Глава 5

ВОЗРОЖДЕНИЕ

«Наполи», 1984-91

Когда я пришел в «Наполи» у меня не было ни гроша в кармане…

Одни лишь долги.

Итальянцы давно уже следили за мной, начиная с 1979 года, когда я выступал за «Архентинос Хуниорс»… Однажды из «Наполи» они даже прислали мне клубную футболку в отель, где команда собиралась перед матчами чемпионата Аргентины, вместе с письмом, в котором было написано, что они ждут момента, когда итальянские клубы распахнут двери для иностранцев, и тогда они пригласят меня к себе. Меня пригласили провести у них десять дней, оплатив все; они хотели завалить меня подарками. Я ничего не понимал! В то время шли разговоры о «Шеффилде» из Англии, о «Барселоне»… Для меня все они были навроде «Красной звезды» из Фьорито… Для меня «Наполи» был чем-то итальянским, как пицца, не более того.

Любопытно, что когда годы спустя они приехали за мной в Барселону, я также особо ничего не знал о них. Они приехали за мной, сказали бы галисийцы… И в действительности, единственное, чего я тогда хотел – это уехать оттуда, уехать из Испании, из Каталонии, от Нуньеса. Куда глаза глядят. Сейчас все меня спрашивают: «Почему не в «Ювентус», почему не в «Милан», почему не в «Интер»?»… Потому что единственным клубом, который посчитал нужным послать за мной, был «Наполи»! И также потому, что Джампьетро Бониперти, который был игроком и президентом «Юве», заявил, что футболисту с моими физическими данными никогда ничего не достичь. Хорошо, я ведь чего-нибудь да достиг, разве нет? Футбол тем и прекрасен, что в нем находится место каждому. Даже таким… карликам как я.

Дело в том, что я хотел сменить обстановку и играть. Посмотрим, понятно ли: я не сказал «играть хорошо», я сказал «играть»… Отыграть весь чемпионат. И были еще причины. С одной стороны, когда «Барселона» продавала меня, она хорошо знала, куда; каталонцы даже не могли себе представить, что эта итальянская команда может стать для них серьезным соперником в Европе. С другой стороны, и это представляется мне наиболее важным, я никому об этом подробно не рассказывал: нам нужно было провернуть дело, так как на тот момент наше с Цитершпиллером финансовое положение было бедственным: проще говоря, в наших карманах зияла пустота. Да, сеньор, мы были сломаны… Сломаны экономически. Когда я пришел в «Наполи», за душой у меня не было ни гроша… Одни лишь долги. И это еще одна причина, по которой я не перешел ни в «Ювентус», ни в «Милан», ни в «Интер». Подвернулся вариант с «Наполи», и мы поспешили. Хорхе покупал все, что подворачивалось под руку – нефть, дома, бинго в Парагвае… Все за мои деньги, которые были да сплыли. Со мной приключилось то, о чем поет Черная Соса: я упал, я поднялся. Мне было 25 лет, и ни гроша в кармане. Я никому никогда не объяснял этого, даже своей супруге: я только говорю, что остался без единого песо по собственной же вине. Мне нужно было начинать сначала… Очевидно, что у нас была такая необходимость, потому что мы были должны здесь, должны там. Должны так, что из тех 15 %, что приходились на мою долю (а это 1500000 долларов), я не увидел ни цента. И дом в Барселоне, в Педральбес мы были вынуждены отдать за долги.

В день, когда меня представляли болельщикам, 80 тысяч неаполитанцев пришли на стадион «Сан-Паоло» только ради того, чтобы взглянуть на меня хотя бы одним глазком.

Это было 5 июля 1984 года. Единственное, что я в тот вечер сумел выдавить из себя, была фраза, которой меня предварительно научили: «Buona sera, napolitani! Sono molto felice di essere con voi!» (Добрый вечер, неополитанцы! Я очень счастлив быть с вами!»). После этого я взял мяч и запустил его на трибуны. Люди на них неистовствовали, а я ничего не понимал. Я был одет в голубой спортивный костюм с шарфом «Наполи» и стоял на растянутом флаге. Впервые я услышал гимн, который они написали для меня: «Марадона, занимайся собой. Если это не происходит сейчас, то больше и не случится. Твоя Аргентина здесь. Мы не можем больше ждать». И тут же через динамики они запустили другую песню на музыку «эль Чокло», специально для меня, зная, что я влюблен в танго… Я пробыл там 15 минут, не больше, потому что мы хотели отправиться в Буэнос-Айрес на каникулы. Когда я спустился по ступенькам в тоннель, чтобы уйти со стадиона, то встретил Клаудию и обнял ее, плача… У меня дрожали ноги, как будто бы я дебютировал в первом дивизионе, когда я только начинал в «Боке». Все складывалось для нас очень непросто в последнее время, и мы знали, что на кону стоит наша жизнь, что мы все начинаем заново. И начинаем в том месте, с которсым меня многое связывает. Поэтому я прямо сказал журналистам то, что шло от сердца: «Я хочу стать идолом для бедных детей из Неаполя, потому что я сам был таким как они, когда жил в Буэнос-Айресе».

Я оказался в «Наполи», и сам того не зная, оказался словно в команде из серии В, которая встречалась в матче на Кубок Италии с кем-то из серии С и наседала на ворота. В контратаке, не знаю, как, я подхватил мяч и вогнал его в угол: мы выиграли 1:0, но я знал, что нам придется тяжело, очень тяжело. Когда я подписывал контракт, мне дали книгу об истории «Наполи»: оттуда я узнал, что на протяжении трех предыдущих сезонов команда вела борьбу за выживание и в последнем чемпионате, 1983/84, спаслась, отойдя от зоны вылета… всего лишь на одно очко! Тогда спросил их, могут ли они гарантировать спокойную жизнь. И так как они ответили «да», я взялся за дело. Между тем, пока шли переговоры, болельщики даже устроили голодовку, требуя, чтобы меня взяли в команду. Я не преувеличиваю. Голодовку! И один из них, думаю, что его звали Дженнаро Эспозито или что-то в этом роде, приковал себя к решетке на «Сан-Паоло». Тогда я начал работать над «физикой», зная, что для того, чтобы добиться успеха в итальянском футболе, нужно было иметь совсем другое тело. Потому что итальянские защитники не были такими как испанские: в Испании тебя убивали локтями и ударами по ногам, однажды мне умудрились попасть даже по языку. Но в Италии – нет, потому что телевидение показывало все эти моменты, а футболисты на тренировках отрабатывали приемы игры в обороне. И я прекрасно помнил Джентиле на чемпионате мира 1982 года! Я адаптировался, адаптировался, и на этом этапе главную роль сыграл Фернандо Синьорини.

Я прозвал его «Слепым», потому что он мог не увидеть корову в ванной, но при этом много знал, очень много, больше, чем кто-либо, о физической подготовке. Я приехал в не самый лучший для себя момент, восстановившись после травмы, полученной в Испании. Там он помогал мне довести этот процесс до конца, поэтому я смог вернуться в строй через 106 дней. В «Наполи» работа была иной: требовалось отладить механизм. И мы достигли этой цели. С самого первого дня, во время предсезонки, которую мы проводили в Кастель дель Пьяно, мне дали почувствовать себя неаполитанцем: они аплодировали каждому моему удару пяткой, через себя (я забил гол таким образом на своей первой тренировке)… Они отмечали каждое мое удачное действие.

Главным тренером был Рино Маркези, и наш дебют пришелся на матч с «Вероной», в гостях 16 сентября 1984 года. Нам забили три гола. У них был датчанин Элкъяер-Ларсен, немец Бригель… Немец врезал мне по ногам – «так!» – и я был вынужден покинуть поле. Нас встретили баннером «Добро пожаловать в Италию», который сразу же заставил меня понять, что «Наполи» ведет не только футбольную войну. Это была война Севера с Югом, расистов против бедных. Конечно, они выиграли чемпионат, а мы…

За весь первый круг сезона-84/85 мы набрали всего лишь девять очков. Девять! И я улетел в Буэнос-Айрес на праздники, но то свое состояние я не могу передать словами – я просто сгорал от стыда. По возвращении, когда мы фактически были должны начинать второй круг с нуля, в Италии наступили гребаные холода. И 6-го января, в день Всех Святых, мы отправились играть с «Удинезе», который набрал восемь очков и боролся с нами за выживание. Это был матч за вылет в серию В, и я испытывал настоящее разочарование. К счастью, мы смогли тогда вырвать победу со счетом 4:3: за нас играл «Чанча» Бертони, Рикардо Даниэль Бертони, который забил два мяча, а я забил два других, с пенальти. Начиная с рождественских праздников мы начали стремительно набирать очки, и за это время набрали 24, тогда как «Верона», ставшая чемпионом – 22. В тот сезон нам не удалось занять место, позволяющее выступать в Кубке УЕФА, причем не хватило нам для этого какой-то мелочи, двух очков. Я забил 14 мячей, на 4 меньше, чем Мишель Платини, и занял третье место в списке лучших бомбардиров… В чемпионате Италии было полно звезд: сам Платини, Румменигге в «Интере», Лаудруп в «Лацио», Зико в «Удинезе», Сократес и Пассарелла в «Фиорентине», Фалькао и Тониньо Серезо в «Роме».

Когда сезон подошел к концу, я добился аудиенции у президента «Наполи» Коррадо Ферлаино и сказал ему: «Продайте тех, кого освистывают зрители, и на вырученные деньги купите трех-четырех игроков. Если я отдаю кому-то мяч, а его начинают освистывать, значит – чао, до свидания… А иначе думайте над тем, чтобы меня продать, потому что в таком случае я не останусь. Купите мне пару игроков. Ренику из «Сампдории», который заменит сразу троих, и какого-нибудь сукина сына-либеро!». И так мы договорились, мы договорились.

На второй год, в сезоне-85/86, пришли Алессандро Реника, Клаудио Гарелла – вратарь, ставший чемпионом в составе «Вероны» – и Бруно Джордано… Гарелла отбивал мяч ногами, это было что-то невероятное – он не использовал руки! Поэтому я просил его: «Хорошо, ты не берешь его в руки, но и не давай им возможности сыграть на добивании». И он никогда не отбивал мяч так, чтобы его затолкали в сетку. До того в «Наполи» отказался перейти Паоло Росси, заявивший, что этот город не для него, что в Неаполе была каморра.[21] Очевидно, что в «Наполи» никто не хотел переходить.

Когда я впервые увидел Джордано, я сразу же понял, что этот футболист нам подходит: он был замешан в скандале с нелегальными ставками на тотализаторе, в «Тотонеро»… Он выступал за «Лацио», умело обращался с мячом, играл на правом фланге, на левом. Я сказал: «Этот игрок – для «Наполи». Я встретился с ним: «Джордано, пожалуйста, играй за нас». И он мне ответил: «Да, когда захочешь». За Джордано у Ферлаино просили три миллиона долларов, и тот плакался мне, говорил, что у него нет таких денег. «Эй, старик, напрягись», — сказал я ему. И, к счастью, он поднапрягся, так как Джордано был настоящим феноменом. С Бруно мы понимали друг друга без слов, он действовал позади, а я – чуть ближе к атаке. Я забил 11 мячей, а он – 10, и мы наконец-то попали в Кубок УЕФА, заняв третье место в чемпионате, отстав от «Ювентуса», выигравшего скудетто,[22] на шесть очков.

Главным тренером в ту пору являлся Бьянки, Оттавио Бьянки… На самом же деле мы сами были себе тренерами, потому что он мне сразу не понравился. Он был очень жестким, походил больше на немца, чем на латино, и заставить его улыбаться было невозможно даже под палкой. Правда, меня он все-таки остерегался, так как я всегда был готов дать ему отпор и выставить его на посмешище. Он избегал качать права в моем присутствии, несмотря на авторитарный склад характера. Однажды он мне сказал:

— У меня есть упражнение, которое нужно выполнить.

— Какое?

— Я даю вам мяч, а вы будете должны упасть на землю, перебросив его несколько раз с одной ноги на другую.

— Я не собираюсь делать этого, я не буду падать на землю. Падать меня заставляют соперники…

— Ладно, тогда у нас будут проблемы по ходу всего сезона.

— Хорошо, тогда вы будете вынуждены уйти.

Такими были наши отношения, хотя мы все равно давали результат. К счастью, в то время Бог уже свел меня с Гильермо Копполой. В действительности он подписал со мной контракт в октябре 1985 года. Эта перемена произошла, потому что я ушел из «Барселоны» в полной нищете. Я настаиваю: в этом не было вины Хорхе Цитершпиллера; в конце концов, решения принимал и принимаю всегда только я. Хорхе не хотел сдаваться, так как верил в то, что мы сумеем выйти из кризиса, однако я слишком много работал для того, чтобы ничего за это не иметь. «Все изменится», — говорил он мне. А я ему отвечал: «Нет, ничего не меняется…». Вместе со своей женой я разработал план; мы знали, что у нас впереди еще целая жизнь, и нужно было этим пользоваться. Этот план подразумевал те самые перемены, мы уже не могли больше ждать.

Гильермо я знал с момента моего перехода в «Боку», хотя тогда он был по другую сторону. Он представлял интересы большинства игроков, которые должны были перейти в «Архентинос Хуниорс», особенно Карли Рандассо, меньше всего хотевшего куда-то уходить. В 1985 году мы были в Эсеисе на сборах перед отборочным матчем чемпионата мира, он там занимался делами Руджери, Гареки, и я искал с ним встречи. Я спросил их о том, что это за человек, как он себя вел. И я всегда вспоминал его жест по отношению к Барбасу, привлекший мое внимание: после того, как продать его из «Расинга» в «Сарагосу», Гильермо появился в Аликанте, где мы готовились к испанскому мундиалю, и вернул Барбитасу немного денег, предварительно показав ему все счета. Все это было проделано с такой тщательностью… Этот момент я вспомнил, когда мы впервые сели обсудить наши дела. Гильермо болтал с Фильолом, который также был его клиентом – все были его клиентами! — и я позвал его к себе в номер, объяснил ему, что не намерен больше работать с Хорхе, и может ли он заняться моими делами… Гильермо сказал мне, что не хотел бы вмешиваться, но я остановил его на полуслове: «Ты не должен ничего говорить! Говорить буду я». В ту пору он представлял интересы почти двухсот игроков, Руджери, Гареки и других звезд, работал в банке, а я хотел от него эксклюзивной работы со мной. Он попросил у меня время на раздумья. Закрыл еще один трансфер – Инсуа в «Лас-Пальмас», и когда приехал в Наполи, то начал изучать все мои цифры… У меня был счет в банке Ла Риоха, там я познакомился с Рамоном Эрнандесом, который был секретарем Менема во время его президентства. Кто тогда мог себе представить, как высоко заберется Рамон?! Он сразу же нашел работу для моего отца и шурина в офисе в Буэнос-Айресе; если чего и не хватало, так это инвентаря. Если бы я не доверял им, то кто бы тогда стал доверять? Это был способ объединить всю семью, хотя ни отец, ни шурин ни черта не смыслили в цифрах. Они были кем-то навроде инспекторов.

Много лет спустя Гильермо поведал мне, что для него было честью работать со мной, для него это было честью!

Отличительными чертами Гильермо помимо всего прочего были порядок, умение найти способ реализовать мои планы, вложить деньги… Он никогда ничего не прикарманивал, потому что… он был богаче меня! Много раз мы подкалывали друг друга, кто из нас больше заработает. В той ситуации, что мы находились, Гильермо сотворил настоящее чудо… Поэтому, когда говорят, что Копполо довел меня до этого, довел до того, я отвечаю: «Коппола вытащил меня из нуля и поставил на ноги!».

А по поводу наркотиков, которые не имеют ничего общего с этой историей, я могу сказать кратко, слушайте внимательно: никогда Коппола не приучал меня к наркотикам, потому что, когда я начал их употреблять, в Барселоне, его и близко рядом не было. И точка.

Итак, мы финишировали третьими. Третьими! Для «Наполи» это было настоящим успехом, моментом славы… Чемпион – «Ювентус», второе место – у «Ромы», а третьими стали мы. И кто вспоминал тогда о том баннере в Вероне, в первом матче итальянского этапа моей карьеры? О том «Добро пожаловать в Италию» для неаполитанцев? Итак, пришло время реванша, вендетты…

Было 23 февраля 1986 года. Вся их курва[23] кричала нам: «Мойтесь, мойтесь!». Мы проигрываем 0:2, неаполитанцы возмущены… Я с мячом – пин, пан! — защитник ошибается, и я забиваю гол. И за четыре минуты до конца – пум! — пенальти, который я реализовываю. В итоге – 2:2. Мы праздновали так, словно выиграли Кубок чемпионов! А те наши футболисты, что сидели на скамейке запасных, вместо того, чтобы обниматься с нами, подбежали к трибуне, что кричала нам «Мойтесь, мойтесь!». Вот такими были наша команда и наш город, где мы играли и жили.

В сезоне-86/87 наконец-то получилось все, что мы так долго готовили. После того, как я стал чемпионом мира в Мексике, мне казалось, что для меня уже не существует преград… Да мы проиграли в первом раунде Кубка УЕФА «Тулузе», но мы же ведь не могли выиграть все: к тому же в тот день я не забил пенальти, и мы уступили в серии 11-метровых… Но мы боролись изо всех сил.

Я попросил Ферлаино приобрести Карневале, Андреа Карневале, и поскольку он уже знал, что я прошу что-то зря, то привез его из «Удинезе». Он спросил меня, чего нам не хватает для того, чтобы стать чемпионами, и я ответил: «Немного везения, президент, немного везения, ничего больше». Остальные клубы, гранды, были напуганы. У них был Платини, целая куча феноменальных игроков, но они все равно боялись, жутко боялись! Они вывешивали расистские баннеры, но делали это из-за страха: они не могли понять, как это бедняки с юга смогли унести кусок торта, который раньше кроме них не ел никто другой. И это был самый большой кусок!

Первый за 60 лет скудетто с «Наполи» ни с чем не мог сравниться, даже с победой на чемпионате мира. Почему? Потому что в «Наполи» мы сделали это своими силами, начав путь с самых низов. Мне бы очень хотелось, чтобы все тогда увидели, как мы празднуем эту победу, празднуем сильнее, чем какая-либо другая команда. Это был скудетто всего города. И люди осознали, что ничего не нужно бояться, что побеждает не тот, у кого больше денег, а тот, кто борется до самого конца, тот, кто больше жаждет победы… Для этих людей я был капитаном корабля, знаменем. Они могли наехать на кого угодно, но только не на меня… Это очень просто… когда мы начали превращаться в настоящую команду, пришли результаты: приехал «Интер», мы его разгромили, приехал «Милан», мы его обыграли. Мы побеждали всех.

И в Турине против «Ювентуса» 9 ноября 1986 года случилось нечто невероятное: мы уступали 0:1, сравняли счет, и стадион взорвался, все праздновали… Мы ничего не понимали. Мы забили второй мяч – и вновь радость на трибунах. И после третьего тоже. Оказывается, на стадионе было полно работяг, все родом с юга! «Наполи», «Наполи»! — мы закончили матч под эти крики, что просто поразило мое воображение.

Мы уже были чемпионами, когда мне указали на одну маленькую статистическую деталь; итальянские журналисты – фанатики такого рода подсчетов. Оказалось, что только два клуба выигрывали в одном сезоне чемпионат и Кубок Италии, оба с севера – «Торино» и «Ювентус». И перед финалом Кубка я вышел к прессе и сказал: «Конечно, было бы прекрасно выиграть Кубок Италии. Это кажется сложным, но, пожалуй, только потому, что прежде все претенденты на «золотой дубль» были с севера. Мы же, южане, не привыкли упускать свои шансы. Ни в футболе, ни в жизни…». И мы использовали свой шанс. Кроме того, мы обыграли команду с самой расистской инчадой в Италии – «Аталанту» из Бергамо. Все было просто идеально.

Но проблема все-таки была. Какая проблема? То, что руководители «Наполи» совершенно не умели тратить деньги. А ведь после того скудетто мы были близки к тому, чтобы выбить из Кубка чемпионов мадридский «Реал». Мы должны были играть первый матч на «Сантьяго Бернабеу» при пустых трибунах, а когда пришло время ответного, создавалось впечатление, что все неаполитанцы сошли с ума и хотят присутствовать в тот вечер на «Сан-Паоло». Тогда выручка от продажи билетов составила 4 миллиона долларов, а с учетом перепродажи – в самом что ни на есть неаполитанском стиле – семи, восьми…… Но клуб упустил возможность сделать «Наполи» великим, великим, великим… Они даже не поменяли газон на поле в Соккаво.

Вам рассказать, как выглядел тренировочный центр клуба Парадизо де Соккаво? Такое вы можете увидеть в клубе второго аргентинского дивизиона, да и то не всегда, но уж никак не в команде итальянской серии А. Казалось, что стены раздевалки развалятся на куски прямо на глазах, а само помещение чем-то напоминало мне мой дом в Вилья Фьорито. Покореженные листы металла служили неким подобием гаража для четырех стоявших там машин, а поле словно специально было создано для того, чтобы игравшие на нем рвали связки. Поэтому я говорю, что Сальваторе Кармандо, массажисту, кинезиологу,[24] занимавшемуся нашим восстановлением, принадлежит 50 % заслуг в каждом завоеванном нами титуле.

Мой контракт действовал до 1989 года, но Гильермо пришла в голову мысль, что следует заняться вопросом о его продлении. «Наполи», в который я пришел два года назад, не имел ничего общего с этим, завоевавшим третье место и скудетто. Переговоры начались в Мадриде, когда мы играли тот матч с «Реалом» без зрителей на «Сантьяго Бернабеу» в первом круге Кубка чемпионов. Сентябрь 1987-го. Так как мы в итоге проиграли, Ферлаино дал задний ход. Однако он не учел одно обстоятельство: Сильвио Берлускони хотел видеть меня в «Милане»… И началась заварушка, хотя в душе я знал, что не смогу выступать за какой-либо другой итальянский клуб кроме «Наполи», потому что в таком случае убьют и меня, и тех, кто меня купит. Это я и сказал Берлускони при встрече, и он произвел на меня впечатление джентльмена, победителя.

— Берлускони, если я дам вам свое согласие, мы должны будем вдвоем уехать из Италии; вы потеряете весь свой бизнес, поскольку неаполитанцы каждый день будут разрывать вам мячи, а я просто не смогу здесь жить…

В начале ноября 1987 года перед матчем с «Комо» мы разместились на сборах в миланском отеле «Брун», и тут за Копполой приехал «Мерседес Бенц». Он отвез его в Милан-5, где у Берлускони было ранчо. Настоящий особняк из тех, что показывают в кино. Он сказал Гильермо, что хотел бы купить меня за любую цену, когда истечет срок моего контракта, что он уже потратил почти 50 миллионов долларов и до сих пор не смог завоевать хотя бы один гребаный титул. Он даже не спрашивал, сколько я зарабатываю в «Наполи»; он сходу предлагал в два раза больше! Кроме того, он был готов дать мне дом на площади Сан Бабила, самой дорогой зоне города, автомобиль, какой я пожелаю – нет, не «Фиат-600» – «Ламборджини», «Феррари», «Роллс-Ройс», пятилетний контракт и договор с принадлежавшей ему фирмой «Фининвест».

Знает хотя бы кто-нибудь, почему я сказал «нет»? Мой друг, журналист Джанни Мина узнал об этой встрече и в декабре опубликовал новость в своем журнале «Special»… Во вторник утром все знали, что «Милан» хочет меня заполучить и предлагает мне все, что я захочу; и в тот же вторник вечером Ферлаино принял все наши условия. Мы подписали контракт на сумму в три раза большую, чем мы просили изначально: 5000000 долларов в год, до 1993 года, без учета поступлений от рекламы и мерчандайзинга, что составляло еще 2500000 долларов каждые 365 дней… Кроме того, несколько мелочей и один подарок: черный «Фиат F40». На тот момент это был единственный автомобиль этой марки в мире!

Не знаю… Я не знаю, как бы сложилась моя карьера, если бы я принял приглашение «Милана»; была бы она другой, лучше или хуже. Но я знал неаполитанский характер и знал, что неаполитанец отдаст за меня все… Хана тому, кто тронет Марадону в Италии! Где бы я ни был – в Турине, в Милане, в Вероне – неаполитанцы везде собирались в кучу. В действительности, единственное, с чем у меня не было проблем в то время, так это с деньгами…

В то время International Management Group провела исследование в различных странах мира с целью выявить, кто является самым популярным человеком на планете. И получилось, что таким человеком стал я… Тогда эта организация захотела купить права на использование моего имиджа для рекламы, за что была готова выложить мне 100 миллионов долларов. Сто миллионов!.. Однако была одна деталь: передо мной было поставлено одно условие, что я, аргентинец, должен был получить второе гражданство, стать гражданином США. Американцем! Но все это – гражданство, возможность быть аргентинцем, как и чувства, не имеет цены. Тким образом я ответил отказом. Это было мое собственное решение, как и все, что я принимал в своей жизни. Гильермо мог меня направить, но решал все я, и так было во всем. А то предложение не ограничивалось цифрой в 100 миллионов долларов; принимая участие в разного рода мероприятиях, мы могли заработать еще больше, и даже Генри Киссинджер высказывал свою заинтересованность в этом деле. Но нет, нет; быть аргентинцем не имеет цены.

Я вам сказал, что недостатка в деньгах я не испытывал. В то время я вел программу на телеканале RAI и получал за это 250000 долларов в месяц. У нас был заоблачный рейтинг! Кроме того, я подписал контракт на 5 миллионов долларов с японцами из «Хиточи», чтобы рекламировать их спортивную одежду, которая носила мое имя. И также с ними я заключил другое соглашение, о рекламе холодного кофе или что-то в этом роде. Так как мы должны были снимать ролик в каком-нибудь особенном месте, они предложили каньон Колорадо в США. Я спросил их, почему, и они ответили, что тут дело в окружающей обстановки, в панораме… И тогда я им сказал: «Давайте снимем это в Аргентине, я хочу сделать это в своей стране!». И я привез японцев в Ла Риоху, в Талампайю. Они заявили мне: «Нам нужны модели», на что я им ответил: «У меня они есть – мои братья Турко и Лало». Знаете, почему нам предоставляли вертолет каждый день для того, чтобы летать из Ла Риохи в Талампайю? Губернатором Ла Риохи был… Карлос Сауль Менем…. И мы продали кучу холодного кофе в Японии. Также мы сделали несколько кадров в кратере вулкана Везувий для «Асахи» – японской пивной марки. Нам везло на рекламу, но во все контракты я заставлял вносить отдельный пункт: «Чтобы не был нарушено нормальный ход моей профессиональной деятельности». Мы делали сериалы, телепрограммы, аксессуары для школьников, все что душе угодно…

Я просил машины, которых не существовало в природе, и к назначенному сроку мне их доставляли. К примеру, «Мерседес-Бенц Кабриолет», который не доходил до Италии. Я попросил об этом Гильермо, и он позвонил в «Мерседес». Прошло время, и однажды раздался звонок от Гильермо; он хотел, чтобы я вышел на балкон… Я посмотрел вниз и увидел там «Мерседес», окруженный людьми, которые его пригнали – эта была первая машина данной марки в Италии. Я спустился, осмотрел ее, обнялся с одними, с другими, попросил ключ и сел в машину… Посмотрел вниз и увидел рычаг. «Она автоматическая», — сказал я им. Гильермо поменялся в лице: «Да, да, она автоматическая, это последняя модель». Я вылез, отдал им ключи, сказал «большое спасибо» и пошел к себе домой: мне не нравились машины с автоматической коробкой передач. Сейчас то, что я рассказываю, выглядит такой дикостью!

Жизнь в Неаполе тем временем была просто невообразимой. Я не мог спокойно завернуть за угол, потому что они меня… слишком любили! И когда неаполитанцы тебя любят, они действительно тебя любят! «Я люблю тебя больше, чем своих сыновей!» – говорили они мне. Я не мог даже пойти купить себе пару ботинок, потому что через пять минут в магазине было разбито стекло, а внутри собиралась тысяча людей. Тогда приходилось идти Клаудии, которая покупала мне одежду и все остальное. И они ее уважали: «Не вздумай коснуться жены Марадоны, иначе он не выйдет играть в воскресенье». Маршрут же от моего дома до Соккаво был настоящим приключением. По окончании тренировки мне приходилось садиться в машину, подъезжать к воротам, останавливать ее, не заглушая при это двигателя и сохраняя готовность в любой момент нажать на газ. Я говорил охраннику, чтобы он открыл ворота, и как только они открывались на нужную ширину, сразу же давил на газ. А те, кто уже знал мою тактику, преследовали меня на мотоциклах… до тех пор, пока я от них не отрывался. Мотоциклисты в Неаполе были подлинным сумасшествием! Они преследовали меня повсюду… Но на «Мерседесе» или на «Феррари» я от них уходил. В «Наполи» я чувствовал себя великолепно еще и потому, что я смог дать им то, чего раньше у них не было: не только футбольные приемы, но и гордость… Гордость, поскольку раньше «Наполи» никто ни во что не ставил, а теперь их стали бояться. Поэтому сейчас каждый неаполитанец может тебе сказать: «Те команды создавали не руководители; их создавал Марадона».

Шел сезон-1987/88, мой четвертый в Италии, и тогда появилась формула Ma-Gi-Ca. Ко мне и с Джордано присоединился, слава Богу, Антонио Карека. Люди уже привыкли к тому, что мы вели борьбу за самые высокие места, и тот сезон не стал исключением; поэтому я готовился к нему изо всех, пожалуй, как никогда ранее.

В октябре 1987 года мне впервые пришлось лечь в клинику доктора Анри Шено в Мерано, Швейцария. Со своего приезда в Италию и до того момента я играл без перерыва, имея за плечами почти двести матчей подряд, включая товарищеские и официальные игры за клуб и сборную Аргентины. Меня очень сильно беспокоили связки, и даже доктор Олива, который был в моих глазах волшебником, не мог предложить мне никакого другого лекарства кроме отдыха. Мне делали уколы, от которых я не мог сдержать слез… Я продолжал играть, держась только на этих уколах. Поэтому, когда я слышу, что футболисты получают слишком много денег, что они живут в роскоши, я отвечаю: а вы не хотели бы испытать состояние, когда иглу всаживают на десять сантиметров вглубь, в голень, в колено, в поясницу? Уверен, что нет…

Именно лечение в той клинике повлияло на мое выступление, но я никогда не смогу понять, почему мы провалились в конце сезона. Любопытно, что тот сезон, вызывающий у меня смешанные чувства, я вспоминаю как один из лучших в своей карьере, потому что физически я был готов как никогда, настоящий снаряд; и в то же время в душе у меня остался большой осадок, так как говорили, что «Наполи» продал чемпионство! Что он сдал его под давлением игроков на тотализаторе.

Но сперва стоит рассказать обо всем хорошем. Все осталось в памяти, в том числе и цифры: я забивал голы в шести матчах подряд – думаю, что в Италии это никому не удавалось со времен Джиджи Ривы, в «Кальяри». Я забил всем командам первого дивизиона, чего также никто не смог сделать, и несколько мячей я отправил в сетку «палкой», своей правой ногой, как например, «Удинезе». В первых 19 турах мы набрали 87 % очков – исторический рекорд! Мы были машиной, настоящей машиной, а моя форма помогла мне убедить Бьянки забыть о своем авторитаризме: на тренировках я работал в основном только с мячом и тренировался не более трех дней в неделю – по пятницам был только массаж и отработка штрафных ударов. Кроме того, наконец-то я забыл о своих страхах: мы все играли в атаке – я рядом с Карекой и Джордано на острие. И я стал лучшим бомбардиром, забив 15 мячей, на счету Кареки было 13…. Оставалось несколько туров до финиша, и наш отрыв от преследователей составлял 5 очков.

Теперь, о плохом… 17 апреля мы проиграли 1:3 «Ювентусу» в Турине. Мы не знали радости побед неделю за неделей, и один результат был хуже другого: сыграли вничью 1:1 с «Вероной», проиграли «Милану» 2:3, уступили 2:3 «Фиорентине» и 1:2 – «Сампдории». В пяти матчах мы набрали всего лишь одно очко! Мы проиграли чемпионат, который не имели права проигрывать, и нас начали называть глупцами.

Я считаю, что решающим был матч против «Милана», на «Сан-Паоло»: мы пропустили гол, затем я сравнял счет ударом со штрафного, который исполнил как никогда ранее, и после этого нас прикончили голами Вирдиса и Ван Бастена. Карека сделал счет 2:3, а затем судья Ло Белло свистнул, сорвав выход Антонио один на один с Галли, вратарем. Этот один из тех случаев, когда, сравняй мы счет… Но дело уже было сделано. Мудак Бьянки начал экспериментировать, оставил в запасе Джордано, и все пошло к чертям собачьим. К тому же я был в полном дерьме, травмированным, на моих пояснице и колене уже не оставалось живого места от уколов, и в двух заключительных турах я даже не смог выйти на поле.

Я не собираюсь искать виновных в том, что произошло… Я думаю, что мои партнеры по команде ошиблись, когда выступили с требованием увольнения тренера, Бьянки, после поражения от «Фиорентины». По сути дела они были правы, поскольку от Бьянки убежала черепаха – такие нелепые решения он принимал. Это была достойная идея Гареллы, Феррарио, Баньи и Джордано, но пришла она им в головы не вовремя. В заявлении говорилось, что Бьянки никогда не вступал с ними в диалог, и это было чистой правдой… Но Бьянки не был виновен во всем, равно как и мы, игроки, как он потом хотел все представить… Я никогда не соглашался с тем, в чем меня обвиняли, и был готов уйти из «Наполи», если бы люди подумали, что среди нас был продажный игрок. Я не принял этого и по сей день. Поэтому я остался в «Наполи» после окончания чемпионата; я хотел дать им всем ответ. Я отправил в Буэнос-Айрес Клаудию и Джаннину на тот случай, если какой-нибудь сукин сын вздумает распустить свои руки. Поэтому я остался и воспользовался возможностью принять участие в прощальном матче Платини: я не собирался играть, так как особого желания у меня не было, и в физическом плане я чувствовал себя мертвым, но француз названивал мне домой по 15 раз в день… Но, прежде всего, я остался, чтобы держать ответ, чтобы поговорить с Ферлаино, чтобы сказать ему в лицо то, что мы должны были сказать. Речь шла о каморре, о черном тотализаторе. И самое невероятное, что о том же самом говорили и год назад! И тогда мы все равно выиграли чемпионат!

С людьми у меня были хорошие отношения. Но если бы они думали, что «скуадра»[25] продалась, если бы они говорили, что Марадона продался… Если бы они в действительности думали так, я хотел бы уйти. В матче против «Сампдории», последнем в чемпионате, люди кричали: «Бьянки, Бьянки, оставайся с нами!». И я подумал: «Хорошо, если бы Бьянки остался». Честно говоря, все это доставляло мне большое беспокойство, потому что желанием команды – хотя я и не поставил свою подпись под тем заявлением – было, чтобы тренер ушел. В момент, когда мы упустили скудетто, Ферлаино должен был сказать ему: «Уходите», и все. Но из того заявления вытекало: «Мы – мученики, мы сделали больше, чем Марадона»… В итоге же с ним незамедлительно продлили контракт.

Это не значит, что я не был согласен с моими партнерами или, наоборот, они со мной. Но получалась так, что во главе всего этого мятежа стоял Марадона. Но якобы Марадона подначивал всех исподтишка! Марадона – и исподтишка! Мне нечего было скрывать от тренера, я не стеснялся в выражениях, когда спорил с ним, порой дело доходило чуть ли не до драки… В чисто футбольном плане все неудачи в заключительных встречах имели место потому, что в середине поля у нас были серьезные проблемы: Романо выглядел разобранным, Баньи был откровенно плох, и Де Наполи, действовавший позади всех, разрывался налево и направо. Впрочем и мы, игроки атакующей линии, им не помогали, а тренер никогда не ставил четырех полузащитников. Когда же он вдруг очухался, мы были уже никакие… И решение внести перемены как раз в решающем матче с «Миланом» лежит на его совести. А наша вина в том, что мы терпели весь чемпионат никчемного Баньи, о чем я заявил в открытую, опираясь на голые цифры: «Если ты посчитаешь, что Марадона забил 15 мячей, Карека – 13, Джордано – 10, тогда… Ты увидел? Невозможно проиграть чемпионат. Но если ты забиваешь 10, а тебе – 12, о чем речь…».

В конце концов я вернулся в Буэнос-Айрес на взводе. Когда мы уходили в отпуск, клуб озвучил свое мнение: он поддержал Бьянки, продлил с ним контракт на год и открыл дверь для того, чтобы дать пинка под зад четырем идеологам бунта: Гарелле, Феррарио, Баньи и Джордано. Для меня же словно ударом по яйцам стало то, что всю заслугу в том, чего мы достигли, руководители клуба отдавали тренеру. Тренеру! Так быстро они обо всем забыли? Я пришел в команду раньше него, боролся с ней за выживание, спорил с Ферлаино, говорил ему, что нужно купить одного игрока, другого… И что теперь? И это еще не все. Я попросил Ферлаино, чтобы он купил Чечо, Серхио Батисту, а он взял и купил бразильца Алемао. И как и во многих других случаях, дал коту молока.

Когда я вернулся в Италию в июле, то попытался фехтовать с пробками на острие. Местечком, выбранным для предсезонки, был Лодроне, и там я отправился к тренеру за разъяснениями, отправился защищать ту четверку «подписантов», попросив всех больше не открывать рта, а то с Бьянки продлят контракт на пять лет… Мы поговорили с ним, я не просил у него прощения или что-то в этом роде, но я понял, что единственным выходом для «Наполи» было продолжать с ним работать. Вот так мы и начали очередной этап.

Из первого круга сезона-1988/89, моем пятом в Италии, мне особенно запомнились два матча, два воскресенья подряд, которые я не забуду, покуда я жив. Сначала, в шестом туре, 20 ноября 1988 года, мы обыграли «Ювентус» 5:3 в Турине с хет-триком Кареки. И тут же, неделю спустя, 27-го, забили 4 мяча – 4:1 – «Милану» на «Сан-Паоло». Вы представляете себе, какими были болельщики «Наполи»? «Юве» и «Милану» – девять голов в двух матчах! Нашим врагом в том сезоне был «Интер» Рамона Диаса. Во встрече с «Болоньей» я придумал новый способ отмечать голы, танцуя танго… В тот самый день мои предки приехали посмотреть на меня, и я посвятил им этот танец.

И в то же время мы начали свой путь в Кубке УЕФА. Я бы умер ради того, чтобы завоевать международный титул, черт побери, этого мне как раз не хватало!

Когда настали праздники, до меня дошло, что в 1988 году я прошел сквозь все… Тот год я закончил обращением через прессу ко всем аргентинцам, думая о людях из ЮНИСЕФ, которые предложили мне сотрудничество: «Я бы сделал все что угодно для детей всего мира, особенно ради тех, кто больше всего нуждается, мне нравится видеть их довольными и счастливыми. Поэтому я переоделся в клоуна и наряду с остальными принимал участие в представлении в неаполитанском цирке Медрано. Там было больше трех тысяч детей, и среди них моя дочь, Дальмита. Поэтому я хочу сотрудничать с ЮНИСЕФ, чтобы помогать всем тем детям, что голодают и страдают. Я убежден, что это лучший способ закончить этот 1988 год… Поэтому я привез в Неаполь своих родителей, чтобы провести с ними Рождество, так как мы никогда не встречали его порознь, а также встретить с ними Новый Год… Этот 1988-й будет для меня незабываемым. Я пережил огромное разочарование, вызванное неудачей «Наполи» в чемпионате Италии, но радостей было намного больше. С одной стороны, мой лучший сезон здесь, и в то же время – возможность видеть, как растет моя дочь, возможность видеть мою семью собравшейся вместе. Это самое важное, что может быть у Марадоны в жизни… Я не прошу для себя ничего больше в этом 1989 году, который начинается. Как я всегда говорю, я боюсь просить слишком много. Я только хочу, чтобы мой ребенок, который в будущем у меня родится, пришел в лучший мир – без войн, без голода… Этого, в конце концов, я желаю всем. Счастливого 1989 года, Аргентина».

Этого, в конце концов, ожидал и я сам.

Тогда же появилась мысль сменить обстановку. На горизонте возник Бернар Тапи, который предложил мне все, что я хотел, и даже намного больше. Опять в отеле «Брун», где я находился затем, чтобы подписать очередной рекламный контракт, мы сели с ним за стол переговоров. С ним, прилетевшим на частном самолете, с Гильермо и с одним агентом, Сантосом. Тапи мне сказал: «Не будем говорить о цифрах, я даю в два раза больше, чем ты сейчас получаешь в «Наполи»… Я хочу видеть тебя в своей команде!». Смотри, дело ведь было не только в деньгах. Или, точнее говоря, это касалось не только меня, потому что «Наполи» мог получить…25 миллионов долларов! Но имели место некоторые мелочи, которые интересовали меня больше: вилла с парком на 6000 квадратных метров, чтобы там могла резвиться моя дочь, отдыхать моя семья, и бассейном – то, что мне обещали в «Наполи» и никогда не давали; может быть, потому что у них просто не было такой возможности. Мне уже порядком надоело слышать от нее: «Папи, пойдем играть на балкон! Ну пойдем на балкон!». И также – я об этом как-то обмолвился и сейчас признаюсь, что меня привлекало спокойствие, царившее во французском чемпионате плюс месяц отдыха в январе, как раз достаточно для того, чтобы съездить в Аргентину. По мне было бы идеальным вновь начать все с нуля. Но разве кто-нибудь разрешил бы мне уйти из «Наполи»? Неаполитанец, который бы предоставил мне свободу, был бы приговорен на муки вечные, все бы говорили: «Вот этот сукин сын – тот, кто позволил уйти Марадоне».

Тем временем мы довольно успешно выступали в чемпионате Италии и в Кубке УЕФА…. В рамках этого турнира мы были в Мюнхене на ответном полуфинальном матче против «Баварии» 19 апреля 1989 года, и президент «Наполи» подошел ко мне. Мы немного поболтали, и в заключение он мне сказал: «Если мы выиграем Кубок УЕФА, обещаю, что разрешу тебе уйти в «Марсель». Я уже танцевал на одной ноге… Я не хотел причинять боль неаполитанцам, которые меня любили, но думаю, что если бы я ушел не в итальянский клуб, они бы расстроились не так сильно. В итоге мы сыграли вничью и вышли в финал, поскольку в первом матче в Неаполе мы выиграли 2:0. Теперь нас ждал поединок со «Штутгартом» Юргена Клинсманна, и мы чувствовали свою силу, были убеждены в том, что способны выиграть этот трофей. 3 мая мы обыграли их 2:1 в Неаполе, а 17-го сыграли 3:3 в Германии… В последнем, решающем матче мне удалась великолепная передача прямо на голову Ферраре, с которой он забил гол. В той ситуации сделать точный пас головой из-за пределов штрафной площади, да еще и с отскока, было сродни настоящему чуду. Для меня все это слилось воедино – первый европейский трофей «Наполи», который теперь вошел в число победителей еврокубков, и… мой переход!

Но Ферлаино не захотел меня отдавать. Прямо на поле, когда я держал Кубок УЕФА в своих руках, он подошел ко мне, обнял за плечи и сказал на ухо: «Слушай, Диего, давай выполнять условия контракта, ладно? Еще многое нужно сделать». Мне захотелось врезать ему кубком по башке, но я сдержал себя, и сказал лишь следующее: «Президент, сейчас не очень подходящий момент…Я выполнил свое обещание, теперь пришел ваш черед. И он тут же мне ответил: «Нет, нет, нет, Диего. Я тебя не продаю. Я сказал тебе это только для того, чтобы поднять твою мотивацию»…

Вот так началась другая война. На самом деле взорвались бомбы, остававшиеся от предыдущих сражений, которые по каким-то причинам не взорвались раньше, и впереди у меня тоже было минное поле… Когда закончился чемпионат, я отправился в Аргентину, чтобы присоединиться к сборной и сыграть на Кубке Америки, и начал говорить все, что думал… Ферлаино позвонил Копполе в Бразилию, чтобы тот передал мне, что он никуда меня не отпустит. И я уже не мог больше терпеть, не мог! Мне было очень сложно простить Ферлаино – тогда, сейчас я это сделал – за то, что он сомневался во мне, зная меня пять лет. После матча с «Болоньей» 7 мая, в котором я не смог принять участие из-за того, что проклятая спина не давала мне даже ходить, он заявил, что мне не верит… А ведь эту проблему со спиной я испытывал еще со времен «Лос Себольитас»! Я даже выучил научное название этого заболевания: профессиональное артритное люмбаго… Ну, конечно, какой из меня профессионал… Я бы хотел иметь под рукой статистику матчей, которые я сыграл с травмами, на уколах, полумертвый… И я сейчас я бы сделал то же самое! Потому что я хотел играть и выигрывать.

Из Бразилии я отправил им сообщение. Они оскорбляли Гильермо и Клаудию тоже в предпоследнем матче чемпионата против «Пизы» 18 июня, и я уже не мог больше это терпеть: или меня продают или пусть ждут, когда я отгуляю положенный мне отпуск и вернусь, а тогда посмотрим… Вот это я им и сказал. Я всегда был немного бунтарем, нет? И в тот момент я хотел привнести свой мятежный дух в «Наполи», на тот случай, если бы мне пришлось там остаться. К счастью, они уже взяли на место Оттавио Бьянки Альбертино Бигона, который не имел ничего общего с этим хвастуном… Когда они это сделали, я плавал по Неаполитанскому заливу вместе со своей семьей, в Дальмине. У меня в душе остался большой осадок – и остается до сих пор – что Бьянки ушел как победитель; я был зол на то, что когда мы выигрывали, то в этом была только его заслуга, а когда проигрывали, то во всем был виноват Марадона. До сих пор есть люди, считающие, что матчи выигрывают тренеры, но они ошибаются: без игроков не бывает тактики, и думаю, что этот вопрос не стоит даже обсуждать. И я спрашиваю: если Бьянки был таким феноменом, почему он ничего не выиграл с «Комо»? Потому что это слабенькая команда? Такой был «Наполи», когда я только пришел… И в конце-то концов, Бьянки, эта головка члена, если нуждался в совете, кому он звонил? Пассарелле!

Дело в том, что я хотел уйти из «Наполи», но знал, что если это не получится, я останусь и дам бой.

Тогда я устроил себе бесконечные каникулы: после Кубка Америки отправился ловить рыбу в Эскине, в Коррьентес, потом поехал кататься на лыжах в Лас-Леньяс, в Мендосе, и наслаждался, наслаждался, наслаждался своим первым отпуском за многие годы… Кто бы поверил, что впервые такой бардак приключился со мной в «Архентинос Хуниорс», когда там оскорбляли моего отца, потом в «Барселоне», когда в чем меня только не обвиняли… Но наступил предел: они наехали на Гильермо, на Клаудию, на Дальмиту. Казалось, что они внезапно забыли все, что я им дал: скудетто после 60 лет, Кубок Италии, Кубок УЕФА, их первый европейский титул, два вице-чемпионства. Казалось, что они забыли о том, что они платят мне 10 миллионов долларов, а зарабатывают на мне более ста. Я готов был забросать их гранатами.

Тогда же, словно по какой-то случайности, мое имя начали связывать с наркотиками и с каморрой. Появились несколько фотографий в газете «Il Mattino» и в других журналах, на которых я был запечатлен вместе с Кармине Джулиано, которого обвиняли в том, что он возглавляет одну из самых мощных преступных группировок, «Форчеллу»… Я не буду отрицать, что в городе была мафия. Но все заявления о том, будто бы у меня были с ней дела, это – полная херня. Я был для них словно развлечением, и они говорили: «Этого парня не трогать». Я признаю, что этот мир был захватывающим. Для нас аргентинцев, это было в диковинку, мафия и все с ней связанное – какая она? Все-таки наблюдая за всем этим я ловил себя на мысли, что нахожусь в каком-то завороженном состоянии; конечно, мне делали какие-то предложения, но я никогда их не принимал, так как мне не по душе принцип, когда тебе сначала дают, а потом могут попросить что-то взамен… Меня приглашали на встречи в фан-клубы, дарили часы, но этим все и ограничивалось. Если я видел, что дело темное, то никогда не соглашался…. Но это было невероятное время: когда я приходил в такие фан-клубы, мне преподносили золотые часы «Ролекс» и машины. Машины! К примеру мне подарили «Вольво-900» – первую такую машину в Италии. И я тогда спросил их: «Хорошо, но что я должен сделать?». И мне ответили: «Ничего, только дай сфотографироваться с тобой». Я говорил «спасибо», и на следующий день видел эту фотографию в газетах. Именно таким образом появилась и моя фотография в компании с Кармине Джулиано и его семьей.

Ладно, многие также говорили, что я принимал участие в траффике наркотиков. Из Буэнос-Айреса мы сделали заявление, в котором рассказывали то, о чем никто не знал. И просили обеспечить нам охрану, потому что если бы нам не дали гарантий безопасности, мы бы туда ни за что не вернулись. Мы описывали попытки покушения, которые пережили, как, например, выстрел стальной пулей, которая разбила ветровое стекло одного из моих авто, или же ограбления, как в день вручения мне Золотого мяча в 1986 году. Ни одно не было расследовано, ни одно не было раскрыто. Мы заявляли, что против меня и моей семьи существовал заговор, который ставил под угрозу наши жизни. Это было очевидно…

Таким был предел, максимум, а ведь были еще и более мелкие детали: например, мне не разрешили поехать в Мерано, в клинику доктора Шено, чтобы привести себя в порядок перед стартом чемпионата. Но это была всего лишь деталь; война уже велась грязными методами, я жил словно под бомбежкой…

Говорили, что неаполитанцы меня больше не любили? Что мне было опасно возвращаться? Я решил вернуться и держать ответ; посмотрим, кто больше врет… Они говорили о каморре и о наркотиках? Конечно, было легко обвинить в этом игрока, который должен был проходить антидопинговый контроль. А начальники? Те, что спускались в раздевалку поприветствовать тебя, были настолько высокомерными, что даже не удосуживались открыть рот… И я вернулся. Вернулся очень быстро – еще раз спасибо Фернандо Синьорини, который все эти дни, что я был в отпуске, подготавливал впечатляющий план работы вплоть до чемпионата мира в Италии. Я вышел на поле в матче против «Фиорентины», 17 сентября 1989 года, и впервые я начал игру на скамейке запасных, под 16-м номером. Я вышел на замену во втором тайме, бородатый… и не забил пенальти! Никто меня не освистывал, никто из тех, про кого в газетах писали, что они меня ненавидят, не оскорблял, никто. Наоборот. Поэтому я прощал – и прощаю – только простых болельщиков; все остальные – те, кто распускал слухи, те, кто строчил статейки в газетах – они хотели все притянуть за уши. Если я пропустил 15 дней, то сразу же превращался в наркомана и мафиозо. А когда срывал аплодисменты, то тут же становился примерным мальчиком. И все это потому, что я просто делал свою работу, к тому моменту делал ее уже в течение 13 лет… Меня очень, очень беспокоило то, что Ферлаино и клуб меня не защищали. И я готовил реванш – реванш, который они и не могли себе представить. Он очень сильно отличался от того, что я обычно препринимал в свои мятежные годы.

Я словно подбирал себе противников для того, чтобы крикнуть им всем в лицо: «Вы видели, что сперва нужно думать, а потом уже говорить?». И «Милану» – «Милану! — которому мы якобы продались в предыдущем чемпионате, мы забили три гола, один из которых был мой… 3:0 1 октября на «Сан-Паоло», в одном из тех матчей, о которых мечтаешь как дебил, пуская слюни, у меня выходило все.

Начиная с того моего появления на поле в матче с «Фиорентиной», я провел 20 матчей подряд, один лучше другого… И когда казалось, что скудетто завоюет «Милан», который вернул нам должок, выиграв с тем же самым счетом 3:0 на «Джузеппе Меацца», Бородач (Бог) вновь протянул мне руку помощи. Или, точнее, бросил мне монетку.

Было 8 апреля 1990 года. В ту пору я словно летал на крыльях. Мы отправились в Бергамо на матч с «Аталантой», и отплатили ее болельщикам – самым большим расистам в Италии – той же самой монетой. Они бросили монету в голову Алемао, когда тот уходил в раздевалку, ранили его до крови, и матч был прекращен. И затем нам присудили техническую победу! И уже на финише, когда все просчитали, что «Милан» вновь завладеет чемпионским титулом, мы «пошли на обгон», как говорят итальянцы. 22 апреля мы обыграли «Болонью» – ту самую «Болонью», что спровоцировала мою стычку с Ферлаино из-за болей в спине. И когда все думали, что то первое наше скудетто было чудом, которое уже никогда не повторится, мы уже стояли на пороге второго.

Сезон, который начался наихудшим образом, с «наркомана» и «мафиозо», которым был я, стоявший на пороге бездны, заканчивался победой в чемпионате… Я никогда не чувствовал себя так хорошо, никогда. Я просто летал по полю.

Нам оставалось сыграть заключительный матч с «Лацио», но все уже было ясно. Я помню, как на меня налетели итальянские журналисты в Соккаво, на выходе с последней тренировки, и спросили, не легче было бы нам, если бы со мной не случилось всего этого дерьма в начале сезона. И я ответил им, что ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Я сказал им по-итальянски: «Мне нравится побеждать вот так». 29 апреля, когда мои товарищи по сборной Аргентины уже высадились в Италии для того чтобы начать заключительный этап подготовки к чемпионату мира, мы сыграли последний матч чемпионата Италии с «Лацио». Адский труд, старик, адский труд. Барони забил головой победный мяч, и мы вновь завоевали «скудетто».

Я просто убил их, они не могли вымолвить ни слова. Говорил только я: в том, что произошло, нет вины ни Марадоны, ни Ферлаино. Лучшее из всего, что с нами случилось, — это приход тренера Альбертино Бигона, который умел вести диалог с футболистами. И уже в раздевалке, после круга почета, я обратился ко всей Аргентине: «Этот титул, эта новая радость – для моего отца. Как только закончился матч, я поговорил с ним по телефону, и мы плакали вместе… Много плакали… Он сказал, что рад за меня, за тех, кто был рядом со мной. Но ни за кого больше. Не забывается то, что последний раз я уезжал в Аргентину, как если бы я был преступником… Мне сказали, что я ни при чем, когда все прекрасно знали, чего я добился, начав с самых низов, не имея денег даже на автобус… И он, умудренный годами старик, этого не простил; он не был таким мягким как я. Я хотел бы иметь пять процентов от его чувства собственного достоинства и принципиальности… Я плакал, мы плакали вместе… Я посвящаю этот титул ему, потому что он страдал за меня. И я благодарю Бога за родителей, которых он мне дал».

Мгновением раньше, на поле, как только прозвучал финальный свисток, я, выплеснув накопившиеся эмоции, прокричал: «Это – доказательство того, что себя я знаю лучше, чем кто-либо. И это – плата за то, чтобы меня оставили в покое! Я хочу жить своей жизнью, вы это понимаете?!».

Но от меня так и не отстали… Все прекрасно знают, что последовало потом – чемпионат мира в Италии, к которому я готовился как никогда в своей жизни. Вылет сборной Италии и… месть. Мне этого никогда не простили, никогда, и потому все закончилось так, как закончилось. Я помню, что пошел на какую-то программу итальянского телевидения только потому, что ее вел мой друг Джанни Мина, и помимо всего прочего я сказал ему следующее:

«Почему меня ненавидят в Италии? Когда я приехал в Неаполь, меня воспринимали как «своего парня», симпатягу, которым восхищались… потому что мы еще ничего не выигрывали. Мной восхищались, потому что я хорошо играл, но «Наполи» забивали три гола в Турине, четыре – во Флоренции, и так все воскресенья. Но когда у нас появилась сильная команда, и мы начали обыгрывать всех подряд, отношение ко мне стало меняться в худшую сторону. За те пять лет, что я провел здесь, «Наполи» выиграл два «скудетто», Кубок Италии, Кубок УЕФА, дважды занял второе место, и один раз – третье… И кого-то, видимо, достало, что Марадона и «Наполи» так много всего выигрывали. Помимо того, уже после мундиаля, в декабре 1990 года мы выиграли Суперкубок Италии, разгромив «Юве» 5:1. 5:1! Все эти победы многим не давали покоя… Говорили, будто я пропадаю на дискотеках, в ночных клубах, но этим я никому не делал ничего плохого. За день до того матча против «Юве» мы, несколько ребят из «Наполи», отправились в кегельбан, и похоже, что нам это пошло только на пользу, потому что следующим вечером мы забили целых пять мячей. Также меня критиковали за то, что очень часто я тренировался у себя дома. И что из того? Я всегда закрывался в своем гараже и не хотел менять своих привычек, потому что потом, на поле, у меня все прекрасно получалось.

Тогда еще приключилась та кошмарная история с матчем в Москве, против «Спартака». Я не тренировался в течение всей недели, был у себя дома, и команда отправилась в Россию без меня. Все пребывали в ожидании, поеду я туда или нет, поеду или нет. И я поехал. Я прилетел на частном самолете, но все-таки прилетел. Мы сыграли вничью 1:1, дотянули до послематчевой серии пенальти и проиграли, а, значит, выбыли из розыгрыша Кубка чемпионов… И я был к этому причастен.

После случившегося на чемпионате мира я не должен был возвращаться, не должен. Тот матч против Италии, в Неаполе, гол Каниджи, стал моим приговором… Я не пытался устроить восстание неаполитанцев против остальных итальянцев, когда мы там играли, потому что я знал и чувствовал, что неаполитанцы были такими же итальянцами… Но были и другие итальянцы, жившие в Наполи, которые считали, что только в день матча неаполитанцы принадлежали к Италии и могли помогать ее сборной… Я очень хорошо знал, что ожидало нас, футболистов «Наполи», когда мы отправлялись на выезд: «Добро пожаловать в Италию, мойтесь, деревенщины!». Почему нужно было скрывать весь этот расизм? Почему не вспомнить – ради интереса – то время, когда итальянцы захотели присоединить к карте своей страны Неаполь? Я никогда не рассчитывал на то, чтобы они болели за меня, никогда… Но они любили меня, любили так, что сектор В кричал «гол!», когда я реализовал пенальти в матче с Италией. Это кричали они, потому что аргентинцев было не так уж и много, и я услышал этот крик… Проблема заключалась в том, что этот крик слышали все, все… И они мне этого не простили.

Кроме того, случилась трещина в моих отношениях с Гильермо. Это произошло в октябре 1990 года, пять лет спустя после их начала. Мы разошлись по личным причинам… Я решил, что со мной будет продолжать работать кто-нибудь из его группы, и это был Хуан Маркос Франки. С Гильермо нужно было поставить точку, и время нас рассудило. Если раньше между нами была полная гармония, то после мундиаля все поменялось в худшую сторону. «Наполи» уже не был прежним.

И тогда появилась та знаменитая история с допингом, которую организовал Антонио Маттарезе… Мы обыграли Италию, потому что имели мужество нарушить планы тех, кто собирался сделать на этом деньги, кто так хотел увидеть финал Италия-Германия… Это все было специально подстроено, я клянусь. Да, у меня были проблемы с наркотиками, и поэтому у меня взяли пробу. Кроме того, кокаин не помогает играть в футбол, а идет только во вред, так как отнимает у тебя силы; и я был осторожен, сам делал анализы… И в том матче – против «Бари» 17 марта 1991 года, фатальная дата! — я был чист, чист… Сегодня, слава Богу, этот вопрос не закрыт; проводится осмотр и исследование той лаборатории, где осуществлялся анализ моей допинг-пробы, ее сотрудники заявляли, что флаконы подменили… Если их слова подтвердятся, это станет моим историческим триумфом. Но в то же время ничто не вернет мне потерянных лет в футболе… Ничто.

С «Наполи» я попрощался голом с пенальти в ворота «Сампдории» 24 марта 1991 года. Но из Италии меня выпихнули как преступника, и это, конечно же, не лучший финал для моей итальянской истории…


Примечания:



2

Патио – маленький внутренний дворик дома.



21

Каморра – тайная бандитская организация, существовавшая на Юге Италии.



22

Скудетто – нашивка цветов итальянского флага, отличительный знак чемпиона Италии.



23

Курва – название трибуны на итальянских стадионах.



24

Кинезиолог – врач, специализирующийся на изучении мышечной деятельности, двигательной активности и решении возникающих при этом проблем со здоровьем.



25

Скуадра – команда.








Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Наверх