• Алхимический огонь
  • Электрическое тело
  • Призраки спектра
  • Подобно вспышке молнии
  • II

    Алхимический огонь

    Из всех энергий, пронизывающих космос, электричество наилучшим образом воплощает дух современности. Естествоиспытатели начали первые эксперименты с электричеством в эпоху Просвещения, и за два столетия Запад приручил его таинственную мощь. Технологии коммуникации и управления сегодня полностью зависят от электрической сети, а наш разум легко (быть может, даже излишне легко) принимает плоды завоевания, которое произвели электроны над тьмой, тишиной и звездным небом. Электрический ток питает современность: это просвещение, доступное профану.

    Но, несмотря на всю практическую пользу, приносимую электричеством, само оно весьма причудливо. Большую часть динамических явлений искусственной природы, с которыми мы постоянно сталкиваемся, — будь то бумажные самолетики, ДТП или ускоряющиеся в полете теннисные мячи — можно объяснить, прибегнув к помощи классической физики, а принципы классической физики не слишком поражают воображение современного человека. Но электричество — это совершенно другое дело, даже если оставить в стороне всякие противоречащие интуиции шалости, имеющие место в невидимом мире электромагнитных полей и частот, которые даже в это самое мгновение облучают ваше тело сигналами светофоров, популярными песнями и прочими бесплотными сообщениями.

    Давайте возьмем всего лишь ближайший к вам работающий бытовой прибор, который, вероятнее всего, включен в громадную децентрализованную электрическую сеть. Ток в этом энергетическом Интернете меняет свою полярность шестьдесят раз в секунду (пятьдесят, если вы читаете эту книгу в Европе). Это довольно быстро, но куда более замечательной является достойная Супермена скорость, с которой ток течет по проводам. Ни много ни мало — скорость света. Теперь вы можете и призадуматься над тем, что же такое в действительности этот «ток», если он может позволить себе мчаться с такой быстротой. Ваш вузовский преподаватель наверняка рассказывал вам, что этот поток состоит из маленьких заряженных частиц энергии, называемых электронами, которые на самом деле движутся относительно медленно, потому что хаотически снуют туда-сюда сквозь атомы меди, из которых состоит провод. Но точно так же, как молекулы воды могут двигаться относительно медленно в быстро движущихся океанских волнах, эти электроны сообщают энергию, и именно эта энергия — составляющая силы тока и напряжения — движется со скоростью света.

    Каким бы странным это ни казалось, любой прибор, получающий энергию из электрической сети, скажем тостер, генерирует электромагнитное поле (комбинацию из электрического и магнитного полей). Это поле вызывает слабый ток в любом соседнем проводнике, включая и ваше тело, даже если с его источником нет непосредственного физического контакта. Само поле, как нам говорят, состоит из «силовых линий», которые не имеют ничего общего с меридианами в иглоукалывании или расстановкой камней Стоунхенджа, но тем не менее представляют собой нечто странное. Говоря технически, силовые линии, исходящие от вашего тостера, влияют на звездные туманности и проникают в отдаленнейшие уголки великой вселенной Господа. И чтобы вы не подумали, что это дистанционное управление звездами — нечто из разряда призрачного дальнодействия, которое не терпит наука, специалист по квантовой физике спокойно объяснит вам, что электромагнитные поля ничуть не более реальны, чем свет, и что они просто передают свою силу посредством таких частиц, как бозоны и пр., которые то появляются, то исчезают, ведя «виртуальное существование».

    Вы можете принимать все эти утверждения как нечто само собой разумеющееся, но подобные курьезы не могут удержать космологическое воображение некоторых людей в своих рамках. Возможно, наша участь, участь современных людей — сводить возвышенное к банальному, но тот факт, что мы используем электромагнетизм для разогрева тостов и трансляции чемпионатов по гольфу, не должен закрывать от нас всю глубину этих процессов. Подобно приливам, или северному сиянию, или солнечному лучу, который распадается, образуя цвета радуги, эти захватывающие силы ведут к рассуждениям космических масштабов, интеллектуальному любопытству или к появлению утилитарных планов по их использованию. Наполняя своими вибрациями зазор между биологическим и физическим, между материей и невидимым эфиром, электричество разместилось в пограничной зоне, в которой вышние духи материализуются из чистого воздуха.

    «Знаем ли мы на самом деле, что такое электричество?» — спрашивает лама Анагарика Говинда, немецкий ученый, одним из первых среди людей Запада обратившийся в тибетский буддизм: «Зная законы, в соответствии с которыми оно ведет себя, и научившись их использовать, мы до сих пор не знаем ничего о происхождении и действительной природе этой силы, которая в конечном итоге может быть самим источником жизни, света и сознания, божественной силы и перводвига-телем всего существующего»26. Может быть, так оно и есть, а может быть, и нет. Важно, что сверхъестественная игра электричества вообще приводит нас к подобной постановке вопроса: не так важно, как это работает или какими словами нам описывать это, но что это такое — вот что имеет первоочередное значение. Это та разновидность натурфилософии, которая пытается разом заглотить весь пирожок пространства-времени, сознания и тела. Ведь электричество не просто забрасывает наше воображение в метафизические эмпиреи. Оно также прочнее утверждает нас на Земле. Говинда сравнивает его странные свойства с анимистическими мифами традиционных обществ, мифами, «которые всего лишь выражали то, что чувствовали поэты всех времен: природа — это не мертвый механизм, она одушевлена, наполнена той же жизненной силой, которая обретает голос в наших помыслах и эмоциях»27.

    Как мы увидим далее, связь электричества и анимизма имеет древние корни в воображении Запада. Дав виталистскую интерпретацию электрического тока, просто привязав его к «жизненной силе» тела и природы, Говинда описал всего лишь один-единственный архетип из всего набора, который я, игнорируя технические различия между разновидностями электрической силы, буду называть «электромагнетическим воображаемым». Начиная с XVII столетия электромагнетическое воображаемое проникало в религию, медицину и технологию и за прошедшее с тех пор время породило, вероятно, больше метафизических спекуляций, еретических манифестов и причудливых изобретений, чем любая другая сила природы. Большая часть этой главы посвящена электромагнетическому воображаемому в XVIII–XIX веках, когда электричество вызвало прилив безрассудного энтузиазма, вроде того, какой сегодня вызывают цифровые устройства. На самом деле трансформация электрического тока в средство для передачи информации, которая произошла в середине XIX века, представляет собой наиболее важное преобразование: энергии — в информацию.

    С самого начала я призываю вас устоять перед искушением свести электромагнетическое воображаемое к псевдонаучной болтовне или манипулятивной лжи шарлатанов. Даже самые сумасшедшие теории о материальной реальности исходят из нашей потребности соединить, хотя бы и временно, мир, который мы ощущаем, с миром, который мы знаем. Более того, мы делаем это историческое разграничение между «реальной» наукой и дикарскими спекуляциями только глядя в зеркало заднего вида и, вдобавок, выборочно. Несмотря на весь скептический ригоризм, наука и ее сияющие истины никогда не могут быть полностью отделены от культурной и мифологической мишуры, которая свойственна всем человеческим обществам. Великое Разделение, описанное Латуром, породило тайные тропы и трещины в космологии. Ученые также попадают в тень смутных мечтаний и ставят свои открытия в один ряд с художественными интуициями и метафизическими образами. Французский историк науки Мишель Сер пишет об этом: «Единственным мифом была бы идея науки, избавленной от всех мифов»28.

    Слово «электричество» появилось в английском языке в 1650 году в переводе трактата о целительных свойствах магнитов, написанного Яном Баптистом ван Гель-монтом, фламандским врачом и розенкрейцером, который работал на границе между натуральной магией и современной химией. Хотя Гельмонт отверг веками господствующие доктрины о четырех элементах, он остался преданным алхимии, или «пиротехнии», огненным трудам Парацельса. В качестве бестелесной силы, возжигаемой из материи, живость электричества для многих представителей гельмонтовского типа ученого символизировала духовные энергии, наполняющие физическую вселенную, эликсир Мировой Души, искру Творения. Многие из первых книг об электричестве описывали эту силу в алхимических терминах, называя ее «эфирным огнем», «огнем квинтэссенции» или «дезидератумом»,[8] долгожданной универсальной панацеей. Сейчас, когда электроника, электротехника, радиоволны и микроволны составляют основу информационного века, паттерны электромагнитного воображаемого незаметно осели в бессознательном технологическом. Как утверждает историк Деннис Стиллингс, «наука о материи не может до конца очистить себя от психологического осадка, который сопутствует теоретизированию в области электричества. Такие символы, внесенные в современную науку электричеством, отзываются эхом алхимии, ибо преследуют схожие цели»29. Электричество, в частности, внесло как минимум три аспекта алхимического воображаемого в современный мир: восхищение витальностью тел, желание одухотворить материальные формы и милленаристский порыв трансму-тировать планетарные энергии в одобренную свыше реализацию человеческих мечтаний.

    Электрическое тело

    Для естествоиспытателей и изобретателей XVIII столетия эксперименты с электричеством были занятием, по своей навязчивости схожим с наиболее тяжелыми случаями хакерства. Одним из таких электроманьяков был молодой Бенджамин Франклин, который сделал себе имя на том, что собирал электростатические машины и писал ученые записки о мистической силе. Франклин был первым, кто смог понять, что электрический «ток» поляризован относительно «позитивного» и «негативного» (так он сам их и назвал) состояний. Франклин, кроме того, увидел, что, когда противоположно заряженные тела соприкасаются друг с другом, заряд нейтрализуется, что как раз и произошло, когда юноша пускал своего знаменитого воздушного змея на табачном поле в Мэриленде в 1752 году. Держась за промокший повод змея, Франклин вдруг почувствовал «крайне чувствительный электрический разряд», который ударил сквозь его скелет и ушел в землю. Франклин не только доказал, что молния — это разновидность электричества, он также пришел к практической идее молниеотвода, испытав на себе первое устройство этого рода или даже, скорее, на мгновение сам побывав им.

    Трюк со змеем, вдохновив Франклина на изобретение, спасающее жизни, нашел свое отражение и на архетипическом уровне. Молния была символом гнева богов с незапамятных времен, а Франклин заставил это копье правосудия вонзиться в землю. То обстоятельство, что именно будущий автор американской Конституции покорил и демистифицировал сверхъестественные небесные стрелы, лишь подчеркивает прометеевскую сущность этого акта. Молниеотвод Франклина стал другой декларацией независимости — независимости от бессмысленной смерти, от гневного небесного бога, от заколдованной земли. Как гласит эпиграмма на французском языке, украшающая бюст Франклина: «Он вырвал сверкание молний из рук небес и скипетр из рук тиранов»30.

    Но Франклин был не первым электрофриком и ловцом молний. Моравский монах по имени Прокоп Дивич на самом деле изобрел молниеотвод за несколько лет до Франклина, хотя приспособление Дивича на скованном традициями континенте было известно гораздо меньше. Отсутствие монаха в анналах популярной истории наук также символично, так как напрямую связано с разницей в представлениях об электричестве. Если Франклин стоял на очевидном фундаменте светских представлений и завоевание электричества виделось ему шагом к покорению природы, то Дивич открывал своими теософскими спекуляциями эзотерическое измерение воображаемого электричества как своего рода «бальзама природы», раскаленного символа духовной силы.

    В своей книге «Электрическое богословие» немецкий ученый Эрнст Бенц рассказывает, как труды Дивича были восприняты Фридрихом Кристофом Этингером, протестантским настоятелем из Вюртемберга, основателем глубоко теософичного направления в немецком пиетизме. Этингер (как и остальные «электрические богословы» из его кружка) был своего рода Фритьофом Капрой для его времени — мыслителем-мистиком, который пытался объединить свои научные представления с мистическими взглядами на Вселенную. В то время как английские деисты вроде Джона Толанда и Томаса Вулстона ухватились за магнитные и электрические силы для того, чтобы разоблачить Христовы чудеса (хлеба и рыбы? что может быть проще — баццц!), команда естествоиспытателей Этингера шла в другом направлении. Они электрифицировали теологию, по ходу дела пересматривая образы человека и земли.

    Начали они, как вы можете догадаться, с начала начал. Книга Бытия гласит, что в первый день творения Бог включил в космосе свет и увидел, что это хорошо. Но Этингер заметил, что в точном соответствии с текстом Господь отложил создание солнца, луны и звезд на следующие два дня. Так что же это был за первый «свет» и куда он подевался, когда солнце впервые встало над Эдемом? Этингер верил, что этот первый свет на самом деле был «электрическим огнем», который пронизывал и питал первозданный хаос, придавая ему форму и наполняя его энергией. После того как солнце и луна вышли на сцену, этот эфирный свет сокрылся в вещах мира, вырываясь только в особых случаях, например при ударе молнии или в результате манипуляций с электростатическими машинами, производимых любопытными монахами.

    Воображение Этингера не просто включало электричество в христианскую космологию, но и открывало дорогу достаточно радикальному анимистическому взгляду на природу. С его точки зрения, мир — это не мертвая глыба или бездушная глина, жизнь в которой теплится лишь по воле надмирного Бога. И физические формы происходят не только от божественных кулинарных формочек, которые Господь употребил в первую неделю творения. Нет, чудесные искры, собранные ловцами молний Дивича, снабдили Этингера доказательством существования anima mundi, живой Мировой Души. Материя с самого начала была наделена духом, жизнью и разумом, и она постоянно стремится произвести новые формы и новые сочетания. Это глубоко эволюционное представление предвосхищает «Духовность творения», о которой рассуждает современный «зеленый христианин» Мэтью Фокс, еще один христианин теософского направления, который ставит на место вертикального иерархического контроля, осуществляемого Творцом, всеобъемлющее цветение природы, свойственное ей от начала времен.

    В эпоху, когда философы и ученые разделяли человека на сознание и тело, разум и механизм, Этингер с друзьями настаивали на неоплатоническом видении человеческой природы как триады тела, души и духа. Этингер соглашался со своими друзьями-теологами, что, когда Бог мял глину, создавая Адама, он вдохнул разумный дух в его тело. Но для Этингера эта глина уже была оживлена электрическим огнем, «бальзамом природы», благодаря которому тело заживляло раны и непрерывно обновляло себя.

    Кроме своих разумных душ, мы также несем в себе природную, или животную, душу, электрическое тело, ответственное за чувствительность и физиологическую функциональность, за порядок и движение, рост и выздоровление. Эта душа роднит нас с животными, как провозглашал сумасбродный поэт Кристофер Смарт в «Jubilate Agno» — оде 1760 года, посвященной своему коту Джефри:

    Ибо, погладив его, я высек искру электрическую.
    Ибо свет Божий пролился на меня от него, равно и огнь и ярость,
    Ибо пламя электрическое—духовная субстанция, которую Бог
    посылает с небес, дабы скрепить тела равно зверя и человека31.

    Этингер, таким образом, использовал новый объект научного исследования — электричество, для того чтобы «подчеркнуть укорененность духовной жизни человека в органических структурах и психохимических процессах его телесной жизни»32. Подобно другим натурфилософам и мистикам своего времени, Этингер перекрасил древний образ животной души в электрические цвета.

    Представление о том, что тела обладают независимой жизненной силой, известно науке под именем витализма — доктрины, которая представляет еретическую оппозицию доминирующему механистическому взгляду на органические тела как сочные биологические автоматы, лишенные всяческого намека на магическую искру. Когда Луиджи Гальвани в 1790 году цеплял к лягушачьим лапкам различные металлы и электростатические машины, он верил, что движение токов, которое он обнаружил, свидетельствует в пользу такой elan vital.[9] Граф Алессандро Вольта вскоре доказал, что, хотя ткани животных действительно проводят электрический разряд, Гальвани для правильного объяснения не хватило знания принципа батареи. Это была еще одна победа в длинной череде побед механицистов над лагерем виталистов. Но этот триумф не удержал племянника Гальвани от кровавых попыток вдохнуть жизнь в обезглавленные тела преступников при помощи батарей Вольта — попыток, которые вдохновили Мэри Шелли на создание готического научно-фантастического романа «Франкенштейн». Эта архетипическая сказка об электро-прометействе, которая возводит мост между наукой и творением, хоть и ложь, но она бросает тень намека на лаборатории даже сегодня, ведь эмбрион Долли, взрослой овцы, клонированной в 1997 году шотландскими исследователями, подтолкнули к жизни несколькими каплями электрического флюида.

    «Франкенштейн» был романом-предупреждением, составной частью романтической реакции на высокомерие Просвещения. Но образы, электромагнетическое воображаемое стали позитивным полюсом и для романтического воображения. Философ-идеалист Шеллинг, глубинный эколог своей эпохи, увидел в электричестве знак Мировой Души, а маэстро мировой литературы Гёте заговорил об электрической жизни, которая производит динамическое объединение вещей через действие симпатических сил притяжения и отталкивания. Электричество, помимо прочего, стало образом и самого романтического духа. «Я — электричен по природе, — писал Людвиг ван Бетховен. — Музыка — это та электрическая почва, на которой дух живет, думает и изобретает»33.

    С тех пор как электричество овладело воображением романтиков, алхимически настроенные натурфилософы вроде Дж. В. Риттера стали настаивать также на магнитном полюсе Мировой Души. Хотя связь электричества и магнетизма будет установлена точно лишь спустя несколько десятилетий, полярная точка зрения Риттера имеет символический смысл. Магнетизм — это гипнотический инь для электрического яна, не солнечный удар, но темное притяжение луны, чья притягательная магия тысячелетиями была связана с силами анимизма. Чтобы оградить себя от болезней, насылаемых демонами, шумеры делали исцеляющие печати на магнитных амулетах, посвященных Мардуку — Тому-Кто-Действует-Издалека. Парацельс использовал магниты для того, чтобы уравновешивать жизненные энергии тела, а Отингер был убежден, что заряженные бруски железа способны усилить электрический огонь в теле.

    Между тем, вне всякого сомнения, верховным волшебником магнетического целительства стал Франц Антон Месмер, известный сегодня то как король шарлатанов, то как человек, который нечаянно породил психоанализ. Месмер родился в 1732 году. Получил докторскую степень в Венском университете, написав диссертацию о влиянии планет на подлунный мир. Для того чтобы объяснить, каким образом астрологические силы производят действие на расстоянии, Месмер постулировал существование едва уловимого флюида (который он так и назвал — fluidum), невидимого посредника, который связывает эманации луны с океанскими приливами, а кроме того, позволяет Венере и Юпитеру влиять на человеческую судьбу. Теория флюидов была направлена против концепции эфира Ньютона, представления о невидимом потоке, который пропитывает космос и служит статичным посредником как для гравитационного и магнитного взаимодействия, так и для восприятия и нервных реакций. Ньютону эфир был нужен для того, чтобы, во-первых, объяснить, как удаленные друг от друга тела Солнечной системы сообщаются друг с другом, и в то же время соблюсти принцип «природа не терпит пустоты». Но, как показывают работы Месмера, теория эфира была перевалочным пунктом на полпути к всевозможным анимистическим интуициям и призрачным силам, которые отказывались принимать шестерни и рычаги механической космологии. Это и неудивительно, если принять во внимание алхимическую изнанку самого Ньютона. Ньютон и сам представлял эфир наделенным жизненным духом, и даже его язык, все это его гравитационное «притяжение», выдавало следы присутствия Эроса, духовного клея, который, как верили неоплатоники, скрепляет воедино космос.

    Когда Месмеру потребовалось как-то назвать свойство тела, подсоединенного к флюиду, он колебался между магнетизмом и электричеством, но остановился на «животном магнетизме», термине, который он позаимствовал у иезуита-эзотерика Афанасия Кирхера. Месмер писал, что «все тела подобны магниту, способному сообщать этот магнетический принцип; что этот флюид проникает всюду и может быть запасен и собран, подобно электрическому флюиду; [и] что он [действует] на расстоянии»34. Месмер никогда не отождествлял напрямую животный магнетизм с минеральным магнетизмом, но «оккультный» эффект последнего позволял ему оставить пространство для воззрений и практик, которые оживляли старые мечты о симпатической магии. Хотя дикарская наука Месмера позволяла этим мечтам ворваться в современный мир на гребнях магнитных волн, конечной целью человека в его учении было восстановление баланса и «совершенной гармонии» поляризованных энергий тела. Его представление о процессе выздоровления было в целом неотличимо от традиционной китайской медицины, которая также базируется на том, что в тело влит жизненный дух и что болезни начинаются от закупорок, возникающих в этой динамически сбалансированной сети поляризованных энергетических токов.

    Месмер был не так уж далек и от того, чтобы баловаться с настоящими магнитами. В начале своих терапевтических опытов Месмер «заряжал» бруски железа, делая над ними пассы руками, а затем держал этот металл в непосредственной близости от тел пациентов. Со временем Месмер отказался от мнения, что магниты сами по себе способны содержать целебный заряд. И тогда он начал магнетизировать все бытовые предметы: даже хлеб, китайский фарфор, дерево и собак. Одни пациенты носили магнетизированную одежду и читали магнетизированные книги, в то время как другие получали свое исцеление от приспособления, называемого baquet. обыкновенного ведра, наполненного водой, железными стружками и осколками стекла, рукоять которого позволяла большому числу пациентов одновременно магнетизировать себя. В конце концов Месмер понял, что он сам является магнитом и может вводить пациентов в транс, попросту уставившись в их глаза или заставляя их смотреть на свои пальцы. Хотя сегодня слово «месмерический» ассоциируется у нас с введением в транс, схожий с окаменением, волшебные пальцы Месмера, несомненно, катализировали буйные истерические припадки, которые имели куда больше общего с шоковой терапией, нежели с безмятежными кивками головой, характерными для состояния гипнотической регрессии.

    Месмер не пытался исчерпывающим образом объяснить происхождение энергий, которые он пропускал через себя, или рассмотреть этот вопрос с использованием научной терминологии своих дней. Он рассматривал животный магнетизм как шестое чувство, которое, как и все прочие чувства, не может быть описано — только испытано. И хотя его привлекали волшебные колпаки и колдовские жезлы, по характеру мышления он оставался фигурой Просвещения. Он настаивал на том, что его силы не имеют никакого отношения к мистике и что животный магнетизм — реальная сила этого мира. И все же венский медицинский истеблишмент не был впечатлен всей этой магнетической кутерьмой, и обожание, которое публика прямо-таки изливала на харизматического кудесника, только ухудшило ситуацию. «Добрый доктор» был с позором изгнан из Вены и бежал в предреволюционный Париж, где он очень быстро стал любимцем города, полного новых идей и революционных энергий. Сотни пациентов, чьи недуги не излечивались пиявками, находили, что техники Месмера им серьезно помогают. Но, несмотря на впечатляющие достижения, комиссия, назначенная французским правительством и состоявшая из врачей и ученых, среди которых, между прочим, был Бенджамин Франклин, объявила Месмера шарлатаном. Для того чтобы объяснить причины его успеха, парижская комиссия прибегла к аргументу, который все скептически настроенные крестоносцы научного редукционизма продолжают использовать и по сей день, — к «воображению». Месмер и сам признавал, что между ним и пациентом возникал некий «раппорт»[10] и что органические болезни в строгом смысле слова не всегда поддаются лечению. Но в то время, когда Месмер твердо веровал в могущественные целебные энергии «умного» человеческого тела, такая сомнительная сила — эротическая, меркуриальная, почти революционная — была слишком хаотичной, чтобы уложиться во все более рационалистический каркас медицинского мышления, которое стремилось к изменениям в соответствии с требованиями современной науки.

    По счастью, студенты Месмера не были подвержены этим сомнениям, и, продолжая эксперименты с магнетизмом, они подготовили строительную площадку для психотерапии. Маркиз де Пюисегюр, в частности, делал особый акцент на значении «воли» магнетизера в этих процедурах. Ему открылась огромная сила того, что психологи называют суггестией и переносом. Работая с крестьянами вдали от парижской суеты, Пюисегюр «водил» своих пациентов через сомнамбулическое состояние, которое теперь ассоциируется у нас с «месмерическим». Единожды как следует погруженные в это состояние, неграмотные чернорабочие становились совсем другими, автономными личностями, которые могли лечить сами себя и спонтанно демонстрировали несомненные подвиги ясновидения и телепатии. Как писал историк Роберт Фуллер: «Пюисегюр неожиданно стал Колумбом странного нового мира — человеческого бессознательного»35.

    Несколько десятилетий спустя британский врач Джеймс Брэйд изобретет термин гипнотизм для того, чтобы описать магнетические процедуры, а исследования под гипнозом в конце концов приведут к разработке молодым Зигмундом Фрейдом первоначальной теории бессознательного. Хотя к этому моменту от первоначальных методик Месмера уже почти ничего не осталось, Фрейд действительно походил на старого магнетизера в своих попытках исцелять нервные заболевания своих пациентов, исследуя измененные состояния сознания в «научной» манере и при этом эксплуатируя почти магический «раппорт» между пациентом и врачом. Фрейд также использовал метафоры, связанные с электричеством для своих описаний психики. Но несмотря на то, что психоанализ, вне всякого сомнения, облагородил месмеровские модели сознания, ему пришлось заплатить крутую цену за разрушение образа медиума, который соединяет свой разум с животворной плацентой космоса. Отрезанная от трансперсонального взаимодействия, осуществляемого посредством месмеровского флюидиума, психическая жизнь была заключена под кости черепа, стала одинокой флуктуацией, случайным заеданием внутри термодинамической машины.

    Когда месмеризм утратил популярность в XIX веке в Европе, он стал модной причудой в США. Тысячи людей доверяли себя целительным рукам бродячих месмери-стов, надеясь излечиться от ревматизма, менструальных болей, мигреней и меланхолии. Очень по-американски было превратить месмеризм в нечто вроде интермедии, и многие магнетизеры построили свою карьеру на щекочущих нервы трюках, вроде тех, которые гипнотизеры представляют сегодня на подмостках ночных клубов. В то же время более серьезные месмеристы проникали в мириады измерений человеческого сознания и пользовались квазиэлектромагнетическим языком на всем протяжении этого пути. Поднимаясь сквозь неоплатоническую иерархию измененных состояний, месмеризиро-ванные субъекты сообщали о «звоне» или «вибрациях», проходящих через тело. Некоторые испытывали воздействие «волн энергии» и видели свет. В самом глубоком трансе их захватывало нечто вроде космического сознания, и сознание субъекта достигало тождества с самими силами животного магнетизма. Случались ясновидение, телепатия и другие парапсихологические чудеса — феномен, который месмерист Стэнли Граймс приписывал etherium, «материальной субстанции, занимающей пространство, связующей планеты и землю, служащей проводником для света, тепла, электричества, гравитации и ментальных эманации от одного тела к другому и от одного сознания к другому»36. Заметьте, что наряду с физическими силами этериум Граймса также передавал «ментальные эманации», то есть информацию.

    Пока месмеристы открывали этериум нижних этажей сознания своих пациентов, нормальный лабораторный электромагнетизм также начинал радикально менять очертания научной картины мира. В 1830-х годах великий британский ученый-экспериментатор Майкл Фарадей сделал феноменальное открытие: изменения тока в катушке вызывают колебания энергии в соседней катушке. Это поразительное действие на расстоянии, которое было названо электромагнитной индукцией, и есть та движущая сила, которая стоит сегодня за работой электрогенераторов, но, кроме того, является силой, которая вдохновила отдельных мыслителей на псевдонаучные объяснения оккультных феноменов. В свою очередь Фарадей называл довольно загадочную силу, связывающую две спирали, «электрической волной». Отмечая странные фигуры, образуемые железными опилками вокруг концов магнита, Фарадей предположил также, что электромагнитные «поля» состоят из «линий силы», вибрирующих узоров, расчерчивающих пространство.

    Первоначально Фарадей полагал, что эти образы полей и силовых линий — всего лишь удобные фикции, но постепенно он принял их в качестве основного описания реальности. Это был немалый шаг для того, кто провозгласил себя «натурфилософом» и, будучи глубоко религиозным человеком, прочно верил в сокровенное единство природы и Творца. Электромагнитная индукция давала ему наглядный пример такого единства, и эти колеблющиеся волны в конце концов привели Фарадея к отрицанию господствующей материалистической догмы об атомах космоса как сгустках вещества. Фарадей скромно предложил новое видение космоса: плотная реальность оказывалась, в сущности, бескрайним морем вибраций и невещественных сил.

    В 1860-х годах Джеймс Клерк Максвелл перевел эксперименты Фарадея на язык математики, соединив оптические, магнитные и электрические явления в четыре величественных уравнения, которые охватили всю электромагнитную реальность. Сделав это, Максвелл предсказал существование электромагнитного спектра, колебания которого мы используем сегодня для чего угодно, — от трансляции сингла «Spice Girls» до разогревания мясного стейка или анализа химического состава альфы Центавра. Максвелл показал, что свет — последняя символическая манифестация божества — сам по себе всего лишь определенный набор частот, которые стимулируют две фоточувствительные сферы в человеческом черепе. Некоторые дополнительные решения его уравнений также предполагали существование параллельного космоса, зеркальной вселенной, где электромагнитные волны движутся против течения времени.

    Открытия Фарадея и Максвелла революционизировали научную парадигму. Эйнштейн назвал их работы «величайшим изменением в аксиоматическом фундаменте физики — в нашей концепции строения реальности»37. Электромагнитная вселенная — шаг к окончательной деконструкции атомистического материализма: распад эфира, возникновение эйнштейновского пространства-времени и, наконец, появление квантовой механики с ее невероятными странностями. В терминах научного воображения открытие Фарадеем явления электромагнитной индукции стало тинктурой, которая катализировала окончательную трансмутацию материи в дух, точно рассчитанной алхимической реакцией, в которой обнаружилось, что физическая вселенная — колоссальная вибрирующая мантра могущественного ничто.

    Такой мощный космологический сдвиг не мог не повлиять на воображение эзотериков. К концу XIX века, когда наука об электромагнетизме начала проникать в массовое сознание, месмеризм уже приказал долго жить. Но на его месте возникла куда более влиятельная оккультная наука. Она замешала электромагнетизм на густом наваре эзотерической традиции. В 1875 году полковник Генри Стил Олкотт и мадам Елена Петровна Блаватская — пухлая, низенькая, курящая сигары мошенница из России — основали Теософское общество. Это движение сочетало в себе сенсационную привлекательность популярной магии с опьяняющим мистическим мышлением. Бесконечные книги Блаватской — грубые коллажи из франкмасонства, герметизма, выхолощенной «восточной» метафизики и ее собственных научно-фантастических басен о тибетских мастерах телепатии и гибели Атлантиды. Однако, по мнению историка Джоселин Годвин, группа Блаватской представляла также и ценности Просвещения, которые не имели ничего общего с буддистким отвержением славы и очень много общего — с духом свободомыслия и прогресса. Теософы недолюбливали конфессиональное христианство, приветствовали освободительные социальные движения и призывали к новой глобальной политике «вселенского братства». Они были гностиками модернизма.

    Как таковые, теософы одновременно и смешивали и противопоставляли свой мистицизм и новые эволюционные и электромагнитные научные картины мира. Будучи монистами, теософы ставили перед собой двойную задачу: вписать так называемый «грубый» мир материи в бестелесную вселенную духа и вплести вышние царства в эволюционирующее по четким законам описание космоса. Сознание и материя, таким образом, становились одной и той же космической субстанцией, находящейся на разных ступенях эволюции. Автор недавней статьи об индусах-теософах в Hinduism Today использовал в отношении низших ступеней этой эволюции термин «пониженные», «как понижающий трансформатор уменьшает напряжение мощного электрического тока»38. Отдавая дань веданте и герметическому неоплатонизму, теософы в корне отвергали материализм. Они ставили сознание выше материи и принимали ту точку зрения, согласно которой наши «мыслительные энергии» обладают достаточной силой, чтобы самостоятельно творить реальность. Но они обновили это древнее воззрение, переложив его на язык эфирных волн, вибраций, космических колебаний и силовых полей. Теософский космос был одним огромным звуком, самые «низкие и грубые вибрации» которого составляли материальный мир, а более «тонкие вибрации» — «высшие планы». Все они одновременно и незаметно для глаза проникали друг в друга здесь и сейчас, совсем как спектральные волны Максвелла.

    Попытка теософов приписать духовные качества Вселенной, колонизированной физиками, сопровождалась первым великим духовным поворотом Запада к Востоку. Вибрирующий космос бестелесных сил и лучащихся волн оставлял мало места для Бога — умелого часовщика. Он гораздо лучше сочетался с безличными концепциями абсолюта — концепциями, которые теософы вырвали из буддизма и высших течений индуизма. Традиция, положенная теософами, использовавшими электромагнетическую веданту для того, чтобы построить мост между сознанием и материей, нашла свое продолжение в физике нью-эйджа и популярном индуизме, просочившись в наши дни. Язык, который однажды использовал Уильям Ирвин Томпсон для того, чтобы описать мировоззрение йоги, имел более глубокие исторические корни, чем он, вероятно, мог предполагать: «Сознание подобно FM-радио: пока вы настроены на одну станцию, вся информация, которую вы получаете, состоит из сведений об одной-единственной реальности; но если бы… вы были способны переключить свое сознание на другую станцию, тогда вы открыли бы для себя вселенные за пределами материи, на космических просторах духа»39.

    Аналогия Томпсона уместна, поскольку, наряду с электрификацией оккультной вселенной, теософия сбросила покрывало и с представления об интерактивном теле, которое может активно исследовать вибрирующие планы. Переосмысляя мистические «оболочки» индуистской анатомии, теософы уподобили тело матрешке. Сразу за низшей ступенью, занимаемой нашей плотью, следует эфирное тело, в своих основных чертах подобное витальной душе, о которой мы уже говорили в этой главе. Затем, вибрируя на несколько более высоких частотах, чем эфирное тело, следует пресловутое астральное тело, которое при соблюдении соответствующих условий может временно покидать бренную оболочку для того, чтобы путешествовать по астральному плану, сновидческо-му совокупному царству бесплотных и гиперреальных «мыслеформ» — теософской версии виртуальной реальности.

    Теософия, таким образом, представляет собой гностическое уклонение от принципа тела, дематериализующую тенденцию, которая, как мы увидим в следующей главе, связана с появлением новых технологий, объективирующих «я». В своей поэме «Электрическое тело пою» Уолт Уитмен дает высказаться противоположной тенденции электромагнетического воображения. Для Уитмена электрическая жизнь означает эротическую жизнь, и его любовь к телам, его страстное желание «зарядить их до отказа зарядом души» ведут его к приятию роскошнейшей из ересей, в которой тело и есть душа. В отличие от месмеристов, которые указывали на технологию фотографии как на доказательство того, что физический мир на самом деле составлен из ментальных световых вибраций, Уитмен выбирал жизнетворный дух электромагнетизма с его вспышками разрядов, динамикой полярностей и нутряным притяжением, похожий скорее на язык Эроса, чем на мантру трансцендентности. И кроме того, оригинальные магнетические техники Месмера не имели ничего общего с духовным планом и представляли собой попытку привести конвульсивную жизнь страсти в порядок для излечения вполне реальных тел.

    Для многих исследователей магнетизма и «альтернативных» целителей XIX века электрические силы давали в буквальном смысле ключ к управлению жизненной энергией тела. К концу столетия электричество в массовом сознании стало прочно связываться с цели-тельством — особенно в массовом сознании Америки, которое более массовое, чем в прочих местах. Электричество стало считаться активным агентом в лекарственной терапии, в мыле, чаях и лосьонах, а множество электрических и магнитных устройств было употреблено на излечение разнообразных недугов, когда-либо существовавших под солнцем. Конгрессмены США даже «напитывались» электричеством в специальной подвальной комнате Капитолия. Но к 1909 году, встревоженное самодеятельными формами лечения, вызванными к жизни этой электроманией, правительство обнародовало доклад Флекснера, направленный на модернизацию и стандартизацию медицинского образования и врачебной помощи в стране. Предав порицанию популярную и действенную практику гомеопатии и учредив надменное правление аллопатической медицины, представленной бастионом Американской медицинской ассоциации, доклад также провозгласил, что электрические потенциалы и магнитные энергии не играют никакой жизненной роли в физиологии и биомедицине. Животная душа, которая так долго держалась на гребне волны электромагнетического воображаемого, была подавлена основным направлением американской медицины.

    Доклад Флекснера был, кроме того, попыткой установить контроль над использованием новых технологий тела. К началу XX века диагностические машины заменили чувствительный «инструментарий» ощущения и восприятия самого врача, а невидимые до той поры больные части тела стало возможным осмотреть при помощи микроскопов и рентгеновских лучей. Использование медицинских технологий для сбора информации было'при-знано приемлемым, а вот точка зрения, согласно которой технологии могуг сами находить, проводить или усиливать жизненные энергии, была предана анафеме. Доклад не только ставил вне закона целый набор причудливых электрических и электромагнитных приспособлений, но и гарантировал, что даже практикующие врачи, ведущие исследования в области биоэнергетики и возможностей «энергетических» технологий лечения, найдут у себя в руках билет в одну сторону — в лагерь изгоев и шарлатанов. Единственным исключением из этого правила, как ни странно, были исследования в области целительных сил радиации, одного из смертоносных увлечений XX века.

    Биоэнергетику выставили своего рода сиреной, но у этой сирены оказался могучий голос. Ее песня звучала в большинстве приспособлений для альтернативного лечения в XX столетии. В то время как фотографы, работающие с эффектом Кирлиана,[11] приподнимали завесу над «тайной жизнью растений», еретические доктора сколачивали на скорую руку запрещенные машины с их собственной тайной жизнью. В 1940-х годах доктор Альберт Эбрамс, профессор патологии Стэнфордского университета разработал теорию радионики, согласно которой каждый орган, ткань или болезнетворный агент имеют свою уникальную частоту вибрации, или резонанса. Эта идея пришла к Эбрамсу отчасти во время наблюдений за тем, как великий тенор Энрико Карузо раскалывает стаканы своим голосом. Эбрамс применил эту теорию к созданию медицинской технологии: черных ящиков, которые состояли из набора циферблатов, вращавших крошечные стержневые магниты. Каждый из таких магнитов был закреплен напротив небольшой емкости, содержащей «след» или фрагмент ткани пациента. Врач должен был настраивать циферблаты до тех пор, пока не добивался позитивного «чтения» со «следов». Доведенное до голливудских стандартов с внешней стороны преисполненными энтузиазма последователями Эбрамса, это простое приспособление, если верить слухам, не только диагностировало заболевание, но и могло «транслировать» целительные вибрации от врача к пациенту. Как вы уже догадались, черные ящики Эбрамса были официально осуждены как магические фетиши, а Управление по контролю за продуктами питания и лекарствами упекло за решетку хиропрактика Руфь Дроун из Лос-Анджелеса — фанатичную сторонницу радионики, которая заявляла, что может получать фотографии больных органов и тканей из ничтожной капли крови пациента. В свою очередь Эбрамс настаивал на том, что талант к радионике заключен не в приборе, а в самом враче и что, таким образом, его черный ящик функционирует подобно лозе или маятнику XX века, которые лозоходец использует для того, чтобы, руководствуясь интуицией, находить воду, исцелять заболевания и считывать невидимую геомагнитную информацию о ландшафте.

    Китайские специалисты по акупунктуре также рассматривали тело как ландшафт, по которому текут потоки энергии, или ши. Хотя меридиональные линии, которые проводят ши, частично совпадают с электромагнитной картой нервной системы, вся эта китайская грамота в целом ускользает от концептуальных построений западной медицины, пытающейся объяснить эффективность восточной практики. Ши вибрирует в звенящем зазоре между плотью и душой и напоминает электромагнетическое представление об энергетическом теле. В 1950-х годах терапевт доктор Рейнхардт Фоль обнаружил, что врачи могут находить и картографировать акупунктурные точки при помощи электрических устройств. Сегодня компьютеризированные модели его биоэнергетических машин распространены в Европе и многие специалисты по акупунктуре пропускают через свои иглы слабые электрические токи.

    Возможно, самым известным примером современной виталистской технологии является оргонная камера доктора Вильгельма Райха. Райх верил в то, что оргазмы могут сделать жизнь лучше, и его потрясшее старые основы исследование о мышечных причинах беспокойств и неврозов заложило новые основы для множества современных школ телесно-ориентированной терапии. Райх, кроме того, верил, что пульсирующие голубоватые частицы, которые он наблюдал в высококачественные оптические микроскопы в 1940-х годах, — это бионы, элементарные частицы нового вида энергии, жизненной силы, которую Райх назвал «оргоном». Райх полагал, что пульсирующие волны оргонной энергии пронизывают Вселенную и что они могут быть пойманы в камеру, которую он построил из чередующихся слоев органического и неорганического материала. Оргон, пойманный в такую камеру, может исцелять рак и создавать слабый электрический ток. Но хотя некоторые люди и по сей день молятся на приспособление Райха, в Управлении по контролю за продуктами питания и лекарствами этими оргонными аккумуляторами были впечатлены не более чем теорией оргазма их изобретателя. В 1950-х годах федералы арестовали и уничтожили оборудование Райха, сожгли его книги и бросили доктора в тюрьму за неуважение к суду. Он умер там через пять лет сломленным человеком, убежденным в том, что Христос был посланцем космического оргона и что НЛО крадут жизненную энергию Земли.

    Хотя большинство западных врачей продолжают отвергать идею биоэнергии, многие из них начали признавать действенность альтернативных методов терапии, таких как акупунктура, дыхательные практики, визуализация и пострайховские телесно-ориентированные практики. Эти практики в значительной степени связаны с архетипом живого и сообщающегося биополя — поля психической энергии, которое может быть извлечено и направлено в нужное русло по воле пациента и врача. Технокультурный парадокс состоит в том, что на Западе это древнее представление о витальной душе уцелело во время владычества редукционистской медицины частично в выражениях и даже технологиях, связанных с электричеством, которое поэтому сохранило известный еретический заряд и сохраняет его по сей день. Хотя немногие врачи, практикующие альтернативную медицину, действительно используют сегодня электричество, электрические токи и магнитные поля обеспечили плодотворные и весьма расплывчатые аналогии для энергетических, психологических, духовных и эротических измерений жизни, с которыми сегодняшние целители все больше считаются в разрабатываемых ими методах.

    Но сегодня, как кажется, природа может все отыграть назад. Сегодня тело обычного человека купается в какофонии слабых магнитных полей, генерируемых устройствами на батарейках, микроволновыми передатчиками, системами безопасности в аэропортах и почти повсеместным фоновым шумом, исходящим из электросети, питающей радиоприемники, телевизоры, стереосистемы и компьютеры. Значительное число людей как внутри, так и вне сообщества альтернативных лекарей стало подозревать, что некоторые из этих электромагнитных излучений, в особенности низкочастотные волны, оказывают слабо уловимые, но вредные эффекты на биологические процессы и поведение. Существует большое количество спорных и противоречивых исследований, указывающих на возможность возникновения целого ряда расстройств: от глубокой депрессии до подавления иммунной системы, появления больных лейкемией детей у родителей, живущих возле мощных ЛЭП или проводящих целые дни напротив видеотерминалов. Хотя большинство ученых описывают эти страхи как «ЛЭП-паранойю», эти ученые — часть системы, ставящей физику над сознанием и жизненной силой и на целое столетие маргинализовавшей исследования в области биоэнергетики. Результатом стало то, что даже самые практичные и законопослушные исследователи «электрического загрязнения окружающей среды» автоматически оказываются в сумеречной зоне, окружающей представления об электромагнетизме, где скитаются призраки паранойи и заговоров.

    Некоторые мистики также проявляют беспокойство. Одно из самых мрачных писаний на тему «электрозагрязнения» принадлежит перу Уильяма Ирвина Томпсона, чьи исполненные мощи тексты с легкостью преодолевают коварные воды между наукой, мифом и историей культуры. Одна из наиболее эксцентрических его идей связана с современным статусом нашего «электрического тела», которое, как считает Томпсон, играет роль своего рода тончайшей энергетической брони, защищающей физическую реальность от ужаса, хаоса и всепожирающих фантазмов астрального плана. Поскольку сегодня мы подвергаем бомбардировке свои вибрирующие эфирные скафандры «электронным шумом» из сверхнизких частот и микроволн и даже усугубляем ситуацию, используя изменяющие сознание препараты, искусственное медиаокружение ну и, конечно же, громкую музыку, «астральный план просачивается в изношенный и рваный физический план»40. Поскольку наше эфирное тело в дырах, а техники навигации по астральному царству давно забыты, культура постмодерна в своих играх направляется прямиком в мрачное чрево коллективной галлюцинации.

    Согласно Томпсону, вампиризм в отношении нашего эфирного тела достигает своего апогея в перчатках, костюмах и шлемах виртуальной реальности — устройствах, которые дают зеленый свет тотальной электромагнитной колонизации энергетического и астрального тел (что, по Томпсону, одно и то же). Но в то время как некоторые видят в скрещении виртуального и энергетического тел извращение, даже дьявольщину, другие полагают, что это акт почти ангелический. Одна из наиболее захватывающих и потрясающих технологий виртуальной реальности — «Осмос», электронная установка класса хай-энд, созданная канадцем Чаром Дэвисом в середине 1990-х годов. Используя те же графические программы, которые оживили динозавров в «Парке юрского периода», запущенные на оборудовании SGI, обыкновенно используемом для дорогих научных программ и военных симуляторов, «Осмос» проглатывает участников, тщательно укутанных в электронные одежды, и погружает их в осязаемый, сияющий, глубоко проработанный волшебный мир тропических лесов, темных прудов и зеленых крон. Используя эффекты пространственного удвоения и трюки со светом, «Осмос» создает полное ощущение прогулки в лесах. Многие «ныряльщики» чувствовали себя одновременно развоплощенными и во плоти, напоминая сами себе ангелов, двигающихся с животной грацией. Некоторые ныряльщики выходили из пестрой и вибрирующей вселенной пикселов, рыдая или застывая в трансе; другие сравнивали свои путешествия с осознанными сновидениями или внетелесным опытом.

    Благодаря своей одновременно интуитивно понятной и утонченно виртуальной эстетике, «Осмос» — блестящий пример того, как технологическое окружение может симулировать нечто, подобное анимистическому проникновению в Мировую душу, органическим видениям, сила и эффект которых зависят от горения эфирного огня. Указав на возможности исцеляющего использования виртуальной реальности, «Осмос» также напоминает, насколько близки мы с электроникой, в зрении и слухе, телесно и психически. Наш язык источает электромагнетические метафоры. Мы говорим о магнетических личностях и линиях жизни, о дурных вибрациях и отключке, о разрядке и необходимости подзарядиться. Излучает ли тело поляризованную энергию или нет, наше «я» сегодня стянуто второй, электромагнитной кожей.

    Призраки спектра

    В середине XIX столетия электричество испытало почти алхимическую трансформацию, которая вызвала изменения в современном обществе. Медиумом, ответственным за этот революционный скачок, был мозг некоего Сэмюэля Морзе, человека, который, как отмечают историки техники, имел довольно грубое представление о тайнах электромагнетизма. Но хотя Морзе и не хватало усидчивости одержимого, столь распространенной в первые годы электрических изобретений, он был, вне всякого сомнения, благословлен с самого начала грозным озарением свыше: раз электрический ток может скользить по проводам, то «мысль может быть… мгновенно передана электричеством на любое расстояние»41. Эфирный огонь следовало раздуть, превратив его в еще более бестелесную сущность. Энергия испарилась, превратившись в информацию, и это коренным образом изменило способ отражения человеческого в технологическом.

    Убедив Конгресс ссудить 30.000 долларов на проект, Морзе протянул провод между Балтимором и Вашингтоном, округ Колумбия. Первое официальное сообщение, переданное этой линией в 1844 году состояло из странного пророческого изречения: «Что Бог приуготовил!» Эта фраза была предложена дочерью представителя американского патентного бюро, хотя сам Морзе наверняка испытывал то же чувство. Помимо того что он был сыном верного евангелиста, он также пожаловал добрую долю своего значительного состояния церквям, семинариям и миссионерским обществам. Первое телеграфное сообщение может быть прочитано и как страстный вопрос, и как крик ликования, и сегодня мы знаем ответ: Бог приуготовил — или, скорее, человек приуготовил в своем подражании Богу — пришествие информационного века.

    Система Морзе была не просто электрической (и, следовательно, не просто предельно эффективной в своей мгновенности); она была цифровой. Электрический ток, бегущий по проводам, сам по себе всего лишь аналоговый носитель, содержащийся повсюду в мировом электрическом океане. Но, прерывая и вновь продолжая его течение одним-единственным переключателем и разработав код, позволяющий интерпретировать паттерны импульсов, Морзе разрубил этот аналоговый танец на серию дискретных цифровых единиц и обозначил их точками и тире. Телеграф — это первая нервная сеть информационного века, и на это указывала та скорость, с которой он завоевывал и менял мир, особенно стремительно индустриализующиеся США. После изобретения Морзе увеличилась пропускная способность железных дорог, перевозящих товары через просторы Америки, газетчики ускорили темп освещения исторических событий, бизнесмены усилили свой контроль (и усугубили свои стрессы), фондовые биржи синхронизировали свою пульсацию. Через десять лет после проведения первой линии Морзе 30 000 миль телеграфных линий опутали Соединенные Штаты; к 1858 году через чернильные глубины океана был проложен первый трансатлантический кабель. И наконец, на исходе века Великобритания связала воедино всю свою всепланетную империю, проложив кабель от Лондона до Дарвина в Австралии через Йемен.

    Наиновейший способ передачи информации XIX века, телеграф питал воображение масс. Еще до того, как Морзе проложил свой первый кабель, Ф. О. Дж. Смит, один из самых громогласных сторонников Морзе в Конгрессе, выступал с напыщенностью, которой медиа-магнаты грешат и сегодня:

    Влияние этого изобретения на политические, коммерческие и социальные отношения людей в этой обширной стране… будет… само равно революции, непревзойденной по своему моральному величию ни одним открытием, сделанным дотоле в искусствах и науках… Для информации расстояние между штатами будет полностью уничтожено, а вследствие этого также и между отдельными гражданами42.

    Кажется заманчивым приписать это словесное усердие тому обстоятельству, что Смит был тайным деловым партнером Морзе в осуществлении его проекта, но тогда мы получим неверное представление о степени связанного с телеграфом энтузиазма как в массовой среде, так и в кругах элиты. После прокладки трансатлантического кабеля пятнадцать тысяч жителей Нью-Йорка, лишь немногие из которых лично выиграли от этого, устроили парад, какого еще не видывал этот город. Одна из газет жаловалась, что кабель «называют событием, уступающим по своему значению для человечества только распятию Христа»43.

    Эта аналогия была вполне уместна для Америки XIX века, в которой религиозный и технологический энтузиазм питали и усиливали друг друга. Это была эра страстного технологического утопизма, когда в свет выходили такие книги, как «Рай на Земле и богатство для всех людей без труда, посредством сил природы и машины». И достижения, подобные каналу Эри, лишь поддерживали эти надежды. Но этот техноутопизм заимствовал свой пыл у аналогичного религиозного энтузиазма, который вверг молодую нацию в пламенный карнавал ревайвализма,[12] духовного экспериментаторства и прогрессивных коммун. Постный кальвинизм, обычный среди американских христиан-трудоголиков, расцвел и зарделся цветами перфекционизма — веры в то, что и личность и мир обладают безграничным потенциалом для улучшения. Дух ревайвализма с его мечтами о наступающем миллениуме в свою очередь поддерживался технологическим взрывом, породившим новые машины и инженерные подвиги. Эти достижения привели к тому, что историк Лео Маркс назвал «технологической гордостью»: восхитительное и пугающее величие, которое поэты романтизма связывали с природой, стало приписываться новым технологиям. Телеграф, мгновенно преодолевающий расстояния, был воспринят как явный признак самопровозглашенного долга молодой страны: построить рай на земле.

    Далее мы еще увидим, как эти величественные технологические утопии нашли приют внутри современных информационных сетей, выросших из проводов, когда-то проложенных Морзе. Здесь нас особенно интересует то, что «уничтожение» телеграфом пространства и времени размыло границы американского «я». Как это всегда бывает с новым мощным информационным средством, само существование телеграфа потрясло скорлупу идентичности. В «Понимании медиа» Маршалл Маклюэн утверждает, что «если все предыдущие технологии расширяли какие-либо части наших тел, про электричество можно сказать, что оно продолжило саму нашу центральную нервную систему»44. Для Маклюэна электрический нервный узел, созданный Морзе, был лишь первым в ряду новых медиа: радио, радиолокации, телефона, фотографии, ТВ, которое вызвало распыление индивидуалистических рамок сознания, выработанных технологиями письма и печатных изданий. Телеграф инициировал «новое, электрическое воссоединение племен Запада», долгий спуск в электронное море соучастия в мифе и коллективного резонанса, где старые анимистические мечты дописьменных культур рождаются заново на электромагнитных волнах. Но Маклюэн увидел и коллективное «овнешнение», вызванное телеграфом — технологическим корнем тревоги века: «Вывести свои нервы наружу, — пишет он, — это значит провоцировать ситуацию кошмара»45.

    Религия и оккультизм во многом обязаны своим могуществом одновременно стимуляции и контролированию страхов: страхами, которые атакуют беспрестанно меняющиеся границы «я», особенно последние граничные области, связанные со смертью. Когда новые технологии начали формировать заново эти самые границы, — тени, фантомы и темные отражения, преследующие человеческую идентичность, стали просачиваться за границы «я», и множество их нашло прибежище в виртуальных пространствах, открытых новыми технологиями.

    Так что днем Америка уверенно использовала телеграф для передачи скандальных коммерческих новостей, а ночью американское сознание боролось с призраками. В 1848 году семейство Фокс начало слышать жуткие постукивания и загадочные удары в своем скромном домике в Гайдсдейле на севере штата Нью-Йорк. Пугающий стук регулярно всплывает в фольклоре. Обычно его приписывают полтергейсту, следы которого до сих пор ищут современные охотники за привидениями. Но сестры Фокс сделали нечто беспрецедентное в анналах спиритической истории: они стали стучать в ответ. Для того чтобы улучшить связь, сестры уговорились с духом — предположительно, убитым торговцем, чьи кости лежали под домом, — отвечать на их запросы простым кодом. Один удар — «да», два — «нет»: призрачное эхо точек и тире, вскоре понесшихся по проводам через страну.

    Домик в Гайдсдейле открыл дорогу спиритизму, квазирелигиозному течению эпохи модерна, утверждавшему возможность обмена информацией с мертвыми, которое вскоре приобрело такую популярность, что стало представлять угрозу для христианского мейнстрима. К 1870-м годам в США было уже приблизительно 11 миллионов спиритов и без счета по всему остальному миру, многие из высших классов. Начавшись с элементарной астральной телеграфии сестер Фокс, спиритические способы связи вскоре значительно усовершенствовались: сложные алфавитные коды, грифельные доски, «спиритоскопы», автоматическое письмо, планшетки для сеансов и, разумеется, человеческие голосовые связки, обычно женщин-медиумов. Спиритические сеансы вновь возвращают нас к флюидам: торжественное погружение комнаты во тьму, просьбы к участникам взяться за руки для того, чтобы принять токи, — медиумы владели талантом управлять эмоцией благоговейного страха. Хотя многие спириты исторгали из себя утопические пророчества, которые можно обнаружить и в современных «традиционных» течениях, большинство спиритических бесед служили уже далеко не метафизической цели: установлению близкой связи между живыми и их ушедшими из этого мира друзьями и родственниками.

    Спиритизм возник не на пустом месте. Люди, вероятно, взывали к своим предкам со времен каменных орудий и гадательных костей. К тому времени, как в доме Фоксов начался стук, в Америке уже были шейкеры, индейские шаманы и месмеристы, вопрошавшие духов через введенных в транс пациентов. Но Иоанном Крестителем спиритизма стал некто Эндрю Джексон Дэвис, американский визионер, который в начале XIX века пошел по следам записок Сведенборга о путешествиях в нематериальных мирах. В 1845 году Дэвис, объяснявший сверхъестественные силы действием электромагнетизма, заявил, что «наглядная демонстрация» спиритической коммуникации уже близка и что «мир будет с восторгом приветствовать возвещение этой эры, когда внутренний мир человека будет вскрыт и спиритуальное единение будет доступно нам так же, как оно сейчас доступно обитателям Марса, Юпитера и Сатурна»46. Мы возьмем на заметку это высказывание в духе научной фантастики и рассмотрим его позже в этой книге. Здесь же имеет смысл заметить, что, подобно тому как Маклюэн считал, что электрические технологии «овнешняют» центральную нервную систему, так и Дэвис связывал спиритическое общение у инопланетян с раскрытием внутреннего мира личности.

    Независимо от того, каким был статус пророчеств Дэвиса и плутовали сестры Фокс (в чем они сами признавались неоднократно) или говорили правду, спиритизм был первой поп-религией информационного века. Поэтому с самого начала он был связан с электромагнетическим воображаемым и потрясшей умы трансформацией электричества в информацию, которую произвел телеграф. В течение 1850-х годов самой популярной газетой движения был «Спиритический телеграф». Айзек Пост, один из первых исследователей феномена сестер Фокс, пришел к заключению, что «духи, имевшие главное касательство к ознаменованию начала этой телеграфии, были философическими и учеными умами, многие из которых сделали исследования в области электричества и других тонких материй своей специальностью в земной жизни»47. (Одной из часто вызываемых персон на спиритических сеансах был Бенджамин Франклин.) Спириты, вроде Алана Кардека, и ученые, подобные Майклу Фарадею, прибегали к электричеству для объяснения стуков, скрипов и явлений духов, случавшихся во время таких сеансов. В истории движения, написанной в 1859 году, спирит Эмма Хардинг отмечает:

    С начала работ над спиритическим телеграфом, при помощи которого невидимые существа смогли бы оставлять связные сообщения, они [спириты] провозглашали, что этот метод общения был создан учеными умами среди духов и что его успех зависел в основном от состояния животного и атмосферного магнетизма48.

    Отражая пламенный энтузиазм, который технология разожгла в американцах XIX века, Хардинг предположила, что духи сами изобрели спиритический телеграф, что его технологический статус наполнил его «точными и научными характеристиками», которых не хватало вещему бормотанию прежних оккультистов. Хардинг даже заявляла, что духи выбрали коттедж Фоксов, потому что его «аура» сделала жилище хорошей батареей.

    Электромагнетический образный ряд, таким образом, продолжал влиять на представление о человеческой душе, хотя период витализма был пройден — возможно, потому, что мертвое стало значить больше живого. Объединение медиумов и электрического телеграфа также являлось ощутимым свидетельством в пользу того, что наука и инженерия проникнут в невидимые царства и сделают чудесное обычным и практичным. Спириты были едины в своем отрицании сверхъестественного, в своей вере в законы природы и убежденности в том, что загробная жизнь — всего лишь новый рубеж, который будет взят наукой в ее победном марше. Этот оптимистический прагматизм находил свое отражение не только в «изобретениях», которые, как сообщалось, были записаны со слов духов некоторыми спиритами, но также и страстными попытками движения представить себя в качестве эмпирической науки. Безжалостно подделывая научную риторику, спириты производили запись сеансов, используя тот же объективный, безоценочный язык имен, дат и фактоидов, который до сих пор отличает парапсихо-логические ежегодники. Как указывает исследователь Р. Лоренс Мур, спириты «рабски подражали научному методу, воздерживаясь от субъективизма и духовности как от вещей, которые нельзя принимать во внимание»49.

    Все это помогает объяснить одну из многих параллелей между спиритизмом и новомодными «традиционными» течениями: банальность откровений, приходящих из-за покрывала тайны. Во время сеансов самая скучная информация играла важную роль, так как медиумам приходилось составлять подробные информационные цепочки, состоящие из данных, которые нельзя было бы получить другими способами — из событий, имен, дат, — для того чтобы доказать участникам сеанса, что их мертвые связные действительно приходили в дом и что ни духи, ни медиумы не являются шарлатанами. Пришедшим на сеанс, кроме того, излагались смутные техноуто-пистские пророчества, которые гласили, что социальный прогресс и духовный подъем явятся на плечах технологического развития. Подобно большинству сегодняшних нью-эйджеров, спириты были носителями достаточно прогрессивных взглядов, принимали аболиционизм и другие реформы, а также ослабление тугого корсета гендер-ных ролей и христианских сексуальных нравов. Это движение играло центральную роль в начале женской эмансипации, поскольку таким образом женщины впервые получили право голоса на публике, хотя бы и чужого голоса. Но хотя посетители сеансов разделяли прогрессивный темперамент трансценденталистов Новой Англии, они не имели ничего общего с высоким полетом духа этой элитной группы, и Эмерсон заклеймил движение «крысиной норой откровения».

    Продираясь через спиритические тексты, можно прийти к заключению, что смерть — это не более чем простая потеря оригинальности. Ни медиумы, ни духи не открывали никакой ценной информации и не выказывали особого вдохновения. Но утомительность этого потустороннего информагентства сама по себе имеет глубокое значение в качестве индикатора тенденции, свойственной американской культуре, рассматривать технические системы коммуникации как нечто возвышенное. Из-за этого сама система (будь то спиритический телеграф или компьютерная сеть) несет «революционный» заряд, более могущественный и существенный, чем любое из сообщений, которые проходят по проводам. Точно так же первые радиолюбители гораздо больше восхищались, установив связь с каким-нибудь далеким радиофанатиком, чем ведя интересную беседу. Факта доставки информации из духовного мира было достаточно для того, чтобы утвердить божественность спиритического телеграфа как такового. Как объявила Спиритическая ассоциация Новой Англии в 1854 году, «духи действительно сообщаются с человеком — такова наша вера»50. Медиум действительно был новостью сам по себе.[13]

    К 1860-1870-м годам медиумы стали профессиональными поп-звездами викторианской эпохи. Хотя контакты с родственниками, которые «ушли от нас», оставались гвоздем программы, посетителям сеансов все чаще предлагались оккультные номера, вроде столоверчения, левитации, ручной и липкой эктоплазмы, материализующейся из пустого пространства, и музыкальных инструментов, играющих мерзкие жиги в темноте, медиум был связан, а его рот — заткнут кляпом. Словоохотливые духи прежних лет уступили дорогу буйным призракам, следуя тенденции, знакомой нам всем сегодня: превращение средства коммуникации в потребительский спектакль.

    Пока харизматичные медиумы устраивали свои все более сложные фокусы в домах джентри на родине и за границей, ученые и разоблачители вступали с ними в борьбу. Хотя множество медиумов были разоблачены как шарлатаны (что не обязательно приводило к закрытию их бизнеса), неожиданно большое число серьезных ученых и инженеров закончили свою карьеру, полные энтузиазма спиритизма, несмотря на угрозу публичного обвинения и насмешек официальных лиц. Натуралист Альфред Рассел Уоллес, вернувшись из тропиков, где он придумал теорию эволюции, весьма схожую с дарвиновской, углубился в эмпирическое исследование спиритизма. Посмотрев на то, как медиумы вроде миссис Гаппи достают шестифутовые подсолнечники из ниоткуда, Уоллес пришел к заключению, что некоторые из спиритических феноменов «доказаны… так же, как доказаны факты других наук»51. Кромвель Варли, инженер-электрик, который работал на прокладке трансатлантического телеграфного кабеля, пылко веровал в спиритизм и пытался продемонстрировать существование материализованных духов, присоединяя их к гальванометру. В конце своей жизни Томас Эдисон попытался смастерить радиоустройство, которое установило бы телепатическую связь между мирами. Даже экспертные журналы, такие как Electrical Review, которые осмеивали электриков-любителей и их эксцентричные идеи, время от времени печатали истории о призрачных сущностях, вмешивавшихся в работу электрического оборудования.

    Возможно, наиболее известным ученым, увлекавшимся духами, был сэр Уильям Крукс, один из наиболее приверженных визионерству физиков викторианской Англии. Когда Крукс объявил о своем намерении «слить бесполезный осадок спиритизма», более трезвое крыло общества аплодировало ему. Но они ничего не знали о том, что этот человек уже успешно прибегал к помощи медиумов для того, чтобы контактировать со своим утонувшим братом. Крукс использовал в своих исследованиях большой набор электроинструментов и делал фотографии духов — одно из наиболее популярных использований новой технологии. Спиритическое воображение Крукса просочилось даже в его научные занятия. Экспериментируя с воздействием электричества на газы, накачанные в трубки, из которых прежде был выкачан воздух, он открыл призрачные эффекты, похожие на пульсирующее туманное свечение, которое он наблюдал во время спиритических сеансов. Крукс полагал, что он нашел другой путь связи с мертвыми. То, что он на самом деле нашел, было эффектом фосфоресценции, который возникал при воздействии катодных лучей на определенные материалы в вакуумной трубке — открытие, которое в итоге вызвало к жизни довольно разговорчивых духов, снующих сегодня по экрану телевизионных приемников.

    Эта странная обратная связь между магией и машинами едва ли была беспрецедентной. Как отмечали некоторые историки, популярные научные демонстрации, которые собирали зрителей в лекционные залы в конце XIX века, было иногда сложно отличить от оккультных представлений. Если верить одному отчету того времени, «финал» лекции, прочитанной в Бостоне в 1887 году представителями компании Эдисона, был не чем иным, как спиритическим сеансом: «Звенели звонки, били барабаны, слышались шумы естественного и неестественного происхождения, лабораторный шкаф вращался и сверкал пламенем, появлялся ряд черепов умерших»52. Конечно, такие представления были вписаны в контекст технологического раскрытия загадок наукой. Но во мнении публики они оказывались всего лишь приемами, с помощью которых новые шаманы изгоняли старых. Как отмечает историк культуры Эвитал Ронелл, «наука обретает свою устойчивость в длящейся борьбе с демонами сверхъестественного, с наваждением которых ей тем не менее приходится конкурировать»53.

    В этом смысле тот факт, что оккультный балаган спиритизма втянул в себя так много видных ученых, просто отражает более важное культурное замешательство, вызванное взрывным ростом науки и технологии в ходе индустриальной революции. Сознательно или нет, многие викторианцы пришли к пониманию того, что эмпиризм и материализм, который ответствен за возникновение такого количества полезных вещей, размывает метафизическое основание бессмертия их душ. Одно только христианство, лишенное магии и беспомощное перед дарвиновским давлением естественного отбора, едва ли могло послужить плотиной на пути потока космической бессмыслицы. Что же могло быть спасительнее спиритизма, самой материалистической и эмпирической религии, которую только можно вообразить?

    Подобные соображения помогут нам понять факт, который в противном случае показался бы довольно парадоксальным. Последние десятилетия XIX века, когда машинный век понесся вперед на всех парах, были настоящим бумом поп-мистицизма, оккультизма и декадентского романтизма. С одной стороны, месмеризм, спиритизм, теософия и «христианская наука» Мэри Бейкер Эдди выражали желание одухотворить науку, преодолеть растущую пропасть между рационализмом и религией. Но оккультная космология и леденящая душу практика этих течений также помогли создать новые, хоть зачастую и жуткие, способы представления и ощущения своего «я» в эпоху, когда призрачные границы идентичности меняются перед лицом новых технологий передачи и воспроизведения информации. Дагерротипы, фонографы, телеграфы, телефоны — все эти медиасредства XIX века содержали частицу души в артефакте, или электрическом посреднике. История «я» информационной эпохи — это история следов души, отражений и виртуальных двойников, экстериоризованных, овнешненных в технологиях. Астральное тело теософов было просто воображаемой формой того второго «я», которое вскоре появилось на фотографических пластинках.

    Такое технологическое удвоение вызвало древний страх перед doppelgcinger, двойником — психическим си-мулякром «я», который движется через мир в соответствии со своим собственным жутким планом. Фрейд обозначил страх, внушаемый doppelganger'ом, словом «жуть», хотя оригинальное немецкое слово unheimlich несет в себе дополнительное значение «заброшенности» («не в своей тарелке»). Сам Фрейд связывал unheimlich со странными чувствами, которые производят в нас куклы и автоматы, но в «Телефонной книге» Эвитал Ронелл также связывает фрейдистский ужас перед технологией с революционным изобретением Александра Грэма Белла. Текст Ронелла — это увлекательная и дерзкая в дизайнерском отношении книга, которая представляет собой продолжительное размышление о шизофрении, философии Хайдеггера и воспроизводимой с помощью электричества речи — размышление, ищущее основание для всего этого в технологии Белла, но оккультная часть ее повествования концентрируется вокруг теневого двойника самого Белла: Томаса Уотсона, другого заклинателя электричества, которого Белл обессмертил в знаменитом (хотя, возможно, и мифическом) окрике: «Уотсон, иди сюда! Ты мне нужен!»

    Хотя Беллу принадлежала идея превращения колебаний воздуха человеческого голоса в электрический сигнал, который можно передавать на расстояние по проводам, Уотсон еще раньше построил первый телефон. Подобно большинству электрических умельцев своего времени, Уотсон сочетал массу познаний в технических приемах со слабыми и зачастую сомнительными теориями о загадочном флюиде электричества, причем в случае с Уотсоном эти теории смешивались еще и с его оккультными воззрениями. Дневник Уотсона показывает, что Эон наблюдал ауры и непринужденно беседовал с утренними глориями.[14] Как пишет Ронелл, он был «способен публично произносить такие выражения, как: „веря, как я сам, в реинкарнацию…"»54. Будучи членом Общества психических исследований, Уотсон считал спиритизм немистической наукой и первоначально полагал, что, «подобно тому, как телеграф превращает пульсацию электричества в знаки кода Морзе», так и медиумы превращают излучения энергии в стук55. Позже Уотсон принял теорию «развоплощенного духа», теорию, которая, как отмечено в его дневнике, влияла на его совместные с Бел-лом исследования: «Сейчас я работал с этой оккультной силой, с электричеством, и здесь есть шанс сделать некоторые открытия. Я уверен, что духи не могут напугать электротехника и что они могут быть полезны в его работе»56. Пытаясь построить телефонную линию, которая могла бы принимать и передавать сигналы, Белл и Уотсон «успешно разговаривали», посылая слабые токи через круг, составленный из дюжины людей, взявшихся за руки, как это бывало на спиритических сеансах, а в своих более поздних демонстрационных лекциях их динамичный дуэт показывал различные телефонные трюки, которые вызывали дрожь и холодили душу, как и любое другое хорошее магическое шоу.

    По сути, телефон — предельно анимистическая технология. Мы ассоциируем разумную жизнь со способностью общения, а здесь перед нами — косный предмет, полный голосов. Император Бразилии вскричал, когда впервые услышал устройство: «Мой бог, оно разговаривает!» В наши дни, конечно, мы привыкли к говорящим машинам, а повсеместность и практическая польза, приносимая телефоном, отправила эти анимистические представления на свалку истории. Но двусмысленность, свойственная призракам, все еще продолжает таиться в этом приспособлении. Говорит ли оно само, мы ли говорим через него, или эти вибрации — наши собственные призраки? Когда мы берем трубку и не слышим тонового сигнала, почему мы говорим, что линия «сдохла»? Телефонный звонок посреди ночи может испугать не только плохими известиями, которые он может нести. Телефонные маньяки долго использовали ужас, возникающий, когда мы берем трубку и не слышим никого «там». Или вспомните о сообщениях, которые мы оставляем на автоответчиках. «Сейчас меня здесь нет», — говорим мы, что неизбежно вызывает вопрос: если сейчас нас здесь нет, то кто разговаривает? Этот сравнительно тривиальный вопрос становится совершенно пугающим для каждого, кто позвонил на автоответчик недавно умершего человека и услышал бодрый голос, принадлежащий мертвецу.

    Телефонная фобия имеет и политическое измерение. В течение XX века современные государственные институты часто осуществляли свое влияние через службы разведки, и телефон служил первейшим полем этой активности. Сегодняшние агенты разведки, как корпоративные, так и государственные, уже освоили большую часть электромагнитного спектра — от инфракрасных камер до спутниковых частот связи и считывания электромагнитных импульсов, исходящих от удаленных дисплеев. Но телефон имеет определяющее значение, потому что самой возможности того, что невидимые агенты прослушивают твою линию, достаточно для того, чтобы сбить уровень психологической близости, допускаемой в телефонном разговоре, превратив скромную телефонную трубку в предательское щупальце незваных и невидимых сил.

    Даже будучи узаконенным, страх перед электромагнитной слежкой создает один из величайших шизофренических мотивов XX века: подозрение, что нечистая квазителепатическая сила использует транзисторные приемники, телевизоры, зубные протезы или микроволновые сигналы для того, чтобы поработить мозг и манипулировать поведением. Эти параноидальные подозрения обычно содержатся в историях об агентах КГБ, инопланетных зондах или экспериментах ЦРУ по контролю над сознанием. Эта светская мифология подходит для овнешненного электронного «я», открытого и доступного вниманию невидимых агентов, рыскающих повсюду в информационном пространстве. Но зарождение этого мотива может быть отнесено к самой заре телефонной эры, к 1870-м годам, когда Томас Уотсон встретил человека, который клялся, что двое известных ньюйоркцев подсоединили его мозг к своей телефонной линии для того, чтобы беспрестанно внушать ему разнообразные «дружеские пожелания и даже мысль об убийстве». Человек предлагал Уотсону срезать крышку черепа, чтобы электроинженер смог посмотреть, как работает эта штуковина.

    Вряд ли будет ошибкой сказать, что эти сценарии электромагнитного контроля являются прообразом, старой демонологической аллегорией современных манипуляций СМИ и пропаганды. Их сущность остается тесно связанной с оккультизмом, с гипнотизирующими жертву призраками и месмерическими силами, которые уже присутствовали в электромагнетическом воображаемом. Персонажи «Дракулы» Брэма Стокера, опубликованного в 1897 году, постоянно сообщаются друг с другом при помощи телефонов, фонографов, телеграфов и печатных машинок. Сади Плантс поясняет: «Вампиры возвращаются в блестящий мир неуловимых коммуникаций и телевизионных скоростей»57. Полвека спустя шведский исследователь Константин Раудиве заявил, что на магнитной пленке, где записана тишина, часто можно слышать отчетливые голоса. Поборники «электронного голосового феномена» вслушивались в аналогичное бормотание на радиочастотах, где не велось никаких передач. Некоторые считали эти звуки голосами мертвых. Во время вьетнамской войны американские военные даже пускали над вьетнамскими деревнями вертолеты с записями жутких звуков, якобы принадлежащих «предкам», пытаясь расшатать нервы врага.

    Тот факт, что все эти фантазмы, выдуманные или нет, продолжают осаждать окраины электронного мира, доказывает ключевую идею этой книги: современные средства информации разжигают древний огонь магического и анимистического восприятия, выравнивая и заново сгибая складки «я». Это новое восприятие затем становится рутинным, коммерциализируется, подвергается эксплуатации и становится, как обычно, жертвой бизнеса. Для того чтобы заново настроиться на страхи и намеки, которые когда-то рождали привычные сегодня вещи, вы должны взломать земную оболочку обыденных технологий и проследовать хитросплетениями архетипических проводов и соединений. И тогда ваше сознание будет ввергнуто, пусть на мгновение, в пучину электромагнетического unheimlich. Духи говорят: в информационный век вы никогда не почувствуете себя у себя дома.

    Подобно вспышке молнии

    На протяжении всего XIX века символы и практики, окружающие электричество, сохраняли в себе частицу старого алхимического огня. Электрический витализм и магнетический транс питали дух анимизма в эпоху торжества механицизма. Электрические коммуникации, фотографическая ловушка для световых лучей и открытие электромагнитного спектра помогали развеять мир атомистического материализма до состояния спектрального космоса развоплощенных вибраций. Но электричество и электромагнитный спектр, помимо этого, привели к появлению самого прометеевского и техноутопического измерения алхимического сознания.

    Подобно своим предшественникам — античным металлургам, — алхимики Ренессанса работали contra naturum, против природы, искусственно усиливая эволюционный потенциал мира. Христианские алхимики идентифицировали эту работу не только с духовным спасением индивида, но и с творением царства небесного, описанного в концовке Откровения Иоанна Богослова. Не лишним будет допустить, что для многих алхимиков этот милленаристский lapis[15] отвечал могущественному состоянию мистического сознания, но символ небесного града, парящего на горизонте конца пространства-времени, понимался и как проект материальной истории. И именно в этом, более плотском, смысле милленаристский порыв проник в современную идеологию технологического прогресса, особенно в США. К концу XIX века, когда электричество начало производить механическую силу и «волшебные замки», полные электрических ламп, отбросили прочь древнего врага ночи, электричество приняло на себя смысловую нагрузку милленаризма.

    Из всех Прометеев, которые подвели провода к этому электрическому Новому Иерусалиму, никто не упорствовал в своих мечтаниях больше, чем Никола Тесла, который хотел поставить на службу человечеству любую природную силу. Этнический серб, рожденный в Хорватии, Тесла приехал в Америку молодым человеком без гроша в кармане с мечтой обставить великого Томаса Эдисона в его впечатляющих изобретениях. Когда Тесла умер в 1943 году, под его именем значилось свыше 700 патентов. Он мог похвастать изобретением или открытием электромотора, двухфазного переменного тока, катушечного трансформатора, флуоресцентного источника света и принципа вращающегося магнитного поля. Он баловался с рентгеновскими лучами и беспроводной связью задолго до (соответственно) Рентгена и Маркони. Он укротил Ниагарский водопад и приспособил его для освещения города, а его электрогенераторы и электромоторы на переменном токе продолжают генерировать свет и рабочую силу по всему земному шару. Даже несмотря на то что современная цивилизация летит на воющих турбинах индустриального века в виртуальные эмпиреи, своей силой она во многом обязана именно Тесла.

    Тесла был также предельно визионерским типом, и до сего дня как сам он, так и его взгляды излучают мощную ауру ужаса и меркуриальной гениальности. Привычки Тесла были чрезвычайно странными, его гипотезы — одновременно дикими и пророческими, а его наиболее спекулятивные (и недоказанные) патентные заявки возвышаются над примитивной научной фантастикой своего времени. Тесла не был спиритом. Его вера в то, что человеческие существа — это машины из плоти, была далека от любого оккультного теоретизирования. С другой стороны, изобретатель не считал себя выше разговора с идолом теософов Свами Вивеканандой, когда гуру радостно принимали на Западе в 1890-х годах. Впоследствии Тесла стал изредка допускать упоминания ведических взглядов о пране и акаши в своих трудах о «светоносном эфире».

    Но причина, по которой Тесла выглядит такой загадочной фигурой, состоит в том, что он, по-видимому, обладал интуитивным, нутряным, почти сверхчеловеческим знанием электромагнетических мистерий, а исследователи все еще держатся за теоретические веревочки, которые он оставил болтаться в воздухе. В соответствии с его собственными воспоминаниями, изобретения иногда приходили в его голову полностью сформированными, как если бы он просто подгрузил чертежи из астрального плана. Представление о моторе, способном генерировать переменный ток и ставшим, возможно, его самым важным изобретением, пришло к молодому студенту-изобретателю, когда он неторопливо прогуливался по парку в Будапеште. Шагая в ослепительных лучах заката, Тесла цитировал, помимо прочего, строки из «Фауста» Гёте. В один момент «идея пришла ко мне как вспышка молнии»58.

    Годы спустя система переменного тока Тесла была продана американскому магнату Джорджу Вестингаузу. Это обстоятельство вовлекло молодого изобретателя в жестокую публичную схватку с Томасом Эдисоном, который хотел, чтобы его собственная система переменного тока дала силу миру. «Война электричеств» обнажила темную сторону электромагнетического воображаемого, привнеся нездоровый спектакль в электрическую культуру конца XIX века. Два воюющих лагеря публично казнили животных, используя системы своих соперников, — гротескные представления, которые с неизбежностью привели к возникновению первых электрических стульев. Эдисон распорядился использовать систему Тесла для казни Уильяма Кеммлера, но инженеры Эдисона схалтурили, и Кеммлера пришлось ударить током дважды. Эта кровавая жертва на алтарь электрической утопии широко освещалась массовой прессой. Scientific American прославил этот метод казни, убеждая, что такая «смерть от молнии… внушит необразованным массам еще более глубокий ужас»59.

    Для своих публичных представлений Тесла предпочитал зрелища в фаустовском духе, в большей степени удовлетворявшие толпу. Частично для того, чтобы доказать безопасность своей системы, что в конечном итоге и привело к победе, Тесла пропускал электричество через самого себя, сотни тысяч вольт через свое светящееся тело. Говоря словами самого Электрика: «Кто может… оставаться невпечатленным перед лицом сверхъестественного света трубок в соответствующим образом затемненной комнате и таинственным голосом, исходящим из центра электростатического поля?»60 Машина, которая генерировала несколько зрелищных световых эффектов Теслы, была знаменитой индукционной катушкой, до сих пор носящей его имя. Небольшие катушки Тесла широко используются в телевизорах и электронных приводах, но их более крупные собратья получили наибольшую известность за то, что помогли создать громадные искусственные молнии, танцующие по лаборатории доктора Франкенштейна в классической экранизации Джеймса Уэйла.

    Подобно большинству изобретений Тесла, катушка Тесла использует принцип резонанса, который стал настолько привычным тропом современного мышления, что заслуживает здесь краткого описания. Будучи не столько законом природы, сколько глубинным свойством ее поведения, резонанс встречается повсюду, возникая в электросистемах, паровых двигателях и молекулярных комплексах, а также в тувинском горловом пении или при настройке телевизора. Все вибрирует, и когда колебания различных систем совпадают, то есть резонируют, большие объемы энергии могут передаваться от одной системы к другой. Именно поэтому сильные певцы могут бить бокалы голосом. Энергично выпевая тон, который совпадает с частотой резонанса посуды, они способны усиливать вибрации до тех пор, пока стакан не взорвется.

    В летние дни 1899 и 1900 годов, когда Тесла построил лабораторию в Колорадо-Спрингс, он ставил эксперименты, которые вознесли его резонансные интуиции на высоты, достойные Гудвина Великого и Ужасного. Замечательное символическое действо: Тесла стал первым Прометеем, который на самом деле сгенерировал молнию, произведя разряды длиной более 30 метров. Исследуя естественные грозы, часто случающиеся в тех местах, Тесла сделал поразительное открытие: оказывается, сама планета генерирует стоячие волны. Тесла писал: «Земля… буквально живет электрическими вибрациями»61. Имея в виду эти планетарные волны, Тесла пришел к наиболее загадочной из своих концепций: сама Земля может быть использована в качестве резонансного проводника как некая разновидность камертона, который может свободно передавать энергию по поверхности земного шара. Поставив единственный эксперимент в Колорадо, Тесла объявил, что он передал электрическую энергию вокруг планеты без энергетических потерь в пути. Вдохновленный законами природы, которые он якобы открыл, Тесла уже воображал беспроводную электрическую сеть, которая может создать земной рай. Переданная энергия превратит ледяные шапки в пахотные земли, очистит города и уничтожит войну, нищету и голод. Хотя некоторые чудаковатые энергетики-вольнодумцы до сих пор убеждены, что Тесла открыл некий до сих пор не использованный электромагнетический феномен, большинство ученых относят именно эту мечту Тесла на счет его «приветов».

    Тесла электрифицировал техноутопизм, но затронул и темную сторону силы. За его видениями Аркадии лежит жестокий мир электрических стульев, лучей смерти, автономного оружия и беспроводного контроля над сознанием. В 1890-х годах газеты докладывали, что Тесла тайно разработал управляемую с помощью электромагнетизма торпеду. Эти слухи оказались правдой. Когда изобретатель постарел и обеднел, его стали все чаще обвинять в разработке членовредительских проектов, связанных с беспроводной связью. Тесла в красках изображал сценарии с использованием ужасающих «лучей смерти» и боевых роботов, которые вытеснят живых солдат — умное оружие, похожее на те проекты, которые сегодня близятся к реализации в недрах американской военной машины. Но самым апокалиптическим заявлением Тесла было его утверждение, что, настроившись на частоту резонанса Земли, он может рассечь планету как «яблоко» — подходящий образ для используемого во имя зла знания.

    Даже во время своих умопомрачительных экспериментов в Колорадо Тесла достаточно смыслил в человеческой природе для того, чтобы понять, что всемирный фонтан энергии еще не гарантирует утопии. Тесла соединил свои планы по передаче энергии без проводов с беспроводной передачей информации в том, что мы сейчас называем радио. Вот что он пишет в «Электрическом экспериментаторе»:

    Величайшее благо произойдет от технических новшеств, стремящихся к унификации и гармонии, и мой беспроводный передатчик именно таков. Посредством его человеческий голос и облик будут передаваться повсюду, а фабрики будут работать, удаленные на тысячи миль от водопадов, снабжающих их энергией; воздушные машины будут двигаться вокруг земли без остановки и солнечная энергия будет направлена на создание озер и рек для преобразования сухих пустынь в плодородную почву62.

    Хотя Тесла так никогда и не построил свой громадный беспроводный передатчик, его видение всемирного высоковольтного Изумрудного города до сих пор сияет на технологическом горизонте. Подобно множеству нынешних техноутопистов, Тесла имел курьезную веру в то, что техническое решение проблемы глобальной коммуникации волшебным образом разрешит социальные и политические антагонизмы, которые оплели человечество. Когда Тесла писал, что «мир может настать лишь как естественное следствие всеобщего просвещения», он не просто взывал к глобальному распространению культурных ценностей модерна, таких как разум и прогресс. Он предполагал, что это «всеобщее просвещение» может быть воплощено во всепроникающих волнах, передаваемых без проводов. Точно также сегодняшние защитники Сети верят, что децентрализованная структура Сети автоматически приведет к информационному веку демократии участия.

    Сходство между этими двумя техническими мечтами не должно удивлять нас. Подобно тому как онлайновые энтузиасты проектируют свои утопии в еще аморфном «космосе» киберпространства, так и Тесла и прочие радиоманьяки возлагали свои надежды на широкие просторы электромагнитного спектра. Хотя Максвелл предсказал существование радиоволн в 1860-х годах, понадобились технологи нового призыва, такие как Тесла и Мар-кони, для того чтобы доказать, что невидимые волны могут быть использованы в качестве средств коммуникации. Однажды извлеченное на свет божий технологией, радио повторило уже хорошо знакомый нам путь интенсивного развития и обычных в таком случае бестолковых пророчеств о мире во всем мире, демократическом общении и культурной революции. Радио, кроме того, привлекло легионы умельцев — любителей, подростков, всех тех, кто наделял свои самодельные детекторные приемники несомненным зарядом чуда, изобретательства и анархической игры. Крошечные устройства по всему миру не только подняли настоящую радиопереговорную бурю, но и позволили совершить важные открытия спектра, особенно в том, что касается коротковолнового диапазона.

    Так или иначе, к 1920-м годам государственные и коммерческие интересы привели к натягиванию колючей проволоки через когда-то общий спектр, профессионализируя и сегментируя свободное информационное средство и превращая его в рынок коммерческого вещания, каким мы его знаем сегодня. Но даже когда эфир начал заполняться репортажами с бейсбольных матчей и рекламой хозяйственного мыла, радиофаны продолжали слышать в своих примитивных наушниках какие-то странные потусторонние звуки, принадлежащие призракам, некогда населявшим старинный магнетический эфириум. Томас Уотсон первым принял эти неземные радиопередачи поздно ночью в лаборатории Белла. Он вдруг услышал щелчки, птичьи трели и призрачный скрежет, которые раздались в динамиках: «Тогда моим теоретическим объяснением было то, что токи, порождающие эти звуки, вызываются вспышками на Солнце или что это сигналы с другой планеты. Они были достаточно таинственными, чтобы можно было предложить объяснения, которые появились в дальнейшем, однако сам я никогда не отмечал в них какой-то регулярной структуры, что могло бы свидетельствовать об их разумной природе»63. Хотя именно те шумы, которые он услышал, могли иметь и вполне земное происхождение, Уотсон совершил умопомрачительное открытие: электромагнитные волны позволяли человеческим ушам напрямую воспринимать сигналы из космоса. И Уотсон, подобно его бесчисленным последователям, едва смог удержать при себе догадку, что эти нашептывания из космоса могут содержать сообщения одновременно таинственные и информативные.

    Уотсон был не единственным электроманьяком, который верил в то, что он принимает прямые репортажи с других планет. В полное событиями лето 1899 года в Колорадо Тесла также принимал сигналы при помощи своей двухсотфутовой радиовышки, странные тоны, которые привели его к предварительной гипотезе, что он «стал первым человеком, который слышал приветствия от одной планеты к другой». Хотя астрономы впоследствии стали прислушиваться к этим звездным пульсациям на регулярной основе, публичное заявление Тесла о первом «привете» с Венеры или Марса (что наиболее вероятно) было осмеяно. Но Тесла стоял на своем: «Человек — это не единственное существо в бесконечности, наделенное разумом»64. Никогда не упуская возможности для продолжения своих лихорадочных мыслей, Тесла даже рассуждал о том, что пришельцы уже могут передвигаться среди нас — незримо.

    Через десятилетия после того, как Тесла принял эти странные передачи, многие радиооператоры отмечали мощные, устойчивые и на первый взгляд необъяснимые сигналы. Некоторые из них оказывались повторениями литеры V в коде Морзе. Как не вспомнить Пинчона![16] Сам Маркони заявил, что принимал эти сигналы на нижней границе длинноволнового спектра, и в 1921 году решительно провозгласил, что верит в их происхождение от других цивилизаций. Двадцать четвертого августа 1924 года, когда Марс проходил необычно близко к Земле, гражданские и военные передатчики отключали для того, чтобы освободить эфир для марсиан, и радиолюбители слышали симфонию странных сигналов. Сегодня ученые называют совокупность этих звуков сфериками, то есть атмосферными помехами, — широким набором удивительных радиошумов, издаваемых миллионами электроразрядов, раздающихся в атмосфере каждый день. Остальное скептики относят на счет человеческого воображения и его неограниченных способностей приписывать осмысленный порядок случайным космическим шумам. Эта аргументация, истинная сама по себе, тем не менее может быть закручена в более широкую технокультур-ную петлю: новые технологии восприятия и коммуникации открывают новые пространства, и эти пространства картографируются — на том или ином уровне — посредством нашего воображения.

    На протяжении тысячелетий фактическая материальная реализация человеческого восприятия была ограничена персональным сенсорным аппаратом, сконструированным нашей ДНК, аппаратом, который отчасти определяет природу видимого «мира». В этом смысле собаки, пчелы или медузы с их собственными уникальными наборами чувств и способностей к восприятию живут в мирах, отличных от нашего. Новые технологии восприятия соответственно открывают новый мир или по меньшей мере новые измерения Вселенной. Когда оптические инструменты расширили возможности человеческого зрения до созерцания лун Юпитера Галилеем или клеточных мембран Гуком, эти инструменты создали новые области для причинно-следственных объяснений и познания. Но они также вызвали ощущение чуда и тайны, заставляя нас переопределить собственные границы и заново очертить в том числе и человеческое значение новых космологических пространств, в которых отражаемся мы сами.

    В книге «Штокгаузен: навстречу космической музыке» немецкий авангардный композитор Карлхайнц Штокгаузен описывает человеческое тело как невообразимо сложный вибрирующий инструмент восприятия. Композитор, который путешествует протяженными космическими трассами, связывающими электронную музыку и мистицизм, утверждает, что «эзотерическое» — это просто то, что еще не может быть объяснено наукой. «Любое настоящее сочинение привносит в сознание что-то из этого эзотерического царства. Этот процесс бесконечен, и эзотерика будет расти по мере того, как познание и наука будут вскрывать в человеке все больше свойств приемника»65. И передатчика, добавим от себя. Будучи в основе своей духовными существами или не будучи таковыми, мы являемся прежде всего существами вибрирующих ощущений, плывущими в бескрайнем море пульсирующих волн, которые бьются и резонируют между синапсами нервной системы и отдаленнейшими звездами Вселенной.


    Примечания:



    1

    Йиппи (yippies от YIP, Youth International Party, по звучанию с hip-pics) [яппи?] — представители Международной партии молодежи. — Здесь и далее постраничные сноски принадлежит переводчику и редактору; отмеченные цифрами примечания автора — в конце книги.



    8

    Взыскуемый (лат.).



    9

    Жизненная сила, жизненный порыв (фр.), центральное понятие философии жизни Анри Бергсона.



    10

    Букв.: «сцепка». Термин психоанализа и психотерапии, описывающий понимание, устанавливающееся между аналитиком (терапевтом) и пациентом, способствующее лечению.



    11

    Эффект Кирлиана назван в честь Семена Давидовича Кирлиана, обнаружившего в 1939 году слабую электролюминесценцию живых тканей.



    12

    То есть духовного возрождения. Автор, по всей видимости, имеет и виду общий смысл этого понятия. Религиозное же движение духовного возрождения в США имеет более давнюю историю. Оно зародилось в 1730—1740-х годах как реакция на жесткость пуританства и дало толчок развитию целого ряда лютеранских течений. Вторая волна (конец XVIII — первая половина XIX века) ревайвализма была связана с распространением евангелизма протестанскими проповедниками среди фермеров западного фронтира.



    13

    Шутливый перифраз знаменитого выражения Маршалла Маклюэна: «Media is the message» («средство передачи — само по себе сообщение»).



    14

    Глория — оптическое явление, представляющее собой цветные кольца вокруг тени наблюдателя или наблюдаемого предмета, когда тень от него падает на слой тумана, и объясняющееся дифракцией света.



    15

    Камень (лат.).



    16

    Имеется в виду пронизанный конспирологическими теориями роман Томаса Пинчона «V».








    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх