (к месту, где недавно появи­лись советские межконтинентальные баллистические раке­ты). Неподалеку от Мурманска, штаб-квартиры советского Северного флота, советский истребитель вынудил «Боинг» 707 приземлиться на лед замерзшего озера. Советский ис­точник сообщил, что этот полет был скоординирован с про­летом американского спутника, способного фиксировать ра­боту советских радаров и систем связи, активизированных самолетом-нарушителем.

    Но даже и в этом случае пассажиры были возвращены представителям «Корейских авиалиний» в двадцать четыре часа. Экипаж был освобожден через несколько дней, после того как командир «Боинга» подписал признание, в котором говорилось, что он намеренно сошел с курса в целях осуще­ствления шпионской миссии. После возвращения на роди­ну он заявил, что подписал этот документ под давлением и что его приборы вышли из строя. Карьера командира «Бо­инга» не пострадала. Вернувшись домой, он был встречен как герой и получил повышение. Вице-президент Чо пола­гал, что все пойдет так же, как и в первый раз.

    Вице-президент Чо приземлился в Токио приблизитель­но в 13.00 по местному времени. Но дальше он никуда не вылетел. По прибытии его ожидали плохие новости, кото­рые делали бессмысленными все попытки вернуть пасса­жиров самолета. Примерно в полдень Министерство ино­странных дел СССР проинформировало японское посоль­ство в Москве, что рейс 007 не приземлился на Сахалине и они не имеют никаких сведений о местонахождении само­лета. Оставалось только ждать. Но чего? Вице-президент Чо был уверен, что у самолета кончилось горючее и он боль­ше не находится в воздухе. Помимо ложной информации о приземлении самолета на Сахалине Чо не получил больше никаких новых сведений о его положении и начал опасать­ся, что самолет разбился. Поползли тревожные слухи.

    Японский военный радар зафиксировал активность над Сахалином, первоначально интерпретированную операто­рами как попытку перехвата, вслед за которой последовала вынужденная посадка. Более поздний анализ данных рада­ра показал, тем не менее, что эта информация относилась не к полету одиночного самолета, описывавшего крути над

    Южно-Сахалинском, а к нескольким самолетам, один из ко­торых исчез с экрана в 03.29. Соответственно, японское обо­ронное агентство (JDA) сообщило об исчезновении неиз­вестного самолета к западу от Сахалина, неподалеку от ост­ровка Монерон. Для поисков самолета японское агентство морской безопасности (JMSA) послало самолеты и два пат­рульных судна, «Ребун» и «Сарубетсу».

    В момент получения приказа следовать в точку с коор­динатами 46°30'N, 141°30'Е, в которой неизвестный само­лет исчез с экранов радаров, «Ребун» находился в море. Ча­сом позже он вышел в район, находящийся в 14 морских милях к северо-северо-востоку от Монерона, где заметил три советских военных корабля, сопровождавших грузовое и рыболовное суда. Все эти суда собирали обломки с океан­ского дна. Грузовое судно спустило две лодки, и все выгля­дело так, как будто команда пыталась вытащить большие, тяжелые объекты. Через несколько лет выяснилось, что ры­боловное судно называлось «Уваровск» и находилось под ко­мандованием капитана Билюка, возвращавшегося из семи­месячного рыбного промысла в Индийском океане. Увидев «Ребун», советское судно подняло флаги, обозначающие «Ос­таваться на месте. Не приближаться». Для того, чтобы быть уверенным в том, что «Ребун» понял этот сигнал, судно на­чало двигаться зигзагом перед самым его носом. В то же са­мое время одно из советских военных судов подошло бли­же с расчехленными орудиями. Командир «Ребуна» приказал продолжать патрулирование, не мешая действиям советских судов. Позднее он признал, что был сильно напуган.

    На суше диспетчер в Нарита не получал никаких из­вестий от корейского самолета начиная с 03.27. В соответ­ствии со стандартной процедурой была объявлена тревога и предприняты попытки обнаружить самолет. Затем была приведена в действие процедура спасения терпящих бедст­вие. Спасательный флот и две группы самолетов были на­правлены к месту последней известной позиции рейса 007, контрольной точке NOKKA на маршруте ROMEO 20, про­ходящем над северной частью Тихого океана. Спасатель­ный флот включал в себя эскортные суда «Ои», «Ишикари» и «Юбари», минный тральщик «Оуми» и еще один траль­щик из 47-й эскортной группы, в сопровождении несколь­ких самолетов P2J, используемых для морских спасательных операций. В составе спасательного флота также находилась группа JMSA, состоящая из восьми судов и четырех само­летов. Существовала вероятность того, что «Боинг-747» был вынужден совершить аварийную посадку, в этом случае в воде могли оказаться выжившие. Флот на полной скорости вышел в открытое море, в надежде как можно быстрее спа­сти пострадавших.

    Вакканай, Хоккайдо, самая северная точка Японии, 3 сентября 1983 г.

    Поиски рейса 007 вблизи контрольного пункта NOKKA вдоль маршрута R-20 между Анкориджем и Сеулом не дали никаких результатов и были прекращены ночью 2 сентября. Никто не знал, что случилось с самолетом. Был ли он пере­хвачен над Сахалином? Был ли сбит поблизости от остро­ва Монерон? Отозвав поисковые операции в Тихом океане, JMSA удвоило усилия в зоне вокруг Монерона, где к тому времени находилось уже более двадцати судов, самолетов и вертолетов. Контр-адмирал Исаму Имамура, который руко­водил операциями из Вакканая, был сбит с толку. Несмотря на три дня интенсивных поисков, не было найдено ни одно­го следа корейского самолета или его пассажиров. Это было попросту невероятно. Обычно, когда большой самолет — а «Боинг-747» один из самых больших — падает в море, нахо­дят множество обломков и человеческие тела, плавающие на поверхности. Часто есть выжившие. Но на этот раз — ни­чего. Ни малейшего обломка, ни мельчайшего следа. Контр-адмирал не мог скрыть своего раздражения.

    На самом деле прошло больше недели, прежде чем пер­вый обломок самолета был найден на берегу. Эта находка позволяет предположить, что обломок не упал в воду в рай­оне поиска, ему понадобилось девять дней, чтобы доплыть до этого места. Самолет разбился не у острова Монерон, а гораздо дальше к югу, на расстоянии достаточно большом, чтобы он дрейфовал в течение девяти дней. Увидев обломки корейского «Боинга» на побережье Хоккайдо, другой высо­копоставленный офицер JMSA, контр-адмирал Кессоки Коному, отметил, что самолет не мог упасть в воду неподале­ку от Монерона. Обломки не дрейфуют против ветра и те­чения. Течение было направлено с юга на север, и ветер дул с юго-востока.

    Неподалеку от Монерона к судам JMSA присоединились американские и советские корабли. Учитывая такую впе­чатляющую армаду кораблей всех размеров, пересекающих район поисков во всех направлениях, кажется совершенным чудом, что не произошло никаких инцидентов. Самый об­ширный поиск гражданского самолета из когда-либо пред­принятых, с использованием самых современных методов, продолжался два месяца. 10 ноября 1983 года, как будто по всеобщей договоренности, поиски были прекращены одно­временно русскими, американцами и японцами. Ни одного обломка так и не было найдено. Но средняя глубина в этом районе достигает едва ли 160 метров (525 футов), и океан­ское дно почти плоское. Как же они могли не заметить са­молет длиной 262 фута с 269 пассажирами на борту? «Бо­инг-747» Корейских авиалиний как будто испарился. Загад­ка исчезновения рейса 007 оставалась нерешенной.

    Токио, декабрь 1983 г.

    Вместе с пятьюдесятью людьми, принадлежащими к двадцати японским и одной корейской семьям погибших, живших в Японии, профессор Такемото основал Ассоциа­цию жертв катастрофы KAL 007, вице-президентом кото­рой был избран. Ассоциация включала в высшей степени заметные политические фигуры, включая сенатора Хидеюки Сейа, вице-президента верхней палаты японского пар­ламента, миссис Такако Дои, президента Японской социа­листической партии, Шуна Оиде, депутата нижней палаты парламента, и многих других. Вместе с сенаторами Деном Хидео и Юката Хата депутат Оиде оказал Ассоциации не­оценимую помощь, задав правительству многочисленные вопросы. В работу Ассоциации был вовлечен также ряд профсоюзных лидеров, включая Таданобу Усами, президен­та Генеральной трудовой конфедерации, и Акеши Курокава, президента Генерального совета японских профсоюзов. Членами Ассоциации состояли также юристы, профессора университетов и многие другие, представлявшие самые раз­ные слои японского общества. 1 сентября 1984 года, в пер­вую годовщину трагедии, был образован Технический ис­следовательский комитет в составе профессора Такемото, мистера Сугимото, инженера японской авиакомпании JAL, и журналиста Масуо. Комитет должен был помочь разре­шить один из самых загадочных аспектов происшествия: радиосообщения с борта KAL 007. Голос пилота можно было ясно слышать на пленке переговоров с аэропортом Нарита через 46 минут после того, как самолет, предполо­жительно, был сбит.

    Токио, июнь 1985 г.

    Во время катастрофы в сентябре 1983 года я находился в Монреале. К июню 1985-го я вернулся в Японию в каче­стве консультанта по вопросам аэронавтики. Как пилота в прошлом меня заинтересовало исчезновение рейса 007. За­интригованный тем фактом, что обломки гигантского само­лета никогда не были найдены на таком мелководье, я ре­шил узнать больше об этом инциденте. Я использовал все свободное время для работы в архивах японских библио­тек, разыскивая подсказки, с помощью которых я встал бы

    на правильный путь. Я нашел то, что искал, и гораздо боль­ше. То, что я обнаружил, было невероятно, и я искал лю­бую информацию, которая доказала бы, что я ошибаюсь. Я хотел не упустить ничего, что поставило бы под сомне­ние мое открытие.

    Но документы были налицо. Они указывали на то, что корейский самолет не был одинок в небе Сахалина. В то же время другие самолеты пролетали над островом, некоторые из них были сбиты. Это могли быть только военные само­леты. Было достаточно свидетельств, чтобы показать: ката­строфа KAL 007 ни в коей мере не была той простой исто­рией, которую нам рассказали. Я сел за анализ доступных материалов.

    Глава 3. РАССЛЕДОВАНИЕ НАЧАЛОСЬ

    Весь мир, за исключением Японии, полагает, что но­вость о гибели KAL 007 была сообщена Государственным секретарем США Джорджем Шульцем на пресс-конферен­ции утром 1 сентября 1983 года в Вашингтоне. Но Шульц вовсе не был первым, сообщившим эту новость. Об уничто­жении KAL 007 было объявлено на два часа раньше в Япо­нии. Шульц начал пресс-конференцию в 10.45 восточного времени. В 09.10 вечера в Токио (то есть в 8.10 по времени Вашингтона) глава японского оборонного ведомства пуб­лично обсуждал это событие. Само по себе не так уж важ­но, кто первым сообщил эту новость. Важно то, что эти два человека, хотя оба описали перехват KAL 007 советским ис­требителем, говорили о двух разных случаях.

    Свою роль в различиях во времени, в которое в обе­их странах были сделаны объявления, а также в разли­чиях между двумя версиями катастрофы, сыграла геогра­фия. Когда Джордж Шульц сделал свое телевизионное за­явление, в Японии было 11.45 вечера, время, уже слишком позднее для того, чтобы заявление оказало воздействие на японскую публику. Японское оборонное агентство прове­ло свою пресс-конференцию в 09.10 вечера, так поздно, как только это позволили возможности японского телевидения и реалии эффективной связи между правительством и пуб­ликой. Тем не менее на берегах Потомака было только 08.10 утра, время слишком раннее для важного заявления амери­канского правительства.

    Утверждение JDA о том, что рейс 007 был сбит совет­ским перехватчиком, появилось в новостных комнатах на телестанциях по всем США. Но прежде чем эта новость попала к прессе, она была вытеснена заявлением Шульца, сделанным спустя два часа, о том же самом предмете. Рез­кость Шульца, находящаяся в полном контрасте с тщатель­но подбираемыми словами JDA, и тот факт, что история ста­ла американским вопросом, оркестрованным из Вашингто­на, быстро оттеснила на задний план заявление японского правительства. Пресса, потрясенная новостями, исходящи­ми из Токио, просто проигнорировала японскую информа­цию, как только о катастрофе объявил лично госсекретарь США. Для американского журналиста, как и для большин­ства западной прессы, новости делаются в Вашингтоне, а не в Токио. Поскольку две эти истории были похожи, дета­ли, которые сопровождали заявление японского оборонно­го ведомства были попросту проигнорированы. В результате американская публика и большая часть мира узнали толь­ко одну сторону истории гибели рейса 007, а именно — ис­ходящую от Шульца.

    В Японии события приняли иной оборот. Утренние га­зеты дали полный отчет о конференции JDA, и японская публика была вскоре знакома с инцидентом. Версия Шуль­ца упоминалась в вечерних газетах просто как иностранная интерпретация того, что считалось внутренним японским вопросом. Вот японская версия этой истории:

    В соответствии с информацией японского оборонного агентства, самолет, который мог быть корейским авиалай­нером, появился на экранах радаров в 03.12, двигаясь со ско­ростью 430 узлов. Советский истребитель МиГ-23 появился на расстоянии 25 морских миль (29 миль) позади авиалайне­ра. Он пересек трассу полета авиалайнера слева направо и в 2000 метрах ниже его, в 03.25 японского времени (18.25 по

    Гринвичу). Оба самолета исчезли с экранов радаров несколь­ко минут спустя, в 03.29. Трасса полета советского истре­бителя вновь появилась на экранах, когда он начал разво­рот с набором высоты, но все выглядело так, как будто са­молет, являвшийся предположительно корейским лайнером, взорвался в воздухе на высоте 32000 футов в тот момент, когда радиопередатчик самолета, передающий код 1300 в ре­жиме А, прекратил свою работу. Если перехватчик на са­мом деле атаковал корейский авиалайнер, он мог сделать это только перед тем, как пересек его курс в 03.25.

    Глава японских воздушных сил самообороны использо­вал эту карту, составленную по данным радара в Вакканае. Ее копии, которые были переданы журналистам (см. рис. 1) использовались для того, чтобы проиллюстрировать карти­ну гибели корейского авиалайнера.

    Согласно американской версии событий, как ее сумми­ровал Джордж Шульц, корейский «Боинг» сошел с курса и непреднамеренно пролетел над Камчаткой, где его безус­пешно преследовали советские истребители. Затем он пере­сек Охотское море и направился к Сахалину. Над Сахали­ном перехватчик МиГ-23 преследовал авиалайнер в течение примерно двадцати минут, прежде чем выпустил ракету в 18.26.30 по Гринвичу. К 18.30 по Гринвичу корейский авиа­лайнер снизился до высоты 16 ООО футов. В 18.38 по Грин­вичу он исчез с экранов радаров и упал в море.

    Во время своей пресс-конференции Шульц не пользо­вался картой. Тем не менее несколько дней спустя в ООН американский представитель Киркпатрик показала карту с трассой корейского самолета во время его пролета над Кам­чаткой и Сахалином (см. ниже).

    Ясно, что японская и американская версии относятся к двум разным событиям:

    «Корейский» самолет, упомянутый Шульцем, преследо­вался советским истребителем в течение двадцати минут, в то время как самолет в японской версии оказался рядом с истребителем на несколько мгновений, когда последний пе­ресек его курс слева направо.

    Рис. 1. Карта японского оборонного ведомства, распространенная в 09.10 вечера в Токио 1 сентября 1983 г. В действительности на ней изображен курс трех (американских военных) самолетов-нарушите­лей и трех советских перехватчиков, каждый из которых преследо­вал свою собственную цель— Истребитель, преследующий самолет Шульца выпус­тил ракету в 03.26.20 (по токийскому времени). Истребитель,

    преследующий самолет, за которым наблюдали японцы, вы­пустил ракету до 03.25, прежде чем пересек его курс.

    — Японский самолет взорвался на высоте 32 ООО футов в 03.29. Самолет Шульца стал терять высоту, и к 03.30 он спус­тился до высоты 16 ООО футов.

    — Самолет, упомянутый Шульцем, упал в море в 03.38. Различия между этими двумя версиями не прошли

    мимо внимания японской прессы. Она подчеркивала «мис­тическую» разницу в 9 минут между двумя версиями гибе­ли авиалайнера — 03.29 по японской версии и 03.38 по аме­риканской. Когда 2 сентября Пентагон заявил, что советский истребитель, сбивший корейский авиалайнер был не МиГ-23, как сказал госсекретарь Шульц, а Су-15, японская прес­са быстро указала на несоответствие между двумя версия­ми истории, исходящей из Вашингтона. Более того, японцы, придерживающиеся своей собственной версии инцидента, продолжали считать что авиалайнер был сбит истребителем МиГ-23. Вопрос «МиГ-23 против Су-15» стал одним из глав­ных пунктов дискуссии в японских масс-медиа.

    Различие между двумя первоначальными объявления­ми, японским и американским, заслуживает объяснения. Остается мало сомнений в том, что два правительства со­гласились только в том, что лайнер был сбит над Сахалином советским истребителем. Но учитывая то, что для коорди­нации было слишком мало времени, а также принимая во внимание другие факторы, которые я буду обсуждать позд­нее, два правительства ухватились за два разных инциден­та, детали которых они представили как обстоятельства ги­бели рейса 007.

    Когда я весной и летом 1985 года читал подшивки газет в японской национальной библиотеке, меня больше всего поразило то, что различия между двумя версиями этой ис­тории означали: был совершен не один перехват, а несколь­ко, и над Сахалином был сбит не один, а несколько самоле­тов. Это полностью меняло всю картину. Я решил, что дол­жен еще больше углубиться в расследование.

    К моему удивлению, я обнаружил, что западная прес­са не давала почти никакой технической информации. Тем не менее японские газеты, особенно выходящие на Хоккай­до, привели множество технических нюансов. Это произош­ло потому, что именно здесь находились радары, операторы которых наблюдали за этими событиями. Местные журна­листы могли интервьюировать руководителей и техников, с которыми они поддерживали личные многолетние контак­ты. Сразу же после катастрофы журналисты собрали огром­ное количество детальной информации, прежде чем прави­тельство предложило общепринятую версию события. Из-за своей полноты и точности их отчеты составляют важный исторический документ и помогают нам понять события, развернувшиеся в ту ночь над Сахалином.

    «Майничи Симбун», 1 сентября 1983 г.

    Послеобеденное издание «Майнини Симбун», которое появилось в газетных киосках около 2 часов дня, сообщи­ло, что корейский лайнер с 269 пассажирами на борту был вынужден совершить посадку на Сахалине. Все пассажиры, включая 27 японцев, были в безопасности. Газета дальше описывала в деталях наблюдения, сделанные операторами радарных установок в Вакканае. Статью сопровождали две карты. Одна показывала трассу полета корейского самоле­та, отклонившегося от своего курса, пересекающего Куриль­ские острова и идущего к Сахалину. Другая — путь движе­ния самолета, пересекающего Сахалин с востока на запад. Обе карты были снабжены легендой, в которой было сказа­но, что наблюдения велись из Вакканая.

    «Хоккайдо Симбун», 1 сентября 1983 г.

    По данным наблюдений, в 03.23 неизвестный самолет пересек Сахалин с востока на запад, держась курса 270 гра­дусов. Самолет находился в 112 милях (97 морских милях) к северу от Вакканая, на высоте 31 500 футов.

    В газетных статьях, помещенных в «Майничи Симбун» и «Асахи Симбун», говорилось о самолете-нарушителе, дер­жавшем курс 270 градусов. Это единственное упоминание о таком самолете. Все остальные источники описывают само­лет, пересекающий Сахалин с северо-востока на юго-запад. В статье «Хоккайдо Симбун» также упоминается, что дру­гой самолет пересек Сахалин, направляясь на юго-запад» и пролетел прямо над городами Холмск и Горнозаводск. Эта информация также сопровождается картой. Сравнение с картой, опубликованной японским оборонным агентством, показывает, что эти траектории относятся к двум разным событиям. В то время как маршрут, обозначенный на кар­те JDA, показывает отчетливую кривую, на карте в «Хок­кайдо Симбун» изображена прямая линия. Более того, два маршрута находятся сравнительно далеко друг от друга, маршрут JDA проходит над Холмском, а «Хоккайдо Сим­бун» — точно над Горнозаводском, в 34 милях к югу. Это несоответствие не может быть результатом ошибки наблю­дения, поскольку японские радары имеют на этом расстоя­нии точность в пределах 1600 футов, В действительности последний маршрут точно соотносится с маршрутом само­лета, подвергшегося преследованию и уничтоженного пере­хватчиком 805, который американцы посчитали истребите­лем Су-15.

    «Асахи Симбун», 2 сентября 1983 г.

    Приблизительно в 03.20 разведывательные источни­ки японских сил самообороны перехватили радиопередачи между советскими перехватчиками и наземным контро­лем, предположив, что атака была произведена незадолго до того, как отметка корейского авиалайнера исчезла с ра­дарных экранов. Сказано было следующее:

    — Приготовить ракеты.

    — Готов!

    — Огонь!

    — Ракеты выпущены.

    Этот радиообмен повторялся три раза, и он позволяет предположить, что корейский лайнер мог быть сбит тремя ракетами, выпущенными тремя различными перехватчика­ми. Эта информация была подтверждена другими источ­никами, включая американские спутники и японские стан­ции наблюдения.

    Упоминание трех пусков ракет тремя различными пе­рехватчиками позволяет высказать догадку, что в это вре­мя был сбит не один, а три разных самолета.

    «Асахи Симбун», 2 сентября 1983 г.

    Государственный секретарь Масахару Готода заключил, что, согласно отчетам, изданным силами самообороны и дру­гими официальными японскими источниками, существует ве­роятность того, что корейский авиалайнер разбился в 03.38.

    Японские военные источники продолжали считать 03.29 временем уничтожения самолета. Готода был членом прави­тельства, и его упоминание о 03.38 было первым отражени­ем желания правительства уладить противоречия с амери­канской версией.

    «Йомиури Симбун», 2 сентября 1983 г.

    Во время встречи высших правительственных офици­альных лиц, состоявшейся в пятницу утром, министр ино­странных дел Шинтаро Абе заключил, что, по его мнению, самолет был сбит в 03.38.

    «Асахи Симбун», 3 сентября 1983 г. (из Вашингтона)

    Госсекретарь США Джордж Шульц объявил во вторник, что южнокорейский «Боинг-747» был уничтожен ракетой, выпущенной МиГ-23. Американские разведывательные ис­точники, тем не менее, впоследствии утверждали, что ра­кета была выпущена Су-15.

    «Хоккайдо Симбун», 3 сентября 1983 г.

    Уничтожение самолета наблюдалось в Японии. Основыва­ясь на наблюдениях, сделанных японскими воздушными силами самообороны(JASDF)в Вакканае, можно заключить, что ко­рейский самолет был сбит ракетой «воздух-воздух», выпущен­ной советским перехватчиком МиГ-23. Это заключение осно­вывается на радарных отметках корейского авиалайнера и советских перехватчиков, так же как и на анализе радиопе­реговоров между советским самолетами и наземными стан­циями наведения, которые были перехвачены разведкойJASDF. «Американская версия событий полностью отличается от на­ших данных», — прокомментировал на пресс-конференции гене­рал Хайяши, глава департамента Воздушной обороныJASDF. «Между их заявлением и нашими наблюдениями существует различие в девять минут. Американцы также полагают, что советский перехватчик был Су-15, в то время как наши дан­ные указывают на то, что этот самолет был МиГ-23».

    Генерал Хайяши сказал также, что данные радарных ус­тановокJASDFуказывают на исчезновение отметки само­лета с экранов в 03.29, в то время как госсекретарь Джордж Шульц заявил, что самолет исчез в 03.38, девятью минута­ми позже».

    Несмотря на движение членов кабинета в сторону аме­риканской позиции, генерал Хайяши настаивал на справед­ливости японской версии событий, в особенности в вопро­се о Су-15 и времени исчезновения лайнера.

    «Майнини Симбун», 4 сентября 1983 г.

    Телевизионная станцияNHKцитируя источники из японского правительства, объявила: перехваченные радио­переговоры указывают на то, что самолет был сбит после преследования тремя советскими перехватчиками МиГ-23. Эта информация противоречит более раннему американ­скому заявлению, согласно которому корейский самолет был сбит Су-15.

    Хотя спорный пункт кажется незначительным, диспут сам по себе отражает серьезные разногласия между Соеди­ненными Штатами и Японией, касающиеся этого случая, при­рода которых не выходила на свет в течение нескольких лет.

    «Майнини Симбун», 4 сентября 1983 г. (ЮПИ, Вашингтон)

    Согласно информации НАТО, Су-15 был вооружен дву­мя ракетами, но не имел пушек. В результате он не мог де­лать никаких предупреждающих выстрелов, чтобы привлечь внимание пилотов.

    3 сентября в выпуске новостей ТАСС из Москвы гово­рилось, что самолет-нарушитель исчез с радаров ПВО и по­кинул воздушное пространство над Сахалином через де­сять минут после того, как советский истребитель произвел предупредительные выстрелы. Американское правительст­во первоначально отрицало, что какое-либо предупрежде­ние вообще имело место. Изменение типа перехватчика мог­ло быть сделано для того, чтобы добавить убедительности американской точке зрения. Тем не менее, 11 сентября аме­риканское правительство пошло в этом пункте на попят­ный, прежде всего потому, что слова пилота о его стрель­бе из пушки можно было ясно услышать на пленке, кото­рая была передана в ООН 7 сентября.

    Но ничто не помогало сгладить противоречия меж­ду сообщениями японской и американской прессы. Япон­ские военные держались своего первоначального заявления об открытии огня по самолету-нарушителю в 03.29. Те, кто говорил, что истинное время атаки 03.38, были высокопо­ставленными политическими лидерами. Тем не менее были предприняты усилия примирить эти две цифры. Министр иностранных дел Абе не говорил о самолете как о «исчез­нувшем с экранов радаров», но утверждал что «самолет был сбит в 03.38». Придерживаясь, на первый взгляд, американ­ской версии истории, Абе сохранял определенную дистан­цию, указывая на 03.38 как на время атаки (а не 03.26.20). Он, возможно, также пытался смягчить конфликт между министерством и военными. 03.38, которое он называл вре­менем уничтожения самолета, было, на самом деле момен­том, когда истребитель В на карте JDA сбил другого нару­шителя, возможно, у восточного побережья Сахалина.

    «Джапан таймс», 3 сентября 1983 г.

    Член Комитета начальников штабов воздушных сил са­мообороны заявил, что самолет, который предположитель­но являлся советским истребителем и летел со скоростью 450 узлов, появился на экранах радаров в 03.20, преследуя са­молет, пересекающий Сахалин с востока на запад. Два само­лета сблизились в 03.25 на высоте 24000 футов и след того самолета, который мог бы быть корейским лайнером, исчез с экранов в 03.29. Преследующий самолет появился на экра­не в тот момент, когда делал разворот с набором высоты. Полагают, что 747-й взорвался в воздухе.

    Военные продолжали придерживаться 03.29 и вновь поддержали японскую версию катастрофы. Тем не менее другие источники упоминали об атаке, произошедшей в 03.38, и исчезновении самолета с экранов в 03.39.

    «Хоккайдо Симбун», 6 сентября 1983 г.

    Согласно высокопоставленному официальному лицу в Министерстве иностранных дел, навигационные огни ко­рейского лайнера в момент атаки были включены. Он до­бавил, что Объединенные Нации были информированы об этом факте. Чиновник также указал на следующую хроно­логию событий, наблюдаемыхJASDF.

    1 сентября, 03.20. Корейский авиалайнер проинформиро­вал наземный контроль в Нарита, что проходит навигаци­онный пунктNOKKA.Поскольку точка, в которой корей­ский лайнер наблюдался радаром, не соответствовала пози­ции, сообщенной самолетом, контроль в Нарита попросил корейский лайнер подтвердить свою позицию. Корейский са­молет не ответил на запрос.

    03.25. Один из трех советских истребителей МиГ-23 проинформировал Сахалинский центр ПВО, что поддержи­вает визуальный контакт и находится в 2 км позади само­лета-нарушителя. Самолет затем проинформировал назем­ный контроль о наборе высоты, с тем чтобы следовать за нарушителем выше и сзади. Он также сообщил, что навига­ционные огни самолета мигают. Согласно наблюдениям ра­дара в это время (03.25), в тот момент, когда навигацион­ные огни самолета мигали, корейский авиалайнер находил­ся над международными водами и еще не входил в воздушное пространство Сахалина. Корейский самолет затем начал двигаться зигзагом. Сахалинский центр ПВО не прореагиро­вал на сообщение о мигающих огнях и приказал перехватчи­ку приготовить свои ракеты и открыть огонь.

    В 03.38 советский истребитель МиГ-23 радировал с опо­зданием: «Я выпустил ракеты в 03.29». Хотя пилот МиГ-23 сказал, что выпустил ракеты в 03.29, данные радара пока­зывают, что это событие имело место в 03.38.

    В 03.39 отметка корейского самолета исчезла с экра­нов радаров.

    Комментируя все эти наблюдения, японское правитель­ство заявило, что, как они показывают, советский истре­битель МиГ-23 не следовал обычным процедурам перехвата. Экипаж лайнера с помощью мерцающих навигационных ог­ней ясно просигнализировал о своем намерении следовать за советским истребителем.

    Намерения Министерства иностранных дел заключались в том, чтобы (а) создать впечатление, что в действительности нет никакого противоречия между японской и американской версиями предполагаемого уничтожения KAL 007, (б) при­нять в расчет некоторые факты, упомянутые военными, и (в) обвинить советских пилотов в том, что те не следовали стандартным процедурам перехвата. Заявление содержало одну ошибку (в 03.20 KAL 007 сказал диспетчерам в Нари­та, что поднимается выше 33 ООО футов), одно новое заяв­ление (доклад пилота МиГ-23 в 03.38, что он выпустил ра­кеты в 03.29), и детали трех разных перехватов самолетов, не являющихся корейским лайнером. Слова о нарушителе, идущем ломаным курсом во время вторжения в воздушное пространство Сахалина, еще прозвучат годы спустя в заяв­лении советского пилота.

    «Асахи Симбун», 6 сентября 1983 г.

    Согласно информации оборонного агентства 5 сентяб­ря, один из МиГ-23 поднялся в воздух с авиабазы на Сахалине и сблизился с корейским авиалайнером в 03.25. Он радировал наземному контролю: «Цель захвачена». Через одну или две минуты послышалось следующее: «Приготовиться открыть огонь». «Готов». «Огонь». «Ракеты выпущены». В 03.29 пилот сообщил: «Докладываю: цель уничтожена».

    Японские военные продолжали настаивать на 03.29 как на времени уничтожения нарушителя. Тем не менее, на сле­дующий день газеты дали иную версию событий, которая, была распространена правительственными источниками. Интересно, что в ней, как и в других японских заявлени­ях, были приведены записи переговоров пилотов с центра­ми ПВО. Напротив, США отрицали, что обращения центров ПВО к пилотам были также перехвачены.

    «Асахи Симбун», 7 сентября 1983 г.

    Для доказательства того, что корейский «Боинг» был сбит советским истребителем, японское правительство опубликовало отрывок из радиопереговоров между советски­ми пилотами и наземным контролем. Эти переговоры были перехвачены японскими постами радиоперехвата и обнаро­дованы Секретарем кабинета Масахарой Готода во время пресс-конференции, которая состоялась в официальной ре­зиденции премьер-министра. Время указано японское.

    03.26.20. «Огонь!»

    03.26.21. «Цель уничтожена.»

    Пресс-конференция началась в 08.30 утра 6 сентября в Токио, за тридцать минут до речи Рональда Рейгана о ги­бели корейского самолета, которая начала транслироваться 5 сентября в 8.00 часов вечера по времени восточного побе­режья США. Заявление Масахару Готода, в котором исполь­зовались американские данные, должно было ясно показать, что Япония действовала солидарно с Соединенными Шта­тами. Тем не менее эта попытка оказалась неудачной, по­скольку три отдельных японских заявления давали три сро­ка уничтожения цели,— 03.29, 03.39 и 03.26.21.

    Если бы любой высокопоставленный правительствен­ный чиновник сделал приведенные выше сравнения, он мог бы испугаться, что публика начала бы догадываться о том, что той ночью было сбито несколько самолетов. Япон­ское правительство сделало все, что могло, для того чтобы уменьшить девятиминутное различие между американской и японской версиями, пытаясь скомбинировать раздельные и несвязанные между собой события в одно целое.

    «Йомиури Симбун», 12 сентября 1983 г.

    Как только что обнаружило японское оборонное агент­ство, детальное изучение записей другой радарной установ­ки в Вакканае показывает, что корейский авиалайнер опи­сал ряд широких спиралей на протяжении десяти минут, начиная с высоты 9100 метров (29 800 футов).

    «Асахи Симбун», 13 сентября 1983 г.

    Было обнаружено, что корейский лайнер наблюдался на экранах радарных установок в Вакканае по мере того, как он опускался по широкой спирали. Самолет наблюдался с мо­мента начала спуска с высоты 9000 метров над островом Монерон вплоть до его исчезновения с радарных экранов на высоте 600 метров, и с этой точки он упал вертикально в море. Советский пилот сказал, что сбил самолет в 03.26, но тот оставался на экранах радаров еще 12 минут, до 03.38.

    Автор этого отрывка из «Асахи Симбун» пытается соеди­нить японскую и американскую версии гибели KAL 007 над Сахалином в одно событие. Невероятно, но неужели японской разведывательной службе понадобилось двенадцать дней, чтобы понять: один из ее радаров записал катастрофу так, что оператор этого радара ничего о ней не знал? Что мы можем извлечь из того факта, что самолет, который, как сказало япон­ское оборонное агентство, взорвался на высоте 33 ООО футов, в 03.29 оставался в полете еще на протяжении девяти минут?

    Но не одни только военные специалисты наблюдали со­бытия, имевшие место той ночью. Взрыв самолета видела группа японских моряков и их показания были перепеча­таны в деталях всеми японскими и несколькими западны­ми газетами. Следующий отрывок заимствован из номера газеты «Хоккайдо Симбун» от 2 сентября 1983 г.:

    Японское рыболовное судно «Чидори-Мару № 58» занима­лось промыслом креветок неподалеку от острова Монерон вместе с примерно 150 другими японскими судами, базирую­щимися на Вакканае. Корабль находился в точке с координа­тами46°34'N,141°16 'Е, в 36 км к северу от Монерона, ко­гда, в 03.30 утра 1 сентября, команда, состоящая из восьми человек, под командованием капитана Шизуки Хайаши, на­блюдала гибель самолета. Сначала рыбаки услышали шум его двигателей, когда самолет внезапно приблизился, но они не смогли определить направление. Вслед за шумом последовал приглушенный взрыв. В течение двух или трех секунд они наблюдали оранжевое пламя над самым горизонтом в на­правлении восток-юго-восток. Когда пламя исчезло из вида, они заметили серию оранжевых вспышек, продолжавшихся пять или шесть секунд, и в тот же самый момент услы­шали второй взрыв, который не был таким громким, как первый. Еще через пять минут в воздухе стал ощущаться запах горящего керосина. Ветер дул со скоростью пять или шесть метров в секунду (от 10 до 12 узлов), и несмотря на пасмурное небо, видимость была от 10 до 20 км.

    Рыбаки слышали первый взрыв до того, как увиде­ли пламя. Согласно законам физики, свет распространяет­ся быстрее звука. Мы можем использовать эти законы для того, чтобы вычислить, на каком расстоянии от нас удари­ла молния. Нам нужно лишь определить время в секундах, которое протекло между первоначальной вспышкой мол­нии и моментом, когда мы услышали гром. Затем мы про­сто перемножаем это время на 1200, скорость звука в фу­тах в секунду, и получаем готовый ответ.

    Первый взрыв, который услышали рыбаки, не мог быть связан с взрывом, который они видели впоследствии. Этот взрыв должен быть связан со вторым звуком. И место взрыва тогда должно находиться на расстоянии 2400 или 3600 футов к востоку-юго-востоку от судна. Эта оценка расстояния под­тверждается временем, за которое запах горящего керосина до­шел до рыбаков. В пяти минутах триста секунд, при скорости ветра в 5 метров (16 футов) в секунду мы получаем 1500 мет­ров (4921 фут). Это дает нам примерное расстояние от места взрыва до судна. Тем не менее, этот взрыв не соответствует взрыву самолета на высоте 33 000 футов, поскольку взрыв, по словам рыбаков, произошел прямо над водой на расстоянии приблизительно 1500 метров от рыболовного судна. С высоты 33 000 футов звуку взрыва потребовалось бы- гораздо больше времени, чтобы дойти до судна, а запах керосина никогда бы не опустился до уровня моря. Таким образом, взрыв который видели рыбаки «Чидори Мару», не мог быть взрывом самоле­та, исчезнувшего с экрана радара JDA b 03.29.

    Как мы можем объяснить звук приглушенного взрыва, услышанный рыбаками, который последовал за шумом дви­гателя приближающегося самолета? Начнем с шума двигате­лей. Самолет взорвался на расстоянии 1500 метров от рыба­ков, и они услышали шум двигателей прямо перед тем, как раздался приглушенный взрыв. «Чидори-Мару 58» — 99-тон­ное рыболовное судно. Когда раздался взрыв, оно занималось промыслом креветок. Шум судового дизеля, лебедок, другие обычные для рыболовного судна звуки вместе с шумом ветра и моря создают фоновый шум в зоне судового мостика при­близительно от 85 до 95 децибел. Это примерно эквивалент­но шуму поезда метрополитена. При этих условиях и на рас­стоянии 1500 метров команда не была бы способна услышать двигатели «Боинга-747» на фоне обычных шумов. Более того, на этом расстоянии рыбаки не смогли бы обнаружить «не­ожиданное приближение» источника звука. При обнаруже­нии быстрого приближения источника звука доплеровский эффект вряд ли смог перебить фоновые шумы. Значит, источ­ник звука прошел относительно близко к рыбакам, практи­чески над их головами. Это, в свою очередь, исключает воз­можность того, что самолет, шум двигателей которого они слышали, был тем же самым, который взорвался через не­сколько секунд в полутора километрах от них.

    Два самолета участвовали в этом событии. И этот факт может дать ответ на загадку первоначальной детонации.

    Рыбаки вначале услышали приглушенный взрыв, за ко­торым последовал оранжевый свет, горевший две или три се­кунды в направлении восток-юго-восток. Когда эта вспышка Исчезла, они увидели ряд других оранжевых вспышек, длив­шихся от пяти до шести секунд, и в тот же самый момент ус­лышали второй взрыв, менее мощный, чем первый. Первый взрыв можно легко соотнести с пуском ракеты с самолета, пролетевшего прямо над их головой. Пуск ракет вызывает не­много приглушенный звук, именно такой, какой и описыва­ли рыбаки. Первая оранжевая вспышка, которая длилась от двух до трех секунд, соответствует старту ракетного двига­теля, который рыбаки видели, находясь прямо под ракетой, которой потребовалось две или три секунды, чтобы достичь своей цели. Это дает ей относительную скорость (относитель­но цели), примерно равную скорости звука, что кажется при­емлемым. Серия оранжевых вспышек появилась, когда первая вспышка угасла, поскольку двигатель ракеты перестает рабо­тать, когда она взрывается. Вторая вспышка длилась пять или шесть секунд. Это описание точно соответствует взрыву са­молета, в топливные баки которого попала ракета. И оно точ­но соответствует взрыву, который рыбаки услышали через две или три секунды после попадания ракеты, когда пламя взрыва было все еще видимым. Это объяснение не проти­воречит тому обстоятельству, что все эти взрывы произош­ли одновременно. Запах керосина, ощущавшийся рыбаками, доказывает, что ракета попала в топливные баки.

    Это приемлемое объяснение, но оно не говорит нам, ка­кой именно самолет был сбит. Можно сказать только, что это не был тот же самый самолет, который взорвался в 03.29 на высоте 33 ООО футов. Это не был также и тот самолет, кото­рый исчез с экранов радаров в 03.38, или тот, который был сбит ракетой в 03.38 и исчез с экранов радаров в 03.39.

    Просматривая материалы японской прессы, мы находим три различных срока, когда корейский лайнер был предполо­жительно перехвачен, четыре срока пуска, когда ракеты были выпущены и попали в цель, четыре срока, когда авиалайнер предположительно исчез с экранов радаров и четыре различ­ных срока его гибели. Данные указывают на четыре перехва­та и, по крайней мере, на четыре или, возможно, пять сбитых самолетов. Пятым мог быть самолет, который, возможно, был посажен после 04.00 или разбился при посадке. Вопрос уже не в том, были ли все эти самолеты KAL 007. Он в том, что это были за самолеты и который из них был корейским авиа­лайнером, если тот вообще находился поблизости?

    Японская карта

    Во время пресс-конференции 1 сентября в 9.10 вече­ра японское оборонное агентство передало прессе карту радарных следов, наблюдаемых над островом Сахалин ра­дарными установками в Вакканае. На ней показаны следы «того, что могло бы быть корейским лайнером» и трех со­ветских истребителей. Истребитель А, трасса полета кото­рого показана на карте, — это тот самый, который пересек путь корейского лайнера в 03.25, Тем не менее ясно обозна­чены траектории полета двух других истребителей, В и С. Если «корейский самолет» был сбит в 03.29, единственным заключением может быть лишь то, что истребители В и С преследовали не «корейский самолет», а два других самоле­та, один из которых они, возможно, заставили приземлить­ся в Южно-Сахалинске.

    Японское оборонное агентство было убеждено, по край­ней мере с 02.30 токийского времени, что к северу от Япо­нии происходили какие-то тревожные события. Старшие офицеры воздушных сил самообороны были подняты с по­стелей и встретились в штаб-квартире JASDF в Токио около 04.00. Как мы увидим позже, столкновения над Сахалином все еще продолжались. В 05.10, услышав доклады о происхо­дящих событиях, японские офицеры решили, когда события стали сбавлять ход, вновь проанализировать данные рада­ров на Хоккайдо и севере Хонсю. Возможно, именно в это время аналитики JASDF поняли, что расстояние между кон­цом трассы 03.29 и началом трассы 03.32 было слишком ве­лико, чтобы она принадлежала одному и тому же самоле­ту. Самолет, чей след исчез в 03.29, и тот, чей след появился, должны были быть двумя разными самолетами. Это означа­ет, что самолет, след которого исчез в 03.29, был, скорее все­го, сбит. Этот страх был усилен фактом, что самолет переда­вал код 1300 в режиме А и передача внезапно прекратилась вместе с исчезновением с экранов его радарной отметки.

    Трасса полета этого самолета, по всей очевидности, бе­рет свое начало над Курильскими островами и в Тихом океане, рядом с ROMEO 20. Это официальный маршрут, на­значенный рейсу 007, который прекратил отвечать на все попытки радиоконтакта вскоре после 03.27. Можно было предположить, что самолет, идущий со стороны Курил, был рейсом 007, и это предположение было сделано после того, как поисково-спасательные операции в точке NOKKA были прекращены. След, заканчивающийся в 03.29, был идентифи­цирован (японцами, по крайней мере) как, возможно, при­надлежавший корейскому авиалайнеру. Мы должны иден­тифицировать след 03.32, который окончился в 03.38, и след 03.35, который окончился в 04.01.

    Американское правительство указало, что корейский са­молет исчез с экранов радаров в 03.38. Это время соответству­ет обрыву радарного следа для истребителя В, который начал­ся в 03.32. Тем не менее карта, переданная послом Киркпатрик в ООН, на которой должен быть показан путь корейского авиалайнера, окончившийся его исчезновением в 03,38, тре­бует более пристального анализа, в процессе которого можно установить, что след принадлежит другому самолету.

    Рис. 2. Карта, переданная послом Киркпатрик Объединенным Наци­ям 7 сентября 1983 года, показывающая мнимый маршрутKAL007. Хотя утверждалось, что эта карта составлена на основе перехваченных данных русского радара, следившего за корейским авиа­лайнером, аналитики полагают, что это отрезки траекторий, по крайней мере, трех разных самолетов, которые могли быть аме­риканскими военными самолетами

    Американская карта

    Предполагалось, что на этой карте показан след лайнера по наблюдениям советского радара. Этот постоянный след начинается в точке 1551Z [по Гринвичу.— Е.К.] в Берин­говом море, пересекает Камчатку, где самолет был замечен в 1654Z неподалеку от Петропавловска, следует над Охот­ским морем по направлению к Сахалину, где самолет засек­ли в 1821Z и, наконец, заканчивается в Татарском проливе в 1838Z. В таком виде карта не отражает советские наблю­дения. На ней не показано, что советские радары несколько раз теряли самолет-нарушитель, и, следовательно, его след не может быть представлен непрерывной линией.

    Советские радары впервые потеряли самолет над Кам­чаткой, перед самым вторжением самолета в советское воз­душное пространство. Для точности, след должен быть по­казан с разрывом над Камчаткой. То же самое справедливо для пути самолета над Сахалином. И здесь советский радар потерял след самолета на все то время, пока он был над ост­ровом. Соответственно, след также должен быть показан с разрывом над Сахалином. Сплошная линия, обозначенная на карте посла Киркпатрик, должна была быть показана как три отдельных отрезка, первый тянется от Берингова моря до побережья Камчатки, второй идет от Камчатки до побе­режья Сахалина, и последний — от Сахалина до его исчез­новения в Татарском проливе. Более того, дальнейшее изу­чение покажет, что эти три сегмента не принадлежат одно­му и тому же самолету.

    На карте с трассой корейского лайнера, представлен­ной в ООН послом Киркпатрик, показаны точки с времен­ными отметками. Основываясь на этой информации, легко измерить расстояние между точками и вычислить скорость движения самолета. Скорость, вычисленная таким обра­зом, составляет 510 узлов для первого отрезка, 500 узлов для второго и 280 узлов для третьего. Первые два значения скорости соответствуют скорости «Боинга-747» в транскон­тинентальном полете, третье — нет.

    План полета KAL 007, рассчитанный компьютером, по­зволяет определить скорость самолета на первом отрезке как Mach 0.84 или 455 узлов. Скорость 510 узлов на первом отрезке, показанная на карте Киркпатрик, таким образом, не соответствует скорости полета KAL 007. Второй отрезок на­чинается точно в 1654Z над Камчаткой, и вычисленная ско­рость в 500 узлов соответствует скорости рейса 007 в 496 узлов во время движения по этому отрезку. Советские ис­точники заявили, что самолет, находившийся над Камчат­кой, летел со скоростью 800 км в час, или 432 узла. Само­лет на карте Киркпатрик, скорость которого отличалась от указанной, является, скорее всего, тем самолетом, который засекли над Камчаткой советские радары. Третий участок маршрута, показанного на карте Киркпатрик, также имеет свои проблемы. Пилот, который, как сказали представите­ли Соединенных Штатов, сбил корейский авиалайнер, ут­верждал впоследствии, что советский наземный контроль потерял радарный контакт как со своим собственным пере­хватчиком, так и его целью над Сахалином, поэтому карта вновь не верна, поскольку на ней показана сплошная тра­ектория. Более того, принимая во внимание фактор време­ни и расстояния и очень низкую скорость в 280 узлов, по­следняя часть пути, показанная на карте к западу от Саха­лина, как кажется, не принадлежит самолету, чей курс был проложен через Охотское море.

    Русские, японцы и американцы относились к траекто­риям всех самолетов-нарушителей как к «корейскому само­лету». На самом деле то, что они нам показали, является ра­дарными следами нескольких разных самолетов. «Корейский самолет», засеченный советскими радарами над Камчаткой, имел скорость 432 узла, которую он сохранял на всем своем пути к Сахалину. Японский радар (согласно официальной истории) впервые зафиксировал полет «корейского самоле­та» в 03.12 по токийскому времени недалеко от Сахалина, когда тот летел со скоростью 430 узлов. Но этот самолет не мог быть тем, который советские радары вели от Камчат­ки. Если он летел со скоростью 432 узла, то он просто не мог прибыть на то место, в котором японский радар уви­дел «корейский самолет» в 03.12, поскольку не мог бы ока­заться там, в лучшем случае, до 03.35.

    Самолет, который японские локаторы наблюдали у бе­регов Сахалина в 03.12, скорее всего, был тем, который, по словам «Майничи Симбун», появился со стороны Тихого океана, пересекая Курильские острова, и, таким образом, во­обще не проходил над Камчаткой. Что касается самолета, который, по данным советского радара, пересек Камчатку и затем Охотское море, то он мог вполне быть целью ис­требителя В, трасса которого показана на карте японско­го оборонного агентства. На этой карте след начинается в 03.32 у Сахалина, затем поворачивает к северу, находясь все еще над международными водами, и прекращается в 03.38, в тот момент, когда, по японской версии, самолет был унич­тожен в 03.39.

    Согласно японским источникам, самолет, похожий на корейский авиалайнер, сбитый в 03.39, был перехвачен ис­требителем А. Его траектория начинается в 03.20 и длится до момента гибели самолета в 03.29. Этот «корейский само­лет» не появляется на карте Киркпатрик. Он не может быть, по временным и пространственным соображениям, тем са­молетом, за которым советские радары следили от берегов Камчатки. Как мы можем заключить по информации, полу­ченной из других источников, самолет приблизился со сто­роны Тихого океана, пересек Курилы и появился над Саха­лином прежде, чем произошло любое из событий, отражен­ных на карте Киркпатрик.

    Карта связывает вместе данные о полете трех различ­ных самолетов. Она игнорирует самолет, уничтоженный по японской версии, которую США хотели бы предать забвению. Траектория на карте Киркпатрик, начинаясь над Бе­ринговым морем и заканчиваясь в 03.38 к западу от Сахали­на и к северу от Монерона, показывает, что она была сфаб­рикована для того, чтобы обосновать американскую версию событий на основе реальных данных, относящихся к само­летам, которые не являлись KAL 007, На рис. 3 ошибки кар­ты Киркпатрик исправлены.

    Рис.3. Карта, переданная послом Киркпатрик Объединенным Наци­ям 7 сентября 1983 года, показывающая мнимый маршрутKAL007. Хотя утверждалось, что эта карта составлена на основе пере­хваченных данных русского радара, следившего за корейским авиа­лайнером, аналитики полагают, что это отрезки траекторий, по крайней мере, трех разных самолетов, которые могли быть аме­риканскими военными самолетами/

    Глава 4 АДМИРАЛ РАССТРОЕН

    Вскоре после катастрофы адмирал Исами Имамура, ко­мандующий Японским агентством морской безопасности (JMSA) был расстроен неспособностью своих подчиненных обнаружить какие бы то ни было обломки корейского са­молета в том районе, где, как было сказано, он разбился. 3 сентября адмирал заявил прессе, собранной в штаб-кварти­ре JMSA в Вакканае, что «в том случае, если в следующие не­сколько часов мы не сможем обнаружить обломки корейско­го авиалайнера, мы должны принять этот факт во внимание и заключить, что самолет в этом районе не разбивался».

    Краткий обзор географии океанских течений в этом ре­гионе поможет объяснить это высказывание адмирала. Наи­более важное значение имеет сильное теплое течение Цуси­ма Шио, направленное с юга на север и проходящее в вос­точной части Японского моря. Оно существует круглый год, обогревая Южный Сахалин и определяя направление, в ко­тором будут дрейфовать оставшиеся на воде обломки. Лю­бые обломки с места катастрофы, находящегося на юге, бу­дут дрейфовать на север. Оно не могут плыть против силь­ного течения.

    Остров Сахалин

    Сахалин — малодоступный удаленный остров, располо­женный в северной части Тихого океана. Он почти не из­вестен на Западе. В царское время на этот остров ссыла­лись преступники. Его южная половина была когда-то япон­ской территорией, известной под названием Карафуто, но после Второй мировой войны стала российской. Остров, ко­торый часто называли адом на земле, был сильно милита­ризирован, и большая его часть оказалась недоступной для иностранцев. Отделенный от материка узким проливом, ко­торый замерзает зимой, Сахалин имеет вытянутую форму, ширина его в самом узком месте не превышает 15 миль. Остров пересечен горно-холмистым рельефом и сильно за­лесен, его берега обрываются в море почти отвесно. В ию­не, июле и августе из-за теплого Цусимского течения ост­ров окутан туманами. Течение, проходящее через Татарский пролив, движется со скоростью одного или двух узлов. Не­далеко от берега из-за приливов и отливов иногда возни­кает слабое противотечение, которое имеет скорость менее одного узла. Порты на севере острова зимой замерзают и закрываются для судоходства. Невельск и другие порты на юге остаются свободными ото льда под влиянием теплого течения с юга.

    Именно в Невельске советские власти передали япон­цам обломки корейского авиалайнера. Невельск и остров Монерон, расположенный к юго-востоку от него, связаны паромом. Паромная линия действует круглый год, потому что Монерон, омываемый теплыми водами Цусима Шио, никогда не замерзает. Холмск, другой порт на юге Сахали­на, является административным центром западного Сахали­на. Здесь находилась база мурманских водолазов, искавших обломки самолета на дне моря. Почти ничего не известно о Правде, маленьком рыбацком поселке, над которым, со­гласно советскому заявлению, один из истребителей «оста­новил полет самолета-нарушителя» в 06.24 по сахалинско­му времени 1 сентября.

    К западу от Южного Сахалина находится островок Мо­нерон, известный японцам под названием Каиба. Моне­рон имеет мягкий климат и в омывающих его водах много рыбы. Цусима Шио играет здесь ту же самую роль, какую Гольфстрим играет для полуостровов Корнуолла и Бретани. Вблизи острова течение может достигать скорости двух уз­лов. Ветвь этого мощного течения, зарождающегося в Цу­симском проливе, отделяющем Корею от Японии, проходит через пролив Цугару, который разделяет Хонсю, главный японский остров, от Хоккайдо, далее поворачивают к севе­ру — через пролив Лаперуза (Сойя), отделяющий Хоккай­до от Сахалина. В этих узких проливах течение может дос­тигать скорости семи узлов. Из-за Цусимского течения, су­ществующего круглый год, любой предмет, который попал в воду вблизи Монерона, будет всегда дрейфовать на север, но никогда — на юг. Дрейф от Монерона к побережью Япо­нии невозможен.

    Рис. 4. Цусима Шио, мощное морское течение, идущее на севере, доминирует в восточной части Японского моря. Оно несло пла­вающие обломкиKAL007 к северу от истинного места ката­строфы у берегов Хонсю к берегам Сахалина и Хоккайдо, где они были обнаружены девять дней спустя

    Ивайо Койяма и течение-призрак

    Ивайо Койяма возглавлял местный офис японской теле­радиовещательной корпорации NHK в Вакканае, рыбацком поселке на крайнем севере Хоккайдо. Дело KAL 007 сдела­ло Вакканай центром внимания всего мира. Как глава стан­ции и репортер, Ивайо Койяма оказался в самой гуще со­бытий, разворачивающихся прямо у него на глазах. Когда интерес к катастрофе пошел на спад, он написал книгу под названием «Исчезнувшие тела», основанную на обширных дневниковых записях, сделанных им в то время. Название книги напоминает о 269 пассажирах и членах экипажа, по­гибших в катастрофе KAL 007, тела которых так и не были обнаружены.

    На странице 36 своей книги Койяма воспроизводит карту, которую он получил из правительственных источни­ков. На карте показан предположительный путь, по которо­му обломки самолета дрейфовали от острова Монерон к по­бережью Хоккайдо. Не являясь ни штурманом, ни моряком, Койяма опубликовал карту без всяких изменений, используя ее в качестве основы для своих наблюдений. На карте пока­зан остров Монерон и зона поисковых работ. Эта зона на­ходилась к северу от Монерона, простираясь на запад, вос­ток и север, чтобы принять в расчет океанские течения. Она не включала в себя побережье Японии. Зона поисков состо­ит из трех отдельных участков. Первый из них, американ­ский, находится к северо-западу от Монерона и полностью отделен от двух других. Второй участок, севернее Монеро­на, соотносится с местом тех событий, которые видели ры­баки «Чидори Мару». Третий расположен неподалеку от по­бережья Сахалина, рядом с Невельском.

    Хотя плавающие обломки были найдены к северу от Монерона в день катастрофы советскими и, без всякого со­мнениями, японскими судами, входившими в отряд адмира­ла Имамуры, обломки, которые несомненно принадлежали корейскому авиалайнеру, появились в поисковой зоне толь­ко спустя девять дней. В это время они были найдены рус­скими в сахалинских территориальных водах неподалеку от Невельска и одновременно японской полицией вдоль побе­режья северного Хоккайдо неподалеку от Вакканая. Для того чтобы объяснить присутствие обломков, которые оказались одновременно вблизи Невельска и на японском побережье, на карте Койямы был изображен ряд небольших стрелок ме­жду предполагаемым местом катастрофы (позицией «Чидори Мару») и Невельском на побережье Сахалина. Эти стрелки пересекают течение и направлены против ветра, который в то время был юго-восточным. Обломки, если им удалось бы преодолеть противное течение и ветер, были затем подхваче­ны новой серией стрелок, направленных с юга на север вдоль побережья Сахалина. Предполагалось, что эти стрелки долж­ны символизировать собой противотечение, которое вынуди­ло бы обломки самолета, разбившегося предположительно к северу от Монерона, дрейфовать к японскому побережью по­сле краткой остановки у побережья Сахалина.

    Когда я встретился с Койямой после публикации его книги, я объяснил ему, что его «противотечения» в приро­де не существует. Обратные течения действительно наблю­даются время от времени у самого берега благодаря силь­ным приливам и ветрам, но они всегда имеют временный и локальный характер и длятся всего несколько часов, пока не начнется прилив. Для того чтобы доказать ему, что его противотечения не существует, я принес с собой японское издание «Морских инструкций», которыми пользуются суда чтобы определить, куда и с какой скоростью движется тече­ние. Я объяснил ему, что первый обломок (хвостовой части «Боинга-747») был обнаружен точно в одно и то же время недалеко и от Невельска, и от Вакканая. Как это было воз­можно, если обломки из Вакканая сначала должны были ми­новать Невельск, чтобы быть подхваченными противотече­нием? Они не только должны были двигаться против тече­ния и ветра, но также и против времени.

    Более того, если противотечение Койямы существова­ло на самом деле, Невельск не был бы никогда не замерзающим портом. Но это предполагаемое противотечение, иду­щее с севера, должно было быть холодным течением, так же как и Когараши, северный ветер, всегда холодный. На са­мом деле течение с севера существует и называется Лиман. Но оно не достигает Сахалина. Оно проходит вдоль проти­воположного берега Татарского пролива и омывает берега Сибири, которая частично ответственна за суровость зимы вдоль всего материкового побережья. Если бы существова­ло регулярное противотечение, идущее на юг вдоль побере­жья Сахалина, оно бы сковало все льдом при первых при­знаках северного ветра. Но никто этого в действительности не наблюдал. Койяма был смущен, что его доводы были так легко развеяны.

    Зона поисков

    Где бы ни предпринимались поиски в открытом море, изучение течений крайне важно для определения границ поисковой зоны. В случае с рейсом 007 поисковая зона окру­жала остров Монерон и тянулась далеко к северу, для того чтобы принять в расчет течение. Но поисковая зона, опре­деленная адмиралом Имамура вокруг Монерона, не вклю­чила в себя побережье Японии. Это было сделано потому, что обломки не могли дрейфовать от Монерона к берегам Японии.

    Первый шаг, после изучения карты течений, заключал­ся в том, чтобы как можно более точно определить точку удара самолета, о воду. Адмирал имел в своем распоряже­нии радарную информацию, которая позволяла определить место исчезновения лайнера в точке 46°30' северной широ­ты и 141°30' восточной долготы, к северо-востоку от Мо­нерона, над небольшим участком международных вод меж­ду территориальными зонами Сахалина и Монерона. Само­лет, исчезнувший в этой точке, как предполагали, взорвался в полете на высоте 33 ООО футов.

    На основе изучения взрывов реактивного лайнера «ПанАм» над городом Локерби в Шотландии и самолета UTA над пустыней Тенере, которые произошли на той же самой высоте, известно, что обломки самолета могут упасть на территорию от 3 до 6 миль длиной и от полумили до мили шириной. Это ограничивает разлет обломков в мо­мент взрыва кругом в несколько морских миль в диамет­ре. Любые легкие обломки, которые упали в пределах это­го круга, должны были остаться на поверхности, медлен­но дрейфуя на север под влиянием течения. Ветер, дувший с востока-юго-востока, мог бы отнести их прочь от побе­режья Японии.

    В первые несколько часов поисков адмирал получил ко­ординаты второго места аварии, которые основывались на показаниях рыбаков с «Чидори Мару». Команда корабля на­блюдала самолет в тот момент, когда он упал в воду, обо­значив его позицию в 1500 метрах к востоку-юго-востоку от точки с координатами 46°35' северной широты и 141°16' вос­точной долготы. Из-за того, что самолет взорвался низко над водой, площадь рассеивания обломков была гораздо мень­ше и соответствовала бы кругу в половину морской мили в диаметре. Но, согласно итогам поисковых работ, эти два рай­она — Один, вычисленный по данным радара, и второй, по показаниям рыбаков, — не только не перекрывались, но на­ходились на расстоянии более 12 миль друг от друга.

    Адмирал Имамура получил также официальную ин­формацию о третьем месте падения, расположенном дале­ко от первых двух. 2 сентября посол СССР в Японии Вла­димир Павлов заявил японскому правительству, что Совет­ский Союз наблюдал самолет, который разбился к западу от острова Монерон. К западу от Монерона! По данным япон­ского радара, точка падения находилась к северо-востоку от этого острова, рыбаки «Чидори Мару» наблюдали падение самолета к северу от острова. Первое и третье место паде­ния разделяют более тридцати миль.

    Обломки

    Адмирал был сбит с толку и по другой причине. В те­чение первой недели после катастрофы ни в одной из трех точек падения не было найдено никаких плавающих облом­ков корейского авиалайнера. Если бы самолет на самом деле разбился там, некоторые обломки были бы найдены катера­ми JMSA, по крайней в мере в одной из этих точек. Я имею в виду обломки корейского лайнера, поскольку, хотя не было найдено никаких следов KAL 007, патрульные катера адми­рала Имамуры, которые пристально следили за светскими судами в этом районе, видели, как на те поднимали в боль­шом количестве какой-то материал с поверхности, но не смогли приблизиться достаточно близко для определения того, что это было такое. Советские суда продолжали рабо­тать даже ночью, освещая место поисков прожекторами.

    Советские суда собирали обломки во всех трех районах, только одним из которых был тот, где падение самолета ви­дели рыбаки «Чидори Мару». Это место находилось к се­веру от Монерона. Другой район, где русские вели поиски, находился примерно в двенадцати милях к востоку, почти на границе с территориальными водами Сахалина. В этих двух районах были собраны все обломки, дрейфующие на поверхности. Советские поисковые работы велись также и в третьем районе, который находился гораздо ближе к берегу, в пределах территориальных вод, окружающих Сахалин.

    Здесь, приблизительно в 5 морских милях от берега, где глубины достигают 100 метров, в овале две морские мили шириной и 9 морских миль длиной, собралось впечатляю­щее количество судов. Большинство из них были рыболов­ными судами и минными тральщиками. Они прочесывали каждый квадратный дюйм океанского дна с помощью сталь­ных кабелей и тралов. 8 сентября в этом районе находи­лось более восьмидесяти судов, включая большое количе­ство траулеров. Вся эта активная деятельность проходила примерно в шести милях в пределах советских территори­альных вод, куда патрульные катера JMSA не имели права заходить. Они могли видеть советские суда при помощи ра­дара и биноклей, но не могли определить, что именно рус­ские доставали со дна океана. Русские не сказали ничего. Официально они все еще ничего не могли найти. Адмирал Имамура все более и более расстраивался. У него не было сомнений, что «Боинг-747» не упал в том месте, где он его искал, и что самолет, который ему было приказано найти, не был «Боингом».

    В Вакканае, не понимая еще, что речь шла не об облом­ках KAL 007, а об останках совсем другого самолета, Ивао Койяма сообразил, что, поскольку советские траулеры, со­бирающие обломки, не имели средств приема и передачи за­кодированной информации, они должны были связываться со своей базой открытым текстом. Он взял радиоприемник, магнитофон, поднялся на холм в Вакканае и смог принимать русские сообщения между рыболовными судами и Невель­ском открытым текстом на коротких частотах. Он записал их и позднее получил перевод. Невельск инструктировал рыбаков о том, что им делать с обломками и телами, кото­рые они нашли. Койяма был уверен в важности и деликат­ной природе информации о том, что русские обнаружили какие-то тела. Он не стал передавать это в качестве ново­сти, но вместо этого послал пленки в главный офис NHK в Токио, лишив себя, таким образом, шанса сорвать большой куш. Немного позднее он решил, что должен проанализиро­вать эти материалы более внимательно. Но ему больше не удалось получить доступ к собственной пленке. Она была спрятана где-то в сейфе, и, вероятно, не в сейфе NHK.

    Там, в море, казалось, только русские собирали облом­ки. Над их головами в небе на малой высоте кружили со­ветские, японские и американские вертолеты и самолеты. Для того чтобы помочь найти местонахождение обломков, над поверхностью патрулировали несколько противолодоч­ных самолетов «Орион» Р-ЗС. Существовал вполне реаль­ный риск открытого конфликта. Американцы подключили к поискам АВАКС, сопровождаемый шестью истребителями F-15 с Окинавы. Они служили в качестве подкрепления для пятидесяти американских F-16, уже находившихся в Мисава. Количество сил больше соответствовало небольшой войне, чем тому, что как предполагалось, было всего лишь гумани­тарной акцией поиска и спасения жертв катастрофы граж­данского авиалайнера.

    2 сентября РС-ЗС американского военно-морского фло­та обнаружил к югу от Монерона маленький надувной плот, который был немедленно поднят из воды вертолетом. Ни­кто никогда так и не узнал, откуда появился этот плот и был ли кто-нибудь на борту. Однако на борту «Боинга-747» нет никаких надувных плотов, ни больших, ни маленьких. Вме­сто них используются надувные желоба. Узнав об этой на­ходке, адмирал Имамура немедленно приказал патрульному судну «Чокаи», которое находилось поблизости, подойти как можно ближе к тому месту, где был обнаружен плот. «Чо­каи» выполнил приказ, но в указанном месте нашел лишь оранжевый маркер. Имел ли он отношение к найденному плоту или к самолету, искавшему оставшихся в живых? Не последовало никакой информации. Тем не менее плот был первой подсказкой, что место падения самолета могло на­ходиться к югу от Монерона (так же как к северо-востоку, северу и западу).

    Я знал, конечно же, что большинство, если не все, мес­та катастрофы были местами падения в воду военных са­молетов. Но у нас не было никаких документальных сви­детельств того, какие именно это были самолеты. Тем не менее вскоре мы нашли свидетельства о типах самолетов в газетных фотографиях, на которых офицеры JMSA и по­лицейские с Хоккайдо были изображены с найденными об­ломками в руках. Но мы также нуждались в доказатель­ствах, где и когда были найдены эти предметы. В случае с обломками, выброшенными на восточном побережье Хок­кайдо, у нас был отчет прессы, который говорил о времени и месте находки, но мы все еще нуждались в данных, от­носящихся к обломкам, найденным к северу от Монерона. Мы получили их через несколько дней, когда штаб-кварти­ра Японского агентства морской безопасности в Токио пе­редала мне и Джону Кеппелу журнал о событиях, проис­ходивших во время поисков у берегов Сахалина, который JMSA подготовило к публикации, но передало только не­скольким людям.

    Журнал включал специальный отчет JMSA, датирован­ный 5 сентября 1983 года, в котором упоминалось, что к се­веру от Монерона патрульными катерами JMSA были соб­раны 54 обломка, но в нем также говорилось, что ни один из них не имел отношения к корейскому авиалайнеру. И в самом деле, так оно и было. У нас есть газетная фотография, воспроизведенная на рис. 5, на которой были показаны об­ломки из этой серии с номерами от 29 до 33.

    Обломок номер 31 — кусок закрылка от небольшо­го или среднего по размерам самолета. Закрылок интере­сен тем, что его передняя кромка прямоугольная. Передние кромки большинства самолетов имеют обтекаемую форму. Единственный самолет, у которого закрылки имеют прямо­угольную кромку, — высокотехнологичный, двухместный истребитель F-111 или его близнец, оснащенный средства­ми радиоэлектронной борьбы, — EF-111. Обломок номер 31 имеет слоистую структуру, выполненную из алюминиевых листов и ячеистого материала. Двухдюймовой ширины от­метка, параллельная передней кромке, была сделана тормо­зом закрылка в выпущенном положении. Тормоз удержива­ет закрылок в выпущенном положении, действуя как демп­фер вибрации. На номере 31 есть также еще одна отметка, оставленная под углом 60 градусов к передней кромке. Эта линия характеризует сверхзвуковой самолет с изменяемой геометрией крыла. Она оставлена при положении крыльев, максимально убранных в глубь корпуса. Его позиция соот­ветствует форме убранных крыльев на F-111/EF-111, кото­рые являются единственными самолетами, на которых края полостей, в которые убираются крылья, параллельны фю­зеляжу и образуют угол 60 градусов с крылом в убранном положении. На других самолетах с изменяемой геометрией крыла (F-111 был их предшественником) обтекатель, защи­щающий стержень вращения, образует угол 90 градусов по отношению к продольной оси крыла и отметка, которую он оставляет, перпендикулярна передней кромке.

    Рис. 5. Плавающие обломки военного самолета, найденные Японским агентством морской безопасности к северу от острова Монерон в течение трех дней. Предмет слева на фотографии является частью закрылка №-111. Предмет наверху — сиденье катапульты пилота, использованной по назначению

    Фотография на рис. 6 показывает другой обломок, кото­рый мог принадлежать только военному самолету и только американского производства. На нем стоит номер 34, это сиде­нье катапульты пилота от «МакДоннелл-Дуглас» ACES II Zero Zero или похожей модели (см. рис. 5), с отстрелянными поро­ховыми зарядами. Специалист из Пентагона, которому я по­казал фотографию, тотчас же узнал сиденье, еще даже до того, как я сказал ему, откуда оно взялось. Значение всех этих фак­тов заключается не только в том, что мы имеем дело с катастрофой к северу от Монерона американского военного са­молета, оно также в том, что пилот, самолет которого был подбит, сумел катапультироваться и опустился на парашю­те. У нас нет доказательств, что какой-то американский пи­лот сумел спастись, и еще меньше, что он был подобран рус­скими. Однако далее в тексте я рассмотрю факторы, кото­рые могли бы способствовать такой возможности.

    Прежде чем перейти к обсуждению плавающих обломков самого корейского лайнера, я должен упомянуть другие фо­тографии обломков военных самолетов, сделанные японской прессой, которые мы сумели получить — иногда вместе с со­провождающим текстом, а иногда, к сожалению, и без него. За одним возможным исключением, эти обломки были подобра­ны рядом с северными берегами Хоккайдо, омываемым про­ливом Лаперуза и Охотским морем. Это означает, как мы виде­ли в нашем обзоре океанских течений что они не могли при­надлежать самолетам, разбившимся к северу от Монерона.

    Находка одного обломка представляет особенный инте­рес. Вместе с информацией о типе самолета он дает нам точ­ное местоположение катастрофы. Обломок был обнаружен 10 сентября на берегу или в полосе прибоя у поселка Момбетсу, находящегося в центре северного побережья Хоккай­до. На фотографии, которая находится в нашем распоряже­нии, показан большой фрагмент обтекателя двигателя с эмб­лемой-логотипом «Пратт энд Уитни». Двигатели KAL 007 также произвела эта компания. Но самое интересное в том, что логотипы на фрагменте из Момбетсу и на двигателях KAL 007 разные. Мы имеем дело с другим самолетом, также американского производства. В 1993 году фотография схо­жего фрагмента была передана российским правительством родственникам американцев, погибших во время катастро­фы. Края обоих фрагментов показывают, что оба они были вырваны, предположительно во время удара о воду, из од­ного и того же обтекателя. Прежде чем мы рассмотрим зна­чение этих находок для определения места катастрофы, мы должны узнать, где именно русские нашли этот фрагмент.

    Катастрофа могла произойти в Охотском море; русские пе­редали этот фрагмент японцам вместе с другими обломка­ми в сентябре 1983-го.

    Рис. 6. Перегородка. Плывущий обломок найден 14 сентября в Абашири на восточном конце побережья Хоккайдо, омываемом Охот­ским морем. Объект, похожий на колесо, — перегородка с военно­го самолета, по крайней мере, один из которых разбился в Охот­ском море

    Среди других фотографий обломков военных самоле­тов, опубликованных в японской прессе, есть один регуля­тор из реактивного самолета с двумя двигателями, с ним в руках стоит японский полицейский. Он находился среди об­ломков, предположительно от KAL 007, которые русские пе­редали японцам в сентябре 1983 года и которые, возможно, свидетельствует о катастрофе к северу от Монерона.

    Вероятно, в месте катастрофы в Японском море была най­дена переборка, сделанная из углеродистого волокна. Возмож­но, она происходит из носовой масти или из внешнего топлив­ного бака самолета размером с истребитель (см. рис. 6). В лю­бом случае это не фрагмент от «Боинга-747». Обломок был найден 14 сентября в Абашири, дальше к востоку вдоль по­бережья Хоккайдо, примерно на полпути между Момбетсу и полуостровом на крайнем востоке. Абашири находится к югу от точки, где шесть лет спустя японская рыбацкая лод­ка, занимавшаяся одиночным промыслом, на песчаном дне случайно зацепила сетью фрагмент титанового крыла. Этот обломок оказался принадлежащим самолету SR-71 («Блек-берд»), американскому скоростному высотному самолету-разведчику. Перегородка могла оказаться на дне в результате той же катастрофы, но у нас нет возможности установить, когда именно этот фрагмент попал в воду.

    Здесь следует сказать несколько слов о различиях меж­ду обломком, лежащим на дне, и обломком, плывущим по воде, как материальными свидетельствами. Плавающие об­ломки движутся в соответствии со своими часами и своим календарем. То есть, если вы знаете, где и когда они оказа­лись на том или ином месте, и если вы знаете направление и скорость течения, у вас есть хороший способ узнать, были или нет они связаны с данной катастрофой, время и место которой вам известно. Если вы знаете время, но не знаете место катастрофы, плывущий обломок даст вам основу для хорошей оценки места катастрофы. Затонувшие обломки го­ворят вам точно, где произошла катастрофа, — но они не го­ворят вам ничего о ее моменте. Затонувшие обломки могли попасть в воду в любое время вплоть до их обнаружения.

    Значение другого обломка, который был упомянут в от­чете JMSA, еще не вполне понятно, хотя я провел много времени, ломая над ним голову. 10 сентября он был найден патрульным катером JMSA в 29 милях к северу от Монеро­на. Вместе с докладом о его обнаружении, упомянутый от­чет JMSA содержит набросок того, что я буду называть об­ломком N3, потому что на него была нанесена метка N3 (см. рис. 7). Набросок показывает, что это часть элерона легко­го двухмоторного самолета, размером с «Бичкрафт-18». Впо­следствии оказалось, тем не менее, что это не фрагмент эле­рона, а нечто гораздо более интересное.

    Рис. 7. Описание обломка N3. Страница из отчетаJMSAс описа­нием обломка N3, в котором он охарактеризован как часть эле­рона от легкого самолета. Обломок был найденJMSAк северу от острова Монерон 10 сентября 1983 года. Позднее я видел фото­графииJMSA,которые указывают на то, что этот кусок был на самом деле частью хвостового стабилизатора ракеты.

    Начиная с 10 сентября вдоль северного побережья Хок­кайдо каждый день стали находить обломки, некоторые из которых принадлежали KAL 007, а некоторые, как мы уже ви­дели, военному самолету Так и должно быть, поскольку тече­ние проходит мимо побережья и направлено на восток.

    Тем не менее 8 сентября в море у полуострова Ширетоко, на востоке северного побережья Хоккайдо, рыбак на­шел детский труп без головы. Позже были найдены и другие человеческие останки, но все дальше и дальше к западу — в направлении, противоположном тому, в котором другие обломки KAL 007 и военного самолета двигались вдоль за­падного побережья. Это, казалось, указывает на катастро­фу в Охотском море, с места которой плывущие обломки были вынесены на побережье Хоккайдо северным или се­веро-восточным ветром. Находящиеся восточнее фрагмен­ты прибивало к берегу первыми, предположительно потому, что они были ближе всего к месту катастрофы.

    Если бы не тело ребенка, мы могли бы подумать, что че­ловеческие останки имеют отношение к катастрофе военно­го самолета в Охотском море. Средства массовой информа­ции в Японии и во всем мире интерпретировали их как ос­танки пассажиров KAL 007. Но время, когда было найдено тело ребенка, и тот факт, что оно не соответствует тому, что известно о пассажирах KAL 007, позволяет отклонить это предположение. В теле были найдены кусочки стекла. Тем не менее в пассажирской кабине нет стекол, разве что слу­чайная пара очков. Все это заслуживало дальнейшего рас­следования.

    Как я уже указывал, в течение восьми дней после ка­тастрофы не было найдено никаких обломков корейского лайнера. 9 сентября советский посол в Японии Павлов зая­вил японскому правительству, что русские нашли четыре обломка неподалеку от Монерона, для каждого из которых он дал координаты. 10 сентября патрульный катер JMSA на­шел два обломка корейского авиалайнера к югу от Моне­рона в проливе Лаперуза в местах, которые подразумевали, что эти обломки были вынесены к северу течением между побережьем Сахалина и Монероном, а не восточной ветвью, идущей через пролив в Охотское море. Три фрагмента вер­тикального руля в хвосте лайнера, на каждый из которых были нанесены части регистрационного номера самолета HL-7442, были найдены 10 сентября в Сарафутсу на берегу Хоккайдо, в 110 милях к юго-востоку от Вакканая. Четвер­тый фрагмент хвоста, также имевший на себе часть регист­рационного номера, появился в то же самое время в 93 ми­лях к северу, вдоль западного побережья Сахалина, непода­леку от Невельска.

    Тот факт, что этот обломок не мог происходить с мес­та катастрофы KAL 007, если бы она произошла к северу от Монерона, был признан старшими офицерами JMSA. Адми­рал Кессоки Коному, который руководил поисками из штаб-квартиры JMSA в Отару на западном побережье Хоккайдо, позднее указывал мне на течение (к северу от Монерона оно идет только на север) и ветер (с востока-юго-востока) как причины того, почему катастрофа KAL 007 к северу от Мо­нерона была бы невозможной. Он сказал мне, что, по его мнению, обломки из Татарского залива не могли скапли­ваться на берегах Охотского моря.

    Как будто бы специально для того, чтобы подтвердить мнение адмирала, обломки корейского авиалайнера, а имен­но куски ячеистых панелей из кабины «Боинга-747», были обнаружены дальше к югу, в Японском море, и в проливе Цугару, отделяющем Хоккайдо и Хонсю. История этих фраг­ментов и их открытия представляет собой другой стран­ный поворот в расследовании загадки KAL 007. Следующий ниже отчет основан на статьях, опубликованных в японской прессе сразу же после катастрофы.

    Татеваки Тошио — сборщик водорослей, пятидесяти де­вяти лет, из деревни Сай, на полуострове Шимо Кита. По­луостров имеет форму кулака и выдается в пролив Цугару, отделяющий главный японский остров Хонсю от Хоккай­до на севере. 13 сентября 1983 года около пяти часов утра он отправился, как обычно, к своему излюбленному месту сбора водорослей неподалеку от Накасойа, в двух милях от его дома. Татеваки Тошио собирает морские водоросли и за несколько дней до этого он нашел место, где большое ко­личество свежих, нежных морских водорослей росло вдоль скалы, которая еле выступала над поверхностью воды. Луч­шее время для сбора водорослей — раннее утро, когда водо­росли еще прохладны и мокры после прошедшей ночи. То­шио встал рано и зашагал по дороге, идущей вдоль берега. Солнце только что встало и было все еще спрятано за хол­мами, которые покрывали полуостров. Берег купался в мяг­ком свете, и спокойное зеркало моря, иногда дрожавшее от набегавших волн, отражало серебряные блики.

    Отлив обнажил поверхность скал. Была идеальная пого­да для сбора водорослей. Приготовив свои инструменты — лезвие ножа на длинной ручке и мешок, он вошел в воду, но его внимание привлек сверкающий предмет на сухой скале, лежащий так, как будто был заброшен туда ветром или не­ожиданно высокой волной. Любопытствуя, Тошио прибли­зился к предмету и подобрал его. Этот предмет, приблизи­тельно от девяти до двенадцати дюймов длиной и примерно полдюйма толщиной, был сделан из сверкающего металла, «как будто бы новый», и был чрезвычайно легким. Он был сделан из коричневой ячеистой сердцевины, покрытой алю­минием. На его краях были отметины, как будто он был вы­ломан или вырван. Татеваки Тошио подумал, что это был тот самый материал, из которого обычно строят самолеты. И на самом деле, ведь двенадцать дней назад случилась та катастрофа с Боингом. Может быть это?.. «Нет, это невоз­можно», — подумал он. Катастрофа произошла более чем в четырехстах милях отсюда, и обломки не могли дрейфо­вать так далеко, и вдобавок против течения. Татеваки То­шио взял этот кусок с собой.

    В тот вечер, сидя с чашкой саке со своими друзьями, он решил удивить их и, вытащив кусок металла, сказал сме­ясь: «Смотрите, я нашел кусок корейского самолета!» Есте­ственно, никто не поверил ни одному его слову, но Татева­ки Тошио продолжал гордиться своей находкой, которую он положил на телевизор в гостиной. Три дня спустя, 16 сен­тября 1983 года, в вечерних новостях телестанции НВС на Хоккайдо была показана передача из Вакканая о поисках останков рейса 007. Когда Тошио сидел перед телевизором со своей семьей, что-то неожиданно привлекло его внима­ние. На экране он увидел полицейского «с севера» (Вакка­най находится на самом севере Хоккайдо), который держал фрагмент корейского самолета, точно такой же, как тот, ко­торый нашел сам Тошио и который сейчас лежал на теле­визоре. Тошио не мог отвести глаз от экрана. Интуиция не подвела его. Это был действительно кусок корейского само­лета. Но как же быть с течением?

    В этот вечер все разговоры шли только об этом куске металла. Татеваки Тошио почти не спал ночью и на следую­щий день отправился повидать мистера Ишизава, мэра де­ревни, чтобы рассказать тому о своей находке. Мистер Иши­зава немедленно сообщил полиции и JMSA и собрал сове­щание. К берегу могло прибить и другие обломки, и было решено организовать поиски вдоль части берега, принадле­жащей общине. В экспедиции участвовала все жители де­ревни. К ним присоединились представители прессы, жур­налисты, фотографы и даже съемочная группа. Сосед Тате­ваки Тошио, мистер Мийяно, предприниматель и владелец небольшого отеля, возглавил группу из шести человек, ис­следовавших берег неподалеку от Нагахамы, до которого чрезвычайно трудно добраться. В первый же день группа Мийяны нашла почти дюжину кусков, включая один пло­щадью шесть квадратных футов. Всего же они нашли более двадцати обломков.

    Новости были вскоре опубликованы в газетах. В про­ливе Цугару и в заливе Учиюра, у южного побережья Хок­кайдо, были найдены другие обломки. JMSA решило провес­ти поисковую операцию всеми силами, которые нашлись в Аомори, региональной столице. Они включали патрульное судно «Ориасе», вертолеты и сухопутную поисковую коман­ду, организованную городским управлением и местной ры­боловной ассоциацией. Но власти были обеспокоены толь­ко одним: каким образом обломки корейского авиалайнера, который, как предполагалось, разбился в Татарском проливе неподалеку от Монерона, дрейфовали так долго к югу, про­тив течения? Газеты сочиняли изощренные гипотезы о том, что обломки пересекли Охотское море, прошли между Ку­рильскими островами и были отнесены на юг вдоль Тихо­океанского побережья. Наконец 19 сентября Гидрографиче­ская служба JMSA опубликовала свой отчет. Согласно этому отчету, обломки не могли дрейфовать от Монерона к тону месту на берегу пролива Цугару, где они были найдены. Из-за течения Цусима Шио они не могли бы дрейфовать на юг, в Японское море. Из Тихого океана они не могли двигаться против течения в проливе Цугару, идущего на восток.

    Соответственно, хотя в отчете JMSA этого и не гово­рилось, обломки, найденные в проливе Цугару, могли ока­заться только в той части Японского моря, которая распо­ложена к югу от входа в пролив. Это объясняет тот факт, почему никаких обломков корейского лайнера не находили неподалеку от Монерона в течение девяти дней. Как и по­дозревал адмирал Имамура, корейский «Боинг» разбился не в этом районе, а гораздо южнее. Обломкам просто нужно было какое-то время, чтобы отдрейфовать на север к Монерону. Загадка исчезновения рейса 007 начала прояснять­ся. Если было бы признано, что самолет упал не у Монеро­на, а гораздо дальше к югу, тайна была бы частично разга­дана. Отсутствие обломков в первые несколько дней, время, которое понадобилось обломкам, чтобы появиться, их рас­сеивание по этой территории и их присутствие так далеко к югу — все это начало приобретать смысл.

    Но тотчас же возникала другая проблема. Если корей­ский авиалайнер не упал возле Монерона, то что же тогда показывают данные радара, обломки какого самолета были найдены на другой день после катастрофы и что за самолет взорвался на глазах у рыбаков «Чидори Мару»? Если это не был KAL 007, который разбился у Монерона, то что? Пока можно было утверждать, что разбился KAL 007, оставалось также возможным затемнять значение фактов, которые в ином случае подразумевали бы, что было сбито несколь­ко самолетов, и замаскировать все это дело одним-единственным несчастным случаем, развеяв подозрения публики поверхностным объяснением. Но если, тем не менее, стало бы ясно, что 007 разбился не у Монерона, а в четырехстах милях к югу, взрыв, который наблюдали на «Чидори Мару», не мог быть взрывом корейского «Боинга-747». Это была версия, которую не были готовы принять власти ни одной страны. Для того, чтобы не давать заднего хода перед пуб­ликой, не выставлять напоказ роль США и не посеять со­мнений в собственной доброй воле, нужно было принять решение, и как можно быстрее.

    20 сентября дилемма была разрешена вполне элегант­но, по крайней мере, с точки зрения японского правитель­ства. Представитель японских воздушных сил самооборо­ны (JASDF) объявил, что обломки, найденные на юге, при­надлежали беспилотным самолетам-мишеням, которые JASDF использовала для тренировки своих пилотов. «Se non е vero, е ben trovato» [«Остроумное объяснение, хотя и не­верное».— Е.К.]. В Японии официальные заявления имеют особый вес и редко ставятся под сомнение. Если JASDF зая­вило, что обломки, найденные к югу от места катастрофы, принадлежали самолетам-мишеням, проблема, связанная с их появлением здесь, была, следовательно, разрешена. По­иск на юге был прекращен. С этого дня об обломках в про­ливе Цугару никто не вспоминал. Когда я начал мои собст­венные поиски на японском побережье, обломков, которые я искал, казалось, никогда не существовало.

    Заявление JASDF предотвратило дальнейшие разбира­тельства относительно происхождения обломков, но не сня­ло проблемы. Обломки были найдены к югу от Хоккайдо в проливе Цугару и были зарегистрированы во время их обнаружения местными полицейскими властями, которые сохранили эту информацию в своих архивах. Эти обломки были посланы на авиабазу в Читозе, где их изучала комис­сия экспертов. Они определили что это фрагменты «Боин­га-747». Их отчет хранится где-то в архивах. Позднее JASDF отвергла результаты работы комиссии, объявив, что облом­ки принадлежат не корейскому лайнеру, а самолетам-мишеням. Тем не менее эти обломки были возвращены «Корей­ским авиалиниям» — факт, который подтвердил адмирал

    Масайоши Като. Все ли обломки были возвращены? Я не знаю. Но если обломки не принадлежали корейскому авиа­лайнеру, почему же тогда их вернули авиакомпании?

    Кусок крыла

    Все это время активность вокруг Монерона возрастала. 16 сентября спасательное судно советского военно-морского флота «Георгий Козмин», используя мини-подлодку, подня­ло со дна моря, с глубины около 160 метров, то, что выгля­дело как секция крыла, приблизительно десять метров дли­ной. Ни одна из японских газет не сообщила об этой наход­ке за исключением «Тоо Ниппо», местной газеты, выходящей в городе Аомори, в номере от 17 сентября. О нем не написа­ла ни одна англоязычная или иностранная газета. Если бы «Боинг-747» на самом деле разбился бы там, крыло должно было бы оказаться частью этого самолета, и такое откры­тие было бы сенсацией. Кому был нужен этот заговор мол­чания? Представители Советского Союза ничего не сказали об этом, хотя посол Павлов и сообщил об обнаружении че­тырех фрагментов 9 сентября. Очевидно, русские не считали, что кусок крыла являлся частью корейского самолета.

    Американский военно-морской флот, тем не менее, дол­жен был знать об этом открытии, поскольку новости посту­пили с базы JMSA в Отару, где были также расквартирова­ны корабли Седьмого флота США. Почему военные моряки молчали? Если русские подняли десятиметровый кусок кры­ла корейского авиалайнера, это означало бы, что они обна­ружили остов самолета и могли бы найти и черные ящики. Маловероятно, что военно-морской флот США просто при­сутствовал бы рядом и позволил русским поднять черные ящики прямо у себя на глазах, не говоря ни слова. Когда де­сять дней спустя русские передали японскому патрульному судну «Цугару» в присутствии представителей ИКАО пер­вые обломки, найденные в их территориальных водах, сек­ции крыла среди них не было. Если она не принадлежала корейскому авиалайнеру, то тогда от какого же она само­лета?

    Через несколько дней после того, как секция крыла была найдена, военно-морской флот США объявил, что на одном из его судов, «Нарангасетт», поймали сигнал радио­маяка, исходящий из черных ящиков самолета. Но пока ко­манда «Георгия Козмина» доставала из-под воды секцию крыла к северу от Монерона, рядом с тем местом, где рыба­ки «Чидори Мару» наблюдали взрыв самолета, моряки «Нарангасетта» заявили, что сигнал радиомаяка исходил совсем из другого места, находящегося к северо-западу от остро­ва. Наблюдатели ИКАО и мистер Сабрено, представляющий Францию, которые были ответственны за расшифровку сиг­налов черных ящиков в случае находки, были официально приглашены присутствовать во время поисковых работ. Но тревога оказалась ложной. Черные ящики не были найдены, и наблюдатели вернулись ни с чем.

    Примерно в то же время адмирал Масайоши Като из JMSA объявил, что американское военное судно, работаю­щее самостоятельно, обнаружило большой кусок фюзеля­жа корейского авиалайнера в месте, далеком от других рай­онов поиска. Пентагон никогда не подтверждал этой ново­сти. Через несколько лет, когда я встретился с адмиралом Като, я стал задавать ему вопросы об этом куске фюзеля­жа, особенно о месте, где он был обнаружен. К сожалению, адмирал высказывался по этому поводу столь же лаконич­но, как и Пентагон.

    Как показал в своей книге Ивао Койяма, русские и аме­риканцы проводили поисковые работы раздельно, как буд­то каждый искал свои собственные самолеты, наблюдая при этом за действиями противника.

    В пределах своих территориальных вод русские обследо­вали два района, один возле Невельска на побережье Саха­лина, другой — к северу от Монерона. В международных во­дах они сконцентрировали свои поисковые работы к северу от Монерона, в то время как американцы искали в 19 милях к северо-востоку от острова. JMSA патрулировали прямо­угольную зону с размерами 100 на 150 километров. Несмот­ря на все их усилия, обломки «Боинга» не были обнаружены. И, тем не менее, средняя глубина в том месте, где, как пред­полагалось, разбился гигантский самолет, фюзеляж которо­го имеет в длину 230 футов, составляет не более 160 мет­ров. При этих условиях, если самолет на самом деле разбил­ся где-то поблизости, он наверняка был бы найден. Вновь на ум приходят слова адмирала Имамура: «Если они не нашли самолет, это просто потому, что его там не было».

    После двух месяцев интенсивных усилий поиски, пред­принятые с целью обнаружить обломки рейса 007, заверши­лись 10 ноября 1983 года, когда американские и советские суда покинули этот район. Русские не сделали никаких за­явлений. Американский флот объявил о том, что почти с полной уверенностью можно сказать: корейский авиалай­нер не падал в море в международных водах около Моне­рона. Тайна рейса 007, которая какое-то короткое время, ка­залось, выглядела разрешенной, стала еще более непрони­цаемой. Были случаи, когда самолеты падали в море и были успешно обнаружены на глубине в тысячи футов, тела по­гибших найдены, иногда в течение считанных дней всего од­ним судном. Как же возможно, что огромные усилия по по­иску, включавшие сотни судов, оказались безрезультатными, и после двух месяцев поисков не удалось обнаружить ни­каких следов «Боинга-747» или его пассажиров на глубине, всего в два раза превышающей длину его фюзеляжа?

    Рейс 007 не разбивался рядом с Монероном. Задерж­ка с появлением обломков в Татарском проливе и их рас­сеивание, а также течение, идущее с юга на север, позволя­ют заключить, что самолет упал дальше к югу, в Японском море. Обломки, найденные в этом районе, подтверждают эту гипотезу. Но объявив, что обломки на юге принадле­жат беспилотным самолетам-мишеням, а не «Боингу-747»,

    JASDF положила конец этим поискам. Могли ли эти облом­ки в действительности принадлежать самолетам-мишеням? Комиссия, которая первоначально исследовала эти материа­лы, определила их как принадлежащие «Боингу-747». Об­ломки, в конце концов, были переданы Корейским авиали­ниям. Для того чтобы доказать их происхождение, я нуж­дался в независимом расследовании фрагментов, найденных на юге Хоккайдо.

    Давайте перейдем теперь от хронологии самих событий к хронологии моего расследования.

    Глава 5. КЛАДБИЩЕ ЦУГАРУ

    Когда я начал мое расследование в Японии, я обнару­жил, что не могу получить доступа ко всем обломкам, не­зависимо от того, в каком месте побережья они были най­дены. Нельзя даже было определить, где находятся облом­ки «самолетов-мишеней». Первые фрагменты были найдены Татеваки Тошио, сборщиком водорослей, который жил в де­ревне Сай на полуострове Шимо Като. Его открытие взбу­доражило общественное мнение и вскоре привело к обнару­жению новых обломков в этом регионе и началу поисковых операций, с базой в Аомори. Я решил расспросить Татеваки в надежде получить дополнительную информацию. 14 но­ября 1989 года я сел на поезд, идущий из Токио в Аомори, центр одноименной префектуры.

    Аомори был отличным местом, чтобы подготовить по­ездку в деревню Сай, которая находится на крайнем севере Хонсю. В поезде у меня было спальное место в просторном купе, где оказались купальный халат и шлепанцы. Я при­был в Аомори на следующее утро в 10.28. К 11.00 я при­ехал в отель. В 11.05 я позвонил в редакцию местной газе­ты «Тоо Ниппо» и договорился о встрече. В 11.25 такси дос­тавило меня к зданию редакции, а в 11.35 у меня уже была та информация, из-за которой я и приехал, включая вырез­ки и фотографии. К 12.05 у меня был полный отчет об об­ломках, найденных в этом районе, и я покинул редакцию вполне довольный. Я был готов приступить к моим собст­венным поискам.

    Сай — маленькая деревушка, расположенная на самом дальнем краю полуострова Шимо Като. Для того, чтобы до­браться до нее, нужно плыть на лодке. В порту я остановил­ся у сувенирной лавки, чтобы купить несколько карт этого района, а также книгу о местном диалекте японского языка. Эта книга оказалась впоследствии очень полезной.

    После трехчасового плавания по тихим водам залива я высадился в деревне Сай, которая занимает примерно чет­вертую часть полуострова. Здесь, в нескольких сросшихся поселениях, которые называются Старый Сай, Новый Саи, Накасойя и Кошийя, живут четыре тысячи человек. Здесь есть также два постоялых дома, где можно арендовать ком­наты. Я решил остановиться в Накасойя, рядом с домом со­бирателя водорослей Татеваки Тошио. По чистому совпаде­нию я нашел комнату в семье Мийяно, недалеко от дома Та­теваки. Мой хозяин, мистер Мийяно, возглавлял поисковую группу, и его находки получили почетное место в муници­пальных архивах. Он и его команда совершили несколько походов в район Нагахама, который доступен только на лод­ке. Они нашли там шесть кусков ячеистой обшивки и боль­шое количество банок из-под сока с корейской маркиров­кой. Позднее Мийяно сказали, что куски, которые подобра­ла его группа, принадлежали не корейскому реактивному лайнеру, а самолетам-мишеням JASDF. Он был разочарован, когда услышал это, поскольку поначалу думал, что помог написать важную страницу современной истории. По этой причине он очень заинтересовался моим исследованием.

    Мистер Мийяно был членом городского совета. Он по­звонил в полицейский участок в Оома, столицу района, где хранились обломки и архивы, чтобы испросить для меня разрешение познакомиться с ними. Полиция не дала немед­ленного ответа. Тем не менее они звонили мне несколько раз, один раз в дом Мийяно и затем в административное здание, куда я отправился, чтобы поработать с архивами. Они хотели знать, кто я такой, кто санкционировал мой ви­зит, что я здесь делаю, почему я хочу увидеть обломки ко­рейского самолета, в чем заключается цель моего расследо­вания, что я собираюсь делать с этой информацией и тому подобное. С каждым новым звонком появлялись новые во­просы. Наконец поздно вечером, мне было сказано, что ни­какой информации здесь нет, как нет и никаких архивов, в которых могла бы содержаться информация об обломках корейского самолета. Полицейские сказали мне, что в этом районе никто никогда не находил никаких обломков. Вот почему нет информации в архивах. Это значит также, что нет смысла продолжать поиски.

    Через полчаса после телефонного звонка из полиции, мне позвонили с базы JMSA в Аомори, с которой ранее свя­зывался мистер Мийяно. Они сказали, что у них нет ника­кой информации и никаких материалов об обломках или поисках. Тем не менее если я все еще собираюсь навестить их, то меня радушно примут.

    Жители деревни Сай были удивлены таким поворотом событий и еще более удивлены тем, что полиция и JMSA заявили, что у них нет никаких архивных материалов об обломках, найденных в этом районе. Они сами участвовали в поисках, передали найденные обломки в полицию и по­могли занести эту информацию в архивы, как в полицей­ском департаменте в Оома, так и в штаб-квартире JMSA в Аомори.

    Новости в маленьких селеньях распространяются бы­стро, и деревня Сай не была исключением. Когда новости о поведении властей стали известны, жители деревни были взволнованы. Затем фортуна улыбнулась нам в обычном информационном сюжете, который был передан в местных новостях. Он был посвящен аварии 1988 года в Токийском заливе, когда туристический катер столкнулся с подводной лодкой «Надашио», что повлекло за собой много жертв. Как заявил диктор, было обнаружено, что капитан субмарины изменил время своих маневров в судовом журнале, чтобы избавиться от ответственности за этот инцидент.

    Все жители деревни Сай были возмущены тем, что сде­лало правительство. Всего лишь за какой-то день их вера в беспристрастную и надежную власть была трижды поко­леблена. Сейчас они были готовы признать, что обломки, найденные в их деревне, должны были быть частями ко­рейского самолета, как они сами и считали. И в самом деле, существовала вероятность того, что KAL 007 разбился не у Монерона, а в проливе Цугару. По какой другой причине полиция должна была скрывать этот факт, делая вид, что никаких обломков не было найдено, когда они сами их об­наружили?

    Я показал мистеру Мийяно небольшой фрагмент пола кабины от «Боинга-747», который я привез с собой. На него произвело впечатление его сходство с тем обломком, кото­рый нашел он сам. Он с уважением взял фрагмент в руки и рассматривал долгое время, затем пустил его по кругу. Я объяснил другие особенности моего расследования и при­чины, по которым я полагаю, что KAL 007 разбился не у Монерона, а гораздо дальше к югу, не так далеко от дерев­ни Сай.

    Мистер Мийяно слушал меня не один. Он собрал дере­венских стариков и несколько молодых людей. Легко было заметить, что моя речь произвела на них впечатление. Не только потому, что я был иностранцем, который говорил по-японски, что необычно само по себе, но также и пото­му, что я предусмотрительно включил в свою речь несколь­ко выражений из местного диалекта. Многие из тех, кто со­брался в тот вечер, были рыбаками. Я сам несколько лет был профессиональным рыбаком. Благодаря холодному пиву и теплому саке они начали считать меня одним из них. Я рас­сказал им, как ловил тунца с вертолета.

    Я использовал выгодную ситуацию, чтобы подсесть по­ближе к деревенским старикам, и поговорил с ними об ис­тории Японии и древнеяпонском языке, который я изучал в течение нескольких лет. Постепенно они стали менее ско­ванными и позволили себе ввести еще больше слов из мест­ного диалекта в формальный японский, на котором говорят с иностранцами. Я постепенно начал заводить друзей среди деревенских жителей, над которыми так часто подсмеиваются жители крупных городов за их диалект. Моя популяр­ность распространилась и на моего хозяина, мистера Мийя­но. Он воспринял отказ полиции в Оома и JMSA как личное оскорбление. Деревенские жители с трудом могли поверить своим ушам. Атмосфера постепенно накалялась, и причиной было совместное воздействие негодования и горячего саке, которое мы пили. Вскоре они начали рассказывать.

    Деревня Сай была хорошо известна в округе как «клад­бище самоубийц». Эта мрачная репутация не случайна. Она проистекает из положения деревни на крайней оконечности полуострова Шимо Кита, который далеко вдается в пролив Цугару. Через пролив ходит ряд паромов, которые курсиру­ют между Аомори на Хонсю и Хакодате на Хоккайдо. В Япо­нии полно историй о самоубийствах. По не совсем понят­ной причине считается, что пролив Цугару особенно при­влекает к себе отчаявшихся, как, скажем, Эйфелева башня в Париже. Каждый год, в особенности весной, несколько не­счастных решают покончить с собой — особенно часто с на­ступлением ночи — и бросаются в воду, как только* паром отходит от берега. Их тела волны приносят на пляж дерев­ни Сай. Мистер Кашима, секретарь муниципалитета, был недоволен несправедливостью, которая превратила его де­ревню в «кладбище самоубийц» и в то же самое время от­няла у нее славу считаться деревней, расположенной «бли­же всего к месту падения KAL 007».

    Я уверил мистера Кашима, что лично прослежу за тем, чтобы роль Сай в этом случае не осталась бы в стороне, и затем понял: тот факт, что обломки от корейского лайнера оказались именно здесь, в Сай, на кладбище самоубийц Цу­гару, не был простым совпадением. Роль общего знаменате­ля играло течение. Я узнал, что тела находили обычно че­рез три-четыре дня после того, как об исчезновении жертв было объявлено в газетах. Поскольку новости обычно по­являются в газетах на следующий день, это означает, что те­чению нужно четыре или пять дней, для того чтобы отне­сти плавающий объект от входа в залив до пляжа деревни Сай. Этот факт помог вычислить время, которое требует­ся для предмета, чтобы дрейфовать вместе с Течением, по­скольку, даже если скорость течения достигает семи узлов у мыса Оома, его скорость в заливе, напротив пляжей Сай, была гораздо ниже.

    Деревня была сейчас на моей стороне, и мой хозяин получил разрешение муниципалитета помочь мне в рас­следовании, чтобы сгладить прохладное отношение поли­ции и JMSA. Жители сдержали свое слово, и на следующий день рано утром за мной пришла машина, предоставлен­ная городом и управляемая мистером Кашимой, моим ги­дом и водителем. Если они не смогли показать мне облом­ки, то, по крайней мере, они покажут мне те места, где кус­ки были найдены.

    Наше путешествие началось с беседы с Татеваки То­шио, который нашел первый фрагмент на плоской скале на высоте 30 см над водой и в 3—4 метрах от берега. Я спро­сил Татеваки Тошио, мог ли этот обломок лежать здесь дол­гое время до того момента, как он был найден. Он ответил мне, что так не думает, потому что он ходил сюда каждый день, для того чтобы собрать морские водоросли, и за день до этого обломка здесь не было. Должно быть, обломок при­плыл ночью, подгоняемый волнами. Мистер Кашима довез нас до Никасойя. Я обследовал и сфотографировал то место, где были найдены обломки KAL 007, в 600 км от того мес­та, где американские, советские и японские военно-морские силы официально их искали. Мы продолжили нашу поездку вдоль побережья, останавливаясь в тех местах, где были най­дены другие обломки авиалайнера. Я узнал, что в пределах 12-мильной зоны было найдено почти 30 фрагментов, имею­щих ячеистую слоистую структуру, покрытую алюминием. Один из этих обломков имел в длину более двух метров.

    Дорога какое-то время шла вдоль берега и затем повер­нула в глубь острова, поскольку холмы здесь почти отвесно обрывались в море и попасть на берег прямо с дороги было уже нельзя. Это место называется Нагахама и здесь, на пло­щади в несколько квадратных километров, мистер Мийяно и его команда и нашли свои обломки. Следуя по дороге, ко­торая извивалась, пробираясь через окружающие ее холмы, мистер Кашима довез нас до места, известного под назва­нием Хотоке-Га-Юра (Земля богов). Отсюда мы могли доб­раться до берега, пройдя по деревянному пешеходному мос­тику почти полтора километра длиной, который был закре­плен на склоне скалы.

    Это была самая дальняя от Сай точка полуострова, где были найдены обломки и, соответственно, самая южная точка Японии, в которой в 1983 г. были найдены обломки корейского лайнера. Спуск вниз был длинным и пологим. Мы только-только ступили на берег, когда я заметил кусок алюминия, лежащий в нескольких метрах от меня, совер­шенно очевидно, что это была часть материала с ячеистой структурой, изъеденная непогодой. Точно такие же облом­ки были найдены жителями деревни на том же самом пля­же шесть лет тому назад. Обломок был идентичен фрагмен­там, собранным к северу, в Вакканае. Мистер Кашима и я с трудом могли поверить удаче. Этот кусок появился через какое-то время после остальных и оставался в этом изо­лированном месте, забытый миром. Мы обнаружили фраг­мент в 11.30 17 ноября 1989 года. Он имел размеры два­дцать два на двенадцать дюймов и дюйм толщиной. Когда я смог взвесить его спустя три часа, он весил, все еще пол­ный воды, 3/4 фунта. В сухом состоянии он не мог весить больше одной-двух унций.

    Через несколько минут я заметил то, что, как оказалось, было куском внутренней обшивки кабины «Боинга-747», на­сколько я помнил это во время другого полета тем же рей­сом авиакомпании KAL 007, которая тогда еще не поменяла своего названия. Мистер Кашима подобрал «бутылку», пла­вающую в океане. Оказалось, что в ней внутри коробочки от фотопленки находилась записка. Эту бутылку бросили в море студенты школы на острове Садб, рядом с Ниига­той на берегу Японского моря, 1 октября 1989 года. Для тех, кто еще сомневался, это могло бы служить доказательством, что течение на самом деле шло с юга на север — и его ветвь могла нести плавающий предмет от острова Садо, к севе­ру от которого, скорее всего, разбился корейский лайнер, к пляжу, на котором были найдены обломки KAL 007. После нашего возвращения в деревню мы зарегистрировали наше открытие в муниципальном архиве. Затем я разрезал фраг­мент на несколько частей: одну для деревни, одну для Джо­на Кеппела в США, одну для Технического исследователь­ского комитета в Токио и одну я оставил себе.

    На следующий день, 18 ноября, после моего возвраще­ния из Аомори я остановился у здания редакций «Тоо Ниппу», чтобы сообщить им об открытии и дать им время сде­лать фотографии. Была суббота, и я встретился со штат­ным корреспондентом. Я сказал ему о том, что произошло, думая, что он подпрыгнет от радости, узнав о возможности опубликовать что-то новое о деле KAL 007. Вместо этого он вежливо меня выслушал и, видя, что я озадачен его слабым энтузиазмом, сказал мне: «Здесь, к югу от Монерона нель­зя найти никаких обломков корейского лайнера. JASDF уже объявило, что это обломки не от KAL 007, а от самолетов-мишеней. Мы не можем противоречить тому, что заявляет наше правительство». Размышляя об этом взгляде на мир, я стал гадать, насколько сенсационной должна быть какая-то история, чтобы газеты согласились бы что-нибудь о ней опубликовать.

    Рис. 8. Обломок ячеистой структуры отKAL007, найденный в проливе Цугару в сентябре 1983 года, в более чем трехстах ми­лях к югу от того места, где, как считалось, разбился авиалайнер. Японское ведомство самообороны понимало: если станет извест­но о том, что корейский лайнер разбился на юге, публика поймет, что обломки, найденные на севере, принадлежали военным самоле­там. Оно отозвало поиски в проливе Цугару, утверждая что най­денные обломки принадлежали самолетам-мишеням, используемым для учебных воздушных стрельб

    Я решил воспользоваться приглашением JMSA и напра­вился в их штаб-квартиру. Первое, что я увидел на столе офицера, встретившего меня, было двухстраничным докла­дом полиции в Оома, касающимся моего пребывания в де­ревне Сай. В отчете ничего не было сказано о фрагменте, который я обнаружил. Я показал фрагмент офицеру вме­сте с копией регистрационного сертификата с печатью му­ниципалитета. JMSA сделало себе копию. Если у них рань­ше и не было никаких архивных материалов об обломках, найденных на юге, то теперь они появились.

    Как показало мое открытие в Сай, много других облом­ков могло ждать своего обнаружения на берегах, где никто не думал их искать. Перед отъездом из Токио я планировал посетить деревни Хаборо и Минато Мачи, вместе с остро­вом Теури То в Японском море, где в 1983 г. были найдены обломки. Но после моего пребывания в Сай я понял, что столкнусь с теми же самыми трудностями при попытке по­лучить доступ к местным архивам и все закончится тем, что я сам приступлю к поискам. Те участки побережья в этом районе, на которых вероятнее всего могли оказаться облом­ки, находились, тем не менее, не в этих деревнях, а на ост­рове Окушири, у входа в пролив Цугару. Его положение к северу от входа в пролив, в самом центре течения Цусима Шио, означало, что существовала большая вероятность того, что обломки самолета вынесет к его берегам.

    Рис.9. Корейский веер. Найден автором вместе с ячеистыми об­ломками от самолетаKAL007 на острове Окушири, к северу от входа в пролив Цугару в 1989 году

    21 ноября, Саппоро. Я был приглашен остановиться здесь студией НВС местной телестанцией. Здесь я встре­тил репортера Ишизаки, которому предстояло стать моим наставником и работать со мной все то время, когда я нахо­дился в этом районе. Мы записали мой рассказ об открытии в Сай, который вышел в эфир вечером того же дня. Я про­вел несколько дней, устанавливая контакты и обследуя ар­хивы, прежде чем отправился на маленьком самолете в Оку­шири. Во время сорокаминутного полета у меня было вре­мя поговорить с пилотом, который сказал мне, что никогда не слышал об обломках корейского авиалайнера, которые были бы найдены на Окушири. В одиннадцать я подъехал к отелю «Окамото» и к полудню уже был на берегу. Я на­чал поиски в западной части острова. Через полчаса я на­шел первый фрагмент, кусок с ячеистой структурой, анало­гичный тому, что я обнаружил у деревни Сай. Рядом с этим фрагментом лежал миниатюрный пластиковый веер с изо­браженной на нем корейской танцовщицей. Я вспомнил, что во время полета из Сеула в Токио на самолете KAL провод­ница предложила мне точно такой же веер. Ближе к вече­ру я нашел еще два ячеистых куска. Но спускалась ночь, и начало холодать. Я вернулся в отель, принял горячую ван­ну, поел и лег спать.

    На следующий день рано утром я вернулся на берег, предварительно договорившись с менеджером отеля, что он подберет меня вечером. В то утро я нашел еще четы­ре куска, один из которых был длиной почти в метр. Вско­ре после этого я встретил группу рабочих, которые ремон­тировали небольшой паром. Воспользовавшись ситуацией, чтобы немного отдохнуть, я поговорил с ними и показал куски, которые нашел. Я спросил их, говорил ли кто-нибудь на острове об обломках после катастрофы. Для того что­бы аутентифицировать мои открытия, я сделал несколько фотографий рабочих, держащих в руках найденные мной фрагменты. В полдень я нашел другой фрагмент. Он силь­но отличался от остальных. Это тоже был кусок с ячеистой слоистой структурой, но состоявший из трех слоев какого-то пластикового материла, а не алюминия. Он имел изгиб и был покрыт серой краской, той же самой, которая использо­валась для окраски огромных обтекателей на приводах за­крылков «Боинга-747».

    Вскоре я нашел другой ячеистый обломок, покрытый алюминием, на этот раз он был выкрашен в красный цвет. Затем еще один, тоже красный, который выглядел так, как будто по нему нанесли серьезный удар. Затем я заметил по­лицейскую машину, двигающуюся по дороге. Скоро она за­медлила ход и остановилась. Из нее вышел офицер и про­кричал что-то в мою сторону. Я оглянулся. Никого не было. Я понял, что полицейский обращается ко мне, и пошел на­встречу. Как только я подошел ближе, он спросил меня, правда ли, что я ищу на этом пляже обломки корейского самолета. Поскольку именно это я и делал, я ответил ут­вердительно. Затем он спросил меня, почему я приехал в

    Окушири, почему я ищу обломки самолета, и задал ряд по­добных вопросов. После того как он проверил мои бума­ги, я спросил его, как он узнал, что я ищу обломки именно здесь. Он сказал мне, что это ему поведали рабочие, заня­тые ремонтом парома. Новости в маленьких селениях рас­пространяются быстро! Я дал ему один из фрагментов, ко­торые нашел на берегу, и вид у него стал менее суровым. Он даже предложил подвезти меня до следующей деревни, где я смог бы выпить немного горячего кофе, чтобы согреться, и мы наладили дружественные отношения. Менеджер отеля, верный своему обещанию, приехал за мной вечером. В тот день я нашел десять фрагментов.

    В тот вечер после горячей ванны и отличной еды я ле­жал на татами в моей комнате, защищенный от ветра бу­мажной ширмой шоджи, и приводил мои заметки в поря­док, когда раздался телефонный звонок. Звонили из мест­ного отделения полиции. Они связались с полицейским, который допрашивал меня в то утро, и хотели получить дополнительную информацию о моем расследовании. Было ли у меня разрешение искать обломки от корейского лай­нера на берегах Окушири? (Мне такое разрешение было не нужно). На кого я работаю? (На себя). Почему? (Я пи­шу книгу). Вместе с рядом личных вопросов, включая при­чину того, почему я нахожусь в Японии, номер моей визы и так далее. Я начал нервничать. Они спросили имя моей жены — случилось так, что она японка, — адрес и телефон­ный номер ее работодателя. К счастью, она была секрета­рем в большой компании, которая работала в свое время на американское посольство. На следующий день, когда де­журный полицейский позвонил в ее офис, он насторожил­ся, когда в приемной ответили: «Американское посольство. С кем вы хотите говорить?» Немного смущенный полицей­ский попросил, чтобы его соединили с моей женой и затем извинился, что побеспокоил ее по такому маловажному по­воду. В тот вечер начальник полицейского участка лично по­звонил в мой отель и принес свои извинения за доставлен­ные мне неудобства.

    На следующий день шторм все еще продолжался, дул сильный ветер и местный самолет не мог приземлиться. Я продолжал поиски в ветреную, дождливую и холодную погоду и в течение дня сумел найти еще четыре обломка. Поскольку воздушное сообщение все еще было прекраще­но, я покинул Окушири на лодке, увозя с собой пятнадцать новых фрагментов от «Боинга-747». Концентрация фраг­ментов, найденных за столь короткое время, число кото­рых превышало количество обломков, найденных в Сай, а также их распределение по берегу означало, что здесь мог­ло находиться гораздо большее число фрагментов, которые ждали, пока их обнаружат. KAL 007 мог разбиться где-то к югу от этого острова, и достаточно близко, так что большое количество обломков оставалось лежать вместе.

    Когда я возвратился в Саппоро, я информировал Ишизаки о моих находках на острове Окушири. Студия была на­столько впечатлена моими находками, что они решили под­готовить двухчасовую передачу о моем открытии. На сле­дующий день они отправились вместе со мной, чтобы снять мое интервью с губернатором Хоккайдо. Во время интер­вью губернатор показал мне альбом с фотографиями пол­ной коллекции объектов, найденных на японских берегах. Я попытался найти обломок от «Старфлайта», который со­ответствовал найденному на острове Ребун в сентябре 1983 года, но его там не было. Когда губернатор спросил меня по­чему этот предмет меня так интересует, я рассказал ему о фрагменте N3, который я кратко описал (см. рис. 8). Я до­бавил, что надеюсь посетить штаб-квартиру JMSA в Отару, чтобы посмотреть их архивы.

    Следует сказать здесь несколько слов о людях, живущих на Хоккайдо, чиновниках и всех прочих. Разделяя некото­рую осторожность жителей других японских островов по ряду вопросов, в которых японское правительство исполь­зовало свою власть, чтобы пресечь любопытство, в случае KAL 007 жители Хоккайдо не разделяли полностью замк­нутость других японцев. Катастрофа с корейским лайнером произошла. Он упал практически рядом с их порогом и, та­ким образом, это до некоторой степени было их катастро­фой — относительно которой они должны были сделать все, что было в их силах. То же самое справедливо и по отноше­нию к офицерам JMSA, хотя, находясь на государственной службе, эти офицеры вели себя осторожнее.

    Отару расположен в пределах юрисдикции губернато­ра Хоккайдо. Он позвонил в JMSA и поговорил с коман­дующим базы, адмиралом, который согласился встретиться со мной. Встреча была назначена на следующее утро. Пре­жде чем губернатор повесил трубку, Ишизаки, руководив­ший командой телевизионщиков, попросил у губернатора позволить ему сказать несколько слов адмиралу. Губернатор передал телефон Ишизаки. Ишизаки сказал адмиралу, что снимает обо мне передачу, и просил разрешения сопрово­ждать меня во время визита. Несколько застигнутый врас­плох, адмирал какое-то время молчал. Он знал теперь, что сцена на другом конце линии снимается на пленку и наши переговоры записываются. Более того, звонок поступил: от самого губернатора. Адмирал не мог отказаться и позволил группе НВС сопровождать меня.

    На следующий день караван такси и автомобилей НВС прибыл, для того чтобы доставить Ишизаки, телевизионщи­ков и меня в штаб-квартиру JMSA b Отару. Нас уже жда­ли. Хотя JMSA и является частью японской военной маши­ны, это гражданская организация. Японцы тщательно это подчеркивают, хотя в JMSA существует военная иерархия и они используют вооруженные суда. Поскольку, прежде чем стать пилотом, я был капитаном судна, люди в штаб-квар­тире встретили меня тепло. Они показали мне архивы, ко­торые я рассматривал при работающей камере. И мне даже разрешили снять фотокопии с этого материала. К сожале­нию, здесь не было фотографий обломков самолета, кото­рые я искал, и в частности обломка N3. Они пообещали на­править мне копию, если смогут найти фотографию. Тем не менее моя поездка в Отару не прошла впустую. Я нашел ряд свидетельств о плававших обломках, найденных в Охотском море или на его берегах, которые могли принадлежать лишь американскому военному самолету.

    После Отару я отправился в Вакканай, в котором нахо­дился временный штаб поисковой операции, проводившей­ся у берегов Монерона. Я слышал, что городской совет про­делал большую работу, чтобы доброжелательно принять се­мьи погибших, и организовал постоянную выставку личных предметов, принадлежащих пассажирам. Тем не менее, когда я прибил, все эти объекты были упакованы в деревянные ящики. Затем я пошел в местный штаб JMSA. После неко­торого колебания мне показали — под большим секретом и только на несколько секунд — фотографию N3. У меня поя­вилась лучшая идея относительно того, чем это могло быть. Отметка N3 была видна в нижнем правом углу. Она указы­вала на то, что этот самолет был, очевидно, не советским, поскольку буквы N в кириллице нет. Я не видел серийного номера 7111032, который был показан на рисунке в моем журнале. Может быть, он находился на другой стороне. Тем не менее« его округлая форма убедила меня в том, что этот фрагмент был, вероятнее всего, рулем высоты, а не элеро­ном. Офицер, который показывал мне фотографию, взял с меня клятву о том, что я буду молчать. Я вернулся в Саппо­ро, заинтригованный углубляющейся тайной N3.

    По любопытному совпадению, в день моего возвраще­ния в Саппоро, через шесть лет после гибели KAL 007, мест­ное издание «Асахи Симбун» объявило, что команда япон­ского рыболовного судна «Юкуи Мару» выловила сетями треугольный кусок металла. Этот кусок, который, как было сказано в статье, сделанный из нержавеющей стали или ти­тана и имеющий размеры 63x16x4 дюйма, был найден в море на глубине 360 метров 12 ноября 1989 года, в 22 часа 45 минут в точке с координатами 45°08' северной широты и 144°00' восточной долготы. Кромка треугольника была такой твердой и острой, что один из моряков порезался об нее и должен был обратиться за медицинской помощью в госпиталь в Вакканае.

    Я решил немедленно вернутся в Вакканай. Я говорил с Ишизаки, который связал меня с местным оператором НВС. Я прибыл на следующий день и встретился с оператором Йошида. Прежде чем обратиться в офис рыболовной ком­пании, где были сложены обломки, Йошида позвонил им и сказал, что мы выезжаем. К его удивлению служащий про­информировал его о том, что фрагмент прошлым вечером был отослан в штаб-квартиру JMSA. Затем Йошида позво­нил в JMSA, чтобы назначить интервью. Фрагмент уже был упакован и должен был быть отправлен в Читозе, где его должна была обследовать группа экспертов. К счастью, ко­мандующий офицер был тем же самым, который под стро­гим секретом показал мне фрагмент N3. Он распорядился о том, чтобы нас пропустили, и открыл тщательно запеча­танный контейнер с фрагментом. Осмотрев обломок, я по­благодарил моих Друзей из JMSA.

    Тем не менее, прежде чем уходить, я воспользовался возможностью попросить офицера, если он не возражает, еще раз показать мне фотографию N3, так, чтобы я мог ис­следовать ее тщательнее. Со смущенной улыбкой на лице офицер быстро отвел меня в сторону и мягко сказал «Это не очень хорошая идея — говорить об этой фотографии в присутствии незнакомцев». Обычно на японском языке сло­во «незнакомец» относится к неяпонцам. Посмотрев вокруг себя, я убедился, что был здесь единственным неяпонцем. Внезапно я понял. Концепция клана очень сильна в Японии. Каждый японец принадлежит к клану, и идея принадлежно­сти к группе — одна из самых сильных форм социальных уз в Японии. Когда он говорил мне, что следует быть осто­рожным по отношению к незнакомцам, он имел в виду, что мой компаньон, Йошида, который не принадлежал к JMSA и не знал о фотографии N3, не был членом группы. Это од­новременно подразумевало, что я к этой группе уже при­надлежал. Я горячо извинился за свою слепоту. Я пообещал быть более осторожным в будущем. Как только эти важ­ные формальности были проделаны, я, в качестве только что посвященного в члены клана, снова попросил показать мне фотографию N3.

    Хотя японские социальные отношения продуманы весь­ма тщательно и кажутся для западного наблюдателя излиш­не усложненными, следование должному протоколу ини­циирует процесс, окончательные результаты которого час­то зависят не от статуса вовлеченных сторон, а от сложной сети взаимных обязательств. Тот, кто понимает протокол, может манипулировать социальной ситуацией к своей вы­годе. Офицер не мог отказать моей просьбе, представленной в таком виде, и показал мне не одну, а три фотографии N3, на одной из которых была показана обратная сторона фраг­мента, которую я никогда прежде не видел. На этой сто­роне был отчетливо виден приводной механизм триммера, состоящий из круглого силового привода, удерживаемого шестью болтами и маленьким стержнем, прикрепленным к триммеру. Механизм примерно на дюйм выдавался над по­верхностью и был покрыт когда-то обтекателем. Я все еще не мог обнаружить серийный номер 711032, или потому, что он был слишком маленький, или, как я начал подозревать, потому, что существовал другой, идентичный N3 фрагмент, на котором стоял этот серийный номер. Последнее подтвер­дил адмирал Кессоку Коному, которого я встретил в штаб-квартире JMSA в Йокогаме. Тем не менее к тому времени у меня было уже достаточно информации о фрагменте N3, чтобы начать предполагать, что этот кусок мог быть частью хвостового оперения ракеты класса «воздух-воздух».

    Мы с Йошидой вернулись затем в офис рыболовной компании, где я смог получить документ, подтверждающий недавнее открытие «Юкуи Мару». Я позвонил в Саппоро, чтобы рассказать Ишизаки о результатах нашей экспедиции. Я сказал ему, что фрагмент был не из нержавеющей стали, а из титана. Как оказалось, он являлся частью крыла амери­канского самолета-разведчика SR-71 «Блекберд», единствен­ного известного самолета (не считая экспериментальных), крылья которого были сделаны целиком из титана. Вечером я вернулся в Саппоро.

    В течение ночи срочно собранная группа инженеров JMSA, JASDF и всех японских авиакомпаний, собравшихся в Читозе (полугражданском, полувоенном аэропорту, об­служивающем Саппоро), написала отчет, копия которого немедленно прибыла к нам в отделение НВС. В нем гово­рилось, что технология, использованная при изготовлении треугольного фрагмента, не была достаточно передовой, чтобы принадлежать какой-либо стране западного мира, и поскольку он был сделан из нержавеющей стали, кусок был слишком тяжел, для того чтобы являться частью са­молета.

    Рис. 10. Автор держит в руках фрагмент титанового крыла, слу­чайно поднятый со дна Охотского моря японским рыболовецким судном. Он принадлежит высокотехнологичному самолету, кото­рый мог быть сбит во время сражения над Сахалином

    Передав мне копию отчета, Ишизаки сказал, что аме­риканское телевидение уже передало краткое содержание отчета и его выводы. Принимая во внимание тот факт, что Читозе находится немного в стороне от обычных маршру­тов, это был поистине замечательный пример современной связи в западном мире. Мы с Ишизаки не могли не думать о том, что отчет был спешно составлен, для того чтобы по­казать, что обломок не принадлежит ни одному из западных самолетов. Я лично обследовал этот фрагмент, и мои открытия были диаметрально противоположны тем, кото­рые были сделаны группой экспертов.

    На самом деле обломок был слишком легким, для того чтобы быть выполненным из нержавеющей стали и техно­логический уровень его изготовления был очень высоким. Он выглядел как часть передней кромки острого изогнуто­го назад крыла и, но всей вероятности, был сделан из тита­на. Я смог получить небольшой фрагмент в Вакканае и позд­нее проанализировал его в Токио. Этот металл был титаново-алюминиевымсплавом, на 89 процентов состоящим из алюминия. Этот треугольный обломок высокотехнологично-

    го самолета и в самом деле оказался частью передней кром­ки крыла SR-71.

    К моменту отлета из Токио я выполнил все поставлен­ные задачи. Я собрал достаточное количество обломков для анализа и мог теперь определить, происходили ли они от са­молетов-мишеней, как утверждала JASDF или же от корей­ского авиалайнера. Я также подготовил отчет для Техниче­ского исследовательского комитета Ассоциации семей жертв катастрофы KAL 007.

    Глава 6. ВСТРЕЧА В ТОКИО

    Во время моей первой поездки и прогулок по берегам Северной Японии в ноябре 1989 года я информировал об их результатах Комитет по поиску фактов при Ассоциации семей жертв катастрофы KAL 007 в Токио, а также Джо­на Кеппела и через него — Фонд за конституционное прав­ление в Вашингтоне. Японская ассоциация приготовилась провести свою двадцать четвертую ассамблею 17 декабря 1989 года, через пятнадцать дней после моего возвращения с Хоккайдо, и планировала посвятить все заседание рассмот­рению результатов моего исследования.

    Я не хотел представлять на рассмотрение ассоциации полную теорию того, что произошло с KAL 007. Я с подоз­рением отношусь к теориям. В теориях одни гипотезы име­ют обыкновение громоздиться поверх других. Затем возни­кает искушение делать выборочные наблюдения и исполь­зовать как логику, так и факты для поддержки предвзятых идей. Результаты получаются еще хуже, когда всем процес­сом руководят сильные политические или институциональ­ные интересы.

    С самого начала проблема со случаем KAL 007 заключа­лась в том, что несколько правительств, над которыми до­минировали США, представили миру не столько теорию, сколько ортодоксию. А именно: KAL 007 сошел с курса слу­чайно, ненамеренно и в одиночестве и летел, нарушая со­ветское воздушное пространство, над Камчаткой и Сахали­ном до тех пор, пока не был сбит советским перехватчиком и не упал в море у берегов Сахалина.

    Большая часть того, что в то время писала об этой ка­тастрофе широкая пресса, и то малое, что добавлено с тех пор, было вариациями на эту тему. Самолет сошел с курса непреднамеренно, потому что в инерционную навигацион­ную систему были введены неверные координаты. Или он сошел с курса потому, что пилот непреднамеренно оставил автопилот спаренным с магнитным компасом. И так далее и тому подобное. Публике предлагался целый «шведский стол» теорий о мелочах в пределах того же самого фаль­шивого каркаса. Даже революционная теория о том, что Со­веты приняли KAL007 за RC-135 и сбили его над Сахали­ном по ошибке, не выходила за рамки этой фундаменталь­ной ортодоксии.

    Моя идея заключалась в том, чтобы посмотреть на фак­ты. Когда вы находите нечто, противоречащее ортодоксаль­ной версии событий, это, конечно, важно. Но еще важнее видеть, какие были сделаны выводы, так, чтобы вы могли посмотреть на другие свидетельства, чтобы ниспровергнуть или подтвердить их. Ко времени начала заседания Ассоциа­ции факты уже сказали о многом. Оставалось много вопро­сов. Но из имеющихся свидетельств следовали два пункта. Во-первых, KAL 007 не был сбит над Сахалином, а разбился в Японском море в нескольких сотнях миль к югу от офици­альной зоны поисков. Это доказано тем фактом, что течение идет на север и обломки авиалайнера не были обнаружены в официальной зоне поисков в течение недели. Во-вторых, обломки, найденные в день катастрофы в нескольких раз­личных ареалах у Монерона, показали, что здесь были сби­ты несколько военных самолетов, из которых, по крайней мере, один был американским.

    Ассоциация заранее разослала пресс-релиз всем токий­ским газетам и телестанциям. Рано утром после моего воз­вращения из Северной Японии я получил сообщение от

    Кенжи Мацумото, репортера «Асахи Симбун», одной из са­мых больших ежедневных газет мира с 6-миллионным ти­ражом. Он получил пресс-релиз и просил меня увидеться с ним как можно скорее. Мы договорились встретиться в 9 часов утра в вестибюле отеля JAL в Кавасаки, в котором я снимал номер. Мацумото прибыл вовремя. Он был ниже меня ростом и довольно плотным, с пытливым выражени­ем на лице. Он напомнил мне вымышленный персонаж — французского детектива Рулетабля. Он говорил быстро, час­то проглатывая слова, и я с трудом понимал его. Заседание должно было состояться еще через неделю, но Мацумото хотел знать как можно больше деталей для статьи, кото­рую он готовил. Его больше всего впечатлил тот факт, что большая часть того, о чем я ему говорил, была доступна в газетных архивах и в библиотеке Японского национально­го собрания.

    В силу своей убежденности, что был сбит один-един­ственный самолет, он никогда не придавал особого значе­ния противоречиям и непоследовательности официальной истории. Что касается различий между японской и амери­канской версиями событий, он приписывал их политиче­ской позе обоих правительств. Но сейчас я придал массе фактов взаимосвязи и привлек его внимание к свидетель­ствам о количестве сбитых самолетов.

    Он понял, что я могу оказаться прав. Я пригласил его к себе, чтобы он мог взглянуть на документы, которые я со­брал, и осмотреть фрагменты, найденные на берегах у Сай и на острове Окушири. Мацумото стал чрезвычайно озабо­ченным. Он был молодым, начинающим репортером и все еще находился под влиянием жесткой дисциплины япон­ской школьной системы, в которой уважение к власти и повиновение старшим является первостепенным. Вот по­чему он был не способен, по крайней мере поначалу, при­знать, что документы JASDF могли умышленно утверждать, что эти фрагменты являлись остатками самолетов-мишеней, хотя в действительности принадлежали корейскому авиа­лайнеру. Его первая реакция заключалась в том, чтобы при­нять, не задавая вопросов, тот факт, что обломки являют­ся остатками мишеней только потому, что так утверждала JASDF. Вопрос о том, чтобы поставить под сомнение заяв­ление властей, имел для него буквально сакральное значе­ние. И идея проведения расследования, чтобы доказать их ошибочность, была, для Мацумото призывом к совершению преступления против государства.

    Но мне удалось посеять сомнения, и как репортер Ма­цумото знал, что должен делать. Его главный редактор по­ручил ему встретиться со мной, чтобы он смог получить для газеты как можно больше информации, и он не мог отка­заться от этого задания. Он должен был стать свидетелем моих усилий определить, правду ли говорили представите­ли JASDF, заявляя, что обломки принадлежат самолетам-ми­шеням. Я буквально ощущал конфликт между его уважени­ем к властям и его обязанностями как репортера. Послед­ние победили. На следующий день он отправился со мной в штаб-квартиру японских воздушных сил самообороны, где связался с офицером штаба.

    Капитан М. уже ждал нас. Он был пилотом, временно прикрепленным к штабу. Мацумото уже объяснил ему по телефону о цели нашего визита. Но, к сожалению, у него не было документов о так усиленно обсуждаемых самолетах-мишенях. «Ну мы на самом деле не так часто их использу­ем», — сказал он нам. Я показал ему один из фрагментов с ячеистой структурой, который принес с собой, и спросил, что он о нем думает.

    «Может ли это быть обломком от одной из ваших ми­шеней?»

    Капитан М. внимательно рассмотрел фрагмент.

    «Я не инженер. Я пилот и видел мишени только на рас­стоянии. Но одно я вам могу сказать, наши мишени нико­гда не красятся, а здесь я вижу следы краски. Кроме того, наши мишени используют металлическую арматуру. И, учи­тывая размеры вашего фрагмента, я сомневаюсь, что это часть самолета-мишени. Мы используем их для трениро­вок в стрельбе из пулеметов, которые обычно оставляют множество отверстий. Мы никогда не используем мишени для тренировок в стрельбе ракетами, потому что это было бы слишком опасно для самолета-буксировщика. Поэто­му наши мишени не рассыпаются в воздухе, они сохраня­ют свою обычную форму, даже если под конец они выгля­дят как сита. Я не могу быть абсолютно уверенным, но я не думаю, что этот фрагмент является частью нашей мишени. Для того чтобы быть в этом совершенно точно уверенны­ми, вам нужно, чтобы его изучил производитель».

    Затем капитан взял лист бумаги и, сделав набросок са­молета-мишени, протянул его мне. Мы поблагодарили его и вышли.

    Мацумото выглядел обескураженным. У нас все еще не было никаких доказательств того, что обломки принадлежа­ли корейскому лайнеру, но мы были совершенно точно уве­рены, что они не могли принадлежать самолету-мишени. За­чем же тогда лгать и говорить, что это часть самолета-ми­шени, если не собираешься скрыть какой-то важный факт? Логика ситуации указывала на корейский лайнер.

    Первоначально Мацумото пришел ко мне с намерени­ем написать о моем расследовании одну или две колонки. Неожиданно он увидел все в ином свете. Учитывая усили­вающийся интерес к теме, он сейчас думал о глубокой ста­тье на одном или двух листах или даже о серии статей. За два дня он настолько погрузился в эту историю, что в до­полнение к своей первоначальной статье он сейчас собирал­ся начать собственное расследование.

    Предупрежденные объявлением Ассоциации, и другие журналисты стали просить о предварительных интервью. Среди них были два советских репортера, Сергей Агафо­нов, токийский корреспондент «Известий», и Сергей Выху­холев из Агентства печати «Новости». Я решил организовать пресс-конференцию 15 декабря, за два дня до ассамблеи, на которую я пригласил нескольких журналистов, включая двух советских репортеров, представителей Франс Пресс, «Киодо», «Йомиури Симбун» и Мацумото от «Аасахи Симбун».

    На пресс конференции пятнадцатого числа Агафонов и Выхухолев вели себя хорошо и были настроены дружелюб­но. Оба отлично говорили по-японски, что сильно упроща­ло дело, поскольку все другие участники были японцами. Они задали ряд вопросов и, казалось, с трудом могли со­гласиться с тем, что советские перехватчики сбили над Са­халином несколько самолетов. Я показал им отчет ИКАО, в котором советские представители заявили, что пленки с за­писями голосов пилотов были сфабрикованы ЦРУ.

    «Если советские представители отвергли американскую версию, то это потому, что оригинальная советская версия отличалась от нее, и мне бы очень хотелось на нее взгля­нуть, — говорил я им. — Не могли бы вы передать мой за­прос вашему правительству?» Они рассмеялись и пообе­щали, что попробуют. Я передал им и другим журналистам подборку своих материалов. Агафонов направил их в свою газету, в Москву. Два года спустя его копия материалов по­влияла на решение «Известий» опубликовать серию статей о KAL007.

    17 декабря, вновь сопровождаемый Мацумото, я при­был заранее на ассамблею, где к тому времени наблюдалась заметная активность. Телевизионные команды устанавлива­ли свое оборудование и проверяли картинку. Журналисты открывали блокноты и проверяли фотоаппараты. Комната была большой, с рядом низких столов, которые были уста­новлены на матах-татами.

    Задняя стена была почти полностью закрыта большой доской, на которой кто-то мелом расписал программу соб­рания с точностью до минуты, с указанием времени, отво­димого каждому выступающему. Мне дали 45 минут в на­чале встречи, чтобы рассказать о результатах моего рассле­дования. Затем в течение 20 минут следовали вопросы, за которыми 30 минут отводилось журналисту Масуо, дирек­тору Группы по расследованию, и 25 минут для Шигеки Сугимото, инженеру JAL, для комментариев по поводу моих находок и выводов. Много времени отводилось на вопро­сы и ответы.

    Комната постепенно стала заполняться. Здесь был се­натор Хидейоки Сейя, вице-президент Верхней палаты На­циональной ассамблеи, сенаторы Ден Хидео, Юката Хата, де­путат Шун Ойде и многие другие. Они заняли свои места за низкими столами вместе с представителями Ассоциа­ции. Президент Ассоциации, Масаказу Кавано, сопровож­даемый профессором Такемото и членами Комитета по по­иску фактов, сели на почетном месте, спинами к доске. Со­гласно японскому этикету, почетные гости сидят спиной к самому интересному или приятному виду, который они не могут видеть, если не повернутся назад. Напротив, они име­ют честь быть неразрывной частью этого вида. В итоге вме­сте с опоздавшими к началу представителями прессы, раз­местившимися там, где они могли отыскать свободные мес­та, комната была забита до отказа.

    Ассоциация намеренно выбрала комнату с матами-та­тами для своего заседания. Комната того же размера в за­падном стиле, уставленная столами и креслами, не могла бы вместить столько людей. Здесь все сидели на полу за низки­ми столиками. Стиснутые плечом к плечу, присутствующие занимали минимум места. По обычаю, каждый оставил свою обувь в прихожей. Когда посетители в одних носках прохо­дили по татами, раздавался мягкий скребущий звук. Потолок был таким низким, что я мог бы стоя достать его руками, но как только я сел, комната показалась мне собором. Когда все расселись наконец по своим местам, президент Кавано крат­ко представил меня аудитории и дал мне слово.

    Мне нужно было сказать о многом, но в моем распоря­жении имелось всего 45 минут. Не так уж много времени, чтобы убедить аудиторию, особенно всилу того, что моя презентация противоречила позиции правительства. Я гото­вил мое выступление на протяжении нескольких дней, мыс­ленно репетируя рассказ о находках.

    Я знал, что большинство людей с трудом согласятся с тем, что KAL 007 мог потерпеть крушение не у Монерона, а где-то в другом месте. В газетных заголовках всего мира гибель KAL 007 настолько тесно была связана с Сахалином и Монероном, что это было выгравировано в коллективном сознании. На каждой стадии презентации я должен был с самого начала указывать на каждое несоответствие, неверо­ятность, невозможность, прежде чем мои слушатели начали открывать глаза на факты.

    Зная, что наибольшим препятствием для доверия было уважение аудитории к властям, я превознес это чувство ува­жения, сказав, что каждый гражданин должен принимать заявления властей и подвергать их сомнению означало бы демонстрировать гражданское неповиновение. Я забросил приманку и сам же ее и заглотил.

    Я упомянул, что, поскольку японское правительство выпустило свое заявление за два часа до американцев, оно должно считаться первым, объявившим миру об исчезно­вении KAL 007. Я подчеркнул явные противоречия между заявлениями Токио (МиГ-23, запуск ракеты до 03.25, исчез­новение в 03.29) и Вашингтона (Су-15, запуск в 03.26.20, ис­чезновение в 03.38). Я предположил, что надлежащее ува­жительное отношение к правительству требует, чтобы мы не считали какое-то из этих заявлений неверным. Давай­те предположим, что оба они справедливы. В этом случае имели место две последовательности событий — перехват, пуск ракеты, гибель самолета, и обе они происходили в ре­альности. Время 03.38, названное Вашингтоном, было даже подтверждено информацией японского правительства, ука­зывающего на то, что в это время был зафиксирован пуск ракеты, за которым в 03.39 последовало исчезновение с эк­ранов радаров какого-то самолета. Более того, вся американ­ская последовательность событий была на ленте Киркпат­рик, которую США получили от японского правительства.

    Имели место три официальные последовательности со­бытий: одна до 03.25, по заявлению JDA, другая в 03.26.20, по ленте Киркпатрик, и третья в 03.38, как по американским, так и по японским источникам. Время исчезновения с экранов радаров было дано: 03.29, (японское), 03.38 (американское) и 03.39 (японское). Три последовательности были независи­мо подтверждены японским правительством, когда Масахару Готода сказал, что три различных перехватчика МиГ-23 выпускали свои ракеты. Я никогда не ставил под сомнение веру в правительство. Я принял их слова на веру. Но я также заставил их самих придерживаться собственных слов.

    Затем я доложил о сообщении «Чидори Мару», под­твержденном JMSA, другим официальным органом. Я про­демонстрировал, что самолет, который видели рыбаки, не мог быть ни одним из тех трех самолетов, которые были уничтожены. Это не мог быть самолет, исчезнувший с эк­ранов в 03.29, потому что тот самолет взорвался на высоте 33 000 футов, в то время как самолет, замеченный рыбака­ми, взорвался на уровне моря. Это не мог быть самолет, ис­чезнувший в 03.38 или в 03.39, из-за различий в 8 и 9 ми­нут соответственно со времени взрыва в 03.30.

    Я обсудил ряд технических факторов исчезновения са­молета. По данным радара в Вакканае, самолет, след кото­рого казался принадлежащим KAL 007, передавал транспондерный код 1300 в режиме А. Транспондер — устройство, которое позволяет наземным радарам индивидуально раз­личать самолет в зоне, контролируемой радаром. Каждому самолету назначен уникальный код, который только он и может использовать. Вызывая этот код на экран радара, опе­ратор знает, след какого самолета он отслеживает.

    Но корейский авиалайнер, следуя по гражданскому мар­шруту R-20 (ROMEO 20) над Беринговым морем, не исполь­зовал активный транспондер и обычно держал его выклю­ченным. Во время приближения к Японии и готовясь вой­ти в японскую систему управления воздушным движением, его транспондер должен был быть переключен на код 2000 в режиме С, чтобы дать японцам знать, какие действия пред­принимает экипаж. Код 1300, режим А, является чем-то со­вершенно иным и относится к другому самолету. Мой ар­гумент был неоспоримым, он был основан на официальной версии событий. Я воспользовался моментом, чтобы про­двинуть мой аргумент еще на один шаг.

    JDA, японское оборонное агентство, опубликовало кар­ту с радарными отметками, которые предположительно при­надлежали корейскому авиалайнеру и трем сопровождаю­щим его перехватчикам, истребителям А, В и С. Согласно японской версии событий, именно истребитель А, МиГ-23, сбил «корейский лайнер». Согласно американским заявле­ниям, его сбил истребитель 805, Су-15. Истребитель 805 и А должны были, таким образом, быть одним и тем же само­летом, потому что оба сбили «корейский авиалайнер». По­этому действия перехватчика, которые наблюдали японцы (истребитель А), должны были полностью соответствовать тем, которые совершал самолет (истребитель 805), наблю­давшийся американцами.

    Но они не соответствовали. В 03.20 истребитель 805 сделал предупредительные выстрелы по «корейскому авиа­лайнеру» с расстояния менее 1000 метров, на максималь­ном расстоянии для его пушек. В тот момент истребитель А появился на японских радарах на расстоянии 25 морских миль (29 миль) от «корейского авиалайнера». Из авиацион­ной пушки нельзя стрелять на такое расстояние. Следова­тельно, истребитель А японцев и истребитель 805 американ­цев были двумя разными самолетами. Мы уже имеем указа­ние на это: один из них был МиГ-23, другой — Су-15. Теперь у нас есть доказательства: в 03.20 один находился в кило­метре от самолета-нарушителя и открыл по нему огонь из пушки. В то же самое время другой находился в 29 милях. Оба они, и МиГ-23, истребитель А японцев, и Су-15, истре­битель 805 американцев, сбили по самолету — один в 03.25, другой в 03.26.20.

    Я заметил, что истребитель 805 следовал по трассе, изо­браженной на карте, опубликованной «Хоккайдо Симбун» 1 сентября 1983 года, пролетев над городами Холмск и Горнозаводск. Эта трасса явно отличалась от трассы на радар­ной карте JDA. Каждая из этих трасс отражала отдельное событие. Карта JDA показывала преследование самолета-на­рушителя истребителем А. Карта «Хоккайдо Симбун» отра­жала преследование другого самолета-нарушителя другим перехватчиком, истребителем 805. У нас есть надежная ин­формация, указывающая на то, что ни один из двух самоле­тов-нарушителей не был корейским лайнером KAL 007.

    Самолет, который преследовался истребителем 805, ле­тел со скоростью 430 узлов между 03.12 и 03.19 часов. Затем он увеличил скорость до 450 узлов, что являлось, возможно, его максимальной скоростью. Тем не менее на отрезке своего полета, соотносящегося с этим промежутком времени, рейс 007 сохранял скорость 496 узлов, то есть летел заметно бы­стрее. Целью 805-го не мог быть рейс 007. Что же касается нарушителя, преследуемого истребителем А, радарная карта JDA показывает, что с 03.25 до 03.29 он пролетел 48 морских миль финального отрезка своего радарного следа за четыре минуты. Это означает, что он летел со скоростью 720 узлов, или Мах 1.25, а никакой «Боинг-747» не может лететь быст­рее скорости звука. Два самолета, один из которых был спо­собен летать быстрее скорости звука, были сбиты над Саха­лином, и, очевидно, ни один из них не был корейским «Бо­ингом». Что же тогда случилось с рейсом 007?

    Новости о его исчезновении противоречили друг другу с самого начала. Первоначально полагалось, что у него воз­никли проблемы на R-20, его официальном маршруте через Тихий океан. Японский военно-морской флот и спасатель­ные суда JMSA сначала искали самолет рядом с NOKKA, контрольной точкой, где KAL 007 должен был находиться в 03.26 японского времени. Они не нашли ничего. Затем было объявлено, что лайнер приземлился на Сахалине и пасса­жиры были в безопасности. Затем оказалось, что лайнер не приземлился на Сахалине и мог быть сбит. Какая из этих историй истинна? Первая, в соответствии с которой самолет разбился рядом с NOKKA в северной части Тихого океана? Вторая, что он благополучно сел на Сахалине? Или третья, по которой он был сбит?

    Два самолеты были сбиты над Сахалином, но ни один из них не был корейским реактивным лайнером. Третий са­молет, летевший над Тихим океаном, не был найден. Это подтверждает факт, что ни одна из этих трех версий не была правильной. Был только один способ узнать истину: изу­чить, в каком направлении дрейфовали обломки авиалай­нера, и принять во внимание время, за которое они достиг­ли Монерона. Это изучение показывает, что рейс 007 не раз­бивался у Монерона.

    Аудитория слушала меня очень внимательно. У меня было впечатление, что до сих пор я смог их убедить, но наи­более трудная часть моего выступления была еще впереди. Пока же, основываясь на анализе обломков, я должен был противоречить официальной версии событий. Мне нужно было излагать свои аргументы крайне дипломатично. К со­жалению, я был настолько занят своей речью, что потерял счет времени. У меня оставалось десять минут. Не так мно­го времени для того, что я хотел сделать.

    Я начал с замечания, что никаких обломков корейского лайнера не было найдено к северу от Монерона. Если бы я бросил бутылку с молоком или саке, вероятно я бы нашел молоко или саке вместе с битым стеклом на земле, рядом с тем местом, где я бросил бутылку. Именно это застави­ло адмирала Исаму Имамура сделать замечание: «Если мы не найдем никаких обломков от корейского самолета в сле­дующие несколько часов, нам придется предположить, что он не разбивался в этом месте». Ни один обломок KAL 007 не достиг предполагаемого места падения в течение более чем недели после катастрофы. Если бы обломки приплыли на официальное место катастрофы, значит лайнер разбил­ся где-то в другом месте.

    Корейский лайнер не разбивался у Монерона. Но где же тогда? Поскольку обломки дрейфовали вместе с течением Цусима Шио, которое течет с юга на север, самолет должен был разбиться к югу от Монерона. Но где именно? Облом­ки самолета, идентифицированные как куски кабины «Бо-инга-747», были найдены в проливе Цугару. Самолет дол­жен был упасть в море рядом с проливом Цугару, замет­но к западу и к югу, для того чтобы обломки могли войти в пролив, в то время как остальные его части продолжали дрейфовать к северу в Японское море, прежде чем достиг­ли Вакканая и Сахалина.

    Последние несколько минут я говорил без остановки, мои глаза были устремлены на часы, которые показывали, что мое время истекло. Я закончил тем, что буду рад отве­тить на любые вопросы, и занял свое место под взрыв ап­лодисментов. Пробираясь через толпу, по выражениям лиц, по улыбкам согласия я чувствовал, что аудитория ободрена. Я видел, как они кивками выражали свое одобрение. Сле­дующие 15 минут были посвящены свободной дискуссии, которая служила некоторым переходом между моим высту­плением и речью следующего оратора. Затем высказались

    Масуо и Сугимото, добавляя свои комментарии и анализи­руя мои выводы.

    Во время последовавшего далее периода оживленной дискуссии я обнаружил, что правительственные заявления все еще способны оказывать некоторое влияние на других людей, даже перед лицом предоставленных мною свиде­тельств. Уважение аудитории к властям все еще перевеши­вало и причинно-следственные связи, и логику. Это впечат­ление было усилено статьями в газетах, вышедшими на сле­дующее утро. Они сообщали о заседании и о моей речи, но их комментарии были использованы для того, чтобы посе­ять сомнения в моих словах. Мне не оставалось ничего ино­го, кроме как продолжать расследование.

    Глава 7. KAL007 НЕ ОТВЕЧАЕТ

    После моей лекции на ассамблее Ассоциации я отпра­вился в офис авиакомпании «Шова Эйркрафт», неподале­ку от Токио. Поскольку у меня были контакты в японской авиации, я смог получить рекомендацию от вице-президен­та авиакомпании JAL, главы исследовательского отделения, чтобы встретиться с одним из его друзей, главой инженер­ного департамента в «Шова» и ведущим специалистом от­деления, которое производило ячеистые панели. Я принес с собой несколько кусков с ячеистой структурой, которые нашел на пляжах в Сай и Окушири. Они были немедленно посланы в лабораторию. Анализ показал, что это не облом­ки самолетов-мишеней, как заявляли японские воздушные силы самообороны. Они не были произведены ни в компа­нии «Шова», ни вообще где-либо в Японии. Позднее я об­наружил, что некоторые обломки имели корейскую марки­ровку (KAL 007 (RD7442) был переоснащен в Корее).

    Для того чтобы как можно тщательнее все проверить, вскоре после визита в «Шова Эйркрафт» я отправился в штаб-квартиру «Ниппон Фрейхауф», японского произво­дителя контейнеров. Я был представлен другим вице-пре­зидентом JAL, мистером Кондо, генеральному менеджеру «Фрейхауфа», мистеру Макио Язаки, который проработал в JAL тридцать лет, из них последние пятнадцать — возглав­ляя исследовательский отдел ячеистых панелей и контейне­ров. Если кто-то и мог идентифицировать найденные мною обломки, то это мог быть только мистер Язаки.

    Изучив обломки, мистер Язаки пришел к выводу, что некоторые из обломков с ячеистой структурой могли при­надлежать переборке панели пассажирского салона. Другие обломки имели все характеристики панели, используемой для грузовых контейнеров, предназначенных для транспор­тировки ценных товаров, доставляемых по воздуху, таких как электронные инструменты, компьютеры и тому подоб­ное. Несколько дней спустя, 11 марта 1993 года, российское правительство передало представителям семей погибших на борту KAL 007 93 фотографии различных обломков. Среди них была фотография куска с ячеистой структурой, иден­тичного обломкам, найденным в проливе Цугару и на ост­рове Окушири. К его поверхности приклеился счет от авиа­компании KAL. Мистер Язаки был прав в своих оценках.

    Таким образом, обломки, найденные далеко к югу от Монерона в проливе Цугару, не принадлежали самолетам-мишеням, как об этом заявляли представители JASDF Сре­ди обломков были куски, идентичные найденным на севе­ре и принадлежавшие KAL 007. Некоторые обломки, най­денные на юге, были явно корейского происхождения. Это был материал такого же типа, который используется в боль­ших транспортных самолетах, включая «Боинг-747», ни один другой большой транспортный самолет не терпел катастро­фу в том районе, откуда они были принесены течением.

    Заявление JASDF, что обломки на юге принадлежат са­молетам-мишеням, когда на самом деле они никакого отно­шения к мишеням не имели, было первым конкретным сви­детельством, на которое я натолкнулся в моем расследова­нии. Это свидетельство показывало, что кто-то хотел скрыть тот факт, что корейский лайнер разбился не у Монерона, а в 400 милях к югу, неподалеку от города Ниигата. Ниига­та была следующей контрольной точкой на официальном маршруте KAL 007 в Сеул. Таким образом, самолет проле­тел почти весь путь вплоть до контрольной точки, где он мог снова выйти на связь в открытом эфире, как будто на его маршруте не произошло ничего неожиданного. Жаль, что он так и не достиг Ниигаты. Но даже и в этом случае, мне казалось, что есть большая вероятность, что он вел пе­реговоры по радио и после того, когда, как нам было ска­зано, его сбили.

    Токийский контроль объявил, что корейский авиалай­нер в последний раз выходил на связь с наземным контро­лем в 03.27. Многие неинформированные наблюдатели пред­положили, что он пытался послать сигнал бедствия. Текст сообщения, опубликованного вскоре после катастрофы га­зетой «Асахи Симбун», имел следующее содержание:

    03.27.00 (КЕ 007): TOKYO RADIO, KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN.

    03.27.05 (Tokyo): KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN, TOKYO

    03.27.10 (KE 007): KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN... (слабо и неразборчиво)

    Радиосвязь — первичный способ контроля за воздуш­ным движением. Процедуры и язык переговоров стандар­тизированы, чтобы улучшить взаимопонимание между дис­петчерами и пилотами. Один из наиболее серьезных инци­дентов в истории авиации, а именно столкновение двух «Боингов-747» на аэродроме острова Тенериф, был прямым результатом небрежного следования соответствующей радиопроцедуре. Для того чтобы избежать путаницы и не пе­регружать эфир ненужной болтовней, радиосвязь следует строгим протоколам.

    Вызывающая сторона сначала произносит позывной станции, которую она вызывает, далее следует слово «это» (часто опускается для быстроты) и свой собственный по­зывной. Вызывающий должен ждать до тех пор, пока вы­зываемый не отзовется. Затем он вызывает снова, повторяя первоначальную процедуру, за которой на этот раз следует сообщение. Следование правильной процедуре критически важно для гладкого хода радиообмена. Пилотам и персона­лу наземного контроля запрещено передавать рутинные со­общения без следования описанной выше процедуре.

    Тем не менее в аварийных ситуациях следуют другому протоколу. Нет времени вызывать, ждать ответа и повто­рять те же самые слова снова и снова, до тех пор пока не будет установлена связь. В аварийной ситуации пилот мо­жет передать сообщение непосредственно, предварив его словом «pan» (от французского «panne», или «авария») или «Mayday»(от французского m 'aider, или «помогите мне») — в зависимости от степени срочности. Эти слова повторяют­ся три раза. Они предупреждают любого, что вызывающий передает срочное сообщение. Более важно то, что оно вы­полняет роль сигнала другим самолетам и радиостанциям, использующим эту частоту, чтобы те прекратили передачу и освободили канал.

    Нет сомнения, что «последняя передача» KAL 007 была обычным сообщением. Обычный формат передачи исключа­ет возможность того, что это был сигнал бедствия. Это чрез­вычайно важно. Передача состоялась в 03.27.00 по токий­скому времени. Но, как нам сказали, KAL 007 был поражен ракетой в 03.26.21. Одной секундой раньше пилот советско­го перехватчика 805, который, как предполагают, сбил само­лет, заявил, что он выпустил ракету, одной секундой позд­нее он сказал, что цель была поражена. Как же мог корей­ский авиалайнер хладнокровно передать в Токио рутинное сообщение через тридцать девять секунд после того, как он был уничтожен? Но он послал именно обычное сообщение, или, скорее, начал его передавать — даже если это сообще­ние, по любой причине, было затем прервано.

    У KAL 007 был повод для того, чтобы послать обычное сообщение в 03.27. Самолет ранее указал время своего при­бытия в контрольный пункт NOKKA над северной частью Тихого океана в 03.26. Если даже, как мы знаем, он на самом деле там не находился, есть все причины ожидать, что, как это делалось на всем пути от Аляски, он должен был по­слать сообщение о том, что контрольная точка пройдена.

    Но каким образом он смог послать обычное сообще­ние через тридцать девять секунд после того, как был объ­явлен уничтоженным? На этот вопрос у нас уже есть от­вет. KAL 007 не был целью, которую советский перехватчик 805, по его словам, уничтожил одной или двумя ракетами в 03.26.21. Он не мог быть этой целью, потому что разбился не поблизости, а в четырехстах милях к югу. Действитель­ный вопрос заключается в том, почему после краткого ожи­дания и приглашения Токио продолжить передачу сообще­ния корейского авиалайнера быстро стали «слабыми и не­разборчивыми».

    Международная организация гражданской авиации (ИКАО), отделение ООН по вопросам гражданской авиа­ции, которое предприняло расследование катастрофы, ин­терпретировало эту часть сообщения как «быстрая деком­прессия... опускаюсь до одной тысячи». Эта интерпрета­ция подтверждает заявление США, что самолет находился в воздухе вплоть до 03.38. Японский эксперт интерпретиро­вал его как «все двигатели... быстрая декомпрессия... один ноль один ноль дельта». Ларри Портер, независимый амери­канский авиационный эксперт, имел возможность изучить пленку с записью этого сообщения. Джон Кеппел предоста­вил ему копию пленки из аэропорта Нарита и попросил его проанализировать сообщение для расследования KAL 007, предпринятого Фондом за конституционное правительство. Портер — бывший военный диспетчер, который проработал в FAA ряд лет. У него есть своя собственная хорошо обору­дованная электронная исследовательская лаборатория. Он не нашел никаких следов ни японской расшифровки «бы­страя декомпрессия... опускаюсь до одной тысячи», ни рас­шифровки ИКАО «все двигатели... быстрая декомпрессия... один ноль один ноль дельта». А услышал он следующее:

    КЕ 007: THAT WAS KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN... [Это был KAL 007] REPEAT CONDITIONS [Повторите ус­ловия] GONNA BE A BLOODBATH... REAL BAD [Будет кровавая баня... очень плохо]

    Позднее Портер сказал Кеппелу, что «будет» могло быть сказано в сослагательном наклонении — «должна была быть». Спустя несколько лет лабораторией электрической компании «Иватсу» в Токио был сделан более тщательный анализ сообщения. Стало ясно, что, хотя сообщение опреде­ленно было передано с борта KAL 007, оно не было сделано вторым пилотом лайнера, который вел передачу. Часть со­общения, записанная в Нарита, поступила с другого самоле­та на частоте, на которую в тот момент был настроен один из приемников корейского самолета. Слова с другого само­лета, которые были слышны в пилотской кабине KAL 007 благодаря громкоговорителю, были восприняты микрофо­ном второго пилота вместе с его собственными словами и переданы в Нарита на отведенной для корейского лайне­ра частоте. Удивленный серьезностью того, что он услышал во время передачи в Токио, второй пилот забыл в задум­чивости снять палец с кнопки микрофона. Когда я рекон­струировал сообщение, последовательность оказалась сле­дующей:

    КЕ 007: TOKYO RADIO, KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN.

    Tokyo: KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN, TOKYO. Неизвестный: Это была...

    КЕ 007: KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN... (говорит Токийскому контролю)

    Неизвестный: повторяю...

    КЕ 007: REPEAT CONDITIONS (Кому это было адре­совано?)

    Неизвестный: Будет (должна была быть) кровавая баня... очень плохо...

    Это объяснило бы, почему передача KAL 007 в Токио как будто внезапно ослабела и стала неразборчивой: голос, который слышал наземный контроль, не был больше голо­сом второго пилота, а гораздо более слабыми звуками пере­дачи с борта другого самолета. Второй пилот, должно быть, понял, что его микрофон все еще работает на токийский контроль, поскольку он выключил его, и, таким образом, то, что прозвучало как скрытая передача, не было записа­но в Токио.

    Рутинный вызов корейским самолетом токийского кон­троля, время, прошедшее после того как взорвались раке­ты 805-го, и последнее сообщение KAL 007 — все это ука­зывает на то, что KAL 007 еще продолжал обычный полет в 03.27.10, в то время когда он умышленно прекратил пе­редачу, имитируя проблемы с радио. Исследование пленки за период времени после 03.27.10 было следующим логиче­ским шагом в определении того, пытался ли KAL 007 вновь связываться с кем-то на отведенной для него частоте вплоть до момента своей гибели.

    ...Записывающее устройство токийского контроля было совершенно новым и в то время все еще находилось в со­стоянии тестирования. Это был магнитофон, который был способен записывать одновременно двенадцать различных дорожек, каждая из них соответствовала своему каналу. Все­го записывалось четыре VHF (близкого радиуса действия) канала, включая международный сигнал бедствия на частоте 121.5 MHz, четыре HF (дальнего радиуса действия) канала, три телефонных канала и один канал для временного сиг­нала. Каждая из этих дорожек могла прослушиваться инди­видуально и временной сигнал мог быть наложен на любую из дорожек. Временной сигнал состоял из кода Морзе, кото­рый давал часы и минуты, и осциллятора, который отмечал секунды. Это давало точный сигнал для всех дорожек, без помех для качества звука или его различимости.

    ...На копии ленты 1983 года из Нарита, переданной Diet, время произносилось вслух женским голосом. Голос не только называл время, но также повторял все протокольные формальности, используемые в вежливом японском разго­воре. Хотя голос был достаточно приятным, он накладывал­ся на передачи и мешал пониманию того, что было записа­но на пленке. Это не лезло ни в какие ворота.

    ...Я обнаружил, что KAL 007 послал несколько сообще­ний после своей «последней» передачи в 03.27.10, один раз в 03.52, KAL 015, и один раз в 04.10, KAL 050 другим корей­ским авиалайнерам.

    После того как передача в 03.27.10 была прервана тре­вожным сообщением, услышанным на другом канале, ко­рейский лайнер просто прекратил связь с Токио, хотя вто­рой пилот не выключил микрофон достаточно быстро, как, возможно, ему следовало бы. Токийский контроль, вполне естественно, не поняв странное и неразборчивое сообще­ние, сделал замечание: «Нечитаемо, нечитаемо» и попросил корейский лайнер повторить. Но KAL 007 этого не сделал. Как не ответил он ни на один из последующих вызовов То­кио, пытавшегося восстановить контакт. Он также не назвал свои позывные снова. Почему?

    Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы должны принять во внимание тот факт, что, отклонившись от сво­его разрешенного курса и не отмечая этого в докладах о своем положении, KAL 007 сделал нечто, что не имело ни­какого отношения к его обязанностям гражданского само­лета. Как мы увидим далее, когда я буду анализировать со­бытия во время полета через Берингово море, для того что­бы не дать наземному контролю возможности разобраться в том, что происходит, KAL 007 дважды симулировал непо­ладки передатчика VHF (близкого радиуса действия) и про­сил KAL 015, летящего тем же маршрутом, передать за него доклады о местоположении, неправильное содержание ко­торых ввело наземный контроль в заблуждение.

    Я не буду пытаться воспроизвести то, о чем думали пи­лот и второй пилот KAL 007, но предоставлю слово фактам, позволяющим предположить, каковы могли быть их моти­вы не отвечать на вызовы Токио. Факты показывают, что пока они действительно использовали радио короткое вре­мя, они не идентифицировали самолет, используя свой по­зывной обычным образом. Мы знаем, изучив океанские те­чения и дрейф обломков, что фазу же после 03.27 KAL 007 повернул на юг. Если бы он полетел в любом другом на­правлении, его обломки не оказались бы там, где были об­наружены.

    В часе полетного времени к югу находилась Ниигата, порт на западном побережье Хонсю, последняя контроль­ная точка в Японии на официальном пути KAL 007 в Сеул.

     В отличие от контрольной точки NOKKA, которая представ­ляла всего лишь обозначенное географическое местоположение в Тихом океане, NIIGATA была контрольной точкой, оснащенной радаром. Если бы KAL 007 после своего дли­тельного несанкционированного отклонения от курса по­желал бы снова включиться в систему воздушного контро­ля на официальном маршруте, NIIGATA была бы для это­го самым очевидным местом. Находясь над Ниигатой, все что нужно было сделать, это идентифицировать себя для то­кийского контроля и доложить о прохождении через кон­трольную точку.

    Тот факт, что на своем пути к югу KAL 007 не упомянул свой позывной, позволяет предположить, что именно тако­выми и были его намерения. Следуя вдоль западного побе­режья Хоккайдо, самолет находился в пределах досягаемости радара японского агентства самообороны. И даже от Цугарского пролива, летя на назначенной высоте 35 000 футов (что он мог бы желать по соображениям безопасности), самолет находился в пределах досягаемости радара в Токио-Нарита. Следует также сказать что его передачи по VHF, которые, как и сигналы радара, распространяясь по прямой линии, мог­ли быть услышаны в Токио. Если бы он ясно идентифици­ровал себя, Токио, который искал авиалайнер с момента его странной передачи и молчания в ответ на вызовы, опреде­лил бы его позицию примерно в четырехстах милях от кур­са посредством пеленгации радиосигнала и по радару. На все вопросы был бы тогда получен ответ.

    Когда я пришел к пониманию смысла фактов, связан­ных с обломками, и того, что пошло неладно с официальной интерпретацией «последнего сообщения» KAL 007 в 03.27, я понял, что должен изучить часть пленки Нарита, запи­санную после 03.27. Я делал это сначала на слух, потом на личном осциллоскопе и затем с помощью доктора К. Цубои, директора лаборатории Иватсу в Кагуяме неподалеку от Токио. Доктор Цубои является ведущим японским спе­циалистом по акустическим сигналам и имеет в своем рас­поряжении первоклассное оборудование.

    Именно он обнаружил первое сообщение с борта KAL 007 после передачи в 03.27.10. Оно состояло из одного слова:

    03.30.05 (КЕ 007): ROGER

    Компьютер доктора Цубои автоматически проанализи­ровал передачу вместе с другими сигналами и выдал голо­совой отпечаток, распознаваемый как принадлежащий вто­рому пилоту KAL 007. Это короткое сообщение было дока­зательством того, что корейский авиалайнер находился в то время в воздухе, совершая нормальный полет. Казалось, что KAL 007 отвечал на вызов, передавая только то, что было необходимо для понимания вызывающего, но недостаточно для того, чтобы быть обнаруженным Токио. Не совсем ясно, почему слово «Роджер» было произнесено на официальной частоте авиалайнера, а не на частоте станции, на сигнал ко­торой KAL 007 отвечал. Кажется ясным, что самолет не от­вечал на вызов Токио, поскольку он не сделал того, что в Токио просили его сделать, то есть повторить свое послед­нее сообщение.

    Между тем Токио, оказавшись неспособным связаться с KAL 007, попросил любой самолет, находящийся побли­зости, попытаться установить с ним контакт. Первый само­лет, к которому Токио обратился с просьбой, был, конечно, KAL015, находящийся (согласно докладам о позиции двух самолетов) всего лишь в нескольких минутах позади 007 на маршруте R-20, и, таким образом, как полагал Токио, на са­мом деле был способен вызвать его по своему VHF, гораз­до более надежному каналу, чем радио HF. По запросу То­кио KAL 015 вызвал KAL 007, но по радио HF:

    03.43.07 (КЕ 015): ZERO ZERO SEVEN, ZERO ONE FIVE

    KAL 015 вызвал KAL 007 только один раз по радио HF и не получил никакого ответа. Он передал Токио: «KAL 007 не отвечает». Есть нечто удивительное в отсутствии у KAL 015 интереса в контакте с самолетом своей же авиакомпании. Токио попросил попытаться связаться с KAL 007 снова, но на этот раз по VHF, используя международную часто­ту 121.5 MHz. KAL 015 сделал вызов и на этот раз устано­вил контакт:

    03.52.09 (КЕ 015): ZERO ZERO SEVEN, ZERO ONE FIVE 03.52.15 (KE 015): ZERO ZERO SEVEN, ZERO ONE FIVE 03.52.40 (KE 007): ZERO ONE FIVE 03.52.45 (KE 015): ZERO ZERO SEVEN, ZERO ONE FIVE 03.54.35 (KE 015): ZERO ZERO SEVEN, ZERO ONE FIVE 03.54.45 (KE 015): ZERO ZERO SEVEN, ZERO ONE FIVE 03.54.45 (KE 007): (передача на корейском языке) 03.54.47 (КЕ 015): ROGER

    В этом радиообмене KAL 015 вызывал KAL 007 дважды. Несколько секунд спустя KAL 007 ответил нечто неопреде­ленное и не отвечающее протоколу, но на самом деле час­то используемое в обмене между самолетами, когда пилоты знают друг друга и находятся на постоянной связи во вре­мя полета. Похоже, что KAL015 не услышал и продолжал вызывать KAL 007 еще три раза. Затем KAL 007 передал ко­роткое предложение по-корейски, которое KAL 015 получил и должен был понять, потому что он ответил «Roger» и пе­рестал делать новые вызовы.

    Вероятно, KAL 015 был в курсе того, что делал KAL 007. Существует свидетельство, что на более ранней стадии по­лета KAL 015 прикрывал несанкционированное отклонение KAL 007 от назначенного курса. Как увидит читатель далее, когда я буду обсуждать полет KAL 007 от Анкориджа че­рез Берингово море, KAL 015 дважды передавал доклады о своей позиции для авиалайнера-«близнеца». В данном слу­чае этот разговор остается коротким и загадочным. KAL015 сотрудничал с KAL 007, изобразившим отказ радио, сообщив токийскому контролю, что они не смогли связаться с KAL 007, хотя фактом является, что, согласно пленке из Нарита, они на самом деле такую связь установили.

    Несколько минут спустя другой корейский самолет, KAL 050, появился в зоне токийского контроля. В своем са­мом первом вызове контроль подтвердил радарный контакт и потребовал, чтобы этот самолет связался с KAL 007.

    04.08.14 (Tokyo): KOREAN ZERO ZERO FIVE ZERO, STAND BY YOUR REQUEST. ALSO, WE HAVE REQUEST. WOULD YOU ATTEMPT CONTACT WITH AH, CALL SIGN KOREAN ZERO ZERO SEVEN. AND IF YOU HAVE CONTACT WITH HIM TO CONTACT AH, TOKYO CONTROL ONE ONE EIGHT DECIMAL NINER

    [KAL 0050, контакт подтверждаем. Кроме того, просим вас связаться с KAL 007. И если у вас есть с ним связь, свя­житесь с токийским контролем на частоте 118.9]

    KAL 050 выполнил это требование и установил кон­такт с KAL 007.

    04.08.30 (КЕ 050): АН TOKYO, АН KOREAN ZERO ZERO SEVEN, THIS IS KOREAN AIR ZERO FIVE ZERO.

    04.09.15 (KE 050): AH KOREAN ZERO ZERO SEVEN, KOREAN AIR ZERO FIVE ZERO, ON ONE ONE EIGHT NINER [VHF 118.9].

    04.09.34 (KE 050): KOREAN ZERO ZERO SEVEN, THIS IS KOREAN AIR ZERO FIVE ZERO ON ONE ONE TWO DECIMAL FIVE, HOW DO YOU READ?

    04.09.51 (KE 007): ZERO FIVE...SEVEN.

    04.09.54 (KE 050): AH, ROGER, AH, TOKYO CENTER ADVISES YOU TO CONTACT AH, ONE ONE EIGHT DECIMAL NINER, OVER.

    04.10.04 (КЕ 007): (передача на корейском языке).

    04.10.10 (КЕ 050): (передача на корейском языке).

    В сообщении на корейском языке KAL 007 объясняет KAL 050, что Токио-контроль не смог идентифицировать его эхо на радаре, спутав его с отметкой KAL 015. Услышав это, KAL 050 говорит: «В таком случае вам лучше поддерживать радиоконтакт с KAL 015». На это KAL 007 отвечает: «Мы по­стоянно контактируем с KAL015».

    Сразу же после передач на корейском KAL 015, который прослушивал ту же частоту, нарушает их разговор на корей­ском языке обычным позывным на английском.

    04.10.47 (КЕ 015): АН KOREAN AIR ZERO FIVE ZERO, THIS IS KOREAN AIR ZERO ONE FIVE, KOREAN AIR ZERO ZERO SEVEN (остальное сообщение на корейском).

    04.10.58 (КЕ 050): (отвечает на корейском).

    04.11.01 (КЕ 015): (первая часть сообщения на корей­ском).

    04.10.10 (КЕ 050): (передача на корейском) ONE TWO THREE FOUR...

    Сообщения на корейском заставляют серьезно заду­маться. KAL015 спрашивает KAL 050, устанавливал ли он связь с KAL 007. KAL 050, догадываясь по некоторым при­чинам, что KAL 007 хочет симулировать выход из строя ра­дио, но не зная наверняка, в курсе ли этого секрета KAL 015, отвечает предусмотрительным «нет». KAL015 затем гово­рит: «Вы можете связаться с KAL 007 в любое время при помощи вашей спецаппаратуры. Просто перейдите на один два три четыре». Один два три четыре — это частота 123.4 MHz, которая не прослушивается наземным контролем. Пи­лоты часто используют ее для частных разговоров. KAL 015, таким образом, попросил KAL 050 перейти на частоту 123.4 и пообещал, что на ней он сможет связаться с KAL 007 при помощи своей аппаратуры.

    Некоторые специалисты приписали передачи KAL 007, приведенные выше, KAL015. Но логика этой ситуации го­ворит нам, что это не так. Если бы KAL 050 устанавливал связь с KAL 015, он не стал бы просить его «оставаться на связи с KAL 015» и KAL 015 не стал бы отвечать, что он был «на связи с 015». Если бы к KAL 015 обращались оба участ­ника, то очевидно, что он не был одним из них!

    Доктор Цубои из лаборатории Иватсу подтвердил, что голос действительно принадлежит второму пилоту KAL 007. Если мы посмотрим на все предложение, то увидим, что KAL 050 получил отклик от KAL 007 в 04.09.51, сразу же после его первого вызова на частоте 121.5 MHz. Ответ состо­ял из сокращенного позывного для KAL 050, за которым по­сле паузы последовал сокращенный позывной KAL 007, ис­пользующего сокращенный стиль связи, который в ходу ме­жду двумя пилотами, хорошо знающими друг друга. Полное сообщение должно было быть таким: ZERO FIVE (ZERO) (ZERO, ZERO) SEVEN).

    Этот способ связи не является официально одобрен­ным. Но он очень полезен в том случае, если нет неясности в том, кто вызывает, и когда краткость и секретность в этом случае — желательны. Пилот KAL 050 точно знал, кто ему отвечает. Это доказывает его собственный ответ. На сооб­щение KAL 007 «Zero Five... Seven», он немедленно ответил: «Ah! Roger. Tokyo Center advises you [вас. — E.K.] to contact it on 118.9».

    Очевидно, что у пилота KAL 050 не было никаких со­мнений о том, какой самолет ему ответил. Затем он пере­дал сообщение из Токио рейсу KAL 007: «Tokyo is asking youto contact...».

    Остальная часть сообщения была на корейском. Оно говорит о том, что KAL 050 не знал о секретности с самого начала, но согласился следовать игре KAL 007, симулировав­шего отказ радио. Что касается KAL 015, кажется, он актив­но участвовал в игре KAL 007, какой бы она ни была.

    Радиопередачи не являются единственным признаком того, что KAL 007 все еще летел нормально над Японским морем, по крайней мере, сорок пять минут спустя после предполагаемой атаки над Сахалином. Есть указания на то, что токийский диспетчер видел эхо KAL 007 на сво­ем радаре. В тот самый момент, когда KAL 007 связывал­ся с KAL 050, у токийского контроля появились проблемы с идентификацией KAL015. Диспетчер оказался не спосо­бен определить, какая из двух меток на радарном экране принадлежит KAL015. В тот ночной час в токийской зоне было мало самолетов. Кроме KAL015, единственными са­молетами, которые находились на экране радара, был KAL 050, следующий со стороны Тихого океана в Сеул, и амери­канский военный самолет «Foxtrot Bravo» (FB 650), взлетев­ший с авиабазы Ацуги. Эти самолеты были правильно иден­тифицированы и не представляли для диспетчера никаких проблем. Единственный самолет, который он не мог с уве­ренностью идентифицировать, был KAL015, если не при­нимать во внимание KAL 007, который еще не был иденти­фицирован и продолжал симулировать отказ радио. Следо­вательно, единственным самолетом, радарное эхо которого можно было перепутать с эхом от KAL 015, был все еще не идентифицированный KAL 007.

    Пытаясь определить, какая из двух отметок принадле­жала KAL 015, токийский контроль попросил KAL 015 изме­нить код транспондера три раза за короткий промежуток времени. Наконец, отчаявшись, он попросил, чтобы KAL 015 изменил, для подтверждения своей идентификации, свой курс с 245 градусов на 280 градусов, выполнив букваль­но неслыханную идентификационную процедуру. Подтекст здесь заключается в том, что другое эхо на экране диспет­чера повторяло эхо KAL 015 в такой степени, чтобы сделать два этих эха неотличимыми друг от друга. Из имеющихся у нас свидетельств мы можем реконструировать то, что долж­но было происходить. Каждый раз, когда диспетчер просил изменить код транспондера, оба эха на экране реагировали одним и тем же образом, оба самолета меняли код одно­временно. При этих обстоятельствах единственный способ, который оставался у диспетчера для определения того, ка­кой самолет был каким, заключался в том, чтобы заставить KAL015 маневрировать так, чтобы его можно было иден­тифицировать без всяких двусмысленностей — то есть, по крайней мере, до тех пор, пока другой самолет не сделает тот же самый маневр в то же время.

    KAL 007 успешно поддерживал эту путаницу до тех пор, пока диспетчер не попросил KAL015 изменить курс с 245 на 280 градусов, чтобы подтвердить свою идентичность. KAL015, который пролетал над Тихим океаном, выполнил этот поворот, приближавший его к NIIGATA, обязательной контрольной точке. Но в этот раз KAL 007, который летел западнее Японских островов не мог следовать этому курсу. Если бы он также изменил курс на 280 градусов, это увело бы его в сторону от Ниигаты и сделало бы невозможным вновь выйти на предписанный курс вовремя. Различное по­ведение этих двух самолетов разрешило проблему диспет­чера. Диспетчер положительно идентифицировал KAL015 на маршруте R-20 над Тихим океаном и разрешил ему ле­теть курсом «на Ниигату». Тем не менее могла быть и другая причина, почему KAL 007 не перешел на курс 280 градусов, как это потребовал токийский контроль. Требование о смене курса было сделано в 04.12.47. Несколькими секундами поз­же, в 04.13.16, На пленке из Нарита был зафиксирован вызов, который мог быть последним, сделанным KAL 007:

    04.13.16 ... ZERO FIVE ZERO, ZERO ONE FIVE...

    Поначалу кажется, что KAL 015 вызывает KAL 050, но KAL 015 был слишком занят переговорами с токийским кон­тролем, чтобы болтать в это время с KAL 050. Вероятнее все­го, что KAL 007, застигнутый врасплох каким-то неожидан­ным событием, вызвал одновременно и KAL 050, и KAL 015. Сообщение было прервано на полуслове. Было ли это со­общение, сделанное в 04.13.16, сигналом бедствия «mayday», которое KAL 007 так и не смог произнести до конца?

    Через несколько секунд, как будто почувствовав, что произошло что-то необычное, KAL 050 проинформировал Токио, что KAL 007 не ответил «this time» («на этот раз»).

    04.13.51 (КЕ 050): TOKYO CONTROL, KOREAN AIR ZERO FIVE ZERO UNABLE CONTACT KOREAN ZERO ZERO SEVEN THIS TIME.[Токио-контроль, это KAL 050, не можем установить контакт с KAL 007 на этот раз.]

    Когда KAL 015 проинформировал Токио, что KAL 007 не отвечает на его вызов, KAL 050 из предосторожности по­яснил, «на этот раз». Подразумевалось ли при этом, что он был способен связываться с KAL 007 ранее? К тому време­ни KAL 007 и KAL 015, по всей вероятности, информировали KAL 050 о своих действиях, и KAL 050 помог KAL 007 изобразить выход передатчика из строя. Тем не менее, сей­час KAL 050 мог бы подумать, что радиомолчание KAL 007 было тревожащим. Его способ передачи информации то­кийскому контролю — с указанием «на этот раз», — может быть, выдает его озабоченность.

    После 04.13.51 на пленке Нарита нет больше никаких новых следов KAL 007. Возможно, именно в этот момент передача прекратилась и лайнер прекратил свое существо­вание. Тем не менее эта передача могла быть инициирова­на KAL 015 и прервана по причинам, о которых мы можем только догадываться — два самолета могли перейти на час­тоту для частных разговоров. Конец KAL 007 мог насту­пить моментом ранее, когда токийский диспетчер попро­сил KAL 015 изменить свой курс на 280 градусов. Его неспо­собность отличить KAL015 и его таинственного двойника (KAL 007) внезапно завершилась, и он разрешил KAL015 следовать «на Ниигату». Есть две возможные причины того, что могло бы положить конец проблеме диспетчера. Первую я уже упомянул — невозможность для KAL 007 следовать По курсу 280 градусов, когда свой поворот сделал KAL 015. Вторая возможная причина более печальна: радарная отмет­ка KAL 007 могла внезапно исчезнуть. Даже если ни одна из

    этих гипотез не верна и самолет летел еще какое-то время после 04.12, он не ушел слишком далеко. Мы знаем, что он так и не долетел до Ниигаты, которая находилась от него в 144 милях или 18 минутах полета.

    В любом случае, к тому времени KAL 007 находился уже в 45 минутах полетного времени от советской территории. Почему и когда он был уничтожен? Кажется неправдопо­добным полагать, что Советы, которые имели все возмож­ности сбить лайнер раньше, послали бы перехватчик на та­кое большое расстояние и через всю зону японской про­тивовоздушной обороны, чтобы его уничтожить. Столь же неправдоподобным было бы предположение о том, что KAL 007 пролетел 400 миль по назначенному ему маршру­ту, обмениваясь хотя и двусмысленными, но спокойными словами с другими корейскими авиалайнерами в уже столь сильно поврежденном состоянии, что вскоре погиб. Во вре­мя его полета над Хоккайдо и северным побережьем Хон­сю японская помощь находилась на расстоянии вытянутой руки. Для того чтобы привести ее в действие, требовалось сказать всего лишь одно слово.

    Глава 8. ПОИСК МЕСТА КАТАСТРОФЫ

    Радиопередачи между KAL 050 и KAL 007 показали, что самолет все еще продолжал обычный полет в 04.12 (по японскому времени), через сорок шесть минут после того, как он, как было сказано, был уничтожен ракетой совет­ского истребителя-перехватчика. Следуя со скоростью 456 узлов, указанной в его полетном плане для этого отрезка пути, самолет должен был пролететь еще 350 морских, или 400 обычных, миль. Мы уверены, что KAL 007 все еще на­ходился в обычном полете в 04.12, потому что в это время он связался с KAL 050, но он мог продолжать полет и позд­нее. Все, что мы знаем наверняка, так это то, что самолет не сообщил о том, что прошел над Ниигатой, и это позволяет утверждать, что он не смог улететь дальше.

    Где именно разбился KAL 007? Исследование радиоволн VHF, расстояние приема которых зависит от высоты поле­та, показываем что во время передачи своего последнего ра­диосообщения, через сорок шесть минут после атаки над Сахалином, KAL 007 находился где-то к югу от пролива Цу­гару, в нескольких минутах пути от Ниигаты, его следую­щей путевой точки на официальном пути в Сеул. KAL 007 мог находиться в воздухе и после 04.12, хотя он не долетел до Ниигаты, которую собирался достичь в 04.30. Это дает нам основу для определения приблизительных координат района, в котором погиб самолет.

    Токийский контроль имел сомнения относительно иден­тичности радарного эха KAL 015 плоть до того момента, ко­гда он отдал распоряжение лететь на Ниигату. После того, как диспетчеры проинструктировали KAL 015 сделать по­ворот на тридцать пять градусов, отметка на радаре, кото­рая на самом деле сделала требуемый поворот, без всяких сомнений принадлежала KAL 015. Токийский диспетчер был уверен, что другое, неизвестное эхо, которое имитировало KAL 015, было не гражданским самолетом под его контро­лем, поскольку он не имел о ней никакой официальной ин­формации. Если бы оно исчезло, это сняло бы путаницу на экране его радара. Не зная, что это было, он не мог пред­принимать какие бы то ни было действия.

    Это мгновение могло быть моментом гибели KAL 007. Но в условиях отсутствия радиоконтакта токийский кон­троль не мог знать наверняка, что неизвестное эхо, которое он перепутал с эхо KAL 015, принадлежало KAL 007. Судя по всему, что знали токийские диспетчеры, KAL 007 нахо­дился где-то на маршруте ROMEO 20, в пяти минутах по­лета впереди KAL 015. Конечно, его не оказалось на радар­ном экране в том месте, где должен был находиться, и дис­петчер не знал, где он на самом деле.

    Если бы KAL 007 рисковал только административными санкциями и идентифицировал себя, было бы немедленно установлено, что самолет находится над Японским морем. Конечно, могли бы возникнуть проблемы после его призем­ления в Сеуле, но, по крайней мере, самолет вернулся бы к реальному бытию после своего полета в мире теней. Если бы KAL 007 воспользовался защитой, которую ему предла­гала официальная система контроля воздушным движени­ем, он мог бы избежать гибели.

    Назад на побережье

    Неопределенность относительно точного времени ги­бели KAL 007 вела к неуверенности относительно точного места катастрофы. Зная, что я обнаружил обломки самоле­та на берегах Сай и Окушири через шесть лет после ката­строфы, Джон Кеппел предложил, чтобы я вернулся на по­бережье, чтобы отыскать любые следы, которые могли бы помочь нам лучше определить место гибели лайнера. Прав­ление Фонда за конституционное правительство выделило средства для этой экспедиции. На этот раз моими целями было, во-первых, осмотреть западное побережье Хонсю к югу от пролива Цугару в поисках самой южной точки, где плывущие обломки «Боинга-747» были выброшены волна-

    ми на берег. Это позволило бы нам определить место паде­ния самолета с большей точностью. Во-вторых, нужно было найти обломок, который мог быть ясно идентифицирован как принадлежащий KAL 007.

    Некоторые авиационные эксперты считали, что любые найденные обломки, пусть даже и принадлежащие «Боин-гу-747», должны были быть специально идентифицирова­ны, как имеющие отношение к самолету, выполнявшему рейс 007. Увязывание обломков с конкретным корпусом (HL-7442) дало бы драматическое доказательство истинной

    судьбы лайнера. Тем не менее в установлении такой связи не было бы необходимости, потому что в последние годы ни другой «Боинг» и никакой другой крупный транспорт­ный самолет не разбивались где-либо в таком месте, отку­да плавающие обломки могли бы достигнуть тех мест по­бережья, в которых я должен был вести поиск.

    Я планировал начать поиск немного к югу от того мес­та, где, как мы полагали, должна находиться вероятная точ­ка падения самолета, далее следовало двигаться на север до тех пор, пока я не увижу первые следы обломков. Мои более ранние поиски на Окушири показали, что обломки могли оставаться на побережье в неприкосновенности в течение ряда лет. Они также показали вероятность нахождения но­вых обломков на некотором расстоянии от воды, куда они могли быть выброшены во время высоких приливов и силь­ных штормов. Я планировал начать с полуострова Ога. Положение полуострова к югу от предполагаемой точки паде­ния самолета и его форма, прямой угол, выступающий в те­чение Цусима Шио, сделали его идеальной точкой для того, чтобы задержать любые обломки, которые могли бы про­плывать мимо.

    В качестве стартовой точки я выбрал город Акита, ко­торый находится рядом с морем и на юге полуострова Ога. Акита — самый большой город в этом районе и единствен­ный, в котором я мог бы просмотреть архивные номера ме­стной газеты. Я планировал провести все утро в редакции газеты и затем отправиться на местном поезде в Ога, куда я должен был прибыть после обеда. Я вычислил, что смо­гу обойти берега полуострова примерно за пять дней и за­тем проследовать далее на север. Но все повернулось со­всем иначе.

    5 августа 1990 года я сел в Токио на ночной поезд и прибыл в Акита в шесть часов утра. Редакция местной газе­ты открывалась только в десять и у меня было четыре часа лишних. Я заметил по карте, что береговая линия к югу от Акита состояла из длинного прямого пляжа почти двадцать пять миль длиной, который я уже пристально рассмотрел с поезда. Глядя на эти широкие и песчаные пляжи я сказал себе, что мало шансов найти что-нибудь так далеко к югу, но у меня было в запасе четыре часа и я мог бы воспользо­ваться этим временем. Ну а если я найду что-то? Находка любых фрагментов так далеко к югу, даже одного-единственного фрагмента, означал бы полное изменение маршру­та, поскольку не было бы смысла искать еще дальше на се­вере. Мои тщательно приготовленные планы могли бы стать бесполезными. Мне пришлось бы начать все заново.

    На берегу в Мичикава

    Немедленно по прибытии в Акита я сел на местный по­езд и прибыл в 06.44 утра в Мичикава, маленькую станцию в небольшой деревушке, в которой всего лишь несколько домов было раскидано там и здесь вдоль дороги. Идя от станции, маленькой и симпатичной, как будто игрушечной, я быстро обнаружил проход к морю через сосновый лес на холме, который мягко спускался к берегу. В тихом утреннем воздухе я наполнил легкие холодным воздухом, чувствуя волнение разведчика на войне. Я вскоре прибыл на пляж — очень длинный пляж, который тянулся передо мной до бес­конечности на мили и мили к северу и югу. Перед отъездом из Токио я боялся не только того, что все отели будут полны в это время года, но того что на пляжах будет полно тури­стов и берега будут чистить каждое утро, не оставляя мне буквально никакой надежды что-либо найти. По этой при­чине я принес с собой небольшой металлоискатель.

    Не успели мои ноги коснуться песка, как я увидел кучи мусора и обломков, принесенных сюда ветром и волнами. Никто не касался их, никого это не заботило. Этот берег был точно таким же, как в Саи и на Окушира. Любой обыч­ный турист мог бы застонать от ужаса. Но я возликовал, и пляж показался мне местом еще более прекрасным, чем раньше. Я пошел по направлению к Шимогама, следующей деревне и следующей железнодорожной станции, крыши ко­торой я видел на расстоянии примерно восемь миль к се­веру. Я посмотрел на часы. Было 6.55. Я укладывался в рас­писание.

    Прогулка по холодку была приятной. Пляж был очень широким, почти 300 метров в некоторых местах. Он был покрыт мусором с уреза воды до сосновых посадок, кото­рые окаймляли его границу. Только что принесенные водой обломки находились ближе всего к краю воды. Чем дальше от воды, тем более старыми они были. Выше всех, у самого края пляжа, лежали груды мусора, которые были принесе­ны сюда приливами во время особенно сильных штормов. Походя немного вокруг, я обнаружил целую полосу таких обломков примерно 15 метров шириной, находившуюся на некотором расстоянии от края воды. Я подумал, что это был мусор, намытый во время падения самолета, и решил сле­довать интуиции.

    Первый обломок

    Через час я начал обдумывать свою экспедицию на бе­рег Окушири, предпринятую девять месяцев назад. Была зима, холодно и ветрено, шел дождь. Я сказал себе, что если бы я сейчас был на Окушири, то уже нашел бы какой-ни­будь обломок. Конечно, это был не Окушири, и я почувст­вовал себя глупо, оттого что мне это пришло в голову. Через пятнадцать минут я увидел первый обломок: кусок ячеистой обшивки того же самого типа, который я нашел на Сай. Он был полузасыпан песком и почти незаметен. Но форма этой панели так ярко отпечаталась в моем подсознании, что я не мог ее пропустить. Размеры этого куска были восемь на че­тыре дюйма. Я не стал прыгать в воздух и кричать от радо­сти. Просто это означало, что KAL 007 должен был разбить­ся южнее, чем мы предполагали. Мне следовало изменить свои планы. Не было необходимости идти далее к северу. Теперь я должен был идти на юг, до бесконечности обходя пляжи в поисках последнего обломка, который я мог най­ти. Найдя последний обломок, я знал бы, что южнее ниче­го нет. Это было бы гораздо труднее. Гораздо проще найти что-то, чем доказать, что здесь ничего нет.

    Поскольку я оставил фотокамеру на станции, у меня не было другого выбора, кроме как взять кусок с собой и вер­нуться позднее, чтобы сделать фотографии того места, где я его нашел. Теперь, когда мои планы изменились, местная газета в Акита могла и подождать. Не стоило начинать по­иски в их архивах, чтобы выяснить, были ли обнаружены в этой зоне какие-то обломки, поскольку я сам только что на­шел один из них. Я тщательно отметил место находки бам­буковым шестом и уже приготовился покинуть этот пляж, когда увидел еще один обломок на песке, похожий на пер­вый, но гораздо меньше по размерам. Через десять минут я нашел третий обломок, застрявший между двумя огромны­ми цементными блоками, которые лежали вдоль края пля­жа, чтобы предотвратить береговую эрозию. На моих ча­сах было 7.55. Через час я нашел четвертый кусок, полуза­сыпанный песком под следом от автомобильного колеса. Та поверхность, на которую падало солнце, носила на себе при­знаки взрыва и содержала большое количество маленьких отверстий, оставленных как будто шрапнелью. Нижняя сто­рона была выкрашена красной краской, что, вероятно, ука­зывало на то, что этот кусок был частью грузового авиаци­онного контейнера. Я оставил его на том месте, где он на­ходился, и пошел дальше.

    ...Я вернулся в Акита, зная, что должен буду радикально изменить мои планы. Во-первых, я снял комнату в местной гостинице в Шимогана. Затем я добрался до Мичикава, где начал это утро, и, взяв с собой камеру, вернулся на берег, чтобы сфотографировать и подобрать обломки, которые я здесь оставил. Еще на расстоянии я сумел найти место, где увидел этим утром первый фрагмент. Я начал прогулку по пляжу. В 3.15 дня я дошел до последнего обломка, который подобрал этим утром. Я пошел на север и пересек малень­кий ручей. Пляж стал увеличиваться в размерах, в некото­рых местах его ширина достигала четверти мили. Покры­тые сосновыми рощами холмы уступили дорогу песчаным дюнам, которые были защищены цементными блоками, ука­зывающими, что море заходит далеко в глубь суши. Именно у одного из этих цементных блоков я нашел шестой фраг­мент. Он был не покрашен, а покрыт какой-то субстанци­ей, которая когда-то текла, потом высохла и почернела. Мо­жет быть, это была кровь?

    Уго-Ивайя

    Гостиница в Уго-Ивайя находилась рядом с оконеч­ностью глубокой горной долины. Это было единственное здание на виду, если не считать маленького хлева рядом с ним, в котором содержалось два десятка дружелюбных ко­ров. «Гостиница» была просто фермой в горах, которая ле­том принимала постояльцев. Я был единственным гостем и спал как убитый.

    Я воспользовался изменением в планах, чтобы вернуть­ся в редакцию газеты в Акита. Меня встретил мистер Накайя, вице-президент газеты. В то время, как его помощни­ки отправились в архив, чтобы поискать там любые сооб­щения об обломках, которые были найдены на берегу во время катастрофы KAL 007, он сообщил мне множество све­дений о местной гидрографии. Течение всегда идет на север и временами бывает очень сильным. Полуостров Ога играет роль гигантского пылесоса, притягивая огромное количест­во плавающих объектов, хотя некоторые продолжают плыть в направлении Хоккайдо. Двенадцать лет назад один моло­дой человек проплыл от Шимогама, того места, где я нашел первый обломок, и до самого Матсумая на южном побере­жье Хоккайдо, в 120 морских милях к югу, куда он добрал­ся вполне благополучно.

    Ничего в архивах не указывало на то, что во время ка­тастрофы были найдены какие-то обломки. Но тогда никто и не надеялся здесь что-либо найти. Какой-нибудь предмет мог оказаться незамеченным. Я воспользовался поездкой в Акита, чтобы поискать более удобное место, для того чтобы остановиться, по сравнению с Уго-Ивайя, хотя мне понра­вились изолированное положение горной долины и друже­любные коровы. Наконец я нашел кое-что в маленькой де­ревушке под названием Коноура, не слишком далеко к югу и близко к станции. Я мог оставаться там неделю. Деревня была расположена на мысу, выступающем в море.

    Коноура

    В Коноура автобус между станцией и отелем ходит два­жды в день, утром и вечером. В 500 метрах к северу от стан­ции находилась маленькая рыбачья деревушка, защищенная от моря пристанью, которая сама была прикрыта толстыми цементными блоками. Между пристанью и блоками находи­лось нечто вроде щели 6 или 7 метров шириной, заполнен­ной обломками всех видов, которые были принесены волна­ми и ветром и оставались здесь заблокированными. Прогу­ливаясь по пристани, я осматривался, скорее, механически, не ожидая найти что-нибудь ценное. Но я ошибался. Я на­шел первый фрагмент в 3.30, второй двумя минутами позже в метре от первого и третий в 50 метрах от них. Я оставил деревню и продолжил свой путь на юг, в Кисаката.

    Кисаката

    Кисаката — маленькая рыбацкая деревня, окруженная пристанями. Они защищены стеной поставленных друг на друга цементных блоков, которые оставляют широкие и глу­бокие траншеи между морем и пристанями. Волны прохо­дят между блоками и над ними во время штормов, кото­рые приносят обломки. На вершине кучи плавающего му­сора я нашел несколько кусков с сотовой структурой того же самого типа, которые я находил в других местах и кото­рые были идентифицированы в 1983 году как принадлежа­щие KAL 007 экспертами Japan Air Lines, JDA и KAL. Они изучали обломки, найденные JMSA, полицией Хоккайдо и переданные Советами.

    Поначалу я собирался предположить, что обломок на­ходился наверху, потому что он прибыл последним. Но по­том я понял, что его положение в куче не имеет ничего об­щего с хронологией, а зависит от законов физики. Каждый раз, когда приходит волна, она затопляет кучи обломков, и, следуя закону Архимеда, они перераспределяется в соответ­ствии с их плотностью. Фрагменты с ячеистой структурой, поскольку они самые легкие, всегда оказываются на самом верху кучи. Я также понял, что то же самое явление было справедливо и для объектов, засыпанных песком, который стремится действовать как жидкость. Тяжелые объекты, та­кие как металлические и резиновые шины, имеют тенден­цию быть похороненными все глубже и глубже в песке, в то время как легкие объекты, такие как ячеистые куски, под­нимаются на поверхность.

    Подходя к краю пристани, у входа в порт я увидел боль­шой кусок алюминиевой панели площадью от шести до де­вяти квадратных футов. Он был того же бледно-синего цве­та, как и фюзеляж самолетов KAL. На этот раз это был не фрагмент с ячеистой структурой, а многослойная панель, состоящая из двух кусков алюминия, между которыми на­ходился лист черного пластика. Я в первый раз обнаружил обломок из внешней части «Боинга-747». Оказалось, что эта панель — часть аэродинамического покрытия нижней части фюзеляжа, которая выкрашена такой же бледно-синей крас­кой. Этот многослойный сэндвич был примерно два мил­лиметра толщиной и алюминиевые пластины были толщи­ной восемь тысячных дюйма, то есть очень тонкие. Но сам сэндвич был прочным. Отколов маленький кусок, я увидел, что он плавает в воде. Его плотность была немного ниже, чем плотность воды, и он плавал. Интересно, что в статье, напечатанной позднее в «Известиях», упоминалось, что Со­веты нашли такие же обломки на Сахалине и идентифици­ровали как принадлежащие KAL 007.

    Следуя вдоль этой части берега, которая была полто­ры мили длиной и заканчивалась обрывом, я нашел всего девять фрагментов с ячеистой структурой, самое большое число в одном месте. Пляж находился в начале мыса, вдаю­щегося в море. Высокая плотность обломков вдоль этого бе­рега подразумевала, что точка в которой они начали совме­стный дрейф, находилась не слишком далеко. Тем не менее, как только я покинул Кисаката и пошел далее к югу, плот­ность обломков резко упала, с пяти фрагментов на милю к северу от деревни до 0,5 на милю далее к югу. Я чувствовал, что нахожусь совсем недалеко от места гибели лайнера и да­лее нельзя будет обнаружить никаких обломков.

    Фукура

    К тому времени я подошел ближе к Ниигата. Я решил исследовать Фукура, другую маленькую рыбацкую деревню, находящуюся в стороне. Фукура была последней железно­дорожной станцией на берегу, затем дорога поворачивала в глубь острова, и я не смог бы пройти по берегу до следую­щей станции, как я делал до сих пор. Через окно поезда я наблюдал за береговой линией, пытаясь определить, трудно ли здесь идти пешком. К северу от Фукура берег обрывался в море грядой отвесных скал. Тем не менее к югу находился длинный, широкий пляж из белого песка, примерно в во­семь миль длиной и несколько сот футов шириной.

    Прибыв на пляж, я заметил полосы мусора, отделенные друг от друга. Первая находилась довольно близко к краю воды и в нем не было ничего интересного. Вторая была при­мерно в центре пляжа и содержала большое количество то­пляка. Последняя находилась высоко и была сильно раз­бросана. Большую часть этих обломков оставили штормы и высокие приливы. Я решил начать с нее и исследовать сред­нюю часть на пути домой.

    Мои инстинкты оказались правильными. Я нашел два куска с ячеистой структурой. К вечеру я дошел до конца пляжа, не найдя больше ничего. Было невыносимо жарко. Я решил немного отдохнуть и прыгнул в холодную воду. На­сколько я мог видеть в обоих направлениях, на пляже ни­кого не было. Я позволил себе немного отдохнуть, лежа на воде, сознавая однако, что до конца моих поисков еще очень далеко.

    Незу-га-Секи

    Я выбрал Незу-га-Секи в качестве следующего района поисков, потому что это селение находится достаточно далеко От Кисаката (в 47 милях) и имеет длинный пляж и вы­ходящие на поверхность воды скалы, которые задержат лю­бые плавающие обломки. Деревня находилась в 62 милях от Ниигаты. Я нашел кусок с ячеистой структурой с какими-то корейскими надписями и следами коррозии на алюминие­вой панели. Затем я нашел какой-то странный значок, который выглядел так, как будто был прикреплен когда-то к ат­таше-кейсу какого-то бизнесмена. Этот кусок белого пласти­ка имел форму щита, напоминающего средневековый герб. Это было окрашенное в голубой цвет стилизованное изо­бражение, которое могло быть профессиональной камерой для съемки кинофильмов, в нижнем полукруге была над­пись по-корейски.

    Недалеко от почтового офиса кто-то показал мне ко­рейский ресторан. Здесь я нашел пожилую кореянку, кото­рая перевела надпись на значке на японский. Эта надпись гласила: «Второй кинофестиваль» (DFAI NI KAI SCREEN NAI КАI» или что-то в этом роде). Позднее мне говорили, что эта надпись могла иметь отношение ко Второму Сеуль­скому кинофестивалю 1983 года. Возможно, один из его уча­стников решил лететь на рейсе KAL 007.

    Мураками

    Моя следующая остановка была в Мураками, деревне, расположенной совсем близко от Ниигаты. Здесь я нашел один обломок. Он был серого цвета, похожий на те, кото­рые я обнаружил в Окушири. Был ли он последним? Моей следующей зоной поисков была сама Ниигата.

    Перед отъездом в Ниигату я составил таблицу, в кото­рой количество найденных мною обломков было сопостав­лено с расстоянием до Ниигаты:

    Принимая во внимание выборочную и произвольную природу моего поискового метода и вероятность того, что я не обнаружил всех обломков, которые доплыли до бере­гов Японии, таблица показывает, что я был довольно близ­ко к месту падения самолета, которое не должно было на­ходиться далеко от Ниигаты.

    Ниигата

    Я планировал сесть на утренний поезд в Мураками, ко­торый доставил бы меня в Ниигату в восемь тридцать утра. Дождь лил как из ведра. Я сел на автобус и доехал до бли­жайшей к берегу остановки. Я отправился в первое же от­крытое кафе, которое смог найти. Когда дождь, наконец, на­чал немного утихать, я вышел. Не успел я пройти несколько метров, как услышал, что меня кто-то зовет. Владелец кафе держал в руках зонтик. «Вот, один посетитель забыл его ко­гда-то. Вы могли бы его взять».

    Дождь все еще шел, но зонтик помог, и было совсем не холодно. Пляж был длинным и прямым и простирался да­леко к югу. Он соединял в себе три наиболее благоприятные характеристики для поиска обломков: небольшой уклон, пес­чаный пляж, цементные блоки и маленькие дюны, покрытые легкой растительностью. Если бы сюда приплыли какие-ни­будь обломки, я был уверен, что смог бы найти их.

    Несмотря на дождь, видимость была хорошей и про­гулка была бы легкой, если бы я не обращал внимания на ботинки, в которые натекла вода. Я внимательно посмотрел везде, где, как учил меня опыт, можно было найти облом­ки. У меня было две ложные тревоги: первый раз, когда об­ломок оказался всего лишь плоским камнем, и второй, по­сле того как я совершил несколько рискованных маневров, чтобы достать объект, который оказался просто куском пла­стика. К концу дня я прочесал весь пляж вдоль и поперек и был уверен, что здесь нет никаких обломков. После всех моих усилий я наконец обнаружил точку, за которой боль­ше нельзя было обнаружить ни одного обломка от авиалай­нера. Это делало Мураками, находящуюся всего в 25 милях к северу от Ниигата, самой южной точкой, где были найде­ны обломки. Это хорошо согласовывалось с таблицей, ко­торую я нарисовал прошлой ночью (см. выше).

    Место падения вблизи Ниигаты

    Я обнаружил район падения самолета, но теперь мне нужно было подтвердить, что я прав. У меня не было вре­мени, да и необходимости, проверять все пляжи к югу от Ниигаты. Ниигата расположена внутри огромною залива, одна сторона которого обращена на север и другая — на за­пад. Прямо напротив Ниигаты находится остров Садо Джи­ма, хорошо известный в феодальные времена своими золо­тыми шахтами. Это было также место, куда сегун ссылал своих врагов. Один аспект Садо Джима был особенно ва­жен для моего расследования. Остров расположен на од­ной линии с Цусима Шио и имеет большой залив, откры­тый на юго-запад как огромная сеть, протянутая через те­чение. Если бы какие-нибудь обломки корейского лайнера попали в течение к югу от Ниигаты, некоторые из них не­избежно приплыли бы к берегам Садо Джима. Тщательный поиск на Садо Джима дал бы мне окончательный ответ, ут­вердительный или отрицательный. Сообщение в футляре для фотопленки, который я нашел с мистером Кашима из деревни Сай, приплыло с Садо Джима.

    Садо Джима

    Быстроходный катер на подводных крыльях соверша­ет поездку от Ниигаты до Садо Джима примерно за час. Из местного порта автобус ходит до деревни Мано, находящей­ся на берегу залива, где я должен был продолжить мои по­иски. Я нашел комнату недалеко от деревни Хамочи. Посла­ние, которое я обнаружил в коробке из-под пленки, было составлено местными школьниками. Директор школы, мис­тер Ногучи, радушно меня встретил и подтвердил, что все послания, написанные в ходе его программы, были найде­ны к северу. Ни одно послание не было унесено к югу от того места, где их выпустили — в проливе между островом Садо Джима и Ниигатой. Его слова подтвердили направле­ние течения и показали, что обломки рейса 007, найденные в проливе Цугару, приплыли из Японского моря, из точки, находящейся, возможно, рядом с Ниигатой.

    Берега острова Садо Джима очень похожи на те, кото­рые я уже исследовал, с белым песком, случайными скала­ми и цементными блоками, чтобы воспрепятствовать эро­зии, образующими отличную ловушку для любых обломков. Было очень жарко, почти 38 градусов по Цельсию. Я все еще ничего не обнаружил, когда солнце начало заволакиваться облаками над горизонтом. Я вернулся в отель.

    На следующий день, 23 августа 1990 г., я продолжил свои поиски на берегах залива Мано, на крайнем западе Садо Джима. Приближался шторм, и воздух стал гнетущим. До некоторых частей пляжа можно было добраться очень легко. Другие требовали проворства скалолаза. Огромный залив Мано полностью открыт ветрам и доминирующему течению и неизбежно задержал бы любые обломки, кото­рые проплывали мимо. Если бы KAL 007 разбился к югу от Ниигаты, фрагменты обломков приплыли бы сюда и оказа­лись бы на берегах залива.

    Из-за приближающегося шторма уровень моря был выше, чем обычно, и на берег обрушивались волны высо­той в человеческий рост. Посмотрев немного на волны, я пришел к интересному заключению. Кое-где берега оканчи­вались высокими скальными стенками, которые отвесно об­рывались в море. Тем не менее самые большие волны могли достигнуть их вершины и смыть куски топляка и всякого мусора, которые лежали здесь какое-то время, и потом вы­тянуть их в открытое море вместе с отливом. Оказавшись снова в море, этот материал продолжал дрейфовать, под­талкиваемый ветром и течением, и часто снова прибивал­ся к берегу в другом месте. С другой стороны, там где бе­рег был широкий и пологий, любые обломки перемещались все дальше и дальше в глубь острова. Это подтвердило мои прежние наблюдения, что из-за своей конфигурации опре­деленные пляжи задерживали любые обломки, которые на них попадали, на более длительный срок, чем другие. Имен­но на этих берегах я всегда находил обломки KAL 007.

    24 августа 1990 года, мой третий день на Садо Джима. Я уже исследовал почти весь залив Мано и ничего не на­шел. Я был сейчас почти уверен, что KAL 007 не разбивал­ся к югу от Ниигаты. Тем не менее, для того чтобы быть полностью уверенным, я решил исследовать залив Сабома, который обращен на юго-восток, неподалеку от входа в за­лив Мано. Если на Сабома не окажется никаких обломков, я могу быть уверен, что Мураками была самой южной точкой, куда могли попасть дрейфующие обломки авиалайнера.

    Сабома очень напоминал залив Мано, с такими же вет­рами и волнами. Я быстро обнаружил места, где у меня были наилучшие шансы найти что-нибудь. Я посмотрел внима­тельно вокруг, особенно среди цементных блоков у приста­ней. Когда спустилась ночь, я был изнеможен, но доволен. На Садо Джима не оказалось никаких обломков. Мураками была определенно самой южной точкой, куда были прине­сены обломки KAL 007. Это означало, что KAL 007 разбил­ся примерно в двадцати пяти милях от Ниигаты.

    Я вернулся в отель. Я обследовал берега Хонсю с 5 ав­густа. Я устал и мечтал о горячей ванне, холодном пиве и спокойном сне. Несмотря на то, что я должен был изме­нить свои планы в тот день, когда я приехал в Акита, и от­правился на юг, хотя собирался обследовать север, я достиг всех намеченных целей:

    1. Я нашел обломки, которые могли принадлежать толь­ко KAL 007.

    2. Я нашел самую южную точку, до которой могли до­плыть обломки KAL 007.

    3. Я установил, что точка падения авиалайнера находи­лась между Ниигатой и Мураками.

    В качестве дополнительного приза я нашел устройст­во, принадлежащее военно-морскому флоту США, на ко­тором был обозначен его серийный номер. Это устройст­во, которое я послал Джону Кеппелу в тот же день, когда я его нашел, оказалось дымовой шашкой, которую можно было сбрасывать с самолета. Эти шашки часто использова­лись японскими морскими самолетами US-1, чтобы отме­тить положение обломков судов и подтвердить положение и скорость ветра на поверхности океана, где нужно было садиться, чтобы подобрать выживших. То, что шашка ока­залась на берегу, означало, что ее использовали для какой-то спасательной операции где-то в Японском море. Учиты­вая форму береговой линии Японии и ширину Японского моря, спасательные операции в основном выполняются су­дами или вертолетами, которые не используют этот тип ды­мовой шашки. Гидропланы US-1, как правило, используют­ся только в Тихом океане.

    Дымовая шашка, которую я нашел, используется так­же самолетами морской авиации США. В ту ночь, когда по­гиб KAL 007, самолет американского военно-морского фло­та FB 650 находился в воздухе над этим районом и в 04.27 был над контрольной точкой KADPO, неподалеку от Нии­гаты, где он отменил свое полетное задание, чтобы продол­жать патрулирование над водой недалеко от того места, где разбился KAL 007. FB 650 прибыл сюда вскоре после того, как реактивный лайнер потерпел катастрофу. Он мог сбро­сить дымовую шашку, которую я обнаружил через семь лет на берегу.

    KADPO и место падения KAL 007 представляют инте­рес и по другой причине: 13 сентября 1983 года, менее чем через две недели после гибели 007, группа японских истре­бителей осуществила перехват четырех советских самоле­тов, включая двух самолетов-разведчиков. Почему советские самолеты летали в этом районе? Советский военно-морской флот только что завершил серию морских маневров не так далеко от этого места. Была ли у них информация о том, где на самом деле разбился KAL 007?

    Прежде чем возвращаться в Токио, я решил вернуться в залив Цугару и посетить бухту Учиура и деревню Куроива, неподалеку от Хакодате, где в сентябре 1983 года были найдены обломки KAL 007. Здесь я нашел еще два облом­ка самолета. Первый был куском с ячеистой структурой, на которой сохранилась прекрасно различимая маркировка на корейском, вместе с серийным номером:

    []:70001444[]: [] -89[]92С112 125 1-2

    Хотя являясь и недостаточно веским доказательством того, что этот обломок мог принадлежать «Боингу-747», вы­полнявшему рейс 007, корейская маркировка показывала, что обломки были корейского происхождения, а не принад­лежали самолетам-мишеням JASDF. Это мог быть кусок па­нели из кухни самолета, и предположить это позволял вто­рой обломок, который я нашел неподалеку. Это был фраг­мент с ячеистой структурой, выкрашенный в бежевый цвет, который часто используется для окраски кухонь на самоле­тах. Фрагмент был искорежен как будто взрывом. Это был наиболее поврежденный фрагмент из всех, которые мне пришлось видеть. Он нес на себе черные отметины от трех объектов, которые, должно быть, ударили в панель с боль­шой силой.

    Второй этап моих прогулок по японским берегам дал мне дополнительные доказательства того, что KAL 007 не разбивался возле Сахалина. Вместе с радиопереговорами, которые я проанализировал, я чувствовал, что найденные свидетельства позволяют сделать этот вывод.

    Место падения KAL 007 поблизости от Ниигаты объяс­няет, почему у Монерона не было найдено никаких облом­ков самолета. KAL 007 не разбивался у Монерона. Облом­кам понадобилось десять дней, чтобы дрейфовать в север-

    ном направлении. Наконец, это объясняет, почему обломки были найдены на юге: именно здесь и разбился KAL 007.

    Единственное, о чем можно спорить — это скорость, с которой обломки дрейфовали от Ниигаты в район между островом Монерон, Вакканаем и Сахалином. Они проплы­ли 365 морских миль за десять дней, двигаясь со средней скоростью 1,5 узла. Это быстро, но достаточно правдопо­добно, поскольку в Японском море наблюдались течения со скоростью до 2 узлов. Более того, шторм в Японском море, разразившийся через несколько дней после катастрофы, продолжался несколько дней и внес существенный вклад в скорость, с которой плывущие обломки должны были дрей­фовать в северном направлении.

    Глава 9. ГОВОРЯТ СВИДЕТЕЛИ

    Расследование «Известий»

    В конце 1990 года советская газета «Известия» начала большую серию статей, посвященных делу 007. Андрей Ил­леш, ведущий репортер и редактор серии, проинтервьюиро­вал многих людей, причастных к катастрофе и участвовав­ших в поисках обломков. Их свидетельства были подобра­ны и отредактированы так, чтобы рассказать официальную историю про одного нарушителя, сбитого советским пере­хватчиком. Но даже и в этом случае высказывания, опуб­ликованные в «Известиях», были процитированы без иска­жений. В них содержалось много реальной и вскрывающей истину информации.

    Какой бы ни была главная цель серии, «Известия» упо­мянули мое собственное расследование в статьях, которые появились в номерах от 17 и 18 мая 1991 года. Сергей Ага­фонов, токийский корреспондент газеты, основываясь на материалах, полученных в ходе моей пресс-конференции в Токио 17 декабря 1989 года, цитирует мои слова так:

    Официальная версия не может объяснить поведение «Боинга» на экранах японских радаров. Тем не менее, если мы предположим, что тот самолет, который сбил Осипо­вич, не был корейским авиалайнером, а другим самолетом, тогда все встает на свои места, включая,тот факт, что KAL007 продолжал свой полет... Это также объясняет другую загадку: сообщение пилота корейского самолета, пе­реданное по радио через пятьдесят минут после того, как «Боинг» был сбит советским перехватчиком.

    Здесь Андрей Иллеш, редактор серии, добавляет:

    Это не вымысел. Радиопереговоры корейских пилотов были записаны и японцами, и американцами... Эти перего­воры происходили уже после того, как полковник Осипович сбил самолет. Корреспондент «Асахи ТВ» в Москве показал мне результаты анализа этих переговоров (независимо за­писанных США и Японией), которые доказывают, что один из голосов принадлежал пилоту KAL007.

    Корреспондент «Асахи ТВ», упомянутый Иллешем, — мой друг Руйджи Осаки, который совершил визит в Моск­ву для того, чтобы найти документальные доказательства. Я послал ему спектрограммы последнего радиосообщения KAL 007, чтобы он обменял их у Иллеша на документы, ко­торых у нас не было. 18 мая 1991 года выпуск «Известий», который содержал статью с моими высказываниями, напе­чатал также карту, принадлежащую JMSA, вместе с утверждением Иллеша о том, что карта доказывает: мой анализ был неверным. Однако это одна из тех карт, которые я сам же и составил. Прежде чем быть опубликованной в «Извес­тиях», эта карта была послана сенатору Кеннеди в Соеди­ненные Штаты и сенатору Сейя, вице-президенту японской корпорации Diet. Она была также опубликована во Фран­ции в «Aviation Magazine». Мое имя и дата создания этой карты были ясно на ней обозначены. Эту информацию в «Известиях» удалили.

    На карте показаны четыре из нескольких воздушных столкновений между советскими перехватчиками и самоле­тами-нарушителями. Она также показывает трассу корей­ского авиалайнера, продолжавшего свой полет к югу по­сле того, как он прошел остров Монерон. Эта линия была в версии «Известий» стерта. Иллеш, который предположи­тельно публиковал эту карту, не зная, что она принадле­жит мне, использовал ее для того, чтобы поставить под со­мнение мои находки. Но другие работники редакции, кото­рые подготовили ее к публикации, должны были знать, что это моя карта. Они были уверены в ее значении: воздуш­ное пространство над Сахалином было нарушено группой самолетов. Они знали, что карта противоречит утвержде­нию Иллеша о том, что это был корейский авиалайнер, гра­жданский пассажирский самолет, непредумышленно сбив­шийся со своего курса.

    Представители советских разведслужб и члены совет­ского руководства наверняка знали, что произошло на са­мом деле. Когда президент Горбачев посетил Японию в апре­ле 1991 года, Сергей Агафонов прибыл в Хабаровск раньше президента, чтобы освещать его визит. Здесь он встретился с людьми из президентского окружения, включая «высоко­поставленного и влиятельного генерала, члена правительст­ва». Агафонов спросил у генерала его мнение о моем рас­следовании. Генерал сказал: «Мишель Брюн открыл часть правды. Настоящая история сложнее официальной версии события». Генерал сказал Агафонову, что обломки у Монеро­на были «останками военного самолета и всего таких само­летов было три». Может быть, именно комментарии генера­ла побудили «Известия» упомянуть мое расследование, хотя редакторы попытались свести к минимуму его смысл.

    Несмотря на то, что серия статей в «Известиях» поддер­живала официальную версию события, упомянутые свиде­тели, включая полковника Осиповича, пилота, который, как заявили русские, сбил корейский самолет, и водолазов, кото­рые работали с обломками, ставят достоверность официаль­ной истории под сомнение. Этот факт не избежал внимания советских журналистов. Касаясь размеров черных ящиков найденных советскими водолазами, Александр Шальнев, корреспондент «Известий» в Нью-Йорке, писал:

    Если данные [ИКАО и KAL. — М.Б.] верны, то они про­тиворечат информации, опубликованной в «Известиях».

    Сам Андрей Иллеш пожаловался, что «факты никак не вяжутся друг с другом». Ниже мы, увидим почему, когда изучим серию, состоящую более чем из пятидесяти статей.

    Серия начинается с «сенсационного открытия» того, что обломки лайнера были найдены советскими моряками. В первых публикациях один из корреспондентов «Извес­тий» спросил маршала Кирсанова, главнокомандующего со­ветской авиацией, какого он мнения о моем заключении, что корейский авиалайнер не был сбит над Сахалином, а разбил­ся в четырехстах милях к югу. Маршал назвал это «абсур­дом». Журналист «Известий» спросил затем, почему же то­гда в этом случае Мишель Брюн поставил под сомнение ме­сто гибели «Боинга»? На этот раз маршал ответил: «Точно не знаю». Он добавил: «Тем не менее мы нашли обломки».

    Журналисты «Известий» посчитали, что маршал Кирса­нов имел в виду: «Мы нашли обломки корейского авиалай­нера». Именно так трактовали эту историю агентства ново­стей по всему миру. Тем не менее, ремарка Кирсанова была двусмысленной, возможно намеренно.

    Иллеш, редактор серии, настаивает, что был найден кор­пус лайнера, он был обнаружен буровым судном «Михаил Мирчинко», и все водолазы, которыми командовал Захарченко, были из Мурманска. Но его собственные свидетели противоречат этой версии событий. Как мы увидим в сле­дующих главах, их заявления описывают несколько различ­ных поисковых операций. В одном случае Иллеш в отчая­нии пишет: «Сколько свидетелей, столько и версий собы­тий». Вместо этого он мог бы сказать: «Сколько обломков, столько и различных версий событий». Это бы решило его проблему. К счастью для нас, он публикует и противоречи­вые заявления.

    В своих усилиях доказать, что единственным найденным обломком был остов корейского авиалайнера, Иллеш отда­ет должное гражданским водолазам с «Михаила Мирчин­ко», возможно потому, что они на самом деле нашли остов «Боинга» — в данном случае RC-135, который является кон­вертированным «Боингом-707». Одновременно Иллеш бес­причинно укоряет советский военно-морской флот. В ответ он получил сердитую отповедь. В телеграмме в ТАСС о под­водной экспедиции, запланированной «Известиями», капи­тан Косик возражает ему, сказав, что это военно-морской флот, а не гражданские водолазы нашли остов:

    «Я в самом деле не знаю, почему «Известия» ждали во­семь лет, прежде чем начать эту подводную экспедицию, по­скольку советский военно-морской флот давно нашел остов и поднял на поверхность все, что можно было поднять. Если бы они хотели увидеть его, все что им нужно было сделать, это попросить Океанографическую службу ВМФ».

    Не принимая упрек Косика, Иллеш пишет:

    «Ни одного военного водолаза не было на дне в районе, в котором упал остовKAL007. В то время (осенью 1983 года) все поисковые операции проводились «Михаилом Мирчинко» и водолазами из Мурманска и Сахалина, с помощью «Гидро­навта» и его мини-подлодки «Тинро-2».

    Но, среди прочих, советский ВМФ сыграл важную роль в подводных поисковых операциях. Капитан Гирш, коман­дир «Тинро-2», сказал, что укрываясь на Монероне от штор­ма, он беседовал с военными водолазами, которые, работая далеко от того района, где он исследовал остов, сами на­шли затонувший самолет с хвостом, стоявшим вертикаль­но между рифами.

    На самом деле было найдено и обследовано несколько обломков — в разное время, различными участниками, при помощи различных методов и на различной глубине. Каж­дая группа свидетелей «Известий» говорила об остове, над которым они работали, как будто бы это отражало их поли­тическую предусмотрительность, — разумеется, большинст­во тех, кто видел остов, знали, что он не принадлежит «Бо­ингу-747». Но сама частичная природа их показаний отра­жает также тот важный факт, что с самого начала советское руководство настаивало на секретности и дозировании ин­формации. Иначе говоря, оно пыталось удерживать людей, участвовавших в поисковых работах групп, в неведении от­носительно того, что делают другие.

    За этим лежала растущая самонадеянность американ­ской политики весной и летом 1983 года и нежелание Сове­тов публично бросать ей вызов. Если бы стало известно, что Советы сбили несколько американских военных самолетов, существовала бы достаточно большая вероятность того, что общественное мнение, независимо от обстоятельств, при ко­торых это произошло, привело бы администрацию к отстав­ке. И риск ядерной войны, который создала бы операция KAL 007, усилился бы.

    По-настоящему интересны статьи «Известий» не спо­рами Иллеша с советским ВМФ, а показаниями свидетелей, которых он цитирует. Сравнивая их заявления с докумен­тами, которые мы собрали, в особенности с журналом опе­раций JMSA и ситуационными картами, на которых нане­сены ежедневные позиции всех судов, мы можем сравнить показания очевидцев и определить, какие остовы они на­шли, какие группы водолазов и какие корабли участвовали и в каких районах они работали. Мы можем воссоздать со­ветские поисковые усилия с самых первых дней операции. Мы можем добавить к нашему знанию то, что произошло во время воздушной битвы над Сахалином. Мы можем вновь продемонстрировать: катастрофа KAL 007 у Монерона была на самом деле крушением другого или других самолетов. Для того чтобы сделать почти невероятное происшествие с KAL 007 заслуживающим доверия, мы должны показать, что факты о воздушном движении, океанских течениях, плаваю­щих и затонувших обломках, поисково-спасательных опера­циях, сообщениях диспетчеров воздушного движения, ха­рактеристиках передатчиков и идентификации голосовых отпечатков, отчетах японской прессы и записях советского радиообмена указывают в одном направлении. Статьи «Из­вестий» дают нам много полезной информации.

    Незадолго до окончания публикации серии статей в «Известиях» японские средства массовой информации так­же стали интересоваться этой историей. В выпуске от 15 ок­тября 1991 года, токийская ежедневная газета «Йомиури Симбун» напечатала свидетельства Ивана Билюка, капи­тана советского рыболовного судна «Уваровск». 17 октября 1991 года в номере «Известий» была также упомянута эта история. Ниже я привожу фрагменты этих статей вместе с моими комментариями.

    В ночь с 31 августа по 1 сентября 1983 года современ­ный траулер «Уваровск», шкипер — капитан Билюк, возвра­щался в свой порт приписки Корсаков, на южной оконечно­сти Сахалина, из семимесячной рыболовной экспедиции в Ти­хий океана. Около 06.30 по сахалинскому времени [04.30 по японскому. — М.Б.] вахтенный офицер обнаружил прямо по курсу американское военное судно.

    Капитан Анисимов наблюдал один или несколько само­летов-нарушителей на радаре своего патрульного катера в 05.32 сахалинского времени, а также то, как советский пере­хватчик выпустил в нарушителя ракету в 06.24 сахалинско­го времени. Другими словами, американский военный ко­рабль находился на сцене, когда битва все еще шла.

    Капитан Билюк был весьма удивлен этим, потому что он никогда прежде не видел американских военных судов в проливе Лаперуза. Через полчаса, примерно около 7 часов утра по сахалинскому времени, пройдя американское воен­ное судно, которое им мешало, капитан Билюк получил при­каз направиться к Монерону и обойти остров с запада. Ему приказали продолжать наблюдение и поиск любых объектов или людей, плавающих на поверхности воды. [Эта инфор­мация согласуется с заявлением советского посла Павло­ва, информировавшего японское правительство о том, что «следы авиакатастрофы» были обнаружены к западу от Монерона. — М.Б.]. Билюк не нашел ничего интересного к за­паду от Монерона и продолжал поиски к северу от остро­ва. Около 8 часов утра [по сахалинскому времени. — М.Б.], через час после восхода солнца, он увидел в бинокль боль­шое, молочного цвета пятно на поверхности воды, диамет­ром приблизительно 200 метров. Он отметил его положе­ние на карте в точке 46°35' северной широты, 141°22' вос­точной долготы.

    Эта информация была опубликована в японской газе­те «Йомиури Симбун» вместе с картой капитана Билюка. Место, указанное капитаном Билюком, находится всего в 4 морских милях к востоку от позиции «Чидори Мару», ры­баки которой наблюдали взрыв самолета.

    Пятно было авиационным керосином, который подни­мался на поверхность. Море в пределах этой керосиновой «заплатки» было покрыто тысячью обломков, в основном ячеистыми панелями, которые выглядели так, как будто были вырезаны ножом. Это позволило капитану Билюку предположить, что самолет был сбит ракетой. Он так­же заметил еще действующий дымовой сигнал, с оранже­вым горящим пламенем.

    Дымовые сигналы, используемые для спасения на море, действуют всего несколько минут, самое большее — полча­са. Самолет, который разбился на этом месте, мог быть од­ним из двух самолетов — тем, который наблюдал капитан Анисимов в 05.33 сахалинского времени (03.33 по токийско­му), или тем, полет которого, как сказали Советы, «был ос­тановлен над поселком Правда в 06.24». Капитан Билюк об­наружил место катастрофы в десять часов, в первом случае четыре с половиной часа спустя или, во втором случае, три с половиной часа после того, как произошли эти события. В том и в другом случае, если дымовой сигнал был активи­зирован упавшим самолетом, он давно бы потух. Очевид­ный вывод из этого состоит в том, что дымовой сигнал был сброшен самолетом или вертолетом для того, чтобы поме­тить это место для спасателей. Интересный вопрос заклю­чается в том, кто именно сбросил его, Советы или амери­канцы? Мы можем сделать вывод, что в том случае, если это были Советы, капитану Билюку, который получил приказ из советской штаб-квартиры приступить к поискам места ка­тастрофы, без всякого сомнения, были бы даны координа­ты по радио. Но на деле этого не произошло.

    «Уваровск» оставался на этом месте два часа и собрал примерно тонну обломков.

    Это очень большое количество обломков, учитывая крайнюю легкость материала. В своей статье в «Известиях» Иллеш и Шальнев не упомянули ни эти ячеистые обломки, ни дымовой сигнал. Согласно их статье, «Уваровск» полу­чил приказ немедленно покинуть это место, что не соответ­ствует истине. Он не ушел до тех пор, пока не был сменен другим судном, «Забайкалье». Иллеш и Шальнев упомина­ют только наличие «гражданских» предметов, плавающих на поверхности, включая меховые и кожаные куртки. Следует упомянуть, что пассажиры вылетели из Нью-Йорка 31 ав­густа, когда люди не носят зимнюю одежду

    Здесь нужно сделать короткое отступление о природе этих гражданских предметов. Согласно французскому теле­журналисту-расследователю Мише Лобко, который интер­вьюировал его в 1993 году, первый помощник «Забайкалья» сказал, что там было большое количество пар обуви, свя­занных вместе шнурками, как в обувном магазине. Капитан Билюк с «Уваровска» сказал корреспонденту «Ассошиэйтед Пресс»: «Моим первым впечатлением было то, что они взя­ли некоторые вещи из магазинов и бросили их в воду. Вещи были новыми. На них были этикетки».

    «Забайкалье», находящееся под командованием капита­на Владимира Алексеева, было самым большим судном в Невельске. Прибыв на место, капитан Алексеев увидел, что об­ломки были сконцентрированы в области площадью пример­но в одну квадратную милю. «Там было так много всего, что мы были просто ошеломлены», — вспоминал он. «Уваровск» разрешил им поднять обломки и отправился в точку с ко­ординатами 46° 35' северной широты и 141° 27' восточной долготы, что было примерно в семь миль к востоку и ближе к Сахалину, где предположительно разбился другой самолет. Они присоединились к другим трем судам, уже находящимся на месте, включая грузовое судно, которое спустило на воду две лодки, чтобы поднять на борт некоторые большие, тя­желые объекты, в то время как патрульное судноJMSA«Ре­бун» наблюдало за этими работами на расстоянии.

    Капитан Билюк получил приказ оттеснить «Ребун» прочь. Он поднял международный сигнал, говорящий «У нас приоритет и мы собираемся пересечь ваш курс». Когда его спросили позднее, капитан «Ребуна» дал яркую, но дезориен­тирующую картину этого инцидента:

    «Я не был уверен точно, что происходит. Я увидел два советских самолета, кружащих прямо над нами на малой высоте, и я подумал, что они хотели остановить совет­ское рыболовное судно. Я попытался прослушать частоты советского флота по радио, но не поймал ничего, кроме ста­тических разрядов».

    «Ребун» изменил направление движения и начал патру­лировать на небольшой скорости. В 17 часов он прибыл на то место, где команда «Чидори Мару» наблюдала, как само­лет взорвался прямо над поверхностью воды. «Ребун» уви­дел советское судно точно в том месте, где ранее находи­лась «Чидори Мару». Это было «Забайкалье», собирающее обломки, найденные «Уваровском». «Забайкалье», к которо­му присоединились другие суда, оставалось в этом районе весь день и, когда наступила ночь, продолжало поиски с по­мощью прожекторов. Русские не успели собрать все, преж­де чем «Ребун» прибыл на это место вечером. В противном случае почему они продолжали работать и ночью?

    Ни «Ребун», ни JMSA, ни японские или советские офи­циальные лица, ни ВМФ США не говорили об этих облом­ках, хотя одна из сторон отметила ранее это место с помо­щью, дымового сигнала. В случае KAL 007 мы еще увидим, как три правительства, а именно США, СССР и Японии, скрывают информацию, каждое — по своей собственной причине.

    Посол Павлов немедленно проинформировал японское правительство об открытии «следов авиакатастрофы» к за­паду от Монерона. Так мы в первый раз услышали, что здесь произошла катастрофа. Японские и советские суда находи­лись к северу от острова, где был дымовой сигнал. Япон­цы заявили, что они не нашли никаких обломков корей­ского авиалайнера до 9 сентября. Они нашли обломки и ранее этой даты, но они не имели никакого отношения к KAL 007. Как показано в предыдущей главе, первые пять­десят четыре обломка, найденные JMSA, принадлежали во­енному самолету. Обломки, подобранные «Уваровском» ка­питана Билюка и «Забайкальем» и маркированные одной из вовлеченных сторон дымовым сигналом, также, по всей оче­видности, принадлежали военному самолету, — по крайней мере были аутентичными. Но в течение многих лет о них никто не вспоминал.

    Среди советских судов, которые находились к северу от Монерона, одно особенно примечательно. Это был пат­рульный катер КГБ (КГБ отвечал за охрану государствен­ных границ) под командованием капитана Анисимова. Это судно патрулировало у Невельска, когда между 05.32 и 05.33 (сахалинского времени, 03.32 по японскому) на их радаре появилась отметка, которая пересекала небо со скоростью 800 км в час. Через сорок секунд метка разделилась на две части, затем на три, прежде чем исчезла приблизительно в 30 км от Монерона на азимуте 10 градусов от острова, в точке с координатами 46°31 'N, 141°18'Е, если принимать во внимание некоторую неопределенность с азимутом. Капи­тан Анисимов отметил на экране своего радара одинокое рыболовное судно рядом с этим местом.

    Позиция тех обломков, о которых говорилось выше, близка к тому месту, где находилась «Чидори Мару» в 03.30 (46°35'N, 141°16'E), когда ее рыбаки увидели самолет, взо­рвавшийся в море. Тем не менее существует трехминутное временное различие между двумя этими событиями. Опи­сание этих двух событий также различается. Отчет капита­на «Чидори Мару» показывает, что самолет оставался не­поврежденным до взрыва и не разломился на части, пока не коснулся поверхности воды. Более того, детали, которые приводит капитан Анисимов, заставляют нас усомниться в том, что он видел одиночный самолет, разломившийся на две, а потом на три части. Во-первых, самолет разломился на две части, находясь еще в горизонтальном полете, кото­рый продолжался еще сорок секунд со скоростью 800 км в час. Трудно вообразить себе самолет, теряющий кусок фю­зеляжа, достаточно большой, чтобы его было видно на мор­ском локаторе, и затем продолжающий полет, по крайней мере, еще сорок секунд, прежде чем потерять еще один ку­сок, немного меньший по размерам. Это наблюдение гораз­до лучше соответствует группе истребителей, которые ото­шли друг от друга в классическом маневре, используемом атакующими самолетами. Напротив, отчет «Чидори Мару» показывает, что одиночный истребитель проходил прямо над головой в тот момент, когда он выпустил ракету, не­посредственно перед взрывом другого самолета, его цели, которая находилась от него на небольшом расстоянии. Ка­жется более вероятным, что Анисимов и капитан «Чидори Мару» описывали два различных события.

    Наблюдения капитана Анисимова обнаруживают нечто, имеющее еще большее значение. Он видел то, что интерпре­тировал как «разрушение самолета» в 05.33 сахалинского времени. Тем не менее, согласно маршалу Огаркову, пере­хватчик остановил самолет-нарушитель над поселком Прав­да в 06.24 по сахалинскому времени, то есть примерно час спустя. Отсюда мы можем сделать вывод, что два самолета были сбиты с часовым интервалом между двумя события­ми. Это расширяет наше представление о воздушной бит­ве над Сахалином.

    Анисимов также сказал, что поднял на борт примерно 100 кг обломков, в основном это были куски панелей, имев­ших сотовую структуру. Он не указал, где собрал их, кроме того, что это было «в море у Невельска». Судовой журнал патрульного судна JMSA «Ребун» упоминает, что в этот день (1 сентября) в море была замечена группа советских судов, собирающих обломки, среди которых вполне мог находить­ся и патрульный катер Анисимова. Согласно капитану «Ребуна», патрульный катер снял чехол со своего орудия и на­вел его на японское судно, что является эффективным спо­собом сказать, чтобы японцы держались подальше.

    Интервью с капитанами советских судов «Уваровск» и «Забайкалье» ясно говорят о том, что Советы собирали пла­вающие обломки в трех различных местах. На самом деле мест падения самолетов было даже больше. Для того, чтобы отличить различные места друг от друга и показать, что о них можно узнать, я рассмотрю свидетельства более подробно.

    Глава 10. СОВЕТСКИЕ ПОДВОДНЫЕ ПОИСКИ (1)

    Первый остов, 13 сентября

    Советский журналист Иллеш, представляя свидетельст­ва, которые он опубликовал в «Известиях», признает, что в них много неясного: «Наиболее запутанная часть инцидента 007 — поиск остова «Боинга»». К счастью, организуя мате­риал так, как будто он говорил об одном инциденте, и под­разумевая, что все самолеты-нарушители были одним ко­рейским самолетом, Иллеш публикует все заявления участ­ников событий, в том числе и противоречащие друг другу. Люди говорили о различных обломках, найденных в разное время, в разных местах, при разных условиях. Установление того, когда, где и кто был вовлечен в поиски, стало возмож­ным благодаря картам JMSA, которые получили мы с Джо­ном Кеппелом. Без этого ценного инструмента, на котором изображены ежедневные позиции и действия судов всех ти­пов, вовлеченных в поиски, согласование явно противоре­чащих друг другу заявлений было бы гораздо более труд­ным делом. За исключением японского телерепортера Ивао Койяма, который был на сцене во время поисков и записы­вал положение поисковых судов на ежедневных брифингах JMSA (см. главу 4). Джон и я являемся сейчас единствен­ными исследователями, обладающими этими бесценными документами. Собранные вместе, эти документы составили наиболее детальный и полный отчет о поисках, предприня­тых всеми вовлеченными нациями. Они позволили мне най­ти порядок там, где Андрей Иллеш увидел только путани­цу, дали мне возможность составить ясное представление о том, сколько обломков было найдено советским Тихоокеан­ским флотом, и выяснить, как он проводил свои поиски.

    Тихоокеанский флот находился под командованием ад­мирала Сидорова, который был ответственным за советские поисковые работы. Во время встречи в Москве с семьями жертв, которая проводилась 11 марта 1993 года, адмирал Сидоров сказал, что как только была объявлена тревога, со­ветский флот немедленно послал группу военных судов в тот район, где, как полагали, разбился самолет. Этот район было легко обнаружить по наличию обломков, плавающих на поверхности. Были установлены границы, и территория была промаркирована буйками. «Через тридцать семь ми­нут после катастрофы на месте появилось небольшое со­ветское судно и были подняты небольшие обломки. Но ни­каких тел не было».

    Если небольшое судно оказалось на месте в пределах 37 минут, то место падения самолета должно было быть достаточно близко к Невельску. Если мы учтем минимум десять или двенадцать минут, чтобы предупредить коман­ды, дать им возможность подняться на борт катеров, запус­тить двигатели и выбрать якоря, это оставляет только пят­надцать минут на переход из Невельска к месту падения самолета, которое, таким образом, должно быть не далее нескольких миль от Невельска. Это именно то место паде­ния самолета, указанное на карте, которую президент Ель­цин передал представителям Кореи, ИКАО и американским родственникам погибших в Москве 14 октября 1992 года. Оно также обозначено в журнале JMSA и ситуационных картах, которые показывают, что в первые несколько дней после катастрофы интенсивные поисковые усилия имели место в узкой, линзообразной области, полностью находя­щейся в пределах советских территориальных вод, прибли­зительно в 6 морских милях от побережья Сахалина и с центром в точке с координатами 46°35'N, 141°45'Е, вдоль 100-метровой изобаты. Океанографические данные показы­вают, что морское дно в этом районе очень загрязненное, вода чрезвычайно мутная, видимость плохая и нет ника­кой подводной жизни. Все это согласуется с комментария­ми водолазов, так же как со свидетельством Николая Сер­геевича Антонова, капитана Холмской рыболовецкой базы, слова которого «Известия» цитируют так:

    «Я прибыл в зону поисков через пять или шесть дней после того, как был сбит «Боинг». Я был послан, чтобы за­менить капитана «Каренги», большого морозильного трау­лера. В этом районе уже находилось большое количество су­дов военных и рыболовных. Здесь было пятнадцать или двадцать рыболовных судов. Они забрасывали сети и зани­мались тралением в поисковой зоне. На дне был толстый слой грязи, и сети часто рвались. Морское дно было мерт­вым, никаких признаков подводной жизни. Никто никогда не ловил ни единой рыбы в этом районе. Наконец рыбаки зацепили «Боинг».

    Советский военно-морской флот вскоре понял, что са­молет, который разбился здесь, разлетелся на куски слиш­ком маленькие, для того чтобы обнаружить их при помо­щи сонара и решил использовать метод прямого контакта, таская тралы и стальные канаты по морскому дну. Адмирал Сидоров объяснил подробнее, как проводилась операция:

    «Рыбаки приспособили трал таким образом, чтобы его могли тянуть два траулера. Они покрыли его нижнюю часть кожей, чтобы он скользил лучше [в густой грязи. — М.Б.], собрали некоторые бумаги и обломки самолета. Раз­мер района поисков был пересмотрен и составлял два на полтора километра. Зона была разделена на три сектора. Обломки здесь были найдены рыбацкими судами, которые ловили их сетями... 8 или 9 сентября трал зацепил секцию фюзеляжа, которую он протащил почти полтора километ­ра. Затем мы вызвали «Михаила Мирчинко». Но на его бор­ту не было водолазов.

    «Михаил Мирчинко» прибыл на место 10 сентября, как это показано в Документах JMSA и по свидетельству его ко­манды. «Мирчинко» — хорошо оборудованное буровое суд­но и водолазная база, способная динамически стабилизи­ровать свое положение точно над определенным местом на дне без опускания якоря. Корабль должен был немедлен­но приступить к водолазным операциям. Но из-за того, что судно прибыло без обычной команды гражданских водола­зов, советский ВМФ должен был вызвать своих собственных водолазов из главной базы Советская Гавань на материке.

    Жан Андреевич Алешенко был главным боцманом на борту «Мирчинко» с 10 сентября до конца поисковых ра­бот. Его интервьюировал Станислав Глюков, корреспондент «Известий»: «На борту судна было много моряков из Совет­ской Гавани. Когда они обнаружили зону поисков [с помо­щью сетей и кабелей. — М.Б.], советский флот начал обы­скивать морское дно».

    Иллеш никогда не признавал, что в разных местах и в разное время разными командами водолазов были найде­но несколько остовов. Он не принял в расчет никаких кон­фликтующих свидетельств, которые он сам привел в вось­мой статье из «известинской» серии.

    В это время водолазы — по всему Советскому Союзу было не больше пятидесяти таких же опытных, как мур­манские, — отдыхали в своих казармах неподалеку от Холмска, ничего не делая до конца сентября. Как прокомментиро­вал их руководитель Владимир Васильевич Захарченко: «Нас срочно отправили на самолете на Сахалин и поселили в ка­зарме на базе. Затем они про нас забыли. Мы оставались в своих комнатах до конца месяца. Только в конце сентября минный тральщик доставил нас на «Михаила Мирчинко».

    К концу сентября «Михаил Мирчинко» переместился на место другой катастрофы. Водолазы, которые работали на корабле в первые дни месяца, без сомнения, не могли быть из Мурманска, поскольку те в то время отдыхали в сво­их комнатах, борясь со скукой. Алешенко, боцман «Мир­чинко», рассказывает нам о новых деталях работы ВМФ на первом остове:

    Советский ВМФ использовал траулеры для прочесыва­ния дна и смог поднять наверх несколько обломков. Как позд­нее установили водолазы, трал зацепил центральную часть фюзеляжа и проволочил ее почти милю. Но мы должны были Найти точное место, где фюзеляж попал в сети. Для этого мы послали [флотских водолазов. — М.Б.] обследовать дно.

    Иллеш продолжает эту историю в «Известиях», цити­руя Захарченко:

    «Они решили послать телекамеру, чтобы посмотреть на дно. В это время мы отдыхали в Холмске, в наших комна­тах. Я просто пересказываю, что делали наши коллеги [во­енные водолазы. — М.Б.]. Вначале они не нашли ничего ин­тересного. В течение одного или двух дней мы наблюдали за ними по телевизору. С моей точки зрения то, чем они за­нимались, было бесполезно, потому что дно было грязное и в мутной воде было видно не дальше трех метров.

    Мы предложили, чтобы они использовали водолазный колокол с наблюдателями. Они спустили водолазный коло­кол с четырьмя водолазами: один смотрел вперед, второй — вправо, третий — влево, а четвертый — на дно, прямо под ними. Размер зоны, которую они могли просматривать, уве­личился немедленно до 15 метров. И на третий день они на­шли самолет».

    «Михаил Мирчинко» прибыл на место поисков 10 сен­тября. Третий день означает 13 сентября. Алешенко, боцман «Мирчинко», дает еще больше деталей:

    «Обломки фюзеляжа были сильно повреждены. От них просто куски остались. Самые большие куски, которые мы видели, были опорными креплениями для поворотных стержней, чрезвычайно прочные. Их длина составляла от 4 до 6 футов, и 20—24 дюйма шириной. Все остальное было разбито на мелкие куски».

    В. Вербицкий, радист с «Мирчинко»:

    «Многие из нас взяли кое-какие обломки на память. Не­которые даже сделали чашки из титановых стержней... Да, самолет должен был удариться о поверхность воды с огром­ной силой, чтобы титановые стержни разломились».

    Такой тип стержней является важным структурным элементом любого самолета с изменяемой геометрией кры­ла, которая используется только на сверхзвуковых самоле­тах. Остов, с которым работал флот, принадлежал, вероятно, EF-111, который военно-воздушные силы США использова­ли в качестве самолета радиоэлектронной борьбы.

    Карты и документы JMSA показывают, что «Михаил Мирчинко» и корабли, которые его сопровождали, работа­ли в районе, где лежал этот первый остов, вплоть до 26 сен­тября. В шесть часов утра 26 сентября флот, сопровождаю­щий «Мирчинко», состоял из восемнадцати судов, включая семь траулеров. К полудню с «Мирчинко» остались толь­ко десять судов. Все траулеры и обслуживающие их суда ушли. Остатки этого флота также покинули территориаль­ные воды у Сахалина и перешли в новую поисковую зону, в 40 милях к западу, в 16 морских милях от острова Мо­нерон, где военно-морской флот США был занят поисками обломков самолета, представляющего для них особый ин­терес. Место падения находилось далеко от тех районов, в которых велись поисковые работы. Таким образом, опера­ции по подъему обломков первого самолета к югу от Не­вельска в территориальных водах Сахалина продолжались с 1 по 26 сентября. Они длились 26 дней.

    Второй остов, 16 сентября

    В то время как «Михаил Мирчинко» работал над первым остовом, в международных водах к северу от Монерона и в 15 морских милях к западу от первого ос­това, 16 сентября второй остов был найден другим поиско­вым судном. Используя мини-подводные лодки с «Георгия

    Козмина», поискового судна и водолазной базы, ныряльщи­ки советского флота подняли метровую секцию крыла, ко­торая, очевидно, принадлежала другому самолету, а не тому, который, как описывал адмирал Сидоров, был разорван на мелкие части. В номере от 18 сентября 1983 года «Тоо Нип-по», провинциальная газета из Аомори, сообщала:

    «Утром 17 сентября в Вакканае и в штаб-квартире JMSAв Отару была получена информация о том, что объ­ект неустановленной природы, который выглядел как кусок самолета, был поднят со дна советским судном, за которым наблюдало японское патрульное судно «Дайсетсу». Зона по­исков находилась к западу от Сахалина, в районе, где, как полагают, исчез корейский авиалайнер.

    В первый раз видели, как Советы поднимали какой-то объект со дна океана. Согласно нашим источникам, вечером 16 сентября 1983 года в 21.00 [по японскому времени. — М.Б.] советские суда собрались в точке с координатами 46°34'Nи 141°21 'Е в 31 км к северо-северо-востоку от острова Монерон. Среди советских судов были «Рудонский» и спасательное судно советского военно-морского флота «Георгий Козмин». В 23.00 они подняли 10-метровый кусок остова.

    В 03.30 утром 17 сентября мини-подводная лодка, спо­собная спускать водолазов на морское дно, была спущена на воду вместе с двумя вспомогательными лодками. Подлодка вернулась на поверхность в 05.40 и в 06.30 была поднята на борт своего корабля-матки. В 06.55 того же дня другая ми­ниатюрная подлодка, на этот раз желтого цвета и длиной приблизительно 17 футов была спущена на воду 700-тон­ным судном и начала погружение. Это произошло в между­народных водах на глубине 164 метра. Хотя патрульное суд­но «Дайсетсу» располагалось в 500 метрах, Советы просиг­налили ему сохранять эту дистанцию, для того чтобы не ставить под угрозу поисковую операцию».

    Десятиметровый кусок остова, поднятый 16 сентября, как кажется, являлся частью крыла самолета. Он не мог при­надлежать тому же самому самолету, что и первый обло­мок, который находился слишком далеко и был разбит на мелкие кусочки. Другой самолет будет найден 17 или 18 октября в нескольких милях к югу (см. следующую главу). Тем не менее я не считаю, что секция крыла принадлежала тому самолету. «Георгий Козмин» вместе со своей вспомо­гательной флотилией включая и другие специализирован­ные суда, такие как «Рудонский», мини-подводные лодки и водолазов военно-морского флота, которые подняли кусок крыла, продолжали работать в том же районе на протяже­нии двух месяцев — в два раза дольше по сравнению со временем, которое «Мирчинко» потратил, работая над пер­вым остовом. Это были большие затраты времени и обору­дования. Все это заставляет меня считать, что второй обло­мок был отдельным самолетом, не имеющим отношения к тому самолету, который «Мирчинко» нашел месяцем поз­же (см. рис. 11), и, по всей вероятности, «Георгий Козмин» и его флотилия обследовали остов и подняли все, что хо­тели поднять.

    Второй остов мог вполне быть самолетом, который, как видела «Чидори Мару», взорвался на низкой высоте над во­дой и место падения которого посетил «Уваровск» капитана Билюка. Поисковые операции продолжалась 54 дня.

    Третий остов, «Тинро-2»

    «Тинро-2» — миниатюрная подводная лодка, принадле­жащая Министерству рыбной промышленности. Она была доставлена из Владивостока, чтобы помочь в поисково-спа­сательных операциях. Тем не менее странно, что ее первые погружения начались не там, где искали все остальные, во­круг Монерона, а гораздо дальше к северу. «Тинро-2» при­была на место 14 сентября и к 17 сентября произвела не­сколько погружений и обнаружила третий остов. Мы зна­ем его положение благодаря совпадению. Как говорит нам адмирал Сидоров:

    «Американский вертолет разбился далеко от зоны по­исков в которой работал американский флот. Они попро­сили нас о помощи. Мы дали им координаты места, где раз­бился их вертолет».

    Почему советский военно-морской флот знал, где раз­бился американский вертолет, когда сами американцы это­го не знали? Ясно, что он разбился рядом с советским суд­ном, вдалеке от американского флота. Это подтверждает ра­порт военно-морского флота США. В рапорте сообщается, что 17 сентября 1983 года из-за механической поломки вер­толет SH-2F с фрегата «Баджер» ударился о воду и затонул в международных водах в точке с координатами 47°01'N, 141°13'Е. Команда, состоящая из четырех человек, не по­страдала и была поднята «Мунро» через полтора часа по­сле катастрофы. Послеоперационный отчет Е1 описывает инцидент так:

    «Наиболее важным событием... была, к несчастью, опе­рационная потеря вертолетаHSL37/2,SH-2FсUSS«Бад­жер» из-за механической поломки во время полета 17 сен­тября 1983. Прежде чем вертолет упал в воду, был передан сигнал бедствия«Mayday»поUHF.Этот сигнал был при­нят дежурным АВАКСом и командой надводного судна. В хо­де поисково-спасательных работ команда вертолета, нахо­дящаяся в 35 милях от ближайшего судна, была спасена ме­нее чем через 90 минут после аварии».

    Место падения вертолета находится приблизительно в 35 милях к северу от основной поисковой зоны, в которой работали американский и советский флоты. Что американ­ский вертолет делал так далеко от того места, где все, как предполагалось, искали корейский авиалайнер? Вертолет ба­зировался на фрегате «Баджер», который был специально оснащен средствами радиоэлектронной разведки SIGINT. Кажется логичным предположить, что вертолет «Баджера», находясь в патрулировании, был вовлечен в некоторую раз­ведывательную миссию, как и его корабль-база. И если это так, то что они искали, находясь так далеко от главного по­искового района? Ответ содержится в интервью с капита­ном Михаилом Гиршем, который командовал субмариной «Тинро-2»:

    «Поначалу никто не обращал на нас никакого внима­ния, потому что наша база была всего 1000 тонн водоизме­щением и желтые полосы на ее дымовой трубе показывали, что она принадлежала Министерству рыбной промышлен­ности. Но как только мы открыли двери ангара и спусти­ли подлодку на воду, американцы заволновались... вертоле­ты, фрегат «Баджер» подошли очень близко. Они беспокоили нас так сильно, что иногда мы не могли спустить подвод­ную лодку на воду...

    Однажды, когда я погружался, американский вертолет упал в воду. Я помню, что капитан «Гидронавта» [материн­ского судна. — М.Б.], сказал мне по спецтелефону: «Миша, будь там поосторожней, вертолет может упасть вам прямо на головы». Я сказал ему: «Что там у вас происходит? Шу­тите, что ли?». «Нет, — ответил он. — Серьезно. Амери­канский вертолет только что упал в море справа от нас».

    Этот факт доказывает, что «Гидронавт» и «Тинро-2» ра­ботали 17 сентября более чем в 35 милях к северу от глав­ной поисковой зоны. Во время погружения семнадцатого числа, когда вертолет чуть не упал на субмарину, капитан Гирш нашел и сфотографировал обломки самолета. По хро­нологическим причинам я называю его третьим остовом, он был найден через несколько часов после того, как «Геор­гий Козмин» обнаружил кусок крыла от другого самолета в 35 милях к югу. Это место падения, находящееся на севе­ре, соответствует той точке, где перехватчик 163 мог сбить самолет, летящий со сверхзвуковой скоростью в 04.42 (по японскому времени). Это был, скорее всего, сравнительно небольшой самолет, что подтверждается наблюдениями ка­питана Гирша, который заявил, что обломков в этом рай­оне было мало. Операция по подъему третьего остова про­должалась 6 дней.

    26 сентября Советы передали японцам первую пар­тию того, что, по их словам, было плавающими обломка­ми KAL 007. По большей части эти предметы на самом деле были плавающими обломками, хотя не все они принадле­жат KAL 007. Среди обломков, которые не имели никакого отношения к KAL, были два спасательных плотика (один на десять человек, другой одноместный), элементы конструк­ции, такие, как воздушные тормоза от сверхзвукового ис­требителя, куски фюзеляжа, окрашенные в белый, голубой и золотой цвета (цвета американского флота), и пилон для подкрыльного оружия. Это были обломки военных самоле­тов, найденных 13, 16 и 17 сентября. «Боинги-747» не име­ют на борту спасательных плотиков (вместо этого они ис­пользуют эвакуационные желоба). Эти самолеты не красят в белый, голубой и золотой цвета, хотя некоторые самолеты морской авиации выкрашены именно в такие цвета. Пасса­жирские «Боинги» не имеют также воздушных тормозов и пилонов для бортового оружия.

    К 17 сентября Советы обнаружили три места падения, разбросанные в районе площадью примерно 30 миль. Само­лет, обнаруженный 18 октября «Михаилом Мирчинко»,— совсем другая история.

    Глава 11. СОВЕТСКИЕ ПОДВОДНЫЕ ПОИСКИ (2)

    Четвертый остов, 18 октября

    К полудню 26 сентября флотилия, сопровождающая «Михаила Мирчинко», передвинулась в глубоководную по­исковую зону на другой стороне Монерона, к северо-западу от острова. Именно там военно-морской флот США поймал сигналы излучателя черных ящиков KAL 007. Перемещение «Мирчинко» указывало на конец поисковых операций на первом остове и заставило поторопиться с ротацией' водо­лазной команды на борту. Мурманские водолазы, которые ждали в своих комнатах в Холмске, поднялись на борт суд­на 26 сентября:

    «Они забыли о нас. Они предоставили нас самим себе до конца сентября... Только в конце месяца тральщик доста­вил нас на «Михаила Мирчинко» и мы получили официаль­ный приказ найти самолет».

    Четыре водолаза вошли в компрессионную камеру 29 сен­тября. Они оставались под компрессией в течение месяца, до 26 октября, когда их сменила другая группа, остававшая­ся под компрессией до 6 ноября. Другие пловцы, из Сева­стополя, Сахалина и Советской Гавани, должны были также участвовать в ротации команд на борту других судов.

    13 сентября, во время поисков остова, советский воен­но-морской флот использовал прямой метод, по причинам, которые адмирал Сидоров описывал в предыдущей главе. Поиск, результатом которого явилась находка 18 октября, проводился совершенно по-иному. Офицер, который «участ­вовал в поисках «Боинга»», но потребовал анонимности, дал следующий комментарий: находка 18 октября на самом деле была «Боингом», хотя в этом случае не «Боингом-747», как KAL 007, а «Боингом-707», оснащенным как USAF RC-135.

    «К поискам «Боинга» можно было относиться как к ши­рокомасштабной операции. У нас были данные от сотруд­ников Министерства обороны, которые мы ввели в компь­ютер. Специалисты вычислили координаты места падения самолета. Затем мы запросили радарные станции, которые зафиксировали расстояние и азимут. Через несколько часов у нас был математически вычисленный эллипс».

    В этом случае координаты точки падения были получе­ны только через «несколько часов» с использованием мате­матической процедуры, рассчитанной на компьютере. На­против, место падения первого самолета было немедленно определено по присутствию обломков и помечено буями, несколько судов прибыло через двадцать минут после паде­ния. Офицер, описывая положение четвертого остова, про­должает:

    «Офицер флота, специалист по навигации, поработал над компьютерными данными. Мы немедленно отправились в район поиска. Мы использовали технологию магнитного обнаружения, похожую на ту, которой пользуются минные тральщики. Здесь повсюду были суда, и это мешало нам ра­ботать. Наши поисковые суда работали в трех следовав­ших друг за другом волнах. Первыми шли минные тральщи­ки с магнитометрами. Если я правильно помню, их было шесть. Затем там было гидрографическое судно, исполь­зующее свой поисковый сонар. Наконец, там была еще одна группа тральщиков, которые использовали боковой сонар. Вот почему мы могли патрулировать одну и ту же тер­риторию тремя различными типами судов. Когда все три типа судов получили подтвержденное эхо, мы послали во­долазов... Мы были уверены, что «противник» [американ­цы. — М.Б.] обладал отличным оборудованием, и мы зави­довали его судам... Но, тем не менее, мы первыми обнаружи­ли остов, а не они».

    Поиски тремя последовательными волнами отражены на ситуационной карте JMSA на 9 сентября 1983 г., где ясно показана первая волна поиска с использование шести мин­ных тральщиков. Один из очевидцев рассказывает в «Из­вестиях» историю, интересную саму по себе, которая ука­зывает на график:

    «Адмирал Сидоров приказал нам обмануть американ­цев при помощи ложного черного ящика, который было очень трудно отличить от настоящего. Фальшивый черный ящик был сброшен за борт на глубине 620 метров. Для того чтобы увеличить их трудности, адмирал приказал двум группам су­дов имитировать поисковые операции в районе, где мы сбро­сили фальшивый черный ящик, в то время как другие суда продолжали искать в настоящей зоне. Было также предло­жено, чтобы капитаны двух траулеров отправились в лож­ную поисковую зону и начали открытым текстом переда­вать фальшивую радиоинформацию, чтобы обмануть амери­канцев. Рыбаки кричали по радио:«Мы нашли черные ящики!» Вскоре после этого американцы пригласили представителей западных средств информации на свои суда, чтобы они могли присутствовать при обнаружении черных ящиков».

    Советы на самом деле, как они заявили, могли помес­тить поддельные черные ящики в воду 26 сентября, чтобы ввести в заблуждение американцев, которые мешали их по­искам. Но американцы сказали, что они обнаружили сигна­лы черного ящика в той самой поисковой зоне (к северо-за­паду от Монерона) 14 сентября, прежде чем Советы броси­ли свои фальшивые черные ящики в воду. Поэтому первые сигналы, принятые военно-морским флотом США, не при­надлежали фальшивым ящикам. Вероятно, их передавал из­лучатель самолета, который на самом деле упал в этом рай­оне. Советский флот держал в этом районе ряд судов, где те оставались в течение месяца, работая на глубинах более 1000 метров. Это могло служить указанием на то, что здесь на самом деле находился остов самолета, в котором содер­жались настоящие черные ящики.

    Тем не менее передвижения советских судов, наблюдав­шиеся JMSA, подтверждают слова адмирала Сидорова о том, что он поместил на дно фальшивый черный ящик, чтобы отвлечь американцев. Карта JMSA от 26 сентября показы­вает, что перед полуднем советские суда неожиданно пере­местились в район, находящийся в 16 морских милях се­веро-западнее Монерона, где концентрация американских судов была наибольшей. Эти советские суда были, совер­шенно очевидно, те, которые сбросили на дно фальшивые черные ящики и имитировали их находку. В то же самое время основные силы советского флота были собраны во­круг «Михаила Мирчинко», к северу от Монерона, где, без сомнения, продолжались поиски «в настоящей поисковой зоне», по словам офицера, процитированным выше. Именно там 18 октября мог быть найден «самолет», который, как на­стаивает Иллеш, был единственным найденным обломком. Капитан Иван Варфоломеевич Шайдуров принимал участие в этой операции. Он говорит:

    «Они послали меня в зону поисков принять участие в операции и дали мне под командование группу траулеров... Когда я принял на себя эти обязанности, меньшие по раз­мерам траулеры и вспомогательные суда уже покинули это место [где был найден первый остов. — М.Б.]. Они не поя­вились в новой поисковой зоне, которая имела площадь око­ло трех морских миль... Я оставался здесь в течение меся­ца, с 10 октября по 10 ноября ... «Михаил Мирчинко» сто­ял на якоре прямо над фюзеляжем «Боинга».

    Заявление капитана Шайдурова подтверждается доку­ментами JMSA. Он говорит, что меньшие по размерам трау­леры и вспомогательные суда уже ушли, когда 10 октября он приступил к своим обязанностям. Японские документы показывают, что они ушли 26 сентября. Журнал JMSA так­же показывает, что 30 сентября большая часть, советского флота из группы «Михаила Мирчинко» находилась к северу от острова Монерон, где должна была оставаться в течение нескольких недель в небольшом районе площадью не боль­ше трех морских миль, как сказал капитан Шайдуров.

    Почему Советы отослали назад первую группу трауле­ров? Маленькие траулеры были хорошо приспособлены для поисков в мелких водах неподалеку от Сахалина. Но на этот раз работа шла в более глубоких водах к северу от Моне­рона. Усилия по поиску на этом новом месте были гораздо более трудными. Советы направили меньшие суда, которые они использовали в мелких водах у Сахалина, назад в порт, заменив их глубоководными траулерами под командовани­ем капитана Шайдурова. Остов, наконец, был обнаружен:

    «Больше месяца прошло с момента его гибели, когда мы, наконец, вышли на место. На самом деле, прошло почти два месяца. Мы нашли самолет 16 или 17 октября. Мы потра­тили все следующие дни, работая на дне, которое кишело крабами, всевозможными разновидностями креветок и рыб. Там было даже несколько осьминогов».

    Подводный мир, в котором 18 октября был найден ос­тов, совершенно отличался от морского дна, на котором был найден первый обломок. Дно там было покрыто толстым слоем грязи, которая рвала траловые сети, видимость была крайне плохой и подводная жизнь полностью отсутствова­ла. Иллеш пишет:

    «Проводя свои исследования, я интервьюировал не толь­ко Захарченко, главу водолазной команды, но и некоторых из его пловцов, которые проводили от 6 до 8 часов в день под водой. Я говорил с Григорием Матвеенко, Вадимом Кондрабаевым и Владимиром Ковом, и я думаю, было бы хоро­шо, если бы читатели имели возможность слышать запись нашего интервью. Эта информация становится доступной публике в первый раз, и я не вносил никаких изменений в текст. Давайте послушаем, что они сами говорят».

    Иллеш, тем не менее, дал только отрывки из своего ин­тервью с водолазами. Я получил полный текст и включил в него куски, которые Иллеш выкинул. Ниже, ссылки на «Из­вестия» указывают на опубликованную версию интервью, выражение «первоначальный текст» относится к неопубли­кованной части интервью.

    Захарченко: Глубина была 174 метра. Дно было твер­дое и плоское, это был песок со слоем ракушек на нем. Оно простиралось горизонтально. [«Известия»]

    Вадим Кондрабаев: Я никогда не видел такой чистой воды. Нигде такой чистой воды больше не было.

    Владимир Ков: Вода была настолько чистой, что вы могли видеть все очень отчетливо. Вы могли видеть на 50 мет­ров перед собой. Можно было даже рассмотреть мелкие час­тицы песка. Выло красиво так, что захватывало дух, но холодно.

    Репортер: Какая это глубина?

    Вадим: Между 165 и 174 метрами.

    Пловцы: Мы наблюдали огромное, плоское поле и вдруг увидели самолетное шасси. [«Известия»].

    Слова пловцов подтверждаются ситуационными карта­ми JM$A. «Михаил Мирчинко» находился в точке с коорди­натами 46°32'N, 141°20'Е. Карты показывают, что глубина в этом месте составляет 174 метра. Дно здесь плоское и го­ризонтальное и покрыто слоем ракушек. Это на самом деле единственное место во всем Татарском проливе, где карты японского адмиралтейства показывают песчаное дно, по­крытое ракушками. Оно, конечно, отличалось от грязного дна на месте первого остова. Другим отличием была интен­сивная подводная жизнь. Именно здесь «Чидори Мару» на­блюдала взрыв самолета, занимаясь рыбным промыслом.

    Самолет какого типа был найден на этот раз? Неопуб­ликованные заявления пловцов многое открывают. Кажет­ся, что большая часть фюзеляжа этого самолета осталась це­лой. Ныряльщики комментируют:

    «Мы потратили два или три дня, чтобы пробраться вокруг остова... самолет был заполнен всякими вещами. Но тел никаких не было... В некоторых местах слой обломков был полтора метра толщиной».

    Несомненно, это был большой самолет, больше чем тот, который, был найден 13 сентября. Но это не был «Боинг-747», по крайней мере не тот «Боинг-747», который выпол­нял рейс 007, по очень простой причине — потому что здесь не было ни следа от пассажиров. Не было и рядов с сидень­ями, друг на друге, которые характеризуют остов граждан­ского авиалайнера. Пловцы отмечают:

    «Мы не видели никаких тел ни на первый, ни на второй день... Нам удалось обойти самолет. Позднее я видел руку в черной перчатке. Я участвовал во всех погружениях. Я пом­ню это очень ясно: самолет был заполнен разными предме­тами, но не было абсолютно никаких следов тел. Почему? Я не видел никаких человеческих останков. Там не было ба­гажа, даже ручной клади. С другой стороны, там было мно­жество вещей, которые вы не ожидали бы увидеть на пас­сажирском самолете... бобины, например».

    Первоначальный текст дает нам дополнительную ин­формацию об этих «бобинах»:

    Репортер: Я понимаю, что Владимир Васильевич обна­ружил несколько компьютеров. Выли ли там какие-нибудь записывающие устройства? Сколько их было?

    Владимир: Да, я поднял на поверхность километры пленки. Я продолжал ее собирать. Такой мне был приказ.

    Вадим: Это были те же пленки, которые можно найти на больших пишущих машинах, но гораздо больших разме­ров. Советская армия также использует такие вещи.

    Захарченко и пловцы предоставили еще больше инфор­мации, указывающей на военное происхождение самолета:

    «Мы должны были сделать несколько вещей. Во-первых, собрать все документы до единого. Затем мы должны были поднять наверх все радиооборудование, консоли и пр. Мы также подняли бобины с пленкой для компьютеров и запи­сывающие устройства. Они просили нас поднять электрон­ные компоненты, магнитную пленку, документы, черные ящики... магнитофоны и похожие устройства, фотоаппа­раты, датчики... они попросили нас поднять все электриче­ские кабели, которые были присоединены к консолям и дру­гому оборудованию, которое мы вытащили».

    Пловцы продолжали: «Мы подняли куски «Боинга», они были от внешнего покрытия. Там был кусок покрытия фюзеляжа, на котором была эмблема, состоящая из крута и двух запятых». Андрей Иллеш комментирует: «Это был, не­сомненно, символ «Кориан Эйр Лайнз»».

    Эмблема «Кориан Эйр», новое имя, которое «Корей­ские авиалинии» взяли после катастрофы с рейсом 007, это символ инь-янь, который можно приблизительно описать как две перевернутые запятые внутри крута. Тем не менее в 1983 году эмблема KAL была утилизированным изобра­жением журавля, таким образом, кусок обшивки фюзеляжа не принадлежал KAL 007.

    31 января 1991 года в номере «Известий» очевидец го­ворит: «Они подняли спасательный плот». На борту пасса­жирских «Боингов-747» нет спасательных плотов. Эти авиа­лайнеры используют большие аварийные желоба, которые служат плавучими платформами, если самолет затонет. Тот факт, что был найден спасательный плот, еще раз указыва­ет на то, что этот остов не принадлежал корейскому авиа­лайнеру. Дальнейшие комментарии Владимира, которые Ил­леш решил не печатать, согласуются с этим. «Я видел пара­шюты, колеблющиеся в воде как привидения». Гражданские «Боинги-747» не снабжены парашютами. А военные самоле­ты — снабжены.

    Пловцы сказали: «Мы клали все в нечто вроде больших корзин размерами полтора на два метра». Иллеш не упомя­нул, сколько корзин было поднято со дна. Это число есть в первоначальном тексте:

    «— Сколько корзин вы наполняли каждый день?

    — Десять, может быть больше... Мы проработали на дне, по крайней мере, двадцать дней. Это составит при­мерно 200 корзин».

    С этого остова водолазы подняли двести корзин раз­мерами полтора метра на два, заполненных документами и электронным оборудованием. Находка такого большого ко­личества документов и электронного оборудования указы­вает на разведывательный самолет, такой как RC-135, ко­торый набит секретными документами (особенно кодами для кодирования и расшифровки сообщений) и электрон­ной аппаратурой.

    Владимир К., пловец, который работал на четвертом ос­тове, сказал: «Я боялся, что один из этих ящиков может взо­рваться прямо мне в лицо» — предположительно ссылка на оружие. Там были и другие опасности. Б. Курков, офицер со­ветского военно-морского флота сказал:

    «Когда началась гонка за черными ящиками, американ­цы крайне обнаглели, особенно вокруг Монерона. Они меша­ли нашим траулерам, проходили прямо перед их носом. Они шли в наши территориальные воды и даже угрожали жиз­ням водолазов с «Михаила Мирчинко», используя высокоэнер­гетические звуковые волны».

    Вадим Кондрабаев, один из пловцов, который был ранен во время инцидента, потерял голос и мог говорить только еле слышным шепотом. Он рассказывает эту историю так:

    «Однажды американское судно использовало мощное аку­стическое устройство, чтобы помешать нашей работе... Это было похоже на то, как будто кто-то забивал вам гвоздь в барабанные перепонки... Мы быстро вернулись на судно и были отправлены в компрессионную камеру... Про­тиволодочный корабль «Севастополь» смог оттеснить аме­риканцев, и мы пометили поисковую зону буями и патрули­ровали территорию траулерами. Только так мы могли за­щитить себя от этой непереносимой боли».

    Слова Сергея Годорожи, другого пловца, были проци­тированы в том же выпуске «Известий»: «Когда наши то­варищей подняли наверх, на них страшно было смотреть: их глаза покраснели, кровяные сосуды полопались, они были белыми, как смерть».

    Единственное объяснение, которое могло бы оправдать американский флот, заключается в том, что они просто ис­пользовали свои сонары для обнаружения. Может быть, это так. А может быть, и нет. Сонары, как и радары, могут ра­ботать на различных частотах. Некоторые не оказывают ни­какого воздействия на подводную жизнь, рыб или морских млекопитающих, например китов или дельфинов. Другие могут оказаться для морских млекопитающих и людей под водой смертельными. Современные флоты мира используют специальные сонарные частоты под водой для защиты га­ваней и других жизненно важных сооружений от атак бое­вых пловцов.

    Советские поиски указали на положение четвертого об­ломка в начале сентября, вместе с тремя последовательны­ми волнами судов с различными средствами обнаружения. Сами поисковые операции начались только после того, как «Михаил Мирчинко» закончил свою работу по первому ос­тову и готовился к перемещению вместе со свежей коман­дой ныряльщиков, которые вошли в компрессионную ка­меру. Хотя положение второго остова близко к четвертому, есть основание полагать, что эти два места были местами гибели разных самолетов. Рис. 11 показывает их положение, вместе с положением других затонувших самолетов. Спаса­тельные операции на четвертом остове, найденном 18 ок­тября, продолжались сорок шесть дней.

    Пятый остов

    В статье «Известий» от 26 января 1991 года Андрей Ил­леш дает достаточно точные географические координаты еще одного места падения самолета:

    Рис. 11. Девять различных мест падения самолетов у берегов Са­халина, стрелка показывает на возможное десятое место за кра­ем карты. Свидетельства позволяют предположить, что суще­ствует еще одно или два других места крушения, точные коор­динаты которых невозможно установить, как, по крайней мере, три таких места на самом острове Сахалин

    Рис. 12. «Чидори Мару» и «Капитан Анисимов» видели два раз­ных события в первый час воздушной битвы над Сахалином

    «Вся эта деятельность разворачивалась на сравнитель­но небольшой площади, как раз на границе 12-мильной зоны территориальных вод. Самолет упал рядом с этой невиди­мой линией, которая отделяет территориальные воды от международных. Источники говорят что это было пример­но в 11 морских милях от берега».

    Как мы видели, первый остов находился в пределах со­ветских территориальных вод вокруг острова Сахалин (а не Монерон), примерно в 6 морских милях от берега. Второй был найден в международных водах, примерно в 18 милях от Монерона, третий — на расстоянии 45 морских миль к северу от этого острова и четвертый — примерно в 20 мор­ских милях от него. Ни одно из этих мест не соотносится с 11 морскими милями, упомянутыми Иллешем. Карты JMSA показывают, что Советы искали остов самолета в 11 мор­ских милях от берега в пределах территориальных вод Мо­нерона (а не Сахалина).

    Поисково-спасательные операции на пятом остове про­должались дольше, чем любые другие, — с 1 сентября до 10 ноября, всего 72 дня. В поисковой операции участвова­ло много советских судов: «Георгий Козмин», «Михаил Мир­чинко», вместе с «Персеем», «Пегасом» и подводным науч­ным судном «Океанолог». По-видимому, использовались только военные водолазы. Это мог быть остов, хвост кото­рого военные ныряльщики описали как «стоящий между рифами». Капитан Гирш с «Тинро-2», говоря о военно-мор­ских пловцах, сказал:

    «Они обнаружили фюзеляж, хвостовую часть с множе­ством обломков. Хвост стоял прямо в вертикальном поло­жении среди скал. Первым делом они опустили его и затем вошли внутрь».

    Тот факт, что пловцы, которые работали под водой на глубине 150 метров, были способны привести фюзеляж в го­ризонтальное положение, указывает, что самолет был срав­нительно небольшой, но, вместе с тем, достаточно крупный, чтобы они могли «войти внутрь». Это мог быть военный самолет с серийным номером 65802124-903, нарисованным желтой краской на сером камуфляжном фоне, который я ви­дел на видео, привезенном из Москвы японской телевизион­ной командой. Это мог быть самолет, сбитый истребителем, обозначенным С на карте JDA, в 04.10, который, как перво­начально считали японцы, приземлился на Сахалине.

    Шестой остов

    Хотя пять различных обломков были идентифициро­ваны, есть указания на то, что Советы искали и нашли не­сколько других. Некоторая информация, касающаяся этих обломков, найдена в полной версии интервью «Известий» с пловцами.

    Репортер: В вашем секторе работали минные траль­щики?

    Гражданские пловцы: Нет, они работали в совершенно другом районе. Они нашли фюзеляж. Они подняли его и дос­тавили обломки в Невельск. Я видел, как они разгружались. Один был кусок металла, который весил больше тонны, с множеством металлических аксессуаров. Когда мы прибыли на место 1 октября, обломков уже не было.

    Шестой остов, обломки из которого были разгружены в Невельске до 1 октября, оказался самолетом среднего разме­ра (рис. 12). Отчет о движении и наблюдениях «Уваровска», данный капитаном Билюком, а также расписание движения его судна 1 сентября указывают на район плавающих об­ломков в международных водах между четвертым и пятым остовами. Ситуационная карта JMSA на 1 сентября показы­вает, что грузовое судно спустило здесь две лодки на воду и вытащило какой-то тяжелый объект. То, что здесь отно­сительно мелко, делает использование минных тральщиков вполне оправданным.

    Седьмой остов

    Капитан Гирш упомянул еще об одной поисковой опе­рации:

    «Мы работали на глубине между 250 и 270 метров. Од­нажды «Бриз» и «Пегас» [оба оснащены автономными под­водными средствами передвижения. — М.Б.] были внезапно выведены из района поиска. Они вышли за пределы матери­кового склона и работали там на глубине более 1000 мет­ров. Они работали там долгое время. Я не знаю, почему и что они там нашли».

    Районы с глубинами тысяча метров находятся более чем в тридцати милях от того места, где капитан Гирш и «Тинро-2» работали к северу от Монерона. Район, куда были посланы «Бриз» и «Пегас», мог быть местом падения само­лета в 16 морских милях к северо-западу от Монерона, на котором интенсивно работал американский флот. Советы с самого начала вели за ними наблюдение. Именно там адми­рал Сидоров срежессировал эпизод с фальшивым черным ящиком. Действия американского отряда, которые я деталь­но опишу позднее, делают весьма вероятным, что они об­наружили остов самолета, который интересовал их больше всего, и сняли с него оборудование, перед тем как расши­рить зону операций в середине октября.

    Район в 16 милях к северо-западу от Монерона мог быть зоной, куда были посланы «Бриз» и «Пегас», чтобы осмот­реть остов, с которым работали США. Однако, глубоковод­ная зона есть также и к юго-западу от Монерона, куда также были посланы советские суда. В любом случае, совершенно очевидно, что какой-то остов находился в 16 морских милях к северо-западу от Монерона (см. рис. 12, седьмой остов).

    Другие остовы

    Дополнительная информация делает вероятным, что, в дополнение к семи остовам, идентифицированным выше, три или более самолета разбились той ночью о воду рядом с островом Сахалин. (Как я уже упоминал, есть свидетельст­ва, что три самолета разбились на самом Сахалине — их нет в моем списке). Адмирал Кессоку Коному, который наблю­дал за поисковыми операциями JMSA из своей штаб-квар­тиры в Отару, полагал, что обломки, попавшие на берега восточной части побережья Хоккайдо, вероятно, приплыли с места крушения в Охотском море к северу от полуостро­ва на восточной стороне Сахалина (полуостров Терпения). В самом деле, сообщения советского истребителя 163 показывают, что он открывал здесь огонь по нарушителю (вось­мой остов в Охотском море).

    Секция титанового крыла, случайно попавшая в сети японского рыболовного катера, занимавшегося промыслом камбалы и поднявшего его со дна Охотского моря 17 нояб­ря 1989 года, вероятно, принадлежит SR-71 «Блекберд», аме­риканскому высотному скоростному разведчику, который в то время находился на вооружении. Это отрицалось главой концерна «Локхид», который их производил. Тем не менее обломок принадлежал не SR-71, а схожему американскому военному или разведывательному самолету с похожими ха­рактеристиками. Поскольку секция титанового крыла по­грузилась на дно, у нас нет прямых свидетельств того, когда это произошло. Тем не менее тот факт, что эта секция кры­ла была найдена у Сахалина, в районе, который буквально испещрен местами падения военных самолетов, сбитых во время воздушной битвы над Сахалином, делает вероятным, что он принадлежит еще одной жертве этой битвы (рис.12, девятый остов, в Охотском море).

    Плавающие обломки военных самолетов, которые во­шли в пролив Лаперуза и в Охотское море и достигли се­веро-западных берегов Хоккайдо, скорее всего, появились в устье пролива или в Японском море к югу от Монеро­на. Другие свидетельства предполагают, что здесь произош­ла одна или несколько катастроф: маленький спасательный плот, найденный к югу от Монерона 2 сентября, на следую­щий день после катастрофы, тот факт, что корабли амери­канского военно-морского флота «Баджер» и «Эллиот» пат­рулировали этот район, столкновение «Уваровска» капитана Билюка с американским военным судном в то время, ко­гда битва над Сахалином еще шла, и свидетельство капита­на Гирша, что «Тинро-2» совершил несколько погружений к югу от Монерона и нашел там остов (рис. 12, десятый и, возможно, другие обломки, к югу от Монерона).

    Конечно, остается возможным, что в одном или в не­скольких местах, которые я упомянул, разбился советский военный самолет. Я уже цитировал свидетельства, позво­ляющие идентифицировать один обломок почти наверня­ка как RC-135, обломки, принадлежащие двум различным EF-111 (или, что менее вероятно, F-111), обломки Е2 и за­тонувшие обломки SR-71 или похожего американского са­молета, который был, вероятно, сбит во время воздушной битвы над Сахалином. Более того, кажется маловероятным, что остовы, на которых были сосредоточены основные по­исковые усилия, принадлежали советским самолетам. Этот критерий предполагает, что третий остов мог принадлежать советскому самолету. Спасательные операции на нем про­должались всего шесть дней.

    Черные ящики

    Поскольку существуют обломки, океанографические свидетельства и радиопередачи, указывающие на то, что KAL 007 разбился у берегов Хонсю, а не Сахалина, нет при­чины предполагать, что русские когда-либо имели в сво­ем распоряжении черные ящики корейского авиалайнера — то есть магнитофон, записывающий переговоры в кабине (CVR), и самописец, фиксирующий цифровые характеристи­ки полета (DFDR). Тем не менее дважды, в ноябре 1992 года и в январе 1993, российское правительство предоставило ИКАО другие записи и данные, которые, как оно утвержда­ло, имели отношение к KAL 007. Эти два набора отличаются друг от друга, и оба несут следы неправильной интерпрета­ции или подделки. В дополнение к этому президент Ельцин поразил южнокорейцев, предоставив президенту Ро сильно поврежденные черные ящики, из которых в DFDR не было никаких записей, а записи CVR были неразборчивыми — как сказали корейцы, «записаны задом наперед».

    ...В то же самое время информация Иллеша о черных ящиках, которые были найдены у берегов Сахалина и, со­гласно ему, имеют отношение к корейскому лайнеру, ясно поддерживает точку зрения, согласно которой они не явля­лись частью самолета, а были записывающими устройства­ми или другой чувствительной электронной аппаратурой с военного самолета.

    Как и все большие гражданские самолеты, «Боинг-747» оснащен двумя черными ящиками, одним, который записы­вает последние тридцать минут разговора в кабине, и дру­гим, который записывает последние двадцать четыре часа полетных данных. Прямоугольные ящики имеют размеры 20x5x8 дюймов. На рейсе 007 магнитофон в кабине был не­много короче и имел размеры 13x5x8 дюймов. Ящики во­донепроницаемые и противоударные. Они снабжены под­водным сигнальным передатчиком, который облегчает их поиск под водой. На «Боинге-747» они обычно расположе­ны в основании стабилизатора, в хвосте самолета, прямо под хвостовой секцией, в наиболее безопасном месте на са­молете на случай аварии. Во время катастрофы хвостовая секция обычно остается целой. Фрагменты хвостового ста­билизатора от «Боинга» 007 не были, тем не менее, найде­ны. Это подразумевает, что хвост был раздроблен взрывом и поэтому, возможно, настоящие черные ящики KAL 007 были уничтожены.

    Два «черных ящика» на борту «Боинга-747» оранжевого цвета, прямоугольные, размером с видеокамеру, почти оди­накового размера, но те, которые описывают свидетели Ил­леша, имели номера, размеры, форму и цвет, отличающие­ся от черных ящиков самолета и друг от друга. Они были посланы в Москву различными способами, упакованными различным образом.

    Адмирал Сидоров, ответственный за советские поис­ки, сказал: «Я помню их очень хорошо. Все [ящики. — М.Б.] были помещены в резиновые мешки, наполненные дистил­лированной водой, содержащей 50 процентов спирта в ка­честве предохраняющего средства. Мешки были посланы в Москву в специальном самолете. Всего их было девять». Курков, советский военно-морской офицер, который был процитирован выше, сказал в интервью «Известиям»:

    «Ваша газета писала что на «Боинге» находилось только два черных ящика. Но согласно нашей информации [1983 г.— М.Б.] всего их было семь. Три черных ящика были посланы в Москву на «Ил-76». Я поговорил с человеком в штабе, ко­торый сопровождал их. Он сказал мне, что как только они приземлились в Москве и открылась дверь, пять генералов военно-воздушных сил бросились в кабину и направились прямо к этим резиновым мешкам».

    Адмирал Сидоров сказал, что черные ящики были упа­кованы в дистиллированную воду и алкоголь. Офицер со­ветского военно-морского флота сказал, что видел черный ящик, поднятый «Мирчинко», который был упакован спе­циалистами по аэронавигации в Невельске в контейнер с морской водой. Жан Алешенко, главный боцман «Мирчин­ко», описывал один из них как «яркий красный шар, разме­ром с волейбольный». Неназванный источник сказал «Из­вестиям»: «Они выглядели как большие круглые пончики». В телевизионном интервью один из водолазов сказал: «Они имели форму подковы». Некоторые «ящики» были вероят­нее всего упаковками для приборов, которые отличались от магнитофонов черных ящиков.

    Как бы ни выглядели все эти объекты и чем бы они ни являлись, они явно не принадлежали одному самолету, и, конечно, не KAL 007.

    Загадочные аспекты морских поисков

    Я еще не упоминал флот корейских рыболовных судов, которые почти шесть недель осуществляли странное патру­лирование южного края поисковой зоны у Монерона. Они прибыли утром 5 сентября, когда они впервые появляются на ситуационных картах JMSA, вместе с фрегатами «Бад­жер» и «Эллиот». Между прочим, прибытие в район Моне­рона корейских рыболовных лодок произошло еще до того, как правительство Республики Корея решило официально участвовать в поисках авиалайнера KAL. Тайна, таким об­разом, заключается в том, кто нанял эти лодки и в чем за­ключалась их задача.

    На этот последний вопрос может быть два ответа. Лод­ки могли первоначально искать затонувшие обломки са­молета вплоть до западного края того района, который они патрулировали, поскольку провели там какое-то вре­мя (рис. 12, десятый остов). Тем не менее большую часть времени они двигались взад-вперед на линии восток-запад, скорее всего, образуя пикет, чтобы предотвратить появле­ние обломков из района севернее Цусима Шио в официаль­ной зоне поисков.

    Обсуждая плавающие обломки военного самолета, я уже упоминал два катапультных пилотских кресла, по край­ней мере, одно из которых было использовано. Я сказал, что у нас нет свидетельств того, что какой-то американский пи­лот приводнился живым. Тем не менее, у нас есть свидетель­ства того, что в то время советские власти считали: пилоты могли спастись. В своей книге «Загадка черных ящиков» Ан­дрей Иллеш цитирует капитана КГБ Геннадия Иванова:

    «Я хорошо помню ту ночь. Это был мой первый день в качестве командира подразделения, заступившего на охра­ну границы. Было раннее утро. Я получил по радио приказ искать сбитый самолет. В телеграмме содержался специ­альный параграф с инструкциями проявлять повышенную осторожность, поскольку пилоты были вооружены боевым оружием. Назначенная нам зона поисков была к югу от ост­рова Монерон. Тем не менее мы ничего там не нашли, и к концу дня мы получили приказ идти на север.»

    Миша Лобко, директор «Datahanna International», жур­налист-расследователь французского телевидения, позднее интервьюировал Иванова и слышал непосредственно от него ту же самую историю.

    Тайна, которая больше всего поразила советских уча­стников поисков, заключалась в отсутствии множества тел, которые характеризовали бы место падения гражданского авиалайнера. Говоря о четвертом остове, один из водолазов сказал: «Обычно, когда разбивается какой-то самолет, даже небольшой... там всегда есть ручная кладь или, по крайней мере, сумочки... я не видел там никаких человеческих ос­танков. И мы работали внизу почти месяц».

    В «Известиях» Иллеш сказал:

    «Кажется, что пловцы пришли к тому же самому за­ключению, как и все остальные, и которое было подхваче­но прессой: когда самолет пролетал над Сахалином, в нем никого не было, вся историяKAL007 — кошмарная фаль­сификация».

    В первоначальном тексте интервью «Известий» Влади­мир, один из водолазов, который работал над четвертым обломком, сказал:

    «Мы говорили об этом между собой... на самолете не было пассажиров. Это была фабрикация, розыгрыш. Я чув­ствовал то же самое... Пассажиров не было и следа».

    Вячеслав Попов, подводный исследователь и наблюда­тель на «Тинро-2», идет на шаг дальше. Для него не только не было пассажиров на самолетах, которые упали в воду у Монерона, но настоящая катастрофа реального пассажир­ского самолета произошла где-то в другом месте:

    «Я должен сказать, что вздохнул с облегчением, когда в остове не было найдено никаких человеческих останков. Не

    было не только тел, но и никаких следов багажа. Это за­ставило нас гадать, был ли это действительно пассажир­ский самолет. Или это была приманка? Между собой мы пы­тались объяснить, как это все произошло. Где-то потерпел аварию настоящий «Боинг», далеко отсюда, и они закамуф­лировали все это дело с тем самолетом. Шпионским».

    Есть что-то необычное в отчете наблюдателя. Он ра­ботал на остове в 1983 году, но его заключения совпадают с нашими собственными знаниями об этом деле, которые мы получили после многих лет расследования, и поднимают один важный вопрос: почему кто-либо хотел закамуфлиро­вать инцидент, в котором участвовал реальный «Боинг»?

    Глава 12. АМЕРИКАНСКИЕ СПАСАТЕЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ

    Более чем два месяца, с 1 сентября по 6 ноября 1983 года отряд 71 американского военно-морского флота (TF-71) уча­ствовал в операции по поиску и спасению (SAR) и поиску и подъему (SAS) предположительно, корейского авиалайне­ра. Флот работал в опасной близости от советских терри­ториальных вод и часто сталкивался с советским флотом в обстановке, близкой к враждебной. Официально американ­ский флот не обнаружил никаких обломков. Почти через де­сять лет после этих событий две телевизионные группы, из Сахалина и Японии, независимо друг от друга нашли остов большого самолета с первой же попытки и вернулись с ви­деопленкой, отснятой под водой. Изучение поисковых опе­раций американского флота дает представление о его пове­дении и возможные ответы на поднятые им вопросы.

    Информация об американских поисковых усилиях со­держится в двух документах: «Послеоперационном отчете KAL рейс 007», подготовленном командующим надводных сил Седьмого флота, и «Окончательном отчете о сонарном поиске самолета «Корейских авиалиний» FLT 007», состав­ленном начальником спасательных операций американско­го военно-морского флота для командования военно-мор­ских океанских систем. Эти два отчета содержат несколь­ко утверждений:

    — американские силы находились на месте через не­сколько часов после катастрофы;

    — поиски обломков на поверхности проводились с 1 по 13 сентября;

    — никаких обломков (затонувших или плавающих) ко­рейского самолета найдено не было.

    Все это технически вероятно, но исключительно неин­формативно в свете того, что флоту, по всей очевидности, было известно. Капитан Билюк с «Уваровска», возвращаясь домой из Индийского океана, нашел в 08.00 по японскому времени 1 сентября огромное масляное пятно на поверхно­сти моря к северу от острова Монерон, в котором плавали тысячи обломков, в основном алюминиевые куски с ячеи­стой структурой. Другие советские суда, такие как «Забайка­лье» из Невельска, пришли на помощь в подъеме обломков и работали в течение ночи с прожекторами. Тяжелые объ­екты были подняты на грузовое судно. Есть свидетельство, что 2 сентября патрульным самолетом американского фло­та «Орион РЗ-С» к югу от Монерона был замечен малень­кий спасательный плот.

    Читатель также помнит, что FB 650, самолет американ­ского флота, начал патрулирование на небольшой высоте в районе контрольной точки KADPO, в четырехстах милях к югу от Хонсю, в 04.27 японского времени, через несколько минут после того, как KAL 007 должен был разбиться не­подалеку. Есть свидетельства, что FB 650 мог выстрелить дымовым маркером, похожим на те, которые помогают са­диться на воду поисковым самолетам. Более того, во время катастрофы фрегат «Баджер» находился в море неподалеку от Владивостока, на расстоянии полудня пути от Монеро­на. Корабль не появлялся в поисково-спасательной зоне у Монерона до 08.00 утра 5 сентября по японскому времени. Не имея доказательств противного, резонно предположить, что «Баджер» и другой фрегат, «Эллиот», который вместе с ним прибыл на Монерон, могли провести три или четы­ре дня на истинном месте падения корейского авиалайне­ра к северу от Ниигаты, неподалеку от контрольной точки

    KADPO. Если бы это подтвердилось, можно было бы дока­зать, что американский военно-морской флот знал о под­линном месте падения KAL 007. Иное кажется совершенно невероятным, потому что самая крупная за пределами кон­тинентальных США разведывательная станция и американ­ская авиабаза, получавшая все данные японских радаров, находилась неподалеку в Мисава.

    Даже несмотря на то, что отчеты долго классифициро­вались как «секретные», они предположительно получили весьма широкое распространение в правительстве. Учиты­вая, что произошло на самом деле, военно-морской флот едва ли мог сказать откровенно о том, что он действитель­но делал, не раскрывая секрета воздушной битвы над Саха­лином и места падения корейского авиалайнера. Он пыта­ется отступить от реальных вопросов так далеко, насколь­ко это возможно. По большей части его отчеты избегают ссылок на корейский авиалайнер. Послеоперационный от­чет относится к поисковым работам TF-71 «в связи с ко­рейским авиалайнером, выполнявшим рейс 007». В «испол­нительном заключении» утверждается: «Не было найдено ничего, что имело бы связь с KAL 007». И далее: «Если бы TF-71 было позволено проводить поиск в советских терри­ториальных водах, самолет имел бы хороший шанс быть об­наруженным».

    Иначе говоря, военно-морской флот использовал ук­лончивые и вводящие в заблуждение формулировки и воз­ложил свою явную неудачу на Советы. Он вряд ли мог со­гласиться признать сбор плавающих обломков KAL 007 к северу от Монерона, не указывая точной даты. Ведь это, учитывая природу течений, указало бы на южное место па­дения и обнаружило бы военную принадлежность других обломков. Эти отчеты флота иллюстрируют, что крупномас­штабные тайные операции, такие как миссия KAL 007 ве­дут к фальшивым заявлениям даже в засекреченных доку­ментах и разлагают сами оперативные службы.

    Подводные поиски американского флота в «зоне вы­сокой вероятности»

    Американские подводные поиски начались 14 сентября и продолжались по 5 ноября в районе, известном как зона «высокой вероятности» площадью 60 морских миль (круг с радиусом приблизительно 4 морских мили). Границы района были установлены в соответствии с той информацией, кото­рой американский флот располагал в то время. Центр этой зоны находился в точке с координатами 46°25'N, 140°56'Е в 16 морских милях к северо-западу от острова Монерон. 20 сентября группа TF-71 уже имела оценку командующе­го Тихоокеанским флотом (CINPACFLT) предполагаемой точки падения и информацию о радарных следах, которые были предоставлены Агентством национальной безопас­ности (NSA) персоналу NAVSEA перед их отъездом из Ва­шингтона 10 сентября.

    «Зона высокой вероятности» TF-71 не соответствует ни одной из четырех точек падения наблюдаемых JDA, Сове­тами и рыболовным судном «Чидори Мару». Это точки, от­меченные:

    — «Чидори Мару» и капитаном Билюком с координа­тами 46°34'N, 141°22'Е;

    — капитаном Анисимовым с координатами 46°32'N, 141°20'Е°;

    — радаром JDA в Вакканае с координатами 46°30'N, 141°30'Е;

    — радаром JDA в Вакканае с координатами 46°30'N, 141°15'Е.

    Все эти точки расположены к северу и к востоку от Мо­нерона, в то время как «зона высокой вероятности» TF-71 на­ходится к северо-западу от острова (см. рис. 12). Логический вывод заключается в том, что NSA, которая передала свои ра­дарные траектории персоналу NAVSEA, перехватила след са­молета, который разбился в совершенно другом месте.

    В своем отчете TF-71 заявляет, что не получала инфор­мацию о наблюдениях «Чидори Мару» до 8 октября и ра­дарные данные JDA из Вакканая до 14 октября. Это боль­ше месяца после того, как информация сообщалась япон­скими англоязычными, американскими и другими газетами, журналами и телевидением. Нам нужно, найти иное объ­яснение, чем просто неэффективность, в которой военно-морской флот не замечен, заявлению TF-71 о том, что флот ничего не знал об этих наблюдениях до 8 и 14 октября и расширил свою зону поисков лишь позднее.

    Объяснение этого поведения заключается в том, что TF-71 первоначально использовала все свои ресурсы, что­бы поднять чувствительное оборудование с самолета в пер­воначальной высокоприоритетной зоне и преуспела в этом. Сделав это, американская группа могла свободно переклю­чить свое внимание куда-либо в другое место. После «по­лучения информации» TF-71 «расширила зону наибольшей вероятности», чтобы принять в расчет новые данные («Чи­дори Мару» и JDA), увеличив ее площадь с 60 до 225 мор­ских миль. Это дает военно-морскому флоту всего три раз­личные зоны падения, в которых можно было работать. Но флот не мог открыть природу как затонувших обломков, ко­торые, без всякого сомнения, были найдены в «зоне высокой вероятности» и подняты на поверхность, так и затонувших обломков, которые Советы поднимали в другом месте.

    Тем не менее отчеты флота показывают, что TF-71 было известно о присутствии обломков в разных местах:

    «С 5 сентября по 5 ноября 33 [советских. — М.Б.]трау­лера бороздили воды в советской и американской зонах вы­сокой вероятности. Было замечено, как некоторые трауле­ры буксировали свои сети в советской зоне высокой вероят­ности, предположительно надеясь зацепить кусок остова. Было также замечено, что они тралили в той зоне, где про­водили свои поиски американцы, вероятно, надеясь обнару­жить какие-нибудь обломки, которые там находились, или же пытаясь рассеять их так, чтобы американские корабли не могли их достать. Советы также использовали трало­вые сети в тех районах, которые не считались зонами вы­сокой вероятности».

    Американский флот особенно интересовался деятель­ностью «Михаила Мирчинко». TF-71 видела, как он подни­мал объекты с морского дна.

    «Из-за продолжающегося присутствия в [советской. — М.Б.] зоне высокой вероятности и его характеристик [ди­намическое позиционирование, функции плавучей базы, поддержка водолазных операций. — М.Б.] так же как и чувствительности к наблюдающим за его действиями аме­риканским судам, «Михаил Мирчинко» тщательно отсле­живался американскими разведывательными силами. «Ми­хаил Мирчинко» оставался в районе с координатами ме­жду 46°31'N— 46°35'N,141 °14 'Е— 141 °25 'Е. Активность, наблюдавшаяся на борту судна, включала обработку объек­тов на палубе, использование [100-тонных.— М.Б.] кранов для подъема объектов с морского дна, перегрузку не иденти­фицированных объектов на другие суда, использование буро­вых вышек, взлет и приземление вертолетов, перевозящих людей и грузы. Во время операций поблизости от «Михаи­ла Мирчинко» наблюдались другие суда, координировавшие с ним свою работу».

    Наблюдая за тем, как «Михаил Мирчинко» поднимал объекты со дна, военно-морской флот воспользовался его краткосрочным отсутствием на том месте, в котором он ста­билизировал свою позицию, чтобы послать свое лучшее на­блюдательное судно «Мунро» и убедиться в том, что «Ми­хаил Мирчинко» там обнаружил.

    «17 октября «Михаил Мирчинко» оставил место, ко­торое он занимал с 26 сентября. «Мунро» обыскивал это место с использованием бокового сонара в течение двадца­ти одного часа, полученные контакты были подтвержде­ны подводной камерой и оказались формациями кораллов и скал».

    Отряд американских кораблей был лучше экипирован, чем советский флот, оборудование было более высокого качества и персонал — более квалифицированным. Пред­ставляется невероятным, что «Мунро» оказался не спо­собным обнаружить большой остов в относительно мел­ких водах, над которым стоял «Михаил Мирчинко». «Ми­хаил Мирчинко» вскоре вернулся и возобновил операции по подъему обломков. В послеоперационном отчете гово­рится:

    «1 ноября Советы совершили несколько погружений в подводном судне. Несколько неидентифицироанных объек­тов были переведены с «Михаила Мирчинко» на баржу, сто­явшую рядом на якоре».

    Наконец, «Мирчинко» ушел во второй раз и амери­канский флот, как повествует нам его отчет, вновь послал «Мунро» для более тщательного поиска остова.

    «3 ноября «Михаил Мирчинко» оставил свою позицию в первый раз с 17 октября. Флот США предпринял вторую серию поисков в этом районе, используя боковой сонар над тем местом, где стоял «Михаил Мирчинко». Используя сонарное оборудование, флот США установил контакты, ко­торые оказались достаточно существенными, чтобы по­пытаться получить подтверждение с помощью подводной камеры. В каждом случае эти контакты оказались корал­ловыми или скальными образованиями. 4 ноября «Мунро» завершил свои поиски с помощью бокового сонара в районе операций «Михаила Мирчинко». Существенных контактов установлено не было. Единственными объектами, сделан­ными руками человека, были ботинок, несколько банок из-под масла, пустая сковородка, иллюстрированный журнал и тряпки. Никаких объектов, связанных сKAL007, обна­ружено не было».

    Никаких существенных контактов? А как насчет фю­зеляжа, обойти который водолазам потребовалось не­сколько дней? Как насчет обломков высотой несколь­ко метров? Как насчет большого самолета, из которого было поднято двести «корзин» оборудования? И имела ли группа сахалинских телевизионщиков, которая нашла остов с первой попытки в июле 1990 года, лучшее обо­рудование или была лучше подготовлена, чем TF-71? Не­смотря на обычное умалчивание в отчетах, флот, как ка­жется, последовал старому циничному совету: «Лги, ко­гда необходимо»

    Тем не менее один интересный момент. Сонарные буи, использованные начиная с 5 сентября фрегатами «Баджер» и «Каллахен», для того чтобы обнаружить подводный сиг­нал черных ящиков, были того же типа, который наиболее подходит для приема военных пинджеров. Сонарные буи пригодные для приема сигнала на частоте 37,5 KHz, на ко­торой работают гражданские передатчики, не применялись до 28 сентября, когда батареи пинджера KAL 007 начали бы уже садиться и сигналы черных ящиков стали бы уже за­тухать. Неспособность флота снабдить свою группу кораб­лей сонарными буями, пригодными для той миссии, кото­рую они выполняли, то есть для поиска корейского авиа­лайнера, обнаруживает неуклюжесть в следовании шараде, которую ему навязало правительство.

    В заключении послеоперационного отчета в «выводах для командующего» в части B(U) — «Эффективность» — военно-морской флот США высоко оценивает свои собст­венные операции:

    «Качество работы поисковых сил было превосходным. Никогда еще со времен поисков водородной бомбы у Паломареса флот не предпринимал столь важных усилий. Поиско­вые усилия рассматриваются как в высокой степени успеш­ные. Хотя никаких обломков самолета не было обнаружено,

    в ходе проведения операции было установлено с 95% вероят­ностью, что обломки не находятся за пределами 12-миль­ной зоны советских территориальных вод».

    Было бы интересно узнать истинные критерии, с по­мощью которых американские суда измеряли свое «пре­восходное качество работы», и те, которые заставили счи­тать эту операцию «в высшей степени успешной». Возмож­но, они включали подъем чувствительного оборудования с американского самолета, который затонул на большой глу­бине в американской «зоне высокой вероятности» в 16 мор­ских милях к северо-западу от Монерона.

    Глава 13. ОТПРАВЛЕНИЕ ИЗ АНКОРИДЖА

    Итак, KAL007 находился в полете в течение сорока пяти минут после того, как он был «сбит». Доказательства были предоставлены доктором Цубои, директором лабора­торий электротехнической компании «Иватсу», расположен­ной в токийском пригороде Кагуяма. Когда KAL 007 пере­дал KAL015 свой ответ по радио в 19.12 GMT [Greenwich mean time — среднее время по Гринвичу.JE.K.], он нахо­дился неподалеку от Ниигаты и вскоре должен был вернуть­ся на официальную трассу, которая привела бы его в Сеул. Самолет следовал строго по графику. Если бы не случилось ничего неожиданного, он мог бы войти в воздушное про­странство Ниигаты точно по расписанию. В тот момент, ко­гда самолет был уничтожен, он находился не более чем в не­скольких минутах полета от Ниигаты. Если вдуматься, этот факт представляется экстраординарным. К тому времени, ко­гда самолет покинул Аляску, он уже существенно отклонил­ся от курса, и впоследствии это отклонение все нарастало. Но сейчас, следуя неверным курсом на протяжении более чем шести часов, он почти вписался в назначенное расписа­ние, как будто бы никогда не сходил со своего маршрута.

    Экипаж

    Перед вылетом KAL 007 из Анкориджа был нарушен ряд правил, в результате чего, говоря техническим языком, полет был неправомерным. Экипаж (пилот, второй пилот и бортинженер) не отдыхали положенное время между по­летами. Они не были «годны к полету» и если бы для них было так важно вернуться в Сеул именно этим конкретным рейсом, им следовало бы лететь в качестве пассажиров. Бо­лее того, той ночью среди пассажиров находилось еще два полных летных экипажа, члены которых хорошо отдохну­ли и один из которых только что прибыл в Анкоридж с ко­мандой бортпроводников, состоящей из 20 человек. Имен­но этот экипаж должен был находиться в пилотской кабине во время следования в Сеул, а не отдыхать в салоне перво­го класса. Что касается периода отдыха экипажа капитана Чуна, в отчете ИКАО 1983 года утверждается:

    «Летный экипажKAL007 отдыхал больше времени, чем это минимально требуется правиламиKAL...Экипаж от­дыхал 22 часа во время первого визита в Анкоридж, 31 час — в Нью-Йорке и 11 часов 43 минуты — по возвращению в Ан­коридж».

    Этот короткий отрывок содержит две ошибки. Первая из них — арифметическая. В отчете сказано, что экипаж провел 11 часов 43 минуты в Анкоридже. Но отдых не на­чинался до 14.37 и закончился в 01.50 (местное время Анкориджа). Разница составляет 11 часов 13 минут, а не 11 ча­сов 43 минуты.

    Вторая ошибка более серьезна. Как утверждается в опе­рационном руководстве KAL, минимальный период отдыха должен в полтора раза превышать общее полетное время предыдущего рейса, если только следующий рейс не явля­ется чартерным или грузовым, в этом случае минимальный период отдыха должен быть, по крайней мере, равным про­должительности предыдущего полета. В дополнение к это­му в период отдыха не включены один час после последнего полета и два часа до следующего. Чун Бун-Ин и двое других членов его летного экипажа прибыли в Анкоридж из Нью-Йорка через Торонто грузовым рейсом KAL 0975, находив­шимся в полете 8 часов и 46 минут. Период их отдыха дол­жен был быть в полтора раза больше 8 часов 46 минут, или 13 часов 9 минут. Экипаж, ответственный за безопасность 269 пассажиров на борту KAL 007, отдыхал таким образом, на 1 час 56 минут меньше положенного времени.

    Документ из аэропорта Анкориджа, который был от­правлен телексом в Сеул и появился в приложении к отче­ту ИКАО, содержит официальный анализ периода отдыха для экипажа KAL 007:

    — Capt Chun B.I. team [Экипаж капитана Чуна Б.И.];

    — КЕ0975/30 YYZ ANC in 13.37 [Прибытие в Анкоридж 30 августа рейсом КЕ0975 в 13.37];

    — КЕ07/31 ANC SEL out 03.50 [Вылет из Анкориджа в Сеул 31 августа в 03.50];

    — Anchorage ground time 12 hr 13 min [Продолжитель­ность пребывания в Анкоридже 12 часов 13 минут].

    Проще говоря, это означает, что капитан Чун Бун-Ин и другие члены его летного экипажа прибыли в Анкоридж рейсом KAL 0975 из Торонто 30-го числа в 13.37. Они вы­летели из Анкориджа на борту KAL 007 в Сеул в 03.50. Об­щее время, проведенное ими в Анкоридже, составило 12 ча­сов 13 минут.

    Если мы проведем вычисления, то увидим, что разли­чие между временем отправления для KAL 007 (03.50) и временем прибытия грузовым KAL 0975 составляет 14 ча­сов 13 минут. Тот, кто составлял телекс, должен был вы­честь два часа до отлета, которые не входят в период отды­ха. Но, согласно правилам компании, один час после време­ни прибытия также должен быть вычтен из того времени, которое экипаж проводит на земле. Кто-то просто забыл это сделать? Как бы то ни было, это сообщение показывает, что экипаж KAL 007 не отдыхал положенное время.

    Коммерческий пассажирский лайнер обычно обслужи­вается двумя группами персонала: летным экипажем, ответ­ственным за полет самолета (пилот, второй пилот, бортин­женер) и командой бортпроводников, которая отвечает за пассажиров (главный стюард, стюардессы, стюарды). Все са­молеты, независимо от рейса, имеют на борту полетный эки­паж. Все пассажирские рейсы имеют и полетный экипаж и команду бортпроводников. Тем не менее на грузовых само­летах обычно нет бортпроводников, хотя некоторые грузо­вые компании во время перелетов на большие расстояния часто включают в состав экипажа стюардессу или стюарда.

    Капитан Чун и его летный экипаж прибыл в Анкоридж из Торонто на грузовом рейсе KAL 0975. На борту не было стюардесс. Когда капитан Чун принял командование рейсом 007 в Анкоридже, ему была предоставлена команда бортпро­водников. Тем не менее те бортпроводники, которые отдыха­ли в Анкоридже, ожидая 007, прибыли не одни. Их доставил другой экипаж. Что же с ним произошло? Ответ на этот во­прос поднимает несколько важных вопросов. Этот летный экипаж проследовал на борт KAL 007, но не пилотировать самолет, как этого можно было бы ожидать, а занять места в первом классе в качестве пассажиров. Персонал полетной кабины и бортпроводники составляют полный экипаж пасса­жирского самолета. Летный персонал рейса 007, который от­дыхал в Анкоридже вместе с бортпроводниками, был заменен капитаном Чуном и другими членами его полетного экипажа незадолго до вылета. Факт состоит в том, что первоначально назначенный полетный экипаж KAL 007 был не только ни­чем не занят, но и находился на борту в качестве пассажиров, и что экипаж капитана Чуна не имел положенного перио­да отдыха и нарушил тем самым правила. Все это позволяет предположить, что той ночью кто-то, по причинам, которые не были тогда очевидными, хотел видеть капитана Чуна — и никого иного в качестве первого пилота KAL 007.

    То же самое справедливо и относительно капитана Парк Юн-Мана, пилота KAL 015, совершающего рейс из Лос-Ан­джелеса и сопровождавшего KAL 007 в рейсе Анкоридж — Сеул. Парк был старым другом Чуна и служил вместе с ним в южнокорейских военно-воздушных силах. Документы, со­держащиеся в деле KAL 007 в суде федерального округа Ко­лумбия, указывают на то, что Парк и другие члены его экипа­жа прибыли в Анкоридж на грузовом рейсе из Канзас-Сити. На KAL 015 они заменили отдохнувший и квалифицирован­ный полетный экипаж, который затем занял, вместе с экипа­жем, смененным Чуном, шесть дополнительных мест на KAL 007, упомянутых на стр. 1 текста отчета ИКАО 1983 года. Позднее, в ходе совместного полета двух авиалайнеров «Ко­рейских авиалиний» KAL 007 и 015, Парк Юн-Ман два раза передавал доклады о положении KAL 007 в Анкоридж. Вре­мя и характер предпринятых действий, отраженных в док­ладе, показывают, что эти два самолета было очень трудно различить. Именно это ввело в заблуждение токийский кон­троль, запрашивавший точную позицию KAL 007.

    Полетный план

    Многие исследователи, занимавшиеся загадкой KAL 007, усиленно обсуждали загрузку на борт KAL 007 десяти тонн дополнительного топлива. Относящиеся к этому факты до­кументы включены в приложение к отчету ИКАО от 1983 года. Приложение состоит из Операционного плана полета, Манифеста о весе и балансе и Листка выпуска в рейс. Эти три документа были подготовлены диспетчером рейса KAL в Анкоридже, а также скорректированы и утверждены ка­питаном Чуном, который их подписал.

    Как показывает само название, в Плане полета содер­жатся все основные технические данные для его выполне­ния, включая вес, маршрут и погодные условия на трассе. В нем приведены также подсчеты количества топлива, необ­ходимого на каждом отрезке пути, и детальный анализ мар­шрута, по которому выполнялся полет, вместе с прогнози­руемыми скоростями и оценочным временем полета между контрольными точками. Полетный план вычисляется ком­пьютером по заказу диспетчера полета, который прилагает его к остальной полетной информации, предназначенной для пилота. Капитан Чун изучил полетный план и сделал несколько исправлений, включая оценку расхода топлива. Капитан Чун принял компьютерные расчеты потребления «топлива в полете» для предполагаемых 7 часов 53 минут полетного времени, которое составляло 206 400 фунтов. Тем не менее он перечеркнул все оставшиеся цифры, включая вычисления для определения оценки резервного запаса то­плива, который полетный план дает как:

    Alternate (Дополнительный) 19 800 фунтов.

    Holding (Удерживаемый) 12 000 фунтов.

    Contingency (10%) (Непредвиденный расход) 17 600 фунтов.

    Итого: 49 400 фунтов.

    Перечеркнув эти вычисления, которые были не чем иным, как предполагаемым анализом, сделанным полет­ным диспетчером, капитан Чун переписал вычисления на другом документе, Листе выпуска в рейс, в который доба­вил информацию, не появившуюся в Операционном плане полета, такую как полетное время, на котором были осно­ваны его оценки:

    Запасы топлива:

    Alternate 0 часов 40 минут 19 800 фунтов. Holding 0 часов 30 минут 12 000 фунтов. Contingency (10%) 0 часов 47 минут 17 600 фунтов. Итого: 45 300 фунтов.

    Самое удивительное в вычислениях капитана Чуна в том, что он сократил общие запасы с 49 400 до 45 300 фун­тов, на 4100 фунтов топлива. Для пилота крайне необычно уменьшать количество топлива, которое ему было назначе­но. Напротив, пилоты часто запрашивают больше топлива, чем рекомендует диспетчер полета. Вычисления количест­ва топлива капитаном Чуном немедленно привлекают вни­мание, потому что они крайне необычны.

    Как и большинство коммерческих авиалиний, компания KAL придерживалась строгой политики сокращения издер­жек и предлагала пилотам премии за экономию топлива. Ре­зервное топливо, которое не используется во время обыч­ного полета, остается в баках самолета во время посадки. Диспетчеры считают его мертвым грузом и всегда пытают­ся свести к минимуму. Споры относительно резервного топ­лива всегда были самым большим источником разногласий между полетными диспетчерами, которые пытаются урезать его, чтобы сократить издержки, и полетным персоналом, ко­торый пытается максимизировать резерв топлива в интере­сах безопасности. Любой мертвый груз, который несет са­молет, не только ограничивает количество груза, которое можно взять на борт, но также ведет к потреблению допол­нительного топлива и поэтому рассматривается как неже­лательный большинством авиакомпаний.

    Сократив свои топливные резервы на 4100 фунтов, ка­питан Чун также сократил количество мертвого груза на са­молете, что выразилось бы в сбережении 800 фунтов топ­лива в течение полета. Это несущественный объем, учиты­вая общее потребление в 206 400 фунтов топлива. Капитан Чун сократил свои запасы топлива на 4100 фунтов в Листе выпуска в полет, первом и иногда единственном докумен­те, который изучается Операционным отделом для сбора статистической информации. Тем не менее странно то, что он принял оценочное потребление топлива, которое было обозначено на операционном полетном плане без вычета 800 фунтов топлива, которые он с такими мучениями смог сократить, уменьшая свои резервы.

    Общее количество 251 700 фунтов является количе­ством топлива в баках самолета в момент взлета. К этому нужно добавить топливо, необходимое для запуска двигате­лей и рулежки, что составляет 2000 фунтов. Эти 2000 фун­тов потребляются до взлета, но присутствуют в баках само­лета в момент запуска двигателей. Это составляет общее ко­личество 253 700 фунтов топлива. Эта часть Листа выпуска в полет выглядит следующим образом:

    Топлива при посадке 45 300 фунтов.

    Израсходовано топлива за 7 часов 53 минуты 206 400 фунтов.

    Топлива в момент взлета 251 700 фунтов. Рулежка 2000 фунтов.

    Топлива в момент запуска двигателей 253 700 фунтов.

    Официально в баках KAL 007 находилось 253 700 фун­тов топлива. Но сколько топлива было на самом деле?

    Третий документ, появившийся в отчете ИКАО 1983 года, является Манифестом веса и баланса. В нем указано 263 700 фунтов топлива перед взлетом. Эта цифра «общего количества топлива» должна соответствовать 253 700 фун­там в момент запуска двигателей, что дало повод спорам от­носительно количества топлива, которое самолет действи­тельно имел в момент взлета.

    В Манифесте веса и баланса капитан Чун поставил га­лочку рядом с цифрой 206 400 расходного топлива, указав тем самым, что он согласился с оценкой. Тем не менее эта цифра не принимает во внимание сэкономленные 800 фун­тов, вытекающие из 4100-фунтового сокращения топливных резервов. Манифест веса и баланса используется для того, чтобы вычислить параметры взлета и в особенности пара­метры регулировки закрылков, которые капитан Чун вни­мательно проверил и принял, как это указано в документе посредством записи «TRIM=7.0». Мы могли бы подумать, следовательно, что количество топлива, указанное в этом документе, было действительным количеством топлива, ко­торое KAL 007 нес в своих баках в момент взлета. Это под­разумевает, что самолет вылетел с 263 700 фунтами топлива, имея на 10 000 фунтов больше, чем показано в Листе выле­та. Но давайте подумает, так ли это было на самом деле?

    Операционный план полета, разработанный Операци­онным отделом дает 255 800 фунтов топлива, к которым следовало бы добавить 2000 фунтов для запуска двигате­лей и рулежки, что дает общее количество в 257 800 фун­тов. Различие между этой цифрой, предложенной диспет­чером полета, и исправленной цифрой капитана Чуна со­ставляет только 5900 фунтов. В своей книге «Shootdown», которую я цитировал ранее, Р. В. Джонсон упомянул разни­цу в 7900 фунтов, но автор, по всей очевидности, не при­нял в расчет 2000 фунтов, необходимых для запуска двига­теля и рулежки, которые не показаны в Операционном пла­не полета. Капитан Чун, следовательно, вылетел бы, имея на 5900 фунтов больше топлива, чем по оценке, содержащейся в Операционном полетном плане, который был подготов­лен диспетчером KAL 007. Эта разница соответствует при­мерно 15 минутам полетного времени. Почему капитан Чун решился на это жонглирование цифрами ради такой несу­щественной экономии?

    Ни Роберт Аллардайс, ни другие эксперты, включая спе­циалистов ИКАО, не ответили на более важный вопрос. В 07.20 утра 1 сентября 1983 года KAL 007 опаздывал на 1 час 15 минут с прибытием в Сеул и рейс был помечен на демонстрационном табло как «delayed indefinitely» [прибы­тие отложено на неопределенное время. — Е.К.]. Официаль­ный представитель «Корейских авиалиний» сказал обеспо­коенным семьям, которые собрались в аэропорту в ожида­нии прибытия самолета, что во время взлета в Анкоридже у самолета было достаточно топлива, чтобы оставаться в воздухе на протяжении двенадцати часов. Лист выпуска в рейс, тем не менее, показывает 251 700 фунтов топлива при взлете, и соответствующее максимально возможное полет­ное время составляет 9 часов 50 минут. Если мы добавим четверть часа за счет дополнительных 5900 фунтов топли­ва, то получим 10 часов 5 минут полетного времени. Отку­да появилось оставшееся топливо?

    Тщательное исследование Листа выпуска в полет позво­ляет найти ответ. В верхнем правом углу документа отобра­жены вычисления, в которых учтен вес самолета. Первая цифра в колонке показывает максимально допустимый вес: 759 000 фунтов. Вторая строка показывает допустимый вес как функцию погодных условий и длины пробега при взле­те. Даны две цифры, из которых пилот выбирает ту, которая ему больше подходит: 759 ООО фунтов для взлетной полосы 06, с установкой закрылок в 10 градусов и 744 100 фунтов для взлетной полосы 32 с закрылками, установленными под углом 20 градусов. Капитан Чун проверил первую цифру в 759 000 фунтов, указав, что это был вес и та взлетная поло­са, которую он собирался использовать. Эта цифра не обяза­тельно соответствует фактическому весу в момент взлета, а просто отражает максимально допустимый вес при данных условиях. На полях справа от этой цифры капитан Чун на­писал «-2575». К чему эта цифра относится? Вычитая ее из 759 000 фунтов мы получаем вес 756 452 фунта.

    Если мы сочтем это фактическим весом KAL 007 при взлете, нам нужно вычесть вес топлива, который составля­ет 460 967 фунтов, для того чтобы определить количество топлива, которое, по вычислениям капитана Чуна, KAL 007 мог нести при взлете. Остаток составляет 295 458 фунтов, на 31 758 фунтов больше, чем цифра, данная Манифестом веса и баланса, и на 41 758 фунтов больше, чем цифра, по­казанная в Листе выпуска в полет. 41 758 дополнительных фунтов топлива эквивалентно дополнительным 115 мину­там полетного времени. Если мы добавим это время к 9 ча­сам и 50 минутам, указанным в Листе выпуска в полет, то получим 11 часов 45 минут полетного времени. Это близко к 12 часам полетного времени, объявленным представите­лем «Корейских авиалиний». Это обстоятельство позволяет предположить, что руководство KAL было знакомо с дета­лями загрузки KAL 007 в соответствии с документами, ко­торые капитан Чун заполнил в Анкоридже.

    Эти цифры соответствуют Листу выпуска в полет и за­явлениям, сделанным KAL. Таким образом, капитан Чун, ве­роятно, планировал взлет с полосы 06 с закрылками, уста­новленными под углом 10 градусов, при весе в 756 425 фун­тов. Но, как оказалось, контрольная вышка назначила ему полосу 32, с чем он согласился. По некоторой причине он хотел взлетать при менее благоприятных условиях. Преде­лы безопасности достаточно велики, так что взлет при этих условиях не представлял бы неприемлемого риска, исклю­чая, возможно, случай с неполадками в двигателе во вре­мя взлета.

    Если мы добавим к 756 425 фунтам, обозначенные выше 2000 фунтов топлива, используемые для запуска и взлета, то получим 758 425 фунтов, что очень близко к максимально допустимому весу в 759 ООО фунтов. Таким образом, суще­ствует вероятность того, что капитан Чун вылетел из Анко­риджа на самолете, загруженном до его максимально допус­тимого веса в 759 ООО фунтов. Рукописная пометка «-2575» должна была отражать его оценку потребления топлива для запуска двигателей и рулежки. Это больше 2000-фунтовой оценки в других документах и имело бы смысл, если само­лет нес максимальную загрузку.

    KAL 007 должен был прибыть в Сеул в 06.05 утра после 8 часов и 5 минут в воздухе. Двенадцать часов после взлета дают нам 10.05 утра по сеульскому времени. В своей книге «Shootdown» Р. В. Джонсон отмечает:

    «Если выразить одним словом, есть что-то отврати­тельно-подозрительное во всем сообщении ЦРУ. Нельзя не видеть, что оно появилось в Сеуле в тот самый момент, когда родственники пассажиров стали паниковать, пото­му что они знали: у самолета, где бы он ни находился, вот-вот кончится горючее».

    Под «сообщением ЦРУ» Джонсон понимает информа­цию, приписываемую ЦРУ о том, что KAL 007 благополуч­но приземлился на Сахалине (см. главы 1 и 2).

    Если KAL 007 вылетел из Анкориджа, имея гораздо больший вес, чем показывают цифры капитана Чуна о на­личии топлива, это неизбежно отразилось бы на характери­стиках самолета во время рейса. Но именно это и произош­ло на самом деле. Вес самолета оказывает наибольший эф­фект на его характеристики во время набора высоты. Вот почему все коммерческие авиалайнеры начинают свои по­леты на большое расстояние с предписанной высоты поле­та, которую они сохраняют до тех пор, пока не сожгут дос­таточное количество топлива, чтобы подняться на большую высоту. KAL 007 вылетел из Анкориджа в 13.00 GMT и дос­тиг крейсерской высоты полета 31 ООО футов через 29 ми­нут в 13.29.28 GMT. Напротив, его компаньон, KAL 015, который покинул Анкоридж через 14 минут после взле­та KAL 007, достиг своей крейсерской высоты 33 000 футов всего за 24 минуты и поднялся на высоту 31 000 футов за 22 минуты. Семиминутная разница во времени между эти­ми двумя самолетами предполагает, что KAL 007 был загру­жен гораздо тяжелее, чем KAL 015.

    Копия Операционного плана полета, составленная ка­питаном Чуном в офисе управления воздушным движени­ем Анкориджа, поднимает другой, также усиленно обсуждав­шийся исследователями вопрос. Она содержит следующие ру­кописные пометки: «ЕТР 1501 NM», «3 часа 22 минуты» и «250 NM». Третья цифра была вставлена между контроль­ными точками NEEVA и NIPPI. Большинство авторов, пи­савших о случае KAL 007 полагают, что ЕТР означает equal-time point, или точку равного времени. Это точка на мар­шруте самолета, находясь в которой, если принимать во внимание направление ветра и скорость, ему потребуется одно и то же время, чтобы достигнуть места назначения или вернуться в начальную точку.

    Однако, если мы сделаем необходимые вычисления, мы узнаем, что, учитывая условия полета в этот день, ЕТР нахо­дилась не в 1501 морской миле от Анкориджа, а в 1862 ми­лях от него. Если ЕТР 1501 NM не соответствует точке равно­го времени, то эта аббревиатура должна указывать на что-то иное. В аэронавтике, где аббревиатуры часто стандартизиро­ваны, для того чтобы избежать ошибок интерпретации, бу­квы ЕТ в трехбуквенных сокращениях часто обозначают estimated time of, или оценочное время чего-то. ЕТР, таким образом, обозначило бы оценочное время Р. Мы должны вы­яснить, чему в данном случае соответствует это Р. Более близ­кое изучение цифр капитана Чуна дает нам лучшую идею о точке, которую он имеет в виду и в то же самое время обна­руживает некоторые примечательные совпадения.

    Общее расстояние от Анкориджа до контрольной точки NEEVA составляет 1251 морскую милю. Если мы добавим к этому 250 морских миль, которые капитан Чун вставил в свой полетный план между NEEVA и NIPPI, то получим 1501 NM. Между тем местом, откуда он передал сообще­ние, как будто из точки NEEVA, и тем местом, где KAL 007 согласно и США, и Советам, вошел в советское воздушное пространство, расстояние составляет 250 морских миль. От­метка 250 NM таким образом, скорее всего, относится к рас­стоянию между точкой, из которой Чун доложил как из точ­ки NEEVA, и границей советского воздушного пространст­ва над Камчаткой. Капитан Чун сделал запись «1501 NM» имея, таким образом, в виду общее расстояние между Анкориджем и границей советского воздушного пространства на том курсе, которым он следовал.

    Кроме того, если мы добавим 3 часа 22 минуты к 13.00 часам (время вылета из Анкориджа), то получим 16.22. Вре­мя входа самолета-нарушителя в воздушное пространство СССР над Камчаткой, которое Советы указали как 16.30, от­личается на восемь минут. Но именно на этой стадии полета KAL 007 потерял девять минут по сравнению с оценочным временем, указанным в его полетном плане. Если бы самолет летел точно по графику, он прибыл бы в точку, находящуюся в 1501 NM от Анкориджа («ЕТР 1501» Чуна в 16.21), в преде­лах одной минуты его плана полета. 3 часа 22 минуты также совпадают со временем, когда американский спутник Ferret, находящийся на полярной орбите (номер 1982 41 С) занял позицию для регистрации событий в районе Камчатки.

    В главе 17 я буду еще обсуждать вероятность того, что KAL 007 мог не пролететь над Камчаткой или Сахалином. Я также буду обсуждать факты, предполагающие, что тем курсом, которым, как утверждали и в США, и в Советском Союзе, он следовал, на самом деле летел американский во­енный самолет, имитирующий KAL 007, в то время как на­стоящий KAL 007 находился гораздо южнее. В этом случае, тот факт, что заметки Чуна на полях относятся к более се­верному курсу и расписанию полета самолета, который ему следовал, был бы интересен сам по себе.

    Список пассажиров

    Все официальные сообщения указывают, что на борту самолета находились 240 пассажиров и 29 человек экипа­жа, всего 269 человек. Отчет ИКАО 1983 года и список пас­сажиров самолета также содержит эту цифру. Тем не менее Манифест веса- и баланса, подписанный капитаном Чуном, показывает наличие на борту 225 пассажиров и 19 членов экипажа, всего 244 человека. Так сколько же человек было на борту самолета — 269 или 244? Откуда появилась эта разница? Хотя я еще не могу объяснить это несоответствие, краткий обзор того, что говорили относительно числа лю­дей, находящихся на борту самолета, лишний раз доказы­вает, что в случае KAL 007, куда бы вы ни посмотрели, все не так просто, как кажется с первого взгляда.

    Доктор Жильбер Милле являлся депутатом Француз­ского национального собрания от департамента Гари мэ­ром Але. 18 января 1989 года он подал письменный запрос в Палату депутатов, в котором привлек внимание минист­ра транспорта и морских дел к «пробелам в расследовании, проведенном ИКАО относительно трагедии, происшедшей 1 сентября 1983 года включая смерть 240 человек, некото­рые из которых были франко-канадцами».

    Интерес депутата Милле к этому делу очевиден. Один из его родственников, канадец французского происхожде­ния, находился той ночью на борту рейса 007. Он был бра­том Филипа Робера де Массе, монреальского адвоката, ко­торый работал на правительство Квебека. Их родители уе­хали из Франции и поселились в Канаде. Филип де Массе, который был, конечно же, опечален трагедией и полагал, что большая часть этой истории не была раскрыта, попро­сил своего двоюродного брата, депутата Милле, сделать все возможное, чтобы убедить французское правительство в не­обходимости вмешаться.

    Депутат Милле утверждает, что на борту KAL 007 на­ходились 240 человек. Он не указывает источник своей ин­формации. Рукописная аннотация была сделана правитель­ством после консультаций с послом Костантини, француз­ским представителем в ИКАО. В аннотации сказано, что на борту находились 250 человек, 225 пассажиров и 15 чле­нов экипажа. Если сложить эти цифры, получим 240, а не 250. Если проигнорировать недосмотр правительства, об­щая цифра «240 человек» не соответствует 225 пассажирам и 19 членам экипажа, указанным в листе выпуска в полет и еще меньше она соответствует общему числу пассажи­ров и команды в 269 человек, упомянутых KAL и другими, источниками.

    У нас с Джоном Кеппелом есть копия списка пассажи­ров KAL 007, как мы предполагаем, полного, в котором со­держится 240 имен. Если мы добавим к этому количест­ву 3 членов летного экипажа, двадцать бортпроводников, и шесть членов смененных летных экипажей, то получим число «269». Но есть свидетельства, что по меньшей мере трое предполагаемых жертв KAL 007 не находились на бор­ту корейского авиалайнера.

    Первый случай. В интервью советских водолазов, ко­торые участвовали в подводных поисках корейского лай­нера в 1983 году, один из них по прозвищу Борода ска­зал, что нашел паспорт и фотографию человека по фами­лии Riukovtchiuk. Хотя имя является русской фонетической калькой какого-то другого имени и хотя оно пострадало от фонетической транскрипции с русского на японский, а за­тем с японского на английский, тем не менее его можно рас­познать как имя славянского происхождения. Этого име­ни нет среди 240 имен из списка пассажиров KAL. Ни одно имя из этого списка не может быть ассоциировано, даже в самом широком смысле, с этим именем. Некоторые люди в Японии и Корее, осведомленные об этом, предложили идею, возможно ошибочную, что это имя может быть неправиль­но произнесенным корейским именем Chung-Riu-Ku. В лю­бом случае, японская телевизионная группа отправилась в главный офис «Корейских авиалиний» в Сеуле. Представи­тели KAL отказались сказать журналистам TBS, был ли та­кой человек на борту KAL 007. Представитель авиалиний сказал, что придерживает эту информацию по приказу ко­рейского правительства.

    Второй случай. Примерно 10 сентября 1983 года на по­бережье Хоккайдо, омываемом Охотским морем, неподале­ку от города Абашири, японской полицией было найдено удостоверение личности с текстом на греческом языке и фотографией молодого человека. Удостоверение принадле­жало греку по фамилии Ваянопулос. Этого имени нет сре­ди 240 имен пассажирского списка. Согласно информации, приведенной на странице 6 отчета ИКАО 1993 года, на бор­ту KAL 007 не было ни одного пассажира греческой нацио­нальности.

    Третий случай. О другом странном факте, обнаружен­ном в октябре 1991 года, рассказало японское телевидение. Среди различных обломков, предположительно принадле­жащих KAL 007 и поднятых со дна моря советскими водо­лазами в 1983 году, был посадочный талон на борт самоле­та авиакомпании «ПанАм». Японский комментатор сказал, что талон, возможно, принадлежал пассажиру KAL 007, ко­торый собирался лететь из Сеула в Токио на борту рейса «ПанАм». Я смог получить видео и скопировать посадоч­ный талон. Имя пассажира нельзя было распознать. Но но­мер рейса «ПанАм», 801, был виден отчетливо. Это был пря­мой рейс, выполнявшийся по маршруту аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке — Токио. Как бы там ни было, нет причины, по которой пассажир KAL 007, летевший из Нью-Йорка в Сеул, не мог бы иметь посадочный талон «ПанАм» на рейс из Нью-Йорка в Токио. Но дело в том, что у вас не будет посадочного талона до тех пор, пока вы не сели в самолет и не летите рейсом «ПанАм».

    Конечно, вполне возможно, что кто-то мог путешест­вовать на борту KAL 007, направляющегося в Сеул, имея в кармане старый посадочный талон «ПанАм», оставший­ся от предыдущего полета в Токио. В этом случае посадоч­ный талон не оказался бы на дне океана у берегов Сахали­на, потому что корейский авиалайнер разбился не там, а в четырехстах милях к югу. Но допустимо предположить, что этот человек мог лететь из США в Токио на «ПанАм» и за­тем пересесть на борт RC-135, ряд которых расквартирован в Японии и который разбился затем у берегов Сахалина. Из свидетельств, представленных советскими водолазами мы знаем, что, по крайней мере, один RC-135 действитель­но здесь разбился.

    Четвертый случай имеет странный привкус, смесь чело­веческий драмы и секретного мира шпионов. История начи­нается в 1983 году на маленьком пограничном посту Пере­путье, к югу от Невельска. Командиром пограничного поста и политработником был лейтенант Белов. Репортер фран­цузского телевидения русского происхождения Миша Лобко находился на Сахалине в 1993 году, где он расспрашивал лейтенанта Белова. Лейтенант Белов вспоминал:

    «Приказы были прямолинейными: «Уничтожь все и под­тверди рапортом. Никогда не рассказывай об этом». Они прибыли в большом десятитонном грузовике ЗИЛ-131. Они спросили: «Где эта яма?» Я показал им. Они разгрузили гру­зовик в яму с помощью моих солдат. Они прикатили бочку и все залили бензином. Затем они все это подожгли. Огонь горел два часа. Когда все было сожжено, мы бульдозером раз­ровняли то, что осталось. Затем мы забросали все землей.

    Я позвонил по телефону своим вышестоящим начальникам в Невельск и доложил. Я уверен, что имена и звания началь­ников были вымышленными, но, тем не менее, я сказал «Все уничтожено». Вот и все».

    Я встретил Мишу Лобко в Париже в феврале 1994 года, и он рассказал мне еще кое-что. В ноябре 1992 года яма у Перепутья была снова «найдена» и вскрыта. Прибыла пра­вительственная комиссия под председательством Степано­ва и приказала, чтобы были взяты все металлические об­ломки с идентификационными номерами. Затем яма была закрыта. Она была вскрыта вновь в январе 1993 года и все оставшиеся обломки были вынуты и сложены в ангаре в Холмске, где КГБ рассортировал их и отправило в Москву. В марте этого же года, остальное было снова похоронено в воронке у Перепутья. В июне 1993 года яма была раскопана в третий раз, как раз в то время, когда там был Миша Лоб­ко. На этот раз все обломки были взяты из нее и посланы в тот же самый ангар в Холмске, что и прежде. Миша Лоб­ка снял обломки видеокамерой, прежде чем КГБ рассорти­ровал их и отправил в Москву.

    Благодаря своему русскому происхождению Миша Лоб­ко был воспитан в русской языковой среде и в традициях русской культуры. Некоторые российские чиновники, с ко­торыми он подружился, показали ему фото маленькой де­вочки в возрасте десяти или двенадцати лет, предположительно из Азии. Они согласились передать ему эту фотогра­фию в обмен на большую плату. Оригинал этой фотографии был найден в бумажнике, который находился в яме у Пе­репутья. Из-за того, что кожаный бумажник был толстым и хорошо закрывался, он чудесным образом избежал унич­тожения огнем. Бумажник был послан в Москву вместе с другими предметами, включая несколько паспортов. Мише Лобко не разрешили снимать паспорта. Позднее в том же году, 1 сентября 1993 года, во время церемонии в память погибших несколько предметов из ямы у Перепутья были переданы семьям жертв, но фотография маленькой девоч­ки и паспорта в их число не вошли. «Почему?» — удивлял­ся впоследствии Миша Лобко.

    Из-за того, что эта фотография задевает человеческие чувства, японская телестанция TBS, на которую Миша Лоб­ко в то время работал, показала ее в эфире в вечерней про­грамме новостей. В тот же вечер кто-то позвонил на теле­станцию в Сеуле и назвал имя девочки и ее отца. Эта девоч­ка работала теперь секретаршей в Сеуле. Ее отец, военный, исчез в 1983 году. Когда на TBS услышали о таком поворо­те событий, они немедленно попытались узнать больше, но далее им не удалось продвинуться. Им мешали на каждом шагу. Ходили слухи, что отец этой маленькой девочки не находился на борту KAL 007. Он был офицером южноко­рейской армии и работал на корейскую разведку, KCIA. Он исчез в то же самое время, что и корейский авиалайнер, и больше о нем никто никогда не слышал.

    Я захотел проверить эти слухи и попросил помочь мне доктора Сугвона Канга, профессора политических наук в Хартвикском колледже в США и друга Джона Кеппела. Про­фессор Канг работал в течение многих лет над случаем KAL 007 и в настоящее время пишет книгу об этом предмете. Мы обменялись находками. У профессора Канга были хорошие связи с южнокорейской прессой и особенна с сеульской газетой «Йонг Анг дейли ньюс». Я связался с этой газетой, 30 октября 1992 года опубликовавшей одну из моих статей о поддельных черных ящиках, которые президент Ельцин пе­редал правительству Южной Кореи. Тем не менее мы с про­фессором Кангом не смогли получить никакой новой ин­формации о маленькой девочке и ее отце. Это странно, по­тому что имя девочки было известно, по крайней мере, той станции, которая приняла первый звонок. Если бы ее отец был простым пассажиром на борту KAL 007, нет никакой необходимости хранить это в секрете.

    По словам Миши Лобко, те люди, с которыми он го­ворил на Сахалине, полагали, что история о яме у Пере­путья, вырытой, чтобы закопать обломки KAL 007, явля­лась вымышленной. Первоначально, говорили они, здесь разбился самолет. Это был, как они сказали, RC-135. Если все это правда, возможно, что отец маленькой девочки на­ходился на борту в качестве переводчика. Самолеты элек­тронной разведки часто имеют языковых специалистов в составе экипажа из 25—30 человек, хотя обычно это гра­ждане США.

    В списке погибших остаются изъяны. Но некоторые вещи ясны. Если бы KAL 007 не отклонился от назначен­ного ему курса и если бы американский военный самолет не пролетел над Камчаткой и Сахалином, те, кто погиб той ночью, были бы, по всей вероятности, живы. Сколько бы не было людей на борту KAL 007 и на других самолетах, которые я упоминал и которые могли находиться в возду­хе, ясно одно: они все умерли в результате плохо сплани­рованной и проведенной разведывательной операции, кото­рую, прежде всего, вообще не следовало бы проводить. Эта операция лишила многих людей их близких. И поскольку все они мертвы, операция сокрытия истины лишила род­ственников их тел и правды о том, как они умерли. Кто бы они ни были и как бы они ни умерли, нас всех ранит каж­дая ненужная смерть.

    Но я забегаю вперед. Давайте вернемся к рейсу KAL 007 через Аляску и Берингово море.

    Глава 14. ПОЛЕТ

    31 августа 1983 года в аэропорту Анкориджа находились два пассажирских самолета авиакомпании «Корейские авиа­линии» KAL 015 из Лос-Анджелеса и KAL 007 из Нью-Йор­ка. Анкоридж был лишь местом промежуточной посадки для дозаправки этих рейсов. Самолеты должны были при­нять на борт топливо и сменить экипажи. KAL 015, прибыв на двадцать минут раньше KAL 007, должен был бы выле­тать, как обычно, первым. Той ночью KAL 007 первым под­нялся в воздух. Была ли какая-то существенная причина для изменения этого обычного порядка?

    KAL 007 взлетел с полосы 32 в Анкоридже в 13.00 GMT. В 13.01.12 контрольная вышка объявила о «радарном кон­такте». В 13.05.23 KAL 007 поднялся на высоту 5000 футов, в 13.28.01 он был на высоте 30 000 футов, и в 13.29.28 дос­тиг своей крейсерской высоты в 31 000 футов. Рейс KAL 015 поднялся в воздух через четырнадцать минут после KAL 007. Первоначально ему была назначена высота 31 000 футов, та же самая что и KAL 007, это означает, похоже, что оба са­молета официально несли один и тот же вес и могли бы со­хранять одну и ту же скорость.

    Тем не менее, когда контрольная башня дала разрешение подниматься на высоту FL310 (31 000 футов), KAL 015 запро­сил разрешения подняться на высоту 33 000 футов. Разница в четырнадцать минут развела два самолета на 100 морских миль, что было достаточно для того, чтобы обеспечить пол­ную безопасность. Из-за того, что оба самолета были «Бо-ингами-747» и имели почти одни и те же характеристики, различия во времени и расстоянии между ними должны были сохраняться на протяжении всего пути в Сеул. До­полнительный, но не признаваемый вес, который я обсуж­дал в предыдущей главе, мог влиять на тот факт, что их по­летные характеристики различались.

    KAL015 взлетел в 13.14 GMT и контрольная башня объявила о радарном контакте в 13.14.27, через 27 секунд после официального взлета. Напротив, у KAL 007 заняло 72 секунды, или, по крайней мере, в три раза больше вре­мени для подъема на высоту, требуемую для радарного кон­такта. С момента начала разбега, обозначенного разреше­нием контрольной башни на взлет, KAL 007 потребовалось 2 минуты и 27 секунд, чтобы достичь высоты радарного контакта, в то время как KAL 015 проделал это всего лишь за 1 минуту и 7 секунд.

    Характеристики подъема KAL 007 после взлета, таким образом, уступали характеристикам KAL 015, и это доказы­вает, что KAL 007 был загружен больше. Этот факт можно показать и с помощью времени, которое понадобилось двум самолетам, чтобы достичь крейсерской высоты. У KAL 007 ушло 29 минут 28 секунд, для того чтобы подняться на вы­соту 31 000 футов, и только 24 минуты 33 секунды, на пять минут меньше, чем у KAL 015, чтобы достичь большей вы­соты в 33 000 футов. Все это благоприятствует гипотезе, что KAL 007 вылетел из Анкориджа, имея заметно больше топлива, чем было указано в его полетных документах — количество, достаточное, чтобы оставаться в воздухе поч­ти двенадцать часов.

    Вскоре после взлета KAL 007 получил разрешение сле­довать «по направлению к BETHEL». Это означало, что ему разрешалось проследовать прямо к радиомаяку VOR в Бе­теле, на западной оконечности полуострова Аляска, не сле­дуя стандартному маршруту VOR, обозначенному на кар­тах как J-501. На 42-й странице отчета ИКАО, появившегося в июне 1993 года, в параграфе 2.4.1. содержится заявление, которое выглядит как извинение. «Данное разрешение [ле­теть к BETHEL. — Е.К.] указывает, что обычные средства для обеспечения навигации на маршруте J-501 к западу от VOR/DME Анкориджа использовать было нельзя». Это заяв­ление сделано здесь по очевидной причине — развеять у чи­тателя мнение, что экипаж KAL 007 несет ответственность за первоначальное отклонение от своего курса, поскольку им нельзя поставить его в вину, если «обычные средства навигации использовать было нельзя». Какими бы благо­родными не были намерения, эта информация вводит в за­блуждение. Только навигационный маяк в стартовой точке на отрезке Анкоридж — Бетель, а именно Анкоридж VOR/ DME (VOR дает относительную позицию по отношению к маяку, DME дает расстояние до него), временно не работал. Но точка в середине отрезка, недирекционный радиомаяк Кейрн-Маунтин и VORTAC в Бетеле (VOR плюс TACAN, военный DME) работали нормально. KAL 007 мог или, ско­рее, вынужден был использовать их для своей навигации до точки BETHEL.

    В 1983 году «Корейские авиалинии» использовали Опе­рационное руководство Северотихоокеанского воздушно­го пространства как основу руководства, предназначенно­го для полетных экипажей, оперирующих в северо-тихоокеанской системе авиамаршрутов. Особенно уместными были процедуры для проверки точности навигационной систе­мы в трансокеанской навигации. Эти процедуры требова­ли пролета над последним навигационным маяком, в дан­ном случае VORTAC в Бетеле, и конкретной проверки точ­ности инерционной навигационной системы (INS) самолета с помощью сравнения координат, отображенных INS, с фак­тическими координатами маяка VORTAC во время пролета точно над ним. После пролета над маяком процедуры так­же требовали, чтобы самолет летел по специально указан­ному маршруту и проверил точность INS по мере удаления от VORTAC. На странице 43 июньский отчет ИКАО мягко отмечает: «Эти процедуры, включенные в Операционное ру­ководство KAL, не соблюдались, поскольку KAL 007 не про­ходил над VORTAC в Бетеле».

    ИКАО не изучала или не упоминала вероятность того, что KAL 007 не прошел над VORTAC в Бетеле вследствие того, что его полетный экипаж предпочел лететь своим соб­ственным маршрутом, преследуя свои собственные цели. Эта вероятность должна была быть изучена в ходе объек­тивного расследования.

    Когда KAL 007 сообщил в Анкоридж, что проходит над контрольной точкой BETHEL, на самом деле он находился в 12 морских милях к северу от нее, за границами воздуш­ного коридора. Учитывая точность навигационных систем самолета и приборов и точность VORTAC в BETHEL, если бы экипаж следовал правилам и своим инструкциям, то мог бы пройти в нескольких футах от вертикальной оси маяка. То, что самолет не пролетал над BETHEL, в то время как он доложил о том, что такой пролет имел место, должно было быть абсолютно ясным для полетного экипажа, наблюдав­шего за. приборами. Доклад KAL о пролете над BETHEL был первым из докладов контролю за воздушным движением, вводящих в заблуждение.

    Эксперты ИКАО предположили, что отклонение KAL от назначенного ему курса должно быть результатом одной из ряда случайных и необнаруживаемых ошибок. Эта гипоте­за не стыкуется с тем, что я сказал о позиционном докладе KAL 007 в BETHEL, и это указывает на то, что отклонение самолета было, по крайней мере, обнаруживаемым. Один из наиболее квалифицированных исследователей KAL 007, Ро­берт Аллардайс, профессиональный пилот, штурман и борт­инженер, изучил эту фазу полета KAL 007 самым тщатель­ным образом. Он делает вывод, что отклонение авиалай­нера от назначенного курса легко обнаруживалось и было намеренным.

    Он установил, что в полете самолет направлялся своей инерционной навигационной системой и следовал по дуге большого круга, которая вела его от VOR Анкориджа в точ­ку севернее BETHEL и затем через Берингово море. Это, го­ворит он, доказывает, что все было спланировано с самого начала. Характер и опыт капитана Чуна также подразуме­вают, что он знал, что делает. Он был педантичным челове­ком и опытным навигатором — запасным пилотом на само­лете президента Корейской Республики.

    Скорость Чуна на этом отрезке тоже представляет инте­рес. Для того чтобы покрыть 346 морских миль между Анкориджем и BETHEL, он имел оценочное полетное время в 53 минуты при скорости 391 узел со встречным ветром до 33 узлов. Как оказалось, он покрыл эту дистанцию за 49 минут при средней скорости 427 узлов, при встречном вет­ре со скоростью около 11 узлов. Средняя скорость самоле­та была на 36 узлов больше предполагаемой, и встречный ветер имел скорость на 22 узла меньше предсказанной. Раз­ница в 14 узлов не очень существенна, поскольку скорость ветра — результат одномоментного, а не усредненных по­казаний, до некоторой степени эти величины могут разли­чаться. Возможно, что KAL 007 увеличил скорость на отрез­ке Анкоридж — BETHEL за счет небольшого форсирования двигателей, но главной причиной для четырехминутного разрыва (пятьдесят три минуты против сорока девяти) яв­ляется просто снижение скорости ветра. KAL 015, следуя по идентичному полетному плану, выиграл восемь минут в расписании, пройдя прямо над VOR BETHEL в 14.01 вместо 14.09, как предполагалось. То, что KAL 007 выиграл только четыре минуты, а не восемь, в отличие от KAL 015, еще раз отражает факт, что один самолет был гораздо тяжелее дру­гого и не увеличил скорость так быстро, как указано в его полетном плане, в котором не принимался во внимание не­разрешенный дополнительный вес.

    Пройдя BETHEL, KAL 007 начал трансокеанскую часть своего полета. Следуя расписанию, самолет должен был прибыть в следующую контрольную точку, NABIE, находя­щуюся в 312 милях по курсу в 14.30 GMT, следуя со скоро­стью 456 узлов, при встречном ветре 25 узлов. Вместо это­го KAL 007 доложил о прохождении контрольной точки NABIE (на самом деле находящейся южнее) в 14.32 GMT, две минуты спустя, следуя со средней скоростью 435 уз­лов, на 21 узел меньше, чем было назначено по расписанию. Скорость встречного ветра на траверзе NABIE составля­ла 59 узлов, на 24 узла больше, чем было предсказано. Из-за того, что две цифры компенсируют друг друга в преде­лах трех узлов, возможно, что запаздывание KAL 007 вдоль этого отрезка его полетного плана было просто следстви­ем ветрового режима.

    Когда было объявлено о прохождении KAL 007 над NABIE, Чун не связывался напрямую с контролем воздуш­ного движения. Радиосообщение было передано KAL 015 в 14.35.02 GMT. Тот факт, что KAL 015 сообщил о позиции KAL 007, должен был создать видимость того, что 007 не смог связаться с Анкориджем непосредственно. Посколь­ку радиостанция самолета работала нормально, наиболее распространенная теория заключается в том, что KAL 007 слишком далеко уклонился от курса, чтобы непосредст­венно связываться со станцией релейной связи на острове Св. Павла. Радиоволны VHF распространяются по прямой и поэтому ограничены в дальности действия кривизной зем­ной поверхности. Если бы самолет оставался на ROMEO 20, назначенном ему маршруте, он был бы в пределах доступ­ности по VHF по отношению к станции релейной связи на Св. Павле, которая позволила бы ему непосредственно связаться с контролем в Анкоридже.

    Тем не менее с передачей с борта KAL 015 есть пробле­мы, поскольку на пленке, записанной в Анкоридже, не со­держится никаких следов запроса KAL 007 к KAL015 или, по крайней мере будь KAL 007 действительно за предела­ми зоны связи, никакого ответа от KAL 015. Если бы со­бытия шли нормально и KAL 007 отклонился от курса не зная этого, самолет должен бы был вызвать Анкоридж не­сколько раз. Даже если Анкоридж по некоторым причинам не ответил бы на вызовы, KAL015, который летел сравни­тельно близко к своему самолету-«близнецу», не мог не ус­лышать его. Не получив ответа из Анкориджа, KAL 007 дол­жен был вызвать KAL 015, чтобы спросить его, поддержива­ет ли тот радиосвязь с Анкориджем. Утвердительный ответ KAL015 был бы записан на пленке. KAL 007 попросил бы тогда KAL 015 передать его доклад о местоположении в Ан­коридж. Как обычно, KAL 015 должен был бы повторить со­общение KAL 007 слово в слово, чтобы убедиться, что оно было понято правильно и не содержит ошибок.

    KAL015 передал позицию KAL 007 в 14.35.03, только через три минуты после того как KAL 007 прошел через контрольную точку. Самолету обычно требуется две или три минуты, чтобы передать отчет о своем местоположе­нии в пункт управления воздушным движением. Таким об­разом, для процедурного обмена радиосообщениями между KAL007 и KAL 015 времени было недостаточно, если даже, как кажется маловероятным при таких обстоятельствах, часть радиообмена, проведенного между двумя корейски­ми самолетами на вспомогательной частоте, не записыва­лась в Анкоридже. Время между докладом KAL 007 о прохо­ждении контрольной точки и «перенаправлением» KAL 015 было слишком коротким, для того чтобы следовать необхо­димой процедуре.

    Незадолго до того, как KAL 015 вызвал Анкоридж, что­бы передать отчет KAL 007 о местоположении, и пока Ан­коридж пытался вызвать KAL 007, на пленке, записанной в

    Анкоридже, появилось три сообщения на корейском язы­ке на частоте, назначенной KAL 007 — их перевод следу­ет ниже и напечатан строчными буквами. Можно предпо­ложить, что KAL 007 передавал доклад о местоположении KAL015. С другой стороны, в судебном иске, предъявлен­ном «Корейским авиалиниям» родственниками жертв, ко­торый слушался в федеральном окружном суде в Вашинг­тоне, второй пилот KAL 015 под присягой свидетельствовал, что все или большая часть сообщений принадлежали ему, когда он разговаривал с KAL 007. Тем не менее, ничего по­добного на самом деле не происходило.

    На страницах 25 и 26 своего информационного сооб­щения номер 1авторы отчета ИКАО, выпущенного в июне 1993 года, приписывают три сообщения KAL 007 и уверен­но идентифицируют радиосообщение как принадлежащее KAL 007. Это поднимает несколько важных вопросов. Тот факт, что эти сообщения с KAL 007 были записаны громко и отчетливо в Анкоридже, подразумевает, что авиалайнер находился в радиусе действия VHF и прекрасно был спо­собен передать отчет о прохождении NABIE без помощи KAL 015. ИКАО следовало бы, по крайней мере, упомянуть этот факт. В то же самое время тот факт, что собеседник KAL 007 не был записан на пленке в Анкоридже означает, что самолет находился гораздо дальше к северу от воздуш­ного пути ROMEO 20 и за пределами действия маршрутной приемной станции VHF Анкориджа на острове Св. Павла. Его собеседником был, конечно, не KAL 015, сообщения ко­торого были записаны в Анкоридже. И вновь ИКАО следо­вало бы поднять все вопросы своевременно. Вместо этого она выбрала их сокрытие, закрыв глаза под влиянием поли­тического конформизма. Вот эти радиосообщения:

    14.33.53 Анкоридж: КОРИАН ЭЙР НОЛЬ НОЛЬ СЕМЬ, АНКОРИДЖ ЦЕНТР, ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?

    14.34.17 KAL 007: Пожалуйста, выключите это [остано­вите] перед возобновлением (на корейском)

    .....Неизвестный:...................

    .....KAL 007: Пожалуйста, вызовите еще раз (на корей­ском)

    14.34.37 Анкоридж: КОРИАН ЭЙР НОЛЬ НОЛЬ СЕМЬ, АНКОРИДЖ ЦЕНТР

    14.34.50 KAL 007: Три три ноль не идет (на корей­ском)

    .....Неизвестный:...................

    14.34.54 KAL 007: У нас три три ноль (на корейском) 14.35.02 KAL015: АНКОРИДЖ КОРИАН ЭЙР НОЛЬ ОДИН ПЯТЬ.

    Кажется, что передачи на корейском состоят из двух от­дельных обменов между самолетом, который был зафикси­рован на анкориджской пленке, и другим, ответы которого не были записаны.

    Первый радиообмен произошел в 14.34.17. Самолет, ко­торый говорит (по всей вероятности, KAL 007), как кажется, просит самолет, которого не слышно, выключить (или ос­тановить) что-то по мере возобновления. Мы не знаем, что сказал в ответ собеседник, но первый самолет затем пред­ложил, чтобы тот сделал вызов еще раз. Несколько иссле­дователей, которые изучали эти переговоры, перевели ко­рейскую фразу как «Пожалуйста, попробуйте еще раз». Это неверный перевод. Первоначальное предложение включа­ет корейскую формулу для обращения к другому челове­ку и корейский глагол «pullo», означающий «позвонить». ИКАО отчасти было право, когда интерпретировало это как «попробуйте позвонить».

    Второй радиообмен отделен временем и вызовом из Анкориджа. Слова «три три ноль» во втором радиообме­не на корейском были почти всеми интерпретированы как означающие FL330, или высоту 33 000 футов. ИКАО интер­претировало эту часть радиообмена так:

    KAL 007 (VHF № 2): Не можем подняться до высоты три три ноль...

    KAL 007 (VHF № 2): Сохраняем высоту три три ноль.

    Не совсем ясно, о чем думали эксперты ИКАО, когда предложили эту транскрипцию без комментариев. Трудно поверить, что кто-то сказал бы, что не может подняться на высоту три три ноль, и тут же на одном дыхании объя­вил, что он находится на высоте три три ноль. Более того, как хорошо было известно ИКАО, на этой стадии полета KAL 007 была назначена высота FL330 которую, как было сказано, он сохранял еще полтора часа, до 16.03.53 UTC [Coordinated Universal time — то же, что и GMT, — среднее время по Гринвичу. — Е.К.], когда ему было разрешено под­няться до FL330.

    Ввиду противоречивости этих данных я попросил док­тора Цубои, директора лаборатории Иватсу, проанализиро­вать передачи на корейском на пленке. Ни один из говоря­щих не был членом экипажа KAL 015, голосовые отпечатки пилота и второго пилота этого рейса доктор Цубои предварительно идентифицировал. Первая передача в 14.34.17 GMT была идентифицирована доктором Дубои как исхо­дящая от неизвестного самолета, но, по всей вероятности, это сообщение было сделано по VHF пилотом KAL 007 (VHF № 1). Последующие передачи, в 14.34.50 и 14.34.54 были иденти­фицированы как сделанные по передатчику VHF вторым пилотом KAL 007 (VHF № 2). То, что передачи KAL 007 были записаны в Анкоридже, доказывает, что самолет на­ходился в пределах радиовидимости острова Св. Павла. Од­ной причиной того, почему рапорт KAL 007 о прохожде­нии NABIE был «перенаправлен» KAL015, могло быть же­лание убедить Анкоридж, что KAL 007 имел проблемы с передачей VHF. Это могло привести к последующему отка­зу радиосвязи, который они имитировали во время пере­говоров с Токио. Есть и другая возможная причина, кото­рую я приведу ниже.

    Самолет, с которым KAL 007 говорил на корейском язы­ке, был третьим самолетом. Поскольку его не было слыш­но, мало что известно о нем, кроме того, что он находился достаточно далеко к северу, чтобы его не слышали в Анко­ридже. Кажется, что этот третий самолет не был ни корей­ским, ни гражданским. Единственные два коммерческих ре­активных лайнера на этой части маршрута ROMEO 20 были KAL 007 и KAL 015. Более того, этот самолет-призрак не на­ходился под контролем центра в Анкоридже и был спосо­бен оперировать без особых ограничений в Аляскинской оборонительной идентификационной зоне. Существует, та­ким образом, большая вероятность того, что это был воен­ный самолет. Но не любой военный. По крайней мере, один из членов его экипажа говорил на корейском и находился в контакте с KAL 007. Почему военный самолет, некоторые члены экипажа которого говорили по-корейски, был на ра­диосвязи с KAL 007 той ночью?

    Более чем в 600 милях от этого места американские во­енные диспетчеры, которые, скорее всего, в данном случае не были посвящены в секрет, следили за воздушным дви­жением над Беринговым морем и северной частью Тихого океана. Доказательства этого были обнаружены Лоуренсом Портером, который упомянул их в своем отчете «Акусти­ческий анализ радиообмена воздушного движения, касаю­щегося KAL 007». В 14.34.01 GMT, через шестнадцать секунд перед первыми передачами на корейском, в диспетчерской Анкориджа можно было услышать неизвестный голос. Он был ненамеренно записан микрофоном диспетчера ДеГармо и остался на пленке, фиксирующей радиопереговоры. Пор­тер полагает, что он раздался из динамика.

    (Военный диспетчер с авиабазы ВВС США Элмендорф):

    Первый голос: ОК, парни, у вас там кто-то воткнулся в русское ПВО!

    Второй голос: Вы что, шутите? Нужно было его преду­предить.

    (Диспетчер Де Гармо): Надо было ему сказать, а не ждать.

    Роберт Аллардайс, который обсуждает инцидент в сво­ей еще неопубликованной работе [книга Р. Аллардайса вы­шла в 1995 году в 2 томах. — Е.К.], полагает, что первый го­лос принадлежит военному диспетчеру, который связался с гражданским диспетчером в Анкоридже, следуя стандарт­ной процедуре согласования полетного плана, установлен­ной Министерством обороны США. Ларри Портер, который лично знал диспетчера Де Гармо, говорит, что второй голос принадлежал именно ему.

    Де Гармо полагал, что KAL 007 направлялся в совет­ское воздушное пространство без разрешения и находил­ся поэтому в смертельной опасности, но ничего не сделал? Если это так, приказал ли ему кто-то держаться подаль­ше от вещей, смысла которых он не понимает? Кого имел в виду военный авиадиспетчер с базы Элмендорф? Был ли то KAL 007 или военный самолет, на котором кто-то из эки­пажа говорил по-корейски? Если самолет, на котором кто-то знал корейский язык, вылетел из Анкориджа, где нахо­дится авиабаза Элмендорф, то почему об этом не знал воен­ный диспетчер? Почему он мог предположить что это был гражданский самолет и, таким образом, ответственность за него лежала на Анкориджском центре управления граждан­ским воздушным движением? Сам Де Гармо должен был ви­деть его на радаре (гражданском или военном, к которому он имей ограниченный доступ) во время последней части его пути. О чем он думал, когда без всяких вопросов при­нял доклад о проходе KAL 007 контрольной точки NABIE, переданный через KAL015, что должно было бы показать­ся ему странным? Как читатель увидит, по мере того как мы будем продвигаться дальше, на некоторые вопросы в слу­чае KAL 007 можно ответить только тогда, когда станут яс­нее более крупные по масштабам события.

    Аллардайс не имел доступа к анализам лаборатории Иватсу и не понял, что KAL 007 находился в радиусе прие­ма VHF антенны на острове Св. Павла. Он пришел к выво­ду, что KAL 007 находился слишком далеко от Св. Павла, чтобы его могли услышать, и попросил KAL 015 ретрансли­ровать для него сообщение. Прокладывая возможный путь для KAL 007, он провел границу зоны неопределенности, в которой мог бы быть обнаружен самолет, в 205—220 мор­ских миль к северу от курса. Это помещало его в преде­лах 206 морских миль от Св. Павла. По оценке Аллардайса, максимальный радиус антенн VHF Св. Павла составляет 205 морских миль, и он посчитал этот факт доказательством того, что KAL 007 был вне пределов радиус действия VHF.

    Пытаясь понять поведение KAL 007, важно знать, нахо­дился ли самолет в радиусе действия VHF или нет. Спектро­графический анализ доктора Цубои доказывает, что самолет находился в радиусе действия VHF. Вычисления Аллардайса, скорее всего, показывают, что это не так. Я проверил вычис­ления Аллардайса и нашел ошибку в его вычислениях ра­диуса VHF. Для вычисления расстояния до визуального го­ризонта используется формула D=2,1Vh , где D (расстояние в морских милях) равно квадратному корню из высоты h, по­ложения наблюдателя (или антенны) в метрах, умноженно­му на коэффициент 2,1. Для самолета на высоте 31 000 фу­тов горизонт будет находиться в 204 морских милях. Антен­на на острове Св. Павла имеет высоту 657 футов. Применяя ту же самую формулу, мы получаем расстояние в 30 мор­ских миль для горизонта антенны. Две величины добавле­ны для того, чтобы определить максимальное расстояние на котором самолет, летящий на высоте 31 000 метров, мог бы видеть вершину антенны высотой 657 футов и получить ее сигнал, Это дает нам 204+30=234 морские мили.

    Аллардайс просто добавил 657 футов к высоте 31 000 футов и вычислил положение линии горизонта, основы­ваясь на высоте 31 657 футов. Оказалось, что это расстоя­ние составляет 205,6 морской мили. Поскольку на основа­нии этого он вычислил, возможно точно, что KAL 007 про­шел на расстоянии 206 морских миль от острова Св. Павла, то он был убежден, что самолет был вне пределов радиуса действия антенны, хотя и совсем немного. Когда я прове­рил радиус VHF по вычислениям Аллардайса и понял, что они были неверными, я попросил Джона Кеппела сообщить ему о моих находках. Аллардайс любезно признал, что сде­лал ошибку и что радиус на самом деле составлял 234 мор­ских мили. Отчет ИКАО, опубликованный 1 июня 1993 года, на стр. 45 в параграфе 2.7.3. показывает, что в контрольной точке NABIE KAL 007 находился приблизительно в 60 мор­ских милях к северу от своего маршрута. Поскольку в точ­ке NABIE маршрут проходит в 140 морских милях от ан­тенны на Св. Павле, из этого, согласно ИКАО, вытекает, что KAL 007 находился примерно в 200 морских милях от ан­тенны Св. Павла. Можно сделать, следовательно, вывод, что KAL 007 находился в радиусе действия VHF.

    Почему тогда KAL 015 передал отчет о местоположении KAL 007 над NABIE, а не попросил KAL 007 передать отчет самому? Это заставило подумать тех, кто позднее исследо­вал анкориджскую пленку, что KAL 007 находился вне ра­диуса действия антенны по маршруту и, таким образом, го­раздо дальше, чем это было на самом деле. Тем не менее точ­но так же можно было бы сказать, что с его положения на траверзе NABIE на протяжении всего маршрута и до того места, где он был уничтожен у западного побережья Хон­сю, у нас нет никаких убедительных свидетельств того, ка­ким курсом KAL 007 следовал на самом деле.

    У нас есть американская карта, на которой предположи­тельно показаны перехваченные данные слежения советско­го радара по курсу корейского авиалайнера, и два набора курсовых данных, которые, как нам было сказано, записаны цифровым бортовым самописцем KAL 007, — и все три на­бора данных отличаются друг от друга. Для отчета 1993 года русские также предоставили ИКАО данные, которые вклю­чали два различных радарных следа, идущих по направле­нию к Камчатке, и оба были представлены ИКАО как мар­шруты корейского лайнера. Все эти данные, американские и русские, несмотря на то, что они противоречат друг дру­гу, могут принести пользу. Они почти наверняка представ­ляют собой курсы, по которым летели в то время один или несколько интересующих нас самолетов. Данные могут ана­лизироваться вместе с другими свидетельствами и способ­ны сказать нам нечто ценное. Тем не менее, в этом случае вопрос заключается в том, какой из них принадлежал ко­рейскому лайнеру, если вообще какой-нибудь из этих сле­дов принадлежал KAL 007?

    Сопоставляя имеющиеся свидетельства, мы когда-нибудь получим ответ, который разрешит вопрос о кур­се KAL 007 через Берингово море и северную часть Тихо­го океана. Существуют две альтернативы. Одна из них за­ключается в том, что со своей позиции на траверзе NABIE авиалайнер летел северным курсом и появился к северу от Шемия и к юго-востоку от острова Карагинский, где, как маршал Огарков (немного неопределенно) сказал, он был зафиксирован советским радаром и после встречи с RC-135 пролетел над Камчаткой, Охотским морем и Сахалином и затем, чего Огарков не сказал, повернул к югу и полетел к побережью Японии. Другая альтернатива заключается в том, что KAL 007 держался южного курса через Берингово море и южную часть Тихого океана, прошел к югу от Камчатки, пересек гряду Курильских островов и Охотское море, про­шел над проливом Лаперуза между Сахалином и Хоккайдо и затем повернул к югу. В этом случае он не пролетал бы над советской территорией.

    В главе 17 я рассмотрю свидетельства, позволяющие считать; что KAL 007 летел по южному маршруту. В этой главе мы уже видели факты, которые делают это предполо­жение правдоподобным. На траверзе NABIE KAL 007 создал впечатление, что он был вне радиуса действия радара VHF, хотя на самом деле это было не так. В то же самое время, как кажется, он говорил на корейском с военным самоле­том к северу, который находился вне радиуса VHF на ост­рове Св. Павла. Таким образом, KAL 007 не мог следовать северным курсом, в то время как военный самолет, на ко­тором говорили на корейском, по всей видимости, на этом курсе находился.

    Мы также видели, что доклад о пролете NABIE KAL 007 передал KAL 015, и мы увидим позднее, что это произош­ло вновь в контрольной точке NEEVA. Хотя оба отчета ут­верждали, что KAL 007 находился на курсе, тот факт что KAL 007 сам не передавал этой информации, подразумева­ет, впрочем ошибочно, как мы еще увидим, что он находил­ся слишком далеко к северу.

    После VHF-доклада о прохождении NABIE KAL 007 или другой самолет, передававший вместо него, сделал несколь­ко сообщений по HF в Анкоридж и Токио, которые были записаны. К сожалению, когда доктор Цубои проводил свой анализ, он не имел этих сообщений в своей базе данных. Объективный спектрографический анализ и анализ голосо­вых отпечатков мог быть проведен по HF-отчету KAL 007 о прохождении контрольной точки NIPPI. Официальный от­чет о событиях помещает KAL 007, в это время только что пересекшего Камчатку и выходящего из ее воздушного про­странства, в международное воздушное пространство над Охотским морем.

    Позиционный отчет о прохождении точки NIPPI, кто бы его ни послал, был на самом деле сделан с того места, где официальная история помещает KAL 007 в то время (17.08 GMT); оно, без всякого сомнения, было бы записано Сове­тами и положение самолета определено по данным совет­ского радара. Если бы сообщение было послано с этой по­зиции, отчет о проходе NIPPI, по всей вероятности, извес­тил бы Советы, что один из самолетов, приближающийся со стороны Охотского моря, мог бы быть гражданским лайне­ром с пассажирами на борту.

    Но я забегаю вперед. Позвольте мне вернуться к движе­нию самолета (был ли то KAL 007 или его имитатор), иду­щего по курсу, пересекающему Берингово море. Для того чтобы избежать излишних сложностей в изложении мате­риала этой главы, я буду обращаться к самолету, летяще­му северным курсом, как к KAL 007. Многие из факторов, влияющих на движение самолета по этому маршруту, были бы теми же самыми независимо от того, кто летел по этому маршруту, KAL 007 или его имитатор.

    Когда KAL015 передавал отчет о проходе NABIE от имени KAL 007, он также указал его примерное время при­бытия (ЕТА) в контрольную точку NEEVA. Но менее чем через десять минут, в 14.44.09, KAL 007 вызвал Анкоридж непосредственно по его HF радио, которое имеет гораздо больший радиус действия, чем VHF. В это время он повто­рил весь рапорт о позиции, что весьма необычно. Еще бо­лее странен тот факт, что в нем было пересмотрено время прибытия в NEEVA и указано новое время — 15.53.

    Хотя расстояние между NABIE и NEEVA составляет 593 морские мили, четырехминутная задержка после деся­ти минут полетного времени просто невозможна. Объяс­нение может заключаться в том, что первая оценка, данная Анкориджу KAL015 от имени KAL 007, была сделана са­мим КАL015 и базировалась на рассчитанном при помо­щи компьютера плане полета KAL 007 без координации с последним. KAL 007, застигнутый врасплох, тем временем сделал изменения в своих оценках и должен был пересмот­реть свой ЕТА в сторону повышения.

    Расчетное время прибытия KAL 007 в NEEVA, «перена­правленное» KAL015, было в точности временем, указан­ным в компьютеризированном плане полета, который пред­полагал встречный ветер со скоростью 35 узлов. В действи­тельности ветер в том месте, о котором KAL 007 сообщил как о NABIE, имел скорость 65 узлов и направление дви­жения 250 градусов, что дало встречный ветер со скоро­стью 60 узлов. Это уменьшило бы среднюю скорость (ко­торая была вычислена для встречного ветра со скоростью 35 узлов) на 25 узлов и привело бы к задержке в прибытии в NEEVA точно на четыре минуты. Понимая это, KAL 007 скорректировал свое ЕТА до 15.53 GMT. Это обстоятельство поддерживает мысль о том, что отчет о прохождении NABIE переданный KAL 015, не исходил от KAL 007.

    Тем не менее KAL 007 сообщил о прохождении NEEVA не в скорректированное ЕТА, а лишь после дополнитель­ной пятиминутной задержки, в 15.58 GMT, в дополнение к четырехминутной задержке, о которой уже было объявле­но, и к двум минутам опоздания KAL 007 с прибытием в NABIE по отношению к его компьютеризированному плану полета. Позиционный отчет KAL 007 был передан KAL 015 еще раз. И вновь было что-то странное в передаче. KAL 015 вызвал Анкоридж в 16.00.39, для того чтобы сообщить о проходе авиалайнером-«двойником» контрольной точки в 15.58. Двух минут и 39 секунд не достаточно, чтобы завер­шить процедуру передачи, которую я обрисовал выше. Тем не менее, как я полагаю, мы должны принять во внимание тот факт, что данные для отчета были предоставлены са­мим KAL 007. Сообщенная девятиминутная задержка по­сле NABIE была слишком странной для отчета, который был заранее заготовленным сообщением, посланным KAL 015 от имени KAL 007 без предварительных консультаций.

    Как сказано выше, четыре минуты задержки могут быть приписаны более сильному, чем ожидалось, встречному вет­ру, который KAL 007 принял в расчет, вычисляя свою скор­ректированную ЕТА. Но как быть с другими пятью минута­ми? Они являются результатом дополнительного снижения скорости на 23 узла, что нельзя приписать метеорологиче­ским условиям. KAL 007 сообщил о прохождении NEEVA в 15.58. KAL 015 прошел ее в 16.02. Различие в 14 минут ме­жду ними при вылете из Анкориджа сократилось до двена­дцати минут в BETHEL и до одиннадцати минут в NABIE. Сейчас, в NEEVA, оно не превышает четырех минут. Могло бы показаться, что KAL 007 специально замедлил скорость на этом отрезке пути.

    Советы сказали, что перед тем как войти в воздушное пространство Камчатки, самолет-нарушитель летел крыло к крылу с RC-135. Маршал Огарков дал детальное описа­ние рандеву и показал план полета двух самолетов на сво­ей карте во время пресс-конференции для западных жур­налистов 9 сентября 1983 года. Огарков сказал:

    «Я особо хочу привлечь ваше внимание к тому факту, что южнокорейский самолет вошел в зону обнаружения со­ветских радарных систем в районе, который постоянно патрулируется американскими разведывательными само­летами, в особенностиRC-135.На этот раз мы обнаружи­лиRC-135в этом районе в 2.45 утра местного [камчатско­го. — М.Б.] времени 1 сентября. Как было зарегистрировано советскими радарными системами, на протяжении двух ча­сов он осуществлял здесь странное патрулирование. В 4.51 утра камчатского времени [15.41 GMT. — М.Б.] другой са­молет с отметкой, аналогичной той, которую оставляет RC-135,был обнаружен в том же самом районе и на той же самой высоте — 8000 метров. Самолеты приблизились друг к другу [вплоть до слияния их радарных отметок на экра­не. — М.Б.] и затем летели вместе некоторое время [около девяти минут. — М.Б.]. Затем один из них, как наблюдалось и ранее, взял курс на Аляску, но другой отправился в сторону Петропавловска-Камчатского. Естественно, командные по­сты советских ПВО сделали вывод, что к воздушному про­странству СССР приближается самолет-разведчик.

    Тот факт, что два самолета летели достаточно близко, для того чтобы казаться одной радарной отметкой на про­тяжении десяти минут, предполагает, что самолет нуждал­ся в топливе и танкер RC-135 заправлял его.

    Многие наблюдатели размышляли о причинах задержки KAL 007 на отрезке NABIE-NEEVA. Советы предположили, что сорокаминутная задержка, с которой KAL 007 покинул Анкоридж по отношению к своему первоначальному распи­санию, была сделана для более эффективной координации с последовательными проходами над Камчаткой и Сахали­ном американского спутника электронной разведки, кото­рый они называли Ferret D и который по международной терминологии оказался 1982 41 С. Движение этого спутника не кажется вероятной причиной задержки KAL 007 (или са­молета, который его имитировал) на отрезке NABIE-NEEVA. Траектория была полностью предсказуемой. Если бы целью была координация с KAL 007, изменения могли бы быть встроены в расписание самолета прежде, чем он вылетел из Анкориджа, а не «на ходу», как предположили это Советы.

    Предполагалось также, что задержка KAL 007 на от­резке NABIE-NEEVA была сделана для того, чтобы обеспе­чить координацию с RC-135, который, как признали Соединенные Штаты, находился в этом районе некоторое время «на заданной орбите» и должен был дважды пересечь мар­шрут KAL 007. Если принять во внимание, что координация расписаний полета двух самолетов была необходимой, для RC-135 кажется проще прекратить описывать круги рань­ше, чем требовать от KAL 007 задержки полета на четыре минуты на отрезке NABIE-NEEVA, за которую ветер не не­сет ответственности. Тем не менее у нас нет полного отче­та об американских самолетах и их операциях в районе к юго-востоку от острова Карагинский и к северу от NEEVA. В военных операциях непредвиденные события часто при­водят к неожиданным задержкам. В этой связи, может быть, будет уместно напомнить, что на следующем отрезке пути NEEVA-NIPPI KAL 007 сообщил о прибытии в NIPPI, кото­рое показало скорость, превышающую ту, которая значи­лась в его полетном плане. Кажется, что он нагонял время, потерянное на предыдущем отрезке пути.

    Говорили также, что KAL 007 замедлил свою скорость на отрезке NABIE-NEEVA намеренно, в надежде выглядеть как RC-135 на советском радаре. Если это было действи­тельно так, то у KAL 007 была бы причина лететь со ско­ростью RC-135 в 430 узлов, а не со своей нормальной ско­ростью от 480 до 500 узлов на 250-мильном отрезке пути между NEEVA и границей советского воздушного простран­ства. Факторы времени и расстояния в докладе о положе­нии KAL 007 должны были быть точными или почти точны­ми, если, как это было на самом деле, авиалайнер был готов прибыть вовремя в Ниигату. Если бы корейский авиалайнер летел со скоростью RC-135 первые 250 морских миль пути, немногим меньше половины полного расстояния своего по­следующего отрезка (между NEEVA и NIPPI), мы могли бы ожидать соответствующую скорость авиалайнера, отражен­ную в его позиционном отчете в NIPPI. Но доклад капитана Чуна о местоположении самолета в точке NIPPI показыва­ет среднюю скорость относительно земли на этом участке около 480 узлов, несмотря на встречный ветер со скоро­стью 50 узлов, что заметно больше 463 узлов, предусмот­ренных на этом отрезке пути его полетным планом.

    Тем не менее мало оснований сомневаться в заявлениях Советов, что они идентифицировали самолет, направляю­щийся к Камчатке и упомянутый Огарковым как RC-135. Например, этот самолет летел на высоте 8000 метров (26 000 футов), на той высоте, которой придерживался RC-135 во время обычных миссий, а не на высоте 31 000 футов, на которой находился KAL 007, или на высоте 33 000 фу­тов, на которую ему было разрешено подняться сразу после прохождения контрольной точки NEEVA. Более того, при­ближающийся самолет летел со скоростью RC-135, а не со скоростью «Боинга-747».

    Хотя другой из двух упомянутых Огарковым самолетов, встретившихся к юго-востоку от острова Карагинский, без сомнения, как сказали и маршал Огарков, и американцы, «взял курс назад к Аляске», не следует думать, что Сове­ты в последующем видели только одиночный самолет, иду­щий в западном направлении в сторону Камчатки. В отчете ИКАО 1993 года на страницах 48 и 50 напечатаны две совет­ские карты, каждая из которых показывает радарный след самолета, приближающегося к Камчатке с востока. Один из этих самолетов обозначен как «КЕ 007», а другой, как во­влеченный в операцию корейский авиалайнер, принимая во внимание тональность отчета — то есть историю об одном сбитом самолете-нарушителе.

    Карты нарисованы в разных масштабах. Когда вы при­водите их к одному и тому же масштабу, становится очевид­ным, что два радарных следа самолетов, приближающихся к Камчатке, отличаются друг от друга и не могут относить­ся к одному и тому же самолету. Тем не менее это тоже не соответствует истине. Как станет ясно в главе 15, когда вы анализируете карты внимательно, то увидите, что они со­держат информацию о трех или четырех различных само­летах, приближающихся к Камчатке или уже пролетающих над ней. Из них два летят со скоростью, которую KAL 007 не смог бы достичь, один примерно со скоростью звука и дру­гой со скоростью намного выше скорости звука. На одной из карт оба маршрута помечены номером слежения 6065, что, как ясно из других свидетельств, означает: «военный, возможно вражеский».

    Есть причины заключить, что ни один из этих маршру­тов, полученных по данным радаров, не относится к KAL 007. Он мог находиться на северном курсе, мог приближаться к Камчатке и мог пролететь над ней. Но у нас нет ника­ких доказательств того, что он это сделал. В обоих случа­ях, в отлете KAL 007 из Анкориджа и его полете через Бе­рингово море, мы видели несколько вещей, которые требу­ют объяснения. Почему его экипаж был отправлен в полет

    из Анкориджа, несмотря на наличие другого экипажа? По­чему KAL 007 не послал свой собственный отчет о прохож­дении NABIE, когда он находился в радиусе действия антен­ны VHF на острове Св. Павла? Почему на траверзе NABIE его пилот говорил на корейском языке с самолетом, кото­рый находился севернее и который был, скорее всего, воен­ным? Почему он не послал свой собственный отчет о прохо­ждении NEEVA? Одна из гипотез, которую отчет ИКАО не смог проанализировать, заключается в том, что отклонение KAL 007 от предписанного курса было преднамеренным с самого начала.

    Глава 15. КАМЧАТКА

    Если KAL 007 проник в воздушное пространство Кам­чатки в 16.30 GMT, трудно поверить, что он мог бы сделать это в одиночку, без всякого эскорта, не будучи обнаружен­ным, перехваченным и сбитым. Если бы ему удалось это проделать, это означало бы, что на протяжении 38 минут он летел над советской территорией стратегического зна­чения, хорошо защищенной радарами и ракетами ПВО, и не был при этом перехвачен. Это не слишком похоже на правду. Во время своего полета над полуостровом KAL 007 должен был бы пройти не только рядом с военно-воздуш­ной базой в Петропавловске, но также над важной базой атомных подводных лодок и рядом сверхсекретных ракет­ных баз. Но по сравнению с самолетами и крылатыми ра­кетами, для противодействия которых была сконструиро­вана советская система ПВО, «Боинг-747» был чрезвычайно большой и относительно медленной целью. На самом деле он, вероятно, представлял собой самую большую радарную цель в небе. «Боинг-747» буквально выплескивается на эк­ран. Резонно удивиться, почему и как такая заметная ра­дарная цель могла двигаться не потревоженной в течение 38 минут, пересекая один из наиболее защищенных регио­нов Советского Союза. В дополнение ко всему советские ис­требители, способные достичь крейсерской высоты «Боин­га» менее чем за минуту, были подняты в воздух с авиаба­зы неподалеку от Петропавловска за восемь минут до того, как нарушитель пролетел близко к ней, но оказались не спо­собными его обнаружить.

    Комментируя неудачную попытку русских перехватить нарушителя, Соединенные Штаты заявили, что это было ре­зультатом «плохого радара, плохих самолетов и плохих со­ветских пилотов» — и добавили к этому списку через не­сколько лет прошедший накануне шторм, который, как считалось, вывел из строя значительную часть советской ра­дарной системы. Результатом, как заявили США, стало то, что советские перехватчики не смогли подойти к корейско­му реактивному лайнеру ближе, чем на 20 морских миль. Тем не менее США никогда не утверждали, что следили за корейским авиалайнером в то время, когда он находился над Камчаткой. Они «наблюдали, как русские вели самолет», то есть, иначе говоря, фиксировали работу советского рада­ра. Но если русские знали, что их истребители находились в 20 морских милях от своей жертвы, приблизительно в од­ной минуте полетного времени, вполне в пределах не только радиуса действия радара, но и различимого визуально, они не могли бы потерпеть неудачу в перехвате самолета.

    Более того, навигационные и габаритные огни на само­лете можно было видеть на расстоянии от 50 до 80 миль в середине ночи при безоблачном небе, в условиях, кото­рые наблюдались в то время над Камчаткой. Если совет­ские истребители находились только в двадцати милях от корейского лайнера, они, несомненно, могли бы заметить самолет. Даже с земли самолет был бы отлично виден не­вооруженным глазом, если предположить, конечно, что его навигационные огни были включены. Тот факт, что ни пи­лоты истребителей, ни наблюдатели с земли не видели их, может означать только то, что самолет, был ли это KAL 007 или какой-то другой самолет, летел с выключенными огня­ми. И это, в свою очередь, указывает на то, что он не был невиновным. Если бы это был авиалайнер, он должен был включить все свои позиционные огни, и в особенности про­блесковый маяк.

    Если KAL 007 или его имитатор успешно пролетели над Камчаткой, только присутствие поблизости самолета — по­становщика помех EF-111 ЕСМ (самолета радиоэлектрон­ной борьбы, того же самого типа, которые были использо­ваны во время рейда на Триполи и для обмана иракских радаров во время войны в Персидском заливе) могло объ­яснить тот факт, что он не был перехвачен над полуостро­вом. Эти антирадарные самолеты перехватывают сигналы, излучаемые вражеским радаром, изменяют их и посылают назад таким образом, чтобы показать фальшивое эхо там, где нет никаких самолетов, в то время как настоящий само­лет защищен от обнаружения.

    Города, поселки и аэропорты Камчатки были хорошо освещены и ясно видимы сверху. Это зрелище должно было бы встревожить пилотов KAL 007 и показало бы им, что они летят над землей, в то время когда они должны были находиться над водой. Над Камчаткой существует зона тур­булентности, которая тоже должна была подсказать экипа­жу KAL 007, что самолет находится не над водой. Мы не знаем, пролетал ли KAL 007 над Камчаткой или нет. Если пролетал, то трудно поверить, что его экипаж не понял, как опасно отклонился от своего курса. Еще труднее поверить, что он не был бы сбит, если бы не одновременное присутст­вие военного антирадарного самолета. Мы сомневаемся, что KAL 007 вообще пролетал над Камчаткой. Если его там не было, то на его месте, возможно, был самолет-имитатор.

    Во время пресс-конференции 9 сентября 1983 года мар­шал Огарков заявил, что после полета крылом к крылу с другим самолетом нарушитель проник в воздушное про­странство Камчатки в 16.30 GMT на высоте 8000 метров (26 000 футов). Русские перехватчики были подняты в воз­дух по тревоге в 16.37 и безуспешно пытались его посадить. Самолет-нарушитель покинул Камчатку в 17.08 GMT, сле­дуя на высоте 9000 метров (29 000 футов).

    Советский контр-адмирал позднее дал совсем дру­гую информацию о пролете над Камчаткой. Если тщатель­но проанализировать факты, то его отчет и другие совет­ские материалы о событиях подразумевают, что той ночью в этом стратегически важном регионе было отмечено об­ширное американское присутствие:

    «Часто поблизости от Командорских островов нахо­дились две или три авианосные группы, которые посылали свои самолеты в направлении нашего воздушного простран­ства. Это была постоянная война нервов. Той ночью, 31 ав­густа, я находился на своем посту и наблюдал за происхо­дящим. Самолет выполнял свое задание у нашего побережья. Другой самолет приблизился к нему. Все предполагали, что это был воздушный танкер, сближающийся с самолетом разведчиком.

    Но, к нашему удивлению, этот танкер, вместо того, чтобы повернуть на север, направился к югу и продолжал лететь вдоль международной трассы[ROMEO 20. М.Б.], а самолет-разведчик оставался там же, где и был. Затем он внезапно исчез с наших радаров. Этот самолет, возмож­но, опустился на высоту около 3000 метров, где радар его не мог увидеть. Очевидно, что он сделал это специально.

    Радары снова обнаружили его над Кроноцким заповед­ником. В этом районе находится горная гряда, и самолет должен был подняться выше, чтобы избежать столкнове­ния с горами. Один из офицеров объявил тревогу, и в воздух было поднято два перехватчика. Они направились к восто­ку, чтобы встретить нарушителя, приближавшегося с вос­точного направления. Они смогли поймать самолет-нару­шитель своими радарами, но потеряли его, когда он повер­нул над горами, и не смогли найти его снова. В воздух была поднята вторая пара перехватчиков, для того чтобы по­мочь первой паре, которая к тому времени уже достигла предельной дальности полета. Но нарушитель скрылся в на­правлении Охотского моря».

    Другой очевидец этих событий, Алексей Кретинин, ко­торый служил на командном посту на Камчатке, опублико­вал отчет о происшествии в «Сибирской газете»:

    «Мы подумали, что на наших радарных экранах в 04.59 [15.59GMT]появился самолет-заправщик. На военных кар­тах он был идентифицирован под номером 6065. В 05.25 [16.25GMT]он приблизился к границе. В 05.33 [16.33GMT] он нарушил наше воздушное пространство. Вторая пара пе­рехватчиков была поднята в воздух [это подразумевает, что первая пара уже была в воздухе. — М.Б.], но не смогла най­ти нарушителя.

    Самолет-нарушитель неожиданно исчез с радарных эк­ранов, как только он вошел в наше воздушное пространст­во. Самолет появился на экранах через тридцать минут. На протяжении последних минут своего полета над полу­островом, когда он оставался видимым на экранах наших радаров, его преследовала третья пара перехватчиков».

    Три отчета, принадлежащих маршалу Огаркову, адми­ралу Сидорову и Алексею Кретинину подразумевают, что к Камчатке приблизился и пролетел над ней не один самолет, а несколько. Внешне схожие, они отличались важными дета­лями. Прежде чем мы попытаемся вывести хотя бы общие заключения на базе всех доступных свидетельств о том, что произошло в то время над Камчаткой, давайте посмотрим, что две русские радарные карты, напечатанные на страни­цах 48 и 50 отчета ИАКО 1993 года (см. главу 14) могут до­бавить к нашим свидетельствам.

    Прежде чем перейти к самой Камчатке, следует отметить, что карта на странице 48 отчета отражает события к юго-востоку от острова Карагинский, сильно отличающие­ся от тех, которые были показаны на схеме, использован­ной Огарковым на его пресс-конференции 9 сентября 1983 года. На схеме Огаркова показан RC-135, который следовал своему обычному маршруту, крыло к крылу на протяже­нии десяти минут с нарушителем, двигавшимся в юго-за­падном направлении и появившимся на советском радаре в 15.51 GMT. Напротив, карта на странице 48 отчета по­казывает RC-135, который, сойдя со своего обычного мар­шрута, направился к югу и пересек след самолета, летящего на юго-запад, через сорок минут после прохода этого само­лета. Как я показал в главе 14, то, что на самом деле про­изошло в точке рандеву, было, по всей вероятности, слож­нее, чем позволяют нам точно описать наши свидетельства. Эти проблемы позволяют лучше понять значение опубли­кованного Советами источника, который относится к со­бытиям на Камчатке.

    На карте со стр. 48 показан след самолета, идущего в юго-западном направлении, который появился на экране со­ветского радара в 15.51 GMT, как и тот, который описывал Огарков, следуя каким-то «ломаным» курсом, неожиданно прерывающимся у восточного побережья Камчатки вско­ре после 16.26 GMT. В этой точке он все еще находился над международными водами и придерживался западного-юго-западного курса. Этот самолет не отмечен ни на карте на стр. 48, ни на карте стр. 50. Трасса обозначена «КЕ 007», но не может принадлежать корейскому авиалайнеру, поскольку средняя скорость этого самолета близка к сверхзвуковой.

    Карта на стр. 48 этого отчета показывает второй радар­ный след, явно принадлежащий другому самолету, который был зафиксирован советским радаром в 16.32, рядом с тем местом, но не позади него, где прерывается первый след, за­тем второй след идет в юго-западном направлении, пересе­кает Кроноцкий полуостров на Камчатке и после краткого полета над водой поворачивает в глубь суши к северу от Пе­тропавловска. Его след заканчивается над побережьем Кам­чатки, которое на этой карте, в соответствии с правилами «добротной» картографии, передано черным цветом, закры­вающим дальнейший курс самолета. Курс, которым следовал этот самолет, мог быть продолжением второго (юго-восточ­ного) из двух следов, показанных на карте на стр. 50 отче­та. Последний начинается на восточном побережье, затем пересекает Камчатку, следуя юго-восточным курсом и вхо­дит в международное воздушное пространство над Охот­ским морем. Таким образом, уже эти карты иллюстрируют сложность того, что произошло над Камчаткой.

    Но это еще не все. События на этой второй радарной траектории со стр. 50, как и все другие, обозначенные на кар­те, помечены от 19.51 до 21.28 московского времени, то есть от 16.51 до 18.28 GMT. Таким образом, события, обозначен­ные на карте, имели место позднее, чем те, которые промар­кированы в GMT, показанные на карте со стр. 48, продол­жавшиеся с 15.51 до 16.28 GMT. Хотя я не доверяю тому спо­собу, с помощью которого представлены данные на карте со стр.48, я полагаю, что вторые траектории на обеих картах не являются их продолжением, а представляют траектории двух разных самолетов, летевших с интервалом в один час.

    Я должен здесь также объяснить, что постоянное мос­ковское (стандартное) время отстает на три часа от грин­вичского, а не на четыре часа, как указано в отчете ИКАО. Должно быть, ИКАО базировала свои записи на теории (простительной), что 31 августа советские военные исполь­зовали летнее время. Это не так. Я вернусь к этому предме­ту позже в этой главе и еще раз в главе 16.

    След второго (идущего в юго-западном направлении) самолета, показанный на карте со стр. 50, пересекает Кам­чатский полуостров в юго-западном направлении и не мо­жет принадлежать KAL 007. Скорость этого самолета по данным радара, иногда падает до 240 узлов, но дважды уве­личивается до сверхзвуковой в 720 узлов, один раз к северу от военно-воздушной базы Елизово и один раз над Охот­ским морем к западу от советской авиабазы на острове Парамушир в Курильской гряде. Это, конечно же, говорит о том, что этот самолет был военным, возможно EF-111, и не делал никаких попыток выглядеть как KAL 007 или RC-135, дважды резко увеличив свою скорость, чтобы оторваться от преследования. И вновь факты указывают на события, ра­дикальным образом отличающиеся от официального отче­та о нарушителе-одиночке, неосмотрительно сбившемся с курса гражданском лайнере.

    Первый (северо-восточный) след на карте со стр. 50 при­надлежит самолету, идущему курсом на юго-запад, который появился на экране советского радара в 19.51 по москов­скому военному времени (16.51 GMT), в ту же самую мину­ту, но только на час позже, как и первый самолет, маршрут которого показан на карте стр. 48. Курс ни одного из этих самолетов, следовавших на юго-запад, не идет по прямой (в отличие от курса гражданского самолета, который ведет его навигационная система, удерживающая курс между дву­мя контрольными точками). Тем не менее, как я уже сказал, оба курса — если, только изобразить их в одном масштабе — явно принадлежат разным самолетам. Как и второй след на карте со стр. 50, первый имеет порядковый номер слежения 6065, то есть «военный, возможно вражеский».

    Вновь мы видим явно противоречивую природу свиде­тельств — и сложность событий, которые они описывают. Как и второй след на карте со стр. 48, первый след на карте со стр. 50 пересекает Кроноцкий полуостров, почти, но не точно час спустя после другого, но затем, в отличие от него, поворачивает к югу в сторону от суши, прежде чем исчез­нуть с экрана радара в 20.41 советского военного времени (17.41 GMT). Этот поворот к югу, в сторону от суши, похож на путь первого самолета, о котором упоминал адмирал, но, предположительно, был оставлен самолетом на час позже, чем те события, о которых он говорил. События, о которых говорит адмирал, похожи на последовательность, начавшую­ся в 15.51 GMT, а не во время «второго часа».

    Только один из четырех (трех) самолетов, показанных на двух картах из отчета ИКАО 1993 года, пересекает Кам­чатку и входит в международное воздушное пространст­во над Охотским морем, следуя курсом, который мог бы привести его к Сахалину. Этот самолет, неправильно отме­ченный как «КЕ 007», для того чтобы укрыться от совет­ского радара, опускается на небольшую высоту у восточно­го побережья Камчатки. Он мог затем пересечь Камчатку, но, если это так, на обеих картах не указан его дальнейший маршрут. Первый (северо-восточный) след, показанный на карте со стр. 50, как я уже упоминал, пересекает Кроноцкий полуостров и затем поворачивает в сторону моря. Та­ким образом, у нас налицо самолеты, входящие в воздуш­ное пространство над Камчаткой, некоторые из которых, по всей вероятности, не следуют далее к Сахалину. И, как уви­дит далее читатель в главе 16, появятся самолеты, входящие в советское воздушное пространство над Сахалином, неко­торые из которых не пересекали Камчатку.

    На этих двух картах русского происхождения мы ви­дим, как самолеты исчезают из поля зрения радара, пред­положительно, благодаря тому, что они опускаются на вы­соту ниже 9000 футов и не появляются на картах вновь, есть также самолеты, неожиданно возникающие на высоте действия радара без видимых прецедентов на карте. Мож­но очень легко добиться такого эффекта, если вы играете в какие-то игры. Самолет может лететь на высоте ниже 9000 футов и неожиданно поднимается на высоту, где его ви­дит радар. Два самолета могут летать близко друг от друга, чтобы казаться единой отметкой. Таким образом, в то вре­мя больше самолетов пролетали над Камчаткой и у ее бере­гов, чем у нас есть свидетельств. Русские, вероятно, распо­лагали другими радарными данными, чем те, которые они дали ИКАО, но на поверхности свидетельства были пред­ставлены таким образом, чтобы прямо не противоречить официальной (один нарушитель, один пуск ракеты) версии событий. В то же самое время антирадарные помехи, по­ставленные американским самолетом, могут временами по­казывать пролет большего числа самолетов, чем их было на самом деле.

    Зная о возможных неточностях, что можно сказать о самолетах, пересекающих Камчатку на основании тех заяв­лений, которые я уже цитировал и на основании этих ра­дарных карт? Во-первых, кажется вероятным, что самолет, идущий юго-западным курсом, летел с точки юго-восточнее острова Карагинский и к северу от путевой точки NEEVA и вошел в советское пространство у восточного побере­жья Камчатки примерно в 16.30 GMT, затем пересек Кам­чатку, покинул воздушное пространство полуострова около 17.08 GMT и вошел в международное воздушное простран­ство над Охотским морем, направляясь к Сахалину. Имен­но так, по официальным советской и американской истори­ям, сделал KAL. Первая часть такого пути совпадает с тем, которым следовал первый самолет (летящий с северо-вос­тока), показанный на карте со стр. 48, хотя он летел с боль­шей скоростью, чем указал Огарков, или с большей скоро­стью, чем был способен лететь KAL. В ноябре 1992 года президент Ельцин передал родственникам погибших граждан США и представителям южнокорейского правительства до­кументы, предположительно, относящиеся к KAL 007, вклю­чая советскую карту, которая, как было сказано, базирова­лась на курсовых данных, записанных цифровым полетным магнитофоном. На ней показан самолет, летящий из Анко­риджа (возможно, с авиабазы Элмендорф) к Сахалину, где он, предположительно, был сбит.

    Второй или, менее вероятно, даже третий самолет-на­рушитель, идущий на юг, должно быть, летел в целом похо­жим курсом и пересек полуостров Камчатка примерно в то же самое время, то есть в 16.00 GMT. Заставляет задуматься тот факт, что Кретинин, который много внимания отводит подробностям, указывает время, в которое тот самолет, ко­торый он описывает, появился на экране советского радара и пересек воздушную границу. Нарушитель, о котором го­ворит адмирал (или второй нарушитель, о котором он упо­минал), вновь появился на радарных экранах в то время, когда он пролетал над Кроноцким заповедником, находя­щимся относительно близко к побережью, в то время как Кретинин указывает на то, что самолет вновь правился на радарах спустя тринадцать минут, что дает нам место само­лета в 94 морских милях от восточного побережья Камчат­ки, далеко за пределами заповедника.

    В этой связи я принимаю во внимание ссылки на то, что и Кретинин, и адмирал относились к самолету, о кото­ром они говорили (по крайней мере, первому из них) как к «заправщику», имея в виду самолет, который первоначально советская ПВО считала заправщиком. Никто из них, я уве­рен, не думал, что кто-либо пошлет самолет-танкер через полуостров Камчатку в таких условиях, что было бы бес­смысленно. Посылка одного или двух RC-135 в сопровож­дении одного или нескольких EF-111 была бы совсем дру­гим делом, хотя демонстрировала бы высокий уровень вра­ждебности.

    Я уже упоминал доказательство того, что был и вто­рой тур событий в небе Камчатки (17.30 GMT). Этот вто­рой тур событий над Камчаткой имел место в то же самое время, как и первый тур вторжения в воздушное простран­ство Сахалина. Этот фактор наверняка произвел впечатле­ние на советское высшее командование своей серьезностью и масштабом действий, которые были предприняты амери­канцами. В качестве нового доказательства того, что на са­мом деле существовал второй тур событий над Камчаткой, я опишу события, которые происходили в то время и о ко­торых у нас есть и данные радара, и показания очевидцев.

    Если мы посмотрим на карту на стр. 50 отчета ИКАО 1993 года, то увидим прямо к югу от небольшого залива, на котором расположен Петропавловск, сплетение интересных радарных следов, которые сконцентрированы вдоль оси северо-восток — юго-запад. Они отмечают трас­сы полета советских перехватчиков 544 и 543. Перехватчик 544, который взлетел первым, поднялся на высоту, на кото­рой его зафиксировал радар, незадолго до 20.46 московско­го военного времени. На тот факт, что это означает 17.46 GMT, а не 16.46 GMT и, таким образом, относится к нару­шителям этого часа, а не предыдущего, указывает следую­щий ниже отчет очевидца.

    Об этой истории упоминает Андрей Иллеш в своей книге «Загадка черных ящиков». Она не только помогает точно установить время, но представляет существенный ин­терес и сама по себе.

    Майор Кашин был пилотом, на Камчатке и был рас­квартирован на авиабазе Елизово, неподалеку от Петропав­ловска. Он получил приказ на взлет перед самым рассветом [выделено мной. — М.Б.)

    Это соответствует первой зафиксированной позиции 544 в 17.46 GMT, и дальнейшие комментарии Казмина ука­зывают на то, что он мог быть пилотом 544-го. Если это не так, то совершенно ясно, что он взлетел почти в то же самое время. В тот день восход на Камчатке наблюдался в 18.00-GMT на уровне моря и в 17.40 GMT на высоте 8000 мет­ров. Если бы он взлетел намного раньше, чем за несколько минут до 17.46 GMT, это не могло бы, повторяю, не могло бы считаться «перед самым рассветом».

    «Через несколько минут Казмин уже находился в воздухе. Курс 120, к Тихому океану, высота 8500 метров. После пере­сечения береговой линии Казмин услышал по радио, что пи­лот Емельянов тоже взлетел и резервная пара приведена в состояние боевой готовности. Радио Казмина было настрое­но на частоту контроля за полетами, и он слышал приказ на взлет. Но он также хотел связаться с землей и запро­сить инструкции, поэтому он попросил штурмана сделать это с помощью, его собственного радио».

    Здесь мы видим, что Казмин летел на МиГ-31, который, в отличие от МиГ-23 или Су-15, пилотируется экипажем из двух человек. В то время МиГ-31 был самым последним, все еще секретным истребителем с превосходной электроникой.

    Только спустя несколько лет Советы признали, что МиГ-31 вообще существует.

    Когда Казмин находился на расстоянии 220 км от сво­ей базы, прямо перед собой он увидел темный сигарообраз­ный силуэт. Самолет летел с погашенными огнями. Казмин просигналил ему своими навигационными огнями. Обыч­но он летел с навигационными огнями, включенными на 30% мощности, чтобы экономить энергию и не ухудшать ночного зрения. Он переключил свои навигационные огни на 100% мощности несколько раз, но не получил никако­го отклика от нарушителя. Затем он несколько раз вклю­чил и выключил свои посадочные огни, но вновь без вся­кого результата. Наконец Казмин попросил землю осветить нарушителя прожекторами, но не получил никакого отве­та с земли на свой запрос. После этого у него стало кон­чаться топливо и ему пришлось возвращаться, не предпри­няв никаких действий. Он наблюдал нарушителя около 20— 30 секунд.

    На следующий день после разбора полетов с участием высокопоставленных военных из Хабаровска Казмину позво­нил сам маршал Огарков, который спросил его: «Почему вы не сбили этот самолет?» Казмин ответил: «Потому что у меня не было приказа». Маршал Огарков был рассержен и ска­зал: «Я не спрашиваю вас, получали вы какие-нибудь прика­зы или нет, я спрашиваю вас, почему вы его не сбили».

    Маршал Огарков был в то время начальником советского Генерального штаба. Он знал о сложности и угрожающей при­роде событий, которые происходили над Камчаткой во время этого столкновения, и был уверен в том, что Казмину следова­ло бы сбивать любого нарушителя, который оказался бы по­близости. Сложнее ответить на вопрос, почему встреча Каз­мина с сигарообразным самолетом произошла так внезапно.

    Начать с того, что Казмин увидел «сигарообразный силу­эт» прямо перед собой совершенно неожиданно и наблюдал его в течение 20—30 секунд. Очевидно, он не ожидал, что уви­дит этот самолет. То есть, иначе говоря, наземный контроль ничего ему не сказал. Он не знал, что это было, и отнесся к этому самолету как к неизвестному, который мог оказаться и советским. Он сказал маршалу, что «у него не было приказа», под чем он понимал, по всей вероятности, что у него не было приказа, относящегося к этому конкретному самолету.

    Ясно, что ему и Емельянову были даны специфические приказы иного сорта. Если бы они были пилотами пере­хватчиков 544 и 543, радарные следы которых показаны на карте со стр. 50 и отражают достаточно продолжительные полеты вдоль оси северо-восток — юго-запад, прямо к югу от Петропавловска, их задача, без всякого сомнения, заклю­чалась в том, чтобы патрулировать в воздухе для защиты важной военно-морской базы. То есть, иначе говоря, их мис­сия не имела никакого отношения, по крайней мере перво­начально, ко второму самолету-нарушителю, который, как показано на карте со стр. 50, следовал севернее. Наземный контроль, руководя полетом двух перехватчиков, защищав­ших Петропавловск, вполне мог быть не тем, который пер­воначально отслеживал самолет-нарушитель, находивший­ся значительно севернее города и следовавший курсом с се­веро-востока на юго-запад.

    После разворота в конце западного «плеча» перехват­чик 544 мог вполне неожиданно заметить нарушителя, ко­торый сблизился с ним почти на встречных курсах в 21.06 московского военного времени (18.06 GMT). Нарушитель за четыре минуты до этого увеличил скорость до сверхзвуко­вой и пронесся мимо. Тем не менее это место находилось не в «220 км от базы», как Казмин сообщил Иллешу. Более того, «сигарообразный силуэт» который упоминал Казмин, похож, скорее, на RC-135 («Боинг-707»), а 707-й не мог, ко­нечно же, лететь на такой скорости. Как я предположил ра­нее, самолет-нарушитель, летящий со сверхзвуковой скоро­стью, мог вполне быть EF-111, форма которого не похожа на сигарообразную.

    Если это столкновение, которое нашло свое отражение на карте, не произошло с Казминым и он не был пилотом 544-го, тогда события, о которых он рассказывает, произош­ли где-то совсем в другом месте в то же самое время с дру­гим самолетом-нарушителем, входившим в состав второй волны.

    Во время моего расследования я интервьюировал пол­ковника запаса Привалова, который служил на Камчатке с генералом, командующим военным округом во время со­бытий, связанных с KAL 007, и являлся также его другом. Когда я говорил с ним, Привалов находился в Париже в качестве собкора «Правды». Он процитировал слова сво­его друга, командующего военного округа, который сказал, что советская разведка оценила действия американцев той ночью как «репетицию массированного вторжения». Чита­тель увидит в следующих главах некоторые другие причи­ны, которые привели Советы к этому выводу. Но то, что случилось на Камчатке, включая неожиданность и маски­ровку, координацию с разведывательным спутником, про­леты и другие нарушения границ самолетами-разведчиками и постановщиками помех и сами события, занявшие около двух часов, — все это было частью той угрожающей карти­ны, которую видели Советы.

    Глава 16. БОЙ НАД САХАЛИНОМ

    Для американцев, даже для тех, кто не верит официаль­ной версии событий, крайне трудно признать, что между со­ветскими и американскими военными самолетами произош­ло серьезное столкновение, окончившееся потерями с амери­канской стороны, столкновение, которое оставалось секретом все эти годы. Их колебания понятны. Но они не согласуются с тем, что показывает мое расследование. В 10-й главе я об­суждал характер обломков и места гибели самолетов, ука­зывающих на такое вооруженное столкновение. В этой гла­ве я упомяну и детально объясню доказательства перехва­тов и уничтожения самолетов над Сахалином.

    В своей книге «Target is Destroyed» Сеймур Херш утвер­ждает, что KAL 007 оставил советское воздушное простран­ство над Камчаткой в 01.58 по токийскому времени, то есть в 16.58 GMT, хотя он не приводит источник своей информа­ции. Поскольку он принимает 16.30 GMT в качестве време­ни входа в воздушное пространство Камчатки, его цифры подразумевают, что KAL 007 пересек Камчатку со средней скоростью относительно земли 586 узлов. Учитывая встреч­ный ветер над полуостровом, дующий со скоростью 50 уз­лов, это означало бы, что самолет летел со скоростью 636 узлов, или 1.058 Mach, с которой «Боинг-747», очевидно, ле­теть не может. Если время входа, указанное Хершем, отно­сится к реальному самолету, это может быть только сверх­звуковой, иначе говоря, военный самолет, или, в противном случае, в проходе над Камчаткой участвовали два самоле­та, и, таким образом, время входа в воздушное пространств во Камчатки относилось к одному самолету, а время выхо­да — к другому. Пройдя над Камчаткой, KAL 007, как нам сказали, пересек Охотское море и еще раз вошел в совет­ское воздушное пространство над Сахалином. Но в целом курс KAL 007 от Берингова до Японского моря и до мес­та гибели западнее Хонсю остается неопределенным. Ясно только то, что ряд самолетов нарушили советское воздуш­ное пространство над Сахалином, некоторые из них пере­секли Камчатку, а некоторые — гряду Курильских островов к югу от нее.

    В главе 3 мы видели: то, что произошло над Сахалином, согласно информации американского правительства, очень сильно отличалось от отчета о тех же самых событиях, ко­торый был дан японским правительством. Это привело нас к пониманию того, что в полете участвовало несколько на­рушителей. Мы располагаем сейчас обширной информаци­ей, накапливавшейся с первых дней расследования и проис­ходящей из следующих источников: японского заявления о взрыве в 18.29 GMT и сопровождающей его радарной кар­те JDA, свидетельств моряков «Чидори Мару», серии статей «Известий» и приведенных в ней высказываний очевидцев, и, наконец, русских записей переговоров в воздухе, появив­шихся в качестве приложения к отчету ИКАО, опублико­ванному в июне 1993 года.

    Японское и американское заявления в целом, и в осо­бенности радарные карты JDA и лента Киркпатрик, настоль­ко отличаются друг от друга, что их невозможно хоть как-то согласовать. Статьи в «Известиях», как кажется, рассказы­вают нам официальную американо-советскую историю. Тем не менее обилие деталей в заявлениях свидетелей позволяет нам выделить несколько эпизодов преследования и уничто­жения самолетов-нарушителей разными пилотами-истреби­телями и находки нескольких различных остовов советски­ми водолазами на различных участках морского дна у бере­гов Сахалина. Тем не менее именно российские документы, переданные ИКАО для отчета 1993 года и приложенные к Информационному сообщению № 1, дают наиболее драма­тическое доказательство масштабов сахалинских событий и позволяют нам понять очевидные противоречия между японскими и американскими данными.

    Большинство российских документов являются транс­криптами переговоров между различными наземными ко­мандными постами на Сахалине, начиная от главноко­мандующего авиацией Дальневосточного округа генера­ла Каменского вплоть до офицеров более низкого ранга. В действительности российские документы ярче всего об­наруживают, что события начались в четыре часа по са­халинскому времени и продолжались без перерыва поч­ти три часа, до тех пор, пока в 06.49 не взошло солнце. Пилот Осипович, как и пилот 805-го, сбили по наруши­телю несколькими минутами ранее и приземлились неза­долго до восхода солнца. Российский транскрипт дает нам доказательства нескольких нарушений, перехватов и при­менения по нарушителям оружия, которые происходили за достаточно долгий период времени, поскольку совет­ские АВАКСы и подкрепления, посланные с материка, ус­пели подойти к Сахалину и вступить в бой. Иначе говоря, транскрипты дают нам доказательство крупномасштабных военных столкновений, интенсивность которых подтвер­ждается материальными и документальными источника­ми, которые я рассматриваю в других главах. Достовер­ность интерпретации того, что случилось на самом деле, таким образом, основывается на фактах.

    Но когда мы приступаем к написанию связного расска­за о том, что произошло над Сахалином, мы встаем перед трудной задачей. Несмотря на изобилие свидетельств, они носят фрагментарный характер. Более того, время, указан­ное в транскриптах, было в значительной степени фальси­фицировано. Временные отметки охватывают последова­тельность событий, которые на самом деле происходили на протяжении более трех часов и обработаны таким об­разом, чтобы доказать, что на самом деле события заняли около двух часов. Такая обработка допускает упоминание значительного числа перехватов при одновременном созда­нии впечатления, что все эти сообщения относятся к пере­хватам только одного самолета — корейского лайнера. Эта фальсификация была выполнена двумя способами: во-пер­вых, драконовским редактированием русской записи пе­реговоров вместе с неправильной расстановкой времен­ных отметок, для того чтобы затруднить датировку самых больших по объему кусков; во-вторых, неверным перево­дом ИКАО в GMT сахалинского времени, которое исполь­зовалось в транскриптах переговоров самолетов с землей, а также московского военного (стандартного) времени, ко­торое использовалось при датировании переговоров меж­ду наземными центрами.

    В любом случае, фальсификации и русских, и ИКАО име­ли эффект минимизации, чем преувеличения масштабов столкновения. Даже если русские скрыли информацию о по­ловине всех произошедших событий, они оставили достаточ­но свидетельств, чтобы документировать ее вторую часть.

    Хотя временами трудно решить, имело ли место дан­ное событие в начале или конце периода (приведенные ми­нуты кажутся правильными, но часы могут быть верны­ми, а могут быть и нет), данных обычна достаточно, что­бы соотнести событие с тем местом, где оно происходило на самом деле. Это можно проиллюстрировать на следую­щем примере.

    В 17.48 UTC (04.48 по сахалинскому времени) полков­ник Новоселецкий, который только что прибыл на свой командный пост в Смирных, получает информацию от лейтенанта Козлова с Сокола о том, что истребитель 805 взлетел с аэродрома в Соколе и что цель 6065 находится в 200 км к востоку от мыса Терпения, следуя курсом 240 гра­дусов. Он также был проинформирован о том, что коман­да, обслуживающая радар Депутата, не может вести цель с помощью своего оборудования, и им нечего еще показать на ситуационной карте, потому что вызванные военнослу­жащие, обслуживавшие картопостроители (плоттеры), еще не прибыли.

    Предположительно, в то же самое время, тот же самый истребитель 805 получает от того же самого Депутата ин­формацию о том, что цель находится на азимуте 60 граду­сов от Сокола и на расстоянии 440 км от него. Мы можем только гадать, каким образом он мог послать это сообще­ние, поскольку его оборудование не могло следить за целью, и не было даже возможности наносить курс на карту, по­скольку «военнослужащие, обслуживавшие плоттеры, еще не прибыли». Это также позволяет определить расстояние от мыса Терпения до цели в 264 км, вместо 200, и положе­ние к северо-востоку, а не к востоку.

    Загадка разрешается, если мы посмотрим на время, ко­гда Депутат сделал свое сообщение, а именно в 05.48 по ме­стному сахалинскому времени. Это 18.48 UTC и на час поз­же времени, когда состоялся телефонный разговор Козлова с Новоселецким (в 17.48 UTC). Мы находим, таким обра­зом, что истребитель 805 совершил две миссии, с разрывом в час, преследуя двух разных нарушителей. Как мы увидим ниже, это был, без всякого сомнения, единственный само­лет, который смог бы это сделать.

    Русские документы также содержат транскрипт перего­воров летчиков и наземного контроля, который посол Кир­кпатрик представила в Совет Безопасности ООН, так на­зываемую ленту Киркпатрик. Но с одним различием. Вре­мя, приведенное в русском транскрипте переговоров земли с летчиками, дано сахалинское. Все записанные перегово­ры на самом деле состоялись на один час позднее, чем те же самые события, которые датированы в GMT на ленте Кир­кпатрик. В том месте, где истребитель 805 объявляет: «Цель поражена» в 18.26.22, русский транскрипт датирует тот же самый рапорт об уничтожении цели истребителем 805 в 06.26.01 ( 19.26.01 GMT). Поскольку истребитель 805 при­землился в 06.45 (19.45 GMT), всего за 4 минуты до восхо­да солнца в 06.49 (19.49 GMT), в русском транскрипте вре­мя указано правильное, а на ленте Киркпатрик — неверное, с разницей в 1 час. Эта запись, которая объявлена как со­ответствующая моменту открытия огня по корейскому лай­неру, указывает на события, которые произошли на самом деле через час после того, как KAL 007 покинул воздушное пространство Сахалина.

    Сейчас мы понимаем, почему американская версия так сильно отличается от японской: она произошла на час поз­же. Для простоты давайте назовем события, отраженные на японской радарной карте, «первым часом» и на ленте Кир­кпатрик — «вторым часом», хотя их общая продолжитель­ность составляет около 3 часов. Понимание того, что мы имеем дело с двумя последовательностями событий дает нам ключ к расшифровке сложных и противоречащих друг другу показаний и позволяет реконструировать события воздушной битвы над Сахалином.

    (Примечание: время в приведенной ниже реконструк­ции указано сахалинское. Для того, чтобы получить япон­ское время, нужно вычесть два часа. Для того, чтобы полу­чить GMT (UTC), нужно вычесть 11 часов. Например, 05.00 часов сахалинского времени — это 03.00 по японскому и 18.00 часов по гринвичскому GMT (UTC).

    Серия статей в «Известиях» содержит детальные свиде­тельства участников и очевидцев событий. Первый взгляд на то, что произошло той ночью над Сахалином, дан Ива­ном К., полковником запаса. Он командовал постом ПВО на Сахалине. Мы должны все время помнить, что слова совет­ских свидетелей приведены только по поводу некоторых со­бытий и так, как будто существовал только один наруши­тель, KAL 007. Кроме того, мы отобрали реальные события и составили сценарий, совместимый с полетным расписа­нием KAL 007. Сравнение с другими свидетельствами по­зволяет расставить события по своим местам. Иван К. со­общает следующее:

    «В ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 года В. Поно­марев исполнял обязанности дежурного офицера на Сахали­не. Когда нарушитель покинул Камчатку, по тревоге были подняты дополнительные силы. В тот момент, когда на­рушитель находился над Охотским морем, он был обнару­жен радаром ПВО на Сахалине. Была объявлена боевая тре­вога уровня 1, и на двух авиабазах перехватчики были под­готовлены к взлету. Первые два перехватчика поднялись в воздух со Смирных и приблизились к «Боингу» когда еще стояла ночь. Пилоты не смогли определить тип самолета. У истребителей со Смирных стало кончаться топливо, и из-за тумана они вынуждены были сесть в Южно-Сахалин­ске. В этот момент в воздух поднялась другая пара истре­бителей с Сокола, чтобы заменить первую пару. Один из этих самолетов пилотировал Геннадий Осипович».

    Странно, что у двух истребителей со Смирных, МиГ-23, так рано кончилось горючее — в 05.46, в то время, которое русский транскрипт дает как момент взлета Осиповича, — после столь короткой миссии и они совершили аварийную посадку в Южно-Сахалинске, на расстоянии более 300 км от их собственной базы. Это особенно странно потому, как мы увидим ниже, что эти самолеты были снабжены допол­нительными топливными баками. Характеристики МиГ-23 хорошо известны. Из всех советских самолетов это один из самых известных на Западе. Всего их было построено бо­лее 10 000, и часть из них была экспортирована во многие страны мира. МиГ-23 — это самолет с изменяемой геомет­рией крыла с большей продолжительностью полета. Писа­тель Билл Гюнстон, бывший британский пилот, описывает характеристики МиГ-23 таким образом:

    Рис.13. Некоторые события первого часа воздушной битвы над Сахалином. Траектории других самолетов, нанесенных по данным транскриптов переговоров, см. также на рис. 16

    — Радиус боевого применения самолета, оснащенного четырьмя ракетами воздух-воздух, составляет 530 миль.

    — Радиус боевого применения самолета, оснащенного 800-литровым вентральным подвесным топливным баком при тех же самых условиях составляет 700 миль.

    — Радиус боевого применения самолета определяет­ся временем, необходимым для набора определенной высо­ты на полной скорости без использования форсажа, 10-ми­нутного воздушного боя в районе цели с использованием форсажа, временем пуска ракет и временем возвращения на базу.

    — 800-литровый вентральный подвесной бак использу­ется только во время взлета и набора определенной высо­ты. Бак сбрасывается сразу же после взлета.

    — МиГ-23 может быть также оснащен подкрыльевыми баками, которые значительно увеличивают его дальность, но приводят к серьезному снижению скорости и способно­сти маневрировать. Они должны быть сброшены перед пе­ремещением крыльев ближе к корпусу.

    Именно эти подкрыльевые топливные баки представ­ляют особый интерес. Те МиГ-23, которые взлетели со Смирных, были оснащены всеми тремя. Мы должны иметь в виду, что эти самолеты имели значительно больший ра­диус, чем подразумевается в сообщении полковника ПВО, опубликованном в «Известиях». Если предположить взлет без вентрального подвесного бака, радиус действия МиГ-23 в 850 км означает, что самолет может лететь к цели, находя­щейся от него в 850 км, принять участие в воздушном бою продолжительностью 10 минут (с использованием форса­жа), пролететь 850 км и вернуться на базу, сохраняя неко­торое количество топлива в баках. Это означает, что такие самолеты могут находиться в воздухе, по крайней мере, два часа. Если истребители были оснащены всеми тремя под­весными баками, как это имело место в нашем случае, они могли находиться в воздухе на протяжении трех часов. Ис­ходя из этого, мы видим, что они должны были подняться в воздух около 02.45.

    У нас есть подтверждение посадки в Южно-Сахалинске из других источников. В своей книге Иллеш цитирует сло­ва штурмана, служившего на Соколе:

    «В 9 часов утра 1 сентября 1983 года, доложив о прибы­тии и заступив на дежурство, я был удивлен, когда увидел, что все истребители исчезли и стоянка пуста. Я спросил дежурного, который сказал мне, что этой ночью был сбит самолет и два МиГ-23 из Смирных приземлились в Хомутово, аэропорту Южно-Сахалинска».

    Что касается Осиповича, мир узнал о нем из известин­ского цикла статей. Он заменил майора Казмина в роли пи­лота, который сбил KAL 007. Осипович не был пилотом ис­требителя 805, который был также назван самолетом, сбив­шим корейский авиалайнер, а летел на новеньком МиГ-31 номер 804. Истребитель 805 был также, скорее всего, МиГ-31, а не Су-15, как об этом было заявлено ранее.

    Осипович начал свое интервью в «Известиях» с вос­поминания о недавнем нарушении советского воздушного пространства вооруженными военными самолетами США. 4 апреля того года (1983) две эскадрильи истребителей с авианосцев «Мидуэй» и «Энтерпрайз» нарушили советское воздушное пространство над островом Зеленый в Куриль­ской гряде. Они проникли более чем на 30 км в глубину со­ветской территории и в течение 15 минут практиковались в заходе на наземные цели. В тот раз советские перехватчики в воздух не поднимались. Чувствуя, что это была преднаме­ренная провокация, командующий авиабазой держал свои самолеты на земле. Генерал Третьяк, командующий Даль­невосточным военным округом, спросил позже командую­щего авиабазой:

    — Почему вы не подняли самолеты по боевой тревоге?

    — Потому что я не хотел начинать войну. Это мог­ло вылиться в крупный вооруженный конфликт, и мне по­казалось, что я не могу рисковать началом полномасштаб­ной войны.

    — Кто-то другой, в отличие от вас, мог бы об этом не подумать.

    У командира авиабазы были все основания беспокоить­ся о начале Третьей мировой войны, связанной с началом американских провокаций в западной части Тихого океа­на. Полеты над советской территорией, упомянутые Осипо­вичем, были частью более широких операций. Весной 1982 года две авианосные группы прошли в море перед самым Петропавловском и вышли в Охотское море, на берегах ко­торого располагались базы советских ракетных подводных лодок, основного компонента советских сил сдерживания. Весной 1983 года три американские авианосные группы в сопровождении бомбардировщиков В-52, АВАКСов, истре­бителей F-15, подводных лодок и противолодочных само­летов впервые появились в обычных районах патрулиро­вания советского подводного флота. Авианосец «Мидуэй», соблюдая все меры предосторожности, с выключенными ра­диопередатчиками и всеми электронными системами, во­шел в советские территориальные воды неподалеку от Пе­тропавловска.

    Командир авиабазы не был наказан за свои действия. Существуют свидетельства, что в июне того же года в том же самом районе имели место массовые и постоянные на­рушения советского воздушного пространства истребителя­ми, базировавшимися на американских авианосцах. Мы не знаем, какие уроки были извлечены Соединенными Штата­ми из этих инцидентов и из отсутствия советской реакции. Возможно, американцы подумали, что не последует ника­кой реакции и на провокацию 31 августа. Если это так, они совершенно недооценили уроки, которые Советы извлек­ли из событий апреля и июня. К 31 августа русские размес­тили в этом районе МиГ-31, дав пилотам разрешение по­кидать самолеты, для того чтобы увеличить их боевой ра­диус действия, а также приняли другие подготовительные меры и были полны решимости энергично реагировать на новые провокации.

    16 августа, когда Осипович вернулся из отпуска, его полк находился на боевом дежурстве и не использовал больше МиГ-23, а был оснащен новыми и более мощными МиГ-31. В то время МиГ-31 был самым современным из всех советских истребителей. Этот самолет, способный достичь тройной скорости звука, был оснащен чувствительным ра­дарным оборудованием, которое позволяло ему атаковать воздушные и наземные цели, а также крылатые ракеты.

    На протяжении еще 10 лет русские отказывались публич­но признавать, что МиГ-31 вообще существует. Осипович, как опытный пилот, прошел переподготовку в ходе четы­рех полетов с инструктором и теперь летал на этом новом самолете.

    В свете этого показания Осиповича о том, что он про­шел переподготовку на МиГ-31, должны быть достаточны сами по себе. Тем не менее, по этому предмету существует столько дезинформации, запущенной Соединенными Шта­тами, ИКАО и Россией, которые, каждый по своим причи­нам, хотят заставить нас поверить, что Осипович летал на Су-15, что нужно дополнительное свидетельство для под­держки его слов.

    В номере «Известий» от 23 мая 1991 года, на стр. 6, опубликовано интервью с другим очевидцем, полковни­ком А. Захарченко. В 1983 году полковник Захарченко был собственным корреспондентом газеты «Красная Звезда» по Дальнему Востоку. Через несколько часов после катастрофы он получил из Москвы приказ не посылать никакой неза­шифрованной информации, но продолжать ее собирать до тех пор, пока ее нельзя будет безопасно передать. Днем 4 сентября 1983 года он получил телеграмму от капитана В. Фирсова, главы информационной службы газеты, который попросил его связаться с начальником штаба Дальневосточ­ного округа, где для Захарченко было получено закодиро­ванное сообщение. Это было сообщение от начальника Ген­штаба, которое давало ему разрешение проинтервьюировать пилота и штурмана, которые принимали участие в уничто­жении нарушителя.

    Именно этот отрывок содержит важную информа­цию — упоминание о штурмане. В 1983 году МиГ-31 был единственным двухместным боевым самолетом, команда которого состояла из пилота и штурмана. МиГ-23 и Су-15 были одноместными самолетами. 52-минутная видеопленка, отредактированная Иллешем и показанная по российскому телевидению в 1992 году, содержит фотографии, снятые по­сле этого события на Соколе, на которых полковник Оси­пович стоит на фоне самолетов, выстроившихся на летном поле. Все эти самолеты являются МиГ-31.

    Первый час

    31 августа Осипович заступил на боевое дежурство на своем МиГ-31. Должность замкомандира полка делала его вторым лицом в полку. Он был также самым опытным пи­лотом на базе. Он решил, что будет находиться в боевой готовности уровня 3, что означало, что ему не нужно пока надевать летное снаряжение. Он мог оставаться в казарме, но должен был быть готовым подняться в воздух в преде­лах десяти минут. После обеда он посмотрел немного теле­визор и вздремнул. В то время, как он спал, нарушители по­дошли ближе, и мы можем проследить за ходом последую­щих событий.

    02.45(приблизительно)

    Два МиГ-23, оснащенные подкрыльевыми топливными баками, взлетают со Смирных и следуют на северо-восток над Охотским морем. Время, которое я здесь указал, рассчи­тано исходя из количества топлива, которое они несли, и из того времени, когда, как мы знаем, топливо стало подходить к концу (см. ниже). В 02.45 самолет-нарушитель, следовав­ший курсом на юго-запад, который, как упоминает Огарков, находился к юго-востоку от острова Карагинский, еще не появился на экране советского радара. На советской карте-приложении к отчету ИКАО 1983 года к северу от Охотско­го моря изображен американский самолет-разведчик RC-135. Миссии RC-135 могут продолжаться на протяжении два­дцати часов. Если RC-135 находился над Охотским морем в 02.00 сахалинского времени, два МиГ-23 могли взлететь

    именно по этой причине, а не из-за необходимости реаги­ровать на события в районе Камчатки, где, по нашим дан­ным, никаких признаков вторжения не наблюдалось еще на протяжении 45 минут.

    04.00

    На всем Сахалине объявлена боевая тревога по коду ноль-ноль. В главе 15 мы видели, что один или несколько самолетов-нарушителей вошли в советское воздушное про­странство у восточного побережья Камчатки в 03.00 или 03.33 и пересекли полуостров, следуя с северо-востока на юго-запад. К 04.00 нарушитель должен был оказаться на траверзе военно-морской базы в Петропавловске и авиаба­зы Елизово. Вторжение одного самолета, являясь тревож­ным само по себе, вряд ли способно объяснить боевую тре­вогу по всему Сахалину, который находится в тысяче миль от Камчатки. Эта тревога предположительно отражает массовые нарушения воздушного пространства над Камчаткой и другие действия США, которые Советы посчитали угро­жающими. Возможно, все эти действия — американские ко­рабли и подводные лодки в море, самолеты в воздухе, спут­ники в космическом пространстве — заставили верховное командование серьезно отнестись к разворачивающимся со­бытиям с самого их начала. Адмирал Сидоров сказал Мише Лобко, что в три часа ночи он находился в своем кабинете (во Владивостоке).

    04.22

    Капитан Кутепов, дежурный по контрольному центру истребительной дивизии в Смирных, говорит майору Костенко, оперативному дежурному:

    «Цель 6065 была обозначена как «неидентифицироанная, без опознавательного сигнала». Сейчас она «идет кур­сом 240, где-то над Охотским морем. Она пересекла Елизово, следуя к Охотскому морю, примерно в нашем направлении. Я посмотрел на карту, мы должны проверить маршруты наших самолетов большого радиуса действия. Это один из таких самолетов или нет? Мог ли этот самолет быть на­шим? Он уже где-то на траверзе Ногликов».

    04.27

    Майор Костенко, оперативный дежурный истребитель­ной дивизии, поднимает генерала Корнюкова, командира авиабазы Сокол и 2-го истребительного полка:

    — Простите, что пришлось вас разбудить. В 4 утра у нас объявлена тревога по коду ноль-ноль. В районе Елизово была нарушена граница,RC-135сейчас следует курсом 240 над Охотским морем, двигаясь в нашем направлении. Это на данный момент все. Расстояние около 500 км, на травер­зе Ногликов, но ближе к Елизово.

    Заметим, что за несколько минут до разговора цель по­лучила номер 6065 и оставалась «неидентифицироанной». Здесь же нет никаких упоминаний 6065, и цель ясно опре­делена как RC-135.

    — Хорошо, доложите дежурному.

    — Дежурному уже доложено. Машина номер два уже к вам выехала.

    — Хорошо, я уже одеваюсь. Это все.

    04.30

    Примерно в это время Осипович встает, чтобы прове­рить часовых. Он не успел еще одеться, как раздался теле­фонный звонок. Это был лейтенант Астахов. Он сказал Оси­повичу: «Полковник, они хотят, чтобы вы заступили на бое­вое дежурство 1-го уровня!» По 1-му уровню пилот должен сидеть в полной боевой готовности в кабине своего самоле­та и быть готовым подняться в воздух по первому же при­казу. Осипович удивился, почему он был поставлен на бое­вое дежурство 1-го уровня, когда другой, более молодой и ниже по рангу офицер уже находился на боевом дежурстве. Осипович неохотно направился к своему МиГ-31. Он свя­зался по радио с диспетчером, который подтвердил приказ о 1-м уровне.

    04.32

    Между подполковником Бурминским, заместителем ко­мандира истребительной авиадивизии в Смирных, и капи­таном Солодковым, дежурным по штабу на авиабазе Сокол, состоялся следующий разговор:

    — Товарищ подполковник, сейчас мы рассчитаем слеже­ние в районе Елизово начиная с двадцати одной минуты.

    — Хорошо.

    — Пока мы предполагаем нарушение границы целью, тип неидентифицирован, в районе Елизово.

    Цель, о которой мы слышали ранее, не находилась в районе Елизово в 04.21, в то время когда капитан Солодков определял параметры слежения, Елизово она прошла полу­часом ранее, между 03.35 и 04.08. Тот нарушитель, о котором он говорил с подполковником Бурминским, по всей очевид­ности, являлся совсем другим самолетом.

    04.42

    Два МиГ-23, которые взлетели со Смирных и направи­лись в море, чтобы перехватить самолет-нарушитель, сбли­жаются со своей целью.

    Несколькими минутами ранее, токийское время 02.30 ночи. Тревожные донесения о самолетах, которые идут по направлению к Сахалину, были перехвачены японскими разведслужбами в то же самое время, когда нарушителей обнаружили Советы. Первоначально японцы, вероятнее все­го, получили эту информацию путем перехвата советского радиообмена, позднее — с помощью своих радаров. На побережье Хоккайдо японцы располагают шестью большими радарными станциями, как и самолетами-разведчиками, ко­торые летают круглосуточно над проливом Лаперуза. Япон­ские разведслужбы нашли разворачивающиеся события на­столько серьезными, что члены Комитета начальников шта­бов японских воздушных сил самообороны были подняты с постелей и собраны на срочное совещание. Я узнал об этом из статей в японской прессе от 1 сентября 1983 года, в кото­рых было написано, что к 05.10 утра (07.10 по сахалинскому времени) начальники штабов JASDF отдали приказ проана­лизировать все данные, полученные радарами на Хоккай­до и северном Хонсю. Поскольку японцы принимают реше­ния только после общего согласования, этот процесс дол­жен был занять какое-то время и его обсуждение началось еще задолго до 05.10.

    Мы можем предположить, что обсуждение продолжа­лось, по крайней мере, час, прежде чем в 05.10 было приня­то окончательное решение. Мы можем также предположить, что требовалось примерно полтора часа, чтобы разбудить всех участников совещания и приготовиться к его началу, послать автомашины и собрать всех в штаб-квартире JASDF в Токио. Это означает, что к 02.30 утра (по японскому вре­мени) командование JASDF было уже чем-то серьезно оза­бочено. Были бы японские старшие офицеры вытащены из своих постелей в середине ночи, если бы ситуация не была оценена как имеющая национальное значение?

    На стр. 63 своей книги, Андрей Иллеш реконструиро­вал события следующим образом. Его отчет вновь иллюст­рирует, что русские, как и американцы, сжали в один час и один перехват события почти трех часов и нескольких пе­рехватов, вырезая все, что в него не вмещалось. Но даже в этом случае отчет Иллеша содержит полезные детали, не включенные в чем-то похожий отчет полковника К., сум­мированный выше.

    «Когда «Боинг» приблизился к Сахалину, он сначала на­правился в сторону Южно-Сахалинска. Два МиГ-23, обору­дованных дополнительными топливными баками, были по­сланы со Смирных. Они пошли по направлению к нарушите­лю. Нарушитель был все еще не опознан. Для того чтобы его идентифицировать, два МиГ-23 сбросили свои подвес­ные баки и приблизились к нему. Они доложили, что нару­шитель похож наRC-135,и летели рядом с ним какое-то время. Но затемRC-135изменил курс и направился в сто­рону Японии. У МиГ-23 стало подходить к концу топливо, и им было приказано возвращаться, поскольку не было смыс­ла преследовать самолет, который собирался покинуть со­ветское воздушное пространство. Но когда МиГ-23 направ­лялись домой, самолет вновь изменил курс и пошел в сто­рону Сахалина. В этот момент в дело вступил Осипович. «Боинг» вошел в воздушное пространство Сахалина вме­сте с Осиповичем, который пытался его перехватить. Два МиГ-23 возобновили преследование, и один из них попросил разрешения сбить нарушителя. Но земля не смогла отдать такой приказ. Ни командный пост, ни полк, ни даже диви­зия. Я думаю, это произошло потому, что они были в заме­шательстве.

    В это время Осиповича попросили идентифицировать самолет-нарушитель. Он приблизился на расстояние пол­тора-два километра. Цель затем начала выходить из воз­душного пространства Сахалина. МиГи не могли предотвра­тить это, потому что Су-15 Осиповича находился между ними и целью. Командные посты полка и дивизии молчали. Наконец Осипович услышал команду: «Уничтожить цель». Но Осипович не мог стрелять, потому что он был слишком близко. Поэтому он сманеврировал и с расстояния пять ки­лометров открыл огонь. Он наблюдал два взрыва. «Боинг» сразу же стал терять высоту и вошел в штопор. Осиповичу было приказано возвращаться на базу. Два МиГ-23 призем­лились в Хомутово, рядом с Южно-Сахалинском. На земле, после посадки, механик Осиповича, удивленный тем, что у самолета больше не было ракет, спросил его: «Товарищ под­полковник, куда делись ваши ракеты?» Осипович был в пло­хом настроении и отмахнулся от него кислородной маской. Затем он отправился к телефону, чтобы доложить на ко­мандный пост полка. Вот что на самом деле произошло».

    Согласно свидетельствам советских пилотов, упомяну­тых Иллешем, со Смирных взлетели два МиГ-23, за которы­ми, когда у тех стало кончаться топливо, последовал Оси­пович. Мы уже видели, что даже без подкрыльевых баков МиГ-23 способен находиться в воздухе от двух до трех ча­сов без посадки. Полковник Иван К., упомянутый в этой главе, говорит нам, что Осипович взлетел после того, как два МиГ-23 приземлились в Южно-Сахалинске для заправ­ки. Это дает нам примерное время для взлета Осиповича в 05.45 — 06.00, примерно через три часа после того, как, два первых МиГ-23 взлетели со Смирных. Но это должно было быть началом второй миссии Осиповича, потому что два МиГ-23 взлетели около 02.45 по сахалинскому времени. Осипович был в кабине своего самолета, готовый к вылету на свое первое задание в 04.42.

    04.44

    Советский радар в «Буревестнике» на курильском ост­рове Итуруп обнаруживает самолет над Охотским морем, направляющийся к Сахалину.

    В своей книге Херш говорит, что представители Агентст­ва национальной безопасности (АНБ) США заявили на закры­том заседании Конгресса, что Советы обнаружили KAL 007 в 17.44 GMT (04.44 сахалинского времени), в то время как тот находился над Охотским морем. Самолет, как говорит Херш, находился в 225 морских милях от острова Сахалин и летел на запад со скоростью восемь миль в минуту. Он был засе­чен советским радаром на авиабазе «Буревестник» на Итуру­пе и двумя радарами на Сахалине. Согласно японской прессе от 3 сентября 1983 года, максимальное расстояние, на кото­ром радар «Буревестника» мог наблюдать самолет, летящий на высоте 10 ООО метров (33 ООО футов), составляло 245 мор­ских миль. Самолет пересек Камчатку в то время, когда, по словам Советов и США, KAL 007 к 17.44 GMT на самом деле находился в 270 морских милях от побережья Сахалина, а не в 225 милях, как самолет, о котором упоминает Херш. Кро­ме того, он должен был оказаться вне сферы действия рада­ра на Буревестнике. Тот самолет, который обнаружил «Буре­вестник», был предположительно самолетом, который шел со стороны северной части Тихого океана вдоль Курил.

    04.45

    Осипович взлетает с «Сокола» и направляется к нару­шителю, который находится от него на расстоянии 600 км.

    Осипович говорил о своем первом взлете, около 04.45 сахалинского времени, в интервью, которое он дал Юрию Зенюку, корреспонденту АПН. Это интервью было опубли­ковано в «US Armed Forces Journal International» в октябре 1989 года, и также на русском в «Красной Звезде» в номере от 13 марта 1991 года, в статье полковника А. Докучаева:

    «Я был поставлен на боевое дежурство и приблизитель­но через пятнадцать минут взлетел и двинулся в направ­лении Охотского моря. Когда я находился приблизительно в 600 км от базы, я получил предупреждение, что вражеский самолет находится прямо передо мной, и я получил инст­рукции от наземного контроля. Когда я находился в 28 км от самолета, я увидел его на своем радаре и продолжал сбли­жение. На расстоянии 13 км я снизил скорость и последо­вал за самолетом. Я увидел его мерцающие огни, но не смог больше ничего определить, потому что даже военные само­леты летят с ними в мирное время».

    В отличие от своей второй миссии, Осипович не упомя­нул о том, что видел силуэт самолета. В то время, когда он участвовал в этой первой миссии, в воздух поднялись дру­гие истребители.

    04.48

    Истребитель 805, МиГ-31, как и самолет Осиповича, взлетает со второй точки («Сокол») и направляется к на­рушителю, засеченному радаром на мысе Терпения, в двух­стах километрах к востоку, следуя курсом 240 градусов.

    04.55

    Генерал Корнюков, командир «Сокола», рапортует генера­лу Каменскому, командующему советских военно-воздушных сил Дальневосточного округа находящемуся в Смирных:

    — Я буду на командном посту. Цель 6065 находится в воздухе. ПредположительноRC-135.Постовая приведена в состояние боевой готовности.

    В 04.22 цель 6065 оставаясь все еще «неопознанной». В 04.27 цель не имела номера 6065, но уже была идентифи­цирована как RC-135. Здесь же цель обозначена как 6065 и одновременно,«предположительно RC-135». Это, скорее всего, три разные цели, о чем можно догадаться по фразе: «Посто­вая приведена в состояние боевой готовности». Постовая — главная истребительная авиабаза неподалеку от Советской Гавани на другой стороне Татарского пролива и довольно да­леко от Сахалина. Ее не стали бы приводить в состояние бое­вой готовности из-за одного-единственного нарушителя, по­скольку командование на Сахалине имело более чем доста­точно средств, чтобы с ним справиться, как на это указывает следующий приказ, отданный полковником Новоселецким, начальником штаба истребительной дивизии в Смирных:

    «Первое, посылайте [истребители. — М.Б.] 121 и 805 на перехват военной цели 6065. Если граница нарушена, цель уничтожить».

    Этот приказ «перехватить и уничтожить цель» явно по­казывает, что Сахалин не нуждался в подкреплениях из По­стовой в той мере, в какой речь шла об одиночном наруши­теле. Но ясно и то, что на самом деле ситуация была гораз­до более угрожающей.

    Нарушитель засечен радаром на мысе Терпения, в 140 км от государственной границы, следует курсом 240.

    У нас недостаточно информации, чтобы соотнести эту цель с тем или иным истребителем. Тем не менее этот са­молет, подходивший к границе, являлся, возможно, целью Осиповича, которая, как мы помним, находилась в 600 км от «Сокола». Тем не менее этот самолет мог быть и целью истребителя 805, который семь минут назад находился в 200 км от «Сокола».

    05.00(приблизительно)

    Командование на Сахалине запросило два АВАКСа в качестве подкрепления из Ванино на материке.

    Позднее, во время событий «второго часа», мы узнаем из комментариев Осиповича, что два русских АВАКСа из Ванино, с позывными «Танкер» и «Сухогруз», участвовали в битве над Сахалином. Принимая во внимание то время, ко­торое необходимо для того, чтобы поднять в воздух эти тя­желые самолеты, а также время перелета из Ванино на Са­халин, запрос должен был быть послан командованием на Сахалине примерно к 05.00.

    05.05

    Маршал авиации Кирсанов заявил, что полет наруши­теля был скоординирован с проходом спутника Ferret-D, ко­торый появился над Сахалином в 18.05 GMT, в тот момент, когда, как он сказал, самолет-нарушитель вошел в советское воздушное пространство.

    Как мы увидим далее, в это время к нарушителю при­ближалось несколько Самолетов. Они находились в радиусе действия спутника, который записывал электронные сигна­лы (и, возможно, также делал инфракрасные фотографии).

    05.06

    Генерал Корнюков запрашивает операторов радара в Плантации неподалеку от Смирных, наблюдают ли они дру­гую цель:

    — Видите цель?

    — Мы сделали новое оповещение. 05.07

    Рядовой Логинов, оператор радара в Плантации дает ка­питану Солодкову координаты новой цели:

    «Направление на цель 60, 65 [градусов — М.Б.], рас­стояние 340 [км], идет курсом 200 [градусов]. Телеграм­ма послана».

    Капитан Солодков, дежурный по «Соколу», сообщает главе спасательных операций, еще об одной цели:

    «Нарушитель похож на Ту-95. Я надеюсь, ничего плохого не случилось. Он ведет себя странно, я имею в виду его вы­соту, курс, скорость».

    05.10

    — Я вызвал зону. Они сказали, что никого из наших в воздухе нет.

    — Хорошо. Куда он направляется?

    05.11

    — Он идет к бухте Макарова, расстояние 100 км, по прямому курсу. Используйте все, что у вас есть, навигаци­онные системы ближнего радиуса действия, потому что на­рушитель не может так идти... это по нашим данным, не беспокойтесь, с вами там, внизу, ничего не случится...

    — Ну, надеюсь все же, что это не нарушитель, иначе у нас тут...

    — Нас же он не бомбил...

    Бухта Макарова — гавань на восточном побережье Са­халина, примерно в 200 км к северу от «Сокола». Расстоя­ние в 100 км от Макарова и курс 240 градусов не соответ­ствуют позиции нарушителя, который держит курс 200 гра­дусов и находится в 340 км от Плантации. Разговор между офицерами на командных постах находящимися в 250 км друг от друга, предполагает, судя по обеспокоенности людей на земле, что битва идет прямо над их головами. Несколько минут спустя (05.18) состоялся другой разговор между ка­питаном Морозовым и Таней Гришковой, женой Станисла­ва Гришкова, высокопоставленного офицера, возможно, ге­нерала, в котором упоминается другой самолет, о котором мы слышим здесь первый раз:

    — Он прошел через Курилы.

    — Уже прошел?

    — Похоже на то.

    — А кто это говорит?

    — Гришкова.

    — А, Таня, извините. Морозов. Могу я поговорить со Станиславом Ивановичем? ...Доброе утро, Станислав Ива­нович.

    — ...Так что все в сборе. Я бы, конечно, посоветовал прийти сюда.

    — Что-то случилось, ситуация здесь [в воздухе. — М.Б.] усложняется.

    Самолет, о котором говорит Морозов, пересек Куриль­скую гряду в это время (05.18) или немного раньше. Это второй нарушитель, который идет со стороны северной части Тихого океана и пересекает Курилы. Первым был са­молет, засеченный советским радаром в «Буревестнике» в 04.44, который должен был пересечь Курилы тридцать ми­нут назад, то есть на траверзе нарушителя (нарушителей), прошедшего над Камчаткой и направляющегося к Сахалину (см. ниже). Значение реплики «что-то случилось» не совсем ясно — это может быть подтверждением того, что наруши­тель, которого Новоселецкий в 04.55 приказал сбить, был на самом деле сбит сразу же после того, как пересек границу. В 04.56 командир истребительного полка в «Буревестнике» Герасименко подтвердил, что он отдал такой приказ. Это за­мечание могло также относиться к тому факту, что в возду­хе было обнаружено шесть нарушителей, которые направ­лялись к Сахалину одновременно (см. ниже).

    Полковник Новоселецкий, начальник штаба истреби­тельной дивизии в Смирных, говорит капитану Титовнину, диспетчеру боевого командного центра дивизии:

    — Титовнин, дайте мне данные по курсу [от Смир­ных. — М.Б.].

    — Пеленг 45, дальность 11О км, высота 9000 метров. 05.12

    Японские радары в 18.12 GMT (03.12 по японскому вре­мени) наблюдали самолет в точке 47°40 'N 143°45 'Е, летящий на юго-восток со скоростью 430 узлов, на высоте 10 000 мет­ров и передающий транспондерный код 1300 в режиме А.

    Его полетные данные от «Сокола» следующие: курс 65 градусов, расстояние 81 км, очевидно это не тот нару­шитель, который наблюдался минутой ранее, в 05.11, и он летит на другой высоте. Этот самолет начинает пролет над Сахалином, следуя курсом 257 градусов, и выполнит по­ворот на 22 градуса на полпути, ложась на курс 235 гра­дусов.

    Между 05.12, временем наблюдения, и 04.44, временем засечки радаром «Буревестника», прошло 28 минут, что при скорости 430 узлов составит расстояние в 201 морскую милю. Если это расстояние отложить назад вдоль пути того самолета, который наблюдали японцы, оно даст позицию са­молета, который наблюдался «Буревестником». Тем не ме­нее расстояние показывает, что самолет летел не со сторо­ны Камчатки, а пересек Курилы и шел со стороны Тихого океана по маршруту ROMEO 20, официально назначенно­му KAL 007. Скорость в 430 узлов эквивалентна 7,2 морской мили в минуту, почти точно тем 8 милям в минуту, кото­рые делал самолет, упомянутый Хершем и АНБ. Самолет, который наблюдался японским радаром в 05.12 и тот, ко­торого «Буревестник» видел в 04.44, были, таким образом, по всей вероятности, одним и тем же. Он передавал транспондерный код 1300, что должен делать самолет, выходящий из воздушного пространства Японии, но не должен делать самолет, входящий в него, как это было в случае KAL 007. Кроме того, режим А используется военными. KAL 007 сле­довало бы использовать транспондерный код 2000 в режи­ме С. Этот факт должен был подсказать японцам, что этот самолет не был корейским авиалайнером.

    Я хочу суммировать эти наблюдения, чтобы читатель получил представление о той картине, которая открывалась перед советским командованием на Сахалине. Они видели шесть самолетов-нарушителей, идущих на них буквально одновременно. В 05.05 первый нарушитель вошел в воздуш­ное пространство Сахалина. В 05.07 второй нарушитель был замечен в 340 км к северо-востоку от Плантации, следуя курсом 200 градусов. Четыре минуты спустя, в 05.11, был замечен третий нарушитель, похожий на Ту-95. Его высо­та и поведение заставили советских наблюдателей опасать­ся, что этот самолет может быть советским. Они провери­ли расписание полетов и обнаружили, что этот самолет не мог быть своим. Он находился к югу от мыса Терпения, сле­дуя курсом 240 градусов прямо к бухте Макарова в 100 км от него, где боялись бомбежки, которой так и не последо­вало. В то же самое время радарами был обнаружен чет­вертый нарушитель, на пеленге 45 градусов и на расстоя­нии 110 км от Смирных. В то же время наблюдался пятый нарушитель, пересекающий Курилы. И в 05.12 японские ра­дары зафиксировали шестого нарушителя, в 150 км к югу от бухты Макарова и в 420 км к югу от той цели, которую вели в Плантации.

    При таких обстоятельствах нетрудно понять, почему со­ветские командиры решили сбивать нарушителей, вошед­ших в советское воздушное пространство, не следуя дли­тельным процедурам предупреждения, которые пилот 805 и Осипович использовали во время событий второго часа. Столкнувшись с большим количеством нарушителей, кото­рые были идентифицированы как «военные, возможно вра­ждебные», они, скорее всего, просто следовали действую­щим приказам, применимым при таких обстоятельствах. До событий второго часа кто-то в Москве, возможно Андропов, мог передать, что если огни самолета-нарушителя включе­ны, перехватчик должен следовать предупреждающей про­цедуре перед открытием огня и попытаться посадить само­лет-нарушитель.

    Генерал Корнюков, командующий на «Соколе» отдает приказ об уничтожении цели по команде.

    05.14

    Корнюков:

    — Приготовиться открыть огонь, привести все в со­стояние готовности. Я отдам Осиповичу приказ через две минуты или менее. Через полторы минуты я отдам при­каз открыть огонь. Наведите Тарасова в тот же район. И смотрите очень внимательно, здесь, в точке один нахо­дится также 163-й... Направляйте его по радару перехва­та, дайте команду по данным радара... Будьте осторож­ны, позади цели и нашего истребителя все еще находится МиГ-23 со Смирных.

    Ивличев:

    — Я отдал приказ Литвинову [в 163-м.— М.Б.] приго­товить оружие. Он готов.

    Нарушитель входит в воздушное пространство Сахали­на в 18.16 GMT и перехвачен советским истребителем.

    В ту же самую минуту Корнюков отдает приказ Гера­сименко, командиру истребительного полка в Буревестни­ке, взять на себя командование 163-м:

    — Герасименко, командующий приказывает вам при­нять командование над 163-м из Смирных. Видите его?

    05.17

    Цель нарушила государственную границу, и генерал Корнюков приказывает ее уничтожить: Корнюков:

    — Семнадцать тридцать одна [17 минут 31 секунда.— М.Б.] цель 65 нарушила государственную границу СССР. Приказываю цель уничтожить.

    Герасименко:

    — Я отдал приказ уничтожить цель [через начальни­ка штаба диспетчеру и пилоту. — М.Б.].

    В 05.17 приказ уничтожить цель, отданный генералом Корнюковым, опускается по командной цепочке, дости­гает пилота истребителя, который, в ожидании приказа уже захватил цель бортовым оружием и его палец нахо­дится на кнопке «огонь». Цель была уничтожена там же и тогда же.

    05.18

    Немедленно Корнюков отдает Герасименко приказ унич­тожить другую цель. Корнюков:

    — В восемнадцать тридцать одну [18 минут 31 се­кунду. — М.Б.] цель 65 нарушила государственную границу СССР. Приказываю цель уничтожить.

    Японские радары наблюдают, как нарушитель, которого они засекли в 05.12, увеличивает скорость с 430 до 450 узлов.

    05.20(18.20.20 GMT)

    KAL 007 оповещает токийский контроль, что поднимает­ся с высоты 330 (33 000 футов) на высоту 350 (35 000 футов).

    В то же самое время, когда KAL 007 рапортовал о набо­ре высоты токийскому контролю, самолет, который наблю­дал японский радар, опустился на высоту 26 000 футов. Не­сколькими минутами ранее, в 05.15 самолет, который был виден на экране японского радара, резко изменил высоту. В 05.12 он находился на высоте 35 000 футов. В 05.15 его вы­сота составляла 29 000 футов, между 05.15 и 05.23 его сред­няя высота составляла 29 000 футов, в 05.23 он находился на высоте 32 000 футов. Эти изменения высоты, без всяко­го сомнения, имели место в действительности... Мы, конеч­но, знаем, что KAL 007 не был тем самолетом, которого вели японцы: «японский» самолет был сбит в 05.29, а корейский авиалайнер — нет.

    Японцы-наблюдатели видят советский истребитель МиГ-23, появившийся на радарном экране, летящий на высоте 8000 метров со скоростью 450 узлов. Он находится в 36 морских милях позади нарушителя и летит с той же самой скоростью начиная с 05.19, когда нарушитель увели­чил скорость до 450 узлов.

    05.21

    Командный пост истребительной дивизии в Смирных наставляет кого-то по командной цепочке:

    «Не объявляйте ничего по громкоговорителю. Приведи­те в состояние полной готовности спасательные самолеты в «Соколе» и Хомутово. Хомутово через гражданских» через

    КГБ. Приведите Хомутово в готовность один. Использова­ние ракет в воздухе... не давайте...»

    Из этого зашифрованного сообщения ясно, что ракеты были выпущены по нарушителю не позднее 05.21. Из место­положения упомянутых спасательных самолетов, на востоке и юге Сахалина, кажется возможным, что эти ранние атаки нарушителей произошли или над Охотским морем, или над самим Сахалином. Приказ «не объявлять ничего по гром­коговорителю» мог быть отдан для того, чтобы не встрево­жить людей, непосредственно не вовлеченных в эти акции. Такой приказ кажется оправданным, если ожидались новые события, то есть в воздухе были другие самолеты-наруши­тели. В противном случае одна атака положила бы конец по­лету одиночного нарушителя и такой запрет на объявление новостей не имел бы смысла.

    «Хоккайдо Симбун» в номере от 1 сентября 1983 упомя­нула, что самолет-нарушитель был засечен радаром в 03.23 по японскому времени, когда он пересекал Сахалин в запад­ном направлении в 97 морских милях от Вакканая, следуя на высоте 32 000 футов.

    Почему самолет, за которым следили японцы, тот са­мый, который передавал транспондерный код 1300 в режи­ме А, так резко изменил высоту? На стр. F-6 приложения к окончательному отчету ИКАО 1983 года содержится от­чет о погодных условиях в ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 г. Той ночью облачный покров над Сахалином состо­ял из сплошного нижнего слоя, основание которого нахо­дилось на высоте 1500 футов и вершина — на высоте около 9000 футов, и разреженного слоя перистых облаков, основа­ние которых находилось на высоте 29 000 футов, а верши­на — на высоте 32 000 футов. Самолет пытался укрыться в облаках, которые могли бы дать ему ограниченную защиту от ракет, инфракрасный механизм наведения которых пло­хо работает в условиях сплошной облачности.

    МиГ-23, наблюдаемый японскими радарами, увеличил скорость до 751 узла, пересек путь нарушителя, который резко менял высоту в точке с координатами 47°N и 142°Е, но в 40 морских милях позади него и на 2000 метров (6000 футов) ниже.

    В тот момент, когда истребитель пересекает трассу по­лета, нарушителя, который летел с постоянной скоростью 450 узлов, уже нет. Он был виден три минуты спустя, но к моменту пересечения находился в 40 морских милях от ис­требителя (см. рис. 14). Конечно, с этого расстояния истре­битель А не мог выпустить ракеты по нарушителю. Истре­битель А преследовал не этот самолет, а другой.

    05.27

    KAL 007 начинает передавать сообщение о проходе кон­трольного пункта NOKKA, который он миновал прибли­зительно в 18.26 GMT (05.26). Он вызывает токийское ра­дио, используя обычную процедуру, ждет ответа на вызов и вновь вызывает Токио, чтобы доложить о прохождении контрольной точки NOKKA. Но затем его вызов становит­ся «слабым и неразборчивым» (см. главу 7).

    05.29

    Японские радары на Вакканае наблюдают, как самолет, передающий транспондерный код 1300 в режиме А взрыва­ется на высоте 10 000 метров и исчезает.

    В то же самое время другой нарушитель, летящий па­раллельно первому, но на 2000 метров ниже, и МиГ-23, ис­требитель А, висящий у него на хвосте, исчезают с радарных экранов. Через несколько мгновений МиГ-23 появляется снова, делая разворот с набором высоты. Это предполагает, что два различных нарушителя могли быть сбиты в одно и то же время.

    Рис. 14. Радарная карта перехвата нарушителя истребите­лем А. Анализ данных показывает, что два перехватчика сбили двух разных нарушителей буквально в одном и том же месте и в одно и то же время

    05.30

    99-тонное японское судно «Чидори-Мару №58», зани­мавшееся промыслом кальмаров, наблюдает взрыв над са­мой водой примерно в 1500 метрах от него в восточно-юго-восточном направлении.

    05.32

    Капитан патрульного катера КГБ Анисимов охраняет советскую морскую границу у берегов Невельска. На радар­ном экране своего судна он видит, как самолет, летящий со скоростью 800 км в час на низкой высоте, разделился за со­рок секунд на три части. Возможно, что он видел, как раз­делились три самолета, летящих в плотном строю.

    RC-135, эскортируемый МиГ-23, «истребителем В», ме­няет курс, поворачивает к северу и исчезает с японских ра­даров. Он, вероятно, сбит и упал в 05.39.

    05.40

    Убедившись в том, что RC-135, который они эскорти­ровали, перестал представлять угрозу, два МиГ-23 которые взлетели почти три часа назад и у которых кончается топ­ливо, направляются в сторону Южно-Сахалинска, который ближе к ним, чем их собственная авиабаза Смирных. В то время, как они поворачивают, истребитель 805 взлетает с «Сокола» во второй раз в 05.42, и его начинают наводить на нарушителя, того же самого или другого.

    05.45

    Оторвавшись от двух МиГ-23, которые его преследова­ли, RC-135 вновь меняет курс и направляется к Сахалину.

    Вероятно, именно в это время командование на Саха­лине запрашивает в качестве подкрепления истребителей из Постовой на материке, рядом с Советской Гаванью, которые уже находятся в состоянии боевой готовности. По крайней мере два истребителя МиГ-23 с Постовой, 731 и его ведо­мый прибудут слишком поздно, чтобы принять участие в событиях «первого часа», но будут под рукой, когда нач­нется «второй час».

    Приблизительно в то же самое время Осипович сбива­ет RC-135, как он объясняет полковнику Докучаеву в сво­ем интервью «Красной Звезде»:

    «Когда он [нарушитель. — М.Б.], проник в наше воздуш­ное пространство, я получил приказ перехватить этот са­молет. Я зажег огни и дал четыре предупредительных оче­реди перед носом самолета. Но он никак не отреагировал, и я получил приказ уничтожить нарушителя. Мы приближа­лись к западному побережью Сахалина, и я выпустил две ра­кеты. Я знал, что это не истребитель, и был убежден, что это был самолет-разведчик,RC-130илиRC-135,учитывая его скорость, высоту и другие характеристики».

    Докладывая генералу Строгову, заместителю командую­щего авиацией Дальневосточного военного округа, генерал Корнюков комментирует:

    — Пилот — подполковник Осипович, замкомандира пол­ка. Он выпустил две ракеты.

    — Какие?

    — Две Р-98.

    05.52

    KAL 007 кратко отвечает на вызов KAL 015. Только че­тыре зашифрованных слова на корейском, которых оказы­вается достаточно, чтобы успокоить KAL 015, который отве­чает «Roger» [«понял». — Е.К.]и прекращает передачу.

    Эти переговоры, записанные в диспетчерском центре Токио-Нарита, указывают не только на то, что KAL 007 все еще продолжал нормальный полет над Японским морем, в конце первого часа, но также и то, что он находился в зоне действия VHF Токио.

    Второй час

    05.42

    Истребитель 805, МиГ-31, поднимается в воздух во вто­рой раз, за ним следует истребитель 121, другой МиГ-31, ко­торый взлетает с «Сокола» в 05.45.

    05.46

    Истребитель 163 взлетает со Смирных на севере Саха­лина и начинает свою вторую миссию в этот день.

    Детали этой миссии были реконструированы исходя из информации на ленте Киркпатрик и на основании записи переговоров между советскими истребителями и их назем­ным контролем, приложенным к отчету ИКАО 1993 года. Два этих источника в значительной мере схожи, но не со­всем. В отличие от записи переговоров между наземными пунктами, которые дают нам отрывочные, хотя и бесцен­ные данные, в случае со 163-м переговоры летчика с землей позволяют нам получить длинные, почти не имеющие про­белов в последовательности передачи, которые вел пилот. Они помогают нам составить более полное представление о том, что один советский перехватчик, в данном случае 163 (МиГ-23?), предпринимал на протяжении второго часа. Мы узнаем в другом месте, что фамилия пилота была Литвинов. Помните: все, что случилось, не было видеоигрой. Три со­ветских истребителя, 805, 121 и 163, и два или три амери­канских самолета, участвовавших в событиях, пилотирова­лись молодыми людьми, трое или четверо из которых будут мертвы к тому времени, когда бой закончится. Осипович сбивает самолет-нарушитель в то же самое время.

    Истребитель 163 вскоре встречается с нарушителем к северу от мыса Терпения. В 06.08 он сбрасывает дополни­тельные топливные баки, хотя они все еще полные, и начи­нает серию неистовых маневров, пикируя с высоты 25 ООО футов до 12 ООО футов, затем поднимаясь почти вертикаль­но вверх на высоту 23 ООО футов, делая в то же самое время резкие смены курса. Нарушитель, должно быть, был неболь­шим и маневренным самолетом, возможно, тем же самым самолетом, который двигался ломаным курсом над Камчат­скими горами.

    Дополнительные топливные баки истребителя дорого стоят, и ни один пилот не станет умышленно их сбрасывать, особенно когда они все еще полные, если только он не гото­вится вступить в бой. Как кажется, истребитель 163 взлетел, чтобы преследовать нарушителя, который проник в воздуш­ное пространство Сахалина в 250 милях к северу от того места, где произошли описываемые ниже события. Само­лет, который он преследовал, пересек Сахалин, следуя кур­сом на юго-запад, пытаясь в то же время стряхнуть истре­битель со своего хвоста. Но истребитель намертво прикле­ился к своей жертве. Судя по относительному спокойствию, которое последовало за неистовыми маневрами, которые со­вершали оба самолета, и по тому факту, что в 06.17.15 163-й связался с наземным контролем, чтобы узнать свою пози­цию относительно авиабазы, эта битва могла закончиться в его пользу, вероятно где-то над горами, которые подходят к Леонидово с востока. Истребитель 163 продолжал следо­вать курсом 230 градусов и в 06.19.44 передал, что находит­ся в 25 км позади другого нарушителя.

    Двумя минутами позже, в 06.21.51, радарная засветка на экране разделилась на две и 163-й, как оказалось, пре­следовал не один, а два самолета, которые находились в 10 и 15 км перед ним. Эти самолеты увеличили скорость. Через две минуты, в 06.23.49, два нарушителя снова приблизились друг к другу, пока они чуть не соприкоснулись крыльями, и вновь увеличили скорость до сверхзвуковой. В 06.27.29 ис­требитель 163 вновь начал серию головоломных маневров, чтобы удержаться за нарушителями, и изменил курс со 180 на 150 градусов. В 06.28.35 пилот сообщил земле, что вы­полнил приказ (сам приказ мы не можем слышать, потому что у нас нет протоколов того, что земля говорила пилоту). Возможно, именно в этот момент он выпустил свои ракеты. Внезапно он резко изменил курс со 150 до 210 градусов, на­бирая одновременно высоту с 7500 до 8000 метров.

    Но для 163-го битва еще не закончилась. После унич­тожения первых двух целей, которые он преследовал, в 06.29.05 пилот запросил дистанцию до новой цели. Хотя в этот момент он следовал курсом 210 градусов, истребитель 163 резко повернул к северу и лег на курс 360 градусов, ко­торый вел его назад к Сахалину. В 06.32.22 он вновь изме­нил курс, на этот раз повернув на юг, на 210 градусов, и попросил наземный контроль дать ему высоту нарушите­ля. В 06.34.02 истребитель 163 проинформировал наземный контроль, что у него осталось две из четырех ракет. Через несколько секунд он сообщил, что у него осталось только 2000 литров топлива, и запросил инструкций. Самолет вне­запно повернул вправо, с 210 градусов на 60. Через шесть минут в 06.40.04 истребитель 163 все еще летел курсом 60 градусов, наблюдая за облачным покровом внизу в поисках следов самолета. Но он не смог найти то, что искал. За этим последовал период неразберихи, когда он спросил, кто при­казал ему повернуть на 10 градусов вправо. Пилот не мог понять, почему контроль просил его приблизиться слева, следуя курсом 60 градусов, когда он уже летел этим курсом. Приказы земли предназначались истребителю 121, которо­го проинструктировали помогать истребителю 163 в атаке на третьего нарушителя. В 06.41.44 истребитель 163 выпол­нил новый приказ наземного контроля, вероятно выпустив две свои оставшиеся ракеты.

    Рис. 15. События второго часа воздушной битвы над Сахалином, вероятно, включившие перехват и уничтожение четырех военных самолетов-нарушителей

    Минутой позже, в 06.42.58, истребитель 163 сделал мед­ленный поворот вправо, описав полный круг. В 06.45.43 ис­требитель все еще поворачивал. В 06.46.05 самолет завер­шил поворот и направился на ближайшую базу, поскольку его собственная была закрыта туманом.

    06.00

    Истребитель 805 поворачивает вслед за нарушителем.

    Истребитель 805 перехватил самолет, который должен был быть RC-135, не пролетавший над Камчаткой, но поя­вившийся со стороны Тихого океана, то есть прямо с мар­шрута ROMEO 20. Два самолета, преследуемый и пресле­дователь, пересекли Сахалин, следуя в юго-западном на­правлении, курсом 240 градусов. В 06.20.49 истребитель 805 выпустил четыре очереди из своей авиационной пушки. В 06.22.02 RC-135 резко замедлил скорость, в надежде из­бавиться от преследователя. Советский пилот позднее ска­зал в интервью московской телестанции, что это был ма­невр, обычный для RC-135. Самолет, полностью выпустив закрылки, теряет скорость так резко, что истребитель, ко­торый не может лететь так же медленно, проносится мимо. В то время как истребитель маневрирует, чтобы снова зай­ти сзади на цель, RC-135 направляется к границе междуна­родного воздушного пространства.

    В Японии начальники штабов JASDF в Токио объявля­ют тревогу DEFCON 3, на один уровень ниже общей моби­лизации для командования воздушными силами северного района. 72 истребителя, половина активных сил Японии и два военных спасательных эскадрона собираются на авиа­базе Читозе, на Хоккайдо, готовясь к бою.

    Первая волна американских самолетов вошла в воздуш­ное пространство Сахалина между 02.30 токийского време­ни (04.30 сахалинского времени) и 03.46 токийского време­ни (05.46 сахалинского времени), в то время как старшие офицеры все еще следовали на совещание. События второй волны только начинаются, и, вероятно, с этого момента на­чальники штабов JASDF будут наблюдать события на рада­ре и по донесениям разведки, в «реальном времени», то есть, иначе говоря, по мере того, как они разворачиваются.

    Большинство, если не все, бомбардировщики В-52 аме­риканской стратегической военно-воздушной базы Пенса­кола, Флорида, взлетают и остаются в воздухе на протя­жении нескольких часов. Эту явно аварийную процедуру, которую осуществляют самолеты американской дальнебомбардировочной авиации, наблюдает житель Пенсаколы, хо­рошо знающий нормальный распорядок В-52 на базе.

    Осипович вновь взлетает с «Сокола» (или получает вто­рое задание, находясь уже в воздухе).

    Обстоятельства, окружающие второй полет Осиповича, который начался в 06.00, очень сильно отличаются от ситуа­ции во время первого полета. Начинался рассвет, что пока­зывает нам, что мы имеем дело со «вторым часом». Осипо­вич говорит, что ничего не знает о диспетчерах из «Депу­тата», «Трикотажа» и «Карнавала», которые, как это ясно из ленты Киркпатрик, контролировали советские перехватчи­ки 805, 163 и 121, также находящиеся в воздухе во время второй миссии Осиповича. Следовательно, Осиповича вела совсем другая сеть наземного контроля. Ряд других само­летов, о которых мы прежде ничего не слышали, включая двух АВАКСов из Ванино на материке, также находились в воздухе во время этой второй миссии. Во второй миссии и цель Осиповича была также другой. О своей первой миссии он говорит, что его цель была RC-135 или RC-130, о второй, что силуэт цели был похож на Ту-16. Из его интервью ясно, что он сбил, по крайней мере, по одному самолету во вре­мя каждой из своих двух миссий.

    В своем интервью «Известиям» Осипович сказал, что он получил приказ взлетать в 06.00 часов. Достойно упомина­ния, что его взлет произошел после гибели самолета, кото­рую зафиксировали японские радары на Вакканае (05.29) и команда «Чидори Мару» (05.30), а также после наблюдений капитана Анисимова (05.32 — 05.33), то есть после событий первого часа воздушной битвы над Сахалином. Таким об­разом, битва все еще продолжалась. К тому времени, когда Осипович запустил двигатели, провел предполетную про­верку, вырулил на взлетную полосу с включенными огня­ми, было уже 06.02. Ему приказали направиться к востоку, к Охотскому морю, на высоте 8500 метров (27 600 футов).

    06.10

    Через 8 минут после взлета Осипович получает сооб­щение от диспетчера: «Вражеский самолет прямо по кур­су. Он сейчас нарушит наше воздушное пространство... на­правляется в вашу сторону».

    Тем не менее вскоре после этого, к удивлению Осипо­вича, вместо того, чтобы направить его к нарушителю, ко­торый сейчас оказался прямо перед ним, диспетчер изменил задание и послал Осиповича к цели, которая уже находи­лась позади него. Осипович сделал левый вираж и выпол­нил разворот на 180 градусов, подставив хвост первой цели и, после смены высоты направился вслед за вторым само­летом. Этот самолет, все еще находящийся над Охотским морем, не мог, конечно, быть корейским авиалайнером, ко­торый к тому времени находился над Японским морем в нескольких минутах полета от Ниигаты. Я упоминаю это обстоятельство потому, что именно эта цель, спутанная с целью 805-го к югу (точно также, как Осипович был спутан с пило­том 805-го), в официальном отчете США/ИКАО/России на­звана корейским авиалайнером, выполнявшим рейс 007.

    Вскоре после разворота Осипович заметил небольшую черную точку в облаках. Ее габаритные огни были вклю­чены. Помните, что в это время солнце еще не взошло. На высоте 8000 метров (26 000 футов) солнце не всходит до 06.30. Но уже начинает светлеть, поскольку заря занимает­ся в 05.52. Через двадцать минут после рассвета Осипович смог увидеть черную точку впереди себя:

    «Нарушитель летел со скоростью приблизительно 1000 км в час [600 миль в час. — М.Б.]. Я поймал его радаром и следовал за ним на расстоянии 13 км [8 миль. — М.Б.]. Не­ожиданно диспетчер начал нервно спрашивать меня, какой у меня курс, какой курс и высота цели. Мы вошли в зону, где мой радар ничего не показывал, что должен был знать другой самолет, но для меня это было полной неожиданностью- Я ле­тал в этом районе много раз прежде, но это случилось здесь со мной впервые. Диспетчер позднее объяснил мне, что радар­ное эхо от обоих самолетов полностью исчезло с экрана».

    После этого заявления Осиповича Иллеш воспроизвел отрывок с пленки Киркпатрик, на которой были записаны переговоры советских пилотов. В отрывке содержатся сле­дующие слова:

    — 805-й, это вы вызывали?

    — Кто вызывает 805-го?

    Эти строчки были прочитаны Осиповичу, который про­комментировал их так:

    «Да, это меня вызывали. Хотя голос показался мне странным. Как будто кто-то вклинился в наш разговор. Иностранец, знавший русский язык, говорил на нашей час­тоте, для того чтобы создать неразбериху и отдать лож­ные приказы. Для того чтобы защититься от этих помех, мы используем секретный четырехзначный код. Вот поче­му мы попросили этого человека с незнакомым голосом свя­заться с нами снова, используя код. Если бы он не знал код, он не смог бы ответить».

    Пленка Киркпатрик позволяет предположить, что неизвестный больше не выходил на связь, по крайней мере, его ответ не появляется на пленке. Предположительно, он не знал код. Это не мог быть советский пилот, но с очень большой вероятностью мог бы быть оператор на борту RC-135, находившегося поблизости. RC-135 способен пере­давать на всех частотах, используемых русскими, и может создавать помехи на радарной и радиочастоте, военной и гражданской.

    В 06.22.02 Осипович сказал, что получил приказ от­крыть предупредительный огонь и заставить нарушителя приземлиться. Он сказал, что сделал 243 предупредительных выстрела. Но, добавил он, «у меня не было никаких трассе­ров, только бронебойные снаряды». Заявление Осиповича породило путаницу. Многие посчитали, что это заявление опровергает слова маршала Огаркова, что перехватчик вы­пустил четыре предупредительных очереди, всего 120 трас­серов. Министерство обороны России заявило, что в то вре­мя пушки перехватчиков обычно заряжались смесью сна­рядов разных типов, так что каждый четвертый или пятый был трассером. Это делается не для предупреждения, а для того, чтобы помочь атакующему пилоту лучше прицелиться. Для практических целей существовали также кассеты с од­ними трассерами. Возможно, Осипович и журналист не по­няли, что каждый из них имеет в виду под очередью трассеров. Тем не менее полезнее знать число выпущенных трас­серов и время, в которое они были выпущены.

    На пленке Киркпатрик истребитель, который выпускает очередь из бортовой пушки, имеет номер 805. Его выстре­лы были сделаны в 06.20.49 (сахалинского времени). В сво­ем интервью «Известиям» Осипович увязывает свою пре­дупредительную стрельбу с событиями, которые произош­ли в 06.22.02 и записаны на ленте Киркпатрик. Этот факт указывает на то, что два истребителя выпустили предупре­дительные очереди почти в одно и то же время. Осипович выпустил всего 243 «бронебойных снаряда», и 805-й также выпустил несколько очередей из пушки, предположитель­но предупредительную очередь из 120 снарядов, о которой упомянул маршал Огарков.

    Осипович продолжает:

    «Я получил приказ вынудить его приземлиться. Я занял позицию позади самолета и стал делать предупредитель­ные выстрелы. Именно в этот момент он начал замедлять скорость... В эфире творилась неописуемая сумятица, и я не мог разобрать ни слова. Я помню, что вслед за мной шел МиГ-23, который не мог лететь достаточно быстро, по­тому что он все еще нес подвесные топливные баки. Пи­лот не переставал кричать: «Я вижу воздушный бой! Воз­душный бой!» Я не имел никакого понятия, о каком воздуш­ном бое он говорит».

    Лента Киркпатрик связывает внезапную гибель само­лета с моментом времени, когда истребитель 163 доложил, что нарушитель находится в 25 км впереди него. В это время Осипович еще не делал предупредительных выстрелов и не выпускал ракет. Ясно, что, если бы в этот момент был воз­душный бой, ни Осипович, ни 163-й (пилот Литвинов) не принимали в нем участие. Те слова, которые услышал Оси­пович, не появляются ни в японских записях переговоров, ни на ленте Киркпатрик.

    Если мы изучим ленту Киркпатрик, то увидим, что в то время, как Осипович слышал неразбериху по радио (06.24 сахалинского времени), на пленке почти ничего нет, интен­сивность переговоров составляет примерно четыре вызо­ва в минуту. Что произошло с другими сообщениями, ко­торые были частью этой поразительной суматохи? Были ли они вырезаны из пленки? Если Осипович мог слышать их, то почему мы не можем? Спектрографический анализ на пленке Киркпатрик, произведенный в университете штата Вашингтон, показывает линии склейки и другие доказатель­ства удаления записей. Посол Киркпатрик сказала в ООН, что запись была сделана магнитофоном, который активи­зируется речью, и никаких подчисток не проводилось. Оси­пович сказал, что той ночью в воздухе было много других самолетов: ведомый Осиповича, самолет со Смирных и два АВАКСа из Ванино, если назвать только некоторые из них. Сахалин имеет важное стратегическое положение поблизо­сти от 20 военных авиабаз. Существует шанс, что, по край­ней мере, один АВАКС находился на одном из островных аэродромов. Тот факт, что АВАКСы «Танкер» и «Сухогруз»

    были посланы с материка на помощь, дает некоторое пред­ставление о масштабе вторжения. Осипович продолжает:

    «Я просигнализировал огнями, но вместо того, чтобы подчиниться и приготовиться к посадке, другой самолет по­пытался стряхнуть меня с хвоста, сбросив скорость. Этот самолет замедлил скорость до 350 км в час (217 миль в час). Мой самолет не мог лететь со скоростью меньше 400 км в час (248 миль в час) без срыва воздушного потока, что оз­начает, что я должен был догнать его снова. Мы были не­подалеку от границы, и для того чтобы остановить его, я должен был зайти ему в хвост снова, что дало бы ему вре­мя уйти. Я оказался прямо над нарушителем.

    Я резко спикировал и повернул вправо, в результате чего оказался в 5 км сзади и в 2000 метрах ниже нарушителя. Я включил форсаж и потянул ручку управления немного на себя, до тех пор пока мой радарный прицел не захватил цель. Когда я оказался рядом с другим самолетом, у меня появился хороший шанс его рассмотреть. Он выглядел больше по раз­мерам, чем Ил-76, но силуэт напоминал мне Ту-16».

    Ту-16 — это советский бомбардировщик с длинным, тонким фюзеляжем, напоминающим карандаш. Осипович, который провел больше тысячи перехватов в небе над Са­халином, был способен описать цель, если он ее видел, как в ту ночь, в условиях начавшегося рассвета.

    «Первая ракета ударила в хвост, и я увидел большое оранжевое пламя. Вторая снесла половину левого крыла. Огни немедленно погасли».

    Осипович заявил, что первая ракета, та, которая попала в хвост и вызвала оранжевую вспышку, управлялась инфра­красной головкой самонаведения. Ракеты с инфракрасными головками самонаведения летят по направлению к источни­ку тепла. Это означает, что самолет, в который она попала, имел один или несколько двигателей в хвостовой секции. «Боинг-747» (KAL 007) или «Боинг-707» (RC-130) не имеют в хвосте ни двигателей, ни топливных баков.

    «Когда погасли огни того самолета, по которому я стре­лял, я отвернул вправо и возвратился на базу. Затем я услы­шал, как наземный контроль наводил на цель другой само­лет. «Цель снижается, — сказал диспетчер. — Я больше ее не вижу». Пилот: «Цель теряет высоту, она на пяти тыся­чах метров. И он повторил снова: «Я больше ее не вижу».

    Цель, на которую диспетчер наводил другой самолет, не является той же самой целью, которую только что по­разил Осипович. Другой пилот, скорее всего, не был ведо­мым Осиповича. Из-за того, что у него кончалось топливо, Осипович отошел от цели, как только увидел пламя, выры­вающееся из ее хвоста. Другой пилот мог видеть цель так же отчетливо, как и Осипович, и продолжал бы следить за ней без помощи с земли. Тот факт, что наземный контроль наводил второго пилота на цель, не упоминая об Осипови­че, предполагает, что он направлял его на другую цель в со­всем в другом районе.

    Осипович продолжает:

    «Развернувшись по направлению к базе, я посмотрел на приборы и увидел, что у меня осталось топлива всего лишь на десять минут. Я все еще находился в 160 км от базы, и мое беспокойство еще больше усиливал сгущавшийся ту­ман. Мой аэродром был полностью закрыт туманом. Я поду­мал, что не смогу до него долететь, и, пролетая над каким-то болотом, подумал, что мне следовало бы катапульти­роваться. Каким-то образом я смог приземлиться. На базе меня встретили как героя, и мой командир, подполковник Курников, сказал, чтобы я готовился получить звездочку [повышение на один ранг. — М.Б.].

    Я сбил вражеский самолет-разведчик. ЭтиRC-135все­гда кружили вокруг нас. Все это дело с гражданским авиалай­нером началось только потом. Они нашли остов, но там не было никаких пассажиров. Единственным найденным останкам человека была рука пилота в черной перчатке. Не имеет значения, что они говорят, я отвечаю за свои сло­ва: самолет, который я сбил, был не пассажирским, а шпи­онским».

    Позднее, в интервью советскому и японскому телеви­дению, Осипович сказал, что он следовал за нарушителем от небольшого острова Тюлений (к югу от мыса Терпения) к северу от Невельска. Поселок Правда находится к северу от Невельска. Таким образом, Осипович сбил самолет, кото­рый выглядел как Ту-16, неподалеку от поселка Правда при­близительно в 06.24. Его цель могла быть или не быть тем самолетом, который имел в виду Огарков, когда он сказал, «Истребитель остановил полет нарушителя в 06.24 над по­селком Правда». Тем не менее не существует официальных записей миссии Осиповича, потому что записи переговоров на русском были отредактированы для того, чтобы объеди­нить второй самолет, сбитый Осиповичем, со вторым само­летом, сбитым 805-м и сделать Осиповича похожим на пилота 805-го.

    Самыми ясными документами, которые есть в нашем распоряжении, являются интервью, которые Осипович дал разным газетам и телевизионным сетям. Я обозначил 06.24 как, время открытия огня, потому что Осипович ска­зал, что, выпустив свои ракеты, он прервал атаку и лег на курс 300 градусов, а единственный такой разворот произо­шел в 06.23.45. Совпадение с пресечением полета наруши­теля над поселком Правда в 06.24 кажется вполне опреде­ленным. Тем не менее мы должны помнить, что Осипович также сказал, что, когда он вышел из атаки, у него остава­лось топлива лишь на десять минут полета. Он боялся, что не сможет приземлиться и ему придется катапультировать­ся. Поскольку Осипович доложил о «заходе на посадку» в 06.42, он должен был приземлиться в 06.45. Он начал гово­рить по телефону с Корнюковым в 06.51, сразу же после по­садки. Таким образом, существует вероятность, что Осипо­вич открывал огонь в 06.36 или 06.37. В этом случае в 06.24 самолет-нарушитель был сбит не Осиповичем, а каким-то другим летчиком.

    Между генералом Корнюковым и капитаном Солодко­вым, дежурным офицером по командному пункту «Сокол» происходит следующий разговор:

    «Экипаж был наведен для атаки в районе Кострома, примерно в 50 км. Сообщите вашим спасателям, что они должны находиться в готовности номер один. Цель идет к югу курсом 210 градусов. Выпущена ракета [истребите­лем. — М.Б.]. Полет контролирует Огуслаев. Это все, что у меня есть».

    06.25.31

    Под контролем Депутата, диспетчера на «Соколе», в данном случае контролирующего лейтенанта Борисова, ис­требитель 805 выпускает две ракеты в нарушителя. Ракета с инфракрасной головкой самонаведения взрывается в хво­сте. Левое крыло не повреждено. В 06.26.01 пилот объявля­ет: «Цель поражена».

    06.26.25

    «Капитан Солодков. Командный пост «Эмир». В 26 минут 25 секунд... 37-й выпустил ракету в цель. Как слышите?»

    Менее чем за одну минуту имели место три разных по­следовательности событий, одна — под контролем Огуслаева, другая с участием истребителя 805, под контролем Де­путата, и одна с истребителем 37 (МиГ-31), под контролем командного поста «Эмир». Если у нас мало информации об уничтожении самолетов с помощью Огуслаева и Эмира, то кажется, что у нас слишком много информации, относящей­ся к перехвату 805, вероятно потому, что люди, редактиро­вавшие пленку, попытались представить атаку 805-го как единственную, «обработав» материалы, относящиеся к дру­гим перехватам (Осипович, 163-й, и пр.).

    После того, как RC-135 резко уменьшил скорость в по­пытке заставить перехватчик проскочить мимо, истребитель 805 вновь быстро оказался на позиции для открытия огня. В 06.26.20, находясь, согласно американской версии, над го­родом Горнозаводск, он выпустил две ракеты. Через секун­ду, согласно японской версии событий (через две секунды, по американской версии), он объявил, что «цель уничтоже­на». Тем не менее, по русской записи переговоров это про­изошло на двадцать секунд раньше, в 06.26.01, как отмеча­лось выше. Это изменение приводит время взрыва на плен­ке переговоров.

    Хотя представители советского командования заявили, что истребитель выпустил свои ракеты с расстояния в че­тыре километра, ИКАО придерживается точки зрения, со­гласно которой истребитель 805 открыл огонь с расстоя­ния восемь километров. При той скорости, с которой ле­тят ракеты, им потребовалось бы 25 секунд, чтобы достичь цели. Означает ли это, что пленка была изменена? Или, мо­жет быть, другой самолет, а не истребитель 805 сообщил об уничтожении цели советскому наземному контролю?

    Джон Кеппел, который знает русский, указывает на то, что, согласно Хершу, перехватчик 805 использовал выраже­ние «запускал ракеты», в то время как на ленте Киркпатрик в тот же момент времени 805 использует другое выражение, а именно: «пуск произвел». Это означает то же самое, но эти слова могли быть произнесены двумя разными пилотами. Обсуждая процитированный им радиообмен, Херш гово­рит: «Именно тогда, предположительно, была слышна фра­за «Цель уничтожена». «Предположительно» — курьезное слово для использования в этом контексте. Вспомним, что на ленте Киркпатрик два сообщения следуют друг за другом с интервалом в одну секунду, а не через 25 секунд, за кото­рые ракеты 805-го должны были долететь до цели.

    Вполне возможное объяснение заключается в том, что в описании американского офицера разведки, который рас­сказывал Хершу о бое 805-го, он смешал сообщения 805-го с докладами Осиповича, сбившего другую цель почти од­новременно с 805-м над поселком Правда, дальше к северу.

    Объясняя Хершу, как разведка США была пробуждена от сна серьезностью инцидента, офицер мог ошибиться и про­играл ему только часть пленки, на которой есть слово «за­пускал», но нет фразы «Цель поражена». Ее отсутствие мог­ло бы объяснить странное замечание Херша о том, что это было сказано «предположительно» в то же самое время.

    06.36.56

    Истребитель 805 направляется на свою базу и находит­ся на высоте 5000 метров.

    И вновь из рассказа Осиповича совершенно ясно сле­дует, что он не пилотировал истребитель 805. После пуска ракет у Осиповича оставалось топлива только на 10 минут, и он готовился к трудной посадке на аэродром, закрытый туманом. Если бы Осипович пилотировал истребитель 805, время пуска ракет было в 19.26.20 GMT (06.26.20). При та­ких обстоятельствах в 06.33.56 он не мог все еще находить­ся на высоте 5000 метров.

    Я попросил доктора Цубои из лаборатории Иватсу про­анализировать голоса пилота 805-го и Осиповича и срав­нить их. Как показывают приведенные ниже спектрограм­мы, голоса принадлежат двум разным людям.

    Рис. 16. Осипович и пилот 805-го были двумя разными людьми. Срав­нение их голосовых спектрограмм показывает, что их голоса не по­хожи друг на друга. Анализ проведен в лаборатории Иватсу Токио

    Со стороны материка подходят советские истребители.

    В записи с ленты Киркпатрик упоминаются четыре пе­рехватчика, только три из которых, истребители 805, 121 и 163, как кажется, сыграли роль в перехвате нарушителей во время событий второго часа. Четвертый самолет, истреби­тель 731, появляется на сцене позднее, после того как другие уже сбили свои цели. Но этот самолет израсходовал столь­ко же топлива, сколько и три других истребителя. Это под­разумевает, что он находился в воздухе такое же время, Между 06.33 и 06.35 истребитель 731 летел к востоку кур­сом 120 градусов на высоте 23 000 футов. Пятнадцать се­кунд спустя он летел на запад следуя курсом 200 градусов, на этот раз заходя слева. Как кажется, этот самолет пытал­ся перехватить другую цель.

    06.35

    Истребитель 731 летит курсом 260 на высоте 23 000 ф. 06.37

    Осипович мог выпустить ракеты в это время, как можно судить по времени его посадки (см. ниже события в 06.42).

    06.38

    Истребитель 731 неожиданно поднимается с высот 23 000 на высоту 30 000 футов. Он мог сбить самолет в это время и Поднялся на 30 000, чтобы не столкнуться с облом­ками. Через две минуты, в 06.40, пилот указал на то, что него осталось всего две тонны топлива, минимум, необхо­димый для посадки где-либо на Сахалине.

    Истребитель 731, скорее всего, сбивает самолет в 06.38 Могло быть так, что американские разведслужбы и стан прослушивания наблюдали падение самолета в Татар

    проливе в пределах круга четырех миль радиусом, в 16 мор­ских милях к северо-западу от острова Монерон. Этот вы­вод можно сделать, сопоставив два факта. Первый заключа­ется в том, что действия истребителя 731, его резкий подъем с 23 ООО на 30 ООО футов и другие маневры говорят о воз­душном бое. Второй заключается в том, что в своем перво­начальном заявлении госсекретарь Шульц сказал, что само­лет исчез с радаров в 18.38 GMT, это может подразумевать, что в это время был сбит американский военный самолет. Радарный след, который АНБ предоставило в распоряжение американской оперативной группы военных кораблей, по­служил основой для установления границ зоны интенсив­ного поиска в 16 морских милях к северо-западу от Моне­рона, района в котором американский военно-морской флот сконцентрировал свои усилия.

    06.42

    Осипович приближается к «Соколу». 06.43

    Истребитель 805 садится в Урюке. 06.45

    Осипович, который только что приземлился на «Соко­ле», говорит по телефону с генералом Корнюковым: — Какие ракеты у вас были, «карандаши»? — Да.

    Заметьте, что во время своей первой миссии, часом ра­нее, Осипович выпускал «большие ракеты», типа Р-98.

    Сразу же после того, как Осипович приземлился на «Соколе», генерал Строгов, заместитель командующего со­ветскими ВВС на Дальнем Востоке, и генерал Корнюков имели беседу по телефону, из которой у нас есть следую­щий фрагмент:

    06.46

    Строгов:

    «У вас уже светло».

    Состоялся также следующий разговор между полков­ником Новоселецким, начальником штаба истребительной авиадивизии, и капитаном Титовниным, авиадиспетчером истребителей в боевом контрольном центре:

    Новоселецкий:

    — У вас еще солнце не взошло? Титовнин:

    — Нет, еще полчаса осталось.

    Согласно этим замечаниям, приближался рассвет и солнце должно было показаться через тридцать минут, или около 07.17. В отчете, опубликованном ИКАО в июне 1993 года, утверждается, что солнце взошло точно в 20.13 UTC (стр. 9), то есть в 07.13 по сахалинскому времени. Хотя эти цифры хорошо соответствуют друг другу, мы сталкиваем­ся с одной проблемой. Отчет ИКАО 1983 года дает нам вре­мя восхода солнца в 06.49 (19.49 UTC). Это подтверждается временем восхода солнца в Токио, который в тот день на­ступил в 04.54 местного токийского, или 06.54 сахалинско­го, времени. Япония и Сахалин находятся на одной долго­те и в 11 градусах друг от друга по широте. Соответствен­но, рассвет на Сахалине должен был наступить тремя или четырьмя минутами ранее, около 06.50. Это астрономиче­ский факт, которому мы можем доверять.

    Соответственно, в 06.47 Титовнин не мог сказать, что солнце взойдет через тридцать минут. Более вероятно, что он сказал «три минуты», что дает нам время восхода солн­ца в 06.50. Слова «три» и «тридцать» звучат более похоже на русском, чем на английском. Более того, генерал Строгов не мог бы сказать, что «уже рассвело», за полчаса до восхода солнца, хотя так можно было вполне естественным образом сказать за три минуты до восхода. Мы можем со всей оп­ределенностью утверждать, что восход на Сахалине насту­пил в 06.49/06.50. Осипович приземлился за несколько ми­нут до восхода солнца, факт, который он подтвердил в ин­тервью с Мишей Лобко.

    Почему отчет ИКАО 1993 года указывает, что восход наступил спустя 24 минуты? Я задал этот вопрос шефу От­дела по расследованию и предотвращению авиакатастроф аэронавигационного бюро ИКАО, который возглавляя ис­следовательскую группу по делу KAL 007 в 1993 году. Он сказал мне, что так и не выяснил, откуда появилось это число, но ссылка на восход солнца была сделана для того, чтобы показать: во время гибели самолета все еще стояла ночь. Это признание в том, что расследователи ИКАО изу­чали различные сценарии, базировавшиеся на степени ос­вещенности согласно времени восхода солнца, и пытались заполнить имевшиеся пробелы.

    06.50

    Над Сахалином встает солнце. 06.52

    Истребитель 121, пилот Тарасов, приземляется на «Со­коле».

    06.55

    Два МиГ-23 садятся на «Соколе». 06.59

    Два МиГ-31 с Постовой на материке, 731-й и его ведомый, приближаются к взлетно-посадочной полосе на «Соколе».

    07.00

    После того, как «Уваровск» разминулся с американским судном в проливе Лаперуза, его капитан, Билюк, получил по радио приказ направляться к Монерону, пройти к западу от острова и искать людей и любые обломки на воде.

    Рис. 17. Самолеты-нарушители в воздушном пространстве Сахалина

    В то же самое время, ранним утром, в конце долгой ночи, капитан Иванов на своем патрульном судне получа­ет по радио приказ искать пилотов самолета, который был сбит к югу от острова Монерон. В сообщении говорилось, что «пилоты вооружены и могут оказать сопротивление».

    07.10

    В Японии 05.10. Активная фаза битвы позади. Началь­ники штабов японских воздушных сил самообороны, кото­рые следили за событиями, приказали вновь проанализиро­вать данные радаров со всех установок на Хоккайдо и се­верном Хонсю.

    На основе сильно сокращенных записей советских пе­реговоров мы идентифицировали девять или более различ­ных нарушителей над Сахалином. Из статей в «Известиях» и других отчетов мы идентифицировали десять мест гибели самолетов в море и три на суше. То, что некоторые из сби­тых самолетов были американскими, мы знаем по фотогра­фиям и из других источников. Где же был во время этого побоища корейский авиалайнер? Исходя из времени и рас­стояния мы знаем, что он находился в районе Сахалина во время событий первого часа и, таким образом, не мог иметь ничего общего с событиями второго часа. Мы знаем, что он не был уничтожен над Сахалином. Ни один из нарушите­лей, которых мы идентифицировали, не похож на него по силуэту, времени, скорости или маневренности. Мог ли KAL 007 пролететь над Сахалином, но уйти невредимым? Един­ственное правительственное заявление, которое могло бы к нему относиться, — это первое (из нескольких), которое сде­лал СССР, заявление ТАСС, зачитанное без комментариев в советской программе новостей 1 сентября 1983 года. Среди прочего там было сказано следующее:

    «Самолет-нарушитель не реагировал на сигналы и пре­дупреждения советских истребителей и продолжал свой по­лет в направлении Японского моря».

    В Токио начальники штабов JASDF интересовались со­бытиями, которые только что происходили у самого их по­рога. Хоккайдо был передовым японским постом слежения. Его радары фиксировали все, что происходило над Охот­ским морем и Сахалином. Имея в виду, что события про­исходили так близко от границ, легко понять, почему япон­ские офицеры настаивали на немедленном анализе данных радаров на Хоккайдо. Но зачем им понадобились данные радаров с северного Хонсю?

    В своей книге Сеймур Херш говорит нам, что амери­канские самолеты-разведчики, участвуя в миссиях под ко­довым названием «Ривер Джойнт», обычно пролетали над Охотским морем, проходили над проливом Лаперуза, затем поворачивали на юг и летели вдоль западных берегов Хок­кайдо и Хонсю. Он говорит, что такая миссия была заплани­рована на 31 августа/1 сентября, но была отменена по мере того, как разворачивались события над Камчаткой, Охот­ским морем и Сахалином.

    Из данных радаров японцам было ясно, что один из са­молетов проследовал именно этим маршрутом и исчез с эк­ранов радаров к северу от Ниигаты. В свете того, что случи­лось над Сахалином, и после потери связи Токио с KAL 007 нужно было срочно идентифицировать самолет, который летел на юг.

    Глава 17. БЕГСТВО С САХАЛИНА

    Мы искали KAL 007 среди нарушителей над Камчаткой и Сахалином и не нашли его. В главе 14 я предположил ги­потетический курс, который мог его туда и не привести. Этот путь мог пересечь Берингов пролив где-то к северу от R-20, официального маршрута KAL 007, но значительно юж­нее курса, которому он следовал, судя по официальному от­чету о событиях. Этот его гипотетический курс мог пройти над Курилами, Охотским морем, проливом Лаперуза и затем на юг над Японским морем по направлению к Ниигате, без захода в воздушное пространство Советского Союза.

    До тех пор, пока KAL 007 не вошел в сферу действия токийского контроля в аэропорту Нарита, у нас нет прямых доказательств, что он летел этим маршрутом. Но достойно упоминания, что ранние американские и японские новости, основанные на правительственных источниках, указывали на то, что самолет пролетел над Курилами к югу от Кам­чатки. В главе 3 я сослался на статью «Майничи Симбун» в номере от 1 сентября 1983 года, в которой утверждалось именно это. На первой странице «Нью-Йорк таймс», в но­мере от 2 сентября, приведена карта, на которой показано, как KAL 007 проходит над Курилами. В ней дается ссылка на источники в Государственном департаменте и Федераль­ном авиационном управлении.

    Рис. 18а. Гипотетический маршрут KAL.

    Также имеет отношение к делу замечание, которое было сделано после катастрофы KAL 007 высокопоставленным офицером, специалистом по радиоэлектронной войне аме­риканских военно-воздушных сил. Этот офицер сказал, что США недавно потеряли самолет ВВС, который имитировал гражданский авиалайнер. Первоначально я полагал, что это замечание должно было относиться не к KAL 007, а к дру­гому случаю. Но сейчас я уже не столь уверен.

    Мы искали корейский авиалайнер в месте встречи с RC-135 и над Камчаткой и Сахалином, но не нашли. Но у нас есть свидетельство, что американский военный само­лет с членами экипажа, знающими корейский, находился на траверзе контрольной точки NABIE и гораздо дальше к северу вне сферы действия антенны VHF на острове св. Пав­ла. Более того, если KAL 007 не встречался с RC-135 к юго-востоку от острова Карагинский, то это делал другой самолет, предположительно американский, военный, направляющий­ся на юго-запад. Если учесть факторы времени и расстояния, то можно допустить, что это был тот же самый самолет, ко­торый, находясь к северу от NABIE, связывался с KAL 007 на корейском. Если KAL 007 не пролетал над Камчаткой и Сахалином, то это сделали американские военные самоле­ты, один из которых, с членами экипажа, знавшими корей­ский, имитировал KAL 007 и был сбит.

    Рис. 186. Гипотетический маршрутKAL

    Достойно упоминания и то, что среди документов, пе­реданных президентом Ельциным в октябре 1992 года род­ственникам погибших американцев и представителю корей­ского правительства, находилась карта,- которая, как было сказано, основывалась на данных черного ящика корейско­го самолета. На карте показан самолет, вылетевший из Анкориджа, пересекающий Берингово море и Камчатку и за­вершающий полет в центре острова Сахалин. Курс в целом схож с маршрутом, описанным в официальном отчете о со­бытиях, который выдвинули американцы и русские. На этой карте показан самолет, вылетающий из Анкориджа в 12.58 GMT, а не в 13.00 GMT, как на самом деле вылетел KAL 007. Это также мог быть самолет, оборудованный средствами ра­диоэлектронной борьбы, в этом случае он, скорее всего, вы­летел с авиабазы военно-воздушных сил Элмендорф, а не из международного аэропорта Анкориджа. Вместе с этой кар­той Ельцин передал советскую расшифровку черного ящи­ка DFDR, из которой ясно, что самолет летел постоянным курсом 249 градусов. Маршрут на карте соответствует это­му выводу. Почему военный самолет летел через Берингово море, используя это относительно неэффективное средство навигации, если только он не хотел имитировать KAL 007?

    Если самолет, который имитировал KAL, летел тем же курсом, что и настоящий KAL, вполне резонно предполо­жить, что KAL 007 летел каким-то другим курсом. На тра­верзе NABIE он контактировал со своим имитатором. В лю­бом случае, он обменивался сообщениями по-корейски с са­молетом, возможно военным, который находился заметно дальше к северу. Тот факт, что KAL 007 сообщил о сильном ветре вдоль северного курса, как это описано в официаль­ной истории, не является доказательством того, что он в са­мом деле на этом курсе находился. Нет также доказательств, подтверждающих, что он там был.

    Как я говорил ранее, отчеты о позиции KAL 007, хотя и вводящие в заблуждение относительно географического положения самолета, с точки зрения времени и расстояния должны очень близко соответствовать тем, которые содер­жались в плане полета. Если они не совпадали, после гибе­ли самолет не смог бы вовремя выйти на официально назна­ченный курс у Ниигаты. Начиная с пролета над контроль­ной точкой BETHEL, когда самолет находился над сущей и под наблюдением радара, контрольные точки, о которых он сообщал, были просто точками с определенными координа­тами в океане. Гражданские авиадиспетчеры не могли про­верить доклады самолета о проходе этих точек. Тем не ме­нее NIIGATA имела свои отличия.

    Капитан Чун легко мог выяснить, где он находился. Дер­жа курс на NIIGATA, что он и сделал на самом деле и о чем мы знаем по положению обломков и радиообмену, он, без сомнения, надеялся вновь выйти на официально назначен­ный курс, не допустив, чтобы кто-нибудь понял или, может быть, точнее сказать, был способен доказать, что он когда-либо сворачивал с курса. Но контрольная точка NIIGATA, как и BETHEL, находилась на суше и была оснащена рада­ром. Прибытие самолета в эту точку было бы просто запи­сано на пленку. В соответствии с полетным планом KAL 007 должен был прибыть туда в 19.30 GMT. Если бы KAL 007 не погиб, так, возможно, и произошло бы.

    Основываясь на обязательном времени прибытия, если мы отложим назад от Ниигаты расстояние в 485 морских миль, соответствующее маршруту KAL 007 между NOKKA и NIIGATA, мы с удивлением увидим, что если бы экипаж KAL 007 оказался прав в своих оценках, самолет мог бы прибыть в точку, где, как говорит американская версия, ис­требитель 805 выпустил свои ракеты в 18.26.20. Если капи­тан Чун хотел пройти контрольную точку NIIGATA в 19.30, а я предполагаю, что он действительно этого хотел, тогда во время прохода контрольной точки NOKKA в 18.26 он мог бы оказаться над проливом Лаперуза, над международны­ми водами между Японией и Сахалином. Он не оказался бы над Сахалином, где его мог бы сбить советский пере­хватчик. Еще раньше я добыл ясные доказательства того, что перехват 805-го, как и другие события, зафиксирован­ные на пленке Киркпатрик, произошел во время второго часа, в 19.26 GMT, а не в 18.26. Я понял также, что факты, говорящие о полете KAL 007 к югу по направлению к Нии­гате, доказывали еще раз, что целью истребителя 805 был не корейский авиалайнер, а другой самолет. Или KAL 007 не пролетал над Сахалином или же он прошел над остро­вом за 9 минут до любого другого самолета, что, мягко го­воря, невероятно. Если бы он сделал это, то был бы сбит прямо на месте.

    Те же самые умозаключения применимы к Камчатке и указывают на то, что KAL 007 должен был покинуть Кам­чатку за 9 минут до того, как об этом было объявлено пре­жде, то есть в 16.59 GMT, а не в 17.08 GMT. И в этом случае или KAL 007 пересек Камчатку за 9 минут до других само­летов, или он не пересекал Камчатку вообще.

    Передача KAL 007 в 18.27 GMT обычно считается его последней и являющейся сигналом бедствия. В главе 7 я по­казал, что она не была ни тем ни другим. Передача началась как обычный доклад о местоположении, а именно о том, что KAL 007 прошел контрольную точку NOKKA в 18.26, что и предусматривалось по плану. После первоначального вызо­ва Токио и после получения разрешения Токио продолжать сообщение, — все это было обычной процедурой и ничего подобного не было бы сделано в аварийной ситуации — со­общения авиалайнера стали почти неразборчивы. Это про­изошло потому, что передача оказалась непреднамеренной и отражала звуки в кабине самолета.

    В тот самый момент, когда пилот собирался доложить о своей позиции по громкоговорителю, установленному в кабине KAL 007, послышалось сообщение о тревоге на той частоте, на которую было, по всей очевидности, настроено радио авиалайнера. Корейский пилот, застигнутый этой не­ожиданностью, не понял, что было сказано, потому что он говорил в это время с Токио, и, скорее всего, попросил сво­его собеседника повторить сообщение, но забыл сменить частоту. Вот почему слова, записанные включенным микро­фоном, оказались на пленке Нарита: «Повторите условия...» и «Кровавая баня... очень плохо».

    Три минуты спустя, в 18.30.05 GMT, на назначенной час­тоте KAL 007 передал одно только слово «Roger» [«понял» или «хорошо». — Е.К.]. Знал ли капитан Чун, что его радио­передатчик был все еще настроен на частоту Токио? С этого момента он больше не отвечал на вызовы Токио и продол­жал лететь к Ниигате, имитируя выход радио из строя.

    Официальное объяснение того, почему передача KAL 007 в 18.27 прекратилась на полуслове, заключается, конечно же, в том, что советский перехватчик 805 выпустил в авиа­лайнер ракету в 18.26 GMT. Тем не менее мы видели, что KAL 007 погиб не у берегов Сахалина, а в 400 милях к югу, у побережья Хонсю; что предположительное сообщение в 18.26 GMT истребителя 805 «Пуск произвел» было сдела­но в 19.26 GMT, а не в 18.26 GMT и что целью 805-го не мог быть, таким образом, корейский авиалайнер. Мы видели также, что в 18.30.05 KAL 007 передал слово «Roger» и что он сделал два коротких сообщения, первое в 18.52 KAL 015 и второе началось в 19.09 KAL 050.

    Рис. 19.KAL007 мог вообще не пролетать над Сахалином. Поло­жение самолета к северу от Ниигаты, где он погиб, и скорость, которую он держал, чтобы добраться туда вовремя, предполага­ют, что он прошел над проливом Лаперуза и мог не пролетать над Сахалином

    Тот факт, что последние передачи (19.09, 19.10 GMT) были записаны в аэропорту Нарита наземным контролем показывает, что в то время KAL 007 находился на такой высоте и гораздо дальше к югу, чтобы оказаться в пределах зоны видимости из Токио. Эти передачи, вполне распозна­ваемые логически, на слух и посредством анализа голосо­вых отпечатков указывают на то, что капитан Чун собирал­ся оставить Токио в неопределенности, где он находился до того, как вновь не вышел на официально назначенный мар­шрут у Ниигаты. Именно поэтому на своем пути на юг от

    Сахалина KAL 007 не использовал транспондерный код, ко­торый он должен был использовать — 2000 в режиме «С» — как гражданский самолет, приближающийся к воздушно­му пространству, контролируемому японскими радарами со стороны океана, но, скорее всего, подражал транспондеру KAL015.

    В Токио, судя по действиям авиадиспетчера, наблюда­ли два самолета на экране радара, идущих по направлению к Ниигате. Оба самолета просили доложить о прохожде­нии контрольной точки NOKKA около часа назад, но только один из них, KAL 015, находился на назначенном ему мар­шруте через Тихий океан. Диспетчер не мог идентифициро­вать два эха на своем радаре. Он подозревал, что они при­надлежат двум корейским самолетам, которые должны были лететь по одному и тому же маршруту с несколькими ми­нутами разницы. Тем не менее он потерял радиоконтакт с KAL 007, и когда он попросил KAL 015 изменить транспон­дерный код, оба эха реагировали на этот запрос одинако­вым образом. Диспетчер просил KAL015 изменить транс­пондерный код три раза и в быстрой последовательности и все равно не смог разрешить загадку, в то время как даже однократного изменения транспондерного кода достаточно для того, чтобы идентифицировать любой нормально веду­щий себя самолет.

    Тем временем, действуя в соответствии с правилами, токийский контроль попросил другие самолеты, находя­щиеся поблизости от KAL 007, постараться с ним связать­ся. В 18.54.48 GMT KAL 007 ответил кодом и на корейском на вызов KAL 015. KAL 015 ответил: «Roger», показывая, что он понял, и не стал вызывать вновь. Он также не смог про­информировать Токио, что смог связаться с KAL 007. Было 19.06.30 GMT (04.06.30 по токийскому времени, 06.06.30 по сахалинскому), начало второго часа битвы над Сахалином, идущей дальше к северу. В течение прошедших 39 минут с момента прерванного сообщения в 18.27 GM KAL 007 не отвечал на вызовы из Токио.

    Через полчаса после того, как авиалайнер перестал от­вечать на запросы, центр управления полетами должен был объявить о наступлении INCERFA, фазы неопределенности, которая предполагает, что самолет, с которым была поте­ряна связь, летел нормально и следовал своим курсом. Для KAL 007 INCERFA была объявлена в 18.56 GMT, через пол­часа после ЕТА самолета в точке NOKKA, когда он не смог завершить вызов Токио, рапортуя о прохождении этой кон­трольной точки. Из-за задержек на телетайпе фаза INCERFA не наступила до 19.05 GMT. Когда INCERFA вступает в силу, маршрут самолета стремятся обезопасить, и если необхо­димо, маршрут других самолетов меняется так, чтобы из­бежать возможного столкновения. Именно так было про­делано с KAL 050. В 19.12,55 KAL 050 попросил разреше­ния двигаться в «направлении NOHO». Диспетчер в Токио ответил:

    «KAL050, ожидайте приказа двигаться в направлении NOHOвследствие того, что у нас объявлено движение в ре­жимеINCERFAиз-за самолета вашей авиакомпании, выпол­няющего рейс 007. Он следует на высотеFL300».

    Согласно процедуре INCERFA диспетчер в Токио дол­жен был предположить, что KAL 007 все еще нормально летел на высоте FL350, и попросил KAL 050 подняться на высоту FL390, прежде чем разрешил ему следовать «по на­правлению к NOHO», так, чтобы сойти с предполагаемого полетного маршрута KAL 007.

    В 19.07 GMT, или лишь две минуты после того, как INCERFA вступила в действие, в диспетчерском центре аэ­ропорта Нарита зазвонил телефон.

    — Это Сектор Один. Вам звонили из Спасательного центра?

    — Нет!

    В контексте процедуры гражданской авиации в этот мо­мент ничего еще не оправдывает звонок из Спасательного центра. Обычно это происходит только гораздо позже. По­сле INCERFA наступает фаза ALERFA, или фаза тревоги, во время этой фазы руководители гражданской авиации гото­вят операции по поиску и спасению (SAR), которые нач­нутся во время бедствия, или стадии DETRESFA. В случае с KAL 007 ALERFA была объявлена в 19.22 GMT и DETRESFA в 20.50 GMT. Примечательно, что Сектор Один в это же вре­мя спросил о звонке из Спасательного центра. Спасатель­ный центр являлся составной частью JMSA, японских мор­ских сил самообороны, которые не получили уведомление о DETRESFA до тех пор, пока она была объявлена контроль­ным центром в 20.50 GMT. Но, без сомнения, сведения о том, что в районе Сахалина происходит что-то необычное, уже распространились повсюду.

    Через несколько секунд после телефонного звонка, сде­ланного Сектором Один, KAL 050 удалось связаться с KAL 007 и передать ему сообщение от токийского контроля, который просил связаться с Токио на частоте 118.9 MHz («one one eight decimal nighner»), как объясняется в главе 7. Затем в течение, трех минут они говорили между собой по-корей­ски. Очевидно, KAL 007 не хотел, чтобы кто-нибудь знал о том, что он ответил на вызов. Кажется, что он разрывался между двумя крайностями — желанием максимально сокра­тить объем радиопереговоров и желанием успокоить другие экипажи KAL, которые пытались с ним связаться.

    Как мы уже видели в главе 7, KAL 007 не связался с То­кио, как ему было предложено сделать через KAL 050. Воз­можно, кроме вызовов KAL 015 и KAL 050 в 19.13 GMT, пе­редачи KAL 007, адресованные KAL 050 в 19.09 и 19.10, были последними. Мы не знаем точно, когда он погиб. Должно быть, это произошло примерно в следующие 20 минут, до того, как он смог идентифицировать себя Токио и сообщить о прохождении контрольной точки NIIGATA. Пройдя иден­тификацию на японском гражданском радаре, он, безуслов­но, смог бы избежать уничтожения. Я нашел обломки лайне­ра на берегах Хонсю очень далеко к югу, у Мураками, всего в 25 морских милях от Ниигаты. Если Мураками располо­жен на траверзе точки катастрофы, KAL 007 в момент ка­тастрофы находился менее чем в 4 минутах от контрольной точки и (учитывая время для составления и передачи док­лада о позиции) в 6—7 минутах от своего спасения.

    Над Японским морем, неподалеку от Ниигаты, KAL 007 находился, без всякого сомнения, в одиночестве. В море, не так далеко от него, находился фрегат ВМС США «Баджер» и, возможно, другие суда, например, «Эллиот». Согласно со­ветским данным, «Баджер» выполнял миссию по сбору раз­ведывательной информации «у Владивостока». Но Ниига­та географически является самым близким портом Японии по отношению к Владивостоку, их разделяет только Япон­ское море. Иначе говоря, сказать «у Владивостока» — то же самое, что и «у Ниигаты». Ив небе в 19.13.54 GMT нахо­дился американский самолет, FB 650 военно-морского фло­та США, который летел под управлением гражданского кон­троля и которому было сказано, что помощь с использо­ванием радара прекращена. Самолет попросил разрешения опуститься на высоту FL190 и обозначил приблизительное время прибытия в контрольную точку KADPO как 19.27, через 13 минут.

    По всей вероятности, в небе, неподалеку от Ниигаты, находился другой самолет. Японский самолет — охотник за подводными лодками P2J патрулирует японское побере­жье круглосуточно, 365 дней в году. Немного ранее, той же ночью, Северное командование японских воздушных сил самообороны было приведено в состояние DEFCON 3, на один уровень ниже всеобщей мобилизации. Семьдесят два истребителя, половина находящихся в строю активных ис­требителей японских военно-воздушных сил, были собраны на авиабазе в Читозе. На более низком уровне тревоги две пары истребителей обычно поднимаются в воздух и следу­ют в район, в котором разворачиваются какие-то тревож­ные события. На этот раз, ввиду сумятицы в небе над Саха­лином, в воздух могли подняться одна или две эскадрильи по 12 самолетов каждая. Если судить по обычной проце­дуре JASDF, согласно которой истребители поднимаются в воздух в ответ на появление самолетов, идентифицирован­ных как враждебные системой «Бадж», некоторые из этих 72 истребителей перед посадкой в Читозе могли участвовать в миссиях, поднявшись в воздух со своих собственных баз. К ним мы должны также добавить американские истреби­тели, которые были подняты в воздух с авиабаз США Мисава и Йокота.

    На высоте KAL 007 в течение еще нескольких минут стояла ночь: рассвет начинался в 04.16 по местному токий­скому времени, или в 19.16 по GMT. В 19.14.56 GMT, два диспетчера в Токио в надежде идентифицировать радарное эхо KAL015 попросили его еще раз сменить транспондерный код и изменить курс на 35 градусов (с 245 на 280) «для подтверждения». Это сработало. Идентифицировав KAL 015, Токио приказал ему продолжать следовать «по направле­нию к Ниигате».

    В 19.28.50 GMT FB 650 сообщил Токио, что достиг кон­трольной точки KADPO, отменил план полета по прибо­рам (IFR) и перешел на радиосвязь с использованием воен­ных каналов. FB 650 начал затем патрулирование над самой водой. Но почему он патрулировал на сверхмалой высоте? И что он искал? Контрольная точка KADPO расположена над Японским морем, к северу от Ниигаты. Она также нахо­дится на кратчайшем пути от Сахалина. Тот факт, что рай­он KADPO имел в случае KAL важное значение, подтвер­ждается тем, что через две недели, 13 сентября 1983 года, две пары японских истребителей были посланы на перехват советских самолетов над KADPO. Значение этого подчерки­вается и тем, что JDA привлекло к этому случаю внимание международной прессы.

    В чем заключалась миссия FB 650? Мы впервые слышим, как он вызывает Токио в 19.13.54 GMT, сообщая свое ЕТА в KADPO. Это примерно соответствует самому раннему вре­мени, когда KAL 007 мог быть уничтожен, что, скорее все­го, произошло несколькими минутами ранее. У токийского диспетчера были свои сомнения относительно идентичности KAL 015 до 19.16.23 GMT, когда он приказал ему лететь «по направлению к Ниигате». Его неуверенность относительно идентичности KAL 015 могла быть разрешена тем, что радар­ная отметка KAL 007 просто исчезла с экрана. Или, возмож­но, это могло быть связано с тем, что KAL 007 не мог лететь по тому маршруту, который был назначен ему диспетчером. Этот маршрут мог только удалить его от Ниигаты, которой он намеревался достичь точно по расписанию.

    Самолет FB 650 военно-морских сил США, таким об­разом, направлялся в точку KADPO до того, как KAL 007 встретился со своей все еще неизвестной Немезидой. От­куда FB 650 мог знать, что на поверхности воды может на­ходиться нечто, представляющее интерес? И что это могло быть? Или, в то время как FB 650 следовал в KADPO, его задание было изменено после получения информации о ка­тастрофе?

    Кажется, что радиомолчание KAL 007 не слишком взвол­новало KAL015. Когда Токио-контроль попросил KAL015 связаться со своим компаньоном, его попытки не оставляют впечатления срочности, и, как будто не взволнованный этим вопросом, KAL 015 ни разу не спросил токийский контроль о том, где именно находится 007. Но оба капитана авиалай­неров были друзьями. Во время службы обоих пилотов в корейских ВВС капитан Парк, пилот KAL015, был коман­диром эскадрильи, в которой служил Чун Бун-Ин. Что мог­ло случиться с этой дружбой в одночасье, или, может быть, Парк считал, что его другу не угрожает никакая опасность? Хладнокровие, граничащее с равнодушием, которое проде­монстрировал командир KAL 015 по отношению к KAL 007, достигает своего пика в 19.44.40 GMT, когда Токио вызыва­ет 015, чтобы сказать, что у них все еще нет связи с 007, и спрашивает Парка, смог ли он связаться с 007? KAL 015 от­вечает на это сухо: «Связи нет. Говорит KAL015». И затем, прощаясь с токийским диспетчером, прежде чем связаться с контролем в Тэгу, KAL015 делает любопытное прощаль­ное замечание: «Take it easy» — «Относитесь проще».

    На первый взгляд это замечание кажется бессердечным. Тем не менее оно может показать, что KAL 015 предполагал в то время, что KAL 007 больше не подвергался опасности и спокойно летел по направлению к Сеулу. Капитан Парк мог думать, что Чун хотел сохранять радиомолчание на всем ос­тальном пути в Сеул.

    Напротив, KAL 050, который, как кажется, не подозре­вал о странных действиях KAL 007, был искренне озабочен местонахождением 007. В 19.42.33 GMT, 12 минут после того, как KAL 007 не доложил о проходе Ниигаты, KAL 050 спро­сил Токио-контроль, имеют ли они какие-то новости о 007:

    TOKIO CONTROL, THIS IS KOREAN AIR ZERO FIVE ZERO. DID YOU CONTACT, RADAR CONTACT, ZERO ZERO SEVEN NOW?

    Токио, конечно же, ответил, что новостей нет.

    Что же произошло с KAL 007 между 19.12 и 19.30 GMT? Самолет был вне досягаемости советских перехватчиков, так что их атака к северу от Ниигаты кажется маловероят­ной. Катастрофа в результате повреждений, нанесенных со­ветскими истребителями во время схватки над Сахалином, также кажется маловероятной. KAL 007 обменивался обыч­ными, хотя и загадочными сообщениями с другими самоле­тами KAL намного позже после того, как он пролетел над Сахалином. Он не послал ни одного сигнала бедствия и ни разу не сообщал о каких-либо проблемах. Корейский авиа­лайнер исчез внезапно, за несколько минут до прохода над Ниигатой, без всяких явных причин.

    Рис. 20. Контрольная точкаKADPO,гдеFB650 начал свое патру­лирование на малой высоте и рядом с которой я обозначил место падения,KAL007. Подпись, сделанное агентством ЮПИ к этому рисунку, гласит: «Японские истребители были подняты по тре­воге 13 сентября 1983 года, для того чтобы отогнать два совет­ских бомбардировщика и два самолета-разведчика, которые про­летели в 100 милях от японского побережья, вскоре после того, как советские военные суда завершили маневры в Японском море, где был сбит корейский авиалайнер»

    Среди нескольких вещей, которые могли бы с ним про­изойти, две можно предположить по аналогии и благодаря тем фактам, которые были выявлены в ходе, моего рассле­дования. Первое: авиалайнер был сбит американцами, по­думавшими, что это советский самолет, решивший совер­шить возмездие за то, что произошло севернее. Или он был сбит японцами, решившими, что это советский самолет, уг­рожающий втянуть Японию в углубляющийся вооружен­ный конфликт.

    Синдром крейсера «Винсеннес»

    Мог ли KAL 007 быть уничтоженным по ошибке, при тех же самых условиях, которые привели к уничтожению иранского аэробуса экипажем крейсера военно-морских сил США «Винсеннес»? Критики этой теории могут заметить, что «Боинг-747» является большим самолетом и был бы не­медленно опознан на радаре. Как можно спутать граждан­ский авиалайнер с атакующим военным самолетом? Траги­ческая смерть 293 пассажиров на борту иранского аэробуса показывает, что это вполне возможно. Капитан «Винсеннес» Роджерс отдал приказ об уничтожении самолета, полагая, что это F-14, атакующий его судно. «Винсеннес» был обору­дован радарной системой распознавания «Аэгис», наиболее современной в американском флоте, то есть, иными слова­ми, наиболее совершенной в мире.

    Аэробус только что вылетел из гражданского аэропор­та в Бендер-Аббасе. Хотя это был иранский самолет, под­нимавшийся в воздух с иранского аэродрома, он вел все переговоры с диспетчерским центром по-английски. «Вин­сеннес» принимал эти переговоры в реальном времени и знал, что взлетающий самолет был гражданским авиалай­нером. Самолет затем стал медленно набирать высоту над Персидским заливом, центром международных авиамар­шрутов. Он вел себя как гражданский авиалайнер, и ничто в его поведении не угрожало военному судну. Все угрозы реализовались лишь в мозгу капитана Роджерса, и он отдал приказ открыть огонь по самолету. Его суждение было вы­звано страхом возмездия за предшествующие атаки крей­сера на иранские патрульные катера. Хотя самолет в небе был большим мирным гражданским авиалайнером, капи­тан Роджерс видел маленький и агрессивно настроенный F-14. Хотя радар и показывал, что самолет набирает высо­ту обычным образом, Роджерсу показалось, что он начина­ет пикировать прямо на судно. И когда радар показал, что самолет устойчиво следует по международному маршруту, он подумал, что самолет повернул и направляется прямо на судно. Когда аэробус находился в двадцати милях, Род­жерс приказал выпустить ракеты, уничтожившие всех на­ходившихся на борту.

    Американское военное присутствие в Японии было зна­чительным и представлено военно-воздушными базами в Мисава и Йокота и военно-морской в Ацуги. В то время, когда был сбит KAL 007, американские самолеты, не участ­вовавшие в битве над Сахалином, находились в воздухе, а суда — в море. Был ли KAL 007 жертвой синдрома крейсера «Винсеннес»? Обстоятельства были вполне схожими: ком­мерческий авиалайнер находится в небе вскоре после про­изошедших поблизости действий, связанных с применени­ем оружия. Система обороны, которая опасается ответно­го удара, распознает приближающийся самолет как угрозу. Гражданский самолет принят за атакующую цель, хотя бо­лее трезвые умы легко идентифицировали бы его как гра­жданский авиалайнер.

    Японский летчик?

    24 марта 1991, через день после того, как телекомпа­ния «Асахи Телевижн» показала субботнюю программу «The Scoop», посвященную KAL 007, она получила ряд звонков от зрителей. Среди них был один анонимный звонок, сделан­ный человеком, который заявил о том, что знает, как был уничтожен корейский авиалайнер. «Все ваши истории — че­пуха. В то время я служил в воздушных силах самооборо­ны, и моя часть размещалась на авиабазе Читозе на Хоккай­до. Мы сами его и сбили. Я знал пилота, который выпустил ракету. Он вышел в отставку и сейчас работает водителем такси».

    Этот человек не захотел больше ничего добавить, и ни­кто не рассматривал его историю серьезно. Никто, за исклю­чением моего друга Осаки. Готовя материалы для программы, мы работали вместе больше месяца и вместе посетили лабо­раторию Иватсу. Именно Осаку ездил в Москву, куда я по­слал с голосовыми отпечатками для передачи их Андрею Ил­лешу, с которым Асахи ТВ хотело устроить обмен. Осаки был знаком с работой доктора Цубои и убедил людей из лабора­тории Иватсу выполнить этот анализ. Он знал, что KAL 007 упал в море неподалеку от Ниигаты. И он знал также, что история, рассказанная анонимным телезрителем, была впол­не вероятной. Осаки приступил к расследованию и обнару­жил компанию такси, в которой работали отставные воен­ные. К сожалению, продвинуться дальше он не смог, и тай­на анонимного звонка осталась неразгаданной.

    Тем не менее мы знаем, что, прежде чем KAL 007 был уничтожен, половина всех японских истребителей была пе­ремещена в Читозе в качестве экстренней меры. Некоторые из них, без сомнения, находились в воздухе. В свете процедур JASDF вполне вероятно, что две пары истребителей могли быть направлены системой «Бадж» на перехват самолета, идущего к югу у западного побережья Хоккайдо и Хонсю. Японцы мог­ли не идентифицировать этот самолет как KAL 007. Вполне вероятно, что командование JASDF могло приказать своим перехватчикам уничтожить самолет.

    Что из наших знаний может оказаться относящимся к делу? Шесть японских истребителей, севших в Читозе, взле­тели с авиабазы Коматцу. Прямой путь из Коматцу в Читозе проходит над Ниигатой и контрольной точкой KADPO. Воо­руженные истребители находились в том районе, где был уничтожен KAL 007. Мы также должны рассмотреть связь между средствами атаки и повреждениями, которые полу­чил KAL 007. Кажется маловероятным, что ракета с теп­ловой боеголовкой могла попасть в хвост «Боинга», двига­тели которого размещены под крыльями. Ракета, наводя­щаяся радаром и выпущенная сзади, могла попасть в хвост, но характер повреждений говорит об ином. Обломки ниж­ней части хвоста, которые имели регистрационный номер авиалайнера, были найдены полицией Хоккайдо на побе­режье Охотского моря и, в то же самое время, русскими — к югу от Невельска. Фотографии самого большого облом­ка, опубликованные в японской прессе, показывают, что его края выгнуты наружу. Это доказывает, что давление было приложено изнутри. Ракета, наводимая радаром, была она или нет оборудована дистанционным взрывателем, вызва­ла бы увеличение внешнего, а не внутреннего давления на эту часть хвоста.

    Бомба?

    Полковник Флетчер Праути, отставной офицер развед­ки ВВС США, сказал, что США намеренно уничтожили KAL 007, приведя в действие предварительно установлен­ное на его борту взрывное устройство. Он утверждает, что корейский авиалайнер никогда не сходил со своего курса, был взорван у тихоокеанского побережья Японии над Ку­рильской глубоководной впадиной и сейчас покоится в од­ной из глубочайших впадин Мирового океана. Вполне воз­можно, что гражданский самолет был уничтожен бомбой, приводимой в действие радиосигналом. Находясь на своем маршруте к югу от пролива Лаперуза, KAL 007 постоянно находился в пределах дальности американских радиоуста­новок на Вакканае и в Мисава. Но полковник Праути оши­бается, полагая, что самолет был взорван над Тихим океа­ном. Обломки и океанографические свидетельства, которые

    я обсуждал в главе 4, показывают совершенно ясно, что са­молет был уничтожен над Японским морем.

    На этой стадии данных недостаточно, чтобы указать на наиболее вероятную причину гибели авиалайнера. Ставки слишком высоки, чтобы принимать какое-то окончательное решение на базе недостаточных свидетельств. Тем не менее главная причина совершенно ясна. Если бы KAL 007 следо­вал по маршруту ROMEO 20 через остров Хонсю к Ниига­те, нет никакого сомнения, что с ним не случилось бы того, что произошло на самом деле.

    * * *

    Публичное расследование не должно ограничивать­ся вопросом, как был уничтожен самолет. Столь же важно знать — почему? Многие аспекты поведения самолета тре­буют расследования, для того чтобы установить точно, при­нимал ли экипаж сознательное участие в плохо разработан­ной и окончившейся ужасной катастрофой провокационной миссии, которую США срежессировали той ночью. Устано­вив связь между двумя катастрофами, воздушной битвой над Сахалином и гибелью KAL 007, это публичное и тща­тельное расследование будет иметь преимущество, которого не было у меня, — способность задавать под присягой во­просы тем людям, которые запланировали, утвердили, вы­полнили и скрывали эту разведывательную операцию...

    10 марта 1994

    Мишель Брюн

    Письмо Г, Осиповичу

    «Геннадий Николаевич Осипович, г. Майкоп, Российская Федерация

    Уважаемый полковник!

    Недавно я имел возможность встретиться в Париже с французским журналистом русского происхождения Ми­шей Лобко, который взял у Вас интервью для французско­го телевидения. Михаил Лобко сказал мне, что Вы ему го­ворили обо мне следующее: «Есть по крайней мере один человек, который верит, что я не сбивал южнокорейский самолет. Это — Мишель Брюн». Мне было весьма приятно об этом услышать.

    Я услышал впервые Ваше имя в интервью Агентству «Новости», которое появилось в «Journal of U.S. Air Force». Затем «Известия» опубликовали длинную серию статей, где фигурируют Ваши интервью. Однако, версия «Известий» от­личается от версии, рассказанной Агентством «Новости». Согласно одной версии, Вы взлетели в 04.30 и преследова­ли RC-135. Согласно другой, Вы вылетели в 06.00 и само­лет, который Вы преследовали, был похож на Ту-16. Отсю­да я делаю вывод, что в эту ночь Вы выполнили два вылета и сбили два самолета, из которых ни один не был южноко­рейским. Я обнаружил, что корейский самолет не был сбит над Сахалином, так как, помимо всего прочего, он выходил на радиосвязь 44 минуты спустя после битвы. Многое дока­зывает то, что самолеты, сбитые под Монероном, были во­енными. Японцы нашли два катапультируемых сиденья и несколько спасательных плотов, два из которых — одноместные, что указывает на их явно военный характер. Среди других обломков были найдены также рули и радарная ан­тенна с военных самолетов. Я был бы рад возможности ус­тановить с Вами длительную переписку. А пока, не могли бы Вы подтвердить мне, что той ночью Вы пилотировали МиГ-31 под номером 804, а не Су-15 под номером 805?

    Я закончил рукопись книги по моим расследованиям, которую я назвал «Битва над Сахалином». У меня есть два варианта — французский и английский. Надеюсь, что аме­риканское издательство скоро опубликует ее. Если это воз­можно, не могли бы Вы написать вступление для моей кни­ги? Я бы счел это за большую честь.

    Если Вам необходимо, я могу выслать копию рукописи на английском или французском языках.

    В надежде на Ваш скорый ответ я прошу принять Вас, уважаемый полковник, заверения в моей искренней симпа­тии и дружбе.



    АЛГОРИТМ

    Москва, 2008

    удк 94(47) ббк 63.3(2)47 м92

    Мухин Ю. И., Брюн М.

    М 92      Третья мировая над Сахалином, или Кто сбил корейский лайнер? / Ю. И. Мухин, М. Брюн. — М.: Алгоритм, 2008. — 368 с. — (Исторический триллер). BBN978-5-9265-0593-8

    Сбитый в сентябре 1983-го корейский «Боинг» стал поистине загадкой XX века. До сих пор ведутся споры не только о месте гибели лайнера, но и о том, чьи же ракеты его сбили: советские или... американские? Ведь, как по­дозревают многие исследователи, над Охотским морем шел настоящий воздушный бой нескольких советских и американских истребителей. Мир стоял уже не на пороге, а за порогом Третьей мировой войны. В книге ана­лизируются события той трагической ночи. Прикоснитесь и вы к одной из самых больших политических тайн прошедшего столетия.

    УДК 94(47) ББК 63.3(2)47

    ISBN978-5-9265-0593-8

    © Мухин Ю. И., 2008

    © Брюн М., 2008

    © Ковалев Е., перевод, 2008

    © ООО «Алгоритм-Книга», 2008

    Мухин Юрий Игнатьевич, Брюн Мишель

    ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ НАД САХАЛИНОМ, или КТО СБИЛ КОРЕЙСКИЙ ЛАЙНЕР?

    Редакторе Г Манягин Художественный редакторе Р Стариков Верстка А А. Кувшинчиков Корректор И А Носкова

    ООО «Алгоритм-Книга» Лицензия ИД 00368 от 29 10 99. Тел 617-08-25 Оптовая торговля Центр политической книги 733-9789 «Столица-Сервис» 375-3211, 375-2433, 375-3673 Мелкооптовая торговля г Москва, СК «Олимпийский» Книжный клуб Торговое место № 30, 1-й эт Тел 8-903-519-85-41 Сайтhttp://www.algorrtm-kniga.ruЭлектронная почтаalgoritm-kniga@mail.ruКниги издательства «Алгоритм» можно приобрести в интернет-магазинеhttp://www.politkniga.ru

    Подписано в печать 15 07 2008 Формат 84x1081/32Печать офсетная Печ л 19,32 Тираж 6000 экз Заказ № 4831028

    Отпечатано на ОАО "Нижполиграф" 603006, Нижний Новгород, ул. Варварская, 32








    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх