Мужание

Ровно два месяца — весь июнь и июль 1943 года — учил молодых пилотов Покрышкин, наставлял их, анализировал наиболее интересные бои, приводил характерные примеры из практики, четко разграничивал, как надо летать, атаковать и как не надо поступать в тех или иных ситуациях. Он любил порядок, требовал строгой дисциплины боя, а не бесшабашной удали, залихватских трюков, бравады. С интересом воспринималась его наука. Тем более, что он открывал такие секреты, о которых и не подозревали. В «старом» полку был И-16. А тут ведь новейший истребитель! Удастся ли овладеть машиной, можно ли подчинить ее себе и успешно воевать на ней?

А Покрышкин наставлял:

— Надо быстро оценивать складывающуюся воздушную обстановку, логично мыслить, мгновенно принимать единственно верное в той или иной ситуации решение. И не паниковать!

Говорил Александр Иванович спокойно. В голосе, в манере держаться, в доводах — уверенность, сила.

Как опознавать самолеты противника, строить маневр на атаку, с какой дальности открывать огонь, как выходить из-под вражеской трассы — все это брали для себя из богатой «копилки» нашего наставника, на счету которого было уже четыре сотни боевых вылетов и 29 лично сбитых вражеских самолетов.

— Удачливый! — говорят одни.

— Умелый! — отвечают другие, познавшие трудности, побывавшие в переделках, опаленные пороховым дымом бойцы…

В тишине фронтовой «академии» с подслеповатыми окнами и довольно ощутимой сыростью звучит ровный голос Покрышкина:

— Паника — наш первый враг! Иной вдруг как завопит: «Мессы!» Да еще протяжно, да еще несколько раз. Услышит такое «предупреждение» новичок и задергается в кабине, закрутится волчком, бросая взгляды на все триста шестьдесят градусов. А «мессеры» еще бог знает где — в десяти — пятнадцати километрах и в стороне. А чего кричать, чего паниковать? Куда полезнее сориентировать других, где противник — справа, слева или впереди, сколько самолетов…

Потом не раз слышали в полетах голос Александра Ивановича:

— «Худые» справа… Выше, слева — «фоккеры». Смотрите внимательно!..

Рассказывал однажды Александр Иванович, как он осваивал, изучал в полете трофейный Me-109, к каким выводам пришел, проверив его на воздушный бой с нашими истребителями. Характерно, что Покрышкин объективно оценивал противника, не скрывал истины, напоминал, что нам придется драться с сильными, хорошо обученными, опытными летчиками-истребителями, имеющими в своем распоряжении новейшую боевую технику, которая оснащена сильным и мощным вооружением. Он прямо и недвусмысленно подчеркивал: учитесь, овладевайте боевым мастерством, свой дух, свою жажду мести постарайтесь соединить с высокой выучкой. Только так можно стать бойцом, способным бить врага.

…Теория сочетается с практикой. Полеты, изучение техники, теория. Каждое утро, после завтрака — политинформация.

Прямо на аэродроме выступают то комиссар, то парторг или комсорг, коротко комментируется очередная сводка Совинформбюро. В перерывах между полетами собирает в кружок агитатор или комсорг наш Анатолий Лытаев, проведет беседу, прочитает две-три информации из газеты — и снова к самолетам.

Кто не летает или свое время уже «выбрал», тот работает на тренажере. Покрышкин настойчиво требует ежедневно тренироваться в прицеливании и «ведении огня». Уже стреляли из ШКАСа в капонире по макетам. Прицел на нем настоящий, самолетный. Теперь пулемет с тем самым прицелом, установленный на треноге, «путешествует» по окраинам аэродрома: то в одном месте поставят, то в другом, то дальше, то ближе — идет тренировка в прицеливании по реальным самолетам с расстояния 25, 50, 100 и 200 метров, под различными ракурсами отрабатывают глазомерное определение дальности до цели по величине проецируемого в прицеле изображения. А вот движущаяся цель — идущий на посадку самолет. Тренога стоит невдалеке от посадочного «Т», и поочередно отрабатывается глазомер…

Несколько дней подряд донимает Пал Палыч: требует так изучить район полетов и район боевых действий, чтобы на зачетах на память каждый мог на чистом листе бумаги изобразить все зигзаги передовой, линейные и площадные ориентиры, указать характерные особенности рельефа, расположение своих аэродромов и аэродромов противника, отметить зоны, прикрытые нашей зенитной артиллерией, и районы, сильно защищенные средствами вражеской противовоздушной обороны.

Изучается также и техника врага. У него появились здесь истребители «Фокке-Вульф-190». На них стоят двигатели воздушного охлаждения, и потому они несколько тупоносы. Вооружение очень сильное — четыре пушки. Есть и модифицированный вариант истребителя Ме-109 — пушечный, с усиленным двигателем. Он обозначен буквой «Ф». Появились также Ме-109-Г.

Усилил противник и вооружение бомбардировщика Хе-111: установил 13-миллиметровые пулеметы — два в штурманской кабине и один на турели у воздушного стрелка.

Еще и еще раз внимательно изучаются секторы обстрела у одиночных самолетов Хе-111, Ю-88, Ю-87, показания пленных немецких летчиков. С молодыми усиленно занимаются майор Григорий Масленников, техники-лейтенанты Анатолий Лытаев и Николай Кукушкин: приучают к работе с радиостанцией, показывают, как ею пользоваться, объясняют устройство приемника и передатчика.

В начале июля штурман полка майор Павел Крюков стал проводить занятия по карте. На розданных летчикам листах — Ростов, Новочеркасск, Сталине, Ворошиловград, Белгород…

— Изучайте маршруты на Донбасс. Все переглянулись: нет, неспроста это!..

— Что, скоро в Таганрог полетим? — спросил майора младший сержант Сергей Никитин.

— Полетим! — спокойно, с твердой уверенностью в голосе ответил Пал Палыч. — Только его прежде освободить надо.

— А в Новочеркасске, случаем, садиться не будем?

— Если полетим, сядем! — невозмутимо продолжал штурман.

— Сами полетим или с лидером? — съязвил Сергей Иванов, и на его лице появилась ехидная усмешка.

Всем памятен был недавний случай, когда группу «яков» лидер привел вместо Ростова в… Таганрог, занятый фашистами. Несколько самолетов село, но, обнаружив ошибку, дали по газам и ушли. А один или два истребителя, поврежденные огнем зенитных средств, подняться уже не могли.

Штурман уловил «прозрачный» намек Сергея Иванова и тут же нашелся:

— Надеяться на лидера можно, но и самому надо хорошо знать район полета и маршрут перелета. Это — обязательно. Каждому следует вести ориентирование от взлета до прихода на аэродром посадки…

Что ж, летчик-истребитель он и штурман, и инженер, и воздушный стрелок, не говоря уже о том, что он прежде всего пилот.

Все ему надо знать. И надеяться только на самого себя. Ведь он один в кабине!..

…Молодежь уже заметила, что «старики» еще накануне получили новые «чисты к полетным картам. Обратили внимание: Донбасс. Теперь нам велено обстоятельно изучить этот район. Да еще и зачеты сдать.

Сам Пал Палыч знает район досконально — — дрался здесь в сорок первом и сорок втором годах. Терял друзей, испытал горечь отступления. Теперь спешит с возмездием врагу.

— Готовьтесь к зачетам основательно, проверять буду строго, — говорит майор Крюков. — Дело в том, что на Донбассе очень легко заблудиться: много похожих пунктов, масса терриконов, однотипных объектов, железных дорог, переплетающихся, теряющихся в тупиках шахт и заводов. И погода там бывает неблагоприятная, видимость плохая, часто дымка висит над землей. Рельеф сложный: небольшие высотки, овраги. Крупных линейных ориентиров мало. А те, что есть, нехарактерны. Река Миус петляет по глубоким оврагам, поросшим кустарником и мелколесьем. Глазу зацепиться не за что. Неровен час, блуданешь — к противнику попадешь! — закончил штурман свои наблюдения строгим предупреждением.

Клубов, обычно спокойный, сдержанный, вспылил:

— Замучили нас зачетами! Теперь на седьмое опять готовься…

Он, как и Николай Трофимов и Виктор Жердев, уже включен в состав боевых групп. «Ему летать надо, а тут зачеты да проверки! — мысленно распаляет он себя. — Надоело уже: весь месяц корпим — то матчасть изучаем, то аэродинамику, то сдаем тактику, то штурманскую подготовку».

— Лучшая проверка — бой! — вступает в разговор Виктор Жердев. — А тут еще и Масленников со своей радиодисциплиной! Житья от него нету!

— И ты «арию поешь»? — на пороге появился… Масленников. Укоризненно качает головой.

За всех отшутился Виктор Жердев:

— А что, уже и петь нельзя?

— Можно, почему же? Только — в самодеятельности или после хорошего ужина

— Не горячитесь, ребята! — выждав, когда утихли споры, сказал Крюков:

— Вы сдали зачеты за Кубань. А теперь — за Дон и Донбасс. Это не прихоть…

Екнуло у меня сердце: неужто и впрямь в Новочеркасске удастся побывать? Три года не был дома. Как там мои?..

— Пал Палыч, так, может, и на Хотунок сядем?

— А ты что, новочеркасский?..

— Так точно, оттуда!

Глаза у штурмана засияли. Не зазноба ли ему вспомнилась? Ведь Новочеркасск — город студентов, город «молодой». Сколько красивых девчат здесь — донских и кубанских казачек! Не удивительно и влюбиться летчику в черноглазую дивчину, и ей — в симпатичного парня…

Нет! У него был свой счет: летчики Кузьма Селиверстов, Алексей Белослутцев, Иван Войтенко, Игорь Гуденко, Александр Гросул, Григорий Золотарев, комиссар эскадрильи Федор Захаров, комэск Константин Ивачев, а еще Яков Князев, Степан Комлев, Даниил Никитин, Григорий Никулин… Сердце стучало набатом, память вела перекличку. Они требовали отмщения, друзья боевые, товарищи, сгоревшие в небе фронтовом. И он спешил…

— В общем, седьмого зачеты. Приказ подписан, и прошу его не обсуждать, — закончил «дискуссию» штурман полка и направился к выходу.

А в ночь с четвертого на пятое уже на востоке небо посветлело, загудело за окнами, зазвенело:

— Подъем, тревога!..

Неумытые, непричесанные, заспанные, на ходу застегивая ремни с висящими на них пистолетами, да прихватив планшеты, летчики побежали к машине: полуторка ждет, мотор урчит.

Несколько человек уже расположились в кузове — Клубов, Жердев, Трофимов… Николай Трофимов что-то бубнит еще полусонному Николаю Карпову. С противоположной стороны друг за дружкой буквально влетают в машину Саша Ивашко и Николай Чистов. Следом за ними Павел Клейменов. Горячий, беспокойный Рыжик — Сергей Никитин — торопит шофера:

— Жми быстрей!

Впереди за поворотом пылит еще один газик, взявший «на борт» летчиков второй эскадрильи. Из дальней хаты выскочил кто-то из наших ребят, мчится к дороге, наперерез нам. Гимнастерка — в руках, зато белый подшлемник уже на голове. Машет планшетом:

— Стой! Братцы! Меня забыли!..

Хохот в кузове.

Да это ведь лейтенант Виктор Примаченко.

— А парфюмерию свою прихватил? — шутит Жердев.

— Никуда не денется — вечером побреется!..

Опять смех: Примаченко суеверен, и перед вылетом к бритвенному прибору даже не прикоснется.

Несколько минут промчались как-то незаметно — и вот уже аэродром. Машина останавливается у землянки командного пункта. Руководство уже здесь. Начальник штаба майор Яков Михайлович Датский спрашивает:

— Кто не получил дополнительных листов карт района севернее Ворошиловграда?

Слава Березкин замечает:

— А у нас и южнее его нет!

Начальник штаба, всегда серьезный, сейчас с улыбкой парирует:

— И ты воевать настроился?

— А что, мне разве все время на У-2 летать? Хватит почту да соль и кукурузу для БАО возить!..

— Ладно-ладно, получай, Березкин, и ты — бумаги не жалко!

Вячеслав засиял, побежал за клеем, чтобы скорее нарастить свою уже изрядно потертую полетную карту новеньким, пахнущим свежей краской листом.

До завтрака успели и карты поклеить, и мнениями, точнее говоря, предположениями обменяться. Нет, не зря штурман на север сориентировал: на полученных листах отчетливо видны шрифтом покрупнее напечатанные названия: Харьков, Ворошиловград, Лисичанск, Купянск, Изюм, Белгород…

…Молодые летчики весь день провели на стоянках эскадрилий. До обеда никто не летал. Мысленно прокладывали, а потом «изучали» маршрут перелета, томились ожиданием: полетим или не полетим?

Только сутки спустя узнали: наши войска ведут упорные бои под Курском, Орлом и Белгородом…

В готовности просидели не день и не два, а всю неделю. «Старики», а с ними кое-кто из молодых — Клубов, Трофимов, Жердев, Голубев — изредка летали в район Мысхако и станиц Киевской, Абинской, Крымской, прикрывали войска, а порой и вели воздушные бои: в июле здесь, на Кубани, наступило относительное затишье.

Сидели на земле, ждали хороших новостей и все время надеялись, что вот-вот перебросят туда, где идут яростные воздушные схватки, — в район Белгорода и Курска.

Каждый раз спрашивали то командира, то комиссара:

— А завтра полетим?..

— Не знаю!

Техники и механики, интуитивно предчувствуя перебазирование, укладывали свои чемоданы, пересчитывали инструмент, собирали запасные части — все болты, гаечки и шплинтики, у каждого ведь свой НЗ.

О зачетах Пал Палычу не напоминали. И он помалкивал почему-то. Забыл? Скорее всего, ни ему, ни кому-либо другому из начальства сейчас не до зачетов: есть другие дела — поважнее!..

Так в тревожном ожидании прошла неделя. Но ничего не произошло. Эскадрильям возвращен прежний ритм. Выполняются те же, что и раньше, боевые задания, вылеты небольших групп на боевые задания.

Майор Покрышкин все так же часто водит группы, по-прежнему продолжает настойчиво работать с молодежью, он уже прикидывает, кого в какую эскадрилью следует направить. Учитывает уровень летной подготовки и боевой опыт каждого молодого пилота. По нескольку раз побывали в боях на новом самолете Александр Клубов, Виктор Жердев, Николай Трофимов, Георгий Голубев. Но есть и такие, с которыми, прежде чем брать их на задание, надо еще поработать, на спарке проверить технику пилотирования — не летали ведь дней десять, могли и навыки утратить.

Правда, проверять придется не на «кобре». Есть свой УТИ-4, который построже заморских. Если летчик хорошо слетает на этом самолете, считай, что все будет нормально на боевом.

Майор Покрышкин, возглавив воздушно-стрелковую службу, стал фактически заместителем командира полка. Его, первую, эскадрилью доверили капитану Григорию Речкалову. Командирского опыта у него еще нет, хотя он как воздушный боец здесь, на Кубани, хорошо проявил себя и показал высокие качества истребителя. Не удивительно, что Александр Иванович опекает его, помогает. Тем более, что из первой эскадрильи некоторые опытные летчики переведены в другие с повышением, и она оказалась несколько ослабленной.

Все это учитывает Покрышкин, и в «свою», первую, назначает Александра Клубова, Вениамина Цветкова, Виктора Жердева, Александра Ивашко — тех из новичков, которые посильнее.

Два боевых друга, два Николая — Трофимов и Карпов — назначены в третью. Раскололась «святая троица» (все, как близнецы, удивительно похожи друг на друга — и ростом, и комплекцией, и манерой держаться), Николай Чистов оказался в первой!.. А потом и Карпова Клубов «выпросил» себе в ведомые — слетались, мол, еще в 84-А полку. Сумел убедить Клубов начальство, что пару разрывать никак нельзя, даже если летчики в другой полк переходят. Но друзья при любой возможности собирались вместе. Официантки их часто путали, пока одна не растолковала своим подружкам:

— Вон тот, у которого волосы темнее, Карпов.

— Ну, а из этих двоих, русоволосых да голубоглазых, — который Чистов, а который Трофимов?

— Застенчивый — Чистов, а хмурый, сосредоточенный, прихрамывает чуток — это Трофимов.

Сдружились ребята давно. Совсем еще недавно «близнецов» было четверо — неразлей вода, говорили в полку. Да стряслась беда: погиб Виктор Макутин. Спасая ведущего группы старшего лейтенанта Ивана Федорова, пошел на таран и свалил фашиста.

Пройдет меньше года, и останется в живых из «троицы» только один Николай — Трофимов. 31 мая 1944 года не возвратятся из трудного боя над городом Яссы ни Карпов, ни Чистов…

Пополнилась первая эскадрилья и менее опытными летчиками. Пришли сюда сержанты Георгий Голубев, Вячеслав Березкин; Павел Клейменов, младший сержант Сергей Никитин и я, «солдат Сухов», еще не переодетый — в тех же коричневых вельветовых шароварах и цвета хаки брезентовых сапогах. Что же касается воинского звания, то еще не знал, что командующий армией уже подписал документ, согласно которому надлежит носить погоны с одним просветом и одной звездочкой. Но приказ еще был где-то в пути…

В середине июля майор Покрышкин проверил меня на УТИ-4. Выполнили один полет в зону, находились в воздухе 45 минут. На этом учебно-тренировочном истребителе довелось летать немало. Машина нравилась, она легка в управлении, хотя и считается «строгой». В свое время я освоил пилотаж как из второй, так и из первой инструкторской кабины.

Вот и сейчас сижу впереди. А во второй — командир и наставник. Ему еще и лебедку крутить — шасси убирать.

Целый академический час находиться в воздухе под неусыпным оком проверяющего — не фунт изюма съесть! Чувствую — каждое его движение — под контролем. Не забываю об осмотрительности: зона ведь в прифронтовой полосе, сюда и «мессеры» заявляются «в гости», охотятся за легкой добычей.

На одном дыхании выполняю оба комплекса фигур высшего пилотажа на высоте три — три с половиной тысячи метров. Слышу по СПУ — самолетному переговорному устройству:

— Теперь давай два комплекса на полутора тысячах!..

Задание усложнилось. Для меня это — малая высота. Бои на ней уже вел будучи в прежнем полку. Но фигуры крутить?..

Успокаивает мысль: «В случае чего — майор подстраховывать будет!»

Носился над крышами разбуженной станицы, пикировал, виражил, делал горки, боевые развороты, крутил бочки, петли, иммельманы. Мотор неистово, как разъяренный зверь, ревел, пугая все живое. Носились по дворам куры, метались из угла в угол поросята, детвора удивленно смотрела в небо, а рассерженные казачки грозились нарушителю спокойствия кто кулаком, а кто кочергой.

— Давай домой! — передал по СПУ Покрышкин

Зашел на посадку по всем правилам, то параметры на снижении, «притер» самолет у самого «Т», зарулил.

Мотор как-то смачно шлёпнул, стрельнул выхлопными газами и затих. Соответственно и винт качнулся, замер. И стало непривычно тихо.

— Разрешите получить замечания? — обращаюсь к проверяющему.

— Разрешаю. Только замечаний особых нет: пятерка тебе за пилотаж!

А под вечер слушок: Покрышкину нынче нагоняй был от дивизионного начальства якобы за нарушение летной дисциплины.

— Формулировочка-то какая! — хитро улыбается Саша Клубов. — Не нарушай покой населения и …начальства.

…Настроение приподнятое, легко на душе: тебя признали настоящим летчиком.

И уже на следующий день в составе звена меня посылают пусть не к линии фронта, но все же на боевое задание — прикрывать свой аэродром. Разумеется, не одного, а в группе. Попутно отрабатывается слетанность в составе пары и звена.

Но пройдет еще с полгода, пока почувствую себя по-настоящему воздушным бойцом. Понадобится ни много, ни мало, а более ста боевых вылетов, два десятка воздушных боев, несколько сбитых вражеских самолетов.

— Богатым стал наш Долуда, — подмигивает механик Иван Михайлович Яковенко и кивает в сторону соседа, который то у одного самолета копошится, то к другому спешит.

— Что? Клад нашел? — в тон ему продолжает разговор техник-лейтенант Григорий Штакун, обслуживающий машину Виктора Жердева.

— Смирный теленок двух маток сосет! — заключает техник-лейтенант Павел Ухов, которому доверен истребитель Георгия Голубева.

Механики, не отрываясь от дела, ведут разговор так, чтобы Долуда их слышал. Тот слышит, но, странное дело, «не заводится». Напротив, улыбается открытой, добродушной улыбкой.

— Ничего, — говорит он коллегам, — и с двумя управлюсь. А чуть что — вы поможете.

И впрямь: механик оказался «хозяином» двух машин: уже видавшей виды «аэрокобры» с пооблупившейся кое-где краской, с закопченными капотами и совершенно новой машины, нарядной, чистенькой, попахивающей краской. Ее только что пригнали из тыла, и кто-то велел поставить здесь, а не в дальнем конце поля, где уже стояло несколько таких же сверкающих новизной истребителей…

Стайкой не спеша летчики идут к самолетам, ведут деловой разговор с майором Покрышкиным, одолевают его вопросами. Он терпеливо слушает каждого, обстоятельно отвечает.

Два лейтенанта, два Александра — Клубов и Ивашко — только что уточнили: скоро молодых возьмут в бой. Но, оказывается, не всех. Кого же? Ну, Клубова, Жердева, Трофимова — это ясно. Кого еще?..

Александр Иванович ведет юнцов на стоянку неспроста.

Каждый летчик, — утверждает он, — должен хорошо знать материальную часть.

— Не бойтесь запачкать руки, присматривайтесь ко всему, что делает техник или механик. Надо уметь не только заправить самолет, надо каждому научиться производить осмотры, проверять исправность двигателя, приборного оборудования, уметь устранять неполадки… Все может пригодиться!

Зачем и почему — ясно. А вдруг сел на вынужденную? Там механика не будет…

Остановились у истребителя с бортовым номером «13». Это и есть хорошо знакомая нам командирская машина. Собственно, это уже «бывшая» его машина. Правда, Александр Иванович долго колебался, решая, менять ли ее на новый, только что пригнанный в полк истребитель: привык к нему. Спрашивает у Долуды, не греется ли двигатель?

— Нет, все нормально!

Грех отказываться: легка в пилотаже, послушна руке. Теперь, сравнивая все «за» и «против», он приходит к мысли: «тринадцатая» уже свое отлетала, свое отслужила — подработалась на форсажах да на крутых горках… Много боев на ней провел. Пора и двигатель менять…

Рядом стоит самолет командира полка — почти новый. Пушчонка здесь 20-миллиметровая, хотя в боекомплекте 200 снарядов. Но чтобы «юнкерсов» и «хейнкелей» бить — надо оружие помощнее. Вот оно: 37-миллиметровый снаряд, их в боекомплекте только 40 штук, но, будучи расчетливым, их можно уверенно использовать для борьбы с бомбардировщиками, что и является теперь важнейшей нашей задачей.

Видим, мастер по вооружению рядовой Соня Халитова сняла капот — снаряжает пушку боекомплектом.

— Дай-ка снарядик подержать! — говорит ей Покрышкин.

Оружейница протягивает длинного, тупоносого «поросеночка»: латунная гильза, снаряд с цветными поясками и белым колпачком.

Хотел наш Батынок — сержант Павел Клейменов — взять и тоже «взвесить» его на руке, а Соня тут же предупредила:

— Осторожно, это фугасный!..

— А какие еще? — полюбопытствовал Рыжик — младший сержант Сергей Никитин.

— Бронебойные, — включился в разговор подошедший к группе техник-лейтенант Николай Дурнов, старший техник эскадрильи по вооружению.

— Проще говоря, болванки, — уточняет Виктор Жердев. Тем временем Дурнов достает из ящика упомянутый снаряд и демонстрирует его нам.

— Ничего, шарлышка, любую броню пробьет. Можно и по танку врезать! — комментирует Саша Ивашко. На его обгорелом лице появляется довольная улыбка: мысленно он уже представил себе отверстие в бронированном корпусе вражеского танка.

— По танку? — вопросительно взглянул на нас Покрышкин. — Вряд ли годится: начальная скорость маловата — шестьсот метров в секунду. Бронестекло в самолете и бронеспинку возьмет.

Ивашко пожал плечами. На его сухих, потрескавшихся тонких губах появляется капелька крови. Ожог еще как следует не зажил, а парень не унывает, живет мыслями о новой машине, о новых боях: «Мне бы хоть ту, старенькую, покрышкинскую… Не беда, что на ней „чертова дюжина“ намалевана!»…

Словно угадав его мысли, Андрей Труд как-то странно вертит ладонью и говорит:

— Ни за что не сел бы: вертится, как…

Раздается взрыв хохота. Растянул в улыбке рот и Андрей:

— А что, правду говорю.

— Да не ври ты! Машина — классная, — вставляет свое слово в защиту действительно удачного экземпляра Долуда.

Кстати, о «чертовой дюжине». От кого-то мы уже слышали, что машина, прибывшая в полк с бортовым номером «13», долго оставалась без хозяина. Получилось так, что облетывать ее еще в запасном полку во время переучивания начал Александр Иванович. В воздухе она ему понравилась.

Когда после посадки он сказал инженеру полка майору Апполинарию Урванцеву: «Будет моя!» — тот многозначительно, не говоря ни слова, кивнул на фюзеляж.

Покрышкин вначале не понял:

— Что, уже кому-то отдал? Инженер ухмыльнулся:

— Да ты на номер глянь! Покрышкин махнул рукой:

— Ерунда! Сказал ведь — беру!

— А я разве против? Бери, бери! — поспешно ответил Урванцев. — Может, и повезет…

Повезло! На этой машине Покрышкин свалил, как выразился Саша Клубов, 17 вражеских самолетов… Были там и «мессы», и «хейнкели», и «лаптежники». И ни разу самого не сбили, хотя однажды несколько пробоин и привез.

Наблюдаю за Александром Ивановичем, Вижу, вроде колеблется. О чем-то с техником разговор ведет и то нос «старушки» своей, то лопасть винта поглаживает. Подошел к крыльевым пулеметам — а их по два на каждой плоскости, постоял в задумчивости, к чему-то присмотрелся, чему-то улыбнулся, видимо, вспомнил яркий эпизод. Затем как бы оценивающе посмотрел на полуматовую поверхность новинки, чистенькой, без единой царапины…

Но не об этом сейчас его мысли. Он взвешивает возможности одной и другой машины: «тринадцатую» он знает, нравится она ему, легкая в управлении. Новую взять? Как она поведет себя? Пушка помощней, но запас снарядов маловат. Зато бить можно наверняка и «юнкерсы», и «хейнкели». Расчетливо бить, с близкой дистанции, так, чтобы каждый снаряд — в цель!..

И Покрышкин решительно шагнул к новой машине.

Григорий Долуда, со стороны пристально наблюдавший за майором, тут как тут:

— Товарищ командир, какой номер малевать?

Молодежь хихикнула, оживилась. Каждый стал вносить свое предложение.

Один советовал написать единицу: майор, мол, был командиром первой эскадрильи, к тому же на полковых машинах этого номера нет, так что «сам бог» велел изобразить эту цифру.

— Нет, — сказал Александр Иванович. — Первый номер должен быть у командира полка.

— Так он же не летает, все время «болеет», — съязвил Саша Клубов.

— Все равно, не положено!

— Тогда «десятку»!

— Лучше «тридцатку» — по количеству сбитых, — уточняет подошедший к группе новый инженер полка капитан Копылов.

Молчавший доселе младший лейтенант Николай Трофимов с улыбкой произносит:

— Надо глядеть вперед — до ста считать… Пиши «сотню»!.. Александр Иванович, поддавшись общему настроению, тоже засмеялся, согласно махнул рукой:

— Ладно: сто — так сто! Пиши…

Григорий Долуда уже к делу готов. Откуда только появилась в его руках баночка с белой краской? Уже и пульверизатор, оказывается, есть, и трафарет подготовлен — единичка и ноль.

Нашлись в момент и добровольные помощники: один подкатывал баллон со сжатым воздухом, другой поточнее пристраивал трафарет, третий, отойдя подальше, «нивелировал» на глаз работу.

Не прошло и нескольких минут, как на новой машине красовалась свеженькая, ярко-белая цифра «100».

Техник звена Павел Лоенко на обложке нового формуляра тоже аккуратно вывел такую же цифру.

С этого дня у Покрышкина стал утверждаться и новый позывной: Сотый…

…Полк работает, личный состав живет напряженной фронтовой жизнью. Истребители выполняют задания «на любой вкус» — не только перехватывают вражеские самолеты, но и сопровождают штурмовую и бомбардировочную авиацию, ведут разведку не только в интересах своего полка, но и дивизии и воздушной армии. 17 июля пара за парой покидают Поповическую, чтобы вскоре приземлиться на полевом аэродроме близ станицы Старонижнестеблиевская, откуда ближе к линии фронта, к району боевых действий.

А пять дней спустя совершаю свой первый в 16-м полку боевой вылет к линии фронта. Четверка истребителей летит на прикрытие наземных войск в районе станиц Крымская и Киевская.

Задачу ставил ведущий — Александр Иванович. Он коротко объяснил порядок действий:

— Со мной в паре пойдет Чистов, — сказал майор. — Он уже совершил несколько боевых вылетов, открыл счет лично сбитых самолетов — «худого» свалил… Сухов пойдет с Жердевым. Боевой порядок — «фронт». Интервал между парами двести пятьдесят — триста метров, превышение такое же. Дистанция — сто — сто пятьдесят метров.

Затем Покрышкин уточнил обстановку. Противник снизил активность. Ходят лишь его «охотники» — парами и четверками, реже — большими группами. Возможна встреча с бомбардировщиками.

— Особое внимание обратите на «тройки». Как правило, в их составе — один опытнейший ас, второй его прикрывает, а третий выполняет роль «приманки», вроде бы подставляет себя, заманивает… под удар вот этого самого аса, с которым все время держит связь. Ясно? — Александр Иванович обвел вокруг вопросительным взглядом.

— Смотрите район…

Подняли планшеты. Мысленно проложили маршрут: Троицкая — Киевская, разворачиваемся севернее Новороссийска на 180 градусов и «маятником» на высотах 5 — 3 тысячи метров на повышенной скорости «прочесываем» заданный район.

На карте знакомые названия — те, которые запомнились в апреле: Крымская, Абинская, хутор Кеслеров, где в свое время жили мои родители, Греческий… А вот и места «второго рождения» — хутора Шибик-первый и Шибик-второй, где-то здесь был сбит… Крымская уже освобождена от фашистов, а Новороссийск еще у врага.

— Чего задумался? — голос Покрышкина вернул меня к действительности.

Я поднял глаза на командира:

— Свое боевое крещение вспомнил: три месяца тому назад в этих местах подловил меня «худой»…

— Теперь не зевай! Думаю, осмотрительнее стал да половчее?

Отвечаю утвердительно, улыбаюсь, бодрюсь, а у самого кошки на сердце скребут: неприятно идти туда же, но успокаиваю себя, стараясь настроиться на оптимистический лад. Да и основание есть: уже влетался, «чувствую» самолет, верю в него, а еще больше — в боевых друзей своих…

Через десять минут пара за парой взлетаем. Сразу набрали высоту, пошли вдоль железной дороги курсом на Красноармейскую, развернулись влево на девяносто градусов. Под крылом Славянская, желтоватая лента Кубани. Паводок уже заметно спал. Справа вдали сквозь белесую дымку просматривается голубеющий простор. Это еще не Азовское море, а поросшие камышом кубанские плавни.

Под крылом так называемая Голубая линия — система вражеских оборонительных сооружений. Псевдоним придумали сами фашисты, веря, что за эту голубую черту не пробьются наши войска. Используя болотистую местность, гитлеровцам удается некоторое время сдерживать наши войска, нацелившиеся через Тамань на Керчь, а там — и Крым…

Впереди — синеватая гряда гор, а за ней очертания Черноморского побережья. С высоты пять тысяч метров в развороте видна береговая черта. А там, в стороне, над Новороссийском и Мысхако — сплошное, неподвижное темно-серое облако дыма, поднявшееся почти до двух тысяч метров.

Ведущий связывается с передовым командным пунктом дивизии:

— Я — Сотый, иду на работу… Тут же отвечает «Тигр»:

— В воздухе спокойно, противника нет.

С учетом обстановки и положения солнца ведущий дает команду:

— Разворот вправо сто двадцать…

Как только ведущая пара выполнила разворот вправо градусов на 70, стала разворачиваться группа. Сразу же занял место слева от своего ведущего. Такое перестроение продиктовано обстоятельствами. Когда шли на юг, боевой порядок четверки — правый пеленг — обеспечивал хороший обзор: солнце находилось слева и выше ведущего группы. Следовательно, и он, и его ведомый очень хорошо видели вторую пару, то есть Жердева и меня, и обозревали все западное пространство — воздушный сектор над территорией, занятой противником. В то же время их пара, находясь выше справа, отчетливо видела ведущих: солнце не мешало обозревать пространство, и в случае, если бы противник попытался зайти в атаку со стороны солнца, его обязательно своевременно обнаружили и сорвали бы его замысел.

Теперь опять идем так, что солнце не мешает нам хорошо видеть друг друга и обозревать пространство, искать противника.

Курс — на Варениковскую, маршрут пролегает над занятой противником территорией. Мысль ведущего: в районе Анапы, Варениковской и Темрюка — аэродромы противника. Отсюда вражеская авиация летает на Киевскую, Крымскую и Мысхако. Авось и подловим неожиданно «лаптежника» или «худого», а то и «раму»?..

На подходе к вьющейся внизу реке Кубань слышу в наушниках голос Покрышкина:

— Впереди ниже справа пара «худых». Жердев, прикрой!

Как просто, буднично, привычно: увидел оценил — без промедления атаковал!..

Покрышкин сближается с «мессерами». Те, видимо, и не подозревают, что уже висят на волоске от гибели, и продолжают идти курсом на Крымскою.

Я вижу, как «мессер» резко перевернулся на спину, за ним повторил маневр и Покрышкин, неотступно преследуя противника.

— Дальность триста… двести… сто… пятьдесят!

Это — голос Покрышкина. Урок продолжается! Его истребитель нацелился на заднего «мессера». От «аэрокобры» вдруг отделились искрящиеся разноцветные пунктиры. Они буквально осыпали кабину пилота, сверкнули фейерверком вокруг «мессера». Он скользнул влево, опустил нос и, выписывая в небе большую дымную спираль, пошел к земле.

Покрышкин передает в эфир:

— Бью второю!

Но не успел он сблизиться с «мессершмиттом», как тот резким левым переворотом нырнул под машину Покрышкина и колом устремился вниз.

— Ладно, пусть идет! — услышали летчики. И поняли: ведущий не стал гнаться за противником потому, что не мог бросить молодежь, оставить ее без присмотра ни на мгновение.

А на земле снова был урок. Александр Иванович собрал всех молодых летчиков, с которыми работал, а нас было пятнадцать «салажат», провел разбор…

И снова — урок! Для меня, и для всех нас.

Боевая учеба и боевая работа продолжались. Покрышкин в течение всего июля почти ежедневно брал меня на боевые задания.

С этой поры и до конца войны в группы, которые водил Александр Иванович, неизменно входило звено, в составе которого были мы с Жердевым.

Прошло несколько дней. Па стоянке построен весь личный состав полка. Зачитывается приказ объявляется боевой расчет.

— Командир первой эскадрильи — капитан Речкалов, — громко произносит начальник штаба майор Датский. И скороговоркой продолжает перечислять командиров и летчиков этой эскадрильи:— Заместитель командира эскадрильи — лейтенант Клубов; командиры звеньев — лейтенант Ивашко, младший лейтенант Жердев; старшие летчики — лейтенанты Цветков, Самсонов; летчики — лейтенанты Чистов, младшие лейтенанты Голубев, Сухов, Березкин, Карпов, Иванов…

Строго закреплены экипажи — летчик, техник или механик, моторист, оружейник. Другие авиаспециалисты закреплены за звеном или эскадрильей.

Техником на мой самолет назначен старший техник-лейтенант Иван Яковенко, мотористом — старший сержант Таджат Ктоян, оружейником — рядовой Аня Родникова.

Машина доверена новенькая. Красивая, стремительная, нигде ни вмятинки, ни царапинки. Двигатель наработал всего лишь восемь часов. На фюзеляже только вчера мы вместе с механиком нарисовали — разумеется, с помощью трафарета — ярко-красную звезду. И рядом — цифру «50».

На этом самолете и с этим номером мне суждено было пройти войну до самого конца.








Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх