• Прародина на востоке?
  • Кецалькоатль
  • Ольмеки, Майя и другие
  • Пирамиды, стелы
  • Дерево Рамон
  • «Хеопс, восходящий над горизонтом» и «Великое Солнце» натчезов
  • Реинкарнация
  • Глава 4

    По другую сторону океана

    Прародина на востоке?

    По другую сторону океана развивались культуры, до настоящего момента остающиеся археологической Меккой: при всей технологической изощренности современных археологических исследований остаются огромные территории сельвы в Мезоамерике, в Перу, Колумбии, которые еще совершенно неизвестны.

    Другой «terra incognita» является письменность древних индейцев. Многочисленные попытки расшифровки майянских иероглифов до сих пор не привели к результату, который был бы принят всем научным сообществом. В главках об ольмеках и майя, идее реинкарнации я буду ориентироваться на дешифровки, сделанные Ю. В. Кнорозовым и его учениками (например — Г. Г. Ершовой), позволяющие хотя бы в общих чертах понять характер письменной культуры индейских цивилизаций.[142]

    В главном нашем источнике о мифологической предыстории жителей Мезоамерики, эпосе индейцев киче «Пополь-Вух», рассказывается о Шибальбе, своего рода преисподней, в которой жили доисторические существа. Хотя почти буквальным значением этого слова является «Страна ужаса», в космогонических мифах древних людей преисподняя имела и еще один смысл. Это прошлое: ведь и смерть, отправляющая людей туда, переносит их жизнь в минувшее. Царем или судьей в преисподней мог быть вполне положительный персонаж — Минос, Эак и Радамант в Греции, Сатурн в Риме, Осирис в Египте. Часто царь преисподней почитался одновременно и как владыка «золотого века», при котором жило доисторическое человечество (или существа, предшествовавшие человечеству). Вызвано это сложным комплексом переживаний, верований, представлений, чаяний, которые сопровождали в душе древнего человека слово «смерть».

    С одной стороны, смерть — совершенно неизведанная территория, которую каждый открывает заново. С другой — о смерти в мифах говорится более, чем о каком-либо ином явлении. Ее регион «исхожен» героями, отправляющимися в подземное царство, и богами, умирающими ради возрождения и самих себя, и всего живого. Самое странное и непонятное заключается в том, что смерть есть и трагедия, разрушение жизни, и торжество, ибо в потустороннем мире человеческая душа встречается с тем богом, жизнь при котором некогда была счастливой и сытой.

    К этой теме я вернусь, когда буду говорить о вере в реинкарнацию народов, населявших различные берега Атлантики. Сейчас же отмечу только, что сказание о преисподней возвращает нас к представлению о прошлом, о цивилизации, которая некогда существовала и которая погибла из-за какого-то катаклизма. Смертные страдания воспринимаются как переживания такого катаклизма — только «наоборот». Пройдя их, выдержав все испытания, которые ждут человека на пути в прошлое, он достигнет царства света и достатка.

    Интересно, что та часть «Пополь-Вуха», которая посвящена подвигам близнецов Хун-Апху и Шбланке в Шибальбе, может рассматриваться как метафора испытаний, выпавших на долю человеческой души после смерти. Выдержавшие эти испытания (в том числе как близнецы, получившие возможность возрождаться) будут награждены должным образом. Хун-Апху и Шбланке стали, например, Солнцем и Луной:

    «Тогда они удалились от них [обитателей Шибальбы] и поднялись наверх, в средоточие света; в одно мгновение они были подняты на небо. Одному было дано Солнце, другому — Луна».[143]

    Сразу после истории о близнецах «Пополь-Вух» переходит к рассказу о сотворении и праистории человечества. Боги создали первых людей в некоем месте на востоке, где не всходили ни солнце, ни заря, ни утренняя звезда. Первое время человечеству пришлось жить в ночной тьме; они не знали своих богов и, очевидно, не обладали даже навыками, необходимыми для добывания пищи.

    «Там находились тогда в большом количестве белые люди и черные люди, люди с разной внешностью, люди столь многих наречий, что удивительно было слушать их.

    Разные люди существуют под небом; имеются люди пустынь, лица которых никто никогда не видит, которые не имеют домов, они только блуждают как помешанные по малым горам и по большим горам, поросшим лесами. Так рассказывали те, кто презирал этих людей пустынь; так рассказывали те, кто сам был там, на востоке.

    Все они имели одно наречие. Они не взывали ни к дереву, ни к камню, но хранили в памяти слово Созидательницы и Творца…[144]»

    Поскольку «Пополь-Вух» является эпическим преданием, трудно предполагать, что сообщения о белой и черной расах были внесены в него после того, как испанские конкистадоры сообщили об этом индейцам киче. Не менее странно выглядит и рассказ о кочевничьих племенах, странствующих по пустыням (Сахары?), ибо таких племен в древней Америке попросту не было. Непонятно, чем вызвали презрение рассказчиков люди пустыни — но, видимо, главным было здесь забвение священных словес богов-создателей.

    Последние строки могут оставить впечатление противоречия. Ведь вначале говорится, что у людей имелось множество языков, потом же: «Все они имели одно наречие». Однако из контекста понятно, что лишь те, кто не поклонялся ни дереву, ни камню (то есть не был идолопоклонником?), но сохранял память об обетовании, данном божественными родителями, сохраняли единство наречия. Именно они и отправились с востока, этого места «вавилонского смешения»,[145] на запад, на поиски своей будущей родины — отправились, не дожидаясь восхода солнца.

    Это было длительное и непростое странствие:

    «Они не могли больше переносить ни холода, ни града; они дрожали, и зубы их стучали; они совершенно оцепенели и были едва живы; их руки и ноги тряслись, и они не могли ничего удержать в них…

    Много было града, шел черный дождь, был туман и неописуемый холод…»

    Прежде всего, странники оказались в городе под названием Тулан.[146] Здесь они впервые встретили богов (судя по всему, речь идет об изготовлении божественных изображений). Некоторые из племен вернулись обратно, на восток, другие же задержались в Тулане, все еще ожидая восхода солнца. Из текста памятника видно, что ради призывания светила жрецы заставили всех поститься; кроме того, совершались многочисленные человеческие жертвоприношения.

    Наконец и Тулан был оставлен предками индейцев. Именно к этому периоду странствия относится следующее поразительное место, которое сделало «Пополь-Вух» одной из самых популярных книг у атлантологов:

    «Не совсем ясно, как они пересекли море; они пересекли его по этой стороне, как будто бы там и не было моря; они пересекли его по камням, помещенным в ряды на песке. По этой причине, для памяти, они были названы „камнями в ряд“, „песок над морской водой“ — имена, данные той местности, где они, племена, пересекали море; воды разделились, когда они проходили».

    Только теперь предки киче (и других индейцев, если следовать логике создателя этого повествования) прибыли на место настоящего своего обитания — полуостров Юкатан. После этого взошло солнце и началась оседлая жизнь.

    Из краткого пересказа праистории рода человеческого становится понятно, что киче полагали, будто они явились из некой земли, лежащей далеко на востоке. В наше время считают, что предки создателей всех цивилизаций Мезоамерики прибыли с севера, примерно из района Меса-Верде, находящемся в штате Колорадо (США), где обнаружены древнейшие поселения человека в Северной Америке. В заупокойных представлениях майя, прямыми родичами которых являются киче, север играет огромную роль: а ведь место, где расположен загробный мир, многие племена помещают на своей бывшей родине. Даже если это так, археологические свидетельства не меняют сути дела. Киче могли сохранить в «Пополь-Вух» не географию собственных странствий, а путь, который прошли некие люди с востока, давшие толчок их цивилизации и культуре. Их повествование оказало такое впечатление на древних индейцев, что постепенно оказалось включено в эпос. В конце концов, первая известная нам мезоамериканская культура, культура ольмеков, появилась именно на побережье Мексиканского залива, а не во внутренних областях материка.

    Тьма, лежавшая на прародине человечества, о которой говорится на многих страницах «Пополь-Вух», очень похожа на рассказ о катаклизме, который стал причиной гибели Атлантиды. Мы знаем, что во время извержений вулканов пепел и дым поднимаются на многие километры и способны закрыть огромные территории настоящим облаком, непроницаемым для солнечных лучей. Даже если «вулканическая ночь» продолжалась в течение нескольких дней, она могла оставить неизгладимый след в памяти людей, переживших ее. Холод, который были вынуждены терпеть странники, связан с тем, что воздух над лишенными солнечного излучения территориями начинает охлаждаться, а дожди и грады — это реакция атмосферы на произошедший катаклизм, вызвавший изменение потоков воздушных масс.

    «Песок над морской водой», по которому прошли предки киче, — место хотя и очень известное, однако трудно интерпретируемое. Самым «экстремальным» способом его понимания будет предположение, что раньше земли Атлантиды простирались далеко на запад и что Мексиканский залив когда-то был сушей. По ее остаткам люди, о которых рассказывает «Пополь-Вух», и добрались до Юкатана.

    Но трактовка может быть и более осторожной. Нет сомнений, что до катастрофы «география» той части Атлантики, которая с востока прилегает к Мезоамерике, была другой. Одно из самых высоких мест Срединно-Атлантического хребта — гора Молодежная, лежащая примерно на пересечении 15 градуса северной широты и 50 градуса западной долготы, — расположено не столь далеко от Малых Антильских островов (буквально напротив Доминики), и можно предполагать, что некогда существовал «островной мост» между Атлантидой и Карибским бассейном. Быть может, прав французский атлантолог Омэ, который полагал, что в данном месте авторы «Пополь-Вух» рассказывают об островах, постепенно открывающихся мореплавателям, когда они приближаются к берегам Центральной Америки.

    Сообщениям «Пополь-Вух» можно найти параллели в других текстах мезоамериканских индейцев, расшифровка и прочтение которых, правда, до сих пор вызывают споры.

    Кортес, знаменитый испанский конкистадор, привез из Мексики книгу, написанную иероглифическим письмом майя. Эта книга известна под названиями «Кодекс Кортеса» или «Кодекс Троано».[147] В 1900 году часть текста перевел на французский Огюст Плонжон. Его перевод давно уже раскритикован и считается многими специалистами по истории Мезоамерики казусом. Однако он настолько любопытен, что я привожу один из фрагментов:

    «Шестого года К-ан, в одиннадцатый месяц мулук месяца Сак, начались ужасные землетрясения, которые продолжались непрерывно до тринадцатого дня Чу-эн. От них погибла страна холмов среди болот, страна My. Дважды поднявшаяся, она исчезла в течение одной ночи. Из-за постоянных подводных извержений суша постоянно поднималась и исчезала. Потом земля расступилась и десять стран, разорванные на части, были уничтожены. Они погибли вместе с жителями, число которых достигало 64 миллиона человек. Произошло это за 8060 лет до этой записи…»

    Хотя сам Плонжон отнес гибель земли под названием My к гипотетическому материку Лемурия, существовавшему, по его убеждению, посреди Индийского океана, аналогии с описанием Атлантиды настолько поразительны, что их нельзя пропустить. «Страна холмов посреди болот» напоминает описание центральной равнины Атлантиды, разделенной на участки каналами (или реками), чьи берега действительно могли заболачиваться — как берега шумерских каналов. Десять царств My соответствуют десяти царствам острова Посейдона. Обе земли погибли в течение одной ночи (правда, «Кодекс Троано» сообщает о землетрясениях, предшествовавших этой катастрофе).

    Плонжон и платоновские тексты был склонен трактовать как сообщения о Лемурии, так что можно предположить, что в переводимый текст он незаметно для себя «вчитал» некоторые места из «Крития» или «Тимея». Однако от древней Мезоамерики дошли и другие подтверждения бывшего катаклизма.

    От жрецов майя дошли ритуальные книги, известные под названием «Чилам Балам». Некоторые из них были уже в «испанское время» записаны латинскими буквами, что облегчает дешифровку. В «Чилам Балам», созданной в Чумайэле, говорится следующее:[148]

    «Это произошло в древности. Никому не было ведомо, что случится. С неба шел огненный дождь, земля была покрыта пеплом, деревья клонились к земле, а камни гнало ветром. Камни и деревья были разбиты. С неба сорвался Великий Змей… на землю упали его кожа и куски его костей. Стрелы попадали в сирот и старцев, во вдовцов и вдов, которые еще были живы, но у которых не было уже сил для жизни. Все они нашли себе могилу на песчаном берегу моря. Тогда нахлынули огромные волны. Небо вместе с Великим Змеем рухнуло на землю и затопило ее…»

    «Великий Змей» обозначал у майя и одного из высших божеств, и Млечный Путь, по которому души умерших совершали свои странствия. Многие атлантологи расценивают описание падения Млечного Пути на землю как рассказ о катастрофе Атлантиды, вызванной падением огромного метеорита или другого небесного тела.

    Помимо материка My или земли, откуда пришли индейцы киче, в мезоамериканских преданиях постоянно упоминается место, с которым связано число «семь». Это «Семь покинутых домов», «Семь пещер», или страна Чибола, называвшаяся также «Семь городов». Все перечисленные названия относятся к некой прародине индейцев, о которой практически ничего не рассказывается в преданиях. Отметим лишь характерное совпадение со средневековыми преданиями о расположенном на западе острове Семи городов.

    Гибель этой прародины связывалась с потопом; нужно сказать, что народы Нового Света не в меньшей степени, чем народы Старого, рассказывали предания о потопе или даже о серии катаклизмов, последний из которых можно было бы расценивать как причину исчезновения Атлантиды. Я не касаюсь этнографического материала только по той причине, что он абсолютно однозначен и подтверждает рассказ Ветхого Завета о Ноевом потопе.

    Однако эта однозначность слишком обща, чтобы относить ее к Атлантиде. «Человек разумный» наверняка застал не один потоп; к тому же происходила масса местных потопов (в Месопотамии, Индии, в бассейне Балтийского моря, в Китае, Греции и т. д. — причем уже после гибели Атлантиды), которые у племен, чья земля вдруг погружалась под воду, оставляли впечатление вселенских.

    Поэтому следующим классом свидетельств станут предания на другую тему: о носителях цивилизации и культуры, которые прибыли из-за восточных морей.

    Кецалькоатль

    Предания о Кецалькоатле дошли до нас в позднем варианте. Они относятся ко временам, когда гегемонию на Юкатане захватили тольтеки (X–XIII века), племя, переселившееся сюда с центральных нагорий Мексики. Имя этого персонажа обозначает «Пернатый Змей»; он изображался с бородой и имел белую кожу. Во времена тольтеков его имя стало, вероятно, титулом человека, соединявшего в своих руках функции военного вождя и верховного жреца.

    Именно от этой поры до нас дошло предание о человекобоге Кецалькоатле, который в 980 году взошел на престол в тольтекском городке Толлане. В майянских книгах, записанных латинских алфавитом, сообщается, что он победил все окружающие народы, совершил реформу календаря и отличался строгостью нравов. Однако постепенно у Кецалькоатля появился враг — Тескатлипока («Дымящееся зеркало»), также один из древних мексиканских богов, изображавшийся с черным ликом. Тескатлипоку удалось уговорами и лестью заставить правителя выпить некий наркотический напиток, после чего тот нарушил собственные же запреты: совершил блуд со своей сестрой, ел запрещенные блюда, пил нечто вроде спиртных напитков. Протрезвев, он наказал себя изгнанием на побережье Мексиканского залива.

    Затем Кецалькоатль изготовил плот из змеиной кожи, сел на него и отправился по морю на восток, на свою родину. Перед отплытием Пернатый Змей пообещал, что вернется спустя некоторое время, чтобы отомстить Тескатлипоке и восстановить праведную власть в Толлане. Те, кто видел его отплытие, утверждали, что плот Кецалькоатля вспыхнул и человекобог сгорел, за исключением сердца, которое как огненная комета вознеслась на небо, став Утренней звездой.

    Это предание имеет настолько мессианский характер, что неоднократно пытались поставить под сомнение его тольтекское происхождение. Многим казалось, что миф о Кецалькоатле индейцы выдумали, оказавшись под впечатлением проповедей христианских проповедников о Христе, а также для объяснения того, отчего столь маленькая армия конкистадоров смогла завоевать обширное царство ацтеков.

    Однако это недоверие высказывалось напрасно. В столице империи ацтеков Мотекусома, их последний государь, вручил Кортесу, принятому им то ли за посланника Кецалькоатля, то ли за самого Кецалькоатля,[149] регалии власти, оставленные тем некогда в Толлане. Испанцев — из-за их бороды, светлого цвета кожи, диковинного оружия, доспехов, коней, боевых собак — считали существами, прибывшими с родины Пернатого Змея, и кое-где оказывали им божественные почести.

    К тому же теперь мы знаем, что культ Кецалькоатля был знаком еще первой цивилизации Мезоамерики — ольмекской.

    Очень привлекательной представляется гипотеза, что в самом конце X века Мексику посетили европейцы: либо ирландские монахи (от них могла бы пойти подчеркнутая строгость нравов — в том числе и супружеских, что так поражало христианских проповедников[150]), либо норманны (великолепные воины). Один из них остался в Толлане и стал источником услышанной испанцами легенды.

    Но даже если так и было, индейцы соотнесли образ «нового Кецалькоатля» с традиционной культовой фигурой. У них было основание к этому. «Старый Пернатый Змей» также пришел с востока!

    На ольмекских изображениях VIII–V веков до н. э. он изображался с бородой, то есть имел атрибуты своего тольтекского «потомка». Именно Кецалькоатль научил древних индейцев земледелию, подарив им зерна маиса, строительству, ювелирному делу, наблюдению за звездами. Как Утренняя звезда (то есть Венера), он возвещал о восходе Солнца и покровительствовал жителям Мезоамерики со своей далекой восточной родины (много позже ацтеки именовали ее Тлилан-Тлапаллан).

    Пернатый Змей был не единственным пришельцем с востока, о котором рассказывает индейская мифология. Приведу лишь один пример.

    На территории современной Колумбии проживали племена мусиков, создавшие незадолго до конкисты могущественный племенной союз. В хронике Хуана де Гуатавита, посвященной истории конкисты и испанских колоний на севере Южной Америки, содержится пересказ истории мусиков, в котором, в частности, говорится следующее:

    «Люди долго жили в невежестве. И вот однажды в селение близ Боготы пришел старец с бородой и длинными волосами, до плеч. А пришел он с востока, из мест, где зарождается Солнце. Одни звали его Бочика, другие — Уе или Немтерекетеба. Этот Бочика научил мусиков многим полезным делам: ткать красивые вещи и прикрывать ими наготу, возделывать картофель и маис, изготовлять разноцветные горшки, ковать украшения из золота. Так прожил он много лет и, повелев мусикам хранить верность его заветам, умер во владениях касиков Согамосо. С тех пор правители Согамосо считают себя потомками Бочики и унаследовали от него волшебный дар: могут насылать и дождь, и град, и засуху. Верят, что им подвластны Солнце, Луна и звезды».

    Хуан де Гуатавита даже называет дату прибытия Бочики: за 1200 лет до нашествия испанцев. Поскольку индейцы обладали достаточно хорошей способностью к счету времени, этой цифре можно доверять. В таком случае прибытие Бочики в начале IV века н. э. означает, что на островах в Атлантическом океане существовал центр (или центры), деятельность которого иначе как миссионерской не назовешь. Местом, откуда прибыл Бочика, явно не могло быть Средиземноморье, ибо IV век стал там эпохой кризиса государственности, экономической жизни и в том числе мореплавания.

    Вернемся к Кецалькоатлю. Поскольку, как я говорил уже, ольмеки пришли с севера, культ бога, приплывающего из-за восточного моря, они принести со своей родины не могли. Остается предположить, что либо Кецалькоатль был смутным воспоминанием местных племен о событиях многотысячелетней давности, когда, по словам Платона, атланты владели землями и на противолежащем материке, либо в конце II тысячелетия до н. э. какие-то мореплаватели с островов, долгое время существовавших на месте затонувшей земли, высадились в Мексике, и их прибытие оказало неизгладимое впечатление на ольмеков.

    Ольмеки, Майя и другие

    Если уж искать исторические загадки, то Мезоамерика предоставит нам их больше, чем любая из других колыбелей цивилизации.

    С одной стороны, все кажется понятным: в этом регионе люди начали проходить путь протогосударственных и протописьменных цивилизаций только около 1500 лет до н. э. — на две-три тысячи лет позже культур Евразии и Африки.[151] Ольмеки, сапотеки, Теотиуакан, города майя кажутся похожими на те древние культуры, которые охватывали Ближний и Средний Восток от долины Нила до долины Ганга еще на рубеже IV–III тысячелетий до н. э. В настоящий момент мы представляем историю только нескольких очагов этих культур: Египта, Ханаана, Месопотамии, Элама — и благодаря усиленным археологическим раскопкам в этих регионах, и в результате расшифровки письменности названных цивилизаций, и, что самое главное, благодаря непрерывности существования культур на этих территориях.

    Хуже мы знаем протоиндийскую цивилизацию, несмотря на огромный археологический материал, оставленный ею, — и причиной тому почти тысячелетний перерыв в истории городской и письменной культуры Индии, а значит — отсутствие билингв, двуязычных текстов, благодаря которым современные лингвисты и осуществляют «восхождение» к древним языкам.[152]

    Но значительно печальнее обстоит дело с городами рубежа IV–III тысячелетий до н. э., существовавшими в Средней Азии, Афганистане, Иране, Закавказье, Малой Азии, наконец — с создателями циклопических сооружений, останки которых обнаружены близ греческого г. Лерна. На большей части территории, охваченной древнейшими цивилизациями, преемственности культур не было. Сменялись этносы, приходили и исчезали новые языки. Нашествия, подобные вторжению дорийцев в Микенскую Грецию в XII–XI столетиях до н. э., и «темные века», следующие за ними, были не исключениями, а правилом.

    На территории Мезоамерики также заметны смена одних племен другими, появление новых языков. Однако преемственность здесь всегда балансировала на тонкой грани: все зависело от способности варварских племен, вторгавшихся в земли, на которых жили ольмеки, майя, тольтеки, усваивать традицию, входить в нее.

    Парадоксально, но преемственность была разорвана самыми образованными из варваров — европейцами. После их «цивилизующего» влияния остается только жалеть, что испанская корона финансировала путешествие Христофора Колумба.

    Первой из известных нам культур Мезоамерики являются ольмеки. Точнее — «археологические ольмеки»: такое название дано носителям этой культуры для того, чтобы отличить их от современных ольмеков, обитающих на той же территории (восток мексиканского штата Веракрус, побережье Мексиканского залива). Возникновение цивилизации ольмеков относится где-то к 1500–1300 годам до н. э. Центром ее стала болотистая равнина, ограниченная с севера и запада горными грядами, а с востока — рекой Грихальва.

    Ольмеков часто называют «ягуарьими индейцами» — из-за поклонения божественному предку, которого они отождествляли с этим животным из породы кошачьих. Напрашиваются аналогии с Египтом, где кошка и леопард также были объектами поклонения и в изображениях некоторых богов и богинь доминировали «кошачьи» черты. Впрочем, египетские боги имели также облик павиана, сокола, шакала, быка — понятно, почему современными учеными это совпадение рассматривается как случайное.

    Самым древним из известных на настоящий момент ольмекских городов является Сан-Лоренсо, расположенный в глубине равнины и основанный около 1300 года до н. э. Спустя пару столетий возникла Ла-Вента, ольмекский центр непосредственно на берегу Мексиканского залива. После гибели Сан-Лоренсо (около 900 г. до н. э.) Ла-Вента существовала примерно до IV века до н. э. Падение Сан-Лоренсо является одной из первых загадок в истории ольмеков. Оно напоминает ритуальное действие: священные изображения этого города были не просто обезображены или разбиты; с ними производились весьма странные и трудоемкие операции. У одних статуй отсекали головы, другие укладывали в самые настоящие усыпальницы — продолговатые ямы, усыпанные красной глиной, являвшейся для ольмеков цветом смерти и траура. Один из памятников попросту поставлен вниз головой! Поскольку в изображениях древний человек ощущал присутствие божественной силы, их уничтожение или порча означали прекращение власти местных богов, установление господства новых.

    Однако никаких новых богов взамен старых установлено не было. Сан-Лоренсо «захоронили» и покинули, однако это событие не коснулось Ла-Венты, находящейся всего лишь в нескольких десятках километров оттуда. Более того, в середине I тысячелетия до н. э. ольмекские «колонии» были распространены по огромной территории. Один из основанных ольмекскими переселенцами городов, Чальчуапа, находился на территории современного государства Сальвадор — почти в двух тысячах километров от метрополии!

    Чальчуапа переживет Ла-Венту, став крупнейшим городом Мезоамерики начала нашей эры, — и погибнет в один день из-за разрушительного извержения вулкана Илапанго (около 100 г. н. э.): причиной гибели станут не только землетрясение и потоки лавы, но и огромный слой пепла, в короткий срок сделавший территорию в несколько десятков квадратных километров коллективным склепом.

    Сан-Лоренсо любопытно не только историей своего «захоронения». Его центр представляет собой ряд искусственно сооруженных гребней, на которых располагались священные изображения. Во впадинах между этими святынями располагались искусственные озера, изначально имевшие шестигранную форму. А под землей имелся искусственный же водовод: система каналов сложной конфигурации, явно лишенная утилитарного значения.

    Что символизировали все эти сооружения — сказать сложно. Поскольку храмовый центр древнего города часто воспроизводил представления его строителей о структуре мироздания, совмещавшиеся со смутной памятью о родине, из которой пришли их предки, то объяснение такой структуре Сан-Лоренсо без гипотезы об иноземном влиянии дать очень трудно. Каньоны Колорадо — место, откуда начала заселяться Мезоамерика — не образуют такой последовательности гребней и впадин; тем более в них не найти цепочек озер. Если искать параллели мифологическим представлениям о топографии космоса, то единственные соответствия образу мира, разделенного на страны параллельными горными хребтами, можно найти лишь в далекой Индии — у джайнов, о которых шла речь во второй главе.

    Остается спросить: а не воспроизводил ли храмовый центр Сан-Лоренсо структуру Атлантиды? Ведь и она делилась на части, находившиеся под управлением десяти сыновей Посейдона. Горы могут быть символическим изображением границ, а подземный водовод напоминает сложную структуру каналов острова Посейдона.

    Впрочем, все это — не более чем умозрительная гипотеза. Храмовый центр Сан-Лоренсо настолько отличается от всего мезоамериканского мира, что его расшифровка — дело будущего.

    Однако культура ольмеков приготовила для «атлантологов» более очевидные примеры общности между цивилизациями Старого и Нового Света.

    Первое — это ритуальные топоры из нефрита и серпентина, которые в большом количестве находят в ольмекских городищах и в целом по Америке. Топоры являлись объектами поклонения и символизировали, видимо, орудие, при помощи которого бог-создатель некогда разделил небо и землю. Все это имеет удивительную параллель в поклонении топору-лябрису в минойском Крите и Микенской Греции. Во многих случаях совпадает даже форма топора — с двумя лезвиями.

    Второе — гигантские головы, являющиеся «визитной карточкой» ольмеков. Они вырублены из базальта и столь велики, что некоторые из них весят под 30 тонн. Ни в Ла-Венте, ни поблизости от нее базальта попросту нет. Единственное место, где он мог добываться, находится в ста километрах от ольмекского города, в районе вулканической гряды Синтепек. Если даже часть пути головы проделывали по реке Веракрус и морю на огромных плотах, непонятно, при помощи каких приспособлений ольмеки доставляли их к руслу реки.

    Но самое важное в другом. Ольмекские головы, которые, по мнению современных ученых, должны были изображать первопредков, имеют явно выраженные негроидные черты. Эту особенность ольмекской скульптуры пытались объяснить поклонением индейцев богу-ягуару. Смешение человеческого и «ягуарьего» облика, по их мнению, приводит к появлению на лицах каменных изваяний кажущегося сходства с негроидной расой.

    Однако «африканская кровь» в ольмекских головах настолько очевидна, что попытка истолковать ее мифологическими представлениями о браке первой женщины с ягуаром кажется по крайней мере надуманной. Выпяченные губы, приплюснутый нос, глаза с тяжелыми веками — это скорее человеческие признаки, чем звериные.

    Откуда ольмеки могли узнать о негритянском населении Африки? Видимо, оттуда же, откуда узнали и авторы «Пополь-Вух», тем более что мы еще встретимся с изображениями черных людей в майянском искусстве.

    Интересно и пока необъяснимо другое: почему именно негроиды стали предметом почитания ольмеков? Если жители Атлантиды принадлежали к расе, близкой средиземноморской, то скорее можно было бы предположить, что именно их изображения станут священными для индейцев.

    Впрочем, в Атлантиде могли обитать не только европеоиды. Если понять «Пополь-Вух» буквально, то получится, что «остров Посейдона» населяли и представители африканских рас. Тогда некоторые из них могли бы остаться на американском континенте, став родоначальниками культуры ольмеков. Сходство «полукровок» с некоторыми чертами облика ягуара и привело к обожествлению последнего как первопредка.

    Третьим свидетельством в пользу того, что Мезоамерика в эпоху ольмеков была вовсе не замкнутым регионом, является еще несколько более чем странных изображений.

    Одно из них обычно называют «мыслитель». Человек, которого изображает эта скульптура, сидит, сложив ноги «по-турецки», и, опираясь локтем на одно из колен, положил голову на кисть руки. Поза имеет созерцательный характер, однако это вполне живое созерцание; здесь нет ничего от застывшего величия индейских правителей, изображаемых, например, на майянских стелах. У «мыслителя» вытянутая форма черепа, которую индейцы считали эстетически совершенной и добивались ее искусственно, сжимая верхнюю часть головы у младенца. Интересно, что такая же форма головы считалась красивой и в Египте — особенно в так называемый Эль-Амарнский период. У ольмекского «мыслителя» слегка раскосые глаза, что напоминает разрез глаз некоторых «монголоидных» индейских племен, но при этом — негроидный рот. Однако и поза его, и фигура, и рельефное изображение складок на животе имеют аналогии не в мезоамериканской, а в древнеегипетской скульптуре!

    Другое странное ольмекское изображение — беседа властителя Ла-Венты на одной из ольмекских стел с человеком, которого американские археологи прозвали «Дядюшкой Сэмом» (по аналогии, видимо, с Авраамом Линкольном). У «Дядюшки Сэма» — ярко выраженные семитические черты: длинная козлиная бородка и крючковатый нос. Подобные «семитические» персонажи можно встретить и в других местах: примерами могут послужить бородатый «танцор» из Монте-Альбана, «сидящий человек» из Теотиуакана или статуэтка привязанного к шесту раба, найденная на острове Хайна.

    На одном из древнейших ольмекских изображений в пещерах Хуштлаука мы видим вождя в головном уборе из зеленых перьев. Он одет в шкуру ягуара, сжимает рукой веревку, которой связан пленник и… имеет бороду!

    Наконец, самая удивительная из ольмекских статуй — так называемый «борец». Это скульптура сидящего человека, чьи ноги подогнуты влево. На нем лишь набедренная повязка, руки подняты и находятся на уровне груди. Голова лысая (или бритая — чтобы соперник не мог схватить за волосы). На лице отчетливо видны борода и усы. Черты лица — явно не индейские. Мышцы на груди и животе выполнены рельефно — чего никогда не делали ни ольмеки, ни майя. Вообще, подобная скульптура естественно смотрелась бы в археологическом музее Греции или Рима, но никак не Мексики!

    Так кого же изображали ольмеки? Не признавать негроидный или семитический тип персонажей на некоторых из их стел или статуй — то же самое что отказываться видеть в египетских рисунках времен Среднего Царства пленных эфиопов, ливийцев или ханаанеян, утверждая, что это — те же самые египтяне.

    Европейцы и семиты I тысячелетия до н. э. — едва ли жители древней Атлантиды. Может быть, перед нами свидетельства о финикийских и карфагенских плаваниях в Мезоамерику, в которых могли принимать участие и египтяне, и кто-то из древних греков? Достаточно частые изображения «семитских» персонажей вообще наталкивают на мысль о том, что финикийцы имели здесь свое торговое представительство и «приложили руку» к истории этого региона.

    Однако направление, по которому совершались эти плавания, было проложено Атлантидой!

    После исчезновения ольмекской культуры в конце 1 тысячелетия до н. э. на территории Мексики наступает длительная эра господства города-государства Теотиуакана, располагавшегося близ современного города Мехико. Считается, что в период расцвета его население достигало 200 000 человек. Влияние теотиуаканского стиля распространялось вплоть до Южной Гватемалы; этот торговый город, напоминающий, по словами Р. Кинжалова, древний Карфаген, поддерживал свою власть на огромной территории и военными походами, и при помощи активного торгового обмена.

    Одновременно начался рост цивилизации майя, долгое время находившихся под влиянием ольмеков и Теотиуакана (павшего от рук северных варваров примерно в 650 г.), однако затем создавших культуру, которая является для большинства неспециалистов синонимом цивилизации Мезоамерики в целом.

    Историю майянской культуры, странствия ее носителей, эпохи упадка и возрождения я пересказывать не стану. Эта страница в истории Америки освещена достаточно полно. Отмечу лишь, что и майя возникли не из «головы Зевса». Современные исследования позволяют утверждать, что протогорода и даже города на месте будущей майянской культуры возникли еще в I тысячелетии до н. э.; таким образом, из рук тех, кто не хочет видеть параллелей между культурами Старого и Нового Света, выбит один из главных козырей. Ведь последние утверждали, что время возникновения майянской цивилизации (первые века нашей эры) исключает возможность какой-либо культурной «диффузии»: к этому моменту Египет был уже эллинизирован, а Месопотамия с ее зиккуратами лежала в руинах. Более раннее рождение культуры майя позволяет взглянуть на этот вопрос с другой, более здравой, стороны.

    Оставив вопрос о майянских пирамидах до следующей главки, здесь я вновь коснусь странных персонажей, чьи изображения дошли до нас.

    Иногда в майянской живописи появляется борода: создается впечатление, что она, как и при изображении египетских фараонов или ассирийских царей, исполняла символическую роль. В Египте и Ассирии она делала государя воплощением бородатых Осириса или Гильгамеша, мифических царей-богов, к которым возводили свой род цари исторические. В отличие от египтян и ассирийцев, борода индейцам совершенно несвойственна, так что они однозначно изображали ее только как напоминание о древних бородатых правителях, установивших традицию единоличной власти.

    Но откуда эти правители пришли на земли Мезоамерики? Остается лишь один адресат — восток: то есть либо Атлантида и те ее цари, которые, согласно Платону, владели как раз этой частью «противолежащего материка», либо же пришельцы с островов, оставшихся на ее месте, и из Средиземноморья, где еще не установилась гегемония римско-греческой цивилизации.

    В музее Пибоди при Гарвардском университете хранятся майянские сосуды, изображения на которых пока по-настоящему не привлекли внимание атлантологов. Между тем некоторые фигуры, изображенные в различного рода дворцовых и храмовых сценах, имеют черный или белый цвет кожи! Они стоят рядом с краснокожими майя, поэтому подобная раскраска не может быть причудой художника. Кое-кто из них кажется бородатым — хотя, вероятно, здесь дело только в ритуальном уборе, надетом на голову многих из изображенных.

    В данном случае не важно, являются ли черные и белые персонажи майянской керамики на самом деле неграми или европейцами. Важно то, что художник запечатлел в сценах поклонения правителю людей, по крайней мере изображавших из себя представителей других рас! Следовательно, память о восточной прародине и о контактах со Старым Светом у майя была очень сильна.

    Еще одно важное наблюдение позволяют сделать изображения, появляющиеся уже в начале II тысячелетия нашей эры на Юкатане — после проникновения сюда воинственных тольтекских племен. Я имею в виду золотые и медные диски, которые американский археолог Томпсон извлек со дна так называемого Колодца Жертв в майянско-тольтекском городе Чичен-Ица. Изображения на них действительно изящны и по своему характеру, по своей пластике напоминают древнегреческие. Поза, поворот головы, экспрессия выгнутого тела человека, у которого владыка-победитель вырывает сердце, — все это имеет аналогии в греческом искусстве. Но еще более поражает, как тольтекские воины и вожди похожи на египетские изображения «народов моря», за два тысячелетия до того обрушившихся на долину Нила!

    Временная дистанция позволяет проводить только аналогии. Однако тольтекские воины продолжают традицию вооружаться и украшать себя перьями именно так, как это было свойственно большей части американских культур. Параллели той же традиции мы видим и у европейских наследников «народов моря» — карийцев, филистимлян, греков, этрусков. Думаю, и в том и у другом случае имелся единый источник.

    Пирамиды, стелы

    Первые пирамиды в Мезоамерике появились в Ла-Венте, жители которой явно следуют иным образцам организации храмового центра, чем их сородичи из Сан-Лоренсо. Традицию строить пирамиды унаследовали и Теотиуакан, на месте которого до сих пор возвышается грандиозная «пирамида Солнца», и майя, и ацтеки. По поводу аналогий между мексиканскими пирамидальными храмами, а также египетскими пирамидами и месопотамскими зиккуратами написано столь много, что прибавить к этому, казалось бы, нечего.

    Тем не менее хочу, чтобы читатель еще раз вернулся к этой теме.

    Происхождение пирамид как особого типа священного сооружения до сих пор является предметом спора. Хотя пирамидальные постройки находят и в Древнем Китае, и в дебрях Амазонки, пока лишь Ближний Восток и Мезоамерика могут служить примерами цивилизаций, где такого рода объекты являются не исключением, но правилом. Между тем древний человек вовсе не так легко, как нам сейчас представляется, использовал простые геометрические формы. Казалось бы, что может быть проще круга, однако многие древние цивилизации не использовали колеса! То же относится и к пирамиде. Еще пифагорейцы в Древней Греции утверждали, что пирамида является самой простой и совершенной из геометрических фигур (после шара). Однако строили ли греки пирамиды? Нет! Только в первые столетия нашей эры пирамиды появятся в Риме — но лишь как подражание поразивших воображение Юлия Цезаря и Марка Антония «рукотворных гор» Египта.

    Ольмекские или майянские сооружения кажутся чем-то средним между храмами на платформах (зиккуратами) Шумера и Вавилона и пирамидами Египта. Действительно, многие из подобных строений в Америке имеют ступенчатый характер. В более позднюю эпоху ступенчатость исчезает, пирамиды становятся более «гладкобокими», однако остается лестница (или лестницы), которая ведет на ее вершину, где установлен храм.

    Зиккураты первоначально являлись святилищами, построенными на земляных или кирпичных платформах, возводившихся уже потому хотя бы, что болотистая почва Нижней Месопотамии грозила храму затоплением. Одновременно платформа (а потом — серия платформ, поставленных одна на другую) создавала иллюзию «рукотворной горы», на которую было вознесено здание храма. Однако зиккурат так и не стал пирамидой!

    В Египте археологически засвидетельствовано возведение пирамид начиная с III династии Старого Царства. Первым был царь Джосер, «главный архитектор» которого Имхотеп создал шестиступенное сооружение, очень напоминающее некоторые из майянских пирамид. Позже Имхотеп удостоился обожествления; считалось, что этот человек был близок богам и получил от них некое совершенное знание.

    В конце правления III династии неизвестный нам фараон построил первую «гладкостенную» пирамиду.

    Эра пирамид продолжалась во время правления IV и V династий и закончилась в середине III тысячелетия до н. э. Именно тогда была построена величайшая пирамида Хеопса (Хуфу), имевшая высоту более 146 м.

    Такое впечатление, что египтяне остановились не потому, что исчерпали свои производительные силы, а потому, что создали нечто абсолютное, не требующее повторения. Все пирамиды, возводившиеся после Хеопса, были меньше по размерам; никто даже не пытался перещеголять его, а сооружения V династии оказались вообще столь непрочными, что в настоящее время представляют собой бесформенные холмы, по внешнему виду которых даже не догадаться об их прошлом величественном облике.

    Некоторые ученые полагают, будто Имхотеп, создавая пирамиду для Джосера, всего лишь поставил один на другой шесть традиционных погребальных храмов, однако это тривиальное объяснение не выдерживает критики. Имхотеп потому и был обожествлен, что его строение стало открытием некоего тайного знания! В самой египетской культуре существовало предание о «пирамидионе» — камне пирамидального типа, якобы полученном от богов Имхотепом и ставшем образцом для строителей долины Нила.

    Сейчас считают, что этим пирамидионом был метеорит, который сочли даром богов. По его подобию возводили не только пирамиды, но также стелы и обелиски, посвященные Солнцу: их форма часто была близка к пирамидальной. Более того, он стал образцом для булок, которые пекли в Египте еще на памяти греков.

    Однако метеорит правильной геометрической формы — это явление даже более странное, чем материк, погрузившийся на дно Атлантики! Непонятно, каким образом он мог пройти через плотные слои атмосферы и не оплавиться.

    Но может быть, пирамидной существовал и был не метеоритом, а даром других «богов» — жителей Атлантиды, предка всех средиземноморских цивилизаций? В какой-то момент Египет «созрел» для того, чтобы создать совершенное архитектурное сооружение, — и получил знание о наилучшей форме, которая подходит для почитания Солнца.

    Та же форма оказалась принята и мезоамериканскими индейцами, не менее прилежными «учениками» жителей Атлантиды. В отличие от Египта, они не остановились на создании Солнечной пирамиды в Теотиуакане или «пирамиды Прорицателя» в Ушмале. Однако иногда они буквально повторяли историю, рассказанную Платоном. Так, ацтеки несколько раз перестраивали и так называемый «Большой храм» в своей столице Теночтитлане, увеличивая его в размерах; но ведь то же самое делали и наследники Посейдона с центральным дворцом Атлантиды!

    Единственное действительно серьезное различие между Египтом и Мезоамерикой заключается в том, что в первом храмы для проведения заупокойных обрядов располагались перед пирамидой, первоначально — рядом с потайным входом в погребальные камеры. Индейцы же строили святилища на вершинах пирамид, и в некоторых случаях они переставали быть местом исключительно поминальных обрядов, становясь культовым центром города.

    Однако данный факт только подтверждает тезис, который я высказал в предисловии к этой книге: единой человеческой природы попросту нет. В разных условиях человек ведет себя по-разному и, имея единый образец, будет создавать на его основе далеко не тождественные формы.

    Дерево Рамон

    Вспомним, как описывает центр Атлантиды Платон: перед нами не город в традиционном греческом духе, но фактически обладающий идеальной планировкой храмовый центр. И огромный дворец, находящийся посередине нее, и ипподром, расположенный на одном из концентрических кругов,[153] — все это вызывает ассоциации не с греческой архитектурной утопией (например — Гипподама Милетского), а с воспоминанием о каком-то гигантском храмовом центре предгородской (или принципиально негородской) цивилизации. Величие и размеры дворца царей Атлантиды делают его обитателей священными существами, то есть царями-жрецами древних обществ!

    Если искать аналогии нарисованной Платоном картине, то это будут грандиозные храмовые центры мезоамериканских цивилизаций или храмовые города Египта.

    И в Мезоамерике, и в Египте города прежде всего имели функции храмовых центров. В определенный, причем очень длительный, период своей истории человечество было склонно к гигантомании — вопреки здравому смыслу, который, казалось бы, должен был «минимализировать» любые непроизводственные затраты древнего человека. Вместо осторожного накопления запасов мы видим потрясающие творения — европейские дольмены, малоазийский Чатал-Гуюк, палестинские городища VI тысячелетия до н. э., наконец, с приходом государственной цивилизации — египетские пирамиды, вавилонские зиккураты, протоиндийские города… Все это кажется созданным не самими древними людьми, а какой-то чудовищной природной силой, вызванной человеком к жизни. Вот что написано, например, в одной из вполне здравых научных книг по поводу инкских крепостей:

    «В свое время здания Куско потрясли конкистадоров, которые сравнивали их с наиболее величественными сооружениями Старого Света… Индейцы Анд не пользовались скрепляющим раствором, при этом один камень настолько превосходно подогнан к другому, что инкские стены простояли до наших дней, несмотря на частые и сильные землетрясения, которые иногда до основания разрушали архитектурные памятники колониальной поры. Сооружение таких стен было, по-видимому, делом чрезвычайно трудоемким, так как один и тот же камень приходилось прилаживать по нескольку раз… Не менее поразителен размер этих своеобразных „кирпичей“. В стенах крепости Саксуаман, построенной неподалеку от Куско, некоторые из них достигают 40 шагов в длину, 20 в ширину и 6 в высоту… Из инструментов же индейцам были доступны только каменный молот, бронзовое долото и медный топор, а колесо или тягловый скот в Андах были совсем неизвестны».[154]

    Наполеон, в 1798 году увидевший египетские пирамиды, произвел несложные расчеты и с удивлением записал в дневнике, что из камня, который пошел на пирамиду Хеопса, можно было бы построить стену, опоясывающую все сухопутные границы Франции, — толщиной в 30 см, высотой же — в 3 метра. Сколько времени понадобилось бы на это его соотечественникам эпохи Великой французской революции?

    Исследователи неоднократно возвращались к вопросу о том, как древний человек мог возвести все эти грандиозные постройки. Ведь для создания пирамид в Египте или на Юкатане, для транспортировки за сотни километров огромных глыб, из которых ольмеки во времена Сократа и Платона вытесывали чудовищные «негроидные» головы, нужны были не просто навыки обработки и добычи камня, простейшие инструменты и приспособления для перемещения и подъема массивных блоков, но и труд массы людей. Причем высокая концентрация человеческого труда требовалась на большинстве этапов строительных работ. Как ольмеки или майя достигали этой концентрации — непонятно. Их поселения были достаточно разбросанными, плотность населения — небольшой. Да иначе и не могло быть при той системе подсечно-огневого земледелия, которую использовали мезоамериканцы. С водным орошением полей, которое повысило бы урожай, индейцы познакомились значительно позже, да и распространено оно было далеко не везде.[155] Численность населения майянских городов-государств не превышала 10–15 тысяч человек.

    Есть и еще одна проблема. При том способе обработки земли, который использовали майя, каждая семья из семи — десяти человек, дабы прокормить себя, должна была обрабатывать примерно 5 гектаров земельных угодий. Между тем в майянских городах имелось всего по полтора — два гектара на семью. Откуда бралась недостающая пища? Как мужчины, на плечах которых лежало возделывание семейных участков, могли найти время для общественных работ?

    Примером «научной находчивости» может быть гипотеза, которую выдвинул почти три десятилетия назад майявед Д. Пьюлстон. Он утверждал, что единственным выходом в этой ситуации было бы широкое использование плодов дерева рамон, которое не требует особого ухода за собой. Из его семян можно изготовить муку, в вареном же виде они заменяют овощи.

    Казалось бы, все, в том числе замечательные питательные свойства плодов этого дерева, говорит в пользу гипотезы Пьюлстона… Но почему-то мы не знаем о культе дерева рамон в майянской религии. Между тем любая земледельческая культура поклоняется злаку, дающему ей пропитание! И действительно, майя, как и большинство мезоамериканских индейцев, поклонялись — но не району, а маису, который возделывали и в древности, и во времена завоевательных походов конкистадоров.

    Как спасти «майянскую» культуру? Признаемся, при современном уровне исторических знаний сделать это невозможно.

    Или, быть может, дело не в знаниях, а в том, как мы смотрим на древние цивилизации?

    «Хеопс, восходящий над горизонтом»

    и «Великое Солнце» натчезов

    «Хеопс, восходящий над горизонтом» — именно так официально называлась пирамида Хеопса. Ее создатель отождествил себя — ни много ни мало — с Солнцем. Культ, который он ввел, предвосхитил более чем на тысячу лет переворот Эхнатона и имел еще более последовательный характер, чем реформы последнего. Хеопс прямо назвал себя Солнцем, став в глазах всей страны человеком-богом, подобно Кецалькоатлю тольтекских мифов.

    Его преемники постепенно «снизили» свои претензии до уровня «сынов Солнца», но зато в течение двадцати пяти веков уже не отказывались от этого титула.

    Египтяне, как и жители Мезоамерики, были солнцепоклонниками. Солнечные культы возникали и в других регионах, но они не имели такого всеобъемлющего характера и их история не охватывала тысячелетия.

    Подобно древнеегипетским столицам, города майя имели несколько дворцово-храмовых центров. Есть единственное здравое объяснение этому факту: как и в Египте, здесь, видимо, существовала традиция основывать новую группу дворцов и храмов, когда к власти приходила новая династия. Однако каждый из этих центров опять же являлся центром поклонения дневному светилу, так как успение «солнца смертного», то есть царя, оборачивалось возрождением небесного владыки в новом государе.

    Долгое время историки рассматривали как любопытный казус — не более того — историю индейского племени натчезов, обитавшего в долине реки Сент-Катарина, притока Миссисипи. Французские торговцы и проповедники наблюдали это племя в конце XVII — начале XVIII века, в то время, когда весь этот огромный район был владением французской короны.

    К великому удивлению европейцев, натчезы именовали своего вождя «Великое Солнце» и воздавали ему почести словно живому богу. Он не касался земли ногой, передвигаясь исключительно в паланкине, не прикасался ни к кому из подданных и пользовался абсолютной властью. На французов все это произвело потрясающее впечатление хотя бы потому, что в это время в Париже правил не кто иной, как Людовик XIV — знаменитый Король-Солнце.

    Общество натчезов делилось на четыре класса, которые обладали настолько разными правами, что низших из них (так называемых «вонючек») можно сравнить со знаменитыми индийскими «неприкасаемыми». Поскольку популяция натчезов была небольшой и «закрытость» классов привела бы к вырождению — по крайней мере на вершине социальной пирамиды, — в их обществе существовали обязательная ротация между классами и смешанные браки. Например, «Великое Солнце» обязательно должен был жениться на «вонючке». Поскольку прямого наследования престола не существовало, вдова умершего вождя, «Женщина-Солнце», выбирала преемника из мужчин класса «благородных», вровень культуры натчезов разительно выделялся на фоне тогдашнего населения долины Миссисипи. Французы, прожившие среди них некоторое время, с удивлением обнаружили, что женщины этого племени употребляли противозачаточные средства!

    В 1729 году натчезы неожиданно для французов подняли восстание. Оно было подавлено достаточно быстро, решительно и жестоко. Последнее напоминание о древнейшем культе Солнца исчезло.

    Но имело ли общество натчезов генетическую связь если не с Египтом, то, по крайней мере, с цивилизацией Мезоамерики?

    В XX столетии стало понятно, что эта связь была.

    Когда испанцы, французы, а за ними англичане стали проникать в бассейн Миссисипи и особенно в долину реки Огайо, они неоднократно встречались с холмами, которые не могли быть результатом деятельности природных сил. Многие из них имели причудливые очертания и при взгляде сверху казались стилизованными изображениями змей, птиц, медведей и даже двуглавых людей!

    Эти холмы — так называемые маунды — всегда привлекали внимание европейцев. Полудикие индейские племена явно не могли соорудить их, поэтому строителями холмов называли чертей, жителей индийско-тихоокеанского материка My и, наконец, пришельцев. Однако археологические раскопки выдвинули на первый план более прозаическое, хотя и не менее потрясающее объяснение этой загадки. Выяснилось, что строили маунды по крайней мере две культуры, разительно отличающиеся друг от друга. Более древней была культура круглоголовых по антропологическому типу племен, названная исследователями «адена». Ее создатели пришли в долину Миссисипи еще в I тысячелетии до н. э., а на рубеже эр создали обширную цивилизацию, охватывающую весь северо-восток бассейна величайшей реки Северной Америки.

    Около 700 года н. э. их сменили племена иного типа, «длинноголового», создавшие культуру, которую сейчас принято называть «хоупвелл». Племена хоупвелл, судя по всему, поднимались вверх по Миссисипи, начиная от ее дельты, и постепенно освоили пространство до Великих озер.

    Их торговцы связали экономическими нитями почти всю территорию США: от побережья Атлантики до Скалистых гор. Богатство некоторых их захоронений поражает: там нет золота и серебра, зато особо знатного умершего сопровождали килограммы речных жемчужин!

    Маунды, которые сооружали хоупвелл, являются самыми крупными созданиями человека на территории Северной Америки до прихода туда европейцев. Так, маунд Канохья, находящийся в штате Иллинойс, представляет собой искусственную усеченную пирамиду, прямоугольную в проекции, высотой в тридцать метров, длиной в 330 и шириной — в 216. По крайней мере своей длиной она превышает творение Хеопса (стороны основания египетского «чуда света» равны 230 м). На вершине маундов возводился деревянный храм, а в глубине находилась погребальная камера с телом вождя или великого жреца.

    В некоторых местах сооружались настоящие храмовые города из маундов. Наверняка их окружали многочисленные постройки аристократии хоупвелл, воинов, ремесленников, земледельцев. Однако, в отличие от Юкатана и Мексики, на строительство здесь шло дерево, поэтому от грандиозной цивилизации Северной Америки остались только маунды.

    Изображения, которые хоупвелл наносили на раковины, медные таблички, керамические изделия, указывают на очевидную близость их создателей с культурами Мезоамерики. Хоупвелл столь же заворожены смертью в ее различных проявлениях, священным актом жертвоприношения, прославлением воинов и вождей. Думаю, уже очень скоро будет окончательно подтверждено, что майя и другие народы Мексики имели не только торговые, но и политические связи с долиной Миссисипи. «Длинноголовые» майя потому и считали вытянутый череп красивым, что происходили от длинноголовых племен. Хоупвелл принадлежали к тому же типу, и их предки были волной или серией волн переселенцев из Центральной Америки.

    О том, что их общественным строем была монархия, свидетельствуют испанцы, столкнувшиеся в начале XVI века во Флориде с культурой, находившейся под влиянием, как мы теперь понимаем, государства хоупвелл. Еще более любопытным подтверждением этого являются слова индейца-проводника, который в 1540 году вел отряд Франсиско де Коронадо из Мехико на север. Там, как думали испанцы, они найдут страну Семи Ущелий, полную богатых городов и золотых месторождений. Экспедиция не обнаружила ничего из обещанного, однако даже незадолго до того, как проводник был повешен, он уверял испанского командира:

    «По стране протекает река в две мили шириной, в ней обитают рыбы размером с лошадь и плавают сорокавесельные галеры. Жители едят на золотой посуде, а верховный вождь проводит дневной отдых под деревом, украшенным золотыми колокольчиками, которые убаюкивают его нежным звоном…»

    Несчастный индеец явно имел в виду государство хоупвелл.

    Обилие общих черт в монархиях Мезоамерики подсказывает, что люди, создававшие цивилизации маундов, являлись солнцепоклонниками. В XVI столетии произошел пока еще не ясный нам кризис их цивилизации. Причиной этого могло стать вторжение из района Великих озер племен, сокрушивших могущество владык бассейна Миссисипи. Столь же вероятно, что распад их «империи» стал результатом внутренних неурядиц или прекращения связи с Мезоамерикой после начала конкисты.

    Тем не менее закат культуры хоупвелл продлился до начала XVIII столетия, пока не умер последний из вождей натчезов. Вместе с этим «Великим Солнцем» исчез последний исторический след идущей из Атлантиды великой солнцепоклоннической традиции.

    Реинкарнация

    Среди общих черт цивилизаций Мезоамерики и Средиземноморья особенно выделяются представления о реинкарнации — возрождении человеческой души в новом теле. «Отец истории» Геродот сообщает, что орфики и пифагорейцы — именно те греческие «школы», которые исповедовали концепцию переселения душ, — заимствовали многие свои обычаи из Египта. В частности, это касается обычая не хоронить посвященного в их мистерии укутанным в шерстяные одежды. Шерстяные одежды имели символическое значение нечистоты, связанности с земным существованием, несвободы. В египетских «Книгах Мертвых» много говорится о том, как нужно вести себя после момента физической смерти, как общаться с богами, демонами, стражами преисподней, как вести себя на суде, как избежать смерти совершенной, как стать равным богам.

    Там как будто бы впрямую не идет речь о возрождении в новом теле. Однако каждый фараон, всходивший на престол, являлся возрождением вечного правителя Египта — солнечного бога Ра. В телесном своем существовании смертный, в божественной своей ипостаси он был бессмертным. Эта «схема» в эпоху Среднего царства была уточнена и усложнена новыми идеями. Поскольку Ра является всего лишь одним из выражений незримого и единого (!) бога Амона, то фараон становится сыном Амона. В смертной же своей ипостаси фараон воспроизводит историю жизни легендарного предка и первого царя египтян Осириса. Умирая, как Осирис он становится богом преисподней и судией мертвых. Но, будучи Осирисом, он возрождается в своем наследнике как Гор (мифический сын Осириса). Этот наследник-Гор вновь есть Осирис: являясь, во-первых, смертным царем Египта, во-вторых — будущим бессмертным владыкой загробного мира.

    Нет сомнений, что египетская концепция возрождения была еще более глубокой и всеобъемлющей; по крайней мере, греки, жившие после завоевания Египта Александром Македонским в этой стране, безусловно верили, что принятая многими в эпоху перед Рождеством Христовым теория реинкарнации вполне совпадает со «священной» египетской религией. А иначе зачем — как не для того, чтобы обеспечить следующее рождение — египтяне сохраняли мумии?

    Самую известную нам теорию реинкарнации создали греческие орфики, сеть общин, которые как-то разом возникли в Древней Греции в VI веке до н. э. и считали своим патроном легендарного певца Орфея, чья страстная смерть немного напоминает смерть Осириса. Именно орфические представления оказали воздействие на пифагорейцев, а также на Сократа и Платона, свято веривших в возрождение и душепереселение.

    Если следовать современным расшифровкам майянских текстов, то самые близкие аналогии средиземноморской идее реинкарнации мы можем обнаружить не в Индии, что казалось бы естественным, а в Мезоамерике!

    На статуэтках умерших правителей или чиновников, обнаруженных в городах майя, нанесены надписи следующего рода:

    «Прежде блуждал он в преисподней, ныне — в лоне девушки достойной, совсем очищенный…»


    «Он блуждал-блуждал. В лоне девы той чистый он».


    «Он был в преисподней, ныне улетел в селение внутрь лона, кружит там вблизи юной девушки…»[156]

    Майя считали, что человеческое существо — суть «ансамбль» трех сущностей: тела, тени-двойника человека и духа-дыхания, который и есть собственно его душа. Двойник остается при захоронении: он — хранитель памяти об умершем. Одновременно он пребывает в преисподней, являясь как бы выкупом за возвращение на землю высшей части человека, его души. Последняя же входит в лоно девушки подобно падающей звезде: возможно, известное внимание майя к астрономии было вызвано их астрологическими представлениями, ведь судьба ребенка зависела от того, чей дух войдет в него, а это связывалось с расположением звезд и периодами метеоритных потоков, достаточно частых в этих широтах.

    Что касается представлений о «составе» человека, то, хотя в Египте мы и имеем более сложную схему, по сути своей она напоминает майянскую: тело, двойник «ка», изображения которого столь часты в египетских захоронениях,[157] и душа «ба», улетающая к богам. Все остальное — «имя», «дух», «тень» и т. д. — есть вариации на тему этих трех сущностей.

    Говоря об античности, мы привычно рассуждаем о душе и теле, которые начали противопоставлять друг другу орфики и пифагорейцы. Однако при этом забывается, что в греческой медицине и философии (особенно в стоической школе и у последователей Платона) постоянно поднимался вопрос о «тонком теле» человека, которое вполне можно соотнести с «двойником» майя и египтян.

    Смерть воспринималась майя, египтянами и греками как великое таинство. Убежденность в том, что за ней вовсе не следует прекращение жизни, была столь велика, что многие индейцы-майя, по словам испанских авторов, с легкостью кончали жизнь самоубийством, полагая, что так они избавляются не от самой жизни, а лишь от тягот, которые приходится переносить в данный момент. К таинству смерти готовились во время религиозных ритуалов, следы которых до нас дошли в виде кратких и туманных сообщений о египетских мистериях Осириса и Исиды и о греческом Элевсине. Плутарх, который был в эти мистерии посвящен, как-то сказал следующее:

    «Во время претерпевания смерти душа испытывает ощущения, близкие к тем, которые выпадают на долю великих посвященных. Он видит блуждающие звезды, утомительно вращающиеся по кругу, несколько узеньких темных тропинок, которые ведут в никуда. Все это происходит непосредственно перед кончиной; но он видит и другие ужасные вещи… Но затем тебе приходится встретить некий великолепный свет, услышать некие прекраснейшие звуки, увидеть чудесные танцы, внимать божественным словам…»

    Душа, выходя из тела, очищается, и это очищение не может быть безболезненным. Египтяне использовали для изображения данного процесса рассказ о суде в преисподней, во время которого умерший должен был правильно исполнить все ритуалы, ответить на все вопросы, чтобы не оказаться пожранным ужасным чудищем — помесью крокодила и лягушки.

    Очищения требовало и тело: сложный процесс мумификации является не чем иным, как избавлением от разлагающихся, то есть тленных, его частей.

    Майя также говорили о смерти как о падении в преисподнюю. Там дух умершего совершал непростой путь между горами, норовящими рухнуть на него, ускользал из пасти крокодила, был вынужден терпеть ледяной ветер. После того как все эти испытания оказывались позади, предстоял процесс очищения. Индейцы изображали его весьма натуралистически. Внутренности умершего промывались при помощи особой щелочной клизмы. Затем с костей сдиралось мясо, как будто бы мясо — «карма», накопленная в этой жизни. Оставшийся скелет еще каким-то странным образом уменьшался, пока не превращался в чистый[158] зародыш, способный в момент зачатия уместиться в лоне девушки.

    О тяготах момента смерти говорили и орфики. Вот что написано в одной из «золотых табличек», которые вкладывались в могилы членов орфических общин:

    «Когда придет тебе черед умереть, ты пойдешь в искусно созданный дом Аида. Справа от тебя будет источник, рядом с которым растет белый кипарис. Здесь становятся хладными души тех, кто опускается в преисподнюю. Ты же к нему даже не подходи. Дальше ты обнаружишь поток, текущий из озера Мнемосины. Перед ним стоят стражи, которые спросят тебя с недоверием: „Что ты ищешь во мраке Аида-Губителя?“ Ответь им: „Я — сын Земли и звездного Неба, я иссох от жажды и умираю. Дайте мне быстрее холодной воды из озера Мнемосины!“ И они сжалятся над тобой, внемля указу Преисподнего Царя, и дадут тебе пить из озера Мнемосины. И ты пойдешь по многолюдной священной дороге, по которой шествуют другие славные вакханты и посвященные…»

    Что орфики понимали под «многолюдной священной дорогой»? Очевидно, то же самое, что и майя: Млечный Путь. Именно там, на небесах, совершается последний акт очищения: превращение в плод, который ниспадет в женское лоно. Именно Млечный Путь является и своего рода «змием мытарств», о котором помнили еще русские монахи и иконописцы XVII столетия, и величайшим божеством, Великим Змеем майя, так как именно от него зависело возрождение душ.

    Что было дальше? Метеоритный дождь, кажущийся с земли роем падающих ради нового рождения звезд-зародышей.

    Удивительно созвучны с этим верованием майя следующие слова Платона из X книги «Государства», в которой он описывает загробное существование души и ее путь к новому рождению в теле:

    «Когда они [души, готовящиеся к возвращению в тела] легли спать, то в самую полночь раздался гром и разразилось землетрясение. Внезапно их понесло оттуда вверх в разные стороны, к местам, где суждено им было родиться, и они рассыпались по небу, как звезды…»

    Как расценить подобное совпадение образов? Опять — «типологическое сходство»? Право, это уже скучно, господа!

    Несомненно, что в подготовку к правильному новому рождению, происходившую во время действ, называемых нами сейчас «средиземноморскими мистериями», входила и система особых психофизических упражнений. Быть может, нижеследующее сообщение Помпония Мелы об атлантиях, племени, живущем близ Атласа, является воспоминанием о настоящем знании, которым обладали атланты (а не «атлантии» Мелы):

    «У атлантиев отдельные люди не носят имен, они не едят мяса, и, в отличие от всех других смертных, им не дано видеть снов…»

    Почему же «не дано»! Отсутствие снов, как мы знаем, правда из других традиций, индийских, является одним из признаков опытности человека во внутреннем делании, его способности управлять своим сознанием. Отсутствие имен — знание о том, что для той души, которая после смерти шествует по Млечному Пути, любое имя условно. Воздержание от мяса — признак аскезы, необходимой для достижения власти над собой.

    Ясно, что «атлантии» Мелы не могли научиться всему этому у индийских мудрецов. Источник знания (если, повторюсь, «атлантии» — не миф, за которым стоит смутное воспоминание о подлинных атлантах) — жреческие круги древнего острова Посейдона, забытого европейцами.


    Примечания:



    1

    Элиан. Пестрые рассказы. III. 19. Перевод С. В. Поляковой. (Здесь и далее примеч. автора.)



    14

    Солон перечисляет мифологических персонажей, имеющих отношение к праистории греков.

    Фороней — первый человек и первый царь Аргоса (области в Пелопоннесе), Ниоба — его дочь, первая смертная жена Зевса, Девкалион и Пирра — супружеская пара, спасшаяся во время всемирного потопа.



    15

    Обычное изображение Афины — со щитом в левой руке и копьем в правой.



    142

    См.: Кнорозов Ю. В. Иероглифические рукописи майя. Л.: Наука, 1975.



    143

    Здесь и далее текст «Пополь-Вух» цитируется в переводе Р. В. Кинжалова.



    144

    Речь идет о создателях людей, божественной паре Тепеу и Кукумац.



    145

    Действительно, библейские параллели в некоторых местах «Пополь-Вух» просто поразительны.



    146

    Это название неоднократно сравнивали со словом «Атлантида».



    147

    Сокращение имени владельца, в библиотеке которого кодекс был заново открыт в 1866 г.: Хуан де ла Тро и Ортолано.



    148

    Я цитирую перевод, предложенный Отто Муком.



    149

    Усугубило ситуацию то, что испанцы высадились на побережье Мексики как раз в год, посвященный Кецалькоатлю!



    150

    Майянские супружеские обычаи неоднократно сравнивались с ветхозаветными.



    151

    Впрочем, с каждым десятилетием археологические открытия заставляют отодвигать «нижнюю» границу истории Мезоамерики все дальше и дальше в глубь веков.



    152

    «Билингвы» составлялись в те эпохи, когда на смену одному языковому субстрату приходил другой; причем эта смена не имела катастрофического для культуры характера. Именно так аккадский язык сменял шумерский в Междуречье: последний постепенно становился мертвым языком, использовавшимся только в религиозных обрядах, в придворной службе и т. д. Чтобы писцы могли изучать его, создавались целые библиотеки табличек-словарей.

    Еще одним примером «билингв» или даже «трилингв» являются мирные договоры, заключавшиеся древними государствами и записанные с использованием различных видов письменности и различных языков.



    153

    Изначально бега колесниц, как любое соревнование, считалось священным делом, делом, посвященным богам, — ср. олимпийские игры в Греции или соревнования возничих в древнейшей арийской Индии.



    154

    Очерки истории латиноамериканского искусства. М., 1997. С. 46–47.



    155

    На Юкатане, например, оно вообще было невозможно.



    156

    Переводы Г. Г. Ершовой.



    157

    Это статуя, являющаяся портретом умершего, из головы которой поднимаются руки.



    158

    «Очищенный» у майя передавалось через прилагательное «ободранный».








    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх