Часть II. Возвращение

Через несколько лет после окончания военных действий в Южной Осетии в рамках начавшегося грузино-осетинского переговорного процесса стало возможным говорить о намерениях и конкретных возможностях сторон решить вопрос беженцев и вынужденно перемещенных лиц, почти всю тяжесть проблем которых взяла на себя Северная Осетия. Прежде всего речь зашла о возможности организовать их возвращение в места прежнего проживания. В феврале 1997 года Смешанная контрольная комиссия по урегулированию грузино-осетинского конфликта утвердила «Порядок добровольного возвращения беженцев и вынужденно перемещенных лиц в результате грузино-осетинского конфликта в места их прежнего постоянного проживания». В сентябре того же года в рамках СКК был создан Специальный комитет (ad hoc) по содействию добровольному возвращению беженцев и вынужденно перемещенных лиц в места их прежнего проживания. Комитет координировал деятельность всех структур, занимавшихся практической работой по возвращению беженцев.

А в ноябре 1997 года президенты Л. Чибиров и Э. Шеварднадзе встретились в поселке Дзау Южной Осетии.

В итоговом документе Дзауской встречи было отмечено, что «приоритетными направлениями в урегулировании грузино-осетинских отношений остаются окончательное политическое урегулирование конфликта и добровольное, безопасное возвращение беженцев и вынужденно перемещенных лиц». В порыве благих намерений президенты объявили следующий, 1998 год «годом возвращения беженцев», может быть, для того, чтобы подтолкнуть самих себя к более решительным действиям или подчеркнуть плодотворность встречи. Ясно лишь, что такое заявление только приподняло верхний слой всего пласта задач, которые требовалось решить для возвращения беженцев. В любом случае эта работа никак не укладывалась в рамки одного года, даже при всем желании грузинской стороны способствовать возвращению осетинских семей.

Реально же возвращение беженцев во внутренние районы Грузии было маловероятно как в тот период, так и в ближайшей перспективе. Большинство беженцев, не обязательно из соображений иждивенчества, предпочли выбрать постоянным местом жительства Северную Осетию, где могли получить земельные участки для жилищного строительства. Они уже рассматривались как потенциальные граждане Северной Осетии. За прошедшие годы пребывания на территории Северной Осетии многие из них успешно интегрировались в ее экономическую и политическую жизнь. Большинство устроились на работу, многие заняты челночной торговлей, пенсионеры получают российские пенсии, дети учатся в школах и высших учебных заведениях и т. д. Начать жизнь заново в прежних местах проживания решатся немногие, несмотря на то, что у многих из беженцев отсутствуют элементарные жилищные условия.

Особенно трогательны объяснения именно самых неустроенных людей, почему они не хотят вернуться в Грузию. Возможно потому, что и там, в Грузии, в благополучное советское время эта категория людей оставалась за чертой бедности по тем или иным причинам, и они не чувствовали себя счастливыми там, на родине.


История № 9. Там, где твой дом...

Кисиева Натела из Тбилиси, живет в селе Тарское Пригородного района: «Родилась я в с. Ламискана, в Каспскомрайоне, жила в интернате, сиротой была. Выросла, уехала в Тбилиси, вышла замуж. Он тоже был детдомовским, никого у нас не было, все начали с нуля. Работали мы оба на Трикотажной фабрике, жили в комнате общежития, где в одном коридоре было 18 семей. Мы проработали там 35 лет, все это время бъти в очереди на жилье. Все обошли нас, даже те, что позже нас пришли работать на фабрику, а наша очередь как раз подошла в 1991 году. Тогда меня и выгнали, назвали это сокращением рабочих, но сокращали почему-то только осетин. Еще постоянно проводили собрания и выступали против осетин, а нас заставляли обязательно присутствовать. Или собирали осетин в автобусы и заставляли ехать в Цхинвал на митинги, но мы всегда прятались в таких случаях. Стало трудно жить, нас оскорбляли, называли голодранцами, не упускали случая показать, что презирают нас. Жизнь так смешалась, что нам все равно было не дождаться своей квартиры. Нам с мужем, в общем, было привычно жить по чужим углам, но сыну было 16 лет тогда, он учился в училище, я так хотела, чтобы хотя бы он вылез из шкуры бедняка. А потом уже было просто опасно там оставаться, мы боялись за сына. Я подумала, родина – там, где твой дом. Наверное, нет нам места на этой земле. Будь она проклята, эта родина. Ни за какие золотые горы я бы туда не вернулась, теплого слова не могу вспомнить ни от кого, особенно за последние два года.

Мы уехали из Тбилиси во Владикавказ, пришли в штаб по беженцам, откуда нас и направили в эту школу. Дали нам здесь одну комнату. Муж вскоре умер, а сын одно время работал на стройке, но теперь все время болеет – сердце его беспокоит. Не работает, жить негде, жениться нет возможности. Мы живем на мою пенсию в 1 тысячу рублей. Пока он чувствовал себя лучше, несколько лет я уговаривала его жениться, а я бы перешла ночевать в котельную при школе, там только хлам внутри нужно выбросить, а так что ж – крыша не течет, и то хорошо. Но ему уже все равно».


«Комната», о которой говорит беженка в этом рассказе, представляла собой угол за перегородкой в одном из залов бывшей школы. Здесь несколько таких перегородок, за которыми – сломанные судьбы и полное отсутствие надежды получить обещанные субсидии от приютившего их государства, их очередь на эту помощь упорно не наступает.

Значительная часть вынужденных переселенцев, те, что живут примерно в таких же условиях, не способны самостоятельно выкарабкаться и по-прежнему ждут помощи от государства, не особо рассчитывая на свои силы.

Елбакиева Лали из г. Гори живет в общежитии завода «Победит»: «Работала я в магазине, по-грузински говорю прекрасно, ладила с грузинами, много подруг у меня было, я думала, что, может быть, меня не тронут, и вела себя тихо. Но в Гори очень жестоко расправлялись со всеми осетинами, независимо от того, как они себя вели. Был там их главарь Шмаги, это было имя или кличка, не знаю. Он обходил все учреждения лично и требовал, чтобы руководители выгоняли всех осетин. Директор сказал мне, чтобы я уходила, пока что-нибудь не случилось. Пришлось нам с мужем и детьми уехать в Северную Осетию, нас поселили в общежитии. Дети взрослые, разъехались. Муж умер через 10 лет. Я переселилась к родителям в это общежитие, в котором отец получил комнату, работая на заводе. Я больна, мне трудно одной. Мне сделали операцию и внесли инфекцию, начался перитонит, сделали повторную операцию, удалили все, что могли. Я стала инвалидом. Из-за вторичной операции я пропустила срок регистрации, опоздала на месяц. За это меня сняли с учета в местной администрации, лишили права получить когда-нибудь субсидию или жилье. Я подала иск в суд, был судебный процесс, но суд оправдал администрацию. Я же не по своей вине пропустила регистрацию!»


Лиц такой категории, не способных трудоустроиться, среди вынужденных мигрантов из Южной Осетии и внутренних районов Грузии довольно много. Так, в период с января по октябрь 2000 г. 127 семей (371 чел.) были отнесены Министерством труда и социального развития РСО – Алания к категории социально незащищенных. Им оказывается единовременная социальная помощь в размере 3000 руб. (около 107 долларов США на тот период времени). К тому же из активного трудоспособного возраста уже вышел примерно каждый пятый из прибывших. Эта категория людей определенно не подходит для того, чтобы заниматься их возвращением на прежнее место проживания, но если бы в рамках закона о реституции им была выплачена компенсация за утерянное имущество, моральный ущерб и т. д., они смогли бы и сейчас устроиться гораздо лучше.


Мотив, побуждающий некоторых беженцев вернуться в свой прежний дом, сейчас, при нынешнем социально-экономическом положении в Грузии, может быть только один: желание вернуть себе статус полноценного члена общества, обретя собственную, пусть даже не самую прочную, крышу над головой.


Часто такому решению способствует обида, сложившаяся за многие годы обездоленной жизни. Обида на новое для них общество, милосердное и родственное, но которое, приняв и оказав помощь, все же не позволило раствориться беженцам в своей среде, четко очертив границы запретного круга. Многие исследователи применяют для описания этого момента, имеющего место в отношениях беженцев с местным населением, термин «культурная дистанция». Общность, к которой принадлежат беженцы и перемещенные лица, хоть и относится к тому же этносу, все же сформировалась в отрыве от нее, что и отразилось в разнице мировоззрений и менталитета. Дистанцию еще увеличило то, что вынужденных переселенцев, в том числе прибывших из сельских районов, с самого начала старались расселить как можно быстрей и использовали для этого тот жилой фонд, что был под рукой. Так сельские жители и оказались поселенными в общежитиях и санаториях, расположенных в непосредственной близости или в черте города Владикавказа, что еще и способствовало развитию конфликта между городскими и сельскими жителями. Конечно, нельзя обвинять в этом Миграционную службу, учитывая сложные условия приема беженцев и отсутствие четких представлений о том, на какой период времени обрушилась эта волна беженцев на Северную Осетию. Конечно, допустив сослагательное наклонение применительно к истории, если бы ситуация позволяла, целесообразней было бы выходцев из высокогорных районов поселить в горных районах Северной Осетии, разгрузив при этом г. Владикавказ и снизив социальное напряжение. Эту работу не поздно вести и сейчас, что параллельно позволит освоить пустующие горные районы республики.

Еще один способ снятия существующей напряженности в отношении мигрантов – создание для них компактных поселений, где им легче будет проходить сообща процесс адаптации к новому образу жизни. Такие поселения уже есть в Северной Осетии. Например, силами Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН) и Миграционной службы Северной Осетии только в селении Комсомольское построено 86 домов, где проживают более 400 беженцев.

Остро ощущая самые незначительные проявления своей отверженности, одни стремятся любыми способами принять окраску среды и слиться с ней, другие впадают в депрессию. Многие беженцы признаются, что по мере возможности стараются скрывать свой социальный статус и нынешнее место проживания. Особенно это касается тех, кто живет в коллективных центрах и всевозможных приспособленных помещениях, таких как вышеописанная школа. Обида на свою отверженность коренным сообществом может вызывать и более активные чувства протеста и проявляться в форме различных преступлений – краж и хулиганства. Такое положение, конечно, не входит в интересы государства, которое стремится всеми возможными способами решать эту проблему, например, способствуя процессу возвращения беженцев, хотя и не очень успешно.

Даже те, кто оставил в Грузии основательные дома и все свое благосостояние, несмотря на ностальгию по прежней нормальной жизни, не спешат заявить о своей готовности вернуться домой. Есть огромное количество факторов, мешающих им принять такое решение. Один из этих факторов был сформулирован осетинской стороной в переговорном процессе: Грузия должна дать политико-правовую оценку произошедшим событиям в годы вооруженной агрессии и в предшествовавший им период антиосетинской кампании, признать факт геноцида осетинского народа. Люди не могут возвратиться туда, например, где были зверски убиты их родные и близкие.

Люди должны возвращаться туда, где они могут верить в свой завтрашний день. Правовая основа возвращения беженцев должна содержать решение и моральной стороны вопроса. На первый взгляд, может показаться несущественным требование к Грузии признать и осудить совершенные злодеяния, но для беженцев, испытавших на себе последствия национализма, это особенно важно – если возвращаться домой, то следует предварительно очистить в нем атмосферу и выяснить отношения с теми, кто причастен к тысячам личных трагедий этих людей. Формальное раскаяние государства, лишившего права на нормальную жизнь более 100 тысяч своих бывших жителей, должно проявиться не только в форме реституции и компенсации утерянного имущества, но и в признании факта совершенного против осетинского народа геноцида. Несмотря на многократные обещания, закон о реституции по сегодняшний день не принят Грузией. Уровень демократического мышления в современной Грузии пока еще очень далек от понимания того, насколько такое признание важно для самой Грузии, прошедшей в своей истории фазу национализма и фашизма, правда, не до конца. Впрочем, и работа над законом о реституции пока еще не приняла каких-то определенных очертаний.

11 июня 1997 г. президент Южной Осетии Л. Чибиров издал Указ «О первоочередных мерах по содействию процессу возвращения беженцев и вынужденных переселенцев в Республику Южная Осетия», в котором перечислены конкретные меры, призванные заинтересовать беженцев в возвращении в места прежнего постоянного проживания. По данным Миграционной службы Северной Осетии, на 1 января 1998 г. в республике оставалось 28,5 тыс. беженцев и вынужденных переселенцев (более 12 тыс. семей) из внутренних районов Грузии и около 1 тыс. человек из Южной Осетии. В это же время было прекращено финансирование Федеральной миграционной службой РСО – Алания содержания беженцев в центрах их временного проживания (таких центров на конец 1997 г. в Северной Осетии было 39). Однако массового возвращения осетин ни во внутренние районы Грузии, ни в Южную Осетию практически не происходило. Невзирая на усилия руководства Северной Осетии и Южной Осетии, а также международных организаций, в частности УВКБ ООН и Норвежского совета по беженцам (N110), разработавших программу обустройства возвращающихся в Южную Осетию и Грузию беженцев (на реализацию этой программы УВКБ ООН было выделено 2 млн. долларов США), попытки вернуть беженцев-осетин в места своего прежнего постоянного проживания оставались малорезультативными. Случай с осетинскими беженцами не был исключением из общего международного опыта, согласно которому даже после нормализации ситуации в постконфликтный период доля «невозвращенцев» намного превосходит процент вернувшихся в места своего прежнего постоянного проживания, тем более если принимающее общество этнически родственно лицам, ищущим убежище.

Не имели результата предложения, с которыми УВКБ ООН обращалось к сторонам совместно проводить разъяснительную работу с беженцами из Грузии, проживающими на территории Северной Осетии, по возвращению их в места прежнего проживания. Очевидно, что решение этого вопроса все же в большей степени упирается в принятие и задействование Грузией закона о реституции имущества, который восстановит осетин в правах на утраченную собственность. К тому же с беженцами нужно проводить не только пропагандистскую работу по необходимости вернуться домой, им нужна консультативная юридическая помощь для разъяснения их прав и специфики законодательства по вопросу возвращения им имущества. А каждый случай возможного возвращения следует рассматривать индивидуально, в комплексе всех особенных проблем для каждой отдельной семьи.

Процесс возвращения протекал значительно медленнее, чем рассчитывали международные организации, занимавшиеся этим вопросом. Так, с середины июня 1997 г. – времени начала активных попыток добровольной репатриации беженцев-осетин – по 1 сентября 2001 г. в места прежнего постоянного проживания вернулся 1331 чел. (402 семьи). При этом количество лиц, вернувшихся в Южную Осетию, составило 1138 чел. (341 семья), а во внутренние районы Грузии – 193 чел. (61 семья). Однако по данным осетинской стороны, из них в Грузии закрепилось 4 семьи, остальные были вынуждены вернуться в РСО – Аланию.

Таким образом, число вернувшихся в Грузию и тех, кто не пожелал ехать обратно в Грузию и обосновался на постоянное жительство в Южной Осетии, незначительно по сравнению с общим количеством беженцев, находящихся в РСО – Алания.

Вялотекущий процесс возвращения можно уже считать затухающим. Вынужденно переселенные лица стараются принимать российское гражданство и интегрироваться в североосетинское общество.


Выселение беженцев из аварийных общежитий, турбаз, санаториев («Осетия», «Редант», «Кармадон») и других приспособленных помещений еще больше активизирует процесс принятия мигрантами гражданства Российской Федерации.


А поскольку процесс этот необратим, все же необходимо делать упор не на репатриацию, а на разработку программы, которая была бы ориентирована на скорейшую социально-экономическую и психологическую адаптацию и интеграцию беженцев в социальное пространство принявшего их общества. Для этого прежде всего необходимо трудоустройство, способствующее удовлетворению их потребности в самореализации. Сейчас, как известно, значительная часть мигрантов из Грузии занята в сфере «непрестижных» видов работ, таких как торговля, извоз и т. д., то есть работ, которыми местное население занимается неохотно. И хотя таким образом переселенцы заняли эту пустовавшую нишу, «не перейдя дорогу» местному населению, сам факт концентрации мигрантов в этих сферах не прибавляет уважения к отраслям деятельности, ставшим специфическими – мигрантскими.

Миссия УВКБ ООН в Грузии. Объем работы с 1997 по 2003 год*

*В 1997 году Миссия УВКБ ООН в Грузии открыла свой офис в Цхинвале. Сотрудничество властей Южной Осетии по репатриации беженцев протекает наиболее плодотворно именно с этой организацией. Приводимая таблица отражает объем работы, выполненной этой организацией в Южной Осетии.


УВКБ ООН работает в партнерстве с другими международными организациями, которые часто выступали как подрядчики в строительных проектах УВКБ ООН.

Большую работу выполнял и Норвежский совет по беженцам (N110), начавший свою деятельность в Южной Осетии также с 1997 года. В объем работы N110 входили такие мероприятия, как раздача детской одежды, снабжение дровами, строительство Молодежного центра, бани, проведение семинаров по обучению в школах правам человека, организационное обеспечение проектов по конфликтологии, программа проектов поддержки малого бизнеса, программы занятости для женщин, распределение затем произведенной продукции по другим семьям и категориям населения, лечебным учреждениям, ремонт коллективных центров проживания беженцев и т. д.

За период с 1997 года по настоящее время органами по вопросам миграции РЮО (Госкомитетом по делам национальностей и миграции, а ныне – Министерством по особым делам), УВКБ ООН, N110 и другими международными организациями оказана помощь в восстановлении сожженного и разрушенного жилья 1658 семьям беженцев и ВПЛ, в том числе: 443 семьям беженцев, 1162 семьям ВПЛ, 53 семьям погибших из категории особо необеспеченных. 452 семьям построены блочные дома, 1206 семьям розданы стандартные наборы стройматериалов. Комитет по делам миграции отметил при этом, что помощь оказывается международными организациями исходя из состава семьи на момент изгнания, не учитывается то, что многие семьи увеличились.

Еще одно новое поселение образовалось в селе Тбет Цхинвальского района. Управление Верховного комиссара по беженцам ООН построило здесь коттеджи для беженцев. Махар Гассиев, руководитель Комитета по делам миграции РЮО, рассказал, что УВКБ ООН начало строить эти дома в 1997 году. «Здесь не такая большая программа, как, например, в Косово, где в строящихся домах ставят все, от телефона и до раковины. Но здесь другая цель – пока вернуть людей в места прежнего проживания, а потом, когда они вернутся, поживут там уже месяца три, можно будет говорить о капитальных домах, о полном возмещении. Их задача была строго определенной. Даже электричество провела другая организация».

Элизбар Тедеев и Венера Маргиева, супруги из г. Телави, живут в коттедже, построенном для них УВКБ ООН в с. Тбет. Элизбар рассказывает: «Четыре года назад нам дали эти домики. Дом небольшой, но нас только двое. Есть крыша над головой, вот пристроили еще одно помещение, обрабатываем большой участок земли, поставили ульи, занимаемся пчеловодством. По правде говоря, эти дома не для нашего климата – стены толщиной в 20 см не для Кавказа. Зимой в них холодно и сыро. А утеплить их, отделать кирпичом или блоками для меня дорого.

Оставаться в Грузии после 1990 года уже было опасно. Собрали нас, осетин, и сказали: „Пойдите и скажите в Южной Осетии, что вам не нужна автономия, и чтобы тоннель закрыли“. Стали нам угрожать. В общем, стало ясно, что нас не оставят в покое. Я хорошо работал, и жили мы неплохо. Хотели продать свой дом, купить жилье во Владикавказе и потом обменять его на Цхинвал. Долго пытались уговорить кого-нибудь на обмен во Владикавказе, готовы были отдать и дом в Кахетии, в с. Аргохе, и квартиру в Телави. Но все бежали из Грузии, на Севере не нашлось ни одного самого нищего грузина, кто захотел бы ехать в Грузию. Все равно мы решили не оставаться в Северной Осетии и приехали сюда.

В нашем доме в Аргохе сейчас никто не живет. Село было большое, 250 домов, это только осетины, там грузин никогда не было, сейчас осталось около 80 домов, очень много пустующих. В Ахметском районе было 15 осетинских сел. Кому нужно столько домов? К тому же они никак не продавались, грузины считали, что дома все равно достанутся им даром. Мать, которая жила в Аргохе, не захотела уезжать, не хотела оставлять своих покойников на кладбище, и вскоре умерла. Это было в разгар войны, мы не смогли туда приехать, неделю соседи ждали нас, а потом брат, который жил в горах, добрался туда и похоронил ее. Мать Венеры также умерла в одиночестве в Лагодехи.

Осетин из Кахетии всячески пытались выжить. Если осетинка привозила сыр или овощи на рынок, у нее отбирали – мол, это на нашей земле выросло. Также притесняли азербайджанцев – не продавали им „грузинский хлеб“. Азербайджанцы покупали много хлеба, на большие семьи, а грузин бесило, что у них много детей. Когда в Телави узнали, что я собираюсь уехать, местные кистинцы несколько раз меня попросили не уезжать, я считался как бы авторитетным, и многие осетины на меня смотрели. Они говорили, что если я уеду, за мной потянутся и другие осетины, а там придет очередь и кистинцев, когда грузины закончат выселять осетин.

Дом в Аргохе был каменный, бельэтаж. Фрукты в саду стоили дороже, чем сам дом. В саду было 20 персиковых деревьев четырех сортов, четыре вида инжира, орешник, корольков целая роща, иногда до марта оставались плоды на дереве, не успевали их собрать. Хозяйство было большое.

В Цхинвале я разыскал грузинскую семью и пришел к ним договориться об обмене. Они отказались, рассчитывая, что скоро все успокоится. Мы остались на улице. Я сказал, что не пойду ни к кому квартирантом и попрошайкой, это было ниже моего достоинства – имея столько жилья, быть беженцем. Но пришлось терпеть, жили временно в чужом доме, потом четыре года назад нам дали этот домик».

До 1999 года УВКБ ООН активно занималось вопросами возвращения беженцев и восстановлением их домов в зоне грузино-осетинского конфликта. По требованию грузинского руководства УВКБ изменило свою программу деятельности и с этого года переключилось на возвращение осетинских беженцев в районы Грузии. Хотя, согласно Дагомысскому соглашению, внутренние районы Грузии не входят в зону грузино-осетинского конфликта, и восстановлением домов беженцев в них должны заниматься не международные организации, а местные органы власти.

Постепенно совместный Спецкомитет (ad hoc) СКК стал принимать заявления чисто декларативного характера. Возвращение же беженцев в Южную Осетию стало проходить в основном благодаря активным действиям югоосетинской стороны СКК и руководства республики. Осетинской частью Спецкомитета за весь период с 1997 года по 2000-й в Знаурский район возвращено при помощи международных организаций более 400 грузинских семей, это около 70 % от общего количества лиц грузинской национальности, покинувших район во время грузино-осетинского конфликта. В самом Цхинвале вернули свои дома и квартиры более 50 грузинских семей. Им была оказана помощь со стороны местных администраций и международных организаций. В большинстве случаев грузинские беженцы не могут вернуться потому, что в их домах живут беженцы-осетины, которым не возвращают или не восстанавливают их сожженные дома.

Проблема заключалась еще и в несоответствии данных сторон о количестве грузинских беженцев. По установленному «Порядку возвращения...» грузинская сторона в 1999 году переслала списки грузин, покинувших Южную Осетию. Количество их превышало 6 тыс. человек, по данным председателя Комитета по делам миграции РЮО Б. Чочиева, республику покинуло не более 5 тысяч грузин, часть которых покинула Южную Осетию за несколько дней до начала агрессии. Согласно последним данным грузинского Министерства по делам и расселению беженцев, официально в Грузии и за ее пределами зарегистрированы 280 тысяч беженцев из Абхазии и около 20 тысяч беженцев из Южной Осетии, тогда как по переписи 1989 года в Южной Осетии всего проживало 28 тысяч грузин. Получается слишком натянутая цифра, учитывая, что все грузинское население в Цхинвальском, Знаурском и Ленингорском районах по-прежнему живет в своих домах. В 1997 году грузинская сторона называет цифру 5–6 тысяч беженцев-грузин, которые живут в Горийском районе. Как показала поименная проверка 5800 включенных в списки грузинских «беженцев», проведенная Комитетом по делам миграции, около 30 % из них никогда не проживали в Цхинвале, а многие числятся в списках по нескольку раз. На запросы, пересланные комитетом грузинской стороне на возвращение осетинских беженцев, ответы приходили не всегда, и к тому же часто без конкретного содержания. В них лишь указывалось, что домовладения заявителей заняты другими (конечно, грузинскими) квартиросъемщиками. В ответ на такое положение осетинские беженцы потребовали, чтобы осетинская сторона не рассматривала заявления грузин на возвращение до тех пор, пока не будут решены жилищные проблемы осетин в Грузии. Торможению процесса возвращения способствовали и заявления грузинских политиков, периодически звучавшие в СМИ. К примеру, И. Мачавариани, полномочный представитель президента Грузии по урегулированию грузино-осетинского конфликта, заявил: «Пока в регионе действуют законы самопровозглашенной РЮО, процесс возвращения туда грузинских беженцев не начнется». Таким образом, грузинская сторона пытается максимально политизировать этот процесс.

Принимающая сторона несет ответственность за безопасность тех, кто возвращается обратно, поэтому югоосетинская сторона предупреждала, что без согласования с ней нельзя допускать случаев возвращения грузинских беженцев. Но такие случаи были. В марте 1999 года в с. Калет Знаурского района была возвращена семья Гоголадзе Георгия без согласования с осетинской стороной. Его сыновья, по имеющейся у Комитета по делам миграции РЮО информации, принимали активное участие в военных действиях против своих односельчан-осетин. Восстановленный при помощи международных организаций дом Г. Гоголадзе был впоследствии поврежден неизвестными лицами. Далее, не вняв предупреждениям, также без согласования была возвращена семья Гоголадзе Акакия, чьи сыновья тоже участвовали в боевых действиях. Произошла трагедия. При невыясненных обстоятельствах он был убит. То есть лица, на которых согласно «Порядку...» не распространяется защита при возвращении, не должны без согласования самостоятельно принимать решение о возвращении. На каком-то этапе парламент РЮО даже принял постановление, согласно которому возвращенцы обязаны указывать в анкетах, что будут уважать и соблюдать конституцию и законы страны возвращения. Что касается возвращения осетинских беженцев, то в течение 1997 года только четыре семьи были одобрены грузинской стороной на возвращение в районы Грузии, остальные 34 семьи были репатриированы силами УВКБ ООН без санкции грузинской стороны, а на 198 анкет, пересланных в Грузию через североосетинское отделение УВКБ ООН два года назад, не получено ни одного подтверждения. Югоосетинский офис УВКБ ООН переслал в Грузию 87 заявлений на возвращение из Южной Осетии, но ответы получил на 62, в которых в основном указывается, что «квартира оформлена в административном порядке на другую (разумеется, грузинскую) семью» или же «дело передано в суд».

Тот факт, что количество беженцев в Северной Осетии в начале войны и на данном этапе разнится, не говорит о том, что они возвращаются в Грузию. На самом деле они приняли гражданство РФ, снялись с учета или же выехали за пределы РСО – Алания. Спонтанное возращение в принципе не могло иметь места, поскольку беженцам не было смысла отказываться от предлагаемой помощи международных организаций.


В большинстве случаев граждане Грузии занимают квартиры и дома осетин, успевают их оформить и ни при каких условиях не собираются возвращать.


В таких случаях грузинская сторона отказывается ущемлять их права. Так получилось с вопросом возвращения квартиры в г. Гори беженке Гиголаевой Б. И., которая после того, как потеряла всякую надежду, нотариально доверила ведение своего дела в разных инстанциях представителю грузинской части СКК Д. Мачабели. Последняя, столкнувшись с проблемами «грузинских демократов», требовавших юридического и морального оправдания тех грузин, которые занимают осетинские квартиры, отказалась от намерений, вернув доверенность обратно.

Грузинская часть СКК беспомощно разводила руками, решив, что, видимо, требуется какая-то более высокая инстанция, от которой бы исходили ходатайства. Юго-осетинская сторона СКК, согласившись, пересылала письма с ходатайствами на возвращение жилья за подписью высокопоставленных должностных лиц, а также от имени командования Смешанных сил по поддержанию мира в зоне грузино-осетинского конфликта:

Чигоев Л. М. – письмо от СКК на возвращение в Ленингори. Анкета переслана в 1998 году. Лишен права пользования жильем, в квартире «официально» проживает М. Канчелашвили. Вопрос рассматривался в судебных органах Грузии. Ответа нет, несмотря на то, что письмо было направлено также от имени командования ССПМ;

Бестаева А.М. – Тбилиси, анкета переслана в 1998 г. Лишена жилья на основании фиктивного договора об отчуждении квартиры. В настоящее время там проживает ее сосед по подъезду;

Валишвили Г. С. – с. Цвери. Анкета переслана в 1998 г. В доме проживает Цабодзе Г., не являющийся ни беженцем, ни пострадавшим.

Не помог даже самый высокий уровень – президентов Шеварднадзе и Чибирова. К примеру, вопрос возвращения квартиры беженке Л. Санакоевой решался именно на этом уровне и не был решен. Объясняется это торможением процесса на местах или же никак не объясняется. В таких условиях осетинская сторона была вынуждена ходатайствовать перед судебными органами о передаче квартир покинувших Южную Осетию грузин беженцам-осетинам из Грузии.

По данным УВКБ ООН, из Северной Осетии в Южную и собственно в Грузию вернулись только 1734 человека (513 семей). Что за этими цифрами – не всегда ясно. Осталась ли вернувшаяся семья в Грузии, или ее спугнули трудности – эти факты после того, как сделан отчет о переселении, не всегда изучаются.

В отчете Международной группы по предотвращению кризисов (International Crisis Group) за 2004 год приводится свидетельство грузинского инженера, который был занят на работах по восстановлению домов для возвращающихся беженцев и перемещенных лиц. В беседе с МГПК он назвал данные о возвращенцах сильно преувеличенными, поскольку, по его словам, очень немногие семьи возвращаются насовсем – большинство продают свои заново отстроенные дома. «Мы не добились результатов, на которые рассчитывали», – сказал он.

За период с 2000 по 2004 годы процесс возвращения не осуществлялся практически ни в одном направлении. МГПК признала, что «международное сообщество на практике оказывает мало давления на правительство Грузии для того, чтобы оно активней решало проблемы восстановления прав беженцев и ВПЛ. Доноры, кроме УВКБ и НСБ, не проявили особого желания поддержать усилия по возвращению».

В 2004 году Управление ООН по координации гуманитарных вопросов (УКГВ ООН) по отношению к осетинам из Грузии пришло к выводу, что «преобладающее большинство перемещенных лиц остаются перемещенными... и многие из них, если не большинство, не желают возвращаться в места своего прежнего проживания».

В правительстве Северной Осетии, между тем, признали, что беженцы продолжают представлять для них большую проблему. «Помощь, которую мы получали от Российского государства, недостаточна для удовлетворения их потребностей. Чем дольше мы будем откладывать решение этого вопроса, тем больше возрастает опасность», – сказали они. Северная Осетия поддержала попытки принятия в Грузии закона о реституции и создания комиссии по имущественным вопросам. Представители югоосетинских общественных организаций и парламента на встрече со своими грузинскими коллегами в Любляне в 2004 году также согласились, что восстановление имущественных прав и возвращение беженцев – один из немногих вопросов, в разрешении которого они реально могли бы участвовать в настоящее время.

* * *

В международном праве и практике право лиц, перемещенных вследствие войны, возвратиться в свои дома стало ключевым компонентом установления мира после конфликта. Право на добровольную репатриацию закреплено в нескольких основополагающих международных договорах. К примеру, в 1997 году Комитет ООН по ликвидации расовой дискриминации (КЛРД) отмечал, что «после возвращения в свои первоначальные дома все беженцы и перемещенные лица имеют право на возвращение имущества, которого они лишились во время конфликта, и получение компенсации за имущество, которое невозможно вернуть».

Вступая в Совет Европы, Грузия в 1999 году обязалась «принять необходимые законодательные меры в двухгодичный срок после вхождения в СЕ и административные меры – в трехгодичный срок после вхождения в СЕ, чтобы обеспечить восстановление имущественных и арендных прав или выплату компенсаций за имущество, потерянное людьми, вынужденными покинуть свои дома во время конфликтов в 1990–1994 годах». Отпущенные для выполнения этих обязательств пять лет ничем не ознаменовались, и Парламентская ассамблея СЕ (ПАСЕ) установила для Грузии предельный срок – до сентября 2005 года «для установления правовых рамок по восстановлению имущественных и арендных прав или выдачи компенсации за утерянное имущество». Грузия уже присоединилась к Конвенции о защите прав человека и фундаментальных свобод, а также к Протоколу № 12 об общих принципах недискриминации. Однако для обеспечения достаточной защиты национальных меньшинств она должна ратифицировать и приступить к исполнению Рамочной Конвенции Совета Европы по защите национальных меньшинств.

Рамочная Конвенция, вступившая в силу 1 февраля 1998 года, является одним из самых всеобъемлющих договоров по защите прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам. Стороны, подписавшие конвенцию, обязываются обеспечить полное и фактическое равенство представителей национальных меньшинств во всех сферах экономической, социальной, политической и культурной жизни, а также условия, позволяющие им сохранять и развивать свою культуру и самобытность.

Столь высокие материи показались утомительными новому «розовому» грузинскому руководству, которое решило, что быстрей, а главное привычней, будет решить вопрос по принципу «Победителей не судят», и летом 2004 года Грузия уже в третий раз наступила на грабли вооруженной агрессии против Южной Осетии.

Встретившись в апреле 2004 года с Главой миссии УВКБ ООН в Грузии, руководитель осетинской части СКК Борис Чочиев акцентировал внимание Навида Хусейна на многочисленных угрозах нового руководства Грузии «решить вопрос Южной Осетии силовым путем» и задал вопрос: не повторятся ли в Южной Осетии события, произошедшие в Гальском районе Абхазии, где в результате повторных боевых действий в течение считанных дней были сожжены дома, построенные для грузин УВКБ ООН.

Решение грузинского руководства в отношении Южной Осетии созрело быстро после победоносных майских событий в единственной сохранившейся в Грузии автономии – Аджарии:


31 мая 2004 года в зону грузино-осетинского конфликта были введены подразделения грузинской регулярной армии, подготовленные инструкторами НАТО, и дополнительные силы спецназа МВД Грузии под видом защиты постов фискальных органов от посягательств российских миротворцев во главе с командующим ими генералом С. Набздоровым.


«Розовые революционеры», только что пережившие экстаз захвата государственной власти, верили, что степень народной поддержки президента Южной Осетии Э. Кокойты не настолько высока, люди легко перейдут на сторону Тбилиси, и решили повторить аджарский успех в Южной Осетии. Под предлогом борьбы с контрабандой был закрыт Эргнетский рынок, расположенный на границе между РЮО и Грузией и игравший серьезную стабилизирующую роль в отношениях сторон.

Рынок появился в середине 90-х годов как центр оптовой торговли товарами, которые завозились из России по территории Южной Осетии. В условиях низкого уровня экономического развития в Южной Осетии и весьма высоких цен на потребительские товары и продовольствие в Грузии, торговля на Эргнетском рынке служила источником средств к существованию для огромного количества семей, как осетинских, так и грузинских. Здесь происходило общение и налаживание контактов простых людей.

Но разрушение этого общего с Грузией экономического пространства вызвало еще большую интеграцию югоосетинской экономики в североосетинскую.

Борьба с контрабандой сопровождалась так называемым гуманитарным штурмом, в ходе которого грузинское руководство вдруг стало проявлять агрессивную заботу о населении Южной Осетии: сначала появились грузовые машины с минеральными удобрениями, которыми частные владельцы земельных участков никогда не пользовались, к тому же посевной сезон давно прошел. Затем осетинским пенсионерам, получавшим российские пенсии в 50–70 долларов, стали предлагаться грузинские пенсии в 14 лари (7 долларов). Были организованы безуспешные кампании по вывозу детей из Южной Осетии на курорты Грузии. После организованного вывоза большой части грузинского населения из зоны конфликта начались и вооруженные действия. Проведенный в июле 2004 в Цхинвале опрос общественного мнения показал, что 98,8 % населения были против восстановления грузинского суверенитета, 96 % поддерживали президента Э. Кокойты и 78 % лично взяли бы в руки оружие в случае необходимости. Эти данные приводит МГПК в своем отчете в апреле 2005 года. Экономическая блокада и агрессивные действия грузинской стороны только сплотили осетинское население Южной Осетии, которое два с половиной летних месяца отражало намного превосходившие его силы противника.


19 августа 2004 года грузинские войска были выведены с территории Южной Осетии. У Грузии не было сил на затяжную войну, в которую угрожало перерасти вооруженное противостояние. Это грозило еще и серьезным осложнением отношений Грузии с Россией, чьими гражданами к тому времени уже являлось почти все население Южной Осетии, а также потерей большей части международной поддержки.


Короткая война не обошлась без беженцев. Показательным в этом случае является село Мамита Цхинвальского района, жители которого вторично подверглись изгнанию и насилию, их жилища разрушению, а имущество разграблению грузинскими бандформированиями и жителями соседних грузинских сел. Вновь они, как раньше многие другие, нашли убежище в г. Цхинвале. История села трагична.

Именно Мамитыкау, как свидетельствуют очевидцы тех лет, было сожжено первым при геноциде 20-х годов.

В 1991 году история повторилась в точности – оно снова было сожжено одним из первых, поскольку со всех сторон окружено грузинскими селами. После установления мира в Южной Осетии вновь поселиться в Мамитыкау его жители, обосновавшиеся в Цхинвале, все же не решались и бывали здесь наездами весной и летом, чтобы обработать участки, потом собрать урожай. Зимой село, где осталось девять домов Мамиевых и Габараевых, пустовало. Во время новой агрессии Грузии против Южной Осетии летом 2004 года село Мамитыкау было вновь опустошено. Дома были разобраны грузинами, уносить из домов было нечего. Село опустело, от домов остались одни стены. В этом году в Мамитыкау его бывшие жители не приехали даже собирать урожай в садах.

Значительная часть жителей осетинских сел Дменис, Сарабук, Прис, которые на всем протяжении летних месяцев интенсивно обстреливались, также были вынуждены покинуть свои дома, многие из которых были разрушены частично или полностью. В Министерстве по особым делам осенью 2004 года, уже после того, как закончилось летнее вооруженное противостояние, было зарегистрировано 62 семьи из Кахетии, Панкисского ущелья, других районов и городов Грузии, вынужденные оставить свои дома в результате нового рецидива национализма в регионах Грузии.

Но все же организованная оборона позволила избежать появления новой волны беженцев. Уезжать из Южной Осетии теперь было не так сложно, как в первую войну. Результатом 15 лет войны, блокады, неопределенности стало то, что по крайней мере один человек из каждой югоосетинской семьи теперь живет в Северной Осетии. Но главное в том, что в Южной Осетии теперь постоянно чувствовали поддержку России.

С послевоенной осени 2004 года при усиленном давлении международных организаций и европейских структур на Грузию начинаются ее попытки реанимировать работу по принятию закона о реституции имущества.

Еще в 1999 году неправительственная организация «Ассоциация молодых юристов Грузии» (АМЮГ) подготовила первый законопроект о реституции, который не соответствовал требованиям СЕ и ОБСЕ. Однако в августе 2004 года министр юстиции Грузии представил новый законопроект, основанный в целом на прежнем тексте АМЮГ.

Законопроект 2004 года гарантировал беженцам и ВПЛ право возвращения в свои дома, получение имущества, утерянного во время конфликта, компенсацию имущества, которое невозможно вернуть, а также безопасность. Предусматривалось создание и комиссии по обеспечению жильем и рассмотрению претензий на имущество. Однако офис народного защитника Грузии больше внимания уделял общему закону по восстановлению прав всех граждан, подвергшихся дискриминации в период правления Гамсахурдиа, а не подготовке проекта закона о реституции. То есть был предложен проект закона, общего для всех пострадавших в Абхазии и в Южной Осетии, тогда как нужны отдельные законы по обоим случаям.

Рекомендации международных организаций отразились в так называемых мирных инициативах М. Саакашвили в Страсбурге в январе 2005 года. Причем в «инициативах» по Южной Осетии подчеркнуто, что закон будет принят только после достижения «конституционного соглашения», то есть когда решение по статусу Южной Осетии будет окончательно принято. Таким образом, грузинские власти не учли предупреждений международных организаций о том, что, если вопрос возвращения беженцев в Грузию подменится попытками решения территориальных проблем, Грузия получит еще одно военное противостояние.

Позиция осетинской стороны – не обсуждать вопрос статуса Южной Осетии, который давно уже определен, – хорошо известна и заявлена уже на всех уровнях. Акцентирование внимания грузинского президента на этом вопросе говорит только о том, что его «инициативы» не продиктованы серьезными намерениями по урегулированию отношений с осетинами. А щедрые обещания компенсировать всем беженцам потерянное имущество не подкреплены реальными возможностями Грузии.


У нынешней Грузии нет и институциональных возможностей, чтобы справиться с массовым возвращением беженцев.


Министерство по гражданской интеграции, являющееся в Грузии единственной государственной структурой, которая должна заниматься возвращением беженцев, не имеет средств для удовлетворения даже тех немногих имеющихся у нее заявлений о добровольном возвращении беженцев и ВПЛ в Грузию. 8 апреля 2005 года, когда парламент Грузии принял решение увеличить бюджетные расходы на 245 млн. долларов, министерству по гражданской интеграции не было выделено дополнительных сумм, в то время как министерство обороны получило 96 млн. долларов в дополнение к 76 млн. долларов, уже выделенных ему из бюджета 2005 г.

Зента Бестаева, недавняя беженка из осетинского села Прис, поработавшая некоторое время в миссиях международных организаций в Северной Осетии, стала вдруг министром по гражданской интеграции Грузии. Она получила это приглашение президента Саакашвили, очевидно, в рамках того же «гуманитарного штурма», и вскоре приняла самое деятельное участие в показательной репатриации, такой же показушной, как и все инициативы Саакашвили.

Данные о количестве беженцев, все еще заинтересованных в возвращении, разноречивы. По информации З. Бестаевой, ее министерство получило за последние месяцы более 50 заявлений осетинских семей, заявивших о желании вернуться на прежнее место проживания. Однако 99 % опрошенных в 2002 году партнером УВКБ по осуществлению программ в РСО – Алании заявили, что не намерены когда-либо возвращаться в Грузию.

К семьям, собравшимся вернуться в Грузию, остальные беженцы отнеслись с определенной неприязнью. Но все же причины для решения вернуться после всего перенесенного были. В августе 2004 года М. Саакашвили подписал указ о выделении 197 тысяч долларов в помощь 25 осетинским семьям, согласившимся вернуться в довоенные места своего проживания. Организация переселения была возложена на Зенту Бетаеву по программе УВКБ ООН. Речь идет не о добровольно собиравшихся вернуться, а о тех, кто, поддавшись многочисленным обещаниям и посулам, согласился «попробовать, а в случае чего – отказаться».

Почему УВКБ ООН и грузинское правительство выбрали именно с. Митарби Боржомского района для программы возвращения осетин? Село находится поодаль от других сел Гуджаретского ущелья, поближе к г. Боржоми. Здесь, в отличие от других сел, почти все говорят по-грузински, легче адаптируются, в селе было много смешанных семей. Все это облегчало принятие решения, несмотря на то, что именно в Митарби было совершено несколько жестоких убийств осетин во время их изгнания из Грузии в 1991 году.

Диаконова-Маргиева Замира Чаисовна из с. Б. Митарби Боржомского района сейчас живет в поселке для беженцев Заводском в пригороде Владикавказа. «Село Большое Митарби осетинское, в нем только невестки были грузинки. А вот в Малом Митарби были грузинские семьи. У нас была большая семья – мы с мужем, тремя детьми и свекровью. Когда все началось, мы дочерей отправили сразу кого куда, боялись за них. Младшую дочь я отправила с соседкой в Северную Осетию, причем даже не знала, куда и где ее потом искать. В селе Михайловском у нас жили дальние родственники, но я не знала ни адреса, ни где это Михайловское. Но даже это было не страшно, мне лишь бы отправить ее подальше от Митарби. Муж и сын уехали раньше в Северную Осетию, увезли кое-что из имущества, но куда устроились, я еще не знала. Я осталась с больной, парализованной свекровью. В апреле пришли к нам в село грузины, увели весь скот – пять коров и лошадь, пока меня не было дома. Вернувшись, я поплакала и решила пойти их искать. Подумала, что надо идти в грузинское село Кимот. Там всегда жили осетины, но постепенно огрузинились. Пришла я туда, когда уже ночь была, нашла хлев, где грузины держали весь отобранный у осетин скот. Увидела там только что родившихся телят, мертвых. Своих животных я не нашла, а чужих не стала брать. Пошла дальше в другое село, Мзетамзе, и вдруг нашла там свою лошадь. Вернее, это она меня увидела и стала рваться ко мне, она была привязана в поле. Я отвязала ее и быстро-быстро повела, не веря, что мне так повезло. Грузины увидели меня, отобрали лошадь. Я еще постояла, посмотрела и ушла. Лошадь было особенно жалко, больше, чем коров. Красивая была, умная.

Вернулась домой ни с чем. Двери застала сломанными, все перевернуто, а свекровь лежала на полу – пока меня не было, грузины приходили еще раз, скинули больную старуху на пол, говорит, оружие под кроватью искали. Уложила я ее обратно и побежала к соседке, договариваться о бегстве. Туда к нам ворвались вернувшиеся опять грузины, отняли паспорт у соседки, требовали сберкнижку. И смех и грех – соседка, чтобы избежать разбоя, говорит им с гордостью: „Вы знаете, мой племянник тоже грузинский экстремист!“, но ее только обматерили и пошли все крушить и ломать. Меня хотели забрать с собой, и тогда я, на всякий случай, сказала, что моя фамилия – Диаконашвили, понадеявшись на это „швили“. И мне повезло, кто-то из их приятелей оказался Диаконашвили. Меня оставили. У нас почти все были с фамилиями на „швили“, и грузинский мы хорошо знали, но разве это нам помогло?

Митарби ближе других сел расположено к Боржоми, сюда чаще наведывались грузины. В общей сложности 43 „КамАЗа“ добра вывезли из села. Мы с той соседкой нашли машину, заплатили вдвоем все, что у нас оставалось. Свекровь не хотела ехать, стеснялась – больная, лежачая. Ее пришлось оставить у старика-брата в Боржоми, а через два месяца они увезли ее в Ставрополь к родственникам, там она и умерла.

Не хочу ли я вернуться обратно? После всего этого?! В прошлом году к нам часто приезжала Зента Бестаева, министр по беженцам Грузии, долго уговаривала нас вернуться. Все же уговорила Плиевых и Кумаритовых. Всего четыре семьи. В их домах жили грузины, поэтому они сохранились. Дома им отремонтировали. Дали им по одной корове, пять кур, посуду, мебель, даже зубные щетки. Но все они вернулись обратно сюда».

В августе 2004 года в Митарби вернулись первые пять семей из запланированных 25. Возвращение оставшихся двадцати ожидалось в сентябре, но было отложено. При этом З. Бестаева утверждала, что желающих вернуться в Грузию много, но их удерживает отсутствие жилья и инфраструктуры. На самом деле случай с Митарби показателен в том смысле, что для вернувшихся туда были созданы тепличные по сравнению с другими условия. Но этот опыт показал несостоятельность попыток решить проблему репатриации в отрыве от других составляющих этого процесса. Основой для решения вернуться должны стать не уговоры З. Бестаевой, а реституция и полная компенсация потерянной собственности. После чего беженец должен сам принять решение, как ему быть дальше.


История № 10. Почему я вернулся?

Кумаритов Ибрагим Ильич из с. Б. Митарби. Вернулся в Грузию по президентской программе, но приехал обратно в Северную Осетию. Сейчас живет в поселке Ирыкау близ Владикавказа. Почему он согласился вернуться?

«Грузинским языком владею прекрасно. У меня много родственников-грузин, невестка – грузинка. Две мои дочери замужем за грузинами в Митарби. Вся моя большая семья – я, жена, мать, два сына, невестка и внучка – жили вместе в Митарби. Все работали в совхозе. У нас был большой деревянный дом, большой огород. Закупили стройматериалы, собирались строить новый дом, побольше. Хозяйство бьто тоже немалое: 11 голов крупного рогатого скота, 25 – мелкого, много птицы, свиней. Машина быта – „ГАЗ-69“. Жили в достатке, продавали на базаре сыр, шерсть и всякую живность. Когда жить с грузинами стало невозможно даже мне, несмотря на близкую грузинскую родню, другим тем более там нельзя было оставаться. Я ничего не успел вывезти, все разграбили, растащили. Уехали мы ни с чем, даже документы потерял.

Приехав сюда, я сразу понял, что долго мне не протянуть. Дело не в том, что жили по турбазам да чужим углам. У меня астма. Самое подходящее для меня место на всей земле – мое родное село Митарби, где я дышал и чувствовал себя человеком. А здешний воздух не для меня, как я выдержал столько лет? Я согласился вернуться туда, чтобы вдохнуть еще раз нашего воздуха. Честно говоря, я думал заодно получить обратно свой дом и оформить его на дочь, а потом приехать обратно сюда, да и умереть здесь.

Зента Бестаева повезла нас в Митарби, а там нас уже ждал М. Саакашвили с толпой журналистов, сказал речь. В моем доме жил какой-то грузин, его сразу выпроводили, отремонтировали все сверху донизу. Я сразу получил паспорт и грузинское гражданство, как исключение, по указу Саакашвили. Обещали дать и денег – 5 тыс. долларов, но дали 4 тыс. лари (около 2 тыс. долларов. – И. К.), и то через месяц. Дали самую необходимую мебель, корову с теленком. В селе в это время даже свет бът, чему местные жители-грузины очень удивлялись. Я был рад тому, что могу дышать, там я был совершенно здоров. Какая быта атмосфера? Вроде все хорошо, но не знаешь, когда это прекратится, и все время ждешь неприятностей. Оформить дом мне не удалось, я пытался даже продать его и остался там до декабря. Свет, кстати, очень скоро перестали давать, дорог зимой совсем нет. Жить там сейчас очень трудно. Я вернулся обратно, оставив в доме родственницу. Перезимовал здесь, а теперь опять эта духота началась, и мне снова захотелось туда – отдохнуть от своей болезни и проведать дом. Но паспорт у меня пропал еще в 1991 году. В прошлом году я пересекал границу с удостоверением беженца, теперь его отобрали, а с грузинским паспортом меня уже не пропустят через границу. Получить российский паспорт мне пока не удалось. Я не знаю, удастся ли мне еще поехать когда-нибудь. Сейчас все вместе живем здесь, в этом домике: я, моя 92-летняя мать, мой неженатый сын и моя сестра.

Кто еще вернулся в Митарби? Я лучше не буду называть их. Нас и так называют предателями. Там сейчас одна семья. Они повезли детей на лето отдохнуть и скоро вернутся. Детям пора в школу, да и тяжело там теперь, все какое-то чужое».


Кстати, Ибрагим Кумаритов справедливо подчеркнул, что «потерял не одну корову», то есть возмещенный ущерб был неравноценен тому имуществу, которое потеряли беженцы. Каждый из них, не задумываясь, с крестьянской точностью может перечислить до мелочей все, чего лишился.

Джигкаева-Плиева Любовь Джамболовна из с. Гуджарет Боржомского района рассказывает о потерянном имуществе: «Большой кирпичный дом, четыре комнаты по 25 кв. м. Грузины потом сняли жесть с крыши и покрыли ее шифером. Летом в нем живут грузины, зимой дом пустует. В хозяйстве было четыре коровы, 35 овец, четыре свиньи, 12 поросят, куры, гуси – около 100 штук, несушки. Один раз в неделю ездила в Боржоми на рынок, продавала сыр по 3 рубля за кг (осетинки продавали дешевле, чем другие), кур, поросят, телят. Каждую весну продавала по 12–13 ягнят. Сено заготавливали сами, сначала для колхоза, потом уже для себя. У некоторых были машины – „УАЗы“, „Москвичи“. Если здоровье позволяло, люди трудились и жили хорошо. Жила в одном доме с двумя сыновьями, невесткой и тремя внуками-школьниками.

Сначала в селе закрыли среднюю школу, где учились на осетинском и русском. В сентябре 1990 года дети в школу уже не пошли, учителя разъехались. Было всего две школы – в Гвердисубани и Гуджарети. Некоторые повезли детей во Владикавказ, устроили их у родственников, они там ходили в школу. Другие просто не учились. Мои тоже уехали и увезли детей. Я осталась присматривать за домом. В апреле грузины начали приезжать в село. Первый раз пришли пять человек, вошли в дом, наставили автомат. Потребовали деньги, оружие, оскорбляли, кричали. Я потом сразу поехала в п. Цагвери искать себе попутчика, вернулась только утром и смотрю: грузины затолкали в машину местных осетин, погрузили кое-какой скарб и повезли в Цагвери, там высадили, сказали, чтобы убирались. Я с тремя женщинами села в поезд в Боржоми и уехала в Тбилиси, оттуда во Владикавказ. Жила в пансионате „Редант“ пять лет, с тех пор живу здесь, комнату получила невестка, которая устроилась на завод. Жили впятером, потом получили вторую комнату».

Люба жалуется, что не может привыкнуть к общежитию: грязно, тесно, шумно и убого. Моральные страдания сильней физических. Три старших брата Любы погибли на фронте в Великую Отечественную. «За что?» – спрашивает она. Грузинского не знает совсем: училась в школе по-осетински. Ей повезло: это был последний выпуск на осетинском, потом все осетинские школы в Грузии перевели на грузинский язык, и дети, не зная даже алфавита, получали фиктивное среднее образование. Вернется ли, если создадут условия? «Господи, нет, конечно! Как возвращаться к врагам?»

Отказ беженцев возвращаться имеет конкретное объяснение: между положением беженцев среди своих и положением бесправных нищих среди чужих они выбрали первое, поскольку статус беженца преодолим. Жизнь можно начать и с нуля при поддержке близких людей. А вот что ждет там, откуда их изгнали всего 14 лет назад:

• отсутствие гражданства: они уже не граждане этой страны, большинство из них получили российское гражданство. Конституция же Грузии (статья 12.2) не допускает двойного гражданства, и только президент правомочен своим указом предоставить грузинское гражданство в особых случаях. Он предоставил его 25 семьям, согласившимся вернуться в Митарби. Но у других желающих вернуться таких гарантий нет. Они не могут получить гражданство автоматически, если покинули страну до декабря 1991 года. Жителям Северной Осетии очень трудно получить свои юридические документы, оставшиеся в Грузии (паспорта, свидетельства о рождении, о браке, трудовые книжки), чтобы подать заявления на получение гражданства перед возвращением. В проекте закона о реституции 2000 года говорится о возможности восстановить права беженцев на получение гражданства, то есть вынужденные переселенцы, проживающие в Северной Осетии, должны получить разрешение на двойное гражданство. Но в законопроекте 2004 года об этих правах уже не упоминается;

• отсутствие перспективы получить работу: уровень безработицы в Грузии очень высок. Осетинам найти работу, не зная грузинского языка, будет нелегко. К тому же, именно национальность часто была основанием для их увольнения с работы. В условиях сильнейшей конкуренции за рабочие места осетины, конечно, окажутся в проигрышном положении даже на самых непрестижных видах работы – скажем, уличной торговли;

• отсутствие гарантий безопасности: это один из основных мотивов отказа. Многие беженцы объясняют свой отказ возвращаться тем, что они и раньше не были полноправными жителями Грузии, что позволило действительно полноправным выгнать их из страны. Они уверены, что их ждет полная незащищенность грузинским правосудием в случае рецидива агрессивного национализма в Грузии. Осетины – малая нация, которую инстинкт самосохранения научил необходимости жить компактно. А после событий в Южной Осетии летом 2004 года недоверие к грузинской стороне усилилось;

• отсутствие возможности получения образования на родном или русском языке: дети беженцев, выросшие в Северной Осетии, не знают грузинского языка и не смогут учиться в грузинских школах. Даже те осетины, что остались в Грузии в момент изгнания основного осетинского населения и которые идентифицируют себя именно как осетины, еще не полностью ассимилировавшись с грузинами, ориентированы в перспективе на Северную Осетию и Россию. Так, жители п. Бакуриани Боржомского района в ответ на предложение осетинских журналистов, приехавших к ним из Цхинвала в 1997 году, привезти им учебники осетинского языка, смущаясь, попросили «привезти лучше учебники русского, поскольку рано или поздно придется уезжать в Россию и детям понадобится знание русского языка, а осетинский как-нибудь выучат сами». Ассимиляция осетинского населения идет полным ходом в Кахетии и в других районах Грузии, где еще остались компактные поселения осетин;

• отсутствие права на возврат жилья: речь в основном идет о муниципальных квартирах, поскольку право на частное жилье сохраняется, и, если дом не разрушен или сожжен, владелец в идеальном варианте может его вернуть. Отнимать у осетин муниципальные квартиры по закону властям было очень трудно, однако можно было воспользоваться шестимесячным отсутствием хозяев и лишить их прав собственности на прежние квартиры. По закону это следовало делать на основании решения суда после рассмотрения дела, но в большинстве случаев местные власти просто выдавали ордера новым жильцам. Права большого количества людей, перемещенных из Грузии, были аннулированы именно таким способом. В период между 1991 и 1996 годами только в Горийском районном суде было возбуждено 165 дел с требованием упразднения права аренды недвижимости осетинских семей. В 134 случаях суд вынес решения в пользу исполнительных комитетов, лишив прежних владельцев прав на свои квартиры. При этом тот факт, что люди бегством спасали свои жизни, считалось отсутствием веских причин. Во многих случаях, когда возвратившиеся старались обжаловать подобные решения, суды отказывались признавать грузино-осетинский конфликт достаточной причиной, побудившей людей оставить свои дома. УВКБ ООН признало, что это было дискриминационное применение Жилищного кодекса Грузии 1983 года против осетин, покинувших свои дома.


Гражданский кодекс Грузии, принятый в 1997 году, упразднил Жилищный кодекс 1983 года. Это позволило некоторым осетинам восстановить свои имущественные права. В период между 1998 и 1999 годами в 52 из 59 дел, рассмотренных в районных судах Карели и Гори, были вынесены решения в пользу первоначальных владельцев. Возможно, это произошло в период объявленного «года возвращения». Дальше начался процесс приватизации государственных квартир, в результате которой новые жильцы, выкупив квартиру, приобретенную по новому ордеру, чаще всего перепродавали узаконенное имущество другим людям.

Для того чтобы реституция имущества стала возможной, Грузия должна отменить законы, отказывающие беженцам и ВПЛ в праве вновь обрести утерянное имущество. Впрочем, беженцы, пытавшиеся вернуть свое жилье, утверждают, что именно те суды, в которые им приходится обращаться с исками, в свое время лишали их имущественных прав на основании шестимесячного отсутствия. Конечно, не может быть и речи об объективности этих судов и доверии к ним. Кроме того, беженцы-осетины при подаче заявлений в суды должны платить немалую пошлину, хотя для грузинских беженцев осетинской стороной этот вопрос был решен – их освободили от необходимости ее уплаты. Грузинская сторона ссылается на то, что суды в Грузии независимы и их не могут обязать освободить беженцев от уплаты пошлины при подаче исков в суды.

В 2004 году в законопроект было включено положение, согласно которому компенсации могут получить и те, кто отказывается возвратиться. Но в проекте не указано, может ли беженец вместо возвращения выбрать компенсацию в качестве возмещения ущерба, или она будет выплачиваться в случаях, когда имущество уже невозможно использовать в качестве жилья.

Грузинская сторона не смогла в организованном порядке, через судебные органы вернуть ни одной квартиры. В 1999 году проблему с судами попытались решить даже через неправительственные организации. Представители «Ассоциации молодых юристов» отобрали пять наиболее легких дел (Бикоевой Сони, Кокоева Руслана, Кочиевой Юли, Джиоева Инала, Гиголаевой Бабуцы) для оказания им юридической помощи. Но через полгода они признались в своем бессилии.








Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх