ВЕНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Как уже говорилось, вечером 17 февраля, на четвертый день после взятия Будапешта, вышло указание Ставки командующим войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов о подготовке и проведении наступательных операций на братиславско-брновском и венском направлениях. При этом 27-я армия генерал-полковника С. Г. Трофименко с 20 февраля передавалась из 2-го Украинского фронта в состав 3-го Украинского фронта, а 46-я армия генерал-лейтенанта А. B. Петрушевского и 2-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта К. В. Свиридова, наоборот — от Толбухина уходили к Малиновскому.

В оперативное подчинение 2-го Украинского фронта поступали также Дунайская военная флотилия под командованием контр-адмирала Г. Н. Холостякова и 83-я отдельная морская стрелковая бригада. Кроме того, из своего резерва Ставка выделила фронту 9-ю гвардейскую армию, которая выделялась уникальной для того периода укомплектованностью — 10–11 тысяч человек в дивизии — и отборным качеством человеческого материала. Дело в том, что в октябре 1944 года армия формировалась как Отдельная воздушно-десантная в составе 37, 38, 39-го гвардейских десантных корпусов и «была полностью укомплектована хорошо подготовленными кадрами офицерского, сержантского и рядового состава, который прошел курс обучения ведению боевых действий в тылу врага». Для чего такая армия понадобилась Сталину, история умалчивает. Однако 18 декабря того же года велено было в двухмесячный срок переформировать ее в общевойсковую. Корпуса и дивизии стали именовать стрелковыми. Армии выдали крупнокалиберную артиллерию и реактивные установками, три полка самоходок СУ-76, автотранспорт, лошадей и прочее положенное пехоте по штату вооружение и имущество. Командующим назначили Героя Советского Союза генерал-полковника В. В. Глаголева, который, согласно характеристике, «отличался решительностью, хладнокровием в сложной боевой обстановке и непреклонной волей в достижении поставленных целей». В общем, народ в армии подобрался отчаянный, сегодня сказали бы, безбашенный.

Войскам маршала Малиновского в предстоящей операции отводилась главная роль. Директивой № 11027 2-му Украинскому фронту предписывалось силами 9-й и 7-й гвардейских, 53-й общевойсковой и 6-й гвардейской танковой армий и конно-механизированной группы подготовить удар севернее Дуная на Нове-Замки, Малацки, Зноймо. Одновременно вдоль правого берега Дуная должна была наступать 46-я армия, усиленная 2-м гвардейским механизированным корпусом и артиллерийской дивизией РГК. Перед Малиновским была поставлена задача освободить Братиславу, не позднее двадцатого дня операции занять Брно, Зноймо и во взаимодействии с 3-м Украинским фронтом овладеть Веной. В дальнейшем предусматривалось развивать наступление в общем направлении на Пльзень.

3-й Украинский фронт должен был силами 4-й гвардейской, 26-й и 27-й армий, усиленных тремя артдивизиями прорыва, ударить из района Секешфехервара, в направлении на Папа, Сомбатхей, разбить группировку противника севернее озера Балатон и через две недели выйти на австро-венгерскую границу. Одновременно южнее озера Балатон с целью овладеть нефтеносным районом Надьканижа переходила в наступление 57-я армия генерал-полковника М. Н. Шарохина. В дальнейшем предполагалось главными силами фронта развивать удар в направлении Винер-Нёйштадт, Санкт-Пёльтен для содействия войскам 2-го Украинского фронта в овладении Веной. Оперативно подчиненную маршалу Толбухину 1-ю болгарскую армию, которой командовал генерал-лейтенант Владимир Стойчев, приказывалось использовать для обеспечения левого крыла фронта, развертывая ее по северному берегу реки Дратва. Левее ее действовала 3-я югославская армия под командованием генерал-лейтенанта Косты Наджа.

Начало наступления намечалось на 15 марта. Подготовка к нему развернулась незамедлительно. Координация действий двух фронтов возлагалась на маршала С. К. Тимошенко. Однако через несколько дней обстановка изменилась.

17 февраля противник из района Комарно нанес внезапный удар по войскам 7-й гвардейской армии, оборонявшим плацдарм на правом берегу реки Грон севернее Эстергома. 24 февраля армия вынуждена была отойти на левый берег, а генерал М. С. Шумилов «за беспечность и плохую организацию обороны» получил персональный выговор от Верховного Главнокомандующего. Советские источники утверждают, что враг бросил в бой около 400 танков и штурмовых орудий, чего, учитывая состояние немецких дивизий, быть физически не могло. Но не важно, чем оправдывают свое поражение генералы — плохой погодой или могутностью противника. Настоящей сенсацией стала новость об участии в немецком контрударе 1-й и 12-й танковых дивизий СС. Это означало, что в Западной Венгрии материализовалась 6-я танковая армия СС.

Наши стратеги ожидали ее где угодно — непосредственно на берлинском направлении, на флангах у Конева или Жукова, — но только не здесь. Впрочем, аналогично мыслили англо-американцы. Так, 20 февраля начальник штаба американской армии Джордж Маршалл сообщил начальнику Генштаба генералу А. И. Антонову, что противник готовится к контрнаступлению и создает на Восточном фронте две группировки: одну — в Померании для удара на Торн, другую — в районе Вена, Моравска-Острава для наступления в направлении Лодзи. При этом в южную группировку предполагалось включение 6-й танковой армии СС. Похожие сведения ранее поступили и от английского командования. Начальник штаба фронта генерал С. П. Иванов рассказывает, что, когда он должил в Москву о сосредоточении крупной танковой группировки врага в районе озера Балатон, его сочли мистификатором:

«Даже начальник Генерального штаба генерал армии А. И. Антонов, разговаривая по ВЧ с командующим фронтом Ф. И. Толбухиным, недоуменно спросил: «Кто вам может поверить, что Гитлер снял 6-ю танковую армию СС с запада и направил против 3-го Украинского фронта, а не под Берлин, где готовится последняя операция по разгрому фашистских войск?» Действительно, трудно было поверить, что противник в условиях, когда советские войска находились в 60 км от Берлина, будет перебрасывать свои танковые соединения в Венгрию и организовывать там контрнаступление».

Ни одна из разведок не проникла в очередной гениальный замысел Гитлера, приказавшего во второй половине января направить эсэсовскую армию Йозефа Дитриха из Арденн на самый южный участок Восточного фронта.

Целью родившейся в голове фюрера операции с условным наименованием «Весеннее пробуждение» было: в течение 10–12 дней вдребезги разгромить войска маршала Толбухина и отбросить их за Дунай. Затем танковые дивизии планировалось перебросить на центральное направление.

Гитлер с апломбом утверждал, что Сталин имеет целый ряд выдающихся военачальников, но — ни одного стратега, ведь, будь иначе, «советский удар наносился бы не по барановскому плацдарму, а в Венгрии». Впрочем, собственные генералы тоже плохо понимали фюрера. К примеру, «папа» войск СС, оберстгруппенфюрер Пауль Хауссер:

«В то время как верховное командование сухопутных сил предложило операцию по зажиманию противника в «клещи» из Силезии и Померании, верховное командование Вермахта приказало задействовать армию в Венгрии. Не здесь решался исход войны! Военно-экономические причины, нефть у озера Балатон не являлись достаточным основанием для такой стратегии. Таким образом, в конце января был отдан приказ о переброске армии с Западного фронта. Положение на железной дороге позволяло одновременно перевозить лишь четыре эшелона, поэтому штаб армии прибыл в район Раба (Дьёра) 20 февраля, последние части — лишь в начале марта».

Или начальник Генерального штаба ОКХ:

«Когда я опроверг выдвинутые Гитлером в обоснование своего решения причины военного характера, он ухватился за мысль, что венгерские нефтяные запасы и нефтеперегонные заводы имеют для нашей промышленности решающее значение, так как противник своими воздушными налетами уничтожил наши химические заводы: «Если у вас не будет горючего, ваши танки не будут двигаться, самолеты не будут летать. С этим-то вы должны согласиться. Но мои генералы ничего не понимают в военной экономике». Он помешался на этой идее, и никто не мог его переубедить».

Правда, несколькими страницами ниже Гудериан, анализируя сложившуюся обстановку, фактически признал правоту Гитлера, просто генералу милее были прусские березки, чем берег дунайский, а сохранить все сил уже не было:

«Сильно пострадала наша военная промышленность. Особенно чувствительной была потеря заводов синтетического горючего, от работы которых в основном зависело снабжения нашей армии горючим. 13 января был уничтожен завод в Пелитце (Полице) под Штеттином. 14 января противник разбомбил нефтесклады под Магдебургом, Дербеном, Эменом и Брауншвейгом, заводы Лейна и завод горюче-смазочных материалов в Манхейме, 15 января — бензоловые заводы под Бохумом и Реклингхаузеном. Кроме того, 14 января был уничтожен нефтеперегонный завод Гейде в Дании. По нашим сводкам, союзники потеряли во время бомбардировок 57 самолетов, мы потеряли 236 самолетов. Теперь, после выхода из строя большинства наших заводов горюче-смазочных материалов, командование располагало лишь нефтяными месторождениями в Цистерсдорфе (Австрия) и в районе озера Балатон (Венгрия). Это обстоятельство до некоторой степени объясняет, почему Гитлер принял решение перебросить основные силы, которые удалось снять с Западного фронта, в Венгрию, чтобы удержать в своих руках последние районы добычи нефти и венгерские нефтеочистительные заводы, одинаково важные для производства продукции, необходимой для бронетанковых войск и военно-воздушных сил».

Как пишет генерал армии Штеменко, венгерская нефть приобрела для Вермахта «ценность эликсира жизни».

Кроме того, Гитлер вынашивал план организации длительного сопротивления под своим личным руководством в так называемой «Альпийской крепости», включавшей в себя территории Австрии, Баварии и прилегающие районы Италии и Чехии. Для успеха предприятия надо было любой ценой удержать нефтяные месторождения и заводы Западной Венгрии, сохранить австрийскую военную промышленность и восстановить оборонительный «периметр» по Дунаю, который являлся серьезной водной преградой. На крайний случай Берлин можно было сдать — ради того, чтобы союзники сцепились между собой где-нибудь на Эльбе. В том, что это непременно произойдет, фюрер не сомневался. На случай падения столицы планировалось сформировать группы армий «Север» и «Юг». Всю полноту военной власти в Северной Германии должен был принять адмирал Дениц. В Альпах, в убежище Берхтесгаден, для руководства Южным фронтом предполагалось развернуть ставку Верховного Главнокомандующего.

О созданной нацистами в Баварских Альпах неприступной крепости распускались самые фантастические слухи, на основании которых составлялись разведывательные донесения в стиле романов о Джеймсе Бонде:

«Здесь под прикрытием естественных оборонительных препятствий, усиленных самым эффективным секретным оружием из когда-либо созданного человеком, уцелевшие силы, которые до сих пор правили Германией, положат начало ее возрождению; здесь на заводах, расположенных в бомбоубежищах, будет изготовляться оружие; здесь в обширных подземных нишах будет храниться продовольствие и снаряжение, а специально сформированный корпус из молодых людей будет обучаться ведению партизанской войны, с тем чтобы целая подпольная армия могла быть подготовлена и направлена на освобождение Германии от оккупировавших ее сил».

После «неизбежного» развала антигитлеровской коалиции намечалось заключить сепартный мир с одной из сторон. При этом, если генералы Вермахта и ведомство Гиммлера, пугая мир угрозой большевизации Европы, надеялись найти понимание на Западе, то взор автора «Майн кампф» привычно устремлялся на Восток. Ведомый по жизни «магическими силами», он прозревал, что два пролетарских государства с идентичными тоталитарными режимами, руководимые рабочими партиями с народными вождями, быстрее найдут общий язык, чтобы вместе противостоять притязаниям британских и американских «плутократов». А бурные аплодисменты и всеобщее одобрение трудящихся по этому поводу легко обеспечат ведомства товарищей Берия и Гиммлера, Геббельса и Щербакова.

Но для начала следовало устроить Красной Армии хорошее кровопускание.

«Фюрер убежден, — конспектировал Геббельс, — что если какая-то держава в лагере противника и захочет вступить первой в переговоры с нами, то при любых обстоятельствах это будет Советский Союз. Сталин испытывает очень большие трудности в своих отношениях с англо-американцами, и к тому же он стоит теперь во главе одного из государств, которое хочет вернуться домой с военной добычей, как и мы. Так что настанет день, когда ему надоедят вечные споры с англо-американцами, и он будет искать другие возможности…

Но предпосылка для наших переговоров с той или другой стороной — военный успех. Сталину тоже надо пострадать, прежде чем он захочет иметь дело с нами. Фюрер правильно подчеркивает, что Сталин сумел бы, скорее всего, осуществить изменение курса военной политики, ибо ему нет надобности обращать внимание на общественное мнение в своей стране. Иначе обстоит дело с Англией. Совершенно несущественно, склонен ли Черчилль проводить другую военную политику: если бы он и захотел этого, то не смог бы. Он слишком зависим от внутриполитических сил, которые в своем большинстве уже наполовину большевизировались. А у Рузвельта нет даже ни малейшего намерения идти по этому пути.

Фюрер думает найти возможность договориться с Советским Союзом, а затем с жесточайшей энергией продолжить войну с Англией».

О том же пишет генерал Раус: «Он упрямо верил, что его главный противник находится на западе, тогда как немецкое военное руководство, при всей его ненависти к западным державам, все-таки самым главным врагом считало Россию».

Таким образом, необходимость «Пробуждения» обосновывалась не только военно-экономическими, но и стратегическими соображениями. Поэтому половина всех немецких танковых дивизий, сражавшихся на Восточном фронте, лучшие эсэсовские части оказались в Венгрии.

Замысел сводился к тому, чтобы нанести три удара по сходящимся направлениям.

Главный удар намечалось нанести силами 6-й полевой армии и 6-й танковой армии СС между озерами Веленце и Балатон в юго-восточном направлении с целью расчленить войска 3-го Украинского фронта на две части, выйти к Дунаю на участке Дунапентеле, Дунафёльдвар и захватить плацдармы на левом берегу. В последующем войска 6-й танковой армии СС должны были наступать на север и юг вдоль правого берега Дуная.

Второй удар предполагался в полосе 1-й болгарской армии силами 91-го армейского корпуса группы армий «Е» из района Дони-Михоляц на север, навстречу танкам Дитриха.

Третий удар планировалось нанести 2-й танковой армией из района Надьканижи на Капошвар. Впрочем, ни одной танковой дивизии армия Максимилиана де Ангелиса в своем составе не имела. Активными действиями она сковывала силы 57-й армии, в тылу которой должны были сомкнуться немецкие «клещи».

С воздуха наступление прикрывала авиация 4-го воздушного флота.

Всего, с учетом частей 3-й венгерской армии, оперативно подчиненных генерала Балку, и войск группы армий «Е», действовавших по правому берегу Дратвы, противник, по советским оценкам, имел в полосе 3-го Украинского фронта 31 дивизию, в том числе 11 танковых, 5 боевых групп и моторизованную бригаду. В составе этой группировки насчитывалось 431 тысяча человек, 5630 орудий и минометов, 877 танков и штурмовых орудий, 850 самолетов.

Перемещение и сосредоточение 6-й армии СС велось с соблюдением всех мер секретности. Чтобы затруднить идентификацию соединений, на перебрасываемой в Венгрию технике были закрашены дивизионные значки, эсэсовцам велели снять нарукавные повязки, сама армия в документах именовалась штабом старшего начальника инженерных войск, а отдельные соединения — строительными и учебными частями. Гитлер опасался, как бы русские раньше времени не догадались о его намерениях и не подготовились к отпору. Однако весь комплекс мероприятий был перечеркнут атакой 1-го танкового корпуса группенфюрера Присса у реки Грон.

Во второй половине февраля советское командование располагало достоверными сведениями, что в Западной Венгрии сосредоточивается крупная, преимущественно танковая, группировка противника. 21 февраля начальник Главного разведывательного управления РККА генерал-лейтенант И. И. Ильичев представил донесение, подтверждавшее, что «вся 6-я танковая армия СС направляется в Венгрию». И ясно было, что здесь затевается что-то недоброе. В сложившейся обстановке Ставка приказала Толбухину, не останавливая подготовку наступления, принять меры к отражению возможного контрудара противника. Таким образом, фронту предстояло подготовиться одновременно к оборонительной и к наступательной операциям: создать «глубокую оборону, особенно сильную в противотанковом отношении», и в то же время сохранить людей, технику и боеприпасы для удара на Вену.

К началу марта в составе 3-го Украинского фронта (4-я гвардейская, 27, 26, 57-я, 1-я болгарская, 17-я воздушная армии, 18-й и 23-й танковые, 1-й гвардейский механизированный, 5-й гвардейский кавалерийский корпуса — 37 стрелковых, 3 кавалерийские, 6 болгарских пехотных дивизий, 1 укрепрайон, 1 кавалерийский, 1 механизированный, 2 танковых корпуса, 1 механизированная и 1 самоходно-артиллерийская бригада) насчитывалось 566 тысяч солдат и офицеров, 6889 орудий и минометов, 399 танков и самоходных установок, 965 самолетов.

Отсюда наши историки сделали вывод, что «общее соотношение сил в людях, артиллерии и самолетах было почти равным, но по танкам и самоходно-артиллерийским установкам противник превосходил более чем вдвое». Утверждение, что 431 тысяча примерно равна 566 тысячам, выглядит спорным. Югославская армия, имевшая восемь дивизий, при этом вообще не учитывается. Вся немецкая бронетехника считается исправной, хотя на самом деле боеготовых машин, с учетом ЗСУ, насчитывалось 580 единиц, в том числе 35 «тигров». Что касается советской стороны, то только исправная техника и принимается во внимание. Учитывая, что немецкие летчики и танкисты испытывали ставшие хроническими проблемы с горючим и боеприпасами, русские сидели в обороне, а элемент внезапности немцами был утрачен, все выглядит не так уж грустно.

Поскольку «вскрыть замысел врага» для советской разведки было непосильной задачей (хоть генерал Штеменко задним числом и утверждает обратное), в штабе Толбухина путем проверки местности на проходимость и танкодоступность вычислили два наиболее вероятных направления немецкого наступления — севернее Секешфехервара на Будапешт и между озерами Веленце и Балатон на Дунапентеле. К тому же здесь противник находился от Дуная в 25–30 километрах. Первый вариант казался предпочтительнее.

В соответствии с принятой «доктриной» основные усилия войск фронта были сосредоточены в полосах, прикрывавших эти направления, 4-й гвардейской армии (20, 21, 31-й гвардейские стрелковые корпуса, 1-й гвардейский укрепрайон) генерал-лейтенанта Н. Д. Захватаева и 26-й армии (30, 104, 135-й стрелковые корпуса) генерал-лейтенанта Н. А. Гагена. Во втором эшелоне находилась 27-я армия (35-й гвардейский, 33-й, 37-й стрелковые корпуса) генерал-полковника С. Г. Трофименко. 57-я армия (6-й гвардейский, 64-й стрелковые корпуса) и 1-я болгарская армия (3-й, 4-й пехотные корпуса) удерживали 200-километровый рубеж: озеро Балатон, Бабоча и далее по левому берегу реки Дратва. К началу марта была подготовлена достаточно развитая в инженерном отношении и эшелонированная на глубину 30–50 километров оборона. Тактическая зона состояла из двух полос глубиной 10–15 километров. Были созданы ротные противотанковые опорные пункты, имевшие 3–5 орудий и 4–6 противотанковых ружей, батальонные противотанковые узлы, противотанковые районы и подвижные противотанковые резервы, «посеяно» около 30 тысяч противотанковых мин, сформировано 68 подвижных отрядов заграждения. В 83-километровой полосе от Ганта до озера Балатон было сосредочено 4400 орудий и минометов, 339 реактивных установок. Общая оперативная плотность артилллерии на наиболее важных направлениях составляла 60–70 орудий и минометов, противотанковых стволов — 20–25, плотность минных заграждений на отдельных участках — 2700 противотанковых и 2500 противопехотных мин на один километр. Советские войска заняли первую, вторую и тыловую полосы. Наибольшая плотность обороны была создана на рубеже Гант — озеро Веленце, то есть в полосе 4-й гвардейской армии, где на дивизию в среднем приходилось 3,3 километра, южнее оперативная плотность соединений была ниже — 4,5–6,5 километра на дивизию.

В резерве командующего фронтом находились 18-й и 23-й танковые, 1-й гвардейский механизированный, 5-й гвардейский кавалерийский, 133-й стрелковый корпуса и шесть артиллерийских бригад. Правда, в ходе сражения за Будапешт бронетанковые войска понесли значительные потери, не успели полностью восстановиться и все вместе насчитывали в строю 189 средних танков и 210 самоходно-артиллерийских установок.

17-я воздушная армия, которой командовал генерал-полковник В. А. Судец, имела задачу вести разведку, наносить удары по вражеским войскам, прикрывать соединения фронта с воздуха. Дунайская военная флотилия осуществляла перевозку грузов через Дунай в интересах двух фронтов и осуществляла траление реки.

Сражение началось в ночь на 6 марта на южном участке фронта, где противник тремя пехотными дивизиями нанес два удара: первый — из района Дони-Михоляц по войскам 1-й болгарской, второй — из района Валпово по частям 3-й югославской армии. Внезапной атакой, без проведения артиллерийской подготовки, немцы форсировали Дратву и захватили на ее северном берегу два плацдарма до 8 киллометров по фронту и 5 километров в глубину каждый. Возникла угроза выхода противника к переправам на Дунае и в тыл 57-й армии. Поэтому Толбухин приказал выдвинуть из своего резерва 133-й стрелковый корпус генерал-майора П. А. Артющенко и, организовав контрудар во взаимодействии с болгарскими и югославскими войсками, восстановить положение. Контрудар успеха не имел, но дальнейшее продвижение немцев на этом участке было остановлено.

Второй удар последовал в 7 часов утра силами 2-й танковой армии вдоль железной дороги на Капошвар, Домбовар. Введя в бой около 70 танков и САУ, они на узком участке вклинились в оборону 57-й армии на глубину до 5 километров, но были остановлены контратаками вторых эшелонов дивизий, сильным артиллерийским огнем и налетами 189-й штурмовой авиадивизии. При этом в составе советского 64-го стрелкового корпуса «проходила стажировку» болгарская 12-я пехотная дивизия.

Наконец, в 8.45 на участке между озерами Веленце и Балатон перешли в наступление главные силы — 6-я танковая армия СС (1-й кавалерийский, 403-й народно-артиллерийский, 1-й и 2-й танковые корпуса СС) и 3-й танковый корпус 6-й армии.

Армия Дитриха спускалась на юго-восток вдоль широкого канала Шарвиз, разделявшего советский плацдарм на две части. Из района Польгарди по западному берегу наступали 1-й кавалерийский корпус (3-я, 4-я кавалерийские дивизии, 25-я венгерская пехотная) и 1-й танковый корпус СС (1-я танковая дивизия СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер», 12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд», 501-й тяжелый танковый батальон СС, 560-й батальон истребителей танков). Этой ударной группировке предстояло соединиться с наступавшими с юга силами группы армий «Е».

2-й танковый корпус СС (2-я танковая дивизия СС «Рейх», 9-я танковая дивизия СС «Хоэнштауфен», 44-я пехотная дивизия) должен был продвигаться через Аба по восточному берегу канала. Его задачей был выход к Дунаю у Дунапентеле и Дунафельвара.

В резерве армии оставалась 6-я танковая дивизия.

Задачей 3-го танкового корпуса (1, 3,23-я танковые, 356-я пехотная дивизии, батальон 24-го танкового полка, 509-й тяжелый танковый батальон, 219-й батальон штурмовых танков) было пробиться на восток и, обеспечивая фланговое прикрытие главной ударной группировки, организовать отсечную позицию фронтом на север между озером Веленце и Дунаем.

В каждом из танковых корпусов насчитывалось 120–150 боеготовых танков, истребителей и штурмовых орудий. В каждой эсэсовской дивизии наличествовало 17–19 тысяч личного состава.

4-й танковый корпус СС (3-я танковая дивизия СС «Тотенкомпф», 5-я танковая дивизия СС «Викинг», 2-я венгерская танковая дивизия) обергруппенфюрера Герберта Гилле оставался в обороне в районе Секешфехервара и при благоприятном развитии событий должен был присоединиться к наступлению ударом на Будапешт.

К северу от Секешфехервара занимала оборону 3-я венгерская армия.

Если советские источники утверждают, что со стороны противника имели место мощная 30-минутная артподготовка и поддержка авиации, то Хауссер божится: «Наступление началось без артиллерийской подготовки и без какой-либо поддержки с воздуха… Погода и местность не благоприятствовали операции».

Тем не менее соединения 3-го танкового корпуса генерала Германа Брейта нашли слабое звено, в советской обороне, ударив по стыку 4-й гвардейской и 26-й армий, который прикрывался пульбатами 1-го гвардейского укрепрайона генерала Никитина, имевшего в наличии 3130 бойцов и 4 трехдюймовки. Гвардейцы были застигнуты врасплох и, не проявив «должной устойчивости», бежали в сторону местечка Шерегейеш и далее, оголяя правый фланг 155-й стрелковой дивизии. Важный узел советской обороны был захвачен немцами уже в первой половине дня. Организованная комдивом-155 при поддержке 110-й танковой бригады контратака не удалась.

2-й танковый корпус СС группенфюрера Вилли Битриха, не успев полностью сосредоточиться, начал атаку лишь частью сил и успеха не добился.

1-й танковый корпус СС столкнулся с подготовленной обороной 68-й гвардейской, 233-й и 74-й стрелковых дивизий. Прорвать ее эсэсовцам не удалось — продвижение составило около 4 километров. С погодой немцам действительно не повезло. Ударила оттепель, тяжелые боевые машины тонули в грязи, пехота шла в атаку без поддержки бронетехники и несла неоправданные потери. Хотя по сравнению с другими участками оборона здесь была наиболее слабой, поскольку советское командование посчитало, что, вследствие начавшегося разлива весенних вод, данная местность меньше всего подходит для массового применения бронетехники.

Решив, что в полосе 1-го гвардейского УРа противник наносит главный удар, маршал Толбухин приказал выдвинуть в район юго-восточнее Шерегельеша и поставить в засады 18-й танковый корпус генерал-майора П. Д. Говоруненко, усиленный 208-й самоходно-артиллерийской бригадой — всего 62 «тридцатьчетверки» и 96 самоходок, в том числе 63 новейших самоходных «зверобоя» СУ-100. Эта боевая машина с 2000 метров уверенно поражала любой немецкий танк, но не имела оборонительного пулеметного вооружения. Сюда же направлялась 3-я гвардейская воздушно-десантная дивизия 35-го гвардейского стрелкового корпуса 27-й армии.

Однако на следующий день удар противника последовал южнее Шерегельеша, где всеми исправными силами — 147 танков и САУ — перешел в наступление 2-й танковый корпус СС. Но и здесь «блицкрига» не получилось. Командир дивизии «Хоэнштауфен» бригадефюрер Сильвестр Штадлер докладывал: «Массированная танковая атака была невозможна. Вся местность превращена в жидкую грязь, в которой все тонет. Оберштурмбаннфюрер Телькамп, профессиональный танковый командир, лично руководил боем лучшей роты и вынужден был сообщить мне, что его полк не может быть использован, так как тяжелые машины тонут в грязи. После того как два танка погрузились почти по башню, атака на широком фронте наступающей пехоты могла быть поддержана только одной танковой ротой, действующей по единственной дороге в полосе нашего наступления». Чтобы «оседлать» эту дорогу, советское командование спешно перегруппировало часть сил 18-го танкового корпуса с полком самоходок СУ-100. В течение дня немцы захватили Аба, но были остановлены перед городком Шаркерестур.

Наибольшего успеха добился 1-й танковый корпус СС — 140 танков и САУ, наступавший по западному берегу канала Шарвиз. С утра 7 марта ожесточенные бои развернулись в районе Калоза. Здесь покрыли себя славой полки 43-й истребительно-противотанковой артбригады. Не выдержав немецкого удара, советская пехота отступила, оставив пушкарей без прикрытия, и те в течение нескольких часов сковывали силы противника. В этот день 1964,1965,1966-й ИПТАПы подбили и сожгли 44 танка, потеряв 32 орудия, 3 тягача и 4 грузовика. Тем не менее частям дивизии «Лейбштандарт» удалось прорвать вторую линию обороны 68-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора И. М. Некрасова и вынудили ее отступить на восточный берег канала.

В целях усиления обороны, по указанию командующего фронтом, на вторую полосу южнее озера Веленце выдвинулись соединения 27-й армии и три истребительно-противотанковых артполка. Восточнее Шерегельеша заняла позиции группировка артиллерии в составе 160 орудий и минометов. В район Шарбогард передислоцировался 1-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта И. Н. Руссиянова, имевший в строю 48 иномарок М4А2 «Шерман» и 17 отечественных СУ-100. На рубеже Шимонторнья, Озора по восточному берегу канала Шавриз и южному берегу канала Шио выстраивался в линию 5-й гвардейский Донской кавалерийский корпус генерал-майора С. И. Горшкова. Сюда же были направлены два полка 208-й самоходной бригады СУ-100, изъятые у генерала Говоруненко.

Для улучшения управления командующий фронтом 8 марта возложил оборону участка южнее озера Веленце и до канала Шарвиз на 27-ю армию. Генералу Трофименко были подчинены все соединения, оборонявшиеся в этом секторе, — 30-й стрелковый корпус, 1-й гвардейский укрепрайон, а также 18-й танковый, 1-й гвардейский механизированный и переброшенный из полосы 4-й гвардейской армии 23-й танковый корпус генерал-лейтенанта А. О. Ахманова. В корпусе имелось в наличии 23 танка и 10 тяжелых самоходок. 26-я армия обороняла участок от канала Шавриз до озера Балатон, из-за Дуная сюда подтягивались дивизии 33-го стрелкового корпуса. В подчинение генерала Гагена из резерва фронта была передана 209-я самоходно-артиллерийская бригада.

9 марта противник продолжал атаковать. 2-й корпус СС пробился к Шарсентаготе. Чтобы задержать немецкое продвижение на этом участке, в бой были введены инженерно-саперные штурмовые подразделения, осуществлявшие «нахальное» минирование под носом у немецких танкистов, 1964-й ИПТАП и два дивизиона трофейных самоходок — 150-мм гаубиц «Хуммель» (8 единиц) и 88-мм истребителей «Насхорн» (6 единиц). Трофеи с красными звездами все остались на поле боя. Немцам еще три пройденных километра тоже обошлись недешево: смертельное ранение получил командир дивизии «Рейх» группенфюрер Вернер Остендорф.

К сожалению, мемуары советских полководцев, участвовавших в этом тяжелейшем сражении, абсолютно пусты в информативном плане, заполнены рассказами о подвигах и «героических действиях» отдельных бойцов и командиров, местами переходящими в откровенные анекдоты. Особой любовью к байкам отличался генерал Руссиянов:

«Когда наблюдатели доложили гвардии подполковнику Лещенко (командиру 18-го гвардейского танкового полка), что за ближайшей высоткой накапливается немецкая пехота, командир полка вызвал водителей двух тягачей — сержантов Фролова и Щекина и приказал им обойти высотку, ударить противнику в тыл. На малом газу, по неглубокой заснеженной лощине тягачи с десантом автоматчиков обошли высоту и на полной скорости двинулись прямо к ничего не подозревавшим гитлеровцам. Щекин и Фролов давили солдат противника гусеницами, а автоматчики уничтожали меткими очередями.

Ударный отряд фашистов был рассеян, его атака сорвана.

Вскоре танкисты Лещенко получили очень важное задание командования корпуса. Начальнику разведки стало известно, что у гитлеровцев появилось новое стрелковое оружие. Естественно, нам нужно было получить несколько образцов. Поэтому Лещенко был передан приказ взять несколько «языков» с оружием.

Задание выполнил капитан Боровский. На танковом тягаче капитан врезался в строй атакующих и начал «отлавливать «языков». Боровский и два помогавших ему гвардейца хватали гитлеровцев за головы (?!) и втягивали их в тягач — ноги пленников торчали над бортом машины. Всего таким образом было схвачено семь человек — все они были вооружены автоматическими винтовками, нового, тогда неизвестного нам образца.

В боях, которые разгорелись в районе между двумя озерами, гвардейцы корпуса сражались так же самоотверженно и искусно, как и прежде».

Вот так, разъезжая на тягачах в боевых порядках атакующих эсэсовцев, давя их гусеницами и хватая «за головы», искусно сражался 1-й гвардейский мехкорпус. Непонятно только, почему он до сих пор не в Берлине?

На западном берегу канала Шарвиз, прорвав к вечеру промежуточный оборонительный рубеж 26-й армии, передовые части «Лейбштандарта» завязали бои с 11-й гвардейской кавалерийской дивизией в Шимонторнья. Продвигавшиеся справа параллельной дорогой гренадеры «Гитлерюгенда» захватили Дег и устремились на Игар.

В. В. Быков под Шимонторнья был не генералом, а Васькой-взводным в истребительно-противотанковом полку, где «ствол длинный, а жизнь короткая»:

«Рев с неба то обрывается, то возникает вновь. Едва один «мессер» выходит из пике, как сверху обрушивается другой и лупит из пулеметов. Не помню уж, улетели они или еще пикировали, но мы начали тушить пожар. И тут услышали, что на нас надвигается нечто куда более страшное. Земля дрожит, а в ушах — знакомый гул и лязг. Когда ветер отнес дым от горящих ракет, я взглянул на дорогу, что была рядом. А надо сказать, мы заняли позиции таким образом: две батареи — с одной стороны, три — с другой. Это называлось «оседлать дорогу». Так вот, вижу, по ту сторону, за посадкой, движется стадо танков.

Показалось именно стадо. Никакого боевого порядка. Гурт. Идут, как коровы на водопой. Только передние стреляют из пушек. Вот так, не останавливаясь, истоптали они половину позиций нашего полка, все смяли — и орудия, и машины, и людей. Будто их и не было. Подбегает ко мне комбат, старший лейтенант, кричит: «Вытаскивай пушки! Подгоняй машины! Мотаем отсюда!» Подогнали «студеры», вытащили окопанные орудия — и мотаем. Командир полка приказывает по рации: выдвинуться наперерез танкам. А мы попали в заболоченные кусты, машины грузнут, выдираемся с трудом. Дальше жмем по крутым скатам, через заросли дубняка. Позиции занять опоздали, и немецкие танки накрыли нас огнем как раз на полевом косогоре, который легко простреливался из захваченного ими села. У нас было машин двадцать, пушек меньше — две батареи. И мы решили прорываться по одному. «Студер» разгоняется и на предельной скорости мчит по косогору. А из танков пуляют по нему. Один проскочит, другого подобьют. Я — проскочил. Других подбили и сожгли…

Через день выяснилось, что в полку одна моя пушка со «студером», радиостанция и штабная машина. Остальные из тех, кто уцелел, избрали другие направления, потому что всем вместе выбраться было невозможно».

Казалось, советская оборона вот-вот рухнет: все армейские и фронтовые резервы были израсходованы. По свидетельству С. М. Штеменко, командующий фронтом позвонил по телефону Сталину и спросил, не стоит ли его войскам и, в крайнем случае, штабу отойти на левый берег Дуная, чтобы не потерять управления:

«И. В. Сталин выслушал соображения командующего 3-м Украинским фронтом, немного помедлил и ровным голосом сказал примерно следющее:

— Товарищ Толбухин, если вы думаете затянуть войну еще на пять-шесть месяцев, то, конечно, отводите свои войска за Дунай. Там, безусловно, будет потише. Но я сомневаюсь, что вы так думаете. Поэтому обороняться следует на правом берегу реки и вам со штабом надо быть именно там. Уверен, что войска с честью выполнят свои нелегкие задачи. Нужно только хорошо ими руководить».

Тогда Толбухин предложил ввести в сражение 9-ю гвардейскую армию, которая за день до этого была передана в состав фронта. Но и в этом ему было отказано. Специальной директивой Ставка запретила втягивать армию Глаголева в оборонительные бои и приказала войскам 3-го Украинского фронта, измотав противника, не позднее 15–16 марта самим перейти в наступление севернее озера Балатон. Однако без помощи маршала не оставили: к утру 10 марта на позициях кавалерийского корпуса развернулась 209-я самоходно-артиллерийская бригада, направленная с 2-го Украинского фронта, — еще три полка СУ-100. 5-я воздушная армия получила задачу на совместные действия с 17-й воздушной армией.

10 марта ситуация ухудшилась в связи с вводом немцами в бой в полосе 1-го танкового корпуса СС 23-й танковой дивизии. Она заняла оборону по западному берегу канала Шарвиз, а «Гитлерюгенд» и «Лейбштандарт» ударили на Озору и Шимонторнья, в районе которых находились переправы через канал Шио. Советские кавалеристы, подоспевшая 202-я стрелковая дивизия и полки СУ-100 в течение двух суток отбивали все атаки. Однако в ночь на 13 марта эсэсовцам удалось переправиться через канал, занять Шимонторнья и образовать плацдарм на южном берегу, создав непосредственную угрозу выхода в тыл 57-й и 26-й армий. Еще один плацдарм западнее Мезокомаром неожиданной атакой захватил 1-й кавалерийский корпус генерала Густава Хартенека.

Одновременно в полосе 27-й армии части 3-го танкового корпуса нанесли удар вдоль берега озера Веленце и 10 марта вновь прорвали оборону 1-го гвардейского укрепрайона. В ярости Толбухин приказал соединение расформировать, а его личный состав передать на укомплектование стрелковых дивизий. Для прикрытия образовавшейся бреши генерал Трофименко бросил 78-ю стрелковую дивизию и 181-ю танковую бригаду 18-го танкового корпуса, а Толбухин — 23-й танковый корпус — 36 «тридцатьчетверок» и 11 тяжелых САУ, который был усилен 207-й самоходно-артиллерийской бригадой — 63 единицы СУ-100. Утром 11 марта немецкие танки атаковали их позиции большой массой, имея впереди «королевские тигры». Оборона стрелковых частей была смята, и они, традиционно бросив самоходки без прикрытия, отошли на 1,5–2 километра. На пути немецкого клина насмерть встал 1011-й самоходный артполк. Он почти весь сгорел в бою, записав на свой счет 38 уничтоженных танков противника. Несколько атак отбили «тридцатьчетверки» из корпуса Ахманова.

Советская пехота, состоявшая в основной массе из призывников, набранных на оккупированных территориях и бывших «восточных рабочих», была плохо обучена и неустойчива.

Из наблюдений старшего лейтенанта П. В. Злотова:

«Пехота на этом участке была еще трусливее. Как только противник откроет автоматный огонь по нашим траншеям, все выскакивают из траншей: винтовку за ремень волоком и, согнувшись, убегают прочь, хотя траншеи откопаны в полный рост и в них абсолютно неопасен автоматный огонь. Тогда командиры взводов, рот берут колья и с превеликим матом лупят их по плечам и задницам, загоняя обратно в траншеи. Но напрасно: пока противник стреляет, не загнать — их бьют, они молчат. Могут насмерть убить — не встанут, а как только прекратится огонь, сами возвращаются в траншею. Причем при беге многие получают ранения от огня противника. Это последнее пополнение, полученное из освобожденных западных областей Украины: все пожилые, с усами-скобами». Правда, Злотов особо отмечает и другой контингент — призыв 1944 года, когда на войну стали брать семнадцатилетних: «Но что за бойцы были в роте? Сначала мы думали, что это девочки-пионерки: маленькие росточки, шинели до пят, голосок девичий. Но когда встретились, узнали, это были все же ребята, всем по шестнадцать-семнадцать лет, все с автоматами. Старики пугались выстрелов, сидя в траншеях, а дети в полный рост идут на опытнейшего противника и прогоняют его со сравнительно небольшими потерями. Дети храбрее, потому что они честнее».

Доктор Геббельс воскресным вечером 11 марта заглянул в бункер к Гитлеру, чтобы отчитаться о своей поездке в Лаубан и вместе помечтать:

«Наше наступление в Венгрии дает медленные, но верные результаты. В общем и целом развитие событий там можно назвать благоприятным, мы существенно продвинулись вперед. Мы также продвинулись вперед у озера Веленце, так что теперь можно говорить о действительно крупном наступлении…

Фюрер считает, что отныне нам надо широко пропагандировать идею мести Советам. Мы должны теперь бросить свои наступательные силы на восток. На востоке решается все. Советы должны расплачиваться кровью за кровь; тогда, возможно, удастся образумить Кремль. Наши войска теперь обязаны выстоять и преодолеть страх перед большевизмом. Если мы действительно перейдем к массированному наступлению, то добьемся успеха, о чем свидетельствует развитие событий в Венгрии, которое фюрер считает весьма многообещающим. Остается надеяться, что таким оно будет и в дальнейшем.

Итак, наша цель должна была бы заключаться в том, чтобы погнать Советы на востоке назад, нанося им самые тяжелые потери в живой силе и технике. Тогда Кремль, возможно, проявил бы больше уступчивости по отношению к нам. Сепаратный мир с ним, конечно, радикально изменил бы военное положение. Естественно, это не было бы достижением наших целей 1941 года, но фюрер все же надеется добиться раздела Польши, присоединить к сфере германского влияния Венгрию и Хорватию и получить свободу рук для проведения операций на западе. Такая цель, конечно, стоит усилий. Закончить войну на востоке для развертывания операций на западе — какая прекрасная идея! Поэтому фюрер также считает, что следует проповедовать месть по отношению к Востоку и ненависть по отношению к Западу. В конце концов, именно Запад вызвал эту войну и довел ее до таких ужасных масштабов. Ему мы обязаны нашими разрушенными городами и памятниками культуры, лежащими в развалинах. И если бы удалось отбросить англо-американцев, имея прикрытие с востока, то, без сомнения, была бы достигнута цель, состоящая в том, чтобы на все времена вытеснить Англию из Европы как нарушителя спокойствия.

Программа, изложенная мне здесь фюрером, грандиозна и убедительна. Ей недостает пока возможности для реализации. Эту возможность должны создать сначала наши солдаты на востоке. В качестве предпосылки ее осуществления необходимо несколько внушительных побед; и, судя по нынешнему положению, они, вероятно, достижимы. Для этого надо сделать все. Для этого мы должны трудиться, для этого мы должны бороться, и для этого мы должны во что бы то ни стало поднять на прежний уровень моральный дух нашего народа».

Психотерапевтический сеанс прошел прекрасно, Геббельс удалился в полном восторге:

«Я очень счастлив, что фюрер физически и духовно находится в исключительной форме, что он сохраняет ясность ума и непреклонность».

Рейхсминистр еще не знал, что наступление в Венгрии фактически уже провалилось. За семь дней ожесточенных боев немецкие войска продвинулись на узком участке фронта на 20–30 километров. Однако танки так и не дошли до Дуная. 12 марта Толбухин начал перегруппировку сил на правом крыле фронта, собирая кулак для удара на Вену. 4-я гвардейская армия в отражении немецкого удара уже не участвовала, ее потери в этот день составили: убитыми — 4, ранеными — 22 человека. Справа от нее занимала отведенную полосу 9-й гвардейская армия. Для пополнения был отведен в тыл Донской кавкорпус.

13 марта и в последующие дни 1-й корпус СС, пытаясь «вскрыть» плацдарм, безуспешно бился за высоту 220 в двух километрах южнее Шимонторнья. Высота неоднократно переходила из руки в руки, дело доходило до рукопашных схваток:

«Вражеские танкисты больше не атаковали. Надо думать, свою задачу они выполнили и были переброшены на другой участок. А здесь немецкая и наша пехота колошматили друг друга, высоты несколько раз переходили из рук в руки. Я со своим орудием находился под одной из высот, и это, может быть, спасло и меня, и моих солдат. Потому что тех, кто занимал позиции за нами, немцы накрывали своим огнем, а нас, находившихся у них под носом, не замечали. В тех боях погибли подполковник Овчаров, капитан Ковалев, два взводных, много солдат. Был момент, когда пехота побежала, оставив без прикрытия мой взвод и орудие, которое мы никак не могли выкатить из артиллерийского окопа. На наше счастье, налетел туман и прикрыл нас словно дымзавесой… А вообще-то прикрытием была самоходка, которая сгорела еще в первый день. Она закрывала собою нашу позицию со стороны канала, откуда стреляли немцы. Впрочем, опасаться надо было не только их. Нас нередко по ошибке бомбили «кукурузники» — самолеты женского авиаполка. Каждую ночь развешивали они в небе фонари-ракеты и начинали сбрасывать бомбы. Хорошо, что хоть делали это не прицельно — просто разгружались… А в перерывах между бомбежками приходил замполит майор Цквитария, он читал и разъяснял нам приказы Верховного Главнокомандующего, призывы Военного совета, которые сводились к одному: ни шагу назад! Когда налетали самолеты, майор тотчас бросался к щели. Но был толст и неповоротлив, в узком укрытии вместе со всеми не умещался. И тогда он поднимал голос: «Я — замэстытель командыра полка, прыказываю асвабадыт места!..»

Чувствую невысказанный вопрос: боялся ли? Конечно, боялся. Может, иногда и трусил. Но страхов на войне, вообще говоря, много, и все они очень разные. Страх перед немцами — могли взять в плен, застрелить; страх перед огнем противника — в особенности перед артиллерийскими налетами и бомбежками. Если разрывы рядом, тело само — без участия разума — падает на землю, а сердце готово разорваться от мучительных предчувствий. Но был и иной страх, идущий, так сказать, сзади — от начальства, от всех тех карательных органов, которых в войну было не меньше, чем в мирное время. Может быть, даже больше. Когда командир грозит расстрелять тебя, если ты не возьмешь оставленный хутор, высоту или траншею (а угроза эта была вполне реальной), то еще не известно, кого ты будешь бояться сильнее — немцев или командира. Враги могут промахнуться. А свои — командиры (или трибунал, если дойдет до него) — эти промаха не дадут. Тут уж все определенно и категорично».

Кстати, Быков упоминает заградотряды, выставленные в районе дунайских переправ.

14 марта в полосе 2-го танкового корпуса СС Дитрих ввел в дело свой последний резерв — 6-ю танковую дивизию, усиленную батальоном «пантер». Дивизия атаковала из района Шерегельеша на юго-восток, но и она завязла в грязи и советской обороне. К этому времени плотность артиллерии на отдельных направлениях превышала 160–170 стволов на километр фронта, авиация 17-й воздушной армии произвела 5277 самолето-вылетов, а из засад били по «панцерам» Т-34 и СУ-100. Причем танковые и механизированный корпуса постоянно пополнялись новой либо прибывшей из ремонта техникой, поэтому в конце сражения в них числилось больше боевых машин, чем имелось в начале. К примеру, в корпусе Руссиянова стало 60 «шерманов». Лишь бригады «соток» несли невосполнимые потери материальной части, нередко из-за безграмотности командиров, использовавших самоходки «по-танковому»: бросая их в атаку или используя для самостоятельной разведки боем.

«Зепп» Дитрих, уже будучи в плену, по поводу несостоявшегося «Весеннего пробуждения» показал следующее:

«Когда танки были введены в бой для развития первоначального успеха, местность оказалась совершенно непроходимой. Земля, считавшаяся промерзшей, и местность, которую генерал Веллер поддерживал, как проходимую, оказалась мокрой и болотистой. Из-за режима секретности мне было запрещено проводить рекогносцировку. В итоге 132 танка увязли в грязи и 15 «королевских тигров» утонули по башню, соответственно наступление могло быть продолжено только пехотой».

Но эсэсовская пехота была не та, что на Курской дуге.

«Начатое нами, наконец, наступление в Венгрии, — вспоминает Гудериан, — вначале имело успех. Однако распутица, вызванная мягкой погодой, мешала продвижению танков, что ставило под сомнение возможность продолжения наступления. Если севернее озера Балатон нам удалось несколько продвинуться, то к югу от него наступление сразу застопорилось…

Наконец, исчезли все шансы на крупный успех. Был утрачен сохранявшийся до сих пор высокий боевой дух эсэсовских дивизий. Под прикрытием упорно сражающихся танкистов вопреки приказу отступали целые соединения. На эти дивизии уже нельзя было больше полагаться».

В эти дни немецкая авиаразведка зафиксировала перемещение крупных механизированных колонн, двигавшихся от Будапешта на Замоль. Это выдвигались к линии фронта войска 9-й гвардейской армии. Намерения русских читались как на ладони: нанести фланговый удар и перехватить коммуникации германских войск.

Он последовал 16 марта, когда после мощной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление 4-я и 9-я гвардейские армии. Под угрозой окружения 6-я танковая армия СС начала отход к линии Веспрем — Папа — Таркань.

Согласно отчетам советских штабов, только общевойсковые армии, без учета танковых корпусов и других частей фронтового подчинения, за 6–14 марта уничтожили и захватили 729 вражеских танков и самоходок. Несомненно, здесь имеет место даже не двойной, а тройной учет. Так, 17-я воздушная армия, сыгравшая важную роль в отражении немецких ударов, только 12–13 марта записала на свой счет 54 единицы «уничтоженной» бронетехники. Прибывшая из Москвы в конце марта комиссия учла 968 неприятельских танков и САУ практически всех состоявших на вооружении Вермахта типов и конструкций, сожженных, утонувших в грязи, брошенных из-за отсутствия горючего в районе Веленце и Балатона в январе — марте 1945 года (и не обнаружила ни одного танка, уничтоженного авиацией). Мощь немецких танковых соединений была окончательно подорвана. Дезорганизованная промышленность рейха неспособна была восполнить эти потери. Если в феврале с конвейеров сошло 168 «пантер» и «ягдпантер», то в марте — 46, а в апреле фирма МАН сумела собрать только 20 машин. 31 марта «Хеншель» поставил войскам заключительную партию «королевских тигров» — 13 штук.

По официальным данным, войска 3-го Украинского фронта потеряли убитыми и ранеными почти 33 тысячи человек. Некоторые современные исследователи уверены, что в полтора раза больше.

Противник — свыше 40 тысяч солдат и офицеров, более 300 орудий и минометов, около 500 танков и самоходных установок, около 500 бронетранспортеров и 50 самолетов.

Так закончилось последнее наступление Вермахта во Второй мировой войне.

К середине марта соединения группы армий «Юг» перешли к обороне: 8-я армия — севернее Дуная, 6-я полевая, 6-я танковая армия СС и 3-я венгерская армия — на фронте от Эстергома до озера Балатон. Участок Эстергом, Секешфехервар удерживали 8-й венгерский армейский корпус и 4-й танковый корпус СС. Западный берег озера Балатон занимали части 2-го венгерского корпуса, южнее находились позиции 2-й немецкой танковой армии. Силы врага оценивались в 400 тысяч человек, 5900 орудий и минометов, 700 танков и САУ, 700 самолетов.

Противник усиливал оборону на венском направлении, которая включала три оборонительные полосы и ряд промежуточных рубежей. Главная полоса имела глубину 5–7 километров. В 10–20 километрах от переднего края была подготовлена вторая полоса обороны. В оперативной глубине, вдоль левого берега реки Раба, ширина которой достигала 50 метров, готовился промежуточный рубеж с сильными предмостными укреплениями в районе переправ. Третья полоса проходила вдоль венгеро-австрийской границы. В крупные узлы сопротивление были превращены приграничные города Брук, Шопрон, Кёсег. В инженерном и огневом отношениях хорошо была подготовлена к обороне столица Австрии. Оборона Вены включала внешний и внутренний обводы и укрепления внутри города. Общая глубина обороны достигала 210 километров. Но войска занимали в основном лишь первый рубеж.

Местность, на которой предстояло действовать советским войскам, пересекали покрытые лесом отроги гор Вертешь и Баконь и многочисленные реки. Самая крупная из них — Дунай — разделяла район боевых действий на два участка. Наиболее удобным для наступления было направление Секешфехервар, Папа, Шопрон, Вена.

В составе 2-го и 3-го Украинских фронтов существенных перемен не произошло. Линия фронта, за исключением района вклинения 6-й танковой армии СС, оставалась почти без изменений.

40-я, 53-я, 7-я гвардейская армии и 1-я гвардейская конно-механизированная группа 2-го Украинского фронта, а также оперативно подчиненные ему 1-я и 4-я румынские армии продолжали действовать в южных районах Словакии. 46-я армия со 2-м гвардейским механизированным корпусом действовала южнее Дуная между Эстергомом и Гантом. Во втором эшелоне фронта, западнее Будапешта, находилась 6-я гвардейская танковая армия.

Войска 3-го Украинского фронта — 9-я и 4-я гвардейские, 27, 26, 57-я и 1-я болгарская армии — занимали рубеж Гант, озеро Веленце, Шимонторнья, озеро Балатон, Бабоча, Торянц.

В операции, проводимой двумя фронтами, должны были принять участие 64 стрелковые, 3 кавалерийские дивизии, 3 танковых, 3 механизированных, один кавалерийский корпуса — 745 тысяч человек, 12 200 орудий и минометов, 1218 танков и самоходных установок, около 1000 самолетов. Согласно директиве Ставки, составленной с учетом настойчивых предложений штаба 3-го Украинского фронта и рекомендаций маршала Тимошенко, главная роль во взятии Вены отводилась войскам Толбухина.

Наступление началось в установленный Ставкой срок — во второй половине дня 16 марта. Ударная группировка фронта, построенная в два эшелона, имела в своем составе 18 стрелковых дивизий, 3900 орудий и минометов, 197 танков и САУ. На направлении главного удара были созданы артиллерийские плотности 170–180 стволов на километр. Ближайшей задачей 9-й и 4-й гвардейских армий было прорвать оборону севернее Секешфехервара, выйти в район Варпалота, Веспрем и совместно с войсками 27-й и 26-й армий окружить и уничтожить танковую армию Дитриха. В дальнейшем предполагалось продвигаться в направлении Папа, Шопрон. Войска левого крыла должны были перейти в наступление южнее озера Балатон с задачей разгромить 2-ю танковую армию в районе Надьканижи.

С воздуха действия наземных войск обеспечивали 837 самолетов 17-й воздушной армии.

К исходу 16 марта продвижение гвардейцев Глаголева и Захватаева не превышало 3–6 километров, в том числе из-за отсутствия в боевых порядках танков непосредственной поддержки пехоты. Бои было приказано не прекращать и ночью, хотя Константин Симонов считал такие импровизации фикцией:

«Я не раз успел убедиться, что в тех случаях, когда наступление не назначается специально ночью, а уж идет с самого утра и до ночи, ночью все равно, какие там ни будь приказы, солдаты, как правило, не воюют. И обычно утренние доклады о том, насколько части продвинулись за ночь, зависят не от того, насколько они действительно продвинулись, а гораздо в большей мере от добросовестности начальников, делающих эти доклады, от большей или меньшей меры их правдивости перед лицом вышестоящих».

Учитывая обстановку, Ставка передала Толбухину 6-ю гвардейскую танковую армию, имевшую в строю 423 единицы бронетехники. Армию следовало использовать для развития наступления правого крыла и разгрома танковой группы противника совместно с войсками 27-й армии.

4-й танковый корпус СС стойко удерживал свои позиции. Однако севернее его 17 марта в наступление перешли передовые отряды 46-й армии 2-го Украинского фронта (10-й гвардейский, 23-й, 68-й стрелковые корпуса). Они продвинулись на 10 километров и вышли ко второй полосе обороны 8-го венгерского корпуса. На следующий день главные силы армии форсировали реку Альталь и начали пробиваться на запад. Введенный в сражение утром 19 марта 2-й механизированный корпус усилил удар. Во второй половине 20 марта части корпуса вышли к Дунаю западнее Товароша, охватив с юго-запада группировку врага, которая насчитывала более 17 тысяч солдат и офицеров. Одновременно на правом берегу Дуная в этом же районе была осуществлена высадка десанта 83-й отдельной морской стрелковой бригады. Выделив часть сил для ликвидации окруженной группировки, генерал Петрушевский развернул наступление на Дьёр. Для развития успеха ему был передан 23-й танковый корпус.

Тем временем войска правого крыла 3-го Украинского фронта, преодолевая упорное сопротивление эсэсовских частей, к исходу третьего дня продвинулись в глубину на 18 километров, расширив прорыв до 36 километров. На правом фланге десантниками был захвачен город Мор. Утром 19 марта в полосе 9-й гвардейской армии (37, 38, 39-й гвардейские стрелковые корпуса) была введена танковая армия генерал-лейтенанта А. Г. Кравченко (5-й гвардейский танковый, 9-й гвардейский механизированный корпуса). Однако активная оборона вражеских частей, переброшенных к этому времени из района юго-западнее озера Веленце, и сильно пересеченная местность не позволили армии развить необходимые темпы. Танкисты, не отрываясь от пехоты, преодолели 6–8 километров и задачу дня не выполнили.

Йозеф Дитрих сразу понял, что «удар русских с юго-запада по направлению к озеру Балатон преследовал цель разъединить мою армию и армию Балка», и начал поэтапно выводить свои дивизии из «мешка». Чтобы закрыть образовавшиеся бреши, командование группы армий «Юг» направило в район Таркань 6-ю танковую дивизию барона Рудольфа фон Вальденфельса, в район западнее Кишбер — 2-ю танковую дивизию СС «Рейх» под командованием штандартенфюрера Рудольфа Немана, а под Секешфехервар — 12-ю танковую дивизию «Гитлерюгенд» бригадефюрера Хуго Крааса. Генерал Вёлер планировал закрепиться на линии Веспрем — Папа — Таркань, перегруппировать силы и оранизовать контрудар силами 6-й танковой армии СС. С этой целью он приказал армиям Дитриха и Балка сменить зоны ответственности. Первый должен был принять на себя командование на участке фронта от района севернее Веспрема до Дуная над венгерскими соединениями. На юге теперь командовал Балк, который одну за другой отдавал высвобождающиеся здесь части Дитриху на север. Поэтому, когда Толбухин двинул вперед 6-ю гвардейскую танковую армию, на рубеже Баконькути — Инота ее встретил 1-й танковый корпус СС в полном составе.

Маршал Толбухин потребовал от генералов Кравченко и Глаголева в кратчайший срок завершить окружение 6-й танковой армии СС. С утра 20 марта часть сил 4-й гвардейской армии, а также 27-я и 26-я армии должны были нанести «подсекающие» удары на Берхида, Польгарди, Лепшень. В полосах наступления 26-й и 27-й армий действовали 1-й гвардейский механизированный и 18-й танковый корпуса. Кроме того, Ставка разрешила привлечь бомбардировщики 18-й воздушной армии АДД. В это же время авиация союзников подвергла воздушным бомбардировкам ряд аэродромов, железнодорожных узлов и промышленных объектов на территории западной части Венгрии и Южной Словакии. В частности, были разгромлены нефтеочистительные заводы в Комарно (производстство снизилось на 70 %), являвшиеся основным поставщиком горючего для групп армий «Юг» и «Центр».

В результате принятых мер дело сдвинулось с мертвой точки. К исходу 22 марта советские войска вышли на рубеж Реде, Четень, Теш, Кадарта, Папкеси. 4-я гвардейкая армия овладела Секешфехерваром, а части 9-й гвардейской и 6-й гвардейской танковой армий, преодолев сопротивление на рубеже гор Баконь, начали преследование противника. 18-й танковый и 1-й гвардейский механизированный корпуса продвинулись на 40 километров и 23 марта в районе Берхиды соединились с 6-й гвардейской танковой армией.

Правда, окружить армию Дитриха не удалось, но и никакого контрудара у немцев не получилось.

О том, как воевали десантники, вспоминает П. В. Золотов, его минометный полк приписали к 104-й стрелковой дивизии:

«За возвышенностью в поле в полукилометре от дороги стояли восемь старых немецких танков. Танки образца тридцатых годов, средние, против пехоты опасные. После наши офицеры рассказывали: пехота, завидя танки, залегла на поле по бороздам. Только мат раздается по полю — не шевелись! Танки вели пулеметный и пушечный огонь, пушки у них были короткоствольные. Танки по грязному мягкому полю шли очень медленно, и, как только приблизились метров на сорок к пехоте, те со страшным всеобщим матом вскочили и бегом вперед! Через несколько секунд солдаты уже барабанили по крышкам люков, стреляя во все их дырки. Немцы поднимали люки и с поднятыми руками выползали наружу. Как только все выбрались, раздались очереди из автоматов — все они расстреливались. Десантники в плен не брали.

С этого боя и до конца войны мы воевали в составе 9-й гвардейской армии (бывшей десантной). Это были невиданной отваги люди, но и невиданное хулиганье. Полоса наступления поддерживаемого нами стрелкового полка проходила левее города Мор, но это никак не устраивало наших десантников. На пути наступления не было сёл, а значит, не было и женщин, нечем было и поживиться. Быстро находят решение. По очереди четвертую часть солдат направляют в Мор, так они участвуют в захвате домов и не успевших убежать или спрятаться женщин. На все это давалось не более часа, и дальше шла следующая группа. Женщин использовали от четырнадцатилетних до пятидесятилетних; в домах производили полный погром, все выбрасывали на пол, били, ломали, искали карманные или наручные часы; и, если попадалось хорошее вино, не отказывались его выпить…

Десантники нигде ни разу не отступили, какие бы силы ни контратаковали их, причем немцы их просто боялись. Зато они не оставляли ни одной женщины неизнасилованной, если она не смогла надежно укрыться».

Здесь есть «тонкость». Освободители «шалили» и, цититуя Сталина, «допускали некоторые непристойности» везде, где предоставлялась такая возможность. Это понятно, воинские преступления имеют место быть и в мирное время, а уж в хаосе войны… Однако масштабы таких деяний в разных регионах носили различный характер. Можно даже говорить, что они регулировались из Москвы. К примеру, при вступлении на территорию Польши, Чехословакии, Югославии от командиров и политработников требовалось разъяснять личному составу Красной Армии, что данная страна «является нашей союзницей и в отношении со стороны Красной Армии к населению освобожденных районов должно быть дружественным». Для Чехословакии Ставке пришлось издать даже две директивы — от 31 октября и 18 декабря 1944 года — о «дружественном отношении», сотрудничестве с местной администрацией и привлечении нарушителей к суровой ответственности. Нечто похожее 2 апреля 1945 года было доведено маршалам Толбухину и Малиновскому при пересечении австрийской границы: «Войскам, действующим на территории Австрии, дать указания о том, чтобы население Австрии не обижать, вести себя корректно и не смешивать австрийцев с немецкими окуппантами». Австрийкам, впрочем, это мало помогло, их таки «смешивали» с немками. Советским комендантам регулярно приходилось разбирать жалобы населения: «А жалобы были одни — на изнасилование солдатами местных женщин».

Иосифу Виссарионовичу приходилось «по-хорошему» объяснять чехословацким, югославским и прочим товарищам, «что бойцы Красной Армии, прошедшие в тяжелейших условиях путь от Сталинграда до Будапешта, могут иногда допустить отдельные вольности и что их надо извинить»:

«Нельзя характеризовать армию на основании отдельных случаев, из-за одного урода нельзя оскорблять всю Красную Армию. Боец думает: он герой, ему все можно, сегодня он жив, завтра убит, ему все простят. Бойцы устали, поизмотались в длительной и тяжелой войне. Неправильно становиться на точку зрения «приличного интеллигента». Есть отдельные случаи, позорящие наших бойцов. Мы за это расстреливаем. Но надо помнить, что люди измотались, изнервничались, думают, что они герои, которым все разрешено, все позволено».

«Демократические правительства» Польши и Чехословакии держались только на советских штыках, были озабочены исключельно политической борьбой и укреплением своей власти. Их безопасность обеспечивали специалисты из НКВД. Поэтому они осмеливались лишь робко намекать, что на почве творимых то ли героями, то ли отдельными уродами безобразий «может быть развернута враждебная пропаганда и что настроение населения может быть не всюду здоровым по отношению к Красной Армии».

Иное дело Румыния. После сокрушительного разгрома группы армий «Южная Украина» под Яссами и Кишиневом, не желая превращать страну в театр военных действий, 23 августа 1944 года 23-летний король Михай I в союзе с коммунистами организовал в Бухаресте государственный переворот и арестовал маршала Йона Антонеску и его сторонников. Затем король выступил с ридиообращением, объявил о смене власти, прекращении военных действий против СССР и перемирии с Великобританией и США, а также о формировании нового «правительства национального единства» во главе с Константином Сэнэтеску. Через неделю Румыния объявила войну своим бывшим союзникам — Германии и Венгрии. С тем большей радостью, что СССР гарантировал возврат Трансильвании, отторгнутой в 1940 году в пользу Венгрии решением Второго Венского арбитража. Превратившись в одночасье в участника антигитлеровской коалиции, Румыния сохранила все атрибуты государственности: правительственную администрацию, армию, полицию, тюрьмы и даже монархию. Михай, получивший в Москве ехидное прозвище «король-комсомолец», был удостоен ордена Победы, высшей советской полководческой награды, которая вручалась «за успешное проведение таких боевых операций, в масштабе нескольких или одного фронта, в результате которых в корне меняется обстановка в пользу Красной Армии».

В конце сентября 1944 года Главное верховное командование Румынии издало приказ, в котором было четко прописано:

«Армия, полиция и жандармерия должны сопротивляться крайне энергично, при необходимости даже прибегая к оружию, в случаях, когда советские солдаты одиночками или группами или другие индивидуумы, которые используют также советскую военную форму, будут пытаться забрать силой или грабить государственное или частное добро, не считаясь с указаниями…

Армия, жандармерия и полиция должны направлять в законные инстанции грабителей или банды, пойманные на месте преступления, а в случаях неподчинения — открывать огонь.

Привлекаются к ответственности и предаются военно-полевому суду все офицеры и солдаты, которые не будут защищать до последней капли крови государственное добро, которое было сдано на их попечение и сохранность».

Приказ выполнялся, и были жертвы среди советских военнослужащих. По этой причине на территории Румынии почти не зафиксировано «непристойностей», да и со сбором «посылок» возникали трудности.

Венгры сменить «крышу» не успели. Адмирал Миклош Хорти предпринял попытку вывести страну из войны и даже отправил в Москву делегацию, подписавшую 11 октября 1944 года предварительные условия перемирия. Главным условием было «порвать все отношения с Германией и немедленно объявить Германии войну». Однако, в отличие от румынского короля, венгерский регент вел свою игру, не соблюдая элементарных правил конспирации и не учитывая реальную расстановку сил. 15 октября Хорти просто объявил по радио, что Германия войну проиграла, Венгрия «не обязана приносить себя в жертву ради союзников» и, во избежание дальнейшего бессмысленного кровопролития, намерена заключить перемирие с противником. На следующий день немцы без особого труда адмирала свергли, арестовали и вывезли в Баварию. К власти пришел клинический нацист Ференц Салаши. Новый вождь поклялся Гитлеру в любви до гроба, обещав поставить венгерскую армию до последнего человека на службу Германии (возглавив страну накануне очевидного краха, этот придурок первым делом озаботился истреблением евреев и цыган, которых при Хорти не трогали, и в конце концов заработал себе петлю на шею). С другой стороны, призыв Хорти к народу и армии «последовать за мной» не оказал на венгерские войска заметного воздействия. До последнего они сражались плечом к плечу с немцами, оставшись самыми верными союзниками рейха. У венгров еще с 1919 года выработалась стойкая неприязнь к большевизму.

24 октября 1944 года Ставка ГКО припечатала:

«В связи с тем, что венгерские войска не прекращают боевых действий против наших войск и продолжают держать единый фронт с немцами, Ставка Верховного Главнокомандования приказывает действовать на поле боя против венгерских войск так же, как и против немецких, не делая разницы между ними, о чем довести до сведения всех войск фронта».

Так и действовали. Не делая разницы:

«Когда приближаешься к линии фронта, где только что наши войска продвинулись вперед, то картину варварского погрома в квартирах наблюдаешь в первоначальном виде, то есть неприбранные, разгромленные квартиры, и такая ситуация была всюду. Что же хотели солдаты, чиня такие погромы? Всего только — наручные и карманные часы, больше им ничего не надо было. Из-за часов выбрасывали все из комодов, шкафов, и если ничего не находили, то еще больше злились, подозревая хозяев, что они так тщательно спрятали часы. А со злости били банки с томатами, вареньем, соком и т. д. Везде, где появлялись наши войска, исчезали молодые девушки и молодые женщины; в домах видишь только старушек, стариков и детей до двенадцати лет, все тщательно прятались, и не зря. Это они установили по опыту первого контакта с нашими частями.

Проезжая по дорогам, мы видели десятки разгромленных винных погребов, ни одного неразоренного мы не видели. Вино, как правило, было выпущено из бочек на пол и заполняло весь подвал слоем до одного метра. Несколько раз видели плавающие трупы наших солдат, посиневших, спьяна задохнувшихся в парах вина.

Мне удалось побеседовать с молодым венгром, на квартире которого мы жили два или три дня… Он задавал мне много вопросов: «Почему русские не веруют в Бога? Без веры в Бога люди потеряют совесть, научатся лгать, воровать и станут убивать друг друга». Все мои доказательства, что совесть может быть и у неверующих людей, его не удовлетворили. «Ваши солдаты насилуют наших женщин и девушек, разрушают наше имущество. Разве верующий человек это бы позволил?» Я ему доказывал, что немцы и венгры тоже насиловали русских женщин и девушек…»

Каждый бой давал новый повод для мести. «Цена освободительной миссии» в Венгрии была оплачена кровью полумиллиона солдат и офицеров Красной Армии, из них 140 тысяч — безвозвратные потери. Но мы ж за ценой не постоим? Вот маршалу Малиновскому очень хотелось войти в Будапешт раньше маршала Толбухина, и он 4 декабря 1944 года без всякой подготовки в районе Эрчи бросил 46-ю армию на форсирование Дуная. Наблюдавший эту картину венгерский полковник Эмиль Томка просто впал в ступор:

«Когда в первой половине дня прибыл в северный район, то моему взгляду предстала дикая картина. Наша артиллерия беспрерывно расстреливала русских, пытавшихся переправиться через реку. Их утюжили и немецкие бомбардировщики. Из нашей округи по ним палило три миномета. Но, несмотря ни на что, русские продолжали форсировать реку. Группы советских солдат перевозили не только в лодках, но и даже на паромах. Я видел, как в небольшую баржу, до отказа забитую людьми, попала немецкая авиабомба — суденышко тут же ушло на дно. Самое чудовищное происходило там, где берег находился в немецких руках. Немцы стреляли из пулеметов по высадившимся солдатам. Шансы на выживание их были предельно малы. Тот, кто не был сражен пулей, должен был пытаться отстреливаться, находясь по грудь в студеной воде и тине. Насмотревшись на это, один из гусаров обратился ко мне: «Господин полковник, а что русские делают со своими врагами, если они так жестоко обходятся со своми солдатами?»

Девятнадцатилетняя Анна Польц, «освобожденная от ига немецко-фашистских захватчиков», провела три месяца в деревне Чаквар, в прифронтовой полосе 4-й гвардейской армии:

«Еще в Будапеште я видела плакаты, на которых советский солдат срывает крест с шеи женщины. Я слышала, они насилуют женщин. Читала и листовки, в которых говорилось, что творят русские. Всему этому я не верила, думала, это немецкая пропаганда. Я была убеждена: невозможно представить, чтобы они валили женщин на землю, ломали им позвоночник и тому подобное. Потом я узнала, как они ломают позвоночник: это проще простого и получается не нарочно.

Господи Боже, какая же я тогда была наивная! Я не знала, что их надо бояться…

На второй или третий день после этого из соседней деревни пришли незнакомые люди и сказали: всех мужчин казнили; заставили выкопать длинную яму, поставили на край и расстреляли в затылок. Трое местных жителей закапывали яму. (Так обычно и делается: могилу копаешь себе сам — почти на всех войнах…)

Меня оттащили в кухню и там так хватили об пол, — видимо, я опять хотела защищаться или нападать, — что голова моя ударилась об угол мусорного ящика. Он был из твердого дерева, как и полагается в жилище декана. Я потеряла сознание.

Очнулась я в большой внутренней комнате декана. Стекла были выбиты, окна заколочены, на кровати не было ничего, кроме голых досок. Там я лежала. На мне был один из русских. Я услышала, как с потолка громом ударил женский крик: «Мама, мамочка!» Потом до меня дошло, что это мой голос и кричу я сама.

Как только я это поняла, я перестала кричать и лежала тихо, неподвижно. Я пришла в сознание, но не чувствовала своего тела, как будто оно затекло или замерзло. Да мне, наверно, в самом деле было холодно — голой ниже пояса, в нетопленой комнате без окон. Не знаю, сколько русских насиловали меня после этого, не знаю, сколько их было до этого. Когда рассвело, они меня оставили. Я поднялась. Двигаться было трудно. У меня болела голова и все тело. Сильно текла кровь. Я не чувствовала, что меня изнасиловали; ощущала только, что избита, искалечена. Это не имело никакого отношения ни к ласкам, ни к сексу. Это вообще ни на что не было похоже. Просто сейчас, когда пишу эти строки, я понимаю, что слово точное — насилие. Вот чем это было.

Не помню, тогда или в другой раз, но они увели с собой всех. Даже Мину. Я еще могла это вынести, ведь я была уже замужняя женщина, но Мина — она была девственницей. Проходя по дому, я набрела на нее, услышав плач; она лежала на цементном полу в какой-то каморке. Я вошла к ней. «Налево лучше не выходить, — сказала она, — там еще русские есть, они опять на нас накинутся…»

Бойцы передовых линий, которым «до смерти четыре шага», ловили момент:

«Другой раз ночью к нам ворвался целый отряд, тогда нас повалили на пол, было темно и холодно, вокруг стреляли. В памяти осталась картина: вокруг меня сидят на корточках восемь-десять русских солдат, и каждый по очереди ложится на меня. Они установили норму — сколько минут на каждого. Смотрели на наручные часы, то и дело зажигали спички, у одного даже была зажигалка — следили за временем. Поторапливали друг друга. Один спросил: «Добре робота?»

Я лежала не двигаясь. Думала, не выживу. Конечно, от этого не умирают. Если только не ломается позвоночник, но и тогда умираешь не сразу…

Русские люди были невероятно смелые, они ни во что не ставили боль и страх. С русскими никогда ничего нельзя было предвидеть, предугадать; удивительно, как с их неорганизованностью у них что-то вообще получалось. Если они уходили, то никогда не прощались, а попросту исчезали. Возвращаясь, они приветствовали нас с невероятной радостью, громкими криками, подхватывали, подбрасывали в воздух, словно встретили самых близких и родных людей. Они были люди с добрым сердцем, но невероятно дикие. Прежде всего мы научились у них ругательствам. «Ёб твою мать» — вот была первая настоящая русская фраза…

Часы вообще — да, их они искали везде и всюду. Думаю, после ухода советских войск во всей Венгрии почти не осталось часов…

Мы вывели или думали, что вывели, закономерность: после каждого крупного боя или после того, как деревню отбивали у противника, следовали три дня дозволенного мародерства. Свобода грабить и насиловать. Потом вступал в силу запрет: говорили, что за доказанное изнасилование солдата могли расстрелять».

Тыловики со спокойной совестью пользовались своим положением в окуппированной стране:

«Я пошла к русским и попросила у них кувшин молока.

Цену я знала: за крынку молока пришлось расплачиваться своим телом.

Потом я пошла в дом священника, наше последнее жилище: хотела принести оттуда матрас, потому что дверь была тяжелая и понемногу отсырела. Здоровье Мами все ухудшалось. За матрас тоже надо было расплатиться натурой. Офицер согласился: если я с ним лягу, могу забрать матрас (который нам же и принадлежал). Со мной был и Филике, все произошло в том самом подвале с картошкой.

Немного картошки еще оставалось на полу, и я лежала на ней, не шевелясь. Пожалуйста!

Русский офицер тем временем зажег спичку, сначала потрогал пальцем мои глаза — открыты ли. Убедившись в этом, приступил к делу. Было немного больно. Но так как я все равно не пошевелилась, не вскрикнула, он зажег еще одну спичку — посмотреть, живали я. Покачал головой.

Большого удовлетворения я, должно быть, ему не доставила. Но когда я начала собираться, чтобы унести матрас, он прислал в подвал своего ординарца, который тоже мной попользовался.

Тогда я не подумала, почему он прислал и ординарца. Сейчас мне кажется, что они демократичнее, чем наши офицеры. Или венгерский офицер тоже поделился бы мной со своим ординарцем?..

На войне человек становится страшен и непостижим».

Венгрия, кажется, была единственной страной, воевавшей и с Советским Союзом, и с Германией одновременно.

21 декабря 1944 года, с разрешения Кремля, в Дебрецене собрались делегаты Временного Национального собрания, избравшие, под возгласы «Да здравствует маршал Сталин!», Временное правительство во главе с генералом Белой Миклошом, бывшим командующим 1-й венгерской армией, перебежавшим к русским после ареста Хорти. Естественно, главную скрипку играли коммунисты-коминтерновцы, «представители венгерской демократической эмиграции». 28 декабря Временное правительство, «осуществляя волю венгерского народа», денонсировало все договоры, заключенные с Германией, и объявило ей войну. 20 января 1945 года в Кремле было подписано соглашение о перемирии между СССР, Англией и США — с одной стороны и Венгрией — с другой. По этому соглашению Венгрия обязалась выставить для участия в войне против гитлеровской Германии не менее восьми пехотных дивизий. Вот только выставлять было нечего: среди офицеров отсутствовали коммунисты, и даже унтера, как на подбор, оказывались по своей сути «фашистами». Новая армия получалась какая-то «реакционная» и неподконтрольная ЦК ВКП; во второй половине марта она состояла из одной пехотной дивизии.

Как обычно, когда в стране пытаются установить «диктатуру пролетариата» и проводят земельную реформу, имея целью «обострение классовой борьбы в деревне», в Народной Венгрии первым делом пропала еда. Еще недавно «фашистская» аграрная Венгрия удивляла красноармейцев изобилием и дешевизной продуктов: «В каждом доме белый хлеб, копченое мясо, колбаса, варенье. Фрукты и овощи тщательно переработаны, и все, что заготовлено для зимы, хранится в погребах. Мы в них, конечно, лезем. Погреб — надежное убежище во время боев и бомбежек. Ну и потом, эти ряды банок и чудесное венгерское вино. Благодаря обилию продуктов и вина войска наши перешли на сообеспечение. Варево, которое готовилось в полевых кухнях, просто не брали. Зачем? Движется, скажем, колонна через село, солдаты, как мыши, шмыг-шмыг по дворам. А когда догоняют строй, у каждого за пазухой — окорочок, в противогазной сумке — банки с вареньем, на штыке — буханка белого хлеба, а в руке — канистра или ведро вина. Командиры смотрели на это сквозь пальцы: перепадало и им. Все-таки Венгрия была союзницей Германии, и поэтому солдатам многое сходило с рук».

А в марте 1945 года Генеральный секретарь венгерской компартии Матьяш Ракоши просит у Москвы хлеба для голодающих городов:

«Население получает сейчас ежедневно 100 гр. хлеба. После опубликования закона о земельной реформе Красная Армия предоставит в наше распоряжение взаимообразно, до нового урожая, большое количество продуктов питания, что, по-видимому, даст ваозможность увеличить норму выдаваемого хлеба до 200 гр. Это, конечно, повысит уважение как к Советскому Союзу, так и к партии…

Большие трудности испытываем мы от того, что на улицах Будапешта снова участились облавы. Иногда бывает, что тысячи рабочих (!), идущих на фабрики или возвращающихся оттуда, останавливаются на улицах и направляются в качестве военнопленных в различные лагеря. Эти мероприятия обосновывают тем, что в Будапеште много фашистских солдат, переодетых в штатское. В результате сотни товарищей исчезают. Угнетающе действует на настроение рабочих то обстоятельство, что на многих фабриках, работающих для обеспечения Красной Армии, рабочим не выплачивается зарплата и не выдаются продукты. Голодные рабочие работают неохотно (!), зачастую имеют место случаи, когда рабочих бьют и пр.».

Очень скоро Венгрии суждено стать одним из бараков «социалистического лагеря».

Переходя ко второму этапу операции, маршал Толбухин решил главный удар силами 9-й гвардейской и 6-й гвардейской танковой армий (последней передавалась 208-я самоходно-артиллерийская бригада) нанести на Веспрем, Сомбатхей, глубоко охватывая Вену с юга. 4-ю гвардейскую армию, в результате обходного маневра потерявшую соприкосновение с противником, перегруппировать в район западнее Мора, усилить ее механизированным корпусом и не позднее 26 марта двинуть на Папа, Шопрон. 27-я армия, усиленная 18-м танковым корпусом и 209-й артбригадой СУ-100, должна была наступать по северному берегу озера Балатон на юго-запад в общем направлении на Залаэгерсег, чтобы в дальнейшем ударом с севера вместе с 57-й и 1-й болгарской армиями окружить силы 2-й танковой армии противника и овладеть нефтеносным районом Надьканижи. После поворота войск генерала Трофименко на юг предполагалось ввести в дело 26-ю армию, которая должна была двигаться на запад, к Керменду и Грацу.

23 марта Ставка внесла в решение командующего свои поправки. 3-му Украинскому фронту приказывалось с маневрами не мудрствовать, окружений не затевать, развивать главный удар не на Сомбатхей, а в направлении Папа, Шопрон. Для этого 9-й гвардейской и 6-й гвардейской танковой армиям предписывалось наступать на Цельдёмельг, Кёсег. 4-я гвардейская перегруппировывалась в полосу правее 9-й гвардейской. 26-я армия должна была нанести удар на Сомбатхей, а 27-я армия — на Залаэгерсег. 57-я и 1-я болгарская армии имели задачу не позднее 5–7 апреля овладеть районом Надьканижи.

Армиям Глаголева и Кравченко, по инерции захватившим Веспрем, пришлось подворачивать вправо. Армия Захватаева сменила левофланговые части 46-й армии в связи с изменением разграничительной линии между фронтами, армия Гагена была введена в сражение между 9-й гвардейской и 27-й армиями.

К 25 марта войска 46-й армии и правого крыла 3-го Украинского фронта прорвали оборону противника между Дунаем и озером Балатон, преодолели горы Вертеш и Баконь и, продвинувшись на глубину до 80 километров, создали условия для развития наступления на Вену. Воспользовавшись успешными действиями к югу от Дуная, 25 марта начали наступления на Братиславу и Брно войска 2-го Украинского фронта.

С 26 марта советские войска перешли к преследованию врага, отходившего с арьергардными боями к промежуточному рубежу обороны на реке Раба. Они широко применяли обходы узлов сопротивления, а для захвата переправ через водные преграды выбрасывали в тыл противника передовые отряды. Быстрому преследованию содействовала авиация, наносившая непрерывные удары по отходящим войскам. Темп наступления вырос до 25–35 километров в сутки. Дивизии генерала Глаголева 26 марта взяли город Папа, дивизии генерала Петрушевского 28 марта овладели городами Комаров и Дьёр и полностью очистили правый берег Дуная до устья реки Раба. Противник пытался удержаться на западном берегу Рабы, но войска 3-го Украинского фронта, с ходу форсировав реку 27–28 марта, сломили его сопротивление и продолжали продвижение.

Элитные дивизии СС, не слушая приказов из Берлина, к несказанному огорчению любимого фюрера, разрозненно отступали, местами постыдно драпали, теряя последние остатки боевого духа. Неудивительно: эсэсманов теперь «лепили» из пацанов «Гитлерюгенда», матросов береговой обороны, солдат аэродромного обслуживания, не имевших никакой полевой подготовки, — ради иллюзии высокой степени укомплектованности. В наказание Гитлер приказал у личного состава наиболее проштрафившихся 1, 2, 3, 9-й танковых дивизий сорвать нарукавные нашивки с названиями своих частей.

«Наши соединения войск СС показали себя здесь очень неважно, — писал Геббельс. — Даже «Лейбштандарт», потому что старые кадры его офицерского и рядового состава перебиты. Нынешний «Лейбштандарт» сохранил лишь свое почетное название. И, несмотря на это, фюрер решил проучить войска СС. Гиммлер по его поручению вылетел в Венгрию, чтобы отобрать у этих частей нарукавные нашивки. Для Зеппа Дитриха это будет, конечно, самым страшным позором, какой только можно себе представить. Генералы из сухопутных войск страшно этому рады: такой удар для их конкурентов! Войска СС в Венгрии не только не сумели осуществить собственное наступление, но и отступили, а частично даже разбежались. Плохое качество человеческого материала проявило себя здесь самым неприятным образом. Зеппа Дитриха можно только пожалеть, но можно посочувствовать и Гиммлеру, который, будучи шефом войск СС, не имеющим никаких военных наград, должен совершить эту трудную акцию в отношении Зеппа Дитриха, носящего бриллианты».

Впрочем, нашивки и так были сняты в целях маскировки. Дитрих, оскорбленный в лучших чувствах, хорошенько напился, а проспавшись, решил не доводить приказ до подчиненных.

29 марта пали Кёсег и Сомбатхей. 30 марта советские подвижные соединения прорвали укрепления врага на венгеро-австрийской границе и вступили в пределы Австрии. I апреля гвардейцы обходным маневром овладели городами Шопрон и Винер-Нейштадт и повернули фронт наступления на север. С выходом советских войск в район Венской низменности, на непосредственные подступы к столице Австрии, закончился второй этап операции.

Южнее 27-я армия Трофименко с 18-м танковым и 5-м гвардейским кавалерийским корпусами, наступая вдоль озера Балатон, создала угрозу тылам 2-й немецкой танковой армии. Генерал де Ангелис сыграл отход. Воспользовавшись этим, 29 марта перешли в наступление 57-я и 1-я болгарская армии. 2 апреля соединения этих армий и 5-й гвардейский кавалерийский корпус овладели городом Надьканижа с последними нефтяными месторождениями и нефтеперерабатывающими заводами, работавшими на Третий рейх. Это означало агонию германского сопротивления.

Чтобы сдержать натиск войск левого крыла 3-го Украинского фронта, противник начал перебрасывать сюда с югославского участка фронта части и соединения группы армий «Е». Руководство германскими войсками на юго-востоке было реорганизовано. С 25 марта командование группой армий «Ф» было передано командующему группой «Е» генералу Александру Лёру, а штаб группы «Ф» убыл в распоряжение группы армий «Висла».

1 апреля Ставка уточнила задачу наступавшим на Вену войскам. 46-я армия 2-го Украинского фронта с подчиненными ей 2-м гвардейским механизированным и 23-м танковым корпусами должна была наступать на Брук, Вену и совместно с войсками 3-го Украинского фронта овладеть столицей Австрии. 3-й Украинский фронт силами 4-й, 9-й гвардейских и 6-й гвардейской танковой армий — овладеть Веной и не позднее 12–15 апреля выйти на рубеж Тульн — Санкт-Пёльтен — Лилиенфельд; 26, 27, 57-я и 1-я болгарская армии должны были не позднее 10–12 апреля очистить от немецких войск города Глогниц, Брук, Грац, Марибор и прочно закрепиться на рубеже рек Мюрц, Мюр и Дратва.

По мере приближения советских войск к Вене противник усиливал сопротивление. Отступая, он разрушал дороги, устраивал многочисленные заграждения, предпринимал контратаки на промежуточных оборонительных рубежах. Но советские войска настойчиво продвигались на северо-запад. 2 апреля 46-я армия вышла к венгеро-австрийской границе, а затем преодолела ее между Дунаем и озером Нёйзидлер-Зе. Войска Толбухина, овладев 1–4 апреля городами Шопрон. Винер-Нёйштадт, вышли на подступы к Вене. Севернее Вараждина они действовали на территории Югославии совместно с югославскими войсками.

К северу от Дуная войска 2-го Украинского фронта и входившие в его состав румынские армии успешно осуществляли Братиславо-Брновскую операцию. 30 марта они захватили Комарно, 4 апреля ими был освобожден город Братислава.

Маршал Толбухин решил овладеть Веной одновременными ударами с трех направлений: с юго-востока — силами 4-й гвардейской армии и 1-го гвардейского механизированного корпуса, с юга и юго-запада — силами 6-й гвардейской танковой армии с приданным ей 18-м танковым корпусом и частью сил 9-й гвардейской армии. Остальные дивизии армии Глаголева должны были обойти город, совершив марш через отроги Восточных Альп, и отрезать пути отхода врагу на запад. 46-ю армию с танковым и механизированным корпусами Ставка 6 апреля приказала перевести на левый берег Дуная для наступления в обход Вены с севера. С воздуха эта группировка войск поддерживалась авиацией 17-й и частью сил 5-й воздушных армий.

В начале апреля Вену обороняли восемь танковых и одна пехотная дивизии. Военным комендантом был назначен генерал фон Бюнау.

Выполняя указания Ставки, 46-я армия переправилась на левый берег Дуная и стала развивать наступление на Вену. Большую помощь в организации переправы ей оказала Дунайская военная флотилия. Затем огнем с бронекатеров флотилия поддерживала наступавшие вдоль берега войска.

5 апреля начались бои на подступах к Вене, сразу же принявшие ожесточенный характер. Противник сильным огнем, контратаками пехоты и танков старался не допустить прорыва советских войск к городу. Наступавшие с юга войска генерала Захватаева успеха не добились. Зато армия Глаголева, наступавшая юго-западнее города, продвинулась на 16–18 километров. Командующий фронтом приказал немедленно перегруппировать всю 6-ю гвардейскую танковую армию для обхода Вены с запада и северо-запада.

Желая воспрепятствовать вывозу из столицы промышленного оборудования, минированию и разрушению мостов и других важных объектов, Военный совет фронта, по указанию Сталина, призвал жителей города не покидать столицу и оказывать сопротивление нацистам: «Час освобождения столицы Австрии — Вены от немецкого господства настал, но отступающие немецкие войска хотят превратить Вену в поле боя, как это они сделали в Будапеште. Это грозит Вене и ее жителям такими же разрушениями и ужасами, которые были причинены немцами Будапешту и его населению… Граждане Вены! Помогайте Красной Армии в освобождении столицы Австрии — Вены от немецко-фашистского ига».

Утром 6 апреля с востока и юга войска 4-й гвардейской и часть сил 9-й гвардейской армий начали штурм Вены. Одновременно соединения 6-й гвардейской танковой армии и 38-й гвардейский стрелковый корпус обошли город с запада и 7 апреля вышли к Дунаю. На следующий день они достигли центра города, где соединились с войсками армии Захватаева.

В связи с поражением группы армий «Юг» генерал Вёлер лишился своей должности. Его заменил Лотар Рендулич, заверивший фюрера, что удержит Вену и не даст неприятелю проникнуть в Альпы и долины Северного Дуная.

Однако к этому времени остатки танковой армии СС, избегая окружения, отступили от Вены на запад. Непосредственно в городе остались курсанты венской военной школы, до 15 отдельных батальонов пехоты и отрядов фольксштурма. Начались уличные бои, которые велись непрерывно: днем сражались главные силы, а ночью — специально назначаемые для этой цели части и подразделения.

В разгар сражения 9 апреля Советское правительство выступило с заявлением, в котором говорилось о том, что СССР не преследует цели завоевания какой-либо части территории Австрии или изменения ее социального строя, а выступает за независимость страны и восстановление демократических порядков.

К 10 апреля вражеский гарнизон был зажат с трех сторон. Обыватели в знак капитуляции вывешивали в окнах белые простыни и наволочки. В этой обстановке немецкое командование предпринимало все меры, чтобы удержать единственный сохранившийся в его руках мост через Дунай и вывести на свои части на северный берег реки. Сюда должна была выйти 46-я армия, но она, столкнувшись с упорным сопротивлением, опаздывала.

В ночь на 11 апреля 4-я гвардейская армия начала форсирование Дунайского канала.

К середине дня 13 апреля советские войска полностью овладели Веной. Десантники, далекие от тонкостей большой политики, водрузили красный флаг над зданием австрийского парламента. Остатки гарнизона бежали на левый берег Дуная по Имперскому мосту, который немцы так и не успели взорвать. На плечах противника на левый берег Дуная переправились части 4-й гвардейской армии и 1-го гвардейского механизированного корпуса.

История захвата Имперского моста героична и чудна.

Возьмем описание боевого пути Дунайской военной флотилии или мемуары капитана 1 ранга А. B. Свердлова и узнаем, что мост спасли «полосатые дьяволы»:

«Предпринятые две попытки захватить мост не увенчались успехом. Тогда командир 2-й бригады речных кораблей капитан второго ранга А. Аржавкин предложил командованию Дунайской флотилии захватить мост, высадив у него десант одновременно на правый и левый берега. Десантникам ставилась задача захватить мост и удерживать его до подхода частей, штурмовавших город.

В связи со сложной навигационно-гидрографической обстановкой (фарватер перекрывали взорванный железнодорожный мост и затопленные суда) Аржавкин предложил высадку десанта провести днем. Для высадки десанта выделялись два, а для прикрытия — три бронекатера под командованием старшего лейтенанта С. Клоповского. В десант шла рота 80-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием старшего лейтенанта Э. Пилосяна. Высадку десанта назначили на полдень 11 апреля. Для артподдержки десанта выделялось восемь минометных катеров под командованием старшего лейтенанта Г. Бобкова, а также артиллерия армии и берегового отряда сопровождения Дунайской флотилии.

Утром 11 апреля передовой отряд (пять бронекатеров из состава 2-й бригады речных кораблей, командир — капитан 2 ранга А. Ф. Аржавкин) пошел на прорыв и с боем вышел к месту высадки. Остальные катера двигались за отрядом прорыва и уничтожали выявленные огневые точки врага. Появление днем в центре города советских катеров оказалось для немцев полной неожиданностью. Головной бронекатер поставил дымовую завесу, после чего по одному катеру высадили свои группы непосредственно у моста на обоих берегах Дуная, а остальные вели огонь в упор по огневым точкам врага. Решительной атакой автоматчики уничтожают гитлеровцев на мосту и подходах к нему, занимают окопы, в которых только что сидел противник. Саперы с ножницами лезут под настил и режут провода, тянущиеся к взрывным зарядам.

Противник немедленно подтянул к месту боя значительные силы пехоты с танками, самоходными орудиями и минометами. Бронекатера под шквальным огнем начали отход, при этом все они получили значительные повреждения, на борту возникли пожары, в экипажах были убитые и раненые. Тем не менее все катера вернулись на базу.

В районе же моста разгорелся непрерывный бой, отличавшийся небывалой ожесточенностью. Атаки превосходящих сил немецких войск следовали одна за другой по обоим берегам реки, перекрестный обстрел не прекращался ни на минуту. С напряжением всех сил рота держалась трое суток. Только непрерывная массированная поддержка артиллерии позволяла отбивать атаки врага. В ночь на 13 апреля по занятым противником кварталам к мосту прорвался воздушно-десантный батальон из состава 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, но после этого прорыва атаки немцев достигли небывалой силы. Десант находился под угрозой гибели.

Утром 13 апреля сводный штурмовой отряд (командир — старший лейтенант И. Кочкин) из состава морской пехоты Дунайской флотилии прорвал оборону противника в районе Венского моста, в прорыв был введен стрелковый полк 80-й гвардейской стрелковой дивизии. С большими потерями этот отряд сумел прорваться к мосту и соединиться с десантом. Пока основное внимание противника было сосредоточено на борьбе с прорвавшимся отрядом, в брешь введены главные силы дивизии, усиленные самоходными орудиями из 2-й гвардейской механизированной бригады. После жестокого боя они также вышли к мосту, разрезав восточную группировку врага. 16 советских САУ на большой скорости перешли по мосту и заняли круговую оборону на западном берегу, а саперы механизированной бригады сняли взрывчатку с моста (свыше 100 зарядов).

Личный состав десанта и катеров прорыва был награжден орденами и медалями в полном составе».

Командир 20-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенант Н. И. Бирюков утверждает, что мост был спасен именно десантниками, но не морскими, а «пехотными» из 7-й гвардейской дивизии:

«В ночь на 11 апреля наш десант — первый стрелковый батальон 217-го полка, усиленный саперами, химиками и разведчиками, был переброшен на бронекатерах через Дунай. Высадившись на левый берег, десантники одновременно, с двух сторон, ринулись к мосту, однако, встреченные сильнейшим огнем, залегли метрах в четырехстах от цели и вынуждены были отбивать контратаки противника.

Не удалось овладеть мостом и подразделениям 232-го полка. Сделать это мы сумели только под утро 13 апреля, когда 21-й полк во главе с храбрым своим командиром подполковником М. И. Рябченко стремительным броском прорвался на левый берег, соединившись там с батальоном 217-го полка. Хорошую поддержку огнем оказали бронекатера Дунайской флотилии, а также те отважные гвардейцы, которые пробирались от фермы к ферме, используя подвешенные доски, настилы, оказавшиеся под проезжей частью моста».

Начальник штаба 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии полковник Н. Гладков моряков и вовсе не заметил:

«В 23 часа 40 минут 12 апреля на командный пункт 7-й дивизии прибыл командир 20-го гвардейского Будапештского стрелкового корпуса генерал Н. Бирюков, который поставил ее командиру задачу: в ночь на 13 апреля захватить Имперский мост, после чего создать плацдарм на левом берегу Дуная, соединившись с наступающими войсками 46-й армии 2-го Украинского фронта в районе города Флоридсдорф.

Оценив обстановку, командир дивизии полковник Д. Дрычкин решил овладеть Имперским мостом внезапной ночной атакой без артиллерийской подготовки силами 21-го гвардейского Будапештского воздушно-десантного полка, которым командовал решительный и смелый командир подполковник М. Рябченко, Получив приказ, полк прошел боевые порядки 80-й дивизии и выдвинулся на непосредственные подступы к мосту.

Пока шла подготовка к штурму, разведка полка скрытно и незаметно подошла к берегу Дуная в районе моста и приступила к изучению противника и местности. Вместе с войсковой пешей разведкой полка одновременно выслана инженерная разведка, которая состояла из саперов-минеров Отдельного гвардейского саперного батальона дивизии и саперного взвода 21-го полка. Им вменялось установить способ минирования моста и перерезать провода.

Разведчикам и саперам пришлось действовать в сложной обстановке, так как прилегающая к мосту местность систематически освещалась ракетами. Тем не менее, изучив местность в районе моста, разведчики и саперы проползли под мост, где обнаружили электропровода, идущие к авиабомбам и снарядам, которые были прикреплены к металлическим фермам. Пробираясь по переплетам моста на головокружительной высоте, отважные саперы бесшумно резали бесчисленные провода, таившие в себе смертельную опасность.

Одновременно пешая разведка полка, продолжая осмотр местности, обнаружила рядом с мостом трубу большого диаметра, которая шла до противоположного конца моста.

Внимательно выслушав доклад разведчиков, командир полка подполковник М. Рябченко решил немедленно переправить по трубе 1-й батальон, которым командовал гвардии капитан Д. Борисов. Батальону была поставлена задача: переправившись на противоположный берег Дуная, внезапным ударом атаковать противника с тыла, захватить северную часть моста и закрепиться, не дав противнику возможности прорваться к мосту с Губертовской дамбы.

Как только роты батальона заняли исходное положение, в небо взмыли две красные и одна зеленая ракеты. Гвардейцы-десантники, открыв сильный автоматно-пулеметный огонь, стремительным броском ворвались на оборонительную позицию северо-восточной части моста.

В результате внезапной и стремительной атаки гвардейцы с ходу захватили оконечность Имперского моста.

Одновременно по сигналу в атаку устремились и главные силы 21-го гвардейского воздушно-десантного полка. Отряд противника, неся большие потери, начал отход по мосту. Один из наших саперов увидел, как фашистский солдат поджег бикфордов шнур. До ящиков с взрывчаткой оставалось каких-нибудь пять-шесть метров. Отважный гвардеец, рискуя жизнью, бросился к горящему шнуру и успел его разорвать. Взрыв моста был предотвращен. Воины 21-го полка, сломив сопротивление противника, к 7 часам 13 апреля соединились с ротами 1-го батальона на противоположном берегу.

Подразделения 21-го полка оказались в очень тяжелом положении. Однако отважные гвардейцы-десантники вместе с находившимися на противоположном берегу командиром полка подполковником М. Рябченко и заместителем командира полка по политчасти майором А. Добровым продолжали удерживать мост, отвечая врагу метким пулеметным и минометным огнем. В середине дня действующие на Дунае бронекатера Дунайской военной флотилии подошли к Имперскому мосту и открыли сильный орудийный и пулеметный огонь по обороняющимся войскам противника на Губертовской дамбе. Это значительно облегчило положение подразделений полка. Но бой на небольшом плацдарме по ту сторону моста продолжался. Противник стремился прорваться к мосту. Все его попытки успешно отражались организованным и сильным огнем батальонов полка. Тем временем командование 7-й дивизии предприняло все, чтобы как можно быстрее переправить главные силы дивизии. В 16 часов 13 апреля под прикрытием умело поставленной дымовой завесы на противоположный берег Дуная по мосту на большой скорости устремились 16 самоходно-артиллерийских установок 8-го гвардейского отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона под командованием гвардии майора В. Васильева. За самоходчиками двигались батальоны 29-го и 18-го гвардейских воздушно-десантных полков, которые с ходу заняли исходное положение для атаки в 600 метрах от Губертовской дамбы. Теперь угроза взрыва моста была предотвращена…

За проявленное мужество, отвагу и высокое воинское мастерство командир 1-го батальона гвардии капитан Д. Борисов и командир 21-го гвардейского воздушно-десантного полка гвардии подполковник М. Рябченко были награждены орденами Суворова III степени, командир 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии гвардии полковник Д. Дрычкин — орденом Кутузова II степени».

Однако начальник Политуправления фронта генерал-лейтенант И. С. Аношин уверен, что на Имперский мост первыми ворвались смекалистые бойцы 4-й гвардейской Краснознаменной стрелковой дивизии 31-го гвардейского корпуса. Они подобрались к объекту через систему городской канализации:

«Первым 12 апреля подземный марш-штурм совершил 2-й гвардейский стрелковый батальон. Роты шли в колонне по одному. Впереди — разведотделение, затем головная походная застава. Замыкала колонну тыльная походная застава.

Когда на улице наступила ночь, батальон вышел на поверхность. Действовали стремительно. Перебив растерявшихся от неожиданности гитлеровцев, первым делом заняли церковь у въезда на мост и стали блокировать подходы к нему. Тем временем 4-я стрелковая рота захватила угловой дом на Рейхсбрюккенштрассе, а бойцы роты гвардии старшего лейтенанта Г. Мясоедова перерезали провода, идущие к мосту.

Вслед за батальоном подошли саперы. Не теряя ни минуты, группа во главе с сержантом Д. Филипповым стала пробиваться на мост. До рассвета 13 апреля она обследовала мост. Под первыми двумя быками со стороны левого берега Филиппов обнаружил большое количество взрывчатки с уже подведенными проводами. Провода сержант перерезал. Мост был спасен. Однако бой за него не окончился.

Прикрывая саперов Филиппова, 5-я стрелковая рота 8-го гвардейского полка завязала перестрелку с гитлеровцами на мосту. С противоположного его конца и берега Дуная строчили по мосту пулеметы, стреляло несколько батарей артиллерии и минометов противника. В такой обстановке продвигаться по мосту невозможно. Нужно срочно подавить батареи врага.

И опять первыми на помощь мотострелкам подоспели артиллеристы 3-го дивизиона 23-го гвардейского артполка. Прямой наводкой они ударили по пулеметам и подходящим танкам гитлеровцев на левом берегу реки.

Во время корректировки огня командир 3-го артдивизиона гвардии майор А. Коваль получил ранение. Ему перевязали рану и хотели отправить в безопасное место, но отважный офицер отказался.

— Пока мост не будет наш, не уйду! — заявил герой-артиллерист.

Получив донесение о разминировании Имперского моста, командир дивизии приказал гвардии подполковнику Панченко немедленно захватить плацдарм на противоположном берегу.

Потом мы узнали, что первыми вступили на мост и устремились к противоположному берегу воины взвода гвардии младшего лейтенанта В. Осетрова. За взводом Осетрова на противоположный берег перешли взвод гвардии лейтенанта А. Мамедова и другие подразделения. Осетров, Мамедов и Воронин получили ранения, но из боя не вышли. К обеду 13-го на противоположный берег перебрался 2-й стрелковый батальон, а 3-й поддерживал наступающих огнем с правого берега. В общем, 8-й гвардейский стрелковый полк обеспечил не только захват Имперского моста, но и его целостность и удерживал его до подхода частей 20-го гвардейского стрелкового корпуса.

Командование по достоинству оценило подвиги гвардейцев в боях за мост. Кроме гвардии майора А. М. Коваля, звание Героя Советского Союза было присвоено командиру 8-го гвардейского стрелкового полка гвардии подполковнику И. Н. Панченко; гвардии младший лейтенант В. Осетров был награжден орденом Красного Знамени. Сержант Дмитрий Филиппов был награжден орденом Ленина, его товарищи — орденами Отечественной войны и Красной Звезды. Фронтовая газета «Советский воин» поместила фотографию со следующим текстом: «Четверка отважных саперов под командованием гвардии сержанта Дмитрия Филиппова ночью скрытно пробралась в расположение врага, захватила мост (!) через Дунай, разминировала его и удержала в своих руках до прихода нашей пехоты. На снимке: герои-саперы (слева направо) гвардии ефрейтор И. Поливода, гвардии сержант Д. Филиппов, гвардии младший сержант А. Королев и гвардии красноармеец И. Свиридов».

Но и это не все. Оказывается, в ту же ночь на 13 апреля шестеро добровольцев из 2-й гвардейской механизированной бригады корпуса генерала Руссиянова, подобравшись вплавь, проникли на мост, вырезали часовых и произвели разминирование:

«Специальных инструментов не было: крепления резали острыми ножами, а потом под грохот разрывов снарядов и мин сбрасывали ящики с пироксилином и толом в черневшую далеко внизу воду Дуная. За несколько часов гвардейцы обезвредили около 20 ящиков взрывчатки.

Четырем разведчикам: гвардии старшему сержанту Андрею Митрофановичу Кульневу, гвардии старшине Федору Ивановичу Минину, гвардии рядовым Григорию Мартыновичу Москальчуку и Николаю Денисовичу Борисову и двум саперам — гвардии старшему сержанту Максиму Ануфриевичу Ластовскому и гвардии ефрейтору Андрею Матвеевичу Золкину за этот подвиг было присвоено звание Героя Советского Союза». В наградных документах на Ластовского и Золкина сказано, что первый обезвредил 76 зарядов, второй — 56».

Вырисовывется следующая диспозиция.

В окопах у оконечностей Имперского моста закрепилась и трое суток бьется насмерть рота автоматчиков 80-й гвардейской стрелковой дивизии, высаженная катерами Дунайской флотилии. Ротой командует старший лейтенант Э. А. Пилосян, его саперы ножницами перерезали провода, возможно — не все.

В ночь на 13 апреля 1-й батальон 21-го полка «по трубе большого диаметра» переправляется на противоположный берег Дуная, а саперы полка, «пробираясь по пролетам моста на головокружительной высоте», бесшумно режут бесчисленные электрические провода, «идущие к авиабомбам и снарядам». Где-то рядом с ними, сняв вражеских часовых, шарит под проезжей частью и сбрасывает в воду «ящики с пироксилином и толом» группа старшего лейтенанта Кульнева, а группа сержанта Филиппова в это время обезвреживает взрывчатку под первыми двумя быками, обнаруживает «тайники» в пролетах и тоже режет запальные шнуры. Из канализации выходит на поверхность стрелковый батальон 8-го гвардейского полка и блокирует подходы к мосту. Непосредственно на подступах к «объекту 56», пройдя через боевые порядки 80-й гвардейской дивизии, сосредоточивается 21-й Будапештский полк.

Перед рассветом полк подполковника Рябченко внезапной атакой сметает немецкий отряд прикрытия, оборонявший южную оконечность моста — 70–80 солдат пехоты с пулеметами, 75-мм полевыми пушками и штурмовыми орудиями, и в 7 часов соединяется с батальоном капитана Борисова на противоположном берегу. Одновременно к мосту прорываются ударный отряд морской пехоты и полк 80-й стрелковой, которые соединяются с изнемогающим десантом. Из-под моста с гранатами в руках выскакивают разведчики Кульнев и Минин и сжигают два вражеских танка, Москальчук и Борисов, укрываясь за ограждением, крошат немцев из автоматов. Мимо них под прикрытием огня артиллерийского дивизина Коваля «по широкому полотну» рвется захватывать плацдарм 8-й стрелковый полк Панченко. К обеду он одним батальоном закрепляется на левом берегу и, не замечая, что в одних с ним окопах сидят десантники Пилосяна, гвардейцы Рябченко и еще куча всякого народу, держится «до подхода частей 20-го гвардейского стрелкового корпуса». Наконец, в 16 часов под прикрытием дымовой завесы через мост на полной скорости проскакивают 16 самоходов майора Васильева.

Чуть не забыл! Есть же еще летопись славных дел Инженерных войск:

«13 апреля, на заключительном этапе борьбы за Вену, штурмовые группы из состава 11-й штурмовой инженерно-саперной бригады полковника А. Г. Загребина во взаимодействии с десантом, высаженным Дунайской речной флотилией, захватили и разминировали мост через Дунай. Саперы 54-го отдельного штурмового инженерно-саперного батальона, стремительно ворвавшись на мост, перерезали взрывную сеть, подведенную к зарядам, а подразделения 55-го отдельного штурмового инженерно-саперного батальона сняли с верхнего строения моста восемь зарядов общим весом до 600 кг!»

В общем, мост был большой, с очень широким полотном, героев на нем и под ним поместилось много, а «тола и пироксилина» обнаружилось столько, что можно было взорвать пол-Вены — около 20 тонн. Неизвестным остался лишь тот солдат, о котором, единственном из всех, сообщило Совинформбюро: «Один наш боец случайно обнаружил подземный ход, ведущий к Дунаю…»

К 15 апреля войска 3-го Украинского фронта вышли на рубеж Тульн, Санкт-Пельтен, Берндорф, Марибор, река Драва, где они по приказанию Ставки временно были остановлены. В этот день 39-й гвардейский стрелковый корпус армии форсировал Дунай и захватил Корнёйбург. Вскоре к этому городу подошли войска 46-й армии.

В период боев за Вену в центре и на левом крыле 3-го Украинского фронта продолжалось наступление в общем направлении на Грац. К середине апреля войска фронта достигли Восточных Альп. Дабы успеть внести свой вклад в дело «разгрома германского фашизма», в оперативное подчинение Толбухина прибыла 6-я пехотная дивизия Венгерской народной армии, которой, по свидельству ЧВС фронта генерал-полковника А. C. Желтова, поручили «ликвидировать в Альпах банды эсэсовцев и отряды диверсантов — «копьеносцев».

В конце апреля — начале мая советские войска, действовавшие в Австрии, вышли на рубеж Линц, Гафленц, Клагенфурт, где встретились с американскими войсками.

Войска 1-й болгарской армии 8 апреля вышли в район Вараждина, где временно перешли к обороне с задачей не допустить прорыва противника на этом направлении. 12 апреля южнее Дратвы перешла в наступление 3-я югославская армия. 10 мая югославские войска совместно с болгарскими частями овладели городом Марибор. В середине мая 1-я болгарская армия вышла на рубеж горных вершин Кор-Альпе, где встретилась с английскими частями. Здесь закончился ее боевой путь. 24 мая армия была выведена из состава 3-го Украинского фронта и убыла на родину.

Разгромив группу армий «Юг», войска 2-го и 3-го Украинских фронтов освободили западную часть Венгрии, значительную часть Чехословакии, восточные районы Австрии с ее столицей Веной. Германия лишилась важного в экономическом отношении Надьканижского нефтяного района и одного из последних крупных индустриальных центров — Венского промышленного. Заодно была окончательно похоронена идея «Альпийской крепости». Гитлер отказался переезжать на командный пункт в Берхтесгадене, решившись встретить свою судьбу в Берлине.

Красная Армия нанесла крупное поражение южному крылу стратегического фронта германских войск. За 30 суток войска двух фронтов прошли с боями 150–250 километров. Они разгромили 32 дивизии противника, взяв в плен более 130 тысяч солдат и офицеров, захватив и уничтожив свыше 1345 танков и самоходных установок, 2250 полевых орудий.

Войска 3-го Украинского фронта и 46-я армия 2-го Украинского фронта потеряли за время Венской операции в общей сложности 168 тысяч человек (в том числе около 39 тысяч составили безвозвратные потери), около 800 орудий и минометов, 600 танков и САУ, свыше 600 самолетов. Потери болгарской армии составили 9,8 тысячи человек.

30 апреля группа армий «Юг» была переименована в группу армий «Австрия».

Успешные действия советских войск на венском направлении, выход 3-го Украинского фронта в восточные районы Австрии ускорили освобождение Югославии. Действовавшие там войска группы армий «Е» оказались изолированными от Германии и начали общий отход.