• ОЖИДАНИЕ
  • ОТЕЦ
  • ИМЯ
  • ЧУДО
  • УЛЫБКА
  • ВУЛКАН
  • РАЗВИТИЕ
  • ГОНЗИК
  • БУРАТИНО
  • ШАЛОСТЬ
  • ДРУЗЬЯ
  • РЕЧЬ
  • СЕСТРЕНКА
  • СЛЕЗЫ
  • В ШКОЛУ
  • ОТ ПЕРВОБЫТНОЙ БЕСПЕЧНОЙ УЛЫБКИ

    ДО ПЕРВЫХ СЛЕЗ СОЖАЛЕНИЯ

    ОЖИДАНИЕ

    Ожидание было мучительным. Мы волновались за жизнь матери, и на это было причин предостаточно — анализ крови, кардиограмма. Тем более что, оберегая маму, мы заботились и о твоем будущем.

    Что говорить, родители хотят умного, способного, а еще лучше — талантливого ребенка. И вот будущая мама где-то вычитала, как ей казалось, мудрую мысль о проведенных кем-то опытах, доказывающих, что если мать в период беременности начнет увлекаться, допустим, музыкой или, скажем, математикой, то родится ребенок с определенными способностями к музыке или математике или же и к тому и к другому.

    В нашей маленькой квартире в течение многих месяцев непрерывно звучали величественные мелодии Баха, Моцарта, Бетховена, Листа, Шопена, Чайковского, Палиашвили. Мама очень хотела, чтобы ее будущий ребенок был наделен музыкальными способностями.

    Не знаю, насколько это повлияло на твое стремление к музыке, так как, со временем, ты, учась музыке, проявил довольно скудные музыкальные способности. Зато эти месячники классической музыки оказались высшей школой музыкального образования для меня: я, до того не разбиравшийся в музыке, вдруг начал проникать в глубины ее гармонии, вместе с мамой посещал концертные залы. Я пристрастился к классической музыке. Музыка в нашем доме не стихает и по сей день. Да и ты, признайся, неравнодушен к ней.

    В ожидании твоего появления мать решилась еще и на другое: получив отпуск, она засела за научную работу. И так как мы с мамой коллеги, научные проблемы мы обсуждали вместе, искали, обобщали.

    Всё это опять-таки служить было призвано главным образом твоему будущему: пусть родится сын со склонностью к научной деятельности.

    Я пока еще не обнаруживаю прямой связи между научными пристрастиями в семье до твоего рождения и теми способностями, которые ты проявляешь. Правда, ты увлекся литературой и недавно начал писать рассказы. Но чтобы стать ученым, нужно особое умение. Может, оно у тебя появится в будущем, но до сих пор я его в тебе не замечал. Так что мудрая мысль, вычитанная мамой, пока что помогла нам насыщать духовной жизнью ту семейную атмосферу, в которой ты должен был появиться.

    Эти знания сейчас складываются как особая новая наука, которая называется пренатальной педагогикой, то есть педагогикой до рождения. Научно установлено, что ребенок, находясь в утробе матери в четырех-пятимесячном возрасте, начинает воспринимать внешние звуковые раздражители и реагирует на них. Скажем, если звучит в среде грубая музыка, грубая речь, грохочет что-то, то это вызывает в нерожденном ребенке учащение пульса и сердцебиения, то есть происходит отклонение от нормы. Если же звучит в среде гармоничная музыка и добрая речь, то ребенок не обнаруживает никаких отклонений.

    На основе подобных экспериментальных знаний разработаны системы воспитания детей до рождения. Создаются клинические лаборатории пренатального воспитания детей.

    Мой сын Паата начал писать рассказы в студенческие годы и публиковать их. В последние годы он серьезно занялся литературным творчеством. Вышли его книги: «Америка — XXIвек» (М., Изд., «Беловодье», 2003), «Пучок лучей» (Тбилиси, Изд., «Матрица», 2004). Занимается он и наукой, имеет ученую степень кандидата социологических наук.

    Трудно, конечно, утверждать, что эти успехи связаны с нашими стараниями до его рождения. Но также трудно отрицать это.

    Мы очистили, «проветрили» семейную атмосферу от — и до этого редких — проявлений нервозности, грубости, раздражающего шума и заполнили чуткостью и любовью.

    Нам не терпелось начать твое воспитание; мы захотели приступить к нему еще до твоего рождения, и в конечном счете оказалось, что это мы сами себя готовили к тому, чтобы стать твоими родителями.

    ОТЕЦ

    Твое рождение одновременно было рождением мамы и папы, матери и отца. Да, я родился вместе с тобой: ты — как ребенок, я — как папа. «Я папа, я родитель, я отец!..» В этот февральский день я со всей серьезностью удивлялся тому, что ни по радио, ни в газетах не сообщали вестей о твоем рождении.

    Смешно, правда?

    Хоть я и готовился к твоему появлению, ты тем не менее потряс меня. Как тебе описать, как тебе дать понять, какие чувства кипели во мне, в новорожденном папе? Я возвысился, возмужал, вдруг я вообразил, что мне поручена судьба чуть ли не всей нашей планеты. Я стал куда серьезнее, чем и удивил моих друзей и товарищей. Нет, чувства новорожденного папы неописуемы, — просто настанет время, когда и ты переживешь то же самое.

    Постепенно я начал осознавать свое новое, изменившееся общественное положение.

    Что значит быть папой?

    Мало сказать, что папой не становятся, не имея собственного ребенка, что папа содержит семью, помогает маме в воспитании детей.

    Папа — не тот человек, который, возвращаясь домой пьяным, приносит из магазина конфеты: «Вот тебе, сынок, проявление моей чуткости!»

    Папа — не тот человек, который, заботливо держа в руках завернутого в пеленки младенца, окутывает его густым дымом сигареты.

    Папа — не тот человек, который гоняется за сыном с ремнем, дабы свершить свою воспитательную миссию. Звание папы следует осмыслить не столько с позиции ребенка, ибо ребенок не всегда будет ребенком, а папа всегда останется отцом, — а с точки зрения его общественной деятельности.

    Ребенок будет расти, и в один прекрасный день он обнаружит, что вчерашний его папа, которого он так искренне любил, избивает маму, на работе его называют лодырем, он пьяница, распутник. Кем же после этого он станет для своего вчерашнего ребенка и сегодняшнего юноши, если юноша или девушка станут стыдиться своего отца, отвергнут его.

    Так какой же он — настоящий папа?

    Настоящий папа — труженик во всех сферах жизни. Он может быть рабочим шахт и мартеновских печей; машинистом железнодорожных составов и электричек в метро; матросом танкера дальнего плавания и летчиком пассажирских самолетов; ученым и поэтом; артистом и политиком; предпринимателем и крупным бизнесменом. Он может быть учителем школы и врачом больницы. Но кем бы он ни был, всюду его уважают, почитают, с ним советуются. Он хороший друг, хороший коллега. Готов помочь нуждающимся, умеет сопереживать и радоваться. Он общественник, защитник прав человека, своих прав свободы. Не даст никому унизить себя и не унизит никого.

    И, конечно же, настоящий папа — тот, кто, широко раскинув руки, бежит навстречу своему ребенку, бросающемуся в его объятия с оглушительными и радостными возгласами: «Папа пришел!»

    Папа всегда проявляет нежность к жене, любовь и уважение к родителям, несет в дом радость и заботу. Он держит в своей правой руке руку сына с молотком, в левой — левую руку с гвоздем, и так, вместе, они забивают гвоздь в доску, мастеря скамейку для садика. Он хмурит брови и огорчается при детской шалости ребенка, а в другой раз упрашивает маму снять или облегчить наказание: «Он больше не будет!»

    Я убежден, что с воспитанием своих детей успешно могут справиться только такие папы (и, разумеется, такие же мамы). Мы обязаны, мы должны дать моральное право нашим детям гордиться своими папами и мамами, ведь мы знаем, как им этого хочется. И папа, одержимый созидательной и преобразующей деятельностью, честный, справедливый и отзывчивый, остается папой для своих детей на всю жизнь. Он не перестает воспитывать и напутствовать их даже после своей смерти, даже в тех случаях, когда дети знакомятся со своим погибшим отцом по фотографиям.

    Мне так и хочется крикнуть: «Папы, берегите свою честь, ибо это самое ценное наследство, какое мы можем оставить детям!»

    Нарисовав себе такой образ папы, я повседневно старался уподобляться ему, я шлифовал себя, я спешил успеть это до того, как ты смог осознать своего отца как человека, как гражданина. Я должен был сотворить себя настоящим папой для тебя.

    Чего греха таить, я мечтал стать для тебя другом, достойным подражания.

    ИМЯ

    Как тебя назвать? Думаешь, это было просто?

    Конечно, есть специальные справочники, в которые занесены тысячи имен, распространенных в мире. Можно выбрать, что душе угодно. Но — нет.

    Я не сомневаюсь в том, что ни один человек нашей планеты не носит имя, которое не было бы выбрано родителями специально для него.

    Однако следует оговориться: наши родители назвали нас тем или иным именем, исходя из разных мотивов и соображений. Среди них были и есть такие, как сохранение родовых имен в память о предках или заслуги близкого человека. Эти традиции очень хороши и достойны того, чтобы их сохраняли впредь. Разве не достоин похвалы поступок родителей, назвавших своих детей именем Леван, в честь того заботливого и талантливого врача, который разработанным им способом оперировать ребенка сразу же после рождения исцелил от врожденного порока сердца более двухсот мальчиков и столько же девочек и тем самым спас их от неминуемой гибели!

    Наши родители выбирали для нас самое красивое, самое модное, самое подходящее, самое распространенное или же, наоборот, самое редкое имя. И вот живем мы с этими именами, может быть, теперь уже вовсе не модными, вовсе не редкими и вовсе не красивыми. Но мы привыкли к своим именам, мы уже вступили в широкое общение и широкие связи с людьми, которые нас знают по этим именам.

    Можно ли упрекать наших пап и мам за то, что они так старались украсить нас достойным по их представлениям именем?

    Вся беда в том, что мы, родители, не можем ждать того времени, когда ребенок вырастет и сам выберет себе имя по своему вкусу. Не можем потому, что ребенок сразу же после рождения становится членом общества людей, а связи в нем не могут быть осуществлены, если у человека не будет своего имени.

    Но случается такое, когда взрослый человек конфликтует со своим именем, пытается избавиться от него, переименовать себя, заменить паспорт.

    Действительно, как быть человеку, отец которого (конечно, из любви к сыну, из желания украсить его достойным именем, да к тому же еще из стремления ознаменовать свою эпоху) назвал его Трамваем, а сам Трамвай, ставший отцом и побуждаемый теми же чувствами и мотивами, называет своего сына именем, отражающим его профессиональную принадлежность — Пантограф. И ходит теперь Пантограф Трамваевич со своим именем и отчеством, конфликтуя с ними. Он боится назвать их незнакомому человеку, так как предвидит, как тот удивленно уставится на него и поинтересуется, не шутит ли Пантограф Трамваевич. В кругу знакомых и товарищей он уже привык к насмешкам. Как после этого не выразить ему глубокое огорчение близким людям, которые так легкомысленно отнеслись к величайшему делу — присвоению имени. В конце концов он заменит паспорт, в котором назовет себя по-новому, но ведь в общественных кругах, где его знают, никогда не забудут его старого имени и часто будут путать с новым.

    Вот какая беда.

    Мы с мамой хотели назвать тебя таким именем, которое ты счел бы за честь носить. Оно не должно было тебе мешать входить в общество; люди, обращаясь к тебе, знакомясь с тобой, не должны были направлять на него особое внимание, ломать себе язык, произнося его. Оно должно было быть звучным и легким. Но было у нас и более важное намерение, а именно: имя твое должно было стать твоим добрым советчиком, в нем ты должен был находить постоянный зов родителей — не забывать, кто ты и ради чего ты живешь.

    В родильный дом, куда меня не пропускали, я послал твоей маме следующее письмо:

    «Дорогая, любимая моя!

    …Теперь о том, какое имя дать нашему сынишке. Мы должны решить это сегодня-завтра, так как надо зарегистрировать мальчика и взять свидетельство о рождении. Я предлагаю три имени: Гиви — имя твоего отца, Александр — имя моего отца и Паата. Согласен на любое из них. Решай, пожалуйста. Ты его родила, ты и назови его… Целую».

    Спустя некоторое время мне принесли ответное письмо. Оно и решило проблему:

    «Любимый!

    Мы ведь уже много раз говорили об этом. Назовем его Паата. Звучит красиво, и содержание его благородное. Целую тебя…»

    Почему мы выбрали именно это красивое, мелодичное сочетание нескольких звуков? Потому, что оно отражало наше общественное кредо, наш идеал, главнейшую цель нашего воспитания.

    Думаю, ты понял нас еще в прошлом году, когда мы дали тебе почитать интересный роман Анны Антоновской «Великий Моурави».

    Был у грузинского народа яростный враг, может быть, самый коварный и злой из всех врагов — Шах-Аббас. В Грузии тогда царствовала междоусобица, и вражда феодалов друг с другом заставила великого Моурави, героя, полководца Георгия Саакадзе покинуть родину и искать прибежище именно у злостного врага своей родины. Шах-Аббас, жаждущий окончательно покорить Грузию, поручил великому полководцу осуществить свой замысел: дал ему большое войско и отправил против своего же народа. И чтобы тот не осмелился предать его, в качестве заложника оставил при себе любимого сына полководца, красивого юношу Паату. Паата был посвящен в намерения отца, он знал, что Шах-Аббас, как только узнает, как обернулись дела, отрубит ему голову. Но юноша, преданный своей родине, с нетерпением ждал вестей из Грузии. Узнав о приказании шаха отрубить ему голову, он обрадовался — значит, отец не дал врагам растоптать родину, уничтожить и сжечь ее. Вскоре великий полководец получил шахский «подарок» — отрубленную голову своего горячо любимого сына. Это было в 1625 году. С тех пор имя Паата стало у нас символом преданности родине, своему народу, символом высокой гражданственности. Народ полюбил погибшего юношу, а имя Паата у нас переходит из поколения в поколение.

    Эта легендарная история и побудила нас назвать тебя именем, которое ты носишь.

    Надеюсь, что тебе не придется быть заложником, пусть всегда небо над тобой будет мирным. Но Пааты нужны нашей родине не для того, чтобы оставлять их врагам в качестве заложников, а чтобы они строили наше будущее, ковали счастье своего народа и свое личное счастье.

    Прошу тебя, сын мой, почаще задумывайся над своим именем. Зов твоих родителей будет звучать в нем и тогда, когда нас не будет. Прислушивайся к этому зову.

    В разное время мы называли тебя разными ласкательными именами. Когда тебе было полтора года, мы звали тебя Бупой: садясь на лошадку, ты любил бубнить —

    «бупа-бупа». Мы звали тебя и Бубликом: ты любил грызть бублики. Были у тебя и другие прозвища. Но Паата — твое единственное и, я надеюсь, настоящее имя.

    Человек должен вживаться в свое имя, задумываться над ним и постоянно прислушиваться к зову предков, через этот зов ощущать теплоту и любовь своих родителей.

    Так должен поступать и ты, мой друг!

    ЧУДО

    Мы только что распеленали тебя, ты весь запачкан, мокрый. Ты лежишь на спине, болтая ножками и ручками. На лице у тебя ярко, определенно и выразительно написано удовлетворение. И если ты смог бы запомнить тогда мое лицо, наверное, передал бы теперь, как я был удивлен.

    Я уже давно привык к тому, что в природе много удивительных явлений, а разум и руки человека создают не менее удивительную действительность.

    Но вот я смотрю на тебя, современного акселерата весом 4200 граммов, и меня охватывает глубокое удивление. Есть единственное чудо в мире, действительно удивительное явление — младенец. Это беспомощное существо без самоотверженной заботы взрослых сразу гибнет. Но если воспитать его как следует, из него выйдет человек, способный украсить и обогатить жизнь.

    Возможно, миллионы пап и мам, в порыве своих чувств, не задумывались над тем, перед каким величайшим явлением оказались: перед ними не просто их ребенок, а самое удивительное создание природы. Нельзя не задумываться над этим. Нельзя потому, что она, природа, загадочна: она не совершает чуда до конца, возлагая это на нас.

    Если ребенок — чудо, то кто же тогда мы — папы и мамы? Рискну сказать — мы, миллионы пап и мам, ровно как миллионы пап и мам, которые жили до нас и которые придут после нас, все мы — уполномоченные природой завершить чудо. Так пойми же это, каждая мама, каждый отец, и ты сразу почувствуешь, кто ты такой!

    Кто же он — наш ребенок?


    Тогда, в 60-е и 70-е годы, мои педагогические воззрения были еще в стадии формирования. Кроме того, в эпоху тоталитарной идеологии говорить открыто о духовной сущности человека было опасно. Сущность ребенка в книге я приписывал земной природе. Считалось, что это и есть материалистический подход. Но было у нас в семье некое чувство духовности, что сопровождало воспитание сына. Это чувство духовности в дальнейшем сложилось в следующей концепции.

    Я принял допущения:

    — Высший мир, Мир духовный, Мир Абсолюта существует реально.

    — Душа наша есть бессмертная сущность и устремлена к

    вечному совершенствованию.

    — Земная жизнь есть отрезок пути восхождения в совершенствовании.

    Из этих допущений я делаю вывод:

    — Ребенок есть явление в нашей земной жизни.

    — Он, есть носитель своего предназначения, своей миссии.

    — В нем заключена неограниченная энергия духа. Это есть духовный аспект ребенка.

    В чем же заключается аспект земной природы?

    Природа дарит ребенку тело, которое есть инструмент души. Вообразите, что перед вами лежит скрипка, сотворенная самим Страдивари. Мы знаем, что в ней лежат все прекрасные звуки и мелодии, даже те мелодии, для которых еще не родились композиторы. Но сама скрипка, которая совершенна, озвучивать мелодии не может. Нужен исполнитель, который без скрипки тоже ничего не сделает. Он возьмет скрипку, приложит к подбородку, закроет глаза, и с помощью правой руки, в которой будет держать смычок, и пальцев левой извлечет из божественной скрипки божественную мелодию. Так вот, этот исполнитель есть душа, а скрипка — тело. И чтобы тело могло стать совершенным, так же как дерево, из которого мастер творил скрипку, земная природа заложила в ребенке три мощнейшие естественные страсти:

    — страсть к развитию,

    — страсть к взрослению,

    — страсть к свободе.

    Вот кто есть наш ребенок.

    И не земная природа доверяет нам ребенка на воспитание, а Творец всего. Потому воспитатели детей есть соработники у Бога.


    Поверить Локку, что он «чистая доска», на которой можно написать все, что вздумается взрослому? Или же, может быть, предпочесть точку зрения Руссо, гласящую, что ребенок — это воск, из которого можно вылепить человека любой формы и сути?

    Этому теперь могут поверить только невежды. Не был и не существовал живой Эмиль, вылепленный из воска, как нет и детей — чистых ходячих досок. Будь это так, без труда придали бы мы миллионам мальчиков и девочек нужную форму, воспитание не стало бы для нас особой проблемой.

    Ребенок — не аморфная масса, а существо, таящее в себе силы, равных которым не сыскать на всей нашей планете.

    Сила низвержения Этны?

    Сила Ниагарского водопада?

    Сила движения Земли вокруг Солнца?

    Не надо перечислять: только одна сила, затаенная в ребенке, сила духа, разума и сердца, если ее довести до совершенства, станет сверхсилой, способной преобразовывать, обогащать, украшать все вокруг — и на Земле, и в Космосе, и в себе.

    Дремлющие в ребенке силы будут пробуждаться постепенно: сперва он начнет ощущать, затем — узнавать, а далее и одновременно — радоваться, ходить, говорить, запоминать, наблюдать, общаться, усваивать и, как величественный венец всему этому — мыслить, преобразовывать и созидать.

    Но суть в том и заключается, что ребенок сам, какие бы силы ни таились в нем, ничего не сможет развить в себе, не сможет встать даже на ноги, не говоря уже о возвышении до человека. Совершить чудо: сделать, воспитать, создать из него человека — дело рук самого человека, и в первую очередь пап и мам…

    Улыбка есть загадочное явление в жизни людей. Недавно я написал маленькую книгу — «Улыбка моя, где ты?». Позволю себе привести здесь сочиненную мною легенду об улыбке.

    Я смотрю на своего сына, которого только что распеленали, мокрого и испачканного. Он болтает ручками и ножками и весь измазался. «Фу!» — говорит мама и боится дотронуться до него. Я отворачиваю нос. А бабуля, сияя от блаженства, берет его на руки и нежно опускает в ванночку с теплой водой. Она уже приступает к воспитанию внука. Какое там «фу» — я засучиваю рукава и тоже приступаю к воспитанию, мама включается тоже — стелет постель, а затем садится в кресло и готовится накормить своего первенца.

    УЛЫБКА

    Мягко сказано — готовится.

    Ты когда-нибудь пил молоко, смешанное с кровью?

    Не удивляйся, не торопись отрицать.

    Мать готовится — она стискивает зубы, глаза наполнены слезами; дрожащими руками она достает грудь, сосок которой как бы рассечен ножом, из раны выступает кровь.

    Маленький акселерат, только что наслаждавшийся в теплой ванночке, завернутый в чистые пеленки, теперь начинает пищать: он голоден, как волчонок, ему надо есть, ему надо прибавлять в весе каждый день, он повышает голос и сразу, как только вцепится губами в сосок, умолкает. И вскоре из надутого рта начинает сочиться красновато-желтая жидкость. Мама стонет, кусает себе губы, из ее глаз теперь уже потоком льются на твое личико слезы, все ее тело начинает вздрагивать от приступа. Но руки ее как бы приобрели сознательную и самостоятельную жизнь, бережно тебя качают и отирают твое мокрое от маминых слез лицо.

    Ты насытился и заснул. Руки укладывают тебя в постель.

    Ты чуть потягиваешься. На твоих губах, как бы изнутри, появляется удивительно мягкая, удивительно нежная первобытная улыбка. Она играет в течение всего секунды — двух, а затем опять возвращается вовнутрь и исчезает. Как будто она у тебя единственная, и ты ее бережешь.

    Об этой улыбке известно очень немногое. Утверждают только, что она, эта первая улыбка, так неожиданно и беспричинно озаряющая лицо младенца, тоже унаследована от природы, от матери.

    Во что она нас посвящает? А что если она намекает, как строить воспитание? Загадка. Я лично принимаю ее как символ права детей радоваться жизни.


    Догадки наши не рассеивают таинство Первой Улыбки младенца, она остается загадкой. И пока она есть загадка, пока наука не в состоянии ее разгадать, воспользуюсь случаем и сотворю миф о происхождении Улыбки.

    Вот мой миф.

    Это было давно, очень, очень давно, когда люди еще не умели улыбаться…

    Да, было такое время.

    Жили они грустно и уныло. Мир был для них черно-серым. Блеск и величие солнца они не замечали, звездным небом не восторгались, не знали счастья любви.

    В эту незапамятную эпоху один добрый ангел на Небесах решил спуститься на Землю, воплотиться в тело и испытать земную жизнь.

    «Но с чем я приду к людям?» — задумался он.

    Ему не хотелось прийти к людям в гости без подарка.

    И тогда он обратился к Отцу за помощью.

    — Подари людям вот это, — сказал ему Отец и протянул маленькую искру, она светилась всеми цветами радуги.

    — Что это? — удивился добрый ангел.

    — Это Улыбка, — ответил Отец. — Положи ее себе в сердце и принесешь людям в дар.

    — И что она им даст? — спросил добрый ангел.

    — Она принесет им особую энергию жизни. Если люди овладеют ею, то найдут путь, по которому утверждаются достижения духа.

    Добрый ангел вложил удивительную искру в сердце свое.

    — Люди поймут, что рождены друг для друга, откроют в себе любовь, увидят красоту. Только им нужно быть осторожными с энергией любви, ибо…

    И в это самое мгновение добрый ангел спустился с Небес на Землю, то есть воплотился в тело, то есть родился, и он не дослушал последние слова Отца…

    Новорожденный заплакал. Но не потому, что испугался темной пещеры, угрюмых и еле различимых лиц людей, с недоумением глазевших на него. Заплакал он от обиды, что не успел дослушать, почему людям надо быть осторожными с Улыбкой. Он не знал, как быть: подарить людям принесенную для них Улыбку или утаить ее от них.

    И решил — извлек из сердца лучик искры и посадил его в уголке своего ротика. «Вот вам подарок, люди, берите!» — мысленно сообщил он им.

    Мгновенно пещеру осветил чарующий свет. Это была его Первая Улыбка, а угрюмые люди увидели Улыбку впервые. Они испугались и закрыли глаза. Только угрюмая мама не смогла оторвать глаз от необычного явления, сердце ее зашевелилось, а на лице отразилось это очарование. Ей стало хорошо.

    Люди открыли глаза, их взгляд приковала к себе улыбающаяся женщина.

    Тогда младенец улыбнулся всем еще, еще, еще.

    Люди то закрывали глаза, не выдерживая сильного сияния, то открывали. Но наконец привыкли и тоже попытались подражать младенцу.

    Всем стало хорошо от необычного чувства в сердце. Улыбка стерла с их лиц угрюмость. Глаза засветились любовью, и весь мир для них с этого мгновения стал красочным: цветы, солнце, звезды вызвали в них чувство красоты, удивления, восхищения.

    Добрый ангел, который жил в теле земного младенца, мысленно передал людям название своего необычного подарка, но им показалось, что слово «улыбка» придумали они сами.

    Младенец был счастлив, что принес людям такой чудодейственный подарок. Но иногда он грустил и плакал. Маме казалось, что он голодный, и она спешила дать ему грудь. А он плакал, потому что не успел дослушать слово Отца и передать людям предупреждение, какую им нужно проявить осторожность с энергией Улыбки.

    Так пришла к людям Улыбка.

    Она передалась и нам, людям настоящей эпохи.

    И мы оставим эту энергию последующим поколениям.

    Но пришло ли к нам знание, как нам нужно относиться к энергии Улыбки? Улыбка мощь несет. Но как применять эту мощь только во благо, а не во зло?

    Может быть, мы уже нарушаем некий важнейший закон этой энергии? Скажем, улыбаемся фальшиво, улыбаемся равнодушно, улыбаемся насмешливо, улыбаемся злорадно. Значит, вредим самим себе и другим!

    Нам нужно немедля разгадать эту загадку, или же придется ждать, пока не спустится с Небес наш добрый ангел, несущий полную весть об энергии Улыбки.

    Лишь бы не было поздно.

    ВУЛКАН

    Может быть, ты живешь вне времени? Может быть, вокруг тебя создано особое, неизвестное нам доселе время и пространство? За несколько месяцев, за три-четыре года ты совершаешь титанический марафонский бег. Каждый день, каждая минута и секунда, действующие в твоем поле развития, сулят удивительные изменения и новообразования.

    Так прессуется время только на киноленте, только во сне, только в воображении: секунды равняются часам, минуты — дням, часы — месяцам, а дни — годам.

    Однако моя фантазия, чувствую, подводит меня: эти первые месяцы, первые три-четыре года развития ребенка в действительности равны миллионам лет развития человечества. Ведь я, глядя на своего сына, становлюсь свидетелем удивительного явления, дошедшего до меня из тысяч горизонтов времени. Я свидетель того, с какой гармонией природа-мать за миллионы лет бесконечных стараний заложила в первые три-четыре года жизни ребенка суть своего кропотливого созидательного труда, суть самой себя.

    Уму непостижимо!

    Можно ли переставать восхищаться этим зрелищем, сколько бы миллионов раз ни повторялось оно перед нашим взором!

    Я — как часть природы, ее суть, ее венец, я как папа, как мама, как творец и человек среди подобных мне людей, спешу стать соучастником природы — созидать Человека, превосходящего меня и предназначенного людям.

    В тебе пробуждаются силы.

    Так же начинает пробуждаться вулкан.

    Вокруг тебя все начинает сотрясаться, как вокруг вулкана.

    Люди боятся землетрясения, извержения вулкана.

    Папы и мамы тоже боятся, когда их ребенок начинает извергать свои силы.

    Из многих квартир можно услышать несуразные вопли разболтанной педагогики: «Нельзя… нельзя… не трогай… угомонись… не бросай., не ломай… вылезай немедленно… угомонись… угомонись…Ой!»

    Тысячи детей в тысячах квартир как бы сговорились между собой: они одновременно могут зацепиться за скатерти, накрытые в честь гостей, потянуть их за собой, и в доме раздастся такой грохот, что соседи этажом ниже с ужасом схватятся за головы. Мамы придут в отчаяние, папы раскроют ладони правой руки, готовясь свершить правосудие, бабушки и дедушки мигом встанут на защиту своих внуков. А те в это время могут ликовать, торжествовать, хохотать до упаду.

    «В ребенке злое начало», — поспешат прокомментировать некоторые.

    «Надо заглушить это начало», — поспешат посоветовать другие.

    Я не могу представить себе, что случилось бы с вулканом, если бы люди закупорили его в кратер и лавина не смогла бы извергаться из него. Но я вполне отчетливо могу предвидеть, основываясь на научных знаниях, что может произойти с ребенком, если папы и мамы будут воспитывать его, предварительно связав ему руки и ноги. Силы, стремящиеся к извержению, приглушатся, бессильными станут не только руки и ноги, но и ум. Развяжи года через два воспитанного таким образом ребенка — и ему, возможно, никогда не вздумается кубарем скатиться с горы или усовершенствовать жизнь.

    Какое там злое начало! Ребенок стремится, сам этого не понимая, развивать свои возможности, умения, способности, которыми так щедро одарила его природа.

    Он ищет среду, заполненную трудностями. Он чувствует — ему необходимы трудности, именно трудности. Он неугомонен. И вдруг…

    Он кладет игрушку в рот. — «Брось, тьфу-тьфу!»

    Он лезет под кровать. — «Вылезай!»

    Он залезает на диван, чтобы спрыгнуть с него. — «Слезь!»

    Он пытается опрокинуть стул. — «Не смей!»

    Он бегает по комнатам, ведя за собой паровоз и пыхтя, как паровоз. — «Хватит!»

    Пытается разобрать заводную игрушку. — «Нельзя!»

    Задает вопрос за вопросом: почему? кто? что? — «Замолчи!»

    Как быть с бабочкой? Может быть, оторвать ей красивые крылышки, чтобы она не утомляла себя своими полетами от цветочка к цветочку и не портила эти цветы?

    Меня пугает и индифферентность некоторых пап и мам, разрешающих ребенку делать все, что ему вздумается — «Пусть!».

    Ребенок рвет красочно оформленную книгу. — «Пусть!»

    Ломает красивую вазочку. — «Пусть!»

    Отрывает голову кукле. — «Пусть!»

    Дергает маму за волосы и визжит. — «Пусть!»

    И воспитываются дети в очень многих семьях под давлением всезапрещающей императивности взрослых или всеразрешающей хаотической дозволенности.

    «Дети оказались в империализме взрослых. Надо их спасать!» — негодуют некоторые теоретики и призывают к священным крестовым походам за освобождение детей. Да, империализм надо ломать и низвергать. Но нужно остерегаться и того, чтобы взрослые не оказались под диктатурой детей.

    Диктатура взрослых, царящая во всезапрещающем волевом воспитании, или диктатура детей, расцветающая во всеразрушающем хаосе, несут одинаково горькие плоды — разрушенную судьбу ребенка. Тут нельзя искать золотую середину. Между императивным и вседозволяющем воспитанием середины нет. Есть только единственно правильный подход к воспитанию — гуманный.

    РАЗВИТИЕ

    Зачем ребенку трудности?

    Как зачем? Чтобы преодолевать их.

    Зачем же создавать трудности, а затем преодолевать их?

    Нельзя ли без них?

    Нет нельзя.

    Трудности в физическом, умственном и духовно-нравственном развитии ребенка — это ступени, преодолевая которые он поднимается на пьедестал человечности. Ребенок чувствует — ему необходимо укреплять свои силы и задатки в преодолении трудностей. А нам необходимо готовить ему эти ступени, каждая из которых будет побуждать к деятельности его физические и духовные задатки.

    Я расстилаю ковер, и мы с сыном садимся на него. Я выбираю цветную пластмассовую игрушку и кладу ее на ковер подальше от него. Он без особого труда подползает к ней, мигом овладевает ею — и тут же сует в рот. Затем забрасывает ее под кровать.

    Я беру другую игрушку и кладу ее еще дальше, чтобы труднее было до нее добраться. Но расстояние оказалось слишком уж большим, и у него, возможно, пропал бы всякий интерес к игрушке, не придвинь я ее чуть ближе. Он возобновляет наступление, а я измеряю расстояние от первоначального его места на ковре до игрушки. Это «зона ближайшего развития» в ползании за овладение игрушкой. Так постепенно я буду отодвигать игрушку все дальше и дальше…

    Сын подрастает — ему полтора года. На том же ковре мы боремся. Он любит борьбу с отцом. Потеет, пыхтит, но не отступает. Я чувствую, как напрягаются его мышцы, заставляю крутиться, падать, может быть, причиняю даже боль. Он ликует, он победил, но ценой каких усилий, знаю лишь я. С каждым разом я усложняю его путь к победе. Он огорчается, когда падаю сразу. Нет, он не хочет, чтобы победа досталась ему без труда, без усилий…

    «Ну, прыгай, прыгай же, не бойся!» Он стоит на диване. С маленького стульчика он уже прыгает свободно, но спрыгнуть с дивана пока не осмеливается. «Прыгай же, не бойся!» Он спрыгнул и упал. «Ничего, ничего. Давай еще!» Он опят падает, но радуется. Рекорд повторяется. Надо увеличить высоту… А может быть, дать ему попробовать завтра-послезавтра спрыгнуть со стола?

    «Давай побежим, кто быстрее!» Парк большой. Места хватает. Мы бежим, то я обгоняю его, то он меня, попеременно. Вижу, он устал. Мы падаем на травку и начинаем кувыркаться. Завтра-послезавтра надо будет усилить темп и удлинить расстояние.

    «Не хочешь залезть на дерево?» Ему пять лет. Он пробует. Не получается. Я помогаю. Каждый раз, проходя в парке мимо того дерева, он пробует забраться на него. Победа!

    У нас поход в ущелье. Там много камней, больших и маленьких.

    «Давай строить башню!» Он рад. Мы тащим камни, большие и маленькие, аккуратно укладываем друг на друга, чтобы четырехугольная башня не развалилась. Устали. Надо пообедать. В другой, в третий раз возвращаемся туда же достроить башню. На вершине устанавливаем флажок. Высока и красива наша башня, она нравится всем, кто проходит мимо.

    ГОНЗИК

    Очень сожалею, сын мой, что мы из-за нашей безалаберности потеряли одну интересную книжку, которая так сильно повлияла на тебя. Я не помню автора и названия книги, зато помню ее героя, подружившегося и породнившегося с тобой. Он сходил со страниц книги, играл с тобой, вы вместе устраивали в квартире ералаш или же помогали маме, бабушке полить цветы, переставить стул, принести корзину, достать стакан.

    Этот чешский мальчуган, этот Гонзик не давал тебе покоя.

    Мы садились обедать. Ты звал Гонзика. Бабушка раскрывала книгу с чудесными, захватывающими, смешными похождениями забавного шалуна. Они были все в красочных картинках. Бабушка начинала читать тебе надписи под картинками, ты смеялся, радовался, слушал внимательно.

    Гонзик тоже сидел за столом.

    «Видишь, как он аккуратно ест! — говорит бабушка. — Ешь и ты аккуратно. Давай покажем Гонзику, как мы раскрываем рот… жуем…»

    Да, надо показать Гонзику, что мы тоже умеем сидеть за столом, благодарить за обед.

    «Видишь, как твой Гонзик умывается! — продолжает бабушка. — Смотри в зеркало, на кого ты похож. Давай умоемся, а то Гонзик обидится».

    Да, нельзя обижать Гонзика, надо умываться.

    «Смотри, какой он вежливый, будь таким!»

    Надо поблагодарить за обед так же, как Гонзик.

    Но Гонзик ведь был и пиратом, он завладел необитаемым островом.

    Ты из стульев устраиваешь в квартире корабль, это и есть необитаемый остров.

    Хотя тебе объясняют, что забираться на застеленную кровать нельзя, это тебе уже непонятно — ведь Гонзик тоже забрался на кровать!..

    Бабушка привела тебя из парка, ты промок до ниточки. Осень. Холодно.

    В чем дело? Разве дождь на улице? «Объясните вашему сыну, что он Паата, а не Гонзик… Нельзя же делать все, как Гонзик… Он взял и прыгнул в бассейн, как Гонзик!»

    Тебе холодно и ты жалеешь, что прыгнул в бассейн, обещаешь, что больше не будешь.

    А когда наступает ночь и пора ложиться, ты начинаешь протестовать.

    «Но Гонзик ведь тоже ложится спать в это время!» Железная логика. Ты ложишься и укрываешься, как Гонзик, и зовешь к себе Гонзика. Ты забираешь книгу под одеяло и скоро засыпаешь. Жизнь продолжается и во сне, и поэтому в другой комнате до нас доходит твой отчетливый тихий голос: «Гонзик… Любимый… Я люблю тебя, Гонзик!»

    Поэтому мама и прозвала тебя Гонзиком, и ты долго играл в Гонзика: был умным и глупым, как Гонзик, добрым и озорным, как Гонзик, вежливым и диким, как, Гонзик.

    Наверное, все экземпляры книг о Гонзике давно уже протерлись, тысячи детей десятки тысяч раз переиграли своего героя, сдружились с ним.

    Нет таких книг в магазинах? Трудно их достать? Поищите хорошенько, папы и мамы, обойдите книжные магазины, и букинистические тоже, а то ваши дети обеднеют без хороших книг с героями-озорниками!

    БУРАТИНО

    Как я мог представить, что эта маленькая куколка для самодеятельного кукольного театра внесет в твою детскую жизнь столько радости? Как я мог предвидеть, что она станет нашим добрым союзником в твоем воспитании?

    Я ее купил просто так, не думая о том, что она может куда успешнее и внушительнее воздействовать на тебя в некоторых исключительных случаях, чем наши, пусть даже хоровые, наставления.

    Если бы я все это мог предвидеть, то, не затруднив себя хождением по магазинам, взял бы кусок дерева, вырезал бы из него веселое личико с длинным носом, с помощью красок сделал бы его еще более веселым, затем, сшив и прилепив обычную красную рубашонку, надел бы на правую руку и приступил к воспитанию.

    Я принес купленного Буратино домой, и под вечер, когда тебя начали кормить кашей, решил устроить представление. Тогда тебе было два с лишним года.

    Надев на правую руку рубашку, я сунул указательный палец в отверстие шейки, большой и средний пальцы — в рукава, залез под стол и начал импровизировать содержание первого акта первого в своей жизни спектакля собственной постановки.

    А в это время за столом происходило следующее. Ты начал выкидывать свои обычные номера, размахивая кулачками и отвергая пищу. И, конечно же, как часто случалось в таких напряженных ситуациях, сунул руку в глубокую тарелку с кашей. Она тебе показалась очень горячей, и ты, стало быть, собирался заорать что было мочи, измазав одновременно лицо бабули, а бабуля приготовилась принять ответные меры — промыть тебя теплой струей наставлений. На этом все и застыло.

    Откуда бабуле было знать, что папа сидит под столом, обдумывая свой спектакль. А ты и не представлял, что папа дома.

    Вдруг из-под угла другого конца стола неожиданно вылез Буратино, весело сияя, в своей красной рубашке, и заговорил тонким голоском:

    «Мальчик, как тебя зовут?»

    Бабушка забыла о своем измазанном лице и о своих воспитательных намерениях. Ты забыл о том, что тебе следовало заорать. Оба изумленно уставились на необычное зрелище.

    «Как тебя зовут, мальчик?» — продолжал тонкий голосок. Буратино, подпрыгивая и пританцовывая, весело махал руками.

    Зрители очнулись от первого изумления. Разумеется, на секунду раньше пришла в себя бабуля: «Ну, отвечай, он к тебе, наверное, пришел!»

    «Паата!» — все твое изумление звучало теперь в твоем голосе.

    «Я — Буратино. Повтори, пожалуйста, мое имя!»

    Пришлось поупражняться в произнесении этого сложного имени.

    «Ты хочешь дружить со мной?»

    Ты кивнул головой.

    «А ты отвечай голосом. Скажи так: рад с тобой дружить, Буратино!»

    Ты повторяешь.

    Буратино медленно, танцующей походкой движется к тебе, напевая одновременно песенку.

    «Дай пожать руку!» — Его короткая рука потянулась навстречу твоей, но, увидев, что твоя рука измазана, дернулась назад.

    «Пожалуйста, прошу тебя, помой руки, а то я боюсь испачкаться твоей кашей!»

    Ты протягиваешь руку бабуле. Она уже успела вытереть себе лицо, а теперь принялась чистить твои руки. Ты не спускаешь глаз с Буратино. Происходит рукопожатие.

    «Ты обидел бабулю, извинись, пожалуйста!.. А теперь ешь. Вкусно, правда?.. Ты хочешь, чтобы я приходил к тебе?.. Только если ты не будешь обижать меня… Кончил кашу?.. Поблагодари, пожалуйста, бабулю!..»

    Мама, почуяв необычное, тоже включилась в действие, начала объяснять Буратино, что Паата умный и сдержанный мальчик. Буратино рад этому.

    Попрощавшись с тобой и пожав руку, Буратино отдаляется от тебя, двигаясь вдоль стола.

    Ты тревожишься. «Буратино! — кричишь ему вслед, — приходи еще!»

    Вскоре «приходит» папа, и ты, с помощью мамы и бабули, объясняешь ему, какой к тебе пришел человечек.

    Папа серьезно начинает обдумывать сценарий, способ выступления, содержание общения.

    Буратино появляется один-два раза в день, в заранее назначенное время, иногда совершенно неожиданно, когда возникает особо напряженная ситуация. Его появление восстанавливает атмосферу взаимоуважения, разряжает обстановку возникновения конфликтов.

    К приходу Буратино ты готовишься как к празднику. Он может сесть тебе на плечо, на голову, ущипнуть за щеку, подать ложку. Он несет тебе конфету, печенье. Он говорит с тобой обо всем, что тебя интересует. Рассказывает сказки, учит стихам, приучает тебя быть вежливым, сдержанным. Он всегда знает о твоих каждодневных поступках, радуется твоим добрым делам, огорчается дерзостям. Полон надежд, что ты умный и хороший. Буратино может убаюкивать тебя, и хотя колыбельная в его исполнении звучит не так уж мелодично, ты все же засыпаешь.

    Я готов поклясться, я уверен, что ни один воспитатель не смог бы так сильно повлиять на нравственно-этическое и умственное развитие моего Пааты, как его общение с Буратино, продолжавшееся всего 8—10 месяцев.

    По моему плану Буратино должен был насовсем попрощаться с тобой и уехать далеко-далеко, как только мы обнаружили бы, что его влияние на тебя начинает слабеть. Но произошла досадная ошибка.

    Прошло с тех пор почти сорок лет.

    Вы думаете, мы где-то потеряли эту живую игрушку?

    Вовсе нет! Мы поставили Буратино на длинную палочку и поместили в книжный шкаф.

    — Зачем вам это? — спрашивали меня гости. И я объяснял им педагогику с участием Буратино. Эта игрушка сыграла свою добрую роль в воспитании дочери. А потом долго ждала, кого еще воспитать.

    Но вот родилась дочка у самого Пааты — Нинца.

    В тот день мне показалось, что Буратино на палочке заулыбался и потер руки.

    Паата, ставший отцом, снял Буратино с палочки, надел его на правую руку и в более совершенной форме повторил педагогику с участием этого человечка.

    Потом Буратино вернулся на свое место.

    Он член нашей семьи. Мы его очень любим. И радуемся, когда вспоминаем прошлое с его участием. В этом прошлом много поучительных историй.

    Буратино на палочке стоит в книжном шкафу. И иногда мне кажется, что ему не терпится стать соучастником воспитания нового ребенка.

    — Когда это будет? — спрашивает Буратино.

    — Будет, будет! — успокаиваю я.

    Однажды, вернувшись домой с работы, мы с мамой застали тебя сидящим на диване и льющим горькие слезы. Перед тобой лежал неподвижный Буратино. Ты его нашел в самом потайном углу шкафа, куда мы прятали его от тебя, надеясь, что ты никогда не проникнешь туда. Однако, напрягая все свои силы, ты залез в шкаф и, роясь, вдруг наткнулся на Буратино.

    «Буратино!» — закричал ты радостно. Ты думал, что, увидев тебя, Буратино сразу подскочит, запоет своим тоненьким голоском, залезет тебе на плечо, начнет шептать сказку.

    «Буратино, встань… Буратино, ты спишь?..»

    Ты горько заплакал: «Буратино не хочет со мной разговаривать… Буратино не хочет проснуться!..»

    Мы, конечно, могли мигом воскресить Буратино. Но было ясно: он уже никогда не смог бы стать твоим воспитателем. Ты начал бы сдирать его с руки, и он, этот человечек, создавший тебе особый, сказочный мир, превратился бы в жалкую игрушку. Поэтому мы уложили его в коробку и сказали тебе: «Да, Буратино больше не проснется!..»

    Хотя это не совсем правда. Буратино проснулся для тебя уже на всю жизнь, когда тебе принесли в подарок книгу о Буратино.

    ШАЛОСТЬ

    Ты становишься озорником, неуловимым, неудержимым.

    С тебя нельзя сводить глаз.

    Бабушка разыскивает тебя через каждые 2–3 минуты: ты можешь быть одновременно и в шкафу, и во дворе, и на столе, под столом. От тебя несколько раз спасали старинную швейную машину системы «Зингер», которой так дорожит бабуля. Ты сбросил с высокой подставки вазу с цветами, и если бы не наш с мамой уговор, был бы ею крепко отшлепан за это. Ты опрокинул огромный таз, наполненный виноградным соком, и на полу образовалось озеро, и если бы опять не наш уговор, за это последовало бы нравоучение папы.

    Ты жил бурной жизнью мальчика, рос таким, о каком пишет английский писатель Алан Бек:

    «Мальчик — это правда с грязным лицом, красота с порезанным пальцем, мудрость с вареньем в волосах и надежда будущего с лягушкой в кармане.

    Когда вы хотите, чтобы он произвел хорошее впечатление, его мозги превращаются в желе, или же он становится дикарем, садистом из джунглей, стремящимся уничтожить весь мир и себя вместе с ним… Мамы любят их, маленькие девочки ненавидят, взрослые игнорируют, а небеса защищают».

    Неужели педагогика в конце концов не обнаружит надежный метод, применив который станет возможным донести до твоего понимания и до понимания миллионов мальчишек, тебе подобных, — как опасно для жизни делать глупости на каждом шагу?

    Жизнь на волоске — вот какая жизнь у мальчиков.

    Ты шаришь в ящиках. Слышишь мамин голос:

    «Что ты там делаешь?» — «Ничего!».

    Ты достаешь ножницы. «Что ты там ищешь?» — «Ничего!».

    Идешь с ножницами к аквариуму и пугаешь ими рыбок.

    «Что ты там стучишь?» — «Ничего!».

    Затем суешь ножницы в штепсель, раздается страшное «ткац», выключается электричество, в квартире становится темно. Мама вскрикивает и бежит к тебе, задевая по дороге стулья и с грохотом отбрасывая их, у бабули сердце уходит в пятки, она начинает кричать, бегут соседи. Кто-то смог включить электричество. Ты, весь синий, лежишь на полу, приходишь в себя, жжет руку, начинаешь плакать, а мама теряет сознание…

    Соседка ведет тебя в школу (ты уже начал ходить в подготовительный класс) вместе со своей дочуркой. Надо пересечь узкую улочку. Но вдруг, увидев на другой стороне улицы своего товарища, ты вырываешь руку и с радостным криком перебегаешь улицу. Надо же было: тут же из-за угла вывернула машина. Раздаются крики прохожих. Слышится страшное шипение внезапно заторможенной машины. Выскакивает водитель и бросается к тебе. Ты лежишь на спине, ноги раскинуты, правое колесо машины заторможено посредине ног, выше колен, оно только задело штанишки и кожу на левой ноге… Но тебя оберегали не только небеса.

    Дядя пригласил нас к себе показать нам реку Алазани. Она небольшая, но быстрая, в некоторых местах глубокая. Мы идем вдоль реки. Мы любуемся цветами, фазанами, ты собираешь камешки. «Не подходи близко к берегу, иди рядом с нами!» Эти приказы раздаются время от времени. Ты как будто подчиняешься. Но вдруг сползает край берега под твоими ногами, и через секунду быстрый поток реки захватывает тебя. Дядя сразу же бросается в воду и спасает тебя, испуганного и наглотавшегося воды.

    Был и такой случай.

    Раз ты взял раскрытый зонтик, который лежал на балконе, и собрался спрыгнуть со второго этажа. Для тебя зонтик был парашютом.

    «Стой, не смей!» — закричала бабуля. Ты поспешил выполнить намерение, но бабуля подоспела, вцепилась в тебя.

    «Глупый мальчик… Глупый ты мальчик!» — рыдала она. В то время ты увлеченно рисовал парашюты. Только на шести твоих рисунках, которые ты мне подарил и которые хранятся у меня до сих пор, я сосчитал тридцать раскрытых парашютов.

    Вспоминаю еще, с каким удивлением ты наблюдал в парке, где было много развлечений, за прыжками с вышки на парашюте. Было ли это причиной твоего несостоявшегося полета — прыжка со второго этажа?

    Вместе с небесами тебя хранили бдительность бабушки, возгласы матери и мужской разговор отца, спасали тебя бдительность и незамедлительность людей, которые приходили на помощь.

    Сколько у тебя жизней? Трудно сосчитать. У каждого мальчика, мне кажется, по крайней мере два-три десятка жизней. И пока нет в нашем распоряжении универсального способа внушить им, детям, быть предусмотрительными, так и хочется крикнуть во весь голос, чтобы услышали все-все:

    «Дорогие взрослые, нет чужих детей, все дети наши! Пожалуйста, заботьтесь о них, спасайте от возможных прискорбных последствий их шалостей!»

    ДРУЗЬЯ

    Во дворе много детей. Ты тоже рвешься во двор поиграть. Но там старшие мальчики отняли у тебя велосипед и не дают покататься. Ты начинаешь орать, возвращаешься домой, жалуешься:

    «Все они плохие… я не хочу играть с ними!»

    Что нам делать? Отнять у мальчишек велосипед и вернуть тебе, а им пригрозить, чтобы больше не смели?

    Бабушка так и готова была поступить, но я — против.

    «Чего ты орешь? Ты же мужчина!»

    «Они отняли мой велосипед!»

    «А почему ты сам не предложил им покататься на твоем велосипеде?»

    «Не хочу… я сам хочу кататься…»

    «Так, значит, виноват ты: сам хочешь много кататься и не хочешь поделиться с ребятами этим удовольствием. Я не могу защищать тебя такого. Если я отниму у них велосипед и верну тебе, они не захотят дружить с тобой. А дружба важнее велосипеда!..»

    Я предпочитал отпускать тебя во двор с такими игрушками, игра с которыми заставляла тебя знакомиться и дружить с ребятами. Конечно, неинтересно играть в мяч одному. А от мальчика, который играет один, ребята могут отвернуться, начнут дразнить. Я отпускаю тебя во двор с хорошим футбольным мячом и внушаю: «Мяч любит, когда его ударяют многие, за ним весело гоняться всем желающим».

    Какой смысл играть в кегли одному, если никто на твою игру не будет смотреть? А если играть коллективно, с товарищами, то вокруг играющих соберутся зрители, они станут поощрять играющих, поднимется такой веселый гул, что ни одна строгая соседка не посмеет нарушить его.

    Я внушаю тебе: «Если больше не захочешь играть, не отбирай у товарищей кегли, пусть они поиграют без тебя!»

    Игра с «летающими тарелками» тоже требует друзей и товарищей: ты забрасываешь свою тарелку в сторону партнера, а он отправляет в твою сторону свою. Надо поймать ее и быстро отправить обратно. От тебя требуются ловкость, быстрота.

    «Не ссорься ни с кем. Играй со всеми!»

    Но ссоры все же вспыхивали иногда. Порой дело доходило до драки.

    И мы приучили тебя: не жди от нас защиты; мы заберем тебя, драчуна, и станем осуждать; возможно, за этим последует еще и наказание — лишение радости общения с товарищами на 2–3 дня сразу.

    Знаю я вас — петушков-драчунов. Не думаю, чтобы хотя бы одному взрослому хоть раз удалось установить истинную причину возникновения вашей драки. Обе стороны с такой страстностью будут утверждать свою правоту, что в конце концов станет понятной беспричинность Драки. После драки вы без особых дипломатических переговоров возобновляете дружбу, может быть, даже более прочную, но мы, взрослые, до этого добрые соседи, вмешавшись в «разборку», можем навсегда испортить наши добрые отношения.

    Наш домашний суд, в составе папы, мамы и бабушки, обычно выносит тебе строгий наказ, соответствующий нашей морали: «Дружи со всеми, малыш, плохих детей нет, дружи со всеми!»

    РЕЧЬ

    Ты начал ходить, а вскоре заговорил. Ты резко перешел от детского лепета к членораздельному произношению и так ошеломил нас фейерверком применяемой тобой лексики, что мы никак не смогли вспомнить, какое слово ты произнес впервые.

    Я утверждаю, что первое слово, которое ты произнес, было «мама», а мама говорит, что это было «папа».

    Но, наверное, ни то и ни другое. Твои первые слова, скорее всего, означали: «Я человек!»

    Ты заговорил одновременно на двух языках: на грузинском и на русском.

    Как это произошло?

    Я сторонник той научной точки зрения, которая считает, что ребенок наследует от Природы некую способность речи. Спустя несколько месяцев после его рождения она начинает в нем просыпаться: ребенок впитывает в себя речь окружающих, произносит нечленораздельные, но смыслообразующие звуки, научается выражать свои требования, протест, радость с помощью отдельных слов. Одновременно в голове ребенка происходят сложнейшие «вычисления», с помощью которых весь хаотический поток речи, воспринятый им, вдруг начинает из его уст течь ручейком прозрачной, ясной, содержательной, полной эмоциями речи.

    Эти внутренние задатки речи, по моему представлению, имеют то же значение для ребенка, что и ракета-носитель третьей ступени, выводящая корабль на орбиту. Ребенок за самое короткое время (ибо, что значит несколько месяцев в сравнении с тем скачком, который проделывает он, овладевая опытом тысяч поколений) выходит на важнейшую орбиту своей жизни — орбиту общения с помощью речи.

    Ребенок начинает говорить. У него своя система и направленность общения. Сперва он бесконечное множество раз спрашивает всех: «Что это?» Далее следует такое же бесконечное множество «почему?».

    Он приступает к осуществлению процесса познания действительности, однако смотрите, как мудро он это делает: он сам сокращает себе путь к овладению опытом человечества, требуя от нас, чтобы мы коротко, ясно и доступно объяснили ему, что это и почему это так, какие существуют связи между предметами и явлениями.

    Разумеется, он с большой охотой прибегает и к другим путям присвоения знаний: ставит ежедневно несколько десятков беспокойных «опытов», дающих ответы на вопросы — «Смогу ли я сам?», «Как это делается?», «Почему это так?», «А что если?..» и так далее.

    Но общение через говорение, познание через речь, радость и огорчения, выраженные с помощью слов, занимают все больше места в его повседневной жизни, в его очеловечивании.

    Прирожденная способность заговорить не имеет долгой жизни. Она вроде шелковичной бабочки, которая выползает из кокона только для того, чтобы отложить потомство, а сама погибает.

    Вы не задумывались над тем, с какой легкостью научается ребенок говорению на двух-трех языках и с какими трудностями сталкивается взрослый при изучении иностранного языка?

    Что это значит?

    Вот что: внутренние задатки с трудом поддаются консервации; напротив, наука располагает определенными фактами, свидетельствующими о том, что мышление, речь и другие виды деятельности человека имеют строго определенное возрастное время для своего возникновения, развития и завершения. Приостановить, отложить их развитие на потом — значит расписаться в собственном невежестве, допустить грубую педагогическую оплошность, а ребенка обречь на непоправимую отсталость.

    Но ребенок может заговорить только в общении с говорящими людьми. И вся проблема заключается в этом: как говорим мы, папы и мамы, взрослые, между собой и со своими малышами?

    Если речь наша бедна, искажена, груба, если бранные слова не задерживаются на устах домашних, окружающих ребенка, он, возможно, всю свою жизнь будет страдать от своей искаженной, несовершенной, грубой речи, а возможно — от бедности мышления.

    Зная все это, не могу не стать сухим дидактом.

    Папы и мамы! Не находится ли ваш младенец, ваш ребенок в окружении искаженной речевой действительности? Это очень плохо!

    Не находится ли он в атмосфере взаимной грубости взрослых? Это еще хуже! Сами того не подозревая, вы, возможно, задерживаете, навсегда и безвозвратно приостанавливаете речевое развитие и общение ребенка, вы искажаете его будущее! Думайте об этом!

    Эта сухая дидактика служила и нам, воспитателям Пааты.

    Прирожденная способность к речи, по моему убеждению (меня подбадривают и исследования специалистов), дает возможность ребенку одновременно усвоить несколько языков.

    Мое убеждение не исключало и некоторой тревоги: ведь царит пока еще в педагогике предостережение, что учить ребенка сразу двум языкам — это то же самое, что и учить его ездить на лошади до того, как он научится ходить. И все же мы решились. Мама и папа говорили с тобой только на грузинском языке, а бабушка — только на русском.

    Мы твердо придерживались своего решения, и когда ты начал говорить, обнаружили, что у тебя для мамы и папы возник один язык, а для бабушки — другой. Ты переключался с одного языка на другой, в зависимости от того, с кем имел дело.

    Знал ли ты тогда, что говоришь на двух языках? Конечно, нет. Ты только общался на этих языках, не имея никакого понятия о своем билингвизме.

    Шли годы, и мои опасения рассеялись полностью. Ты мыслишь нормально. В твоей речи я нахожу реальное подтверждение идеи Л.С.Выготского о том, что человек лучше постигает родной язык, если он владеет другими языками.

    Нас радовало каждое твое новое речевое изобретение. Мы всегда старались давать тебе ясные, правильные ответы на все твои «что это такое» и «почему». И еще мы старались приучать тебя к вежливым формам обращения: учили говорить «здравствуйте», «доброе утро», «спокойной ночи», «пожалуйста», «если можно», «спасибо», «извините», «с радостью».

    Учили всему этому в процессе общения, а не только одними требованиями и наставлениями. Ты с детства привыкал к нашей вежливости по отношению к тебе:

    «Если можно, принеси, пожалуйста, стул!»;

    «Можно попросить тебя пересесть на диван?»;

    «Извини, пожалуйста, это случайно!»;

    «Спасибо, дорогой, какой ты добрый!» Поощряли быть ласковым, добрым по отношению к людям, окружающим тебя.

    И все-таки в твоих выражениях проскальзывали грубости, которые, видимо, ты усваивал вне дома. Но каждый раз, когда ты грубил, обижал окружающих, мы прибегали к приемам народной педагогики — заставляли тебя прополоскать рот, лишали на время удовольствий общения. А как иначе?

    Недавно в одной семье я наблюдал, как двухлетний ребенок ругался, употребляя нецензурные выражения, а взрослые, даже мама, в адрес которой и были направлены эти слова, безудержно смеялись. Я был возмущен. А родители меня успокаивали: «Он же не понимает, что говорит!»

    Разве это оправдание? Пусть не понимает, но ведь его натура склоняется к грубостям!

    Какое мы, взрослые, имеем право, как мы смеем засорять речь ребенка, заставлять его природную способность к речи расходовать на тренировку в грубости и брани? Тот, кто этим занимается, должен знать: он искажает не только и, может быть, не столько речь ребенка, сколько его судьбу, так как с детства лишает его красоты и радости подлинного общения.

    Не знаю, есть ли в педагогике термин «речевое воспитание». Думаю, он мог бы носить глубокий смысл. Я лично вкладываю в него не узко методическую, а общечеловеческую идею: воспитание в ребенке умения и потребности доставлять людям радость с помощью речи, сопереживать, сочувствовать им в беде, облегчать страдания, сеять правду и доброту.

    Речевое воспитание — это воспитание сердца, воспитание любви к человеку, глубокого уважения к нему.

    Слово может и убить, и исцелить человека.


    Ребенок унаследует от Природы огромное количество возможностей, их не сосчитать. Нам известна только малая часть. Психологи называют возможности функциями. Речевая возможность является одной из таких функций, но она самая важная, сложная и таинственная. Физиологи знают, в какой части мозга зарождается речь, но никто не может сказать, как это происходит. Научными исследованиями доказывается, что в ребенке изначально присутствует некая общечеловеческая речевая матрица, некая, я бы сказал, вселенская грамматика. Она не привязана к какому-либо конкретному ребенку. Говоря иначе, ребенок-грузин (или русский, или англичанин) несет в себе матрицу не грузинской грамматики, а общеязыковую. На ее основе, оказавшись в языковой среде, зарождается конкретная речь.

    Но эта способность, как мне представляется, имеет три особенности.

    Первая особенность в том, что общеязыковая матрица (функция языка) не является пассивной данностью, она активна сама по себе.

    Вторая особенность — активность ее имеет свои календарные сроки. То есть речевая функция просыпается в ребенке не после рождения (как я полагал тогда, в 60-е годы), а задолго до рождения.

    Потому взрослые обязаны следить за чистотой и добротой своей речи, находясь в окружении беременной женщины. И завершает она свою работу до 9-летнего возраста. Если речевая среда будет усилена, то жизнь функции можно искусственно продлить еще на пару лет. Потом она покинет ребенка. Это означает, что после 9—11-летнего возраста ребенку будет трудно с такой же легкостью, как ранее, изучать новый язык. На этот раз понадобятся специальные усилия, которые в синтезе называются организованным обучением.

    Третья особенность языковой функции — ее открытость к одновременному восприятию двух, трех и, можетбыть, более языков. Говоря иначе, функция не затрудняется, если, условно говоря, мама будет общаться с ребенком только на грузинском языке, папа — только на русском, а бабушка — только на французском. Важно, чтобы все они составляли ребенку жизненно необходимую среду — кормили, купали, играли с ним, выводили гулять, любили, рассказывали и т. д. В такой действительности, спустя года два, ребенок сразу заговорит на всех трех языках — для мамы, папы и бабушки. И сам не будет знать, что говорит на трех языках. Об этом узнает чуть позже. Пострадает ли какой-либо язык из этих трех? Не пострадает. Какой язык будет родным? Родным для него станет тот язык, с помощью которого он впитывает культуру. Если для ребенка общее окружение грузинское, то получится, что он будет впитывать в себя грузинскую культуру не только через грузинскую речь, но и через русскую и французскую речь. Такие явления в психологии известны. Таким образом, золотая пора для усвоения языков есть детство до 9—11-летнего возраста. Далее для изучения языков понадобятся огромные усилия воли.

    Процесс освоения речи в то же самое время есть процесс духовно-нравственного развития и воспитания ребенка. Необходимо соблюсти условия, чтобы ребенок находился в окружении добрых речевых потоков. Ребенок развивается не только тогда, когда взрослые обращаются к нему непосредственно, но и тогда, когда взрослые в присутствии ребенка обсуждают свои жизненные вопросы, общаются друг с другом.

    Ребенка надо уберечь от сквернословия, как от огня, от хамской, грубой речи, от речи, в которой не звучат уважение, сочувствие, любовь, готовность помогать.

    СЕСТРЕНКА

    Тебе было три годика, когда в семье поселилась новая радость: у тебя появилась сестренка, и назвали ее Ниной. Возникли новые заботы.

    «Пойдем, принесем молока для Нинульки!» И мы шли в ближайший магазин купить молоко. Ты нес маленькую корзиночку с бутылками. Мы по дороге говорили, какая у нас хорошая сестренка, какая она забавная и смешная, как за ней надо ухаживать.

    «Пора готовить кашу для Нинульки. Помоги мне. Достань, пожалуйста, кастрюлю!» Бабушка налила манную кашу на тарелку, а ты важно несешь её сестренке.

    «Давай поведем Нинульку на прогулку!» На улице ты не хочешь подпускать меня к коляске, везешь ее осторожно, без шалостей.

    «Не шуми, пожалуйста, она только что заснула!» И мы показываем тебе, как на цыпочках надо выходить из комнаты, где растет во сне твоя маленькая сестренка.

    «Поиграй с Нинулькой, пока я занята!» На тахте ты начинаешь забавлять ее, смеша разными манипуляциями. Сестренка визжит и прыгает от восторга.

    «Посмотри, пожалуйста, за ней, пока дома никого нет!» Ты остаешься один с сестренкой на 10–15 минут, а может и дольше, а затем докладываешь обо всех ее малейших проказах.

    «Приведи, пожалуйста, Нинульку из детского сада!» Ты тогда был уже в первом классе, детский сад находился рядом, и ты с радостью ходил туда за сестренкой. Гордился этим поручением.

    Но я рассказываю не о том, как воспитывали девочку, а о том, как воспитывали в тебе заботливого, чуткого мальчика.

    Мы с тобой готовили сюрпризы маме, бабушке, сестренке к дням их рождения. Порой, оставшись одни, убирали квартиру, мыли посуду, готовили обед, чтобы порадовать маму. На тебя возлагали заботу о комнатных цветах. Мы радовались каждому новому лепестку и бутону.

    «Это плоды твоих забот!» — говорила бабушка. Во дворе мы посадили дерево, и ты поливал его.

    В нашем аквариуме раз произошла беда: рыбки съели одного своего собрата. Это всех нас очень огорчило. А когда ты увидел, как гуппия рожала живых рыбок и тут же съедала своих детенышей, которые не успевали сразу же после рождения уплыть от мамы, бабушка не замедлила прочитать тебе мораль:

    «Вот видишь, как гуппия ест своих детей! А твоя мама не съела тебя, она вырастила тебя!», ты негодовал на рыбку-мать, съедающую своих новорожденных рыбок, и чтобы спасти их, терпеливо ждал появления каждой новой рыбки и палочкой отгонял от них маму.

    Упрочить доброту, чуткость, отзывчивость в ребенке, породить в нем чувство сопереживания — дело не из легких. Среди других способов, которые мы применяли с этой целью, был и довольно распространенный. Суть его выражена в пословице:

    «Говорю тебе, кувшин, но ты, бутылка, слушай!» Мы им пользовались примерно в следующих формах.

    «Мама, ты не замечаешь, какой Паата становится добрый!»

    «Да, я сама хотела сказать, вчера он так помог мне!..»

    Мама и бабушка говорят в другой комнате, тебя только что уложили, и ты должен уснуть, но суть разговора задевает тебя…

    «А вы знаете, как мой внук вчера порадовал меня!» — бабушка разговаривает в парке с женщиной, сидящей рядом с ней на скамейке.

    Они познакомились здесь. Ты играешь тут же и готов повторить те же доблестные поступки, которыми она так гордится.

    Было ясно, как поощряли тебя такие «случайные» разговоры без твоего участия, за «твоей спиной» — о твоих хороших делах и поступках, о твоей чуткости и отзывчивости.

    Но, может, в этом была доля тщеславия, может, ты немного играл в отзывчивость, доброту, хорошие поступки? Что ж, не плохо, если даже в игре (пока в игре) ты усваиваешь и проявляешь некоторые нормы нашей морали. В игре, как теперь склонны говорить, моделируется будущая социальная жизнь ребенка.

    И все же мы с нетерпением ждали такого проявления твоей чуткости и сопереживания, которых нельзя было приписать игре. Чувство сопереживания — это частица твоего сердца, твоей души, твоей жизни, которую ты преподносишь человеку в дар.

    Я не забуду тот прекрасный день, когда обнаружил в тебе рождение такого чувства. Нет, не думаю, что я переоцениваю это событие, не смог вникнуть в его психологическую суть.

    Это действительно было сопереживание, чувство своей вины перед другими, чувство сожаления.

    Вот как оно родилось.

    СЛЕЗЫ

    Стоял теплый майский день, тебе было тогда чуть больше пяти.

    Мы отправились в поход на близлежащие горы. Была с нами Мака, твоя двоюродная сестра, на год старше тебя. Вы бегали, собирали цветы, смеялись. И вдруг умолкли.

    Я увидел вас сидящими на корточках, вы что-то внимательно рассматривали.

    Я подошел. На стебельке полевого цветка сидел кузнечик, прозрачно-зеленый, с тоненькими длинными крылышками, с усиками. Он неожиданно раскрыл крылышки и сделал длинный скачок. Вы весело погнались за ним и опять, сидя на корточках, долго изучали его. Он, видимо, решил поиграть с вами: скок — и вы за ним, опять скок — и опять вы за ним.

    Вместе с кузнечиком вы бегали по всему полю и смеялись. Наконец кузнечик сел на асфальтированную дорогу. Теперь мы втроем окружили его.

    «Какой ты красивый… Что ты ищешь?» — начала задавать ему вопросы Мака. Но кузнечик раскрыл крылышки и собрался было сделать прыжок, как ты ни с того ни с сего накрыл его ногой. Мака вскрикнула:

    «Не смей!» Ты поднял ногу — и мы увидели раздавленного кузнечика.

    «Зачем ты это сделал?» — спросила Мака, обиженная до слез. Ты молчал.

    «Да, сегодня мама уже не дождется своего кузнечика. Она, наверное, будет горько плакать!»

    Я был огорчен, но не бранил тебя.

    «Кузнечик уже никогда не будет прыгать и шалить… И цветы напрасно будут его ждать!..»

    Мы поднялись и пошли дальше. Я предложил вам сесть в тени под деревом и позавтракать. И как будто все уже было позади, как ты вдруг вскочил и побежал обратно на дорогу.

    Ты сел на колени перед кузнечиком, лежавшим на асфальте.

    «Кузнечик больше не будет прыгать… Мне жаль кузнечика…»

    Ты рыдал. Мака успокаивала тебя, но ты не слушал ее.

    «Почему я раздавил кузнечика?.. Мне жалко его… Пусть он оживет…»

    Я еще не видел такого обилия слез, не слышал, чтобы ты когда-нибудь так плакал.

    Мне действительно было очень жаль кузнечика, но я радовался твоим горьким слезам, слезам сожаления.

    «Ничего, сынок, плачь… Может быть, именно сейчас ты рождаешься как человек!» — думал я, всматриваясь в тебя.

    Ты жалел о своем поступке, ты хотел вернуть время назад, чтобы исправить свершенное.

    И мне показалось тогда, что только в том сердце может поселиться бескорыстное чувство сопереживания, в котором уже возникло раскаяние в своих необдуманных поступках, чувство вины, чувство ответственности.

    В ШКОЛУ

    В доме суета. Завтра первое сентября, и ты пойдешь в школу, в подготовительный класс для шестилеток. Бабушка заканчивает гладить твою рубашку и короткие штанишки, мама собирается искупать тебя, готовит ванную. Нина не отходит от тебя и умоляет взять ее тоже в школу.

    Ты важничаешь. Еще бы! Ведь в школу пойдешь ты, а не кто другой из нашего дома.

    «Какое стихотворение ты расскажешь, если предложит учительница?» — спрашивает мама. У тебя наготове два-три десятка стихотворений.

    «А если будете рисовать, то нарисуй закат солнца. Это у тебя хорошо получается». Бабушка уверена в этом.

    А я советую тебе подружиться сразу со всеми ребятишками и с первого же дня полюбить свою учительницу.

    Ты уже знаком с некоторыми буквами. Можешь написать свое имя. Ты этому научился в детском саду, у своих товарищей. Возвращаясь из детского сада, ты приставал к маме или папе с просьбой научить тебя читать. Тогда я решил научить тебя способу звукового анализа слова.

    Сперва я обратил твое внимание на отдельные звуки:

    «Скажи, пожалуйста, как шумит ветерок в листьях деревьев?» — «Шшш!..» — «А как жужжит пчела?» — «Жжж…!»

    Затем научил медленному и растянутому проговариванию слов: «дууууб», «мммааамммааа».

    Порой задавал тебе задачи: я говорил предложение или слово неестественно растянуто и медленно, а ты должен был догадаться, что я сказал.

    Потом я дал тебе фишки — маленькие квадратики из картона и предложил «написать слово»: проговорить какое-нибудь слово медленно, выделить в нем последовательные звуки и для обозначения каждого из них положить фишку. Этот прием, разработанный известным психологом Д.Б.Элькониным, помог тебе усвоить способ звукового анализа и «написания» слов.

    Так ты научился всем звукам грузинского языка.

    Считать до десяти не составило для тебя большого труда. Но вот преодолеть так называемые феномены Пиаже ты затруднялся.

    По моему заданию ты пересчитывал десять фишек и клал слева, столько же — справа. И справа, и слева фишки лежали кучками.

    «Сколько здесь фишек?» — «Десять» — «А здесь?» — «Десять» — «Где больше фишек, тут или там?» — «Нигде, они равны».

    Пока все правильно.

    Тогда я раскладываю кучку фишек справа, фишки слева остались в прежнем положении.

    «Скажи, пожалуйста, где теперь больше фишек — здесь или там?»

    Ты, не задумываясь, отвечал:

    «Здесь!» И указывал на разложенные фишки.

    Было достаточно собрать их опять в кучу, и ты говорил, что теперь фишки равны.

    А вот другой опыт.

    Я брал два стакана, один из них был низким и широким, другой — узким и высоким. Наполнял низкий стакан. «Смотри, теперь я эту воду перелью в узкий стакан!» И переливал. Естественно, в узком стакане вода поднималась выше. «В каком стакане больше воды — в низком или узком?» Опять ты, не задумываясь, говорил, что воды становится больше в узком.

    Скажу еще об одном опыте.

    «Вот шарик из пластилина. Смотри, из этого шарика я сделаю лепешку. Скажи, пожалуйста, когда было больше пластилина — когда он был шариком или когда он превратился в лепешку?» — «Когда превратился в лепешку…»

    Повторение этих опытов в разных вариантах, рассмотрение результатов с разных точек зрения в конце концов привело тебя к пониманию того, что количество фишек не может меняться в зависимости от того, расположены они врозь или кучкой.

    Я ценил такие задачи, прежде всего потому, что они заставляли тебя мыслить, наблюдать, замечать, связывать, выделять. Развитие этого умения в ребенке, готовящемся пойти в школу, мне кажется куда важнее, чем развитие умения считать, пусть до миллиона…

    Ты встал рано утром и разбудил всех дома. Идти до школы минут пять. Но тебе не терпится. И мы все направились к школе. В школьном дворе много детей и родителей. Проводится митинг. Затем раздается первый звонок, и дети оживленно входят в школьное здание.

    В школу родителей не пускают. Ты входишь в школу вместе с ребятами, большими и маленькими, вместе со своей первой учительницей.

    И начинается твоя школьная жизнь. Она будет длиться две тысячи дней.

    Как ты примешь школьную жизнь? Будешь «отбывать» ее или радоваться ей?








    Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх