5

«ИТАЛЬЯНСКИЙ СОБРАТ ФАУСТА»

Леонардо создал… учение настолько еретическое, что он более не был связан… ни с какой религией. 

(Джордже Вазари, «Жизнеописания художников» (1550) (эта фраза была изъята из последующих изданий))

Заговоры, всё равно – реальные или мнимые, могут порой казаться увлекательными и даже слегка романтичными, но мы вскоре сознаём, что они не служат никакой другой цели, кроме отвлечения внимания.

Мы просто не имели права не воспользоваться подсказками, которые нам предложили не только Джованни, но и малышка Эбигейл и целый ряд посетителей выставки в Бате, заявившие, что Плащаницу сфабриковал Леонардо да Винчи и что он сам, по крайней мере отчасти, послужил натурной моделью для неё. С тех пор, после начального этапа наших исследований, появилось множество негативных комментариев и отзывов по поводу нашего таинственного источника информации. Синдонисты обозвали всю нашу работу «ничего не стоящим делом» именно потому, что мы использовали конфиденциальную информацию. Однако никто ещё не укорял полицию за то, что она пользуется услугами информаторов, если это шло на пользу дела. Главное – чтобы их сведения помогали найти доказательства. Мы считаем, что эта аналогия вполне уместна здесь.

Однако, в отличие от многих синдонистов, мы не настроены скептически в отношении данных радиоуглеродной датировки (хотя мы и признаём, что она иногда оказывается неточной) и считаем, что она столь же приемлема, как и любой другой научный метод исследования Плащаницы, включая и те, что использовались членами STURP в 1970-е гг. Результаты радиоуглеродной датировки указывают на конкретный исторический период, на котором необходимо сосредоточить внимание, и мы очень скоро поняли, что это – не только примерное время фабрикации мнимой реликвии, но и время жизни Леонардо да Винчи.

Конечно, основной период, на который указывает радиоактивная датировка – 1260 – 1390 гг., – значительно предшествует датам жизни Леонардо (1452 – 1519). Однако Тедди Холл считает допустимой верхней границей датировки 1500 год – когда Леонардо исполнилось 48 лет. В любом случае фальсификатор, обманувший всё человечество, был достаточно зрелым и понимал, что для создания мнимой священной реликвии не подходит совсем новая материя. Поэтому он вполне мог воспользоваться кустом старого льняного полотна. Право, это похоже на злую иронию судьбы, когда синдонисты, оспаривающие достоверность нашей работы, используют данные радиоуглеродной датировки, заявляя, что даты жизни Леонардо не совпадают со временем фабрикации реликвии! Право, кульбиты их логики порой не знают меры.

Гипотеза о Леонардо как создателе Плащаницы представляется нам вполне убедительной, хотя одна проблема с хронологией всё же существует. Как мы уже видели, большая часть имеющейся исторической литературы относит время создания реликвии к 1350-м годам, то есть за целый век до Леонардо, родившегося в 1452 г. Однако история начального этапа существования Плащаницы до тех пор, пока она не стала общепризнанной святыней, представляется весьма туманной. Кроме того, известны гипотезы о том, что Лирейская Плащаница была заменена новой, более удачной «святыней». Мы попытались найти убедительные доказательства того, что такая замена действительно имела место (см. главу 6).

С нашей стороны было бы проявлением неблагодарности обойти молчанием комментарии, поддерживающие нашу версию о причастности Леонардо к фальсификации Плащаницы, и поэтому вполне естественно вначале поговорить об этой выдающейся и загадочной личности.

Леонардо – это, пожалуй, единственный кандидат на роль создателя Плащаницы. Пьер Барбе попытался продемонстрировать невероятность того, что этот образ – дело рук человеческих, суммировав все те атрибуты, которые потребовались бы фальсификатору, в следующей фразе: «Если бы это было делом рук фальсификатора, он должен был бы быть сверхгениальным анатомом, физиологом и художником, гением совершенно непревзойдённого уровня, чтобы взяться за подобный труд».

Упоминание имени Леонардо как создателя Плащаницы давно считается неопровержимым фактом у свободомыслящих синдонологов, поскольку очевидно, что реликвия – явная подделка и за ней стоит личность поистине гениального фальсификатора. Этот фальсификатор должен был быть фантастически одарённой личностью и использовать особый метод, настолько уникальный и опередивший своё время, что он до сих пор отказывается раскрыть свои секреты учёным и экспертам. Такой человек должен был быть выдающимся новатором, способным выйти за рамки привычных по тем временам методов, а также смелым исследователем, дерзнувшим, к примеру, проверить на практике анатомические особенности распятия. Леонардо, как утверждают в своей книге «Безмолвный свидетель» Питер Брент и Дэвид Рольф, был «единственным человеком, сочетавшим в себе талант художника, техническую изобретательность и глубокий психологизм, человеком, способным столь успешно фальсифицировать образ».

Конечно, для большинства верующих сама мысль о том, что Плащаница создана руками человека, представляется нелепой и кощунственной. Тем не менее имя Леонардо в связи с Плащаницей время от времени всплывает в литературе. Так, Ян Вильсон высказывал предположение, что создателем Плащаницы, видимо, был «загадочный Леонардо, живший в то же время». Ноэль Каррер-Бриггс утверждал, что широчайшие «познания художника (имеется в виду неназванный создатель Плащаницы. – Пер. ) в анатомии человека соперничают с познаниями Леонардо да Винчи… хотя он, по-видимому, жил и работал в полной безвестности в Бургундии в XIV в.». Возникает резонный вопрос: возможно ли предположить, чтобы человек, наделённый таким гением, остался совершенно неизвестным в истории?

Иногда имя Леонардо упоминают и сторонники подлинности реликвии, но – лишь для того, чтобы воздать ему хвалу, звучащую как лукавая ирония. Не так давно немецкий исследователь Хольгер Керстен писал: «Даже гений, обладающий более высоким мастерством и талантами, чем сам Леонардо да Винчи, был бы не в силах создать подобный шедевр».

Само постоянство, с которым имя Леонардо упоминается в подобном контексте, является верным индикатором того, что даже эти авторы прекрасно сознают, что Леонардо – не просто самый вероятный, а фактически единственный кандидат на роль создателя этой подделки. По сути, поскольку есть серьёзные основания считать, что Лирейская Плащаница – не та же самая реликвия, что всем известная Туринская Плащаница, – личность создателя последней представляется самоочевидной. Добавьте к этому несомненное сходство лица самого Леонардо с Человеком на Плащанице, и совпадений окажется слишком много, чтобы считать их случайностью.

Итак, по мнению многих и многих, гением, стоявшим за появлением Плащаницы, был Леонардо. Первым эту идею высказала Ноэми Габриэли, член секретной комиссии при архиепископе Туринском, работавшей в 1969 – 1973 гг. (см. главу 1), впоследствии – директор Пидмонтской художественной галереи. Точнее говоря, она считала, что создателем реликвии был мастер школы Леонардо, поскольку ей удалось обнаружить сходство теневой моделировки лица Человека на Плащанице с живописной манерой, изобретённой Леонардо и широко использовавшейся его учениками. Исследовательница зашла настолько далеко, что провела параллель с Ликом Спасителя на фреске Леонардо «Тайная Вечеря». Что касается метода, то Габриэли заявила, что изображение фигуры не написано непосредственно на полотне, а представляет собой результат ксилографической печати, при которой изображение сперва было написано глиной или жёлтой охрой на особом куске ткани, который затем прижимали к ткани Плащаницы специальной деревянной печатной формой. Эта техника использовалась на заре книгопечатания. Версия Габриэли была отклонена сторонниками подлинности Плащаницы, которые попросту отвергли её, не удосужившись даже проанализировать её аргументы, зато сопроводили высокомерными комментариями и ироническими сомнениями в её компетентности и даже психическом здоровье. Однако, хотя мы сочувствуем ей в отношении тех оскорбительных отзывов, которых она удостоилась от сторонников Плащаницы, её предположение не может считаться обоснованием характерных черт изображения, сформулированных STURP.

Габриэли, как и многие другие до неё, не заметила сходства между лицом маэстро и Ликом Человека на Плащанице. Насколько нам известно, первым об этом сходстве заговорил Энтони Харрис в своей изданной в 1988 г. книге «Пресвятая Дева и святая блудница». Изложение гипотезы о том, что лицо на Плащанице – это уникальный автопортрет мастера, составляет небольшую часть книги, которая посвящена исследованию тайного культа и церкви Марии Магдалины, процветавшего во Франции. Тот факт, что Харрис провёл эту параллель, буквально поразившую исследователей, говорит в его пользу, но, к сожалению, Харрис не смог объяснить, как конкретно Леонардо сумел осуществить эту опасную и кощунственную акцию. Харрис предполагает, что изображение было исполнено красной охрой – техника, выдающимся мастером которой был Леонардо, – или каким-то порошковым пигментом в манере Уолтера Маккроуна. Ни то, ни другое предположение не верны. Однако Харрис, не утруждая себя доказательствами, утверждает, что Леонардо запечатлел себя, глядя в зеркало и балансируя на цыпочках, чтобы создать эффект чрезмерно вытянутого тела.

Наконец, благодаря весьма показательному совпадению, мы узнали, что итальянская исследовательская группа под названием «Проект Люче» практически пришла к таким же выводам, что и мы, и притом – в то самое время, когда мы изучали эту тему. В марте 1993 г. журнал «Oggi» опубликовал интервью с основательницей и руководителем группы, Марией Консолата Корти, под сенсационным заголовком: «Claromoso: L'Uomo della Sacra Sindone ѐ Leonardo!» («Установлено: Человек на Святой Плащанице – это Леонардо!»). Корти и её коллеги обратили внимание на явные черты сходства между Леонардо и Человеком на Плащанице, и их исследование убедило их в том, что на реликвии действительно запечатлён автопортрет маэстро. Исследователи считали, что заказ на это творение Леонардо получил от турецкого султана Константинополя, знаменитого Баязета, хотя привели крайне мало аргументов в доказательство подобной гипотезы. Не ответили они и на вопрос о том, в какой именно технике Леонардо создал свой шедевр. Исследователи лишь предположили, что изображение было выполнено с использованием крови, пота и других телесных жидкостей, но не смогли ничего сказать о том, как именно они применялись.

Корти также упомянула о том, что Леонардо экспериментировал с камерой-обскурой, и высказала предположение, что изображение на реликвии, возможно, представляет собой «первый опыт с фотографическим негативом», имея в виду, что маэстро мог попытаться достичь того же эффекта средствами живописи.

Это утверждение – ещё один пример хорошо известного феномена, когда одни и те же идеи одновременно появляются в двух разных местах. Статья в «Oggi» появилась всего за три дня до публикации нашей работы аналогичного содержания на страницах лондонской «Evening Standard». Время выхода публикаций, а также тот факт, что в статьях были помещены фотографии, соответственно, Марии Корти и Линн Пикнетт, держащих в руках увеличенные фотоснимки лица Леонардо/Человека на Плащанице, вызвали настоящий приступ паранойи у синдонистов, в особенности – у членов французской организации CIELT, которые восприняли факт появления схожих публикаций как свидетельство некоего заговора, очевидно, на том основании, что оба автора, запечатлённых на фото, – женщины!

В попытке установить личность фальсификатора мы стремились найти кого-то, кто был в состоянии создать настолько совершенную и беспрецедентную технику, что её тайну не в силах разгадать даже учёные XXI в. Этот неведомый гений должен был обладать выдающимися познаниями в анатомии и настоящей жаждой совершенства, выходившего далеко за рамки требований тогдашней не слишком критичной публики.

Передовые идеи и изобретения Леонардо – разного рода летательные аппараты, бронированные автомобили, скафандры для глубоководных погружений и контактные линзы – слишком хорошо известны, чтобы останавливаться на них более подробно. Любопытно, что одно из самых перспективных изобретений Леонардо – велосипед – известен гораздо меньше.

Спустя полвека после кончины маэстро скульптор Помпео Леони, в ужасе от того, с какой беспечностью разбазариваются и исчезают рукописи и бумаги Леонардо, спешно скупил всё, что ещё уцелело, и сделал всё, что в его силах, чтобы найти и спасти остальное. Леони привёл в порядок и каталогизировал собранные материалы. Разрозненные листы были собраны и склеены в альбом, известный сегодня как «Кодекс Атлантикус». Таким образом, оборотные стороны этих листов почти 400 лет пребывали в неизвестности. В 1960-е годы эти листы были осторожно отклеены, чтобы узнать, что находится на их оборотной стороне. На одном из них были найдены грубые (в обоих смыслах этого слова) рисунки, выполненные рукой одного из юных учеников Леонардо, в том числе и карикатуры на молодого слугу по имени Салаи и (предположительно) на самого Леонардо. В одном углу листа находилась карикатура на юношу, а в другом – исполненное той же рукой изображение велосипеда. Очевидно, оба рисунка были выполнены с натуры.

Некоторые учёные были настолько шокированы удивительно современным дизайном велосипеда, что отказались признать аутентичность рисунка, заявив, что это – современное изображение, помещённое здесь шутки ради (хотя история «Кодекса» известна и не даёт никаких поводов для сомнений). Они стояли на своём до тех пор, пока не было проведено специальное историко-детективное расследование, показавшее, что рисунок действительно относится к временам Леонардо. Доказательством явилось то, что в одной из его рабочих записных книжек (так называемом «Мадридском кодексе», датируемом тем же временем – ок. 1493 г.) фигурирует механизм цепной передачи, используемый на велосипедах. Видимо, ученик просто перерисовал одно из изобретений Леонардо. Конструкция машины Леонардо практически идентична дизайну современных велосипедов; у неё два равновеликих колеса, а педали соединены с цепью, передающей усилие на заднее колесо. Самое поразительное заключается в том, что эскиз Леонардо как бы предвосхищает все основные этапы конструктивной эволюции велосипеда.

Первый современный велосипед был изобретён в 1817 г. и приводился в движение велосипедистом, который просто отталкивался ногами на манер самоката. Развитие велосипеда шло неспешными темпами: вскоре у него появились педали, хотя поначалу они использовались для управления: один поворот педалей соответствовал одному обороту колеса. Отсюда и огромные передние колёса при крошечных задних (знаменитый тип «пенни-фартинг»[41]). Двигались велосипеды медленно, и езда на них была весьма трудным делом. Со временем, где-то после 1900 г., появились цепь и шестерёнчатая передача, что позволяло заднему колесу делать несколько оборотов при одном повороте педалей. Эта медленная эволюция, в которой участвовали многие фабрики, изобретатели и предприниматели, заняла не менее восьмидесяти лет, а Леонардо преодолел весь этот путь одним махом, да ещё более 400 лет тому назад. К тому же по тем временам идея путешествия на велосипеде была куда более оригинальной, чем мечты о полёте.

Леонардо был и первопроходцем в области анатомии. Он одним из первых начал рассекать трупы, стремясь понять, как устроено и действует человеческое тело. О его неизменном стремлении к совершенству хорошо сказал один автор, Мартин Кигли, в книге «Магия теней»: «Леонардо тратил часы, дни и даже недели на изучение строения мускулов животного, изображённого где-то на заднем плане картины, и потому у него всё передано с безупречным совершенством».

Если бы Леонардо поручили написать Распятие, можно не сомневаться, что он изучил бы анатомию тела в этой позе и уловил бы мельчайшие физиологические изменения, обусловленные данным видом казни. Помимо всего прочего, он наверняка выяснил бы правильное положение гвоздей, вбитых в запястья и лодыжки. Тем не менее, он так и не написал сцены Распятия, хотя в его записных книжках есть упоминания о том, что он действительно изучал его анатомические особенности. Так, под 1489 или 1490 г. есть одно, давно озадачившее биографов упоминание о странном предмете, похищенном Леонардо: «…кость, в которой Джан Джакомо де Беллинцона пробил отверстие и из которой он легко извлёк гвоздь…»

Для нас представляется вполне вероятным, что Плащаница – это в некотором смысле автопортрет маэстро. Об этом нам поведал (и немало) не только Джованни. Новейшие данные компьютерного анализа полотна «Мона Лиза» показали, что Леонардо не упускал возможности использовать свой собственный портрет в работе над изображениями совсем других людей. Кроме того, несмотря на иронические замечания членов BSTS, он реально похож на Человека на Плащанице, как то подтвердили данные нашего импровизированного опроса. Есть глухие намёки на то, что для создания своего загадочного шедевра, оставленного потомкам, маэстро использовал нечто вроде архаической техники фотографии. Кроме того, мы уже говорили о том, что им двигало откровенное разочарование в учении и практике католической церкви, проистекающее отчасти от его занятий магией и алхимией, и отчасти от его собственных антихристианских воззрений. Нам надо было каким-то образом получить доказательства всего этого. Мы, словно в классическом детективном романе, должны были доказать, что Леонардо действительно располагал «средствами, мотивами и возможностями» для создания этой уникальной поддельной реликвии.

Для начала надо сказать, что не сохранилось достоверных доказательств того, что Леонардо занимался магией и алхимией или состоял в некой тайной организации. Он никогда, по крайней мере публично, не высказывал особого энтузиазма в отношении таких вещей, как гадание и предсказание будущего, которые (пусть даже будучи ошибочными) являются главной целью магии. Тем не менее его имя фигурирует в «Секретных досье» Приората Сиона, где Леонардо значится как один из великих магистров ордена. И хотя доказательства подлинности самих этих досье отнюдь не являются неопровержимыми, это, во всяком случае, можно истолковать как намёк на то, что Леонардо был известен в «еретических» кругах и являлся по меньшей мере их членом. Кроме того, однажды нам попалась розенкрейцеровская афиша XIX в., на которой Леонардо был изображён в виде легендарного «Хранителя Грааля» – Иосифа Аримафейского. Это опять-таки ничего не доказывает, за исключением разве что того, что он пользовался известностью в эзотерических кругах благодаря своей давней репутации оккультиста. Есть данные, что видный историк оккультизма, госпожа Френсис Иейтс (1899 – 1981), называла Леонардо человеком «розенкрейцеровского образа мыслей», – достаточно смелое заявление для учёного.

Розенкрейцеровское движение, известное своими тесными связями с алхимией и развитием масонства, как таковое не существовало до 1614 г., когда из Германии начали появляться документы, рассказывающие о тайном братстве магов.[42] В них утверждалось, что основателем этого ордена был Христиан Розенкрейц, который прожил до 106 лет и был похоронен в 1484 г. в необыкновенной усыпальнице. Судя по этим документам или, лучше сказать, манифестам, написанным Андреа, розенкрейцеры были алхимиками и магами, каббалистами и герметистами. Современные комментаторы считают, что никакого Христиана Розенкрейца на самом деле не существовало и что вся его древняя генеалогия – не более чем выдумка или метафора. Очень многие исследователи считают розенкрейцеров непосредственными предшественниками современного масонства.[43]

Фамилия «Розенкрейц» означает «розовый крест», являющийся мощным алхимическим символом, который имеет весьма мало отношения к христианству, зато служит одним из излюбленных знаков в символике Приоров Сиона. Даже если его корни лежат в сфере алхимии, ничто не препятствовало ему пользоваться известностью во времена Леонардо. По всей видимости, у самих розенкрейцеров тоже был предшественник (коими могли быть, а могли и не быть тамплиеры), и этот орден или другая аналогичная организация могла быть широко известной в кругах алхимиков и эзотериков при жизни Леонардо.

И всё же это не совсем то, что имела в виду Френсис Иейтс. Иметь «розенкрейцеровский образ мыслей» – это явный намёк на еретические взгляды, широкий круг эзотерических познаний и интересов, развитый интеллект. Это нечто вроде ореховой скорлупы, внутри которой – личность Леонардо.

Важно отметить: писания самих розенкрейцеров свидетельствуют о том, что они придавали особое значение изображению на Плащанице. В их книге, датируемой 1593 г., есть таинственное изображение с надписью «Ноев ковчег», на котором запечатлена обнажённая фигура бородатого мужчины, наложенная на схему ковчега, который поделён на отсеки в соответствии с астрологическими параллелями.[44] Так вот эта фигура очень похожа на Человека на Плащанице.

Эта же фигура не столь очевидна на сложных схематических композициях великого английского розенкрейцера (также являвшегося одним из великих магистров Приората Сиона, если верить «Секретным досье») Роберта Фладда. Фигура, изображающая Адама Кадмона[45], лежит на спине. Колени Адама чуть приподняты, а руки сложены на чреслах. Это положение в точности совпадает с реконструкцией, выполненной художницей Изабель Пичек (см. главу 7).

Френсис Амелия Иейтс в своей книге «Джордано Бруно и герметическая традиция» размышляет: «Могло ли ускользнуть из поля зрения Мага, что личность типа Леонардо склонна координировать свои математические и механические штудии и изыскания с творчеством художника?»

Учитывая образ мыслей Леонардо и его место в истории, а также эпоху, в которую он жил, было бы крайне странно, если бы он не проявлял интереса к эзотерике и различным алхимическим экспериментам. Как мы вскоре увидим, для эрудированного и пытливого мыслителя его времени не существовало никаких проблем с совмещением в своём лице учёного и адепта магии, с тем чтобы, с одной стороны, отрицать Божественную природу Иисуса, а с другой – изображать архангелов и прочие архетипы архаического сознания. Для них отнюдь не казалось невозможным допускать циничные высказывания о господствующей религии и в то же время посвящать все силы ума, сердца и души участию в мистериях и церемониях, цель которых – установить контакт с той самой силой, которая именуется ужасным словом «преисподняя» и которую сегодня можно охарактеризовать как наиболее тёмные и труднодостижимые глубины подсознания.

Одна из проблем, с которой сталкиваются сегодня многие исследователи, говорящие о связях Леонардо с магией, заключается в том, что эпоху Возрождения принято считать некой «научной» революцией, в которой якобы не было места колдовству и ритуалам. На самом деле такой взгляд абсолютно неверен.

Раннее итальянское Возрождение являло собой подлинный взрыв искусства, науки и культуры, который успешно преодолевал и рассеивал интеллектуальную тьму и обскурантизм эпохи Средних веков. В искусстве и архитектуре возникали всё новые и новые методы, совершались невиданные прежде открытия, шли активные поиски новых идей и жаркие дискуссии вокруг них.

Прежде громадное большинство свободомыслящих интеллектуалов пребывали в трепете перед несокрушимой и всеподавляющей властью Церкви, словно зайцы, замершие от ужаса в ослепительных лучах автомобильных фар на ночной дороге, не в силах двинуться с места и тем обрекающие себя на верную смерть. Во времена Леонардо было заурядным явлением, когда человек, осмелившийся выйти за рамки установленных Церковью границ познания, попадал в руки инквизиции.

Истинные мотивы столь бурного взрыва свободной мысли и духовных исканий представляли собой отражение внезапных и радикальных изменений в сознании человека и осмыслении им своего места в мире. Традиционные формы Церкви не могли дать удовлетворяющего объяснения этих перемен. Изобретение печатного станка явилось важным фактором в распространении идей, но причина изменений заключалась не в этом. По традиции принято считать, что истоками эпохи Возрождения явилось падение Византийской империи, рухнувшей в 1453 г. под ударами турок, что повлекло за собой массовый отток в Западную Европу книг с творениями античных классиков. Однако это – весьма упрощённое объяснение.

Госпожа Френсис Иейтс в своих книгах показала, что важное влияние на интеллектуальный расцвет эпохи Возрождения оказал невиданный интерес к идеям, которые сегодня принято именовать «оккультными».

Нам, по крайней мере на первый взгляд, показалась нелепой сама эта идея. Мы склонны видеть в эпохе Возрождения отправную точку века науки, а самого Леонардо считать «первым учёным», что для современного сознания представляет собой диаметральную противоположность магии и оккультизму. Но подобная оценка – в значительной мере результат эволюции современной культуры. Чтобы понять эпоху Возрождения, мы должны сперва отказаться от привычки делить сферу науки на области, отвергая и игнорируя те из них, которые не укладываются в рамки наших представлений.

Между тем сама суть мышления эпохи Возрождения сводилась к тому, что нет и не должно быть никакого разделения: всё является частью единой великой сокровищницы Знания. Сегодня мы рассматриваем науку и искусство как две совершенно разных, практически не пересекающихся сферы человеческой деятельности, и эта мысль положена в основу нашей современной системы образования, но во времена Леонардо всё обстояло далеко не так. Художники (в широком понимании этого слова) в ту эпоху были философами, поэтами, инженерами, музыкантами, учёными и – оккультистами. По сути, механика тогда рассматривалась как одно из ответвлений магии, ибо и та, и другая сфера были посвящены постижению законов природы и овладению ими.

Лишь значительно позже, во второй половине XVI в., между различными областями познания произошёл раскол, и на месте прежде единого Знания разверзлась пропасть. Новая, невиданная прежде свобода мысли привела к тому, что под вопросом оказались бесспорные прежде догматы Церкви. Кульминацией этого процесса неизбежно явилась Реформация (многие видные деятели Реформации, в частности, Генрих Корнелиус Агриппа Неттесгеймский (1486 – 1535), были причастны к возникновению движения Реформации). Католическая церковь, собравшись с силами, дала ей отпор, развернув движение Контрреформации, опорой для которого служили инквизиция и лояльные к католичеству монархи Европы, прежде всего – короли Испании. В итоге Европа оказалась втянутой в водоворот религиозных войн и разгул насилия, и оккультизм в очередной раз был оттеснён в подполье. Чтобы выжить, образованные люди были вынуждены публично отречься от оккультных корней своих убеждений. Но, оказывается, оккультизм и в таких условиях сумел уцелеть и волновал умы великих людей много лет спустя. Так, например, Исаак Ньютон (1642 – 1727) на протяжении всей своей долгой жизни уделял куда больше внимания различным алхимическим опытам, чем изучению оптики, закона всемирного тяготения или исчислению бесконечно малых чисел. Известный немецкий математик и философ Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646 – 1716) был розенкрейцером, считавшим математику всего лишь первым этапом в рамках системы, которая в равной мере применима как к духовным, так и к чисто земным вопросам. Даже такой архирационалист, как Рене Декарт (1596 – 1650), имел нечто вроде лёгкого флирта с розенкрейцерством.[46]

Иейтс убедительно доказывает, что вклад оккультизма в так называемое современное научное мышление явно недооценён. Приведём всего один из её примеров. Нам часто говорят, что одним из величайших триумфов науки над суевериями явилось неопровержимое доказательство того, что наша Земля – это отнюдь не центр Солнечной системы и что она вращается вокруг Солнца. Однако, когда Николай Коперник (1473 – 1543) выдвинул свою гелиоцентрическую теорию, первыми её приверженцами стали именно алхимики, ибо она согласовалась с одним из их основополагающих принципов, гласящих, что самой мощной магической силой обладает Солнце. Показательно, что во введении к изложению своей теории Коперник цитировал один из важнейших трудов по алхимии – «Асклепий», а в числе наиболее рьяных его сторонников был Джордано Бруно, один из крупнейших эзотериков и алхимиков XVI в. Иейтс задаёт резонный вопрос: получила бы гелиоцентрическая теория такое признание, если бы не тот энтузиазм, с которым её поддерживали оккультисты.

Йейтс видит основной «секрет» истоков Возрождения в пробуждении интереса к оккультным идеям и всему тому, что говорится в них о природе и месте человека. И вместо того, чтобы связывать Возрождение с агонией великой Византийской империи, маститая исследовательница считает, что важный импульс, данный Ренессансу, исходил от более близкого источника – преследований евреев в Испании. Дело в том, что еврейство издавна было хранителем различных мистических и магических традиций, наиболее значительная из которых – каббала, чрезвычайно сложное эзотерическое учение, утверждающее, что оно якобы знает и раскрывает в своей практике важнейшие тайны мироздания. Спасаясь от жестоких гонений, евреи были вынуждены эмигрировать, унося свои идеи с собой. Репрессии достигли своей кульминации в 1492 г., когда все евреи были насильственно выдворены из Испании, следствием чего незамедлительно стало знакомство с каббалой новой, христианской аудитории. По сути дела, именно христианизированная версия каббалы явилась тем краеугольным камнем, на котором возник новый, динамично развивающийся оккультизм.

В этой связи следует выделить два важнейших фактора: неоплатонизм и оккультная алхимия. Оба они в эпоху Возрождения переживали новый подъём. Неоплатонизм представлял собой дальнейшее развитие классической философии Платона, которую большинство историков считают рационалистической, протонаучной философской системой. Однако это не совсем так: она утверждает, что человек – частица Божественного начала на земле, пребывающая в плену в этом несовершенном мире, которая теоретически может реализовать свою Божественную составляющую путём овладения оккультными знаниями и законами.

Герметизм, или алхимия, – это философия, основанная на трудах «Асклепий» и «Герметический корпус», автором которых, по преданию, считается знаменитый древнеегипетский маг Гермес Трисмегист. Первый из этих трудов был известен в Европе ещё в Средние века, тогда как второй получил известность лишь после того, как его в середине XV в. заново открыл и перевёл на латынь флорентинец Марсилио Фичино, прозванный современниками «вторым Платоном». Затем, в 1486 г., другой итальянец, Пико делла Мирандола (1463 – 1494) опубликовал трактат о каббале. С ней его познакомили испанские евреи, включая и загадочную личность, известную под именем Флавий Митрадат, который, как сегодня установлено, специально «редактировал» каббалистические тексты, чтобы сделать их более приемлемыми для христиан. Итак, этим трём системам – неоплатонизму, алхимии и каббале – предстояло коренным образом трансформировать дух эпохи.

На всём протяжении Средних веков Церковь, на правах единственного хранителя истины, учила, что человек – существо слабое, ничтожное, порождение первородного греха, зависящее исключительно от Божьего милосердия, которое одно поддерживает его жизнь и, если человеку особенно посчастливится, спасает его от загробных мук в пламени ада. В эпоху Средневековья небеса определялись не как обитель наслаждений, а как место, где нет и не может быть страданий.[47] На фоне таких перспектив ничто не побуждало человека стремиться к расширению своих воззрений, не способствовало формированию здравого и жизнелюбивого сознания. В то же время философия герметизма, или, как её чаще называют, алхимия, утверждала возвышенную природу души человека, постулируя, что каждый человек – это потенциальный бог. Алхимики учили, что каждый может раскрыть и реализовать заложенный в нём потенциал божественности, если приобщится к тайным знаниям, донесённым до него из глубин прошлого, передаваясь от посвящённого к посвящённому.

И вдруг всё стало возможно и позволено: прежние препоны пали. Мир предстал увлекательным и захватывающим местом изучения и познания всего и вся, где можно было бесстрашно экспериментировать и, в рамках законов природы, управлять происходящим. Слава гениев Возрождения – не что иное, как взрыв коллективного самосознания, импульс которому дала оккультная идея о человеке как о Богоподобном создании, приходящем в этот мир, как впоследствии писал английский поэт Уильям Вордсворт (1770 – 1850), «Оставляя за собой // Облака сиянья Славы».

Конечно, оккультные идеи возникли и получили известность задолго до эпохи Возрождения. Особенно преуспели в формировании идеологического фона эпохи алхимики. Однако их идеи были внезапно подхвачены молодыми учениками, преисполненными энтузиазма первооткрывателей, видевшими в этих воззрениях средство преодоления интеллектуальной бесплодности Средневековья и начавшими с возврата к захватывающей дух свободе классической античности.

Страной, где сформировалась философия герметизма и началось бурное развитие Возрождения, суждено было стать Италии. По иронии судьбы это во многом объяснялось тем, что именно там авторитет папы был значительно слабее, чем в других странах. Дело в том, что государства, существовавшие на территории Италии, видели в папе политического соперника и стремились ограничить до минимума власть Церкви. Из Италии этот возрожденческий «Нью Эйдж» начал распространяться по всей Европе, пока Церковь не осознала, что она, так сказать, излишне расслабилась, и попыталась вновь вернуть мир обратно в Средние века. Но там, куда успел проникнуть новый дух, он заявлял о себе творениями живописи, архитектуры и литературы, хотя его истоки, если воспользоваться термином Френсис Иейтс, коренились в новой оккультной философии. Исследовательница проследила прямую преемственность и эволюцию этих взглядов из Италии середины XV в. через труды немецкого мага Агриппы, великого герметика и пророка Джордано Бруно и мага елизаветинской эпохи Джона Ди (конец XVI в.) вплоть до зарождения розенкрейцерского движения в начале XVII в. и далее.

Оккультная философия стоит за всеми идеями и устремлениями эпохи Возрождения, и её просто невозможно отделить от него, ибо именно в характерно оккультном мышлении кроются корни туманного символизма Ренессанса. Одной из главных реликвий и «орудий производства» мага-алхимика является его талисман. Фичино был одержим идеей талисмана. Хотя его часто считают синонимом таких понятий, как амулет и оберег, на самом деле талисман – это нечто гораздо большее. Считается, что он привлекает некие магические силы, которым он посвящён. Многие полотна и скульптуры эпохи Возрождения вполне можно считать талисманами. Так, например, полотно Сандро Боттичелли (1444 – 1510) «Весна» – не что иное, как талисман, призывающий милость Венеры. Век спустя в Амстердаме знаменитый Рембрандт (1606 – 1669) запечатлел на своих полотнах элементы каббалистики.

В свете наших изысканий весьма важно и показательно, что именно Флоренция оказалась тем местом, где объединились три составляющих Возрождения – неоплатонизм, алхимия и каббалистика, – и объединились особенно плодотворно и творчески продуктивно. А своего рода катализатором этого взрывного интеллектуального развития стал не кто иной, как Лоренцо Медичи Великолепный (1450 – 1492), правитель Флоренции и видный покровитель Андреа дель Верроккьо (1436 – 1488), который, как мы вскоре увидим, был одним из главных носителей идей Возрождения в молодые годы Леонардо.

Двор Медичи до такой степени горел желанием превратить Флоренцию в центр культуры и научной мысли, что дед Лоренцо, Козимо, посылал агентов по всему Средиземноморью с заданием скупать древние манускрипты, считающиеся утраченными. Самую высокую цену они заплатили за «Герметический корпус», который Козимо спешно приказал перевести. Честь выполнить этот труд была столь велика, что Марсилио Фичино, по преданию, отложил свой перевод полного собрания творений Платона и приступил к работе над переводом «Корпуса».

Сам Фичино написал или перевёл многие из классических трудов по оккультизму эпохи Возрождения, такие, как «Орфика» (сборник гимнов в честь языческих богов) и «Де триплика вита»[48] (трактат об астральной магии и талисманах), и был воспитателем и учителем самого Лоренцо, а впоследствии – его детей. Пико делла Мирандола, крупнейший авторитет по христианской каббалистике, написал свой знаменитый трактат именно во Флоренции, после того как Лоренцо предложил ему своё покровительство и защиту от инквизиции. Как это ни странно для того времени, во Флоренции при Лоренцо терпимо относились к евреям. Действительно, он часто личным вмешательством останавливал гонения на евреев в других государствах Италии, превратив её в почти идеальное убежище для всех, кто удостоился особого внимания со стороны главы инквизиции, – испанского фанатика Торквемады.

Мы нисколько не удивились, узнав, что Лоренцо так же активно интересовался оккультизмом. По словам историка доктора Юдит Хук, «его сочинения свидетельствуют о хорошем знакомстве с латинскими поэтами… демонстрируют осведомлённость в литературе по алхимии, современных ему медицине и теории архитектуры и интерес к магии и астрономии…»

Флоренция буквально кишела различными группировками и обществами: гильдиями, комитетами, советами, религиозными коллегиями и т.д. В городе существовала широкая сеть тайных религиозных организаций (никто не знал, в чём конкретно состоят их взгляды), так называемых Ночных компаний. Обществом, поддерживавшим особенно тесные связи с семейством Медичи, было Братство магов, ставшее ядром кружка философов-неоплатоников. Лоренцо, как и его отец и дед, состоял его главой. При всей своей религиозной ортодоксальности Братство при Лоренцо было гораздо большим, чем современные масонские ложи, и в «ряды магов» горели желанием вступить все, кто стремились стать влиятельными людьми.

Однако это был мир, который отнюдь не был склонен встретить с распростёртыми объятиями такого чужака, как Леонардо. Он мог с полным основанием быть подвергнут допросу с пристрастием и дознанию за свои откровенно «еретические» взгляды. Но, помимо этих его радикальных воззрений, мы должны обратить внимание на его бытовые привычки и особенности, которые вполне могли дать инквизиции повод обратить на него особо пристальное внимание.

Леонардо был левшой. Он был строгим вегетарианцем. Он рассекал и вскрывал трупы. Он имел немало друзей среди алхимиков и некромантов. Он работал по воскресеньям и посещал воскресные мессы только тогда, когда состоял при дворе. Два последних пункта вполне могли считаться тяжёлыми грехами во времена, когда показное благочестие решало всё, но как же быть с прочими?

В ту эпоху быть левшой означало быть носителем злого начала, и тем не менее Леонардо, хотя он в принципе одинаково хорошо владел обеими руками, любил выставлять напоказ тот факт, что он – левша.

Кроме того, он был вегетарианцем.[49] Для современных людей на Западе сама мысль о том, что кого-то могут счесть еретиком только за необычную диету, представляется более чем удивительной. Однако во многих религиях, например в ортодоксальном иудаизме, исламе и у мормонов, до сих пор сохраняются жёсткие предписания в отношении пищи и несоблюдение их считается наказуемым грехом.

Церковь придавала и придаёт огромное значение доминированию человека над животным миром, установленным Самим Богом, как о том сказано в Книге Бытия. Однако этим дело не ограничивается. Поскольку Бог создал всех тварей ради и для нас, позволив нам делать с ними всё, что угодно, отвергать Его дары – сущее кощунство. Во времена Леонардо вегетарианство и приверженность растительной пище считались «трапезой дьявола», и уклоняться от употребления в пищу мяса (за исключением, разумеется, пятницы) означало верный путь к тому, чтобы быть обвинённым в ереси. Как же Леонардо выходил из этого щекотливого положения?

Леонардо, посвятившему большую часть своей жизни исследованиям, приходилось вскрывать и рассекать трупы для анатомических штудий. Для того использовались тела людей, осуждённых на смертную казнь. Ему приходилось по многу часов подряд проводить среди смердящих трупов, и его руки чуть ли не по локоть были покрыты трупной слизью (надо отметить, что Леонардо изобрёл способ предохранить ногти от слизи), но он далее нередко любил (причём, что самое поразительное, в беседах со священниками) хвастать тем, сколько тел мужчин, женщин и детей ему довелось вскрывать. И лишь уже в конце жизни, когда папа Лев X выразил резкое недовольство анатомическими опытами Леонардо, ему пришлось прекратить свои штудии. Мирная жизнь Леонардо оказалась в опасности, и именно в это время он был вынужден перебраться во Францию, где и умер.

Хотя этот факт не слишком широко известен и далеко не все историки признают, что Леонардо сам был алхимиком и некромантом, имеется ряд свидетельств его частых контактов с людьми, которые были известными приверженцами так называемых «чёрных искусств».[50] Так, например, единственная дошедшая до нас скульптура, к которой Леонардо приложил руку, представляет собой по большей части творение Джованни Франческо Рустичи, которого Серж Брэмли в своей книге «Леонардо: художник и человек» прямо называет «алхимиком-дилетантом и некромантом-любителем». Это изваяние, запечатлевшее Иоанна Крестителя (который представлен воздевшим перст в небеса), до сих пор стоит во Флоренции в баптистерии, освящённой во имя Иоанна Крестителя. Джорджо Вазари, известный мемуарист и историк искусства XVI в., в своих «Жизнеописаниях художников» утверждает, что когда Леонардо и Рустичи работали над этой статуей, они никому не позволяли присутствовать при этом. Подобному стремлению к уединению можно найти разные объяснения. Но каковы бы они ни были, факт остаётся фактом: Леонардо и его друг не желали, чтобы им мешали.

Некромантия – это одно из чёрных ремёсел, в котором для пророчеств и предсказаний используются трупы. Примерно спустя поколение после Леонардо Джон Ди, придворный астролог и предсказатель английской королевы Елизаветы I, получил широкую известность как человек, практиковавший некромантию, достигая при этом поистине жутких результатов. Впрочем, среди людей эпохи Возрождения, жаждущих обрести всевозможные познания, подобная практика была заурядным делом. Можно не сомневаться, что, если Леонардо лично и принадлежал к этому странному и сомнительному братству, он не испытывал никаких колебаний относительно контактов с людьми, реально практиковавшими некромантию. Сам же он, вне всякого сомнения, был для них ценным поставщиком «сырья», имевшим постоянный и неограниченный доступ к трупам для своих анатомических опытов.

Ни на минуту не допуская подозрений в том, что Леонардо сам мог быть некромантом и алхимиком, осторожный Серж Брэмли пишет: «Леонардо более не смел открыто называть состав ингредиентов сплавов, над которыми он работал. Он пользовался особым кодом, заимствованным из лексикона алхимиков, упоминая имена Юпитера, Венеры или Меркурия, когда называл металл «возвращающимся к груди матери», что означало возвращение в огонь… Но самое худшее было впереди: стремясь дискредитировать и опорочить Леонардо в глазах Ватикана, Джованни обвинил своего друга в том, что он практикует некромантию. Именно после этого Леонардо был строжайше запрещено проводить анатомические штудии над трупами в больнице Святого Духа.

Может показаться странным, что человек не отваживается изложить на бумаге детальные аспекты своей работы, но дерзает пользоваться воображением истого алхимика. Понятно, что такой язык был куда более опасным делом, чем простой рассказ о своих изысканиях, избавляющий людей от необходимости ломать голову над разгадкой. И ещё: когда папа был вынужден расследовать выдвинутые против Леонардо обвинения в ереси в форме некромантии, единственное, что он мог поделать, – это запретить маэстро проводить анатомические штудии. Возникли упорные слухи о тайных опытах Леонардо: его называли «итальянским собратом Фауста», и Серж Брэмли в этой связи замечает, что «при упоминании имени Леонардо чувствовался запах серы».

Это была циничная эпоха и опасное место, где шла постоянная схватка за власть. Возможно, его высокие покровители и даже Ватикан не были особенно озабочены, что от Леонардо исходил запах серы вплоть до седьмого неба, поскольку он создавал нечто экстраординарное, совершенно уникальное для того хронотопа. В одной из своих записных книжек маэстро писал: «Дерзать быть первым, воплотить мечту в реальность…» Так и слышится интонация страстного, одержимого новатора, увлечённого своей идеей. Но что же именно сделало Леонардо тем удивительным и уникальным человеком, которым он был?

Леонардо родился в субботу, в 10 час. 30 мин вечера 15 апреля 1452 г. в Анчиано, деревушке неподалёку от небольшого городка Винчи в Тоскане. Его дед, Антонио, тщательно записал точное время появления на свет мальчика; возможно, ему это потребовалось для составления гороскопа.

Отец Леонардо служил нотариусом. Его звали сер Пьеро да Винчи, и он имел солидное предприятие во Флоренции. Матерью будущего маэстро была таинственная Катерина (иногда её называют Катерия), простая местная женщина, которая официально так и не была обвенчана с его отцом.

О её жизни известно очень мало; так, местное предание гласит, что она воспитывала мальчика лишь до пятилетнего возраста, а затем вышла замуж за некоего Аттабрига ди Пьеро дель Вакка (возможно, простого солдата) и перебралась в Кампо Зеппи, расположенный примерно в 2 км от Винчи. У супругов были трое дочерей и сын. Возможно, эта женщина была той самой Катериной, которая много лет спустя, когда Леонардо уже стал взрослым, выполняла при нём обязанности экономки и окончила свои дни в его доме, но на сей счёт существуют разные мнения. Это – всё, что известно учёным о женщине, подарившей миру неистового гения – Леонардо да Винчи.

Впрочем, существуют и другие предания, не относящиеся к основному руслу исторической науки. Джованни устроил большой склад у Катерины, которую он иногда называл «женщиной-катаркой»[51] (кстати сказать, вегетарианство Леонардо вполне могло быть вдохновлено традицией катаров), и порой намекал, что эта Катерина была значительной фигурой в подпольной иерархии еретиков и магов. Не исключено, что она была «ведьмой» (мудрой женщиной, обладавшей даром целительства), или же её дарование простиралось гораздо дальше, так что она вполне могла повлиять на взгляды мальчика своим магическим словом, обладавшим громадной силой, и «активизировать» потенциал, заложенный в его сознании.

На протяжении нескольких месяцев о ребёнке заботился его отец. Но затем сер Пьеро женился на Альбьере, первой из четырёх своих законных жён. Она умерла бездетной (это произошло в 1464 г.), как и вторая супруга почтенного нотариуса, но зато двое других его жён подарили ему ни много ни мало двенадцать законных сыновей и дочерей. И хотя вполне вероятно, что жизнелюбивая натура Пьеро эти не ограничилась, он завёл на стороне как минимум несколько незаконных отпрысков, Леонардо оказался среди них единственным, кого отец официально признал своим сыном. Это незаконное рождение было проблемой, доставившей Леонардо в зрелые годы массу обид и огорчений, и, возможно, явилось главной причиной его внутренних борений в годы юности.

В доме неподалёку от Винчи жили Антонио, дед Леонардо по отцовской линии, и его дядя, весёлый бездельник Франческо, бывший на шестнадцать лет старше своего племянника. После ухода Катерины единственными женщинами в доме поочерёдно были мачехи Леонардо – матери законных отпрысков его отца.

Юный Леонардо замкнулся и ушёл в себя – в мир своих фантазий, где было возможно всё. Есть данные, что юный дядюшка Франческо проводил с ним немало времени, будучи едва ли не единственным товарищем забав будущего гения, способным дать ответы на его бесчисленные вопросы, – этот плод неутомимой умственной деятельности, напряжённой работы мозга. Возможно, Леонардо, как и большинство людей гениальной одарённости, был одинок, будучи отделён от остальных детей той внутренней силой, которая вела его по жизни, отпугивая и повергая в страх всех не наделённых ею, по мере того, как раздвигались горизонты его внутреннего мира.

Статус незаконнорождённого не позволял ему заниматься юриспруденцией – потомственной семейной профессией, и тринадцатилетний Леонардо был отдан в ученики к Андреа дель Верроккьо, художнику, жившему во Флоренции. В те времена художники считались людьми немногим более почтенными, чем простые ремесленники, и их студии во многом напоминали импровизированные ремесленные мастерские. Считалось, что подмастерья и ученики – боттеги – должны владеть многими художественными и техническими навыками, часто используя свои собственные материалы. Они, что называется, жили при мастерской и редко могли выкроить время, чтобы заглянуть в окружающий мир.

Верроккьо был увлечён математикой, музыкой и, что более показательно, магией и алхимией. Леонардо был тихим, прилежным и смышлёным тружеником, дарования которого стали очевидны чуть ли не с первого дня. С тех пор как позолоченный медный шар весом около двух тонн, в создание которого Леонардо вложил немало труда, был в 1471 г. водружён на вершине шпиля кафедрального собора во Флоренции, юноша занял почётное второе место в «команде» Верроккьо.

В те же годы Леонардо встретил географа Паоло Тосканелли («маэстро Паголо»), который впоследствии составил карты для великого плавания Колумба в Америку и у которого юноша познакомился с основами механики. Другим человеком, оказавшим в тот период влияние на Леонардо, был Леон Батиста Альберти (1404 – 1472 ), эрудит и учёный, проводивший опыты с камерой-обскурой. Как и Леонардо, Альберти обладал почти сверхчеловеческой физической силой. Не исключено, что именно он научил своего ученика секретам концентрации духовной энергии, подобной практике боевых искусств. Возможно, это умение концентрировать энергию и стоит за свершениями обоих мастеров. К примеру, в зрелые годы Леонардо в шутку часто разгибал подкову, а однажды сорвал с петель тяжеленную запертую дверь, и притом, как свидетельствуют очевидцы, без всякого видимого усилия.

Другой видной личностью, с которой Леонардо встретился в молодые годы, был знаменитый художник Боттичелли (Сандро Филипепи), бывший на семь лет старше Леонардо и, если верить тем же «Секретным досье» Приората Сиона, впоследствии ставший великим магистром их ордена. Его интерес к эзотерике нашёл своё выражение в создании своей собственной колоды карт таро. После смерти Боттичелли, последовавшей в 1510 г., Леонардо занял его место во главе ордена.

Флоренция в ту эпоху была богатым и процветающим городом-государством, который держали под контролем коммерсанты и управляли которым банкиры семейства Медичи. Мастерская Верроккьо работала изо всех сил, создавая статуи, элементы декоративного убранства и портреты, чтобы поддержать свой престиж. Много лет спустя Леонардо писал: «Медичи меня создал, и Медичи меня уничтожил», хотя не вполне ясно, что именно он имел в виду во второй половине своей фразы. Несомненно, знакомство с Медичи в 1476 г. оказалось для него как нельзя более кстати, когда двадцатичетырёхлетний художник вместе с группой молодёжи был арестован по анонимному доносу и обвинён в «ереси». Принято считать, что на самом деле их обвинили в содомии; все они очень скоро были отпущены на свободу – в основном благодаря тому, что один из арестованных был в родстве с Медичи. Это помогло Леонардо выбраться на свободу, но действительно ли его привела за решётку только пресловутая дурная компания? Но если обвинение, выдвинутое против него, заключалось не в содомии, то какова же была та ересь, из-за которой они все оказались в тюрьме? Между прочим, наказание за ересь и за содомию в те времена было одинаково: смерть, точнее – сожжение на костре.

Слухи о гомосексуальных наклонностях Леонардо преследовали маэстро всю его долгую жизнь и не умолкли даже после его кончины. Однако, за исключением этого краткого и не вполне ясного судебного разбирательства, существует крайне мало прямых свидетельств того, что Леонардо был геем. В его записных книжках иногда встречаются презрительные высказывания о сексуальных связях, и вполне возможно, что эмоциональная сторона его жизни, столь явно сублимированная в его творчестве, практически не получила физического выражения. Или же, как предполагают некоторые комментаторы, его конфликт с законом о содомии до такой степени напугал маэстро, что он более никогда не предпринимал подобных попыток.

Однако его имя по-прежнему было окружено непристойными слухами, и недавняя находка[52] порнографических карикатур на его учеников служит аргументом в пользу того, что Леонардо и гомосексуализм отнюдь не являются чем-то несовместимым. Доказано, что его отношения с женщинами носили почтительно-холодный и отстранённый характер, а его замечания о гетеросексуальных связях часто звучат иронически-пренебрежительно. Серж Брэмли ссылается на странный рисунок маэстро, на котором изображены двое, занимающиеся любовью. Так вот в то время как мужчина, – у которого, кстати сказать, преувеличенно большая и пышная шевелюра, – изображён весьма детально, рисунок женщины носит крайне схематический характер.

На протяжении многих лет комментаторы упоминали знаменитую «Мону Лизу» как пример болезненно извращённой сексуальности Леонардо. Более того, давно возникли упорные слухи о том, что на самом деле это гениальное полотно представляет собой автопортрет маэстро. В последние годы двое исследователей, Лилиан Шварц из Белловской лаборатории в США и доктор Дигби Квестед из клиники Модели в Лондоне, доказали, что это действительно так. Сколь ни странным может показаться такое сближение, исследователи, воспользовавшись новейшими методами компьютерного совмещения, доказали, что женское лицо на самом деле представляет собой зеркальное отображение лица самого маэстро на известном портрете, хранящемся в Турине, на котором Леонардо запечатлён уже в преклонные годы. Все основные черты лица – контуры носа, линии губ и бровей, очертания глаз – на обоих полотнах практически совпадают.

Многие исследователи видят в «Моне Лизе» выражение женской стороны натуры Леонардо, сути его мятущейся души, которую он так упорно скрывал от посторонних глаз. Однако это же свидетельствует и о создании им собственного образа в величайшем из своих творений. Здесь немалую роль сыграли и «порнографические» рисунки Леонардо: наброски с изображением «гермафродитов в состоянии сексуального возбуждения», которые недавно, после многолетнего отсутствия, были возвращены в Королевскую коллекцию в Виндзорском дворце. (Они были украдены ещё в правление королевы Виктории. По преданию, королева даже обрадовалась, узнав об их пропаже.) Однако было бы слишком поверхностным приписывать очевидную одержимость Леонардо образами гермафродитов его болезненно-извращённой сексуальной ориентации и подлинному восхищению двуполым творением, выражением которого является его знаменитый автопортрет – «Мона Лиза».

Существует и другая причина, по которой флорентинец той эпохи мог быть одержим идеей двуполости или, лучше сказать, идеей изменения пола и замещения одного пола другим. Гермафродит – это, так сказать, алхимический символ в чистом виде, отражающий совершенное равновесие, достигнутое посредством Великого Труда, а также символизирующий совершенное существо, в которое преображается сам алхимик после определённой трансмутации в духовном плане, а по мнению многих, и в физическом. Это было «желанное состояние», не имеющее практически ничего общего с сексуальностью в её современном понимании. Великое Творение[53] – это взрывной переход потенциала в реализацию, при котором мистические образы приобретают конкретную материальную форму. Как говорят алхимики, «что вверху, то и внизу». Считается, что этот процесс преображает дух в материю и обеспечивает трансмутацию одного вида материи в любой другой. Именно благодаря этому человек становится богом.

В науке и технике XXI в. алхимика принято считать несчастным помешанным глупцом, а все его практики, устремления и воззрения – не более чем дикарскими выдумками и колдовством, которые мы вправе отвергнуть с пренебрежением. Надо признать, что, когда мы только приступили к своим изысканиям, мы тоже придерживались таких взглядов. Но вскоре мы осознали, что, хотя алхимия может казаться легковесной и смехотворной (кстати сказать, многие серьёзные алхимики сознательно культивировали подобный имидж своей науки, чтобы отпугнуть нежелательное внимание непосвящённых), на самом деле она является чрезвычайно могущественной. Она выглядит особенно привлекательной для того, кто хочет раскрыть свой физический, интеллектуальный и духовный потенциал и подняться выше окружающих в деле осмысления Вселенной и своего места в ней. Алхимия часто представляется как причудливое смешение философии, космологии, астрологии, физики и химии, и даже как особая форма генной инженерии. Нейл Пауэлл, современный специалист в области алхимии, утверждает:

«Великие алхимики были людьми, образованными во многих областях знания. Диапазон и объём знаний в те времена был весьма невелик, и поэтому человек вполне мог рассчитывать овладеть всей суммой информации о таких различных предметах, как медицина и религия, философия и алхимия, логика и магия. Стремившийся к познанию не видел ничего несовместимого в самых разных областях познания. Магия в его глазах не противоречила медицине, а философия – религии. Познание, как считалось в те времена, представляет собой некое всеединство, и различные области знания воспринимались как разные аспекты этого единства. Они в совокупности вели человека к более полному постижению Вселенной».

А теперь давайте обратимся к следующей истории, которая представляет собой огромный кладезь информации для того, кто «имеет глаза, чтобы видеть», которая поможет понять мотивы обращения к алхимии такого искателя, как Леонардо.

В самом начале XX в. оккультный андерграунд Парижа пережил настоящий шок, когда некто, укрывшийся за псевдонимом «Фулканелли», опубликовал свою книгу «Тайна соборов» – труд, стремящийся доказать, что великие готические соборы Европы и, в частности, знаменитый Шартрский собор, представляли собой своеобразные кодированные послания в камне, заключающие в себе алхимические и магические послания древности. Так, например, одним из излюбленных алхимических символов, по признанию современных учёных, являет собой изображение бородатого мужчины, на затылке которого изображено лицо юной женщины, глядящейся в зеркало. В частности, подобная статуя украшает интерьер Нантского собора. В портике Шартрского собора сохранилось ещё более любопытное изваяние: бородатый царь с телом женщины, символизирующий знаменитую царицу Савскую.

Как-то раз (дело было в самом начале 1993 г.) Линн разбирала слайды, готовясь к беседе о Леонардо и Плащанице. Её внимание привлёк один из слайдов, изображение на котором показалось ей очень знакомым. Она показала слайд мне, но мы никак не могли вспомнить, в какой связи он уже попадался нам.

На слайде был запечатлён набросок Леонардо под названием «Ведьма с магическим зеркалом». Мы нередко использовали его как пример тайного интереса Леонардо к магии, зеркалам и проблеме двуполости, но затем совершенно забыли об этом. Много времени спустя мы вспомнили, что, хотя на наброске изображена молодая женщина, глядящаяся в зеркало, если присмотреться более внимательно, можно заметить, что затылочная сторона её головы на самом деле представляет собой лицо старика, точнее – портрет самого Леонардо. Это ни много ни мало тот же самый символ, что и уже упомянутая статуя в Нантском соборе. В прошлые годы мы привлекли к этому рисунку внимание многих сотен читателей и зрителей, но сами тогда почему-то так и не заметили, что это – явное свидетельство интереса и причастности Леонардо к алхимии.

Мы также обратили внимание, что он в своих записных книжках использовал алхимические символы – практика по тем временам весьма опасная. Это выглядело как некая аберрация, ибо они, можно сказать, лишь мелькали среди многих десятков схематических набросков.

По причине понятных опасений весьма маловероятно, чтобы Леонардо отважился подробно изложить мысли, восхваляющие алхимию. Мало сказать, что его записные книжки отнюдь не предназначались для широкой публики: он был знаменит ещё при жизни и отлично понимал цену всех своих набросков. Кроме того, его слуга Салаи был ловким вором, и кто знает, куда подевались бесценные записные книжки маэстро? Они легко могли попасть в руки врагов Леонардо ещё при его жизни.

Второй важный фактор, имеющий отношение к писаниям Леонардо об алхимии, – это их тон и содержание. Как мы уже говорили, серьёзные алхимики придавали огромное значение духовной трансформации, а не банальному превращению простых металлов в золото, как это принято считать. Согласно учёному-оккультисту Грильо де Живри, важно отличать настоящего алхимика от «жалких потуг толпы непосвящённых, абсолютно неспособных проникнуть в секреты истинного учения и продолжающих бесплодную работу с разного рода необычайными материалами, которые никогда не приведут их к желанному результату. Всё это – ложные алхимики, так называемые дутые мастера».

Понятно, что сочинения Леонардо были адресованы таким дутым алхимикам. Так, например, он спрашивает их: «Почему вы не идёте в рудники и копи, где Природа создаёт столь великолепное золото, и не становитесь её учениками? Она наверняка излечила бы вас от вашего безрассудства, показав, что ни одной из тех вещей, которые вы используете в своих печах, не было среди компонентов, кои Она сама применяет для создания этого золота». Однако его отношение к алхимикам не является целиком и полностью враждебным, ибо Леонардо говорит, что алхимики «заслуживают безмерной похвалы за все те полезные вещи, которые они изобрели на пользу человечества».

Серьёзные алхимики наверняка согласились бы с ним. Презрение, которое они испытывали (и теперь испытывают) к дутым мастерам, во многом смыкается со взглядом многих учёных на простаков, которые по-прежнему верят, что Плащаница – эта та самая ткань, в которую было обёрнуто тело Иисуса.

В целом необходимо отметить, что современные алхимики – а надо сказать, что в наши дни во Франции и США существуют различные алхимические институты – столь же склонны к анонимности, как и их коллеги на страницах истории. Это может показаться весьма странным, ибо давно прошли те времена, когда за свои взгляды и опыты алхимики могли попасть на костёр инквизиции. Некоторые полагают, что анонимность просто до такой степени укоренилась в душах алхимиков, что сегодня к ней прибегают исключительно ради традиции. Однако на самом деле в этом кроется нечто большее. Проще говоря, алхимия – это удел только посвящённых, как, впрочем, и все прочие оккультные знания. Секреты должны оставаться секретами. Или, как пишет Нейл Пауэлл, «Алхимики очень любили окружать свои писания ореолом тайны и загадочности, ибо они всегда опасались, что тайная информация может попасть в руки противников. Вероятно, они соблюдали секретность для своей собственной безопасности».

Алхимия до сих пор использует весьма сложные и непроницаемые для посвящённых коды, возбуждающие самое дерзкое воображение, но на самом деле она представляет собой достаточно жёстко структурированную систему, направленную на полную трансформацию не только материальных субстанций, с которыми работают алхимики, но и самих алхимиков. У алхимиков бытовало изречение: «Нет [другого] Бога, кроме Бога [заключённого] в Человеке», представлявшее собой не только крайне опасную аксиому во времена инквизиции, но и совершенное выражение взглядов таких мыслителей, как Леонардо.

Мы пришли к осознанию того, что одним из главных raisons d'dtre[54] деятельности Приората Сиона является алхимия (которая на низшем своём уровне служит весьма подходящей дисциплиной для людей, числящихся среди крупнейших банкиров мира). Так, в числе ранних великих магистров Приората упоминается Никола Фламель, а 17 января (день, в который он, по собственному утверждению, завершил Великое Творение и достиг цели) – священный для них день, дата, установленная в память о достижении алхимического совершенства. В том же списке упомянуты и сэр Исаак Ньютон, Роберт Бойль (1627 – 1691) и Роберт Фладд, бывшие страстными алхимиками. (Интересно, что Ньютон, как и Леонардо, известен сегодня как архирационалист, но в его времена не считалось нелогичным быть алхимиком. В конце концов, важны и ценны все области знания.)

Алхимия – это не хобби вроде собирания марок или выращивания орхидей. Это целостная система познания Человека и мира, в котором он живёт. И «Ведьма с магическим зеркалом» Леонардо – свидетельство того, что он был хорошо знаком с алхимической символикой.

В наших изысканиях, целью которых было доказать, что Леонардо мог иметь средства, мотивы и возможности для создания Туринской Плащаницы, нам было необходимо показать, что необходимые средства предоставила ему именно алхимия. Алхимия была в состоянии неё только предоставить Леонардо, так сказать, техническое ноу-хау для фабрикации столь уникальной подделки (которая, кстати сказать, не была распознана в качестве таковой при его жизни), но и познакомить его с обширной подпольной сетью еретиков, придерживавшихся близких ему взглядов. В этом ряду находился, вероятно, и орден Приорат Сиона, великим магистром которого, как считается, был Леонардо.

В самом начале наших исследований мы выступали против утверждения, будто в претензиях Приората отсутствует здравая логика и что они искусственно создали себе известность, пользуясь целым рядом источников. В книге «Святая кровь и Святой Грааль» проводится мысль о том, что Приорат Сиона существует ради того, чтобы хранить и оберегать родословную потомков Иисуса Христа и Марии Магдалины, однако мы установили, что Приорат – это иоанниты наших дней и Иисус для них не имеет никаких оснований, чтобы почитаться в качестве Бога. На деле они относятся к Нему резко негативно, выискивая в свитках Мёртвого моря и других источниках отрицательные отзывы и свидетельства о Нём. Но тогда почему они, как принято считать, проявляют такую заботу о сохранении родословия Его гипотетических потомков? И почему их орден возглавлял такой независимый и циничный мыслитель и явный ненавистник благочестия, как Леонардо?

Для авторов книги «Святая Кровь и Святой Грааль» история Приората началась с того таинственного момента, когда Соньер, священник церкви в Ренн-ле-Шато, практически за одну ночь стал несметно богатым человеком. Возникли слухи о сексуальных контактах, магии и тёмных секретах. Тем, кто приезжал в эту отдалённую, глухую деревушку в Лангедоке, приходилось запастись терпением, ибо поездка туда из Парижа даже в наши дни (мы убедились в этом на собственном опыте) – весьма непростое предприятие. Тем не менее на протяжении почти ста лет туда нередко приезжали сливки парижского общества, в том числе и очаровательная и знаменитая оперная певица Эмма Кальве (1852 – 1942), чтобы увидеться с Соньером. В числе тех, кто посещал крохотную деревушку, были и принцы династии Габсбургов. Зачем они приезжали туда – мы не знаем.

Каковы же были мотивы, побуждавшие столь влиятельных персон отправляться в такую даль? Быть может, они искали славы, фортуны или тайных знаний? Впрочем, вероятнее всего, славы они не искали, ибо большинство из них и без того обладали ею. Тогда что же? Быть может, средство достижения бессмертия, эликсир вечной молодости или какие– то иные побочные продукты на пути к Великому Творению? То, чем владел Соньер, очевидно, заслуживало самого серьёзного отношения. Не надо забывать, что сэр Исаак Ньютон был энтузиастом алхимии и нисколько не стыдился этого, и к тому же он тоже, если верить «Секретным досье», был великим магистром Приората Сиона. Точно так же, как и Никола Фламель, и Роберт Бойль, и Роберт Фладд… и Леонардо да Винчи. Все эти люди были лучшими умами своего поколения, а некоторые – и своей эпохи. Словом, это были люди, которые не стали бы заниматься заведомой чепухой, не так ли?

Другим предполагаемым великим магистром Приората был французский художник и кинорежиссёр Жан Кокто, произведения которого можно увидеть в соборе Нотр-Дам в Париже и в Лейчестерском дворце, находящемся неподалёку от Лейчестер-сквер, что в центральном округе Лондона. Его курьёзная фреска с изображением сцены Распятия, находящаяся в боковой капелле, несёт в себе явно неортодоксальную символику. Более того, Кокто поместил на ней собственный автопортрет, изобразив себя в виде человека, повернувшегося спиной к Кресту с выражением неприязни или даже отвращения на лице. Поскольку эта фреска – творение человека, связанного с Приоратом Сиона, не является ли она чем-то вроде жеста протеста иоаннитов? А если это так, то не вправе ли мы усматривать нечто подобное в работах самого Леонардо, – нечто, свидетельствующее о тайной традиции, которая связывала в рамках опасного еретического братства двух художников, живших в разные века?

Рассматривая произведения Леонардо, мы почти сразу же обнаружили его в образе юноши, резко отпрянувшего от «Святого семейства» на незаконченном полотне «Поклонение волхвов». Некоторые высказывают благочестивое предположение, что это объясняется тем, что Леонардо считал себя недостойным видеть их. Однако, учитывая секретную подоплёку и взгляды Леонардо, куда резоннее предположить, что этот жест – выражение полного отрицания общепринятой версии, изложенной в Новом Завете.

Кроме того, это произведение вряд ли можно считать возвышенным духовным гимном во славу христианского вероучения. Сцена, изображённая на полотне, происходит под рожковым деревом – символом Иоанна Предтечи. Волхвы, предстоящие Деве Марии, принесли младенцу Христу только ладан и смирну, но золота среди их даров нет, ибо золото – это не только символ царского достоинства, но и алхимический символ высшей истины и совершенства. Как писал Леонардо, золото – это «самое превосходное из творений Природы, истинный сын Солнца». В то время как те, кто словно бы поклоняется приподнятым корням рожкового дерева[55], выглядят обыкновенными, здоровыми людьми, те, кто пришли поклониться Иисусу и Его Матери, кажутся измождёнными, осунувшимися, словом, настоящими бродячими скелетами, напоминающими те трупы, над которыми Леонардо провёл немало бессонных ночей со скальпелем в руке, при неверном свете свечей. Они словно зависли в воздухе перед вялой, безжизненной Пречистой Девой и Младенцем. При этом создаётся впечатление, что рука одного из предстоящих как бы рассекает горло своего соседа на манер жеста масонской клятвы[56]. Напомнить об этом с такой графической убедительностью – всё равно что стать предателем, осуждённым на казнь. Этот жест повторён и на «Тайной Вечере» Леонардо, к которой мы теперь и обратимся.

Единственная сохранившаяся часть первоначальной церкви Санта Мария делле Грацие в Милане, стена с фреской Леонардо, обычно трактуется как гениальное художественное выражение его христианского благочестия. Но на самом деле всё обстоит ровным счётом наоборот.

Многие историки согласны в том, что Леонардо на этой фреске в образе св. апостола Фаддея (второй справа от зрителя) изобразил самого себя. Изображённый очень высок: он вынужден согнуться почти до пояса, чтобы встретиться взглядом с учеником, сидящим с краю за столом. Для этого ему пришлось почти полностью отвернуться от фигуры в центре, то есть Самого Иисуса. Несмотря на то, что фреска сильно пострадала от времени, сегодня ещё можно различить черты изображённого. У него длинные, до плеч, волосы, расчёсанные на прямой пробор в центре, над лбом; борода и усы; длинный мясистый нос с характерным кончиком, словом – всё, как у Человека на Плащанице. А теперь давайте бросим взгляд на другой конец стола. Там наше внимание привлекает рука человека с большим ножом, конец которого указывает прямо на живот следующего ученика Христа. Однако никто из искусствоведов, чьи книги нам довелось читать, ни слова не говорит об этом. А художник, сделавший единственную копию этой фрески со столь необычной композиционной особенностью, почему-то слегка изменил позу этого ученика Христа, уподобив её позе акробата, чтобы сделать его жест более реальным с анатомической точки зрения. Но сути дела это не изменило: рука с ножом не принадлежит никому из сидящих за столом.

Поистине очень странно, что одно из самых знаменитых полотен мировой живописи так мало и плохо изучено и ещё меньше понято. Остаётся лишь предположить, что многие любившие и любящие его просто обворожены им и не видят очевидного. Считается, что евангельская Тайная вечеря, согласно учению Церкви, была устроена Иисусом для установления таинства Святого причастия под видом хлеба и вина. Он сказал: «Примите, ядите, сие есть Тело Моё… сие есть кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов». Однако, за исключением буквально нескольких капель в крошечной чаше, никакого другого вина на столе, изображённом на фреске Леонардо, нет. Во всяком случае, на нём нет ничего похожего на Святой Грааль – большую или малую чашу, которая должна была бы стоять перед Спасителем, и вам пришлось бы потратить немало усилий, чтобы отыскать на столе хоть что-то. (Речь идёт об оригинале Леонардо, а не о копиях, авторы которых решили исправить «оплошность» маэстро.) Что же получается? Леонардо обращается к тем, кто имеет глаза, чтобы видеть, и говорит им, что Иисус не умер на Кресте и не излил Свою кровь за нас.

Поскольку эта сцена – та самая Тайная Вечеря, на которой, согласно Новому Завету, Иисус, преломив хлеб и благословив вино, положил начало таинству евхаристии, предложив своим ученикам вкушать их как его истинные тело и кровь, вполне резонно было бы ожидать, что на столе перед Иисусом должны находиться кувшин или чаша с вином, на которую и указывает жест его рук. В конце концов, для всех христиан эта вечеря непосредственно предшествовала Страстям Иисуса в Гефсиманском саду, где он исступлённо молился «да минует меня чаша сия» (ещё одна аллюзия на хлеб и вино), а также предваряла его крестную смерть, когда его кровь была пролита во оставление грехов и искупление всего рода человеческого. Однако перед Иисусом на фреске вина нет (как нет его и на всём столе «Тайной Вечери» Леонардо). Возможно ли допустить, что руки Спасителя по воле художника совершают «пустой» жест?

Поскольку вина на столе нет, вероятно, не случайно, что и хлеб на столе практически отсутствует. А поскольку Иисус сам отождествил хлеб со своим телом, «ломимым» в акте высшей жертвы за всех, не следует ли видеть в столь странном отсутствии хлеба и вина намёк на истинную природу страданий Христа?

Более того, эти детали – всего лишь верхушка айсберга неортодоксальных деталей, присутствующих на фреске. В евангельском рассказе об этом событии говорится, что юный Иоанн Богослов находился в столь тесном контакте с Иисусом, что возлежал у него «на персях». Однако на фреске Леонардо этот юный персонаж, вопреки традиционным библейским «замечаниям для исполнителей» этой сцены, не только не соприкасается с Христом, но напротив, отстраняется от Спасителя, почти кокетливо отклонившись вправо. На этом странности с этим персонажем ни в коей мере не заканчиваются, ибо столь курьёзные несуразности в образе так называемого Иоанна Богослова простительны разве что новичкам в живописи. Так, например, известно явное пристрастие самого художника к любованию мужской красотой, в которой сквозит нечто женственное; он смотрит на своего персонажа как на женщину, которой мы любуемся. В «нём» всё так и дышит удивительной женственностью…

Взгляните на фигуру Иисуса в красном хитоне и голубом гиматии (плаще), а затем – на фигуру справа (если смотреть от зрителя) от Него. На первый взгляд создаётся впечатление, что изображённый – юноша, чуть отпрянувший от Христа. Принято считать, что это – св. Иоанн Богослов, любимый ученик и наперсник Христа. Но если это так, то почему же он не возлежит на персях Христа, как сказано в Евангелии? Этот персонаж – зеркальное отражение Спасителя: он облачён в голубой хитон и красный гиматий, а его прообраз – в алый хитон и голубой гиматий, но во всём прочем их одеяния идентичны. Никто из других персонажей, присутствующих за столом, не облачён в одежды, служащие зеркальным отображением одеяния Иисуса. На подбородке у изображённого – лёгкий пушок. Кроме того, Иисус – высокий и крупный мужчина, а этот персонаж хрупок и буквально излучает женственность. Несмотря на трещины и прочие явные следы времени, на фреске по-прежнему бросаются в глаза крошечные, нежные руки, мягкие, женственные черты, золотое ожерелье на шее и тёмная складка под грудью, подчёркивающая женские груди… Нет, это – не Иоанн Богослов. Это – Мария Магдалина. Ребро ладони как бы разрубает её горло типично масонским жестом предостережения. Несмотря на лёгкий пушок, символизирующий бородку, это – персонаж, которого ни один уважающий себя живописец Приората Сиона не решился бы убрать из этой сцены. Для него подобное было бы просто немыслимо. Что же касается женственности, то она ещё более кощунственно подчёркнута на копии фрески, которая таинственным образом сохранилась, будучи заложенной кирпичом в Берлингтон-Хаус в Лондоне.

Однако ещё более показательной является открытая нами явно иоаннитская символика на многих полотнах Леонардо, почитающихся вполне благочестивыми. Даже нам, к тому времени успевшим познакомиться с постулатами этой ереси, показалось шокирующим то упорство, с которым Леонардо насыщает свои творения откровенно антихристианскими выпадами против Самого Иисуса и особенно Святого семейства. Кроме того, Иоанн Креститель не только является центральным персонажем многих произведений Леонардо, но и, что ещё более показательно, символические намёки на него присутствуют в подавляющем большинстве наиболее «священных» работ маэстро.

Последнее из полотен Леонардо – это его скандальный «Иоанн Креститель», написанный им, кстати, для себя, а не на заказ и не на продажу. (Факт весьма странный для так называемого атеиста.) Не предназначалось оно и для благочестивого христианского созерцания на склоне дней маэстро. Для Леонардо Иоанн Креститель был не предтечей Христа, провозвестником Его прихода, покорно склонившимся у ног Спасителя. Для маэстро, как и для большинства иоаннитов, Иоанн сам был Христом-Мессией. Кстати, интересно, что единственной уцелевшей скульптурой Леонардо является статуя Иоанна Крестителя, находящаяся сегодня над входом в баптистерий во Флоренции. Эта статуя, как мы уже говорили, была создана маэстро совместно с известным алхимиком Рустичи. Однако сохранилось очень много свидетельств особого почитания Иоанна Крестителя со стороны Леонардо и глубокого презрения, которое маэстро питал к Иисусу и Его Матери.

Наиболее яркое выражение эти взгляды получили на его знаменитом полотне «Мадонна в скалах», которое сохранилось в двух авторских вариантах, один из коих находится в Лувре в Париже, а другой хранится в Национальной галерее в Лондоне. Более еретический вариант – тот, что находится в Лувре. (Хотя мы очень подробно рассматриваем это полотно в другой нашей книге, его неординарные, вопиюще еретические детали заслуживают того, чтобы вкратце рассказать о них здесь.) Тема этого полотна, подсказанная неким религиозным братством, связана с христианской легендой о встрече в Египте ребёнка-Христа с ребёнком – Иоанном Крестителем. Во время этой встречи Иисус благословляет Иоанна крестить Его в будущем, когда настанет время. (Это само по себе весьма интересно. Легенда, по всей видимости, была создана с целью преодоления трудной богословской проблемы: зачем безгрешному Сыну Божию понадобилось принимать крещение от Иоанна, тем самым как бы признавая старшинство Иоанна.) Согласно этой легенде, встреча произошла во время бегства Пресвятой Девы Марии и св. Иосифа Обручника в Египет, где Святое семейство встретило ребёнка-Иоанна, коего опекал и хранил архангел Уриил[57]. На своём полотне Леонардо запечатлел момент встречи двух величайших светочей христианства. Создаётся впечатление, что Дева Мария заботливо опекает будущего Иоанна Крестителя, который преклонил одно колено перед Иисусом, за Которым кротко наблюдает архангел Уриил. Понятно, что опекуны у детей явно не те: Иисуса следовало изобразить рядом с Его Пречистой Матерью, а Иоанна – рядом с его небесным покровителем, Уриилом. Но что будет, если поменять детей местами так, чтобы они находились рядом с «правильными» опекунами? Тогда получается, что Иисус преклонил колено в знак подчинённого положения перед Иоанном, который благословляет Его. Это, как мы установили, полностью соответствует иоаннитским религиозным воззрениям Леонардо: истинным Христом он считал Иоанна Крестителя, втайне приумаляя и презирая Иисуса. Есть и другие визуальные «ключи» к этой сцене, подтверждающие эту шокирующую, откровенно еретическую интерпретацию и крайнюю личную неприязнь Леонардо к Святому семейству. (В их числе и очень странная и достойная школярских выходок деталь: самый крупный образ на полотне, образуемый скальными глыбами, которые словно вырастают из головы Мадонны. Сколь бы скандальным ни выглядело это нагромождение, мы не спешили поведать о нём, ибо половина удовольствия – видеть то, чего другие не замечают. Но обещаем, что для тех, кто его разглядит, это будет настоящим шоком.)

Кроме того, на многих полотнах Леонардо присутствует особый жест, который мы очень скоро стали именовать «жестом Иоанна»: поднятый вверх указательный палец правой руки, который всегда (исключений просто нет) совершает либо сам Иоанн, либо жест относится к нему (по крайней мере – у Леонардо). Яркий пример того – известный картон «Пресвятая Дева с Младенцем и св. Анной», хранящийся в Национальной галерее в Лондоне. На этом картоне «святая Анна» фактически совершает жест Иоанна перед прекрасным, но измученным лицом Девы Марии, находящимся над головой юного Иоанна Крестителя. Многие специалисты сходятся во мнении, что на самом деле в образе «святой Анны» Леонардо запечатлел Елизавету, мать Иоанна, что подтверждается тем фактом, что её сын прильнул к ней, а она изображает типичный жест Иоанна. Этот картон, созданный в 1501 г., – предварительный эскиз к картине «Св. Анна с Пресвятой Девой и Младенцем» (написанной между 1501 и 1507 гг.), и на нём присутствует та же композиция: Дева Мария (в весьма неудобной позе) опёрлась о колено пожилой женщины. Но в окончательном варианте имеет место важное отличие: вместо ребёнка-Иоанна на полотне появился ягнёнок, с которым играет Иисус. Однако при внимательном взгляде можно заметить, что Иисус обращается с ягнёнком предельно грубо: Он почти борется с ним. Положение Его правой руки и ноги, которыми Он обхватил хрупкую шею ягнёнка, создаёт впечатление, будто Иисус собирается повредить или даже оторвать голову агнца… В этой композиции особенно интересен тот факт, что ягнёнок как символ Агнца Божия, символизирующий не Иисуса, а Иоанна Крестителя, широко использовался рыцарями-тамплиерами, в частности – в Лангедоке.

Когда Леонардо писал: «Несчастные смертные, откройте очи ваши», он, вполне возможно, имел в виду именно символику, которой пронизаны все его произведения, причём смысл некоторых, как мы уже знаем, нетрудно понять, если только заметить их.

Мы начали понимать, что странная ересь иоаннитов, образно говоря, вплелась весьма заметной нитью в наши исследования Плащаницы. Во-первых, мы связались с Джованни, занимающим весьма высокое место в иерархии некой иоаннитско-тамплиерской группы. Затем мы выяснили, что Леонардо, вопреки бытующим научным представлениям и популярным легендам о нём, также использовал в своих многочисленных произведениях так много иоаннитских символов, что трудно отделаться от интригующего предположения о том, что и он сам тоже был членом этого загадочного братства. К тому же его тайные воззрения, как мы установили, были тесно связаны с фальсификацией им величайшей святыни христианства.

Конечно, Леонардо не был одинок в своих еретических воззрениях, равно как и не был одиноким заговорщиком, выступавшим против господствующей Церкви. Поистине проследить захватывающую историю Плащаницы – всё равно что участвовать в раскрытии сети заговорщиков, которые, руководствуясь своими собственными целями, создали вокруг Плащаницы ауру секретности и таинственности.

Примечания:

4

Во время исследований, проводившихся STURP в 1978 г., учёные обнаружили следы стока на краях отверстий, образованных случайными каплям смолы из факела. Более подробно об этом см. публикации Schwalbe и Rogers.

5

Помимо значения «плащаница», слово синдон имеет ещё ряд значений церковно-исторического плана: 1) плитой (особый плат для обтирания уст после принятия Св. причастия); 2) катасарка (покрывало престола в алтаре); 3) плащаница (покрывало, погребальная пелена); 4) синдон (кусок материи, в которую новокрещёный принимается из купели после совершения таинства крещения). Кроме того, в практике христианских аскетов синдоном называлась скудная одежда (по сути, набедренная повязка), в которой подвижники ходили в любую погоду до конца своих дней. Особо широко эта практика была распространена в Египте и пустынных монастырях Малой Азии, и со временем сложился целый круг подвижников, именовавшихся синдонитами, среди которых особенно известен преп. Серапион Синдонит (IV в.). Был синдонитом и св. Макарий Великий (IVв.). (Прим. пер.)

41

Это название связано с соотношением размеров и номинала у пенни и фартинга. Последний был самой мелкой монетой и равнялся… пенни. Примерно таким же было и соотношение диаметров переднего и заднего колёс у ранних велосипедов. (Прим. Пер.)

42

История «Манифестов розенкрейцеров» и последующего быстрого роста и развития этого движения рассказывается в книге Френсис Иейтс «Розенкрейцерское просвещение», в которой опубликованы переводы нескольких полных текстов манифестов. Другой подробный обзор можно найти в книге Кавендиша.

43

Человек, которого обычно считают автором розенкрейцеровских манифестов – Иоганн Валентин Андреа, причастный также к созданию Христианских союзов – широкой сети тайных обществ, целью которых было хранение эзотерических знаний, коим угрожала инквизиция. Некоторые исследователи считают, что эти группы либо трансформировались в систему масонских лож, либо активно повлияли на неё. Орден Приорат Сиона утверждает, что Андреа был его семнадцатым великим магистром. Более подробно об этом см. в книге Бейджента, Ли и Линкольна «Святая кровь и Святой Грааль».

44

Эта схема воспроизведена в целом ряде книг о розенкрейцерах и каббале (см., например, книгу Spence ), но первоначально она была помещена в труде Ариуса Монтануса (В. Arius Montanus ) «Antiquitatum Judacarum Libri IX ». Экземпляр этой книги, хранившийся в Британском музее, считается украденным. За эту информацию мы выражаем признательность Гарету Медуэю.

45

Согласно каббалистической традиции, существовало два Адама: Адам Кадмон – первоначальный всечеловек», сотворённый Богом как носитель духовного начала, и Адам Афар («перстный человек», т. е. сотворённый из персти праха), плотский Адам, потомкам коего, уже согласно христианскому учению (преп. Никита Стифан, св. Симеон Новый Богослов и др.), предстояло стать оболочкой для воплощения Бога-Слова. (Прим. Пер.)

46

Рассказ о дискуссии, посвящённой влиянию оккультного мышления на развитие научных методов, изложен в 17-й главе книги госпожи Иейтс «Искусство памяти».

47

В позднем Средневековье в католической церкви возникло учение о третьем измерении загробного мира – чистилище, куда попадают души людей, совершивших грехи достаточно серьёзные и потому не властных войти в рай, но в то же время не настолько безнадёжных, чтобы оказаться в аду. Считалось, что в чистилище (лат. пургаторий) такие души проходят очищение от грехов и будут прощены на Страшном суде Божьем. Учение о чистилище – одно из уклонений католической доктрины от учения отцов Семи Вселенских соборов, сохраняемого в православной церкви. (Прим. Пер.)

48

«Де триплика вита» (лат. De triplica vita) – «О тройственной жизни». (Прим. пер.)

49

Леонардо да Винчи писал, что он не позволит, чтобы его тело сделалось «могилой других тварей, обиталищем смерти… вместилищем тления» («Атлантический Кодекс»). Эта фраза цитируется в книге Брэмли.

50

Помимо сотрудничества с Рустики, Леонардо да Винчи давно поддерживал связи с оккультистом Томаско Мазини (взявшим псевдоним Зороастро де Перетола). Именно вместе с Мазини он покинул Флоренцию и в 1482 г. перебрался ко двору Милана. В 1483 г. Мазини поселился при доме Леонардо и считался его помощником вплоть до возвращения маэстро во Флоренцию в 1503 г. Покровителем и патроном Леонардо в Риме в 1513 – 1515 гг. был Джулиано Медичи (сын Лоренцо и брат папы римского Льва X). Джулиано Медичи был известным алхимиком.

51

На самом деле ересь катаров существовала в Северной Италии много десятилетий спустя после разгрома катаров во Франции. Более подробно об этом см. в книге Birks and Gilbert.

52

На прежде невидимой стороне листов в «Атлантическом кодексе», которые до 1965 г. были наклеены на страницы «Кодекса».

53

Великое Творение – условно-метафорическое название цели усилий алхимиков, преображение материи и трансформация человеческой природы, благодаря чему адепт становится «Богом» и обретает способность воздействовать на весь макрокосм. (Прим. Пер.)

54

Разумное основание, побудительная причина (франц.). (Прим. Пер.)

55

Рожковое дерево – особый вид цитрусовых, произрастающий в Палестине и на Ближнем Востоке. Название получило благодаря особой форме плодов с сильно вытянутым и изогнутым концом (рогом). В Евангелии упоминается в притче о блудном сыне: «И он рад был наполнить чрево своё рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему» (Лк. 15, 16). В иудейской традиции плоды рожкового дерева – непременный атрибут празднования праздника Суккот (праздник кущей). При этом особенно ценятся плоды на ветках, имеющие как можно более длинный «рог». (Прим. Пер.)

56

В масонстве существует сложная система символических жестов, отражающих истинный статус того или иного «брата» в масонской иерархии. В числе таких жестов или знаков – шейные, пальцевые, ножные и пр. Они использовались для демонстрации своего статуса так, чтобы непосвящённые этого не поняли. Описываемый жест – типичный шейный знак мастера. (Прим. Пер.)

57

Архангел Уриил (евр. «свет Божий» или «Бог есть свет») – в Ветхом Завете архангел, посланный к Ездре для его наставления и объяснения ему сокровенных путей Божиих; в христианской традиции – огонь и свет Божий, просветитель душевных и телесных чувств, наставник заблудших. (Прим. Пер.)